«ИСТОРИЧЕСКОЕ РОДОСЛОВИЕ»

Дзиковицкий  Александр  Витальевич

 

Книга о роде Дзиковицких (Диковицких)

 

        В нижепредлагаемом тексте читатель сможет прочитать непечатавшуюся книгу «Историческое родословие», которая посвящена роду Дзиковицких (Диковицких). Но если в первых главах первой части книги речь идёт об общих с их потомками предках, то в более поздних, в связи с сильно размножившимся числом носителей этой фамилии, речь переходит в основном на тех, кто являлся непосредственными предками автора.

       В связи с тем, что рубрика в «одноклассниках» позволяет поместить лишь сравнительно небольшой по объёму материал, пришлось разбить весь текст на куски. Вступительная часть книги помечена как «0-1» и «0-2», а затем идут тройные цифры, например «1-3-2», что означает: первая цифра – «часть первая», вторая цифра – «глава третья», и последняя цифра – порядковый номер куска этой главы – в данном примере второй.

        После названия каждой главы сначала читается эпиграф, а уж затеи идёт текст. Цифры в конце отдельных абзацев или предложений означают источник информации, полный список которых под этими номерами будет приведён в конце книги.

        К сожалению, технические возможности «одноклассников» не позволяют перенести вместе с текстом тот иллюстративный материал, которым наполнен оригинал книги, но замечу, что герб, указанный как рисунок «группы», является тем самым гербом Дрыя, которым пользовались Дзиковицкие (Диковицкие) как своим родовым знаком, и о котором довольно подробно можно прочитать в самой книге «Историческое родословие».

 

ОТ АВТОРА

 

КОГДА НАС ЗАБЫВАЮТ – МЫ УМИРАЕМ

 

Когда-нибудь монах трудолюбивый

Найдет мой труд усердный, безымянный.

Засветит он, как я, свою лампаду—

И пыль веков от хартий отряхнув,

Правдивые сказанья перепишет.

А.С. Пушкин. «Борис Годунов».

 

«История слагается из истории отдельных явлений, отдельных фактов, относящихся к разным сторонам жизни того или другого народа – изучение этих сторон жизни в их взаимодействии даёт общее представление о жизни народа, даёт нам его физиономию. Но, изучая отдельные явления, отдельные факты, мы должны невольно придти в соприкосновение с более мелкими единицами, чем народ, с теми его частями, которые непосредственно делают историю, то есть с отдельными личностями, отдельными семьями, родами…».

Cлова, вынесенные в заголовок предисловия и сказанные Озёрной феей в американском кинофильме “Великий Мерлин” о легендарном английском короле Артуре и его придворном волшебнике Мерлине, как нельзя более точно применимы к историям жизни всех живших до нас людей. И так же это будет с нами и нашими потомками. Именно желание остаться в памяти людей и тем самым не затеряться во тьме будущих веков подвигло одного грека из Малой Азии сжечь в 356 году до нашей эры выдающееся произведение античного искусства – храм Артемиды в Эфесе. Своего он добился. “Слава Герострата”, несмотря на отрицательный смысл, пережила его самого на многие века!

Другие люди, стремясь к иным, более земным и суетным целям, добились того, чтобы остаться в памяти последующих поколений, поразив величием сделанного ими: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Карл Великий, Александр Невский, Христофор Колумб, Фернандо Кортес, Моцарт, Бетховен, Пушкин, Васко да Гама, Наполеон, Суворов... Кто не знает этих имён? Большинству учившихся в школе или просто любителям почитать они знакомы с детства. Таких людей, сумевших оставить, как принято говорить, свой след на земле, можно насчитать, наверное, всего несколько сотен. Менее известных, но оставшихся на страницах истории – не более нескольких десятков тысяч. Так, в частности, в 10-томной “Всемирной истории”, к которой затем были добавлены ещё два тома, в списках имён по всем томам насчитывается всего порядка 20 тысяч. Многие же миллиарды людей, имевших в разное время счастье наслаждаться светом солнца, ветром, яркостью красок земной природы, или страдавших от войн, голода и лишений, испытывавших радость любви или погибавших от безответности, имевших  верных друзей или преданных и отвергнутых всеми, так и покинули список когда-либо живших вместе со смертью близких родственников и друзей, сохранявших память о них. Их забыли, и тогда они окончательно умерли...

Для многих история является тем пластом человеческой культуры, который вызывает неподдельный интерес и острое любопытство. Интерес к прошлой человеческой жизни, когда-то жившей, чувствовавшей, к чему-то стремившейся и... ушедшей в небытиё вместе со всем её окружавшим. Есть что-то магическое в наблюдении за тем, как одно поколение сменяет другое, молодые люди становятся стариками и затем уходят в небытиё, оставляя по себе добрую или дурную память, а то и вовсе пустоту, молчание, которое и есть настоящее небытиё.

На смену ушедшим приходят их дети, сталкивающиеся с теми же, что были у их родителей и дедов заботами и проблемами, радостями и горестями, лишь только в новых условиях. Ощущение причастности к Истории, неотделимости связи каждого человека от развития человечества возникает при чтении любых семейных летописей, будь то хроники знатных родов или описания незнатных фамилий. Почему ваших предков стали называть именно так, а никак иначе? Каждая фамилия – своего рода загадка, и разгадать её порой не просто. Вслушайтесь в свою фамилию и вы ощутите связь времён и народов, поймаете тот неповторимый миг истории, с которого начинался ваш род, определялось место в вечности.

Фамилию не зря называют знаменем рода. И действительно, трудно найти человека, который никогда не интересовался бы значением своей фамилии, не пытался бы открыть для себя происхождение фамилии, узнать историю фамилии. Однако такие люди есть и интерес к своим корням всё-таки не является всеобщим. «У нас, как выразился И.С. Аксаков, “Большею частью о предках своих ничего не знают, преданий рода не уважают, русской истории не ведают, семейной старины не ценят”, а между тем, по выражению того же И.С. Аксакова, – “память о своих предках, чувство рода – доброе чувство, чувство историческое, вполне почтенное”. К этим словам Аксакова я бы только прибавил ещё одно определение – чувство святое, потому что без этого чувства невозможен патриотизм в лучшем значении этого слова; доброе чувство к предкам означает присутствие чувства и к родине, и к своему народу, а именно эти-то чувства и заставляют человека жертвовать всем для блага своего народа и для величия своей родины. […] Приходится вспомнить слова нашего незабвенного поэта А.С. Пушкина […]: “Образованный француз или англичанин дорожит строкою старого летописца, в которой упоминается имя его предка, честного рыцаря, падшего в такой-то битве, или в таком-то году возвратившегося из Палестины; но калмыки не имеют ни дворянства, ни истории. Дикость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим. И у нас иной потомок более дорожит звездою двоюродного дядюшки, чем историей своего рода”».73

Чем дольше тикают часы человеческой цивилизации, тем больше теряется имён, событий, эмоций, когда-то определявших судьбы не только отдельных людей, но и целых народов, государств. Чем дальше, тем больше накапливается в истории тайн и загадок. Русский историк конца XIX века Л. Савёлов говорил: «Каждый истёкший год, а в настоящее время и каждый истёкший месяц, уносят за собою часть памятников былой жизни наших предков, и уносят их безвозвратно. Впрочем, в утешение себе, можно указать на то варварство, которое было допущено во время первой французской революции, когда были изданы декреты о конфискации, сожжении и передаче на потребности артиллерии фамильных и общественных архивов, содержащих в себе феодальные документы. В одном Прованском округе было уничтожено около 40 тысяч листов пергамента, всё это пошло на упаковку пушечных ядер. Почти полное отсутствие у нас памятников семейного быта наших предков подчас ставит русского генеалога в полную невозможность дать характеристику деятельности того или другого, не только рядового, но даже и крупного исторического лица».

Автор этой книги с детства зачитывался романами на исторические темы: сперва о Древнем Египте, затем о Древней Греции, а затем и о героическом Средневековье. И часто ему приходили в голову вопросы: интересно, а где и кем в это время были его предки? Как они тогда жили, что делали? Жгучее желание дознаться, докопаться до ответа на это, со временем так и не прошло и те записи, что он начал делать ещё в бытность школьником, в конце концов привели к написанию этого труда. Более 30 лет, хотя и с периодами “затишья”, автор продолжал искать ответы на самому себе поставленные вопросы. Известно, что чем выше стоял род на иерархической лестнице, тем он ближе был к культуре, и тем больше сохранилось о нём письменных, да и вещественных памятников. И автор увидел, что в мутных водах огромного океана, называющегося “человеческой историей”, изредка бывает, что мелькнёт над пробегающей волной имя “Дзиковицкий”, прежде чем исчезнуть под гребнем других набегающих волн событий, судеб, фактов...

Бывает, человек долгие годы что-то ищет, обдумывает, записывает и делает Книгу. А кто-то возьмёт её, прочтёт за несколько дней и узнает всё то, на что автор потратил значительную часть своей жизни. Человек давно умер, а его мысли живут в созданной им Книге.

Автор этой с детства зачитывался романами на исторические темы: сперва о Древнем Египте, затем о Древней Греции, а затем и о героическом Средневековье. И часто ему приходили в голову вопросы: интересно, а где и кем в это время были его предки? Как они тогда жили, что делали? Жгучее желание дознаться, докопаться до ответа на это, со временем так и не прошло и те записи, что он начал делать ещё в бытность школьником, в конце концов привели к написанию этого труда. Более 30 лет, хотя и с периодами “затишья”, автор продолжал искать ответы на самому себе поставленные вопросы. Известно, что чем выше стоял род на иерархической лестнице, тем он ближе был к культуре, и тем больше сохранилось о нём письменных, да и вещественных памятников. И автор увидел, что в мутных водах огромного океана, называющегося “человеческой историей”, изредка бывает, что мелькнёт над пробегающей волной имя “Дзиковицкий”, прежде чем исчезнуть под гребнем других набегающих волн событий, судеб, фактов...

Результат поисков – в этой книге, которую автор назвал «ИСТОРИЧЕСКОЕ РОДОСЛОВИЕ». Это историческая повесть, которую по жанру и по составу главных героев можно назвать “родословной исторической повестью”. В отклике на прочитанную часть её, полученном от другого исследователя пинского шляхетского рода Стаховских-Вереничей – Вадима Веренича – прозвучали такие слова: «В целом мне понравился Ваш стиль, хотя он отличается от жанра семейной хроники. У Вас это скорее повествование о роде, пропущенное сквозь призму истории». Именно это автор и задумывал.

И ещё мне хотелось бы привести слова писателя Е. Осетрова, сказанные им по тому же поводу: «В старых книгах часто встречается изображение Родословного Древа – ствол, ветви, плоды-имена... Пером и кистью, используя золото и серебро, книжник наносил на пергамент или бумагу имена, любовно рисуя очертания Древа, вспоминая дедов и прадедов.

Родословное Древо... Что значит само это понятие? Знатоки отсылают нас к науке о происхождении. Родословие – это понятие о роде, это рисунок-запись о предках, закреплённая на бумаге фамильная память.

...Известно, что яблоко от яблони недалеко падает. Един ствол – плодов много. По каждому из них можно представить целое.

...Если мы внимательно вглядимся в былое, то увидим многое – причерноморские, дунайские и днепровские степи, берега Ильмень-озера, карельские леса, словом, разнообразнейшие места, где начинался исторический путь пращуров, зорко смотревших из-под ладоней вдаль. Сколько событий было под этим бездонным небом... Сколько всего помнят реки, леса, полевые просторы, города и деревни...».

Что такое род? Согласно научному определению, это – коллектив кровных родственников, ведущих происхождение от общего предка и носящих общее родовое имя. В современной литературе используется для того же самого понятия ещё одно слово – кельтского происхождения – “клан”. Одно из нынешних понятий слова “фамилия” – опять того же значения. Хотя, следует отметить, в Древнем Риме понятие “фамилия” имело совсем другое значение. Тогда оно означало семейную хозяйственно-юридическую единицу, в состав которой входили не только кровные родственники, но и рабы, принадлежавшие данной семье. В этой книге слова род, клан и фамилия используются именно в том их значении, которое означает “коллектив кровных родственников”. А слово “родословная” означает перечень поколений одного рода (клана, фамилии).

Как показала мировая практика, нет такого народа на земле, который не хотел бы иметь историю более древнюю, нежели у других народов. То же самое можно сказать и о любом отдельном человеческом роде. Почему? Да потому, что любое положительное явление в истории того или иного народа или рода (в глубине веков тем более) помогает воспитывать гордость за своих предков, вызывает желание у потомков подражать своим предшественникам. И потому так называемая “древность рода”, издавна фиксировавшаяся составлением родословных, есть необходимая идейная основа, которая воспитывает новые поколения в духе любви и преданности своему роду, своей фамилии.

Замучивая своего деда расспросами о происхождении и жизни его предков, автор, к огромному удовольствию, выяснил, что фамилия “Дзиковицкий” когда-то относилась к шляхте Речи Посполитой, но в дальнейшем была исключена из этого сословия. А затем уже ему самому удалось докопаться до выяснения более точного происхождения его рода – из славян, живших на территории Великого княжества Литовского. «Шляхта. Воинственное и авантюрное, гордое и непослушное, бунтарское, загадочное племя. Как случилось, что слово “шляхта” и его производные – шляхтич, шляхетский, шляхетный – со временем получили ироничное, даже насмешливое звучание? И куда она делась, наша белорусская шляхта, с именем которой в истории Белоруссии связано буквально всё: воинские победы и дипломатические успехи, государственное строительство и восстания, наука и культура, искусство и религия, литература и образование? И не только Белоруссии, но и соседних Литвы, Польши, России.

А никуда она не делась. Живут эти люди – рабочие и колхозники, художники и учёные, инженеры, военные и артисты и, как правило, не знают, что их родословные простираются до времён седой старины, XV – XVI веков, насчитывая до 15 поколений славных предков».

В советское время люди не очень-то охотно прослеживали свои  этнические корни, чаще они хотели скрыть, чем внимательно изучить своё происхождение. Желание покопаться в семейных корнях было весьма опасным занятием и могло обернуться серьёзными неприятностями со стороны “рабоче-крестьянской” власти, отличающейся острым классовым “чутьём” – ничуть не хуже, чем у караульной собаки. Ведь в советское время ценилась лишь “правильная” родословная, что фиксировалось в строго проверяемой анкете. В действительности же в далёком родстве или в боковом свойстве вдруг да и выскочит в анкете какая-нибудь сомнительная личность: никогда и никем не виданный эмигрант, раскулаченный и сосланный родственник. А то и вовсе непонятно, как возник в генеалогическом древе какой-нибудь поляк. На самом деле “советский народ” был только на словах за “интернационал” и “дружбу народов”, а на деле выходило наоборот: все зарубежные иностранцы (даже братья-демократы, особенно поляки!) – коварные враги и подлые шпионы, и от них надо держаться подальше. Поэтому копаться в своей родословной в советское время было как-то не принято, потому что опасно. Оттого большинство наших современников, живущих в России, совершенно не знает своих корней, затерянных в сумрачных дебрях  советского периода. Но в глубине души всякого человека всегда можно отыскать интерес к своим корням и желание остаться в памяти своих потомков.

Русский поэт М.Ю. Лермонтов написал строки, под которыми, думается,  многие, в том числе и я, готовы подписаться. Ими я и заканчиваю своё обращение к читателю:

“Боюсь не смерти я. О нет!

 Боюсь исчезнуть совершенно.

 Хочу, чтоб труд мой вдохновенный

 Когда-нибудь увидел свет...”

Хотя, наверное, я сам перед собой неискренен, когда говорю, что полностью согласен с содержанием куплета. Ведь это ужасно сознавать, что ты не вечен и в определённый срок всё равно должен будешь “исчезнуть совершенно”, навеки оставить мир живых...

 

С искренним уважением ко всем любителям истории, Автор

 

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

ЛИТОВСКО-РУССКИЙ ПЕРИОД

 

ГЛАВА I

 

ИСТОРИЯ ПИНСКОЙ ЗЕМЛИ

(до конца XIV века)

 

С поля виднеется Пинск,

Вроде града Китежа…

А. Блок

 

Древним истоком восточных славян среди прочих мест принято считать таинственное Полесье, которое лежит на стыке таких современных государств, как Россия, Украина, Белоруссия  и Литва. В болотистых низинах и в вековых лесах на берегах Струменя, Десны и верховьев Днепра в древности жили нелюдимые полещуки – славянские племена полян, древлян, радимичей, севрюков, дреговичей. Глухое Полесье в глубокой древности, как только начали отступать ледники, явилось одним из главных родников распространения белой расы. Полещуки – самые “белые” изо всех славян.  Полесье вполне можно считать общей исторической колыбелью, из которой выросли все восточнославянские народы. Полещуков своими прародителями считают и белорусы, и украинцы, и русские. Остатки самых древних селений в Пинских болотах относятся к началу 4-го тысячелетия до Рождества Христова, то есть ко временам Древнего царства в Египте. Они стояли на деревянных сваях и располагались посреди обширных озёр, служивших естественной защитой от врагов. Появление же большинства древнейших поселений (городищ) на территории Полесья относится к VІІІ веку до Рождества Христова.

Казалось бы, название “Полесье” должно означать лесистую местность, но в народном определении это – резкий переход от открытой равнинности к лесу. Сухой земли, годной к полевым работам, здесь немного. Большая часть – болотистые леса и болота, поросшие камышом. В бассейне реки Струмень, которая позже стала называться Припятью, находится самое большое болото в мире площадью 46 950 квадратных километров. Западная часть Полесья – это Пинщина. Во время осенних дождей и весеннего таяния снегов здесь всё вокруг превращалось в сплошную водную гладь. Лишь левый берег Струменя, с расположившимся на нём позднее городом Пинском, гордо возвышался над бескрайним водным пространством. Может быть, именно в такое половодье побывали на Полесье греческие купцы и путешественники, рассказавшие о поразившем их воображение водном изобилии отцу истории Геродоту, который и записал в “Истории Скифии” сообщение о внутреннем море к северу от скифских земель.

Поскольку территория будущего Великого княжества Литовского непосредственно в сферу влияния ранних цивилизаций Европы и Азии не входила, сведения о населявших её племенах в трудах древних исследователей скудны и неточны. Так, Геродот в V веке до Рождества Христова писал, ссылаясь на сведения скифов, что на землях, расположенных к северу от них в районе большого озера, из которого вытекает Данастр (Днестр), проживают близкие скифам по культуре племена праславян-невров. У всех первобытных славян был культ природы и культ умерших. Оба эти культа в большинстве случаев соприкасались между собой.

Здешние язычники имели огромный пантеон всевозможных богов и духов, по своему количеству оставляя позади даже самые именитые культурные наследия греков, индусов, египтян и так далее. Бок о бок с нашими предками жили с дюжину “лихоманок” (болезнетворных духов), нескольких видов “прокуд” (зловредных домовых духов), “шишиг” (нечестивых духов) и много других. Всё это – многовековой опыт наблюдения за тем, что происходило рядом с людьми. Основные разновидности духов подразделялись на три группы: природные духи, деды (духи умерших) и нежить (нечисть).

Идолы (скульптурные изображения богов) делались из дерева, что вполне понятно: подходящего каменного материала, например мрамора, у нас не было, зато леса было достаточно.

Геродот уверял, что невры, жившие близ реки Пины, все были волшебниками-чародеями, колдунами. Их колдовство заключалось в таинственной способности причинять различный вред или избавлять от него, насылать или снимать порчу. Кроме воздействия на человека, чародеи могли воздействовать даже на силы природы. Если верить древним свидетельствам, то все наши предки обладали врождённой, но позднее утраченной способностью к оборотничеству в волков и обратно. Геродот так говорил о неврах: «Эти люди, по-видимому, оборотни. Ведь скифы и эллины, которые живут в Скифии, говорят, что раз в год каждый невр становится волком на несколько дней и затем снова возвращается в прежнее состояние». Такой оборотень у полещуков имеет даже своё название – волкулак. Волкулак – это человек в волчьем облике. Для того, чтобы стать волком, человеку надо было кувыркнуться через пень, либо через вбитый в землю осиновый кол или нож. От настоящих волков волкулак отличался лишь тем, что задние ноги в коленях у него сгибались вперёд, как у человека.

Позднее авторы Древнего Рима обращали внимание на сложные условия, в которых проживали здешние народы. Например, географ Плиний Старший в I веке определял земли их обитания как “чрезвычайно влажные и обледеневшие пространства”. Правда, надо учитывать, что так говорили люди, жившие в жарком и благодатном климате Средиземноморья.

Земли Полесья располагаются примерно в границах треугольника, который ныне заключается между городами Брест на западе и Могилёв с Киевом на востоке. В западной части Полесья, где течёт река Пина, расположены Пинские болота, именем которых иногда называют всё Полесье. Это обширная низменная котловина бассейна реки Струмень, покрытая огромными болотами и густыми лесами. Целый ряд истоков и притоков Струменя весной и во время дождей разливается в целое море воды с редкими островками, на которых обитало редкое население, добывавшее себе средства к существованию охотой, ловлей рыбы и собиранием даров природы.

В летнее время вода уходит, и пойма Струменя покрывается буйной зеленью заливного луга, в которой серебром поблескивают голубые озёра, старицы и протоки. Летом приток Струменя – Пина – ласковая, тёплая и спокойная, полная рыбы и пернатой дичи в затоках. Пина – добрый друг и пособник летописных “пинян”. Пина – наилучший путь сообщения в дремучем бездорожье древнего лесистого и болотистого Полесья. По Пине идут пути сообщения на запад, где волоком переправляются лодки в Мухавец, а по нему – в Западный Буг и Вислу, в земли соседей дреговичей — мазовшан, и дальше – в Прибалтику, Балтийское море и “в варяги”.

Болота Пинщины двух видов. Самые известные – это те, что постоянно покрыты неглубокой водой и поросли тростником, камышом, рогозом, аиром и прочими растениями. Именно они и называются Пинскими болотами. Другая, “сухая” разновидность полесских болот значительно больше по площади и состоит из торфяников, лишь временно заливаемых водой. Но в любое время они топкие и часто покрыты кочками. Поэтому жители Полесья издревле носили на ногах широкие крупноплетённые лапти, бывшие единственно возможным и подходящим для их земли видом обуви.

По берегам зарастающих озёр образуются “зыбуны” – плавающие на воде плотные ковры из сплетённых между собой корневищ и корней разных болотных растений. На сухих островках между болотами располагаются участки сосново-широколиственных лесов.

Итак – плоская, местами холмистая равнина. Кроме болот – много озёр, реки с замедленным течением. Действиям живших здесь болотных чертей люди приписывали порчу леса, предназначенного для постройки дома. Болотные черти любят шалить над брёвнами, когда их провозят через болото. Болото – типичное место действия рассказов о чёрте, что отражено и в поговорках «Было бы болото, а черти будут»; «Всякий чёрт своё болото хвалит»; «Не ходи при болоте – чёрт уши обколотит»; «В тихом омуте черти водятся, а в лешом болоте плодятся».

Кроме чёрта в здешних местах водилось великое множество различных болотных водяных духов. Всем было хорошо известно о том, что сбившегося в ночное время с пути человека нечистая сила всеми силами старалась непременно завести в непроходимые места, болота, топи. Это обычно было связано как с действиями чёрта, так и болотных, водяных и лесных духов, душ умерших, блуждающих огоньков и тому подобного.

Есть даже легенда о возникновении здешних болот благодаря чёрту.

Сначала была одна лишь вода, по ней иногда ходил Бог. Идёт он однажды, видит – плывёт водяной пузырь. Бог говорит:

– Стой!

Пузырь остановился.

– Лопни!

Пузырь лопнул, из него выскочил чёрт:

– Что тебе нужно, Боже?

Бог говорит:

– Нужно бы сделать что потвёрже, а то неудобно ходить.

Стали они прикидывать. Увидел Бог, что глубоко под водой лежит кусок земли и говорит чёрту:

– Достань-ка ты эту землю.

Нырнул чёрт. А вынырнул лишь через три дня, набрал земли в подол рубахи, да ещё и за щёку.

Стал Бог разбрасывать землю по воде. Чёрт только ту, что за щекой, утаил.

Говорит Бог:

–  Растите деревья и травы!

Стали подыматься деревья и травы, да ведь у чёрта за щекой тоже. Раздуло ему рот, не может ни пить, ни есть. Долго чёрт крепился, да видит, что невмоготу... а тут и Бог идёт. Пустился чёрт убегать – всё вон изо рта. И куда лилось – образовалась водяная земля с деревьями и травой. Вот откуда болота!

*  *  *

Итак, территория Полесья. Её можно по праву считать одним большим музеем истории и этнографии. За свою обособленность и удивительное своеобразие Полесье издавна называли “медвежьим углом”, причём, не чурались подобного определения и сами полещуки. Скорее, напротив, – гордились им и стремились закрепить его именно за собой. Может быть, в этом и есть секрет уникальности края, где тайны истории тесно и причудливо переплетены с современностью, войдя в плоть и кровь народа?

Вследствие заболоченности почв Пинщины земледелие в этих краях всегда было малопродуктивно, а потому и нераспространённо. Зато болотный животный мир представлен многочисленными стаями голенастых и водоплавающих птиц, а по берегам лесных озёр располагались большие колонии бобров. Жители Пинщины имели возможность охотиться на медведей, рысей, куниц, белок, лосей, волков, благородных оленей, косуль, кабанов, лисиц, зайцев, а также на лесных птиц – глухарей, рябчиков и филинов. Во время разливов лодки становились для людей единственной возможностью поддерживать связь между редкими поселениями.

В 155 году началось продвижение на юг племён готов из Южной Скандинавии, которые нанесли поражение проживавшим на южном побережье Балтийского моря племенам русов (ругов) и вытеснили их оттуда в район Карпат, а затем в Среднее Поднепровье. Под давлением русов славяне во II веке стали расселяться в лесостепной зоне между Днестром и Днепром.

По преданию, вождём русов стал Кий. Укрепившись в Среднем Поднепровье, русы сделали своим главным городом Киев, получивший своё название от имени вождя, и некоторое время успешно отражали удары готов. Их сопротивление вынудило готов на некоторое время осесть на болотистых землях Полесья. Но в начале III века держава русов стала распадаться, в 230-х годах готы нанесли им тяжёлое поражение и вышли в Причерноморье.

В условиях упадка Римской империи, наступившего с III века нашей эры, контакты между её западной частью и народами Восточной Европы полностью прекратились. Но осподволь происходило приобщение народов к христианству. В III – IV веках учение об Иисусе Христе получает всё более и более широкое распространение. Всё большее количество людей обращается в новую веру. Тонкие ручейки последователей и приверженцев, желающих помолиться и покаяться на могиле Спасителя в Иерусалиме, постепенно превращались в полноводные реки.

Готская держава (Государство Остготов) достигла пика своего могущества во второй половине IV века при вожде Германарихе, который, одержав победу над славянскими племенами в районе Карпат и Вислы, распространил свою власть на земли между Вислой и Западным Бугом. Тогда же в его власти оказалась и территория западной части Полесья. То ли в 371, то ли в 375 году готы были разгромлены племенами гуннов, пришедшими в Европу из прикаспийских степей. Приход гуннов дал толчок всеобщему движению, вошедшему в историю как “Великое переселение народов”. Часть готов после поражения перешла на сторону гуннов и вместе с ними начала войну против русов, которые двинулись на север.

В конце IV века бесконечные вереницы пилигримов заполнили дороги, ведущие к Вечному Городу – Иерусалиму. Громадное количество странствующего люда не могло не привлечь внимания грабителей и убийц, так что подобные путешествия стали не особо безопасными и отцам христианской церкви, ранее пропагандирующим паломничество как акт чистой веры, теперь приходилось призывать свою паству не совершать частых походов к святым местам во имя их собственной безопасности. Однако не существовало такой власти, которая была бы способна преградить верующим дорогу к Святой Гробнице. К началу V века поклониться Гробу Господню в Палестине хлынули потоки вновь обращённых христиан из Галлии. Для паломников был составлен специальный подорожник, бывший своеобразным путеводителем от главных городов Италии до берегов Иордана и обратно.

Главным результатом “Великого переселения народов” стал разгром “варварами” Западной Римской империи, прекратившей своё существование в 476 году. Вместе с “вечным городом” Римом закончила своё существование и Античность. Следующие пять веков остались в истории под именем “тёмных”. Однако так назвать их можно вовсе не по невежеству тогдашнего населения Европы, а лишь по скудости дошедших до нас источников. На самом деле в течение “тёмных веков” шёл процесс прививки научных и культурных достижений античного мира на новую, “варварскую” почву посредством сохранившихся христианских монастырей с их богатейшими библиотеками и знавшими грамоту монахами. Именно тогда, в середине I тысячелетия, славяне стали проникать на территории будущего Великого княжества Литовского, направляясь из районов южнее Струменя и Среднего Днепра, а также с запада, с Вислы. На севере от славян продолжали жить балтские племена.

Наступившее Средневековье вместе с “тёмными веками” длилось десять веков – до исторической эпохи, названной Возрождением. Раннее средневековье характеризовалось частичным забвением достижений античной цивилизации. Сохранился интересный документ VI века, принадлежащий перу святого Антонина, свидетельствующий о том, что духовная жизнь продолжала волновать умы людей того времени. Антонин рассказывает о своём путешествии из Пьяченцы в Иерусалим и описывает обстановку в Палестине, как необыкновенно мирную, наполненную поистине божественной благодати. Палестина мирно покоилась под тенью Голгофы в то время, когда Европа раздиралась в клочья кровопролитными междоусобными войнами. Подобное благоденствие, однако, не продолжалось долго.

Культурная жизнь, кроме монастырей Западной Европы, сохранилась также и в Византийской империи, как стала называться восточная часть бывшей Римской империи.

«Уже в первые века нашей эры началось распадение единого славянского народа и праславянского языка. Мы можем считать несомненным, что в VI веке по Рождеству Христову не только не было славянского единства, но что славяне уже успели осесть приблизительно в тех же местах, где застаёт их история в IX веке, когда все они уже выступают под своими особенными именами».65 Расселившись на огромной территории, славяне уже с VI века начали распадаться на три основные ветви – западную, южную и восточную. Согласно выводам современных учёных-генетиков, геном нынешних белорусов содержит в себе суммарно как специфические особенности, характерные для русских, так и те, которые чаще встречаются у украинцев. А это говорит о том, что белорусская популяция ближе всего к тому праэтносу, к тем предкам, от которых произошли восточные славяне. То есть, именно на территории, позже ставшей называться Белоруссией, образовались и затем двинулись дальше этнические группы, ставшие затем русскими, украинцами и белорусами.

*  *  *

Слово “город” в ту эпоху у восточных славян обозначало небольшое укреплённое поселение. Средневековым городам предшествовали так называемые протогорода. Археологи называют их, как и более древние поселения людей, “городищами”. Древнейшим протогородом на юго-западной окраине Полесья являлось поселение на территории села Зимно около Владимира-Волынского. Датируется оно VІ – первой половиной VІІ веков. Уничтожено в середине VІІ века аварами.

Наиболее типичным для Западного Полесья населённым пунктом, возникшим в конце VIII века, явилось поселение на месте нынешнего села Городище на Пинщине, которое находилось в 12 километрах на северо-восток от позднего Пинска, там, где в реку Ясельду впадает ответвление реки Пины, на берегу Городищенского или Полесского озера. Это поселение как раз и являлось первоначальным Пинском.

В конце VIII – начале IX веков восточные славяне не подвергались ударам с иных направлений, кроме балтского, и смогли спокойно заняться строительством своей государственности. Племенные общины складывались в более крупные образования, которые связывались в одно целое поклонением одним и тем же языческим богам. Совокупность племенных общин составляла уже племя. В частности, объединения (или княжения) племён кривичей, дреговичей и радимичей стали первыми государственными образованиями на территории будущего Великого княжества Литовского. Их язык и культура были преимущественно славянскими, но сохраняли элементы, характерные для балтов – готов и русов. Подобно племенам в других странах, здесь правил патриарх, обладавший практически безграничной властью над соплеменниками и их имуществом.

«Среди славянских племён, упоминаемых на первых страницах Несторовой летописи, значатся имена кривичей и дреговичей. Оба имени указывают на характер местности, в которой поселились эти племена (дрегва – топь, трясина; то же значение имеет литовское kirba, откуда, вероятно, и произошло название кривичей). Связь между племенным названием и местностью – явление, свойственное и другим Несторовым племенам, – может служить указанием на близкое сродство этих племён: надо думать, что до расселения по Русской равнине они отдельных имён не имели; недаром летописец свидетельствует, что у всех у них был единый язык – славянский. Дреговичи заселили пространство между Двиной и Припятью (древнее название – Струмень). Племена эти быстро слились с остальными, образовавшими русский народ, и имена их скоро исчезли со страниц летописей». Современная Белоруссия занимает «приблизительно ту же площадь, которую занимали племена кривичей и дреговичей, и так как нет следов каких-либо массовых переселений в этих областях, то можно предполагать, что белорусы являются их потомками».

В отличие от прежних племенных союзов, древнейшие государства формировались уже не на основе кровного родства своих членов, а в силу совместного проживания людей на одной территории. Центрами таких территорий становились редкие в то время городища. Характерной чертой славянских поселений была постройка укреплений, которые в лесах возводились из дерева и земли. Такие незатейливые города служили для защиты семей местного населения, разбросанного в окрестностях и промышлявшего охотой и рыболовством. Как мелкие островки в огромном море лесов и болот Полесья появлялись поселения по нескольку десятков жителей, которые развивались при благоприятных условиях существования и исчезали в случае мора, голода или военных столкновений.

Вдоль Струменя известны остатки земледельческих поселений, городищ и курганов, где дреговичи хоронили после трупосожжения своих умерших соплеменников. Помимо естественных препятствий безопасность поселений здесь обеспечивали искусственные оборонительные сооружения – ограды из земляных валов, поверх которых возводились бревенчатые частоколы или стены. Эти ограждения, ограды дали название и самим поселениям – городам. У подножия валов с внешней стороны, как правило, выкапывался ров, служивший дополнительным элементом обороны поселения. По возможности он заполнялся ещё и водой.

С ІХ века вся восточнославянская область покрылась сетью городищ, каковых насчитывалось около 1400. Притягивая ближайшие сельские местности, города способствовали возникновению новых территориальных единиц – городовых областей или, как они издревле назывались, земель. Более интенсивно развивались земли, обладавшие необходимым запасом плодородных земель или важным положением на речных или сухопутных торговых путях. Со временем более развитые области становились ядром племенных коалиций, втягивая менее развитые земли в орбиту своего влияния.

Наиболее низкой плотностью городищ выделялась западнополесская область. Характерно, что здесь, несмотря на небольшое число городищ, было немало неукреплённых поселений. В Полесье городища часто концентрировались в заболоченных местностях (так называемые болотные городища). Поэтому за городами оказывались более возвышенные, слабо заболоченные места.

В IX веке на восточнославянских землях сформировались три крупных племенных союза или древние государства – Куявия, основу которой составили земли полян с центром в Киеве, Арасания, образованная северянами с центром в Чернигове и Славия, основой которой были земли словен в районе реки Волхов. Наиболее удобное место занимал город Киев, что и предопределило первостепенное возвышение именно Киевской земли среди других восточнославянских земель.

Во второй половине IX века возникают первые славянские города: западные славяне основали Велеград, южные – Преслав. На юг от Струменя в земле славян-дреговичей появились города Хатомль, а затем Туров. Возникают и первые славянские государства – княжества, во главе которых стояли племенные вожди-князья. Каждый князь имел собственных воинов – дружину. За то, что князья руководили делами своих племенных союзов и охраняли мирное население от врагов, они собирали данину (дань) в виде пищи, одежды и оружия. Сбор данины назывался полюдьем. Та территория, на которой собиралась данина, и считалась княжеством.

В процессе преобразования Куявии в более крупное восточнославянское государство – Киевскую Русь – завершился процесс растворения балтского населения в преобладающем славянском окружении. До 882 года Приднепровская Русь на западе включала в себя верховья реки Горыни, то есть её территория непосредственно граничила с Полесьем. В 882 году под властью киевского князя Олега были объединены ранее самостоятельные Русь Приднепровская и Русь Северная. При князе Олеге Киевская Русь, или, как её называли современники, “Русская земля”, “Русь”, стала превращаться в реальный центр силы на востоке Европы.

Но по-прежнему самой могущественной, богатой и красивой страной на востоке Европы была Восточная Римская империя, известная также под именем Византия. А её столица Константинополь, которую славяне называли Царьград, была недостижимым примером для всех городов. Именно из Константинополя тогда начинались все наиболее значимые для Европы торговые пути, в том числе Великий шёлковый путь и морской путь в Иерусалим.

К X веку первоначальный Пинск (городище) сформировался как протогород. Имеющий в основании своего названия балтское (летувисское) слово, городище, а затем и город Пинск означает в переводе – «напитанный». В протогородах, как и в средневековых городах, тоже наблюдалась концентрация ремесла и торговли, только уровень их развития находился в зачаточном состоянии. К протогородам также относились Туров и Берестье. Первоначальный Пинск, просуществовав около 300 лет, уступил место вторичному. Более поздний город развивался вокруг древнего городища путём расширения в сторону, не преграждённую естественными препятствиями. При этом древнее городище долгое время оставалось центром и более позднего поселения.

Уже в X веке европейские народы под влиянием христианства и христианских ценностей достигли значительного, по сравнению с прежним, культурного развития. Причём, если в Западной Европе наибольшее влияние имела культура, сохранённая христианскими монахами от времён Западной Римской империи, то на народы Восточной Европы сильнейшее влияние оказывал ближе к ним находившийся и продолжавший существовать осколок античного мира – Византийская империя. В это время и на западе, и на востоке Европы жили и трудились великие учёные, изобретатели, скульпторы, архитекторы, поэты, писатели, музыканты, актёры и художники, оглядывавшиеся на образцы культуры, доставшейся им от античности. Средневековые учёные относились к мудрецам античности, как непререкаемым авторитетам, и если сам Аристотель верил в то, что люди находятся под влиянием звёзд и планет, то и они верили в то же самое, создав целую науку – астрологию.

Вступивший после Олега на киевский престол князь Игорь (912 – 945 годы) продолжил политику по расширению границ своего государства. В 914 году, в самом начале своего правления, Игорь жестоко расправился с древлянами, которые попытались было выйти из-под опеки киевских князей. После этого же похода к Руси были присоединены и земли дреговичей. Летописи не сообщают подробных сведений об истории дреговичей, известно лишь, что у них было своё княжение. Летописи не сохранили также и сведений о том, как произошло присоединение дреговичей к Руси. Однако отсутствие археологических свидетельств каких-либо значительных боевых действий на территории Полесья в то время заставляет думать, что включение земель дреговичей в состав Киевской Руси прошло мирно.

В конце X века славянские племена расселились по всей территории будущей Белоруссии, и жили здесь вместе с древним балтским населением, постепенно смешиваясь с ним.

Ядром Туровского княжества, занимавшего бассейн среднего и нижнего течения реки Струмень, а также её притоков, стала низинная часть Полесья. Территория Пинщины являлась западной частью Туровского княжества, границы которого в основном соответствовали пределам расселения дреговичей, но на востоке не доходили до этого рубежа, так как область дреговичского города Брагина входила в состав уже Киевского княжества. Южная граница Туровского княжества начиналась почти у устьев Струменя и продолжалась далее узкой полосой по южному берегу до городов Дубно и Луцк. Западная граница доходила до Берестья (Брест) и Дрогичина. Наконец, область реки Березина, принадлежавшая полоцким князьям, была северной границей Туровского княжества и оставалась неизменной в течение последующих трёх столетий.

В 983 году, после удачного похода на ятвягов, великий киевский князь Владимир совершал в Киеве требу языческим кумирам. Жреческого сословия не было в древней Руси. Старший в роде был в то же время и жрецом. Владимир, как князь-глава народа, лично приносил жертвы. Старцы и бояре предложили принести человеческую жертву; жребий пал на мальчика Ивана, сына варяга-христианина. Пришедшие к варягу объявили, что жребий пал на его сына: «Его изволиша бози себе». Но варяг ответил им: «Не суть то бози, но древосами делани суть», и отказался выдать сына. Немцы, пришедшие к Владимиру в 986 году, также говорили ему: «Бози ваши древо суть».

В 988 году киевский князь Владимир решил отказаться от язычества. К моменту выбора новой веры не было недостатка евреев в Киеве, и нашлись из них учёные мужи, предлагавшие князю принять иудейскую веру. Но выбор произошёл иначе, чем в Хазарии за 250 лет до того. Выслушав иудеев, князь Владимир спросил, где их отечество.

– В Иерусалиме, – ответствовали проповедники, – но Бог во гневе своём расточил нас по землям чуждым.

– И вы, наказываемые Богом, дерзаете учить других? – сказал Владимир. – Мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества.

По здравом размышлении великий князь решил принять из Византии христианскую веру для всего своего государства и приказал низвергнуть древних богов: одних изрубили, других сожгли. Перун был предан поруганию и брошен в Почайну или Днепр. После принятия христианства в Киев были приглашены представители грамотного византийского духовенства и началось ведение русских летописей (хроник). В том же году великий князь киевский затеял раздел своих земель между сыновьями. Для первого сына Святополка он определил княжением Туровскую землю. Помимо самого Турова в состав княжества входили Пинск (Пинеск), Слуцк (Случеск), Брест (Берестье), Клецк (Клечьск), Кобрин, Каменец, Дрогичин (Дорогичин), Бельск, Мозырь, Рогачёв, Брагин и Копыль.

Нужно отметить, что в Киевской Руси первоначально, в конце Х века, подлежало христианизации только славянское население, а иноплемённые оставались в язычестве. Вот почему острова балтского населения ещё долгое время существовали на северо-западных территориях государства, то есть там, где находилась Пинщина. Не исключено, что население это, окружённое славянами, в значительной степени ассимилировалось ими, и было не столько балтским, сколько языческим.

В 991 году от князя Владимира прибыл в Новгород епископ Иаким. Здесь, как свидетельствует летописец, по его приказу были разорёны требища, сокрушёны идолы, посекли, то есть низвергли, Перуна и бросили его в реку Волхов. Когда Перуна тащили и издевались над ним, в него вошёл бес и начал кричать: «О горе, ох мне достахся немилостивым сим рукам». Проплывая под мостом, Перун бросил на мост свою палицу и сказал: «На сём мя поминают Новгородския дети», – вот почему там часто случаются драки, замечает летописец. Волною прибило Перуна к берегу; но Пидьблянин, рано утром вёзший горшки на базар, оттолкнул идола шестом и сказал: «Ты, Перунище, досыти еси ел и пил, а ныне плыви прочь».

Однако при Владимире христианство распространилось только в городах. В непроходимых лесах и болотах язычество продолжало существовать ещё долгое время. Значительная часть как балтов, так и славян жила в сёлах и отдельных посёлках, в которых, конечно, не было храмов и жрецов. То есть в местах глухих, где господствовал во всей силе родовой быт, преимущественное значение имел культ предков.

Самым древним из известных на Пинщине христианских монастырей был Свято-Рождества-Богородицкий, основанный в урочище Леща возле Пинска. К концу X века великий князь киевский Владимир, просветив светом Христова учения соседних с Киевской Русью ятвягов и местные племена дреговичей, основал недалеко от древнего городища на Пинщине монастырь, носивший в разное время по нескольку разных названий, среди которых постоянным было имя Лещинский. Одно из преданий говорит: «В то время, когда на берегах Пины чествовались идолы, из Киева прибыли два монаха и поселились на месте, которое покрывали заросли и густой лес. Благочестивые подвижники занялись проповедью среди окрестных жителей. Своей ревностью, а также примером святой жизни, они просветили многих и многих крестили. Когда число обращённых в христианскую веру возросло, вблизи поселений монахов была выстроена церковь. Таким образом со временем возник небольшой монастырь, число иноков которого увеличивалось за счёт местных жителей».

В Лещe издавна существовали два очень высоких, до 5 – 6 метров, погребальных кургана. В 1871 году один из них был раскопан. В кургане было найдено погребение трупосожжением, а в погребальном инвентаре – арабская монета дирхем, относящаяся к Х веку, что свидетельствует о том, что Пинщина, хоть и бывшая тогда захолустьем, была связана с внешним миром торговыми отношениями.

С конца Х века Туровское или, как из-за важного значения Пинска оно ещё называлось, Турово-Пинское княжество играло значительную роль во взаимоотношениях Киевской Руси с Польшей и литовскими племенами, поскольку через его территорию проходил древний торговый путь из Киева в Прибалтику.

Вопреки всеобщим ожиданиям христиан Европы, в 1000-м году от рождества Христова конец света не наступил. Не случилось этого и в следующем году. Время  шло, а трубный глас не раздавался, бояться, вроде бы, оказалось нечего. Из-за этого христианство переживало острый кризис. В начале XI веке вся Западная Европа сотрясалась от буйства и воинственности своего населения, которое было обмануто в ожидании Страшного Суда. Из-за возникшего брожения умов прихожан стала актуальной выработка новой идеологии.

*  *  *

В 1005 году в Турове великим киевским князем Владимиром Святым была учреждена своя епископия, границы которой простирались далеко на запад и захватывали небольшую часть более поздней Волыни. К Туровской епископии был отнесён ряд городов, среди которых числился и Пинск. Вторичный Пинск, уже как средневековый город, стал таковым вскоре после разрушения поселения-протогорода в начале ХІ века. Как и прежнее городище, город стоял на водных путях, связывавших Киев с Польшей и Волынь с более северными славянскими племенами. Пинск находился в 150 километрах к западу от главного города дреговичей Турова, но по реке – немного больше. За три дня водного пути из Пинска можно было добраться до Турова. Затем, минуя Туров, пиняне выходили на великий водный путь по Днепру “из варяг в греки”, а по нему – в Киев, Причерноморье, Византию. Благодаря Струменю пинские купцы имели оживлённые торговые сношения с дальними землями.

Географическое понятие “Литва”, давшее название будущему Великому княжеству, впервые упомянуто в анналах Кведлинбурга за 1009 год. Там записано, что сын саксонского графа епископ и монах Бруно из Кверфурта, направляясь в землю пруссов, погиб от руки язычника “в пограничной области Русции и Литвы”. Предположительно это случилось между племенами ятвягов и тогдашней Русью. «В “Повести временных лет” литовские племена упоминаются как северные народы, которые дают дань Руси. Сохранились и разрозненные известия о военных выступлениях русских князей против литовцев. В те времена местные племена не имели какой-нибудь политической организации».

Летописные данные и топонимика дают возможность ориентировочно определить территорию Древней Литвы. На севере она граничила с Полоцким княжеством по неманской реке Березине. По этой же Березине шла северо-западная граница Литвы с Нальщанами. На востоке Литва граничила с Минским княжеством, западная граница которого не шла дальше реки Усы (приток Немана). На восточном левобережье верхнего Немана Литва в глубокой древности соседствовала с другим балтским племенем – лотвой. Дальше граница Литвы переходила на реку Щару, большой южный изгиб которой и являлся природной границей Литвы на юго-востоке, юге и юго-западе. Примерно по верховью реки Мышанки и по нижнему течению реки Валовки шла западная граница Литвы, которая в более древние времена отделяла её от ятвягов. Таким образом, летописная Литва в древности находилась по соседству с болотистой Турово-Пинской землёй. Огромное Выгоновское болото было природной границей между Пинской землёй и Литвой, лежащей на север от этого болота. Литва врезалась клином между Полоцкой, Турово-Пинской и Новогрудской (Новогородской) землями и наряду с ними являлась одной из исторических областей будущего Великого княжества. Литовский историк XVI века М. Стрыйковский говорил про Литву над Неманом, «которая жила в пущах и издавна прислуживала Новогрудскому княжеству».

В политическом соперничестве всех этих земель одержал победу Новогрудок, который и стал центром создания нового государства – Великого княжества Литовского.

Киевский князь Владимир Святой не смог подавить сепаратистские стремления окраин своего государства. Также и в Турово-Пинском княжестве, слабо связанном с Киевом, рано проявились желания независимости и оно постепенно начало обосабливаться от Киевской Руси. В частности, сын Владимира Святого туровский князь Святополк, женатый на дочери польского короля Болеслава Храброго, пригласил к себе епископа Рейнберна, присланного римским папой. В 1012 году Владимир приказал бросить Святополка с его женой вместе с епископом Рейнберном в склеп. Вскоре, правда, он распорядился выпустить пленников.

В 1015 году Владимир умер и за киевский великокняжеский престол началась борьба между его сыновьями от разных жён – турово-пинским князем Святополком и новгородским князем Ярославом. Тесная связь с поляками князя Святополка лишила его поддержки местного населения. В 1018 году он был вынужден покинуть родину и вскоре умер где-то между  “чехи и ляхи”. После смерти Святополка территория болотистой Пинщины становится местом войн между полоцкими и киевскими князьями. Благодаря помощи, оказанной польским королём Болеславом Храбрым, княжество Полесское (состоявшее из Берестейского, Пинского и Туровского) досталось Изяславу Киевскому. Туровская земля вновь оказалась в зависимости от Киева.

Долгое правление великого князя Ярослава было временем наибольшего могущества древнерусского государства. Семья Ярослава, прозванного Мудрым, имела родственные связи со многими европейскими королевскими фамилиями. Сам великий князь взял в жёны дочь шведского короля Олафа. Его сын Всеволод – дочь греческого императора Константина Мономаха. Брат Ярослава – Изяслав, – будучи князем новгородским и всех земель до западных границ Киевской Руси, включая Пинскую землю, женился на польской княжне. Добронега, сестра Ярослава, стала польской королевой; дочери – Анна, Елизавета и Анастасия – восседали на тронах Франции, Норвегии и Венгрии.

Ярослав Мудрый в 1040 и 1044 годах “разбил литву на полях Слонимских и овладел ею до Немана”, то есть захватил её левобережную часть.

В 1052 году великий киевский князь Ярослав разделил территорию Руси между своими сыновьями. Каждый князь пользовался своей частью общего наследства рода Ярослава Владимировича. При этом Туров перешёл к третьему сыну великого князя – Изяславу. В 1054 году Ярослав умер и Изяслав Ярославич занял киевский “стол”, сохранив, однако, Туров за собой. Вплоть до конца этого века Туров в глазах правящего слоя страны рассматривался как последняя ступенька к великому княжению, и это сделало Туровскую землю одним из наиболее значительных княжеств на Руси.

Распространение христианства в Восточной Европе не было слишком быстрым и лёгким для его приверженцев. Язычники не стремились отказываться от своей веры и принимать новую, тем более на неизвестном языке. Даже знатные семьи на Руси редко имели переводчиков с греческого или латыни, не говоря уж о том, чтобы самим понимать их. А простой народ вообще не понимал ни греков, ни латинян. Кроме того, христиане требовали отречения от древних языческих богов, что вызывало наибольшее сопротивление. Кроме язычников, рядом с христианами Восточной Европы продолжал соседствовать народ, исповедовавший веру иудейскую. С ними проблем у местного населения было также немало и со временем эти проблемы всё более обострялись. Въезд евреев в соседние польские земли стал заметен с XI века; князья, а затем короли Польши брали под своё покровительство «всяких деятельных предприимчивых выходцев» из Западной Европы, которые оказывались, как правило, евреями.

Давние идеологические и финансовые разногласия Рима и Константинополя привели в 1054 году к окончательному расколу христианской церкви на католическую и православную ветви. Раскол вовсе не способствовал распространению христианства. Тем не менее, в Восточной Европе благодаря стараниям могущественных князей, самоотверженных проповедников, просветителей и книжников, талантливых мастеров и иконописцев, христианство постепенно утверждалось и одерживало верх над язычеством.

Если Русь была страной городов, то находящееся фактически за её пределами Полесье – это была “область за городами”. Отсюда пошло у местных жителей и понятие “Загородья”. Историческая область Полесского Загородья находилась за городами по отношению к Понеманью, поречью Струменя и Случи, к южной Волыни. В общих чертах – это юго-восточная граница Пинской волости с ХІ века, а затем – граница Пинского княжества.

В ХІ веке Западное Полесье было уже покрыто довольно плотной сетью городов. В долитовский период в той части Полесья, которая прилегает с юго-востока и юга к Загородью, появились города Туров, Давид-Городок, Смядынь, Вручий (Овруч), Высоцк, Дубровица, Степань, Черторыйск, Камень (Камень-Каширский), Любомль, Вишега, Турийск. На территории же Загородья Пинеск (Пинск), Городен (село Городная), Небль (Небель), Здитов (находился на территории села Старомлыны), Кобринь, Берестье (Брест), Каменец, Дорогичен-над-Бугом, Бельск.

Большое влияние на культуру Туровской земли, как и на культуру иных земель Руси, со второго тысячелетия в течение двухсот лет оказывали Византия, южнославянские народы и народы Восточного Средиземноморья.

Первые упоминания древнего Пинска в летописях соседних земель появляются в связи с бурными событиями, происходившими на Руси в конце XI века. К этому времени во внутренней жизни государства сложилось весьма напряжённое положение, имевшее далеко идущие последствия. Основной причиной напряжения были часто возникавшие конфликты из-за престолонаследия и владения отдельными княжествами в размножившемся потомстве великих киевских князей Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. Конфликты и недоразумения часто приобретали острую форму и нередко выливались в вооружённые столкновения, постоянно бурлящую междоусобную борьбу. С конца XI века западные евреи, бежавшие от преследований в Европе при первом крестовом походе, стали появляться и в Киеве, пополнив давно уже жившее здесь еврейское население, переселившееся в город с Востока.

*  *  *

Яркое и красочное искусство геральдики развилось в мрачные времена упадка культуры и экономики, наступившие в Европе с гибелью Римской империи и когда сложилась система наследственной аристократии. Все страны континента в XI веке сотрясали кровопролитные междоусобные войны. Остановить их не могли ни просьбы, ни проклятья духовенства. В Германии служилые латники превратились в бургграфов – рыцарей-разбойников. Во Франции королю отказывали в подчинении Бретань, Нормандия, Анжу, Мэн, Аквитания, Тулуза, Лангедок и Фландрия, не говоря о Бургундии и Лотарингии. В Англии шла постоянная война с кельтами, а англосаксонское население убегало за пределы острова от королей-французов из династии Плантагенетов.

В XI веке, во времена Гаральда III Норвежского, появляются первые примеры расписывания воинских щитов различными устрашающими и легендарными изображениями. Первые гербы, изображённые на печатях, приложенных к документам, также относятся к XI веку. Следует иметь в виду, что в эпоху поголовной неграмотности использование гербового знака для подписи и для обозначения собственности было для многих единственным способом заверить документ своим именем.

Географическое и геополитическое положение расположенного на востоке Европы Турова способствовало его более тесной связи с южными землями Руси и с их центром – Киевом, а через него и с одним из двух центров христианства – Византией. Кроме одного из ответвлений пути “из варяг в греки”, по Туровщине пролегал наиболее удобный путь, связывавший южнорусские земли с Польшей и другими странами Центральной и Западной Европы. Кроме Киевской, самые тесные связи Туровской земли сложились с землями Черниговской, Волынской и Галицкой.

Образованнейший человек своей эпохи византийский император и одновременно историк Константин Багрянородный описывает многочисленные флотилии торговых судов, прибывающих в Византию из далёкой северной Руси. В составе этих флотилий немало было однодеревок-моноксилов из земель Пинского Полесья. “Экспортный товар” Древней Руси был характерен и для Полесья – мёд, воск, меха, рыба, лён, пенька. Пинск начал быстро богатеть и расти, вскоре превратившись в главный и единственный торговый и политический центр болотистого и слабо заселённого края Пинщины. В Пинске велась своя местная летопись, но она, к сожалению, не сохранилась при последующих военных бедствиях, сопровождавшихся разрушениями города и пожарами. Поэтому сведения о древней истории Пинска черпаются из других хроник, которые оказываются крайне скупы на сообщения о “чужой” земле.

Феодалы Западной Европы делились на две основные партии. Партию гвельфов возглавляла церковь, другую – гибеллинов – германская императорская династия Гогенштауфенов. Формально и те и другие считали себя католиками, а различия существовали в их программах устройства жизни. Борьба пап и императоров достигла своего апогея в конце 1070-х годов при противостоянии папы Григория VII и императора Генриха IV из новой, Франконской династии.

Несмотря на славу Киевской Руси, воссиявшую в первой половине этого века при Ярославе Мудром, особенно яркий след в культурной жизни Европы оставила его внучка, дочь Всеволода – Евпраксия, которую в начале 1090-х годов вывезли из Киева в Германию в 13-летнем возрасте. Её просватали германскому маркграфу и вывезли из Киева на верблюде, подаренном великому князю восточным владыкой.

В Германии девочку отдали в монастырь, крестили по католическому обряду и дали имя в честь настоятельницы монастыря Адельгейды. В стенах обители Евпраксия должна была выучить немецкий язык, обычаи новой родины и подрасти. Но её муж через год внезапно умер. Настоятельница монастыря, неравнодушная к своей воспитаннице и тёзке, поспешила к своему брату – императору Германии Генриху IV, который тогда был вдовцом. Она убедила брата, что ему следует самому жениться на внучке могущественного монарха Киевской Руси. Генрих приехал в монастырь посмотреть на Евпраксию. Голубоглазая блондинка ему понравилась. Киевский князь и отец девочки Всеволод дал согласие на брак и, таким образом, примкнул к европейской партии гибеллинов. Поскольку же папа оставался главой церкви, среди феодалов-гибеллинов распространялись культы, противоположные церковному, в том числе – поклонение Сатане. Не представлял исключения и сам император Генрих IV. После пышной свадьбы Генрих привлёк к участию в “чёрных мессах” свою жену, дабы на её голом теле служить кощунственные обедни. Однако то, что немкам, бургундкам и итальянкам казалось лестным, у русской женщины вызвало отвращение.

Чтобы сломить сопротивление Евпраксии-Адельгейды, Генрих запер супругу в башне, а сам продолжил предаваться кутежам, как это было в обычае у знатных сеньоров Западной Европы. Евпраксии, привыкшей совсем к другой жизни в Киеве, такие обычаи не понравились, и она решилась на отчаянный поступок. По связанным вместе простыням она выбралась из башни и бежала к противнице императора графине Матильде. Та отправила беглянку к римскому папе, который дал Евпраксии отпущение вынужденного греха. Папа Урбан II, используя такой исключительный случай в борьбе за верховную власть в Европе, в 1095 году вызвал Генриха IV на открытый суд.

Суд проходил на площади, так как присутствовало 4 тысячи епископов из европейских государств и 30 тысяч слушателей. Генрих был вынужден прилюдно покаяться в своих грехах. Евпраксия изменила всё течение духовной жизни европейской знати. Вся Западная Европа была шокирована таким поступком со стороны женщины. И последовавший вскоре расцвет культуры в Провансе, появление куртуазной любовной лирики трубадуров с её воспеванием величия и достоинств представительниц прекрасного пола, сам культ поклонения даме сердца – всё это произошло благодаря киевской княжне.

Но не все были рады такому повороту событий. Генрих IV решил расправиться с Евпраксией по дороге домой. Она же, догадавшись о его намерениях, бежала в Венгрию к своей престарелой тётке Анастасии. Но появление здесь беглой императрицы вызвало панику: Венгрия боялась мести могущественного Генриха IV. Евпраксии пришлось бежать дальше – в Киев, где она ушла в монастырь, чтобы спустя 14 лет тихо и незаметно для всех отойти к Господу.

В то время, как в Западной Европе развивались общество и культура, земли Киевской Руси испытывали упадок прежнего величия. После событий межкняжеской борьбы 1097 года Пинск надолго исчезает со страниц летописей.

*  *  *

Существует предание, что один из представителей древнего польского рода Скарбеков в начале XII века был отправлен польским королём Болеславом Кривоустым в качестве посла к германскому императору Генриху. Когда император показывал ему свои сокровища и, гордясь ими, отзывался не совсем лестно о Польше, Скарбек снял со своей руки золотое кольцо и бросил его в сокровищницу, за что Генрих его поблагодарил (Habe dank). В память об этом поступке родовой герб Скарбеков стал носить название Габданк, или Абданк.

В Западной Европе земельные владения феодалов, как правило, наследовались старшими сыновьями. Младшим оставалась либо церковная карьера, либо участие в войнах, в которых они могли заслужить или добыть себе земли и богатство. Смерть феодала почти всегда означала начало войны за наследство. Масштабы этой борьбы зависели от размеров наследуемого богатства и власти. Постоянно возраставшее численно европейское рыцарство было неисчерпаемым военным резервом королей, князей, герцогов и других владетелей. То и дело возникавшие мелкие и крупные феодальные междоусобицы грозили со временем превратить Европу в сплошное поле битвы. Этому помешали начавшиеся в самом конце XI века Крестовые походы в Палестину для освобождения от мусульман Гроба Господня. Несмотря на то, что Крестовые походы начались только в это время, клубок событий, приведших к ним, начал раскручиваться задолго до этого, тогда, когда стало крепнуть и распространяться само христианство.

Эти военно-колонизационные операции на многие десятилетия стали выходом для перенаселявшейся рыцарством Европы – благодаря походам она избавлялась от избыточной концентрации склонной к буйству, грабежам и сражениям части населения. Крестовые походы за пределы Европы давали возможность младшим сыновьям феодалов захватывать новые земли, не отбирая их у соотечественников. Даже если участники походов погибали, проблема решалась сама собой. Для того, чтобы “нести истинную веру” другим народам, все желающие могли нашить себе на одежду крест и двинуться на подвиги в направлении, указанном папой римским. Вместе с благородными господами из Европы также уходили многочисленные вооружённые искатели удачи. Криминальная ситуация в городах и на дорогах Европы значительно улучшалась.

Но этот практический результат был всего лишь побочным следствием походов в Палестину и, в любом случае, не он присутствовал в сознании крестоносцев. Крестоносное движение было проявлением одного из самых светлых побуждений в истории христианства. Средневековая война требовала колоссальных материальных затрат, больших финансовых расходов от её участников, вооружавшихся и проделывающих дальний поход за свой счёт. Поэтому участие в Крестовых походах ложилось тяжким грузом на семьи воинов, впадавших порой в настоящую нищету. Но участников войн за Гроб Господень воодушевляла идея христианского воинского служения, ставшая причиной их отваги и набожности – “нетерпимости во имя Бога”. В глубинном смысле для воинов-христиан понятие “Гроб Господень” – это сам человек. Именно он нуждался в освобождении через внутренний Крестовый поход. И настоящий воин Христов должен был стать и внешне, и внутренне воином-крестоносцем. Гораздо позднее эту идею назвали “христианской теорией позитивного насилия”. Проще говоря, крестоносцами руководили не корыстные мотивы, как спустя века говорили о них многие историки, а идеалистические.

Очевидцы событий Крестовых походов активно используют в своих описаниях сравнения и обороты, свойственные аскетической литературе: Христово воинство, Крестный путь, Небесный Иерусалим, брань духовная… О том же красноречиво свидетельствует ответ предводителя Первого Крестового похода Готфрида (Готфруа) Бульонского на предложение королевской короны в освобождённом от неверных Иерусалиме. Он сказал: “Я не могу носить королевский венец в городе, где носил терновый венец единственный подлинный Король”. И правил он с титулом “Готфрид Бульонский, защитник Гроба Господня”.

Но крестоносцы шли не только освобождать святыни Христианства, но и освобождать своих братьев – восточных христиан. И восточные христиане – армяне и грузины – также участвовали в первых крестоносных походах. И это не было нелепостью для того общехристианского мироощущения, которое тогда определяло сознание всех последователей Христа. Церковное ощущение христиан не делило их на “западных” и “восточных”. Оно сохраняло представление о едином христианстве. И, как следствие этого, первый латинский епископ в Палестине был рукоположен в сан православным патриархом Иерусалима по просьбе крестоносных вождей!

Времени Крестовых походов вся Европа с её цивилизацией обязана зарождением того, чем она явилась затем. Совместная борьба с далёкими противниками-иноверцами консолидировала разрозненные европейские нации. Европа того времени по сравнению с арабским миром выглядела варварским, отсталым континентом. Европейцы, познакомившиеся с клинками из дамасской  стали, легко прорубавшими кольчуги, вынуждены были стимулировать науку как военную отрасль, либо заимствовать недостающие знания у противников. Развитие металлургии и механики привело к появлению цельнометаллических доспехов и новых видов оружия. У арабов были заимствованы порох и арбалет. Массовое заимствование знаний по архитектуре, медицине, астрономии и многим другим наукам вырвало европейцев из тьмы невежества. Вместо сложных римских, в Европе появились удобные арабские цифры, а научные трактаты, которые написал мудрец Аль-Джебра, были переведены на европейские языки под названием “алгебра”.

Крестовые походы и рыцарство сыграли важнейшую роль в преодолении средневековой разобщённости и стали образцом для подражания многим поколениям “духовных рыцарей”. Польский философ начала XIX века К. Бродзиньский писал, что начало Крестовых походов и возникновение рыцарских орденов стали «переломными моментами в истории средних веков христианства, способствовавшими консолидации европейских народов, усвоению ими основ религии и развитию просвещения. […] Наконец объединённые общим делом […] европейские силы выступили под единым знаменем Святого Креста, чтобы, жертвуя собой, привести народы к внутреннему миру, какому-то порядку и сплочению. […] Необходим был энтузиазм рыцарей, чтобы с помощью просвещения выбраться из той ужасной тьмы, в которую была погружена несчастная и униженная Европа. […] Институты рыцарства были внутренним лекарством, Крестовые походы – жестокой, но практически неизбежной и спасительной операцией больного тела. Оба эти средства весьма сильно повлияли как на состояние общества, так и на просвещение и вкус».

Рыцарство, несмотря на его дикое буйство и крайности, объяснявшиеся духом времени и тогдашними нравами, выступило носителем нравственных основ. Тот же К. Бродзиньский говорил: «Сердца благороднейшей молодёжи, оскорблённые попранием законов гостеприимства, неверием и жестокостью, почувствовали потребность самоотверженно защищать угнетённую невинность, отражать несправедливые нападения, мечом и презрением мстить неверным, чтить святые законы гостеприимства даже с самим неприятелем и высоким понятием чести вдохновить всё, из чего впоследствии произошли учтивость, порядок, послушание законам и светские правила. […] Помогать вооружённым рыцарям разгонять тьму вышли трубадуры, как рыцари света».

*  *  *

После смерти в 1132 году великого киевского князя Мстислава Великого Киевская держава стала быстро распадаться на отдельные земли. Первым, уже в год смерти Мстислава, отделился Полоцк, в 1135 – Новгород. Ещё через 23 года дошла очередь и до Турова.

В сфере внимания летописца в этот трагичный период истории Туровского княжества оказался и Пинск. В середине этого века из исторических источников исчезло название “дреговичи”, а по чисто территориальному признаку в обиход вошли такие именования, как “туровцы” и “пиняне”. Видимо, туровцам надоела постоянная смена временных князей, приезжавших в Туров со своими дружинами и дворами, которые заботились в первую очередь о своих личных временных интересах. В 1158 году туровцы провозгласили своим князем Юрия Ярославича – представителя династии Изяславичей (Юрий был внуком Святополка Изяславича).

Ипатьевские летописи под 1159 годом сообщают о том, что минский князь Володар Глебович «ходяше под Литвою в лесех».

По сложившейся военной традиции походы всё время совершались зимой, когда к войску могли присоединиться добровольцы, свободные от сельских работ и когда была возможность в качестве военной добычи разграбить то, что противник и его крестьяне заготовили у себя на зимнее время. В морозы можно было использовать многочисленные реки и речушки Пинского Полесья как дороги для конных и пеших отрядов, опасные болота промерзали и также становились удобными местами даже для стоянок войск. И, в довершение всего, леса переставали быть убежищем для ищущих спасения местных жителей, которых кочевники могли в большом числе брать в плен для последующей продажи в качестве рабов.

Именно в такое удобное для себя время киевский князь Изяслав Давыдович и направил в Туровское княжество карательную экспедицию из семи князей и союзных киевскому князю кочевников-берендичей. Новоизбранный туровский князь Юрий Ярославич успешно выдержал беспримерную по длительности для того времени 10-недельную осаду своего стольного города Турова киевскими, смоленскими, галицкими и луцкими войсками. Столь долгая оборона могла быть успешной только при очень активном и самоотверженном участии в ней всего населения, готового на тяготы осады и ожесточённый характер боевых действий во имя общей цели. Этой целью было желание восстановить на туровском престоле постоянного наследственного князя.

Одновременно с походом к Турову кочевники-берендичи были посланы на Пинск. Их задачей было, если не сумеют взять город, то хоть не дать пинянам возможности оказать военную помощь Турову. Пинск отразил набег кочевников, но задача берендичей была достигнута – Пинск не смог помочь Турову.

В 1160 году новый киевский князь Мстислав Изяславич повторил поход на Туров. Это снова был коалиционный поход пяти князей. Три недели зимой они осаждали Туров, но так и не смогли его взять и вернулись восвояси.

Успешное сопротивление пинян и туровцев дало начало самостоятельному Туровскому удельному княжеству. В 1162 году новый киевский князь Ростислав Мстиславич заключил с Юрием мир, признав его права на туровский “стол”.

Киевская Русь разделилась на 12 земель-княжеств, каждое из которых по отношению к иностранным государствам выступало в качестве правопреемницы бывшей Руси. В Ипатьевских летописях под 1162 годом говорится, что минский князь Володар Глебович выступил на своего противника “с Литьвою”.

Насколько сильно упало в это время значение Киева как столицы Руси, можно судить по отказу суздальского князя Андрея Боголюбского перебраться в завоёванный им в 1169 году город и вступить в звание великого князя. Он предпочёл отдать Киев младшему брату и остался в своих прежних владениях в глубине лесов.

С разрастанием княжеских родов крупные “земли” стали дробиться на ещё более мелкие единицы. В первом же поколении потомков туровского князя Юрия Ярославича происходит раздел прежде единого обширного Туровского княжества. Время его раздела точно не известно. Но уже в 1174 году  летописец называет отдельно князей туровских и пинских. В этом году существовали выделившиеся из общего понятия Туровской земли три отдельных княжества – Туровское, Пинское и Дубровицкое. Князем в Турове был Святополк, князем в Пинске – Ярослав, князем в Дубровице – Глеб. Все они были между собой кровные братья, сыновья Юрия Ярославича, отстоявшего независимость Туровского княжества от Киева. С этого года началась история собственно Пинского княжества, пока, правда, формально всё ещё входившего в состав Туровского.

Епископ туровский Кирилл, живший примерно в 1130 – 1182 годах, славился красноречием и использовал в своих произведениях сюжеты из византийской и древнееврейской литературы. Его проповеди строились по канонам классических византийских произведений. Важное значение имели и паломничества верующих в Константинополь и Палестину ко гробу Господню.

В это время большую значимость приобрело Пинское княжество, поскольку Пинск был в большей мере сориентирован на контакты со странами Центральной и Западной Европы и не столь сильно, как Туров, зависел от пути “из варяг в греки”, всё больше приходившего в упадок.

В XII веке христианство тут было достаточно распространённым. Наиболее древней церковью в Пинске была Свято-Феодоровская, построенная в честь небесного покровителя Пинска св. мученика Феодора Тирона. Первая приходская церковь появилась недалеко от Пинска в селе Купятичи благодаря следующему событию. По преданию, 15 ноября 1182 года 6-летняя девочка Анна нашла чудесным образом явленную чудотворную икону Пресвятой Богородицы. Девочка трижды приносила икону, названную по имени села “Купятицкой”, к себе домой. Однако каждый раз икона необъяснимым образом оказывалась на том же месте, где Анна её нашла, излучая при этом необычно яркий свет. С той поры потянулись в Купятичи больные и немощные люди за исцелением. И многие получили его. Впоследствии на этом месте был построен монастырь.

*  *  *

Средневековье считается временем окончательного торжества христианства, но на самом деле это было не совсем так. Традиции язычества присутствовали у всех европейских народов даже после их христианизации, а на востоке Европы язычество сохранялось вплоть до самого конца средних веков. В это сказочное время рядом с людьми обитали маги и волшебники, великаны и чудовища, лесные, речные и прочие духи, русалки, эльфы и гномы. Западноевропейские рыцари отправлялись не только в Крестовые походы, но и на бой с драконами и гигантами, которые обижали прекрасных дам. Крестьяне старались жить в ладу с таинственными соседями – неведомым маленьким народцем, живущем в любом малодоступном месте. На востоке Европы происходило то же самое, но со своей местной, славянской окраской.

Славянские злые старухи – ведьмы – в основном портили жизнь местному населению путём вредительства: отбирали молоко у коров, шерсть у овец, яйца у домашней птицы и сало у свиней. Но иногда ведьмы воздействовали и прямо на человека. В лесах жили лешие, в реках и озёрах – водяные с русалками. Ничего хорошего не сулила людям встреча с упырями.

Вера в волкулаков была распространена во всей Европе. В Италии их называли люпо-маманаро, в Германии – вервольфами. В “Слове о полку Игоревом” упоминается, что полоцкий князь Всеслав, получивший прозвание Чародей, был волкулаком: Всеслав “рыщет волком в ночи”. Волкулак – это человек-оборотень, который имеет сверхестественную способность превращаться в волка. Считалось, что волкулаки могут быть урождёнными и обращёнными. Урождённые – это те волкулаки, которые родились в полнолуние. Если беременная женщина неожиданно увидит волка, или съест мясо животного, которого задрал волк, то у неё должен был родиться волкулак.

Обращённые волкулаки становятся такими через колдовство ведьм и ворожей. Когда человек забудет о Боге и свяжется с нечистой силой, ведьма выводит его на гору, проводит колдовской обряд, человек обрастает волосом и становится волкулаком. Обращённые волкулаки – это существа, испытывающие больше страданий, чем урождённые. Они живут в берлогах, бегают в лесах, однако сохраняют человеческий внутренний мир.

В волкулака можно превратить и старого, и малого. Вернуться в человеческое обличье обращённые волкулаки могли только через несколько лет. Урождённые же волкулаки всю жизнь проводили в семье как обычные люди, а ночью, превратившись в волка, убивали домашний скот. Отличить оборотня от человека можно было по особым приметам. Главной приметой волкулака являлась шерсть на теле. Волкулак в человеческом образе имеет понурый облик, большие брови, сросшиеся на переносице, и красные глаза, по которым его и можно опознать.

Около 1186 года к молодому полоцкому князю Володше вместе скупцами из германского города Бремена прибыли с миссией латинские монахи. Они просили разрешения проповедовать слово Божье среди язычников из племён ливов – подданных князя, живущих в низовьях реки Двины. Князь Володша не почувствовал в словах смиренных монахов наличие у них плана, угрожающего экономической безопасности своего государства. Благосклонность к латинским монахам была продиктована торговыми интересами. Полоцким купцам были выгодны таможенные льготы, предоставляемые торговыми германскими городами Бременом и Любеком. Монахи не только получили разрешение, но и богатые подарки.

В 1190 году князь Рюрик Ростиславович решил помочь своим родственникам – пинским князьям – в борьбе с Литвой, которая была недалеко от Пинской земли, за её болотами. Рюрик собрался в поход, но не смог дойти туда, так как потеплело и снег растаял, а в этом болотистом краю только и можно было воевать в сильные холода.

На левом берегу устья Двины и в других местах началось строительство западными рыцарями замков. Цель этого строительства рыцари объясняли ливам необходимостью их же защиты от Полоцка, а полоцкому князю – защитой от восстаний ливов. Действительно ли Володша в это верил? Едва ли. Но льготы, предоставляемые Бременом и Любеком, приносили неплохие доходы. Кроме того, крестоносцы теснили конкурентов полочан – новгородцев. Поэтому князь смотрел на строительство замков “сквозь пальцы”. Монашеский приход в устье Двины постепенно расширился и превратился в епископство. Во главе рыцарей-крестоносцев был уже не скромный монах, а ставший к тому времени епископом Мейнард. Немцы не только проповедовали христианство среди язычников, но и собирали с них налоги для Полоцка. До поры, до времени. В прежние времена полоцкие князья также заставляли племена ливов платить дань, но всё-таки относились к ним, как к своим подданным и силу применяли лишь в особых случаях. Немцы не считали язычников за людей и без всяких церемоний пускали в ход мечи. То, что это мотивировалось необходимостью сбора дани для Полоцка, формировало негативное отношение населения нижнего Подвинья к Володше.

Во время Крестовых походов в Палестину многие христиане умирали от ран и чужого непривычного климата. В Иерусалиме неизвестным выходцем из Германии была построена каплица во имя святой Девы Марии, где он и его жена стали оказывать медицинскую помощь своим землякам. Доброе дело собирало вокруг себя людей. Калеки ухаживали за больными, способные носить оружие защищали госпиталь. На основе этого тевтонского госпиталя святой Девы Марии образовался Тевтонский военно-монашеский орден, устав которого в конце XII века был утверждён папой римским.

От других духовно-рыцарских орденов тевтоны отличались очень строгими требованиями их устава. Рыцари обязаны были жить вместе, спать только на твёрдых ложах, есть скудную пищу за общей трапезой, не могли без разрешения покидать казарму, писать и получать письма, не могли иметь частную собственность и общаться с женщинами. Желающих вступить в Тевтонский орден встречали словами: «Жестоко ошибаешься, если думаешь жить у нас спокойно и весело; наш устав – когда хочешь есть, то должен поститься; когда хочешь спать, должен бодрствовать, когда хочешь бодрствовать, должен спать. Для Ордена ты должен отречься от отца, от матери, от брата и сестры, и в награду за это Орден даст тебе хлеб, воду да рубище». К тому же в Орден принимали только немцев, и только из древних рыцарских родов. Братьям ордена запрещались любые развлечения, включая любимое занятие рыцарства того времени – охоту. Далеко не каждый стремился к такому аскетизму, который дополнялся обязанностью ухода за больными и битвами с врагами веры.

*  *  *

Скопление во времена Крестовых походов в одном месте множества феодалов из разных стран, необходимость опознавать друг друга и утверждать своё собственное имя, воинский щит стали украшать совершенно неповторимым узором или символами и эмблемами, заметными издалека  – всё это стало причиной возникновения и оформления геральдики. После походов появились зачатки науки о гербах. Есть мнение, что гербы возникли в промежутке между 1120 и 1150 годами. В частности, первым английским королём, имевшим личный герб, был Ричард I Львиное сердце (1157 – 1199 годы). Его три золотых леопарда использовались с тех пор всеми королевскими династиями Англии. Поначалу использовавшиеся лишь отдельными принцами, баронами и крупными сеньорами, гербы постепенно вошли в обиход всех групп, составлявших в совокупности западную аристократию. Но вся мелкопоместная и средняя знать в начале XIII века ещё остаётся в этом отношении обездоленной.

Можно сказать, что главным пропуском на турнир был герб, доказывающий высокое происхождение владельца и его положение в родовой иерархии. Вот почему важнейшей частью турнирного этикета были гербы, которых со временем стало так много, что появилась потребность навести порядок в этой области. Рыцарским турнирам герб обязан в неменьшей степени, чем Крестовым походам. Для знатоков, каковыми были герольды, предъявленный герб содержал всю необходимую информацию. Герольды систематизировали знания о гербах, выработали общие принципы и правила их составления и распознавания и, в конечном счёте, создали науку “гербоведение” или “геральдику”.

Тогда же гербы вышли за пределы воинского сословия и были приняты у отдельных вовсе незнатных лиц и даже различных духовных особ: с 1180 года, а подчас и раньше, эти эмблемы усвоили себе дамы, к 1200 году – клирики, до 1220 года – высшие слои городского населения – патриции и буржуа, к 1230 году – ремесленники, к 1240 году – цехи и профессиональные корпорации, с конца XIII века – города, в конце XIII и начале XIV веков – гражданские и монашеские общины. В отдельных местностях (Нормандия, Фландрия, Южная Англия) даже некоторые крестьяне обзавелись собственными гербами.

Дело в том, что в Западной Европе гербом мог владеть и пользоваться как отдельный человек, так и корпоративное сообщество людей, важно только, чтобы герб отвечал определённым правилам, известным как законы геральдики. Любой человек, каждая семья, какой угодно род, любая группа или общность вправе придумать для себя герб и пользоваться им как душе угодно, лишь бы это не нарушало чужие права.

Но иначе обстояло дело в Восточной Европе. В Польше, Литве и Венгрии право на герб имело только привилегированное сословие – знать.

*  *  *

Старый епископ Рижского епископства Мейнард умер, а новый – Бертольд – к полоцкому князю, вассалом которого он считался, уже не поехал. К 1201 году основные замки, среди которых была Рига, оказались построены и дань перестали отправлять князю. Для обороны от Полоцка и ливов рижским епископом в 1202 году был учреждён рыцарский Орден Христа – Ливонский орден. По изображению меча на плащах рыцарей стали называть меченосцами. Постепенно Ливонский орден поставил под контроль не только племена ливов, но и выход в Балтийское море.

Епископ Бертольд рьяно взялся за дело крещения ливов. Начались восстания язычников. Во время одной из битв напуганный конь Бертольда занёс хозяина в самую гущу противников. Смерть епископа на время охладила энтузиазм крестоносцев. Язычники стали возвращаться к старым обычаям: смывали в Двине христианское крещение, пускали по реке выкорчеванные кресты, ставили новых идолов.

Но Ливонский орден не собирался сдаваться. Папа римский благословил новую волну крестоносцев. Профессиональные искатели удачи прибывали в Ливонию морем и по суше. Лучшие воины предпочитали направляться в Палестину, а в Восточную Европу соглашались ехать те, что были не столь религиозны и одухотворёны. Несмотря на их малочисленность, лучшие технические достижения Западной Европы были на стороне крестоносцев. Прибывавшие новые люди не считались не только с местным населением, но и с учредителями ордена – рижскими епископами.

Полоцкий князь Володша тоже не сидел сложа руки. Посыльные князя готовили среди ливов восстание против крестоносцев. Активно шли переговоры с Новгородом о создании коалиции. Однажды среди пленных рыцарей оказались специалисты-оружейники. Их заставили сделать для Володши пять метавших большие камни осадных машин.

В 1203 году у полочан всё было готово к походу. Однако новгородцы ещё надеялись, что меченосцы дальше берегов Двины не пойдут. Они вспомнили полочанам старую обиду – как полоцкий князь Всеслав Чародей снял колокола с новгородской Софии, и в поход не пошли. Володша без них взял несколько замков и на подступах к Риге, у крепости Гольм, решил испытать осадные машины. Напротив стены поставили все пять машин, а за ними в готовности к штурму войско. Если длину спусковой веревки сделать несколько короче критического значения, снаряд полетит вертикально вверх или даже назад. Пленные крестоносцы, обслуживавшие орудия, предварительно договорившись, так и сделали. Для неспециалиста определить на глаз, достаточно ли длины спусковой верёвки для нормальной стрельбы, достаточно сложно. Скорость снаряда на начальном участке размаха относительно небольшая, но для поражения незащищённой пехоты – вполне достаточная. Залп полетел в обратную сторону. Погибло пятнадцать полочан, но моральный эффект был гораздо больше.

Пока княжеское войско было в растерянности, открылись ворота замка, и атака рыцарской конницы оказалась успешной. Сражение было проиграно. После поражения под Гольмом полочане были вынуждены прекратить поход на Ригу. В 1203 году меченосцы смогли удержать свои основные замки. Северные ворота торгового пути из “варяг в греки” оказались под контролем Ливонского ордена.

*  *  *

В это время в Византии произошёл государственный переворот. Брат императора Исаака Ангела захватил трон, ослепил бывшего императора, а его сына упрятал в темницу. Сам же провозгласил себя новым императором Византийской империи под именем Алексея II. В дальнейшем новый император смилостивился, и под честное слово, что отец с сыном не будут пытаться вернуть себе власть, отпустил их на свободу. Но бывший император с сыном Алексеем всё-таки решили нарушить вынужденно данную клятву и попытаться вернуть утраченное положение. Алексей Исаакович бежал из Византии на купеческом корабле, спрятавшись в бочке с двойным дном, и обратился за помощью к своему зятю – германскому императору Филиппу. Император решил поддержать своего родственника, но просил дать на это разрешение у римского папы. Папа ответил: «Не воюйте с Константинополем, но так как говорит Исаакович: “Весь град Константинов хочет, чтобы я царствовал”, то, посадив его на трон, отправляйтесь дальше в Иерусалим, на помощь; а если не примут его, то приведите его обратно ко мне, а зла не причиняйте земле греческой».

Образ крестоносца, образ рыцаря Христова – центральная фигура европейского христианства, соборности, который, оставаясь ещё долгое время идеальным образцом для потомков первых рыцарей-крестоносцев, со временем всё более отрывался от реальной жизни. Этот отрыв привёл к тому, что уже участников Четвёртого похода заинтересованные в подавлении экономического конкурента генуэзцы сумели направить на завоевание столицы восточных христиан. Целью генуэзцев, которую они хотели получить от нового похода – было поставить под контроль Константинополь, являвшийся южными воротами пути из “варяг в греки”.

В том, что произошло дальше, целиком и полностью виноваты сами греки, втянувшие своих западных союзников в междоусобную борьбу. Повод был предложен рыцарям самый благородный – восстановление справедливости и возврат престола законному константинопольскому монарху. Подстрекаемые генуэзцами, и думая лишь о золоте и серебре, которые им обещал за помощь Алексей Исаакович, крестоносцы проигнорировали предписание римского папы не причинять вреда восточным христианам.

Небольшой отряд крестоносцев, всего 20 тысяч человек, явился под стены Константинополя, чтобы посадить на престол сына свергнутого императора. Греки могли выставить 70 тысяч воинов, но не сопротивлялись, оставив без помощи варяжскую дружину и тех храбрецов, которые вышли на стены. Войска крестоносцев вместе с Алексеем Исааковичем, оказавшись 18 июня 1203 года под Константинополем, с четырёх сторон подожгли храмы. Алексей II без сопротивления вернул трон брату, а сам бежал на Русь к князю Роману Галицкому. Во время пожара Константинополь сильно пострадал, был уничтожен весь центр города. Золото и серебро из храмов и монастырей возведённый на трон Исаак Ангел забрал для расплаты с крестоносцами.

Но дальнейшие события говорят о том, что фактически в стране началась гражданская война. Сын восстановленного императора Алексей согнал с трона своего отца, заявив, что слепой император не в состоянии управлять государством. Исаак Ангел вскоре после этого умер. Народ же, возмущённый сожжением города и разграблением монастырей, поднял восстание против Алексея. При этом восставшие провозгласили новым императором простого воина по имени Николай. Алексей хотел было обратиться за помощью к своим союзникам-крестоносцам, всё ещё стоявшим лагерем под стенами Константинополя, но вельможи, опасаясь очередных бед от действий воинственных рыцарей, отговорили Алексея от такого шага. Вельможи пообещали помочь Алексею справиться с Николаем и восставшей чернью. Однако Алексей оказался просто обманут: вельможи схватили Алексея и вместо него венчали на престол некоего знатного человека по имени Мурчифл, который жёсткой рукой решил подавить восстание простолюдинов. Народ, бросив Николая, разбежался, а Мурчифл схватил его и заточил в темницу вместе с Алексеем.

Крестоносцы, узнав о беспорядках, творящихся за городскими стенами, потребовали вернуть им их союзника Алексея, с которым они собирались вернуться к императору Филиппу, оставив греков самим разбираться в своих междоусобицах. Однако Мурчифл и вельможи побоялись того, что мог сообщить о них крестоносцам Алексей и предпочли убить его, заявив рыцарям, что он просто “умер”. Крестоносцы какое-то время были в растерянности: ни император, ни римский папа не могли одобрить того, что случилось в Константинополе. Вместо того, чтобы восстановить законную власть, навести в Византийской империи порядок и следовать дальше в Иерусалим, их помощь привела к смерти законных наследников византийского престола, к новой узурпации власти и к неопределённой ситуации в стране. В конце концов они решили: раз уж нет с нами Алексея, то лучше мы умрём на стенах Константинополя, чем уйдём от него с позором, оставив престол в руках его убийц.

12 апреля 1204 года крестоносцы пошли на штурм Константинополя. Город обороняли греки и наёмные воины-варяги. Мурчифл пытался воодушевить своих приближённых и горожан на сопротивление крестоносцам, но слишком велик оказался страх перед рыцарским воинством! Вся знать во главе с патриархом и императором бежала из города, оставив его на разграбление. Крестоносцы потеряли при штурме... одного рыцаря!

События, последовавшие за взятием огромного и сказочно богатого города, вошли в историю как “разграбление Константинополя в 1204 году”. Папа римский в специальном послании обратился к крестоносцам со словами осуждения, но дело было сделано. Южные ворота торгового пути “из варяг в греки” теперь, как и северные, тоже оказались в руках крестоносцев, за которыми стояли торговые интересы Генуи. Однако Византийская империя не исчезла совсем. Крестоносцами была создана Восточная Латинская империя только на землях центральных областей бывшей Византии. Константинополь был объявлен столицей Восточной Латинской империи.

Передавать престол другим представителям династии Ангелов, естественно, никто не собирался. Они бежали и на окраине былой империи создали маленькое государство – Эпирский деспотат. Также на окраинах, кроме Эпира, образовались ещё два государства с византийскими династиями во главе – Трапезунд и Никейская империя. Глава последней – Феодор Ласкарис – более полувека вёл затем упорную борьбу за восстановление императорской власти во всей Византии.

Константинополь был не только богатым городом, но и духовной столицей Восточной Европы. Его падение повлекло тяжелейший кризис православия, выразившийся в многочисленных крещениях и перекрещиваниях восточноевропейских народов. Регион на длительное время стал центром нестабильности и неблагополучия.

*  *  *

В XIII веке значительная часть Берестейских земель, граничивших с западной границей Пинщины, принадлежала галицко-волынским князьям. Эти земли клином врезались между Мазовией с запада и Чёрной Русью и Литвой – с востока и были слабо связаны с Волынью, отделённые от неё болотами и лесами по верхнему Струменю и Муховцу. Город Берестье имел определённую самостоятельность и развивался как торговый и ремесленный центр. Рядом проходили важные торговые и военно-стратегические пути, что обусловило строительство деревянного замка и укрепления для защиты караванов. За провоз товара тут брали пошлину.

В начале века на прибужские земли и Берестье претендовали польские князья Конрад I Мазовецкий и Лешко Краковский. Они даже временно захватили их, но под давлением местного населения вынуждены были отступить. Вскоре частью этих территорий вместе с городом Дрогичиным завладели рыцари Добжинского ордена.

В марте 1210 года в Палестине в битве с турками-сельджуками погибла большая часть рыцарей Тевтонского ордена, а его магистр был смертельно ранен. Рыцарям стало ясно, что ещё несколько битв за веру – и все рыцари предстанут перед Всевышним. Новый магистр – Герман фон Зальца – сказал даже, что был бы рад потерять один глаз, чтобы взамен до конца жизни иметь под своим началом хоть десяток боеспособных рыцарей.

Однако, благодаря исключительным деловым качествам Германа фон Зальца, Тевтонский орден не только сохранился и вышел из кризиса, но и стал преуспевающим. Сплав религии, политики, рыцарских идеалов и коммерции обеспечил его жизнестойкость.

Не теряли время и прибалтийские рыцари-меченосцы. Подкупом и льготами они привлекли на свою сторону вождей местных племён. В 1215 году папа римский переименовал Ливонию в Землю Святой Девы Марии. К полоцкому князю Володше пробирались посланцы эстов с просьбами вместе идти на Ригу. Начало похода было назначено на май 1216 года.

Тщательная подготовка шла несколько месяцев. Наступать решено было по суше и по Двине. В день, назначенный началом похода, князь неожиданно умер. Скорее всего, он был отравлен. Меченосцы добились своего. Князь не жаловался на здоровье, поэтому никакого плана на этот случай не было предусмотрено. Воеводы разъехались, чтобы избрать нового князя и снова собраться в поход на Ригу.

Магистр Герман фон Зальца постоянно стремился найти для Тевтонского ордена запасную территорию в Европе на случай уже наметившегося провала Крестовых походов в Палестине. К тому же из-за своего строгого устава рыцари-тевтоны считали себя более достойными слугами Божьими и потому свысока смотрели на других рыцарей, которые сражения с неверными совмещали с мирскими удовольствиями. По этой причине между тевтонами и прочими крестоносцами часто возникали стычки и недоразумения.

Венгерский король несколько раз приглашал и выгонял тевтонов со своей земли. Более перспективной казалась ставка на польского князя Конрада I Мазовецкого. У него были свои трудности. Дело в том, что между северной частью Польского королевства и Балтийским морем, в районе нижнего течения рек Вислы и Немана, жили воинственные балтские племена язычников-пруссов. Не сумев победить их собственными силами, Конрад задумал пригласить для выполнения этой задачи тевтонов. В 1226 году для проведения переговоров и разведки в Хелминскую землю ко двору князя Конрада прибыли два рыцаря и 18 тевтонских оруженосцев-солдат. Самого князя в замке не было и потому гостей приняла его жена. Как раз во время этого визита на замок напали пруссы. Тевтонские послы приняли в сражении самое активное участие и показали себя с наилучшей стороны, что и предопределило дальнейшую долгую жизнь их братьев на здешней земле.

С расколом христианской традиции и повышением роли и значения отдельных европейских государств всё более утрачивался объединявший Европу со времён Карла Великого принцип единоверия. Наряду с провозглашаемыми христианскими целями и лозунгами при ведении войн европейские рыцари всё чаще учитывали и интересы государств, из которых они происходили.

Германский император Фридрих II так же, как и Конрад Мазовецкий, решил перенаправить поток немецких рыцарей-крестоносцев из Палестины в Прибалтику. Его решение было вполне логичным: немецкие рыцари постоянно конфликтовали с французскими и итальянскими, ведя себя высокомерно и заносчиво. Император, поручив немцам покорять прибалтийские языческие племена, действовал в интересах как самих рыцарей, так и своей империи в целом.

В 1226 году умер луцкий князь и по его смерти бывшая часть Луцкого княжества – Чарторыйск с округой – был присоединён к княжеству Пинскому. Тогда же литовцы вторглись в пределы Руси. Уже в следующем году Чарторыйск был отобран у пинян братьями – галицким князем Даниилом и владимирским князем Василько Романовичами и захвачены в заложники дети одного из пинских князей-соправителей – Ростислава.

Тевтонский орден, имея резиденцией своего великого магистра Венецию, сразу же включился в дело завоевания новых земель под знаменем крещения местных язычников, обитавших в девственных лесах. Мирные литовские и славянские племена приводились к истинной вере путём насилий и пожаров, через кровь и слёзы. На захваченных землях тевтоны стали строить бурги – крепкие замки, становившиеся опорными пунктами их военной политики “натиска на Восток”. Это были типичные западноевропейские крепости – с толстыми стенами и башнями, с подъёмными мостами через глубокие рвы, с огромными закопчёнными залами, где в каминах горели целые деревья, где можно было жарить баранов и даже быков.

С XIII века в королевстве Польском создавалась, росла и укреплялась в своём устойчивом быте крупнейшая еврейская община Европы. В этом веке польский король Болеслав Благочестивый взял евреев под свою защиту и выдал им первые привилегии.

В 1228 году киевский князь Владимир организовал поход на галицкого князя Даниила Романовича, в котором участвовали князья черниговские, куряне, пиняне, новгородцы и половецкие отряды. Едва ли по своей охоте участвовали в этом походе пиняне и туровцы. Скорее всего, они шли по требованию более сильного киевского князя, чувствуя и сознавая свою зависимость и необходимость подчиниться. Хотя, можно предположить, что они надеялись в случае успеха каким-то образом решить свои проблемы относительно Чарторыйска и пленения пинских князей Ростиславичей. Но поход оказался безуспешным, и эти проблемы не получили благоприятного для пинян разрешения. Помимо Киева, пинские князья вынуждены были считаться и с другими своими могучими соседями. В первую очередь это относилось, конечно же, к галицким и владимирским князьям Даниилу и Васильку Романовичам. Пинские князья должны были участвовать и в их походах, выполняя разные поручения.

Образование языка – процесс длительный по времени и начало этого процесса лингвистика определить не может. Взаимодействие на этническом уровне летописных литвинов, днепровских балтов и славян привело к возникновению литвинского языка на территориях, где они проживали. Язык, которым пользовались жители-литвины Великого княжества Литовского, являлся усреднённым двух языков – славянского и западно-балтского, который и называется в настоящее время старобелорусским. В договорной грамоте Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 года уже появляются некоторые особенности, ставшие характерными для белорусских диалектов. В середине XIII века на историческую сцену на территории Великого княжества Литовского (и современной Беларуси) вышел новый народ.

В 1230 году Конрад Мазовецкий построил для своих гостей-тевтонов замок “Птичья песня” (“Vogelsang”) на левом берегу Вислы и, в обмен на защиту от пруссов, гарантировал им все права на земли, отвоёванные у язычников. Император Фридрих II также признал права Ордена на все земли, которые он завоюет. Крестоносцы вскоре захватили все земли пруссов и их внимание привлекла Жемайтия, отделявшая владения Тевтонского ордена от Ордена меченосцев.

Вместе с тем, отношения меченосцев со своими учредителями – рижскими епископами – совсем испортились. Камнем преткновения был пункт устава Ордена, согласно которому рыцарям доставалась только треть завоёванных богатств и земель, а остальное получало епископство. Меченосцы открыто конфликтовали с преемником Бертольда – Альбертом и постепенно вышли из-под контроля епископов.

Из-за часто вспыхивавших боевых действий на участке Двины от Полоцка до Риги, купцы стали осваивать новые торговые пути, в частности, через Литву, находившуюся в бассейне Немана. Объект притязаний сторон – река Двина – стала утрачивать своё значение как торговая артерия. Перенос торговых, а значит и финансовых потоков, с двинских берегов на неманские просторы, постепенно приводил к ослаблению Полоцка и Риги. Одновременно этот фактор усиливал рост нового государства – Великого княжества Литовского. Постепенно в летописных описаниях совместных походов на ливонцев, фраза “Полоцк и Литва” уступала место новой: “Литва и Полоцк”.

Орден меченосцев стремился выйти из вассальной зависимости от ливонской церкви в лице рижского епископа и предпринял несколько попыток сменить сеньора, перейдя в ленную зависимость от Тевтонского ордена. Но тевтоны не слишком желали принимать под опеку рыцарей, устав которых был не столь строг и аскетичен, как их собственный. Очередная попытка произошла в 1235 году. Два командора тевтонцев, лично изучив положение дел в Ливонии, возвратились в Пруссию в сопровождении трёх посланцев от Ордена меченосцев. На совете в Мариенбурге ливонские послы были обстоятельно допрошены, как пишет историк Соловьёв, «об их правилах, образе жизни, владениях и притязаниях». Затем об увиденном ими рассказали тевтонские командоры. Эти рыцари представили поведение меченосцев в самом неприглядном свете, «охарактеризовав их как людей упрямых, крамольных, не любящих подчиняться правилам своего Ордена, ищущих личной корысти, а не общего блага. “А эти, – прибавил выступающий командор фон Науенбург, указывая пальцем на присутствующих меченосцев, – да ещё четверо мне известных, хуже всех там”». Второй командор подтвердил слова первого. Когда вопрос о приёме Ордена меченосцев был поставлен на голосование, воцарилось глубокое молчание. Меченосцам было отказано в их желании, но они всё же не теряли надежды добиться своего хотя бы при помощи папы римского.

В начале 1236 года римский папа Григорий IX объявил Крестовый поход в Литву против племён язычников-жемайтов (жмуди). Меченосцы решили угодить папе и срочно стали собираться. На организацию Крестового похода ушло минимальное время, и уже в начале сентября войско Ордена меченосцев, его союзников и прибывших из Европы добровольцев двинулось на Литву. Такая спешка привела к тому, что и без того бесперспективный поход был организован так, что был заведомо обречён на провал. С военной точки зрения в нём не было никакого смысла, но самая главная ошибка руководителей христианского войска состояла в том, что они не учли особенностей будущего места сражений. Меченосцам надо было дождаться зимы, поскольку, как писал Соловьёв, «в этой болотистой стране только и можно было воевать в сильные морозы».

В Крестовый поход на язычников во главе с магистром Ордена меченосцев Фолькевином отправились практически все братья-рыцари в числе 55 человек, ополчение немецких колонистов в Ливонии, насчитывавшее около 600 человек, 500 пилигримов из Европы, почти 1500 местных крещённых ливов, леттов и эстов, а также вспомогательная дружина из Пскова в количестве 200 человек. И это всё, что смогли наскрести для похода меченосцы – менее трёх тысяч воинов!

По свидетельству современников, литовцы воевали так: «Трубя в длинные свои роги, они садились на борзых лесных коней и как лютые звери стремились на добычу: жгли селения, пленяли жителей, и, настигаемые отрядами воинскими, не хотели биться стеною: рассыпались во все стороны, пускали стрелы издали, метали дротики, исчезали и снова появлялись».

21 сентября 1236 года возле местечка Сауле (Шавле) союзникам по Крестовому походу преградил дорогу отряд жемайтов. Тяжеловооружённые ливонские рыцари не приняли бой, не решившись сражаться в этом болотистом месте. Пока крестоносцы топтались в нерешительности, подошли основные силы противника. Соединившись, литовцы под командованием своих князей Эрдивилла и Викинта напали на ливонцев. В результате сражения погиб магистр Фолькевин вместе с войском, а Орден утратил почти все свои владения на левобережье Западной Двины. О людских размерах потерь крестоносцев можно судить по тому, что из псковской дружины домой вернулся лишь один из десяти.

После разгрома при Сауле оставшиеся в живых братья-рыцари Ордена меченосцев направили послов в Рим, где те умоляли папу замолвить за них словечко перед суровыми тевтонцами. На этот раз, сознавая беззащитность Ливонии и опасаясь гибели ливонской церкви, римский папа Григорий IX настоял на объединении двух Орденов.

Используя благоприятную ситуацию, в 1237 году галицко-волынский князь Даниил Романович разбил рыцарей Добжинского ордена и прогнал их из Берестейских земель. Обескровленный Орден меченосцев в том же году объединился с Тевтонским орденом, став его северным отделением, которое в дальнейшем получило автономные права и новое название – Ливонский орден. Тевтонцы посылают в Ливонию своего рыцаря Германа Балка, который стал первым провинциальным ливонским магистром. Появление духовно-рыцарского государства заставило перейти его соседей к более тесному союзу, что проявилось в стремлении к заключению династического брака между княжескими домами Новгорода и Полоцка.

*  *  *

В 1237 – 1238 годах монголо-татарские орды под руководством хана Батыя разгромили княжества северо-восточной Руси, штурмом взяли Переяславль и Чернигов и подступили к Днепру. В 1239 году новгородский князь Александр (будущий Невский) вступил в брак с дочерью полоцкого князя Брячислава – Александрой. С тех пор на печати Александра Невского был изображён герб Погоня. Герб Полоцкого княжества достался ему вместе с невестой.

В 1240 году монголо-татары осадили Киев и 5 декабря штурмом взяли его. Оставшиеся в живых защитники закрылись в каменной Десятинной церкви. Монголы разрушили церковь стенобитными машинами “пороками”, погребя под обломками последних защитников Киева. Так сообщают историки. Но возникает закономерный вопрос: можно ли разрушить толстые каменные или кирпичные стены с помощью метательных машин, не использующих силу взрыва? Для разрушения каменной стены толщиной в несколько метров, а тем более здания, требовались бы в лучшем случае тысячи точных попаданий. С учётом кучности стрельбы и скорострельности средневековых осадных орудий, можно говорить о том, что защитники Десятинной церкви скорее бы умерли от голода, чем от обрушения здания. Катапульты и баллисты во времена средневековья использовались в основном для разрушения деревянных стен и поджога внутренних построек замков, или против людских масс. Поэтому они и называются “осадными машинами”, а не “стенобитными”.

Нигде не сказано о том, что “пороки” – это холодное оружие. Логика в описанных выше событиях появляется только в том случае, если “пороки” – это прототипы пушек. Но огнестрельное оружие требует громоздкого производства пороха и снарядов точного размера. Кочевники не могут возить с собой целый завод. Значит, монголы не были кочевниками? Существует версия, что под видом монголов поздние историки вывели византийцев. Хотя, может быть, и те, и другие просто действовали совместно? Загадок то время оставило немало. Например, основателя монгольской империи Чингисхана называют “монголом”, рисуют узкоглазым, лицом, одеждой не похожим на тюрка. И это очередной трюк “науки”, умышленно искажающей прошлое. Алтайский “варвар” и внешне иной, по описанию современников, его отличали большие голубые  глаза, утончённое, чуть скуластое лицо, густая рыжая борода, а его отца – зелёные глаза, отсюда прозвище рода – Зеленоглазые (Борджигин).

Город Киев был разрушен и сожжён, население безжалостно перебито. Орды кочевников-победителей двинулись дальше на запад. Жертвами их продвижения стали находившиеся на пути города Колодяжин, Изяславль, Владимир, Галич и “...иные грады многы, им же несть числа”. Успеху завоевателей содействовал не только количественный перевес, но и хорошо разработанная тактика штурма и использование множества камнемётов. Многие города были сожжены и разрушены совершенно, население уничтожено полностью, и жизнь в них не восстанавливалась в последующие столетия. На городищах погибших городов археологи вскрывают сожжённые жилища, разрушенные оборонительные сооружения, костяки изрубленных и убитых стрелами людей и остатки всех вещей и предметов, находившихся в городе в момент его гибели.

Основной поток монголо-татарских войск двинулся по северной Волыни. Большие города Галицко-Волынского княжества в 1240 – 1241 годы монголо-татары взяли штурмом. В сторону от общего потока ответвлялись отдельные отряды, расширяя зону разрушения. Волынские и галицкие князья бежали в Польшу и Венгрию.

В окрестностях Пинска и других соседних городов появились монголо-татары во главе с Гуюком и Койданом. Они разрушили и разорили Туров, Мозырь, Слуцк, Клецк, Новгородок, много небольших селений и направились к Минску, но у городка Крутогорья были разбиты литовским князем Скирмунтом. С того времени Крутогорье стало называться Койдановым.

Нет никаких археологических находок, дающих чёткое представление о монгольском государстве. Было ли оно? Как выглядели монголо-татары? Большинство используемых российскими историками рисунков сделаны в XVIII – XX веках. Изображённые на них монголо-татары – это тюрки, одетые исключительно в туркменские халаты, с кривыми саблями, на низкорослых лошадях, впервые описанных Пржевальским лишь в XIX веке. Тем не менее, по свидетельству тех же историков, “монгольская” одежда отличалась от русской только тем, что запахивалась налево. При отсутствии стандартов и массового швейного производства даже эта разница представляется надуманной. Попробуем на средневековых миниатюрах найти разницу между русскими и монголо-татарами.

Во времена нашествия хана Батыя европейцы видели защитника от монголо-татаров не в лице русских княжеств, а в Польше, Венгрии и Чехии. Русские же в западных документах того времени назывались не иначе, как “слуги” монголо-татарских завоевателей. В отличие от арабских и китайских изображений воинов Чингиз-хана, на миниатюрах из русских летописей, посвящённых игу, монголы выглядят почему-то вполне по-европейски. У их “хана” на голове даже видна королевская корона. Может быть, русские летописцы не умели рисовать по-другому? Но ведь Батый дошёл до Польши и Венгрии. Посмотрим, как же монголов изобразили на картине, посвящённой битве с ними поляков и тевтонов под Легницей. Согласно традициям того времени, свои погибшие воины отправляются на небо, а противники – прямо в ад. Чтобы отличить европейских рыцарей от монгольских, нужно быть хорошим специалистом по средневековой геральдике. Если художники привыкли одинаково изображать и своих воинов, и противника, почему же так тщательно прорисовано отличие в оружии? Здесь монголы вооружены вполне европейским, а точнее византийским оружием – фальшионами. Согласно документам Ордена тамплиеров, рыцари которого участвовали в битве под Легницей, монгольские завоевания в Европе начались в... Пруссии. У автора этой книги есть своя версия. Согласно ей, основную ударную, передовую часть войска монголо-татаров составляли отряды наиболее боеспособных племён, покорённых завоевателями. А таковыми в то время являлись христианские племена, впоследствии прославившиеся под именем казаков. Тогда вполне становится объяснимым и факт их экипировки, и факт их вооружения на византийский манер, а также их изумительная боеспособность.

В 1240 году, когда схлынули монголы, через Пинск возвращается из Венгрии домой черниговский князь Михаил вместе со своим сыном Ростиславом. Почему Михаилом был избран такой маршрут? Возможно, именно потому, что он стремился обойти разорённую территорию Волыни.

В 1241 году, в результате нового опустошительного набега монголо-татаров, Туров, в котором насчитывалось около 50 церквей и монастырей, был полностью сожжён. Монголо-татарское нашествие существенно повлияло на дальнейшую судьбу Пинска. После разгрома Турова город Пинск, избежавший из-за своего болотистого месторасположения разорения, стал наиболее значительным центром края. Епископскую кафедру вынуждены были перенести из Турова в Пинск, который находился неподалёку. Епископ с того времени стал называться Туровским и Пинским. Местонахождением его стал древний Свято-Рождества-Богородицкий (Лещинский) монастырь.

Когда в пинский “низменный, лесистый и водянистый” край стали переселяться с приднепровских высот поляне, считая эти места недоступными для монголо-татаров, тогда получило на более возвышенных и более сухих землях северо-западной Пинщины и некоторое развитие земледелия. Оно, однако, так и осталось неразвитым ещё долгие столетия.

Не было спокойствия и на границах с Тевтонским орденом. «Постепенно продвигаясь на восток, немцы за полстолетия вытеснили русскую власть из земель латышей и эстов. Они осели здесь в качестве господствующего класса, но дальше продвинуться не смогли. Именно фактором, который ускорил консолидацию местных племён, и был сильный натиск извне, со стороны немецких рыцарей, которые провозгласили своей целью христианизацию язычников-литовцев. Одновременно возвышение Литвы было обусловлено упадком древнерусских земель, чему причиной было монголо-татарское нашествие».7

Поражение немецких крестоносцев 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера от новгородского князя Александра Ярославича Невского лишь на время ослабило их натиск на восток. На русской миниатюре, посвящённой Ледовому побоищу, читатель без труда отличит немецких рыцарей от воинов Александра Невского. Почему же на миниатюрах, посвящённых нашествию Батыя, происходившему за два года до этого, русские и монголы изображены одинаково?

Немцы могли постоянно пополнять свои войска, так как в XIII веке в Европе было огромное количество добровольцев, мечтавших найти применение своим силам, и потому попытки тевтонов продвинуться на восток в дальнейшем опять возобновились.

Во времена воинственного рыцарства постоянно развивалось и совершенствовалось военное искусство. При штурме укреплённых крепостей начали применяться специальные приспособления: рвы заваливались связками веток, для подъёма на стены использовались лёгкие приставные лестницы. Но главным достижением средневековых захватчиков явилось изобретение камнемётных машин огромной разрушительной силы. Они бросали камни, “которые четырём человекам под силу поднять”, и, что немаловажно, устанавливались на расстоянии 100 – 150 метров от стен осаждённого города или замка. Если раньше стрельба с городских стен не позволяла приблизиться к ним вплотную, то камнемёты дали возможность взломать оборону. Достаточно было ударами камней разбить какой-нибудь участок стены – и защитники теряли прикрытие. Затем этот участок обстреливался из луков, подавляя последнюю защиту, после чего успешное преодоление стены было обеспечено. Таким стал основной принцип штурма, и старые типы крепостей постепенно потеряли своё первоначальное значение.

Вот тогда и возникли каменные и кирпичные донжоны как центры обороны крепостей. Они давали возможность защитникам вести прицельную стрельбу из луков и самострелов, обеспечивая дальний обстрел огромных территорий, оставаясь практически недоступными для осадной техники того времени. Строительство донжонов было обусловлено сменой тактических приёмов атаки и защиты. Донжон – это главная оборонительная часть феодального замка, которая служила местом последней обороны и укрытием при нападении врага. Имела помещения для жилья и запасов провианта. Она стояла отдельно от других замковых строений и была рассчитана на круговой обстрел врагов. Донжоны стали характерными для средневековой европейской военной архитектуры. В Х веке они распространились на северных и западных землях Европы, в XIII – в Польше, Венгрии, Чехии, Прибалтике. Появились донжоны и на территории современной Великого княжества Литовского – в Гродно, Бресте, Турове, Новогрудке, Каменце, Полоцке. Но здесь донжоны назывались по-своему – вежами.

Тяжёл был урок монгольского нашествия, но он не прошёл зря. Несмотря на то, что захватчики заставляли население городов уничтожать все укрепления, в отдалённых районах Галицко-Волынского княжества разрушенное восстанавливалось и даже строились новые города. Вот так однажды князь Владимир Василькович задумал укрепить северную границу Берестейской земли. По его приказу опытный в строительстве муж Алекса, который ещё при отце Владимира “многы городы рубя”, отправился за болотистый Струмень и Муховец на поиски места для нового поселения. С местными жителями он прошёл на вёслах вверх по полноводной в те времена реке Лесной и нашёл крутой берег с возвышением неподалёку. После этого градоруб вернулся с докладом к князю. Владимир Василькович со свитой и боярами отправился на осмотр того места и одобрил выбор Алексы.

В скором времени холм оживился, наполнился голосами людей, которые вырубали деревья, строили жильё, укрепления, копали оборонительные рвы, насыпали валы. Над Лесной вырос город, потеснил могучих зубров и других диких зверей. В Ипатьевской летописи под 1276 годом записано: “И понравилось место это над берегом реки Лесной, и очистил его, а потом срубил на нём город, и назвал его именем Каменец, поскольку земля была каменистой.

А в скором времени над просторами труднопроходимых пущ, пронизанных извилистой лентой реки, гордо возвысилась Вежа. Точной даты её возникновения не сохранилось. Деревянные укрепления города Каменца-Брестского были с трёх сторон окружены земляным валом и оборонительным рвом, а с четвёртого их надёжно охраняла река. В центре находилась Вежа-донжон – основа защиты всего города. Толщина её стен – до 2,5 метров. Попробуй, пробей их камнем! Да и установить штурмовую технику на расстоянии было нелегко. Размещённая на высоте 30 метров боевая площадка прикрывалась 14 прямоугольными зубцами и позволяла вести прицельную стрельбу по врагу. Чтобы лучше наблюдать за ним во время интенсивного обстрела, в зубцах есть щели – бойницы. Ниже зубцов просматривается выложенная красным кирпичом лента старославянского узора. Для кладки, которая применялась при строительстве Вежи, характерно чередование в каждом ряде двух ложков и одного тычка. Этот наиболее древний в Европе способ называется вендским. Возник он в Ломбардии в конце XII века, а затем распространился в Германии, Польше, Ливонии. Другие декоративные и конструктивные элементы носят отпечаток ранней готики и романской архитектуры.

*  *  *

По утверждению так называемых белорусско-литовских (или западнорусских) летописей XVI века «продвижение литовцев на Русь началось тогда, когда “повстав цар Батый и пишов на Руську землю, и всю землю Руську звоював, и князей руських багатох постинав, а инших в полон повив, и столець всей Руськой земли город Киев спалив”. Узнав, что “Руська земля опустела и князья руськи разогнаны”, литовцы двинулись на Русь и “в четырёх милях от реки Неман на горе [...] основали город и назвали его Новгородок. И вчинив себе князь великий в нём столець, и назвался князем великим новгородским”.

В этом летописном пересказе отразился, хоть и в легендарной форме, в целом реальный исторический факт: с самого начала Литовское государство не было этнически однородным – уже во времена Миндовга оно включало в себя так называемую Чёрную Русь, главнейший город которой Новгород-Литовский (нынешний Новогрудок) некоторое время был даже столицей Литовского княжества».7В ближайшие годы после монгольского нашествия Пинск упоминается летописью в связи с участившимися нашествиями литовских князей. Воспользовавшись ослаблением разгромленных Батыем русских княжеств, литовские князья активизировали военные экспедиции в направлении Новгорода, Подмосковья, Волыни. Способствовало организации таких походов также выделение из среды мелких литовских князей наиболее энергичных и деятельных, концентрация в их руках более мощных объединённых сил. Это и явилось причиной многочисленных походов на земли ближайших соседей. Пинск был одним из постоянных ориентиров при литовских набегах на Волынь.

В l246 году на Волынь “придоша литва, и воеваша около Пересопнице”. Даниил, князь галицкий, и Василько, князь владимирский, решили перехватить на обратном пути литовские отряды, совершившие набег. Князьям был известен обычный маршрут движения литовцев, и они заранее заняли Пинск. Битва происходила непосредственно на территории современного Пинска, а “поле пиньское”, по которому проходили тогда отряды отступавших литовцев, и где им был навязан бой, находилось вблизи городских укреплений. После победы Даниила и Василько была великая радость в Пинске в связи с возвращением всех ранее захваченных литовцами пленных.

Согласно Густынской летописи, литовский князь Миндовг уже в этом 1246 году в своей резиденции в Новогрудке крестился в веру большинства своих подданных – в православие. Однако политическая ситуация через несколько летзаставила Миндовга забыть о своём крещении в православие.

В следующем, 1247 году, опять на Волыни “воеваша литва около Мелнице, Лековнии, велик плен прияша. Данило же и Василко гнаста и по них до Пиньска, во Пински бо Михаил дал бе им (Даниилу и Васильку) весть”. Литовский отряд, предупреждённый Михаилом, огородился в лесу засекой. Однако, не поверив Михаилу, литовцы вышли из своего стана, были разбиты и все ранее захваченные ими пленные получили свободу. “И бысть радость велика во Пиньске граде”.

Название “Литва” на протяжении многих столетий относилось к нынешней Белоруссии и было, по существу, её историческим наименованием. А где же была “Литва Миндовга”, с которой начался процесс объединения балтско-литовских племён? То, что летописная Литва находилась по соседству с болотистой Турово-Пинской землёй, населённой дреговичами, свидетельствуют археологические исследования. Дреговичи севернее Выгоновского болота не жили даже и в относительно более позднее время. Именно Выгоновское болото было природной границей между Пинской землёй и Литвой. Оно же было и причиной того, что дреговичская колонизация Литвы значительно замедлилась, поэтому последняя и смогла так долго просуществовать.

Древняя Литва врезалась клином между Полоцкой, Турово-Пинской и Новогрудской (Новогородской ) землями и вместе с ними явилась одной из исторических областей будущей Белоруссии. При объединении всех этих земель она просто не могла не войти в состав территории, как одна из составных частей государства. Именно в силу геополитического положения древней Литвы она в середине XIII века оказалась в фокусе политического соперничества соседних с ней земель, которые стремились завоевать её, что было первым звеном в расширении их власти на другие земли. В этом соперничестве одержал победу Новогрудок, который и стал центром создания нового государства – Великого княжества Литовского. В согласии с приведёнными фактами находится и сообщение М. Стрыйковского про Литву над Неманом, “которая жила в пущах и издавна прислуживала Новогрудскому княжеству”.302 А город Рута, где, как отмечено в летописи под 1252 годом, оборонялся Миндовг от своих противников, как раз и находился в Новогрудской земле.

Миндовг жестоко расправился с булевичскими князьями, уничтожив всех их. Подчинение земель Булевичей, которые находились на пути от Новогрудка в Литву, открыло Миндовгу путь к завоеванию последней. Поскольку в XIII столетии Рушковичи делали набеги на Волынь, то можно считать, что их владения были по соседству с Пинской землёй. Язычество славянских князей Булевичей и Рушковичей в первую очередь связывало их с балтско-литовскими князьями.

Литовское княжество складывалось как типичное государство раннефеодального типа и определять его по национальному признаку нет никакой возможности. Великое княжество Литовское создавалось в условиях соединения  земель династически, то есть большей частью добровольно.

Вскоре Турово-Пинское княжество потеряло прежнее политическое значение и распалось на ряд удельных земель-княжеств – Туровское, Пинское, Слуцкое, Клецкое. Пинск стал столицей самостоятельного удельного княжества, которое даже принимало участие в судьбе галицких князей. Будучи приграничным с владениями литовских князей, Пинск принимал участие в литовских делах.

На жизнь и политику Пинского княжества в середине XIII века сильное влияние оказывало Владимиро-Волынское княжество. На пути литовских походов на Волынь располагались земли Пинского княжества. Владимирские князья, став сторонниками и защитниками Пинской земли, принимают меры для отражения вражеских нашествий литовских отрядов на территорию обоих княжеств. Население Пинщины сильно страдало от нашествий и передвижений как войск литвинов-язычников, так и владимиро-волынских христиан. Здешние селения жгли и разрушали, имущество грабили, жителей уводили в плен или убивали. Население подвергавшихся разорению местностей могло выбирать: либо быть ограбленным и, возможно, убитым, либо уходить в леса и болота и надеяться только на силу своего лука или дубины.

Существует предположение, что отсюда пошёл такой персонаж былин, как “поганый Змей Горыныч”. Дело в том, что бассейн реки Горыни – правого притока Струменя – длительное время был ареной такой ожесточённой литовско-владимирской борьбы. И потому вполне возможно, что существовал выходец с этих мест с языческим именем Змей. Его вера чётко обозначена – “поганый”, то есть язычник. При неизбежном для устного творчества искажении слов у Змея со временем вполне мог появиться польский “ogon” (хвост) или русский “огонь” (изо рта). Возможно, в Змее Горыныче до нас дошли отзвуки когда-то жившего и сражавшегося в этих местах народного мстителя, предводителя вольных стрелков по типу английского Робина Гуда?

Миндовг, разбивший Тевтонский орден и названный в Галицко-Волынской летописи “самодержцем всей земли Литовской”, считается основателем Литовского государства. Обладая значительным войском, владея крупной земельной собственностью, он сумел объединить под своей властью земли Литвы, Чёрной Руси, Аукштайтию, Жемайтию (Жемойть, Жмудь) и другие, а также некоторые земли Ятвягии. В 1253 году литовский князь Миндовг отказался от православия и принял крещение по католическому обряду, после чего папой римским Иннокентием IV в Новогрудке был коронован королём. Литовское княжество официально стало именоваться королевством. Характерной чертой молодого государства было сохранение древней языческой веры в воинственного бога Перуна и весьма плохое отношение к христианам, как к западным, так и к восточным, несмотря на вхождение в его состав большого количества земель, населённых православными.

Следует отметить, что борьба литвинов с Волынским княжеством не прекращалась и взаимные походы друг на друга литовских и волынских князей происходили постоянно. Будучи на границе между основными противниками, Пинское княжество более всех страдало от военных действий. В 1253 году владимиро-волынский князь, готовясь к очередному походу на Литву, столкнулся с нежеланием пинских князей Феодора, Демида и Юрия участвовать в нём и принудил присоединить войско пинян к своему, как сообщил летописец, “неволею”.

Ипатьевские летописи под 1253 годом рассказывают, как галицко-волынские князья, идя через Пинск на Новогрудок, встретили на своём пути литву: «И послаша сторожу литва (“сторожа” обычно высылалась для охраны границ государства. – А.Д.) на озеро Зьяте (в середине ХVI века при переписи пинских пущ оно уже называлось болотом) и гнаше через болото до реки Щарье». Галицко-волынские войска, победив литвинов, «наутрея же плениша всю землю Новогородьскую». Несмотря на первоначальное нежелание пинских князей участвовать в этом походе, после одержанной победы радовались все – и волыняне, и пиняне.

Ипатьевская летопись под 1255 годом: «Данилови же (Даниил Галицкий) пошедшу на войну на Литву, на Новогородок». Это означает, что галицкие войска шли на Новогрудок той же дорогой, что и в 1253 году, то есть через Пинск и Литву.

Вскоре князь Миндовг распространил свою власть на Вильно, Гродно, Волковыск и Пинск. Зимой 1258 – 1259 годов с юго-запада на территорию “Литвы Миндовга” вновь вторглись монголо-татары со своим воеводой Бурундаем, а точнее, – галицко-волынские князья Даниил и Василько. При этом сильно пострадал Волковыск. И когда Бурундай, двигаясь с юго-востока, прошёл через Литву в Нальщаны, то ливонцы и рижане, которые двигались с северо-запада, через Нальщаны также проникли в Литву.

В 1260 году объединённые войска полочан и новгородцев разгромили крестоносцев у озера Дурбэ, что надолго отбило у рыцарей охоту к Крестовым походам на восточные земли.

В 1261 году успешно завершилась более чем полувековая борьба императоров Никейской империи против захвативших Византию крестоносцев. В этом году, когда уже не было в живых главного противника Латинской империи Феодора Ласкариса, его преемник Михаил VIII возродил Византийскую империю.

В 1262 году Миндовг отправил часть своих войск на Волынь, задумав отомстить Васильку Романовичу за его участие в походе хана Бурундая на Литву. Пройдя через Пинск, посланный Миндовгом литовский отряд разорил Пинщину, часть земель Волыни и двинулся с добычей обратно. Отряды “литвы”, нагруженные добычей, отступали: первый – в направлении Ясельды, а второй – к Неблю (Нобелю), то есть в сторону Пинской земли, как и во всех предыдущих случаях. Каждый раз обратный путь “литвы” проходил через Пинскую землю, что ещё раз свидетельствует о нахождении “Литвы Миндовга” между Пинской и Новогрудской землями. Территорию, которая находилась на запад от Минска, показывает как Литву, но уже со стороны Новогрудка, запись Ипатьевских летописей под 1262 годом.

Посланная вдогонку литвинам дружина князя Василька Романовича настигла один из литовских отрядов у города Небля, расположенного к югу от Пинска на расстоянии около 30 километров, у озера с таким же названием. Литовский отряд занял оборону на узком длинном мысу, выступающем в озеро и представляющем собой удобную оборонительную позицию. Однако литовцы не выдержали натиска русской дружины и были полностью истреблены.

После смерти своей жены в 1262 году Миндовг силой задержал у себя её сестру, жену нальшанского князя Довмонта, приехавшую на похороны сестры, и сделал своей женой. Оскорблённый Довмонт вместе с жемайтским князем Тронятой встал во главе заговора, направленного против Миндовга.

Вооружённые конфликты Миндовга с ливонскими рыцарями за обладание Жемайтией привели к разрыву его отношений с папским престолом и положили начало затяжной борьбе Литвы с Орденом. Крещение его, как утверждал летописец, “льстиво бысть”. Через 10 лет после своего крещения в католичество Миндовг отказался от навязанной ему религии и стал злейшим врагом крестоносцев и католиков.

В конце лета 1263 года Довмонт не пошел на брянского князя Романа, куда были отправлены все войска Миндовга. Он повернул назад и в сентябре того же года “изогна Миндовга... Ту же и уби его, и оба сына его с ним уби Рукля же Репекья...”. Опасаясь вспыхнувших после убийства Миндовга усобиц, его старший сын “Войшелк убоявся того же, и бежа до Пиньска и ту живять”. В 1263 году появляется летописное упоминание о Свято-Рождества-Богородицком монастыре, давно уже основанном в урочище Леща под Пинском, ставшем известным в истории под названием Лещинского. В это время разразилась борьба двух партий – литовской (языческой) и русской (христианской). Пинский Лещинский монастырь в это время являлся центром православия в Пинском Полесье и, в условиях борьбы языческой и христианской партий в Литве, сын Миндовга надеялся найти в Пинске защиту христиан. Здесь, в монастыре, Войшелк долго скрывался под иноческим именем Роман.

Великим князем литовским стал Тренята. Укрепив свою власть “во всей земле Литовской и Жемайтии”, Тронята во время переговоров о разделе наследства Миндовга убил полоцкого князя Товтивилла. Он же признал власть Ливонского ордена над землями Нижнего Подвинья. Однако правил он недолго, так как вскоре погиб от рук мстителей, конюших Миндовга.

*  *  *

Земли Пинщины, наряду с небольшой соседней исторической областью Литвой, сыграли важную роль в создании государства “Великое княжество Литовское”. Христианский Пинск, оказав помощь против князей-язычников бежавшему сюда из Литвы князю Войшелку, позволил ему набрать в Пинском княжестве дружину. Войшелк стал мстить литовским князьям за убийство отца. В 1264 году Войшелк в сопровождении пинской и новогрудской дружин явился в Литву и был встречен там как “господчич”. В конце концов Войшелк захватил власть в Новогрудке и “избил” противников. В 1264 году князь Войшелк вместе с князем Дяволтвой завоевал Нальшанскую землю, сделав её ещё одной провинцией Литвы. Нальшанский же князь Довмонт со всем своим родом бежал в Псков и там был избран князем.

Сконцентрировав внимание на укреплении своей власти, новый литовский князь Войшелк не стремился обострять отношения с крестоносцами и усилившимся Галицко-Волынским княжеством. Войшелк признал себя вассалом волынского князя Василько Романовича, брата Даниила Галицкого, а сына последнего – Шварна – пригласил “помогать” в управлении подвластными землями.

В Пинске уже в XIII веке было много ремесленных мастерских. Ремесленники занимались гончарным и кузнечным делом, ткачеством, выделкой кож, обработкой древесины, а также знали ювелирное дело и художественную резьбу по кости. Войско Пинского княжества приняло участие в завоевании князем Войшелком собственно Литвы. В 1266 году Войшелк подчинил себе Дяволтовскую землю, а Нальшанскую передал последнюю полоцкому князю Герденю. Именно в это время Литовское княжество стало Великим княжеством Литовским. В 1267 году Войшелк вновь принял монашеский сан, а власть в государстве передал до того помогавшему ему в управлении галицкому князю Шварну Данииловичу.

В 1269 году Шварн умер, а поскольку детей у него не было, галицким князем стал его брат Лев Даниилович. Но, поскольку Лев в прошлом году во время попойки в монастыре святого Михала на Волыни убил Войшелка, Литва и князья Понеманья были этим недовольны. Антигалицкую коалицию возглавил дайновский князь Тройден, ставший великим князем литовским. Первоначально основным противником Тройдена стало Волынское княжество, но в 1274 году войска великого князя литовского нанесли удар по Дрогичину, который принадлежал Льву Данииловичу. Возмущённый галицкий князь начал подготовку к войне против Тройдена, обратившись за поддержкой к хану Золотой орды Менгу-Тимуру.

Всё это время монгольское государство играло роль верховного судьи и арбитра в делах Восточной Европы. Но до сих пор остаётся много непонятного даже в простых, на первый взгляд, вопросах. Даже если столица Золотой орды находилась не в монгольских степях, а где-то ближе, например, в Поволжье, возникает вопрос: что делали монголы с многочисленной данью, которую они собирали с восточнорусских княжеств? Возводили на эти средства дворцы, или закупали огромное количество имущества? Должны были остаться от этой роскоши хоть какие-нибудь следы. Но таких следов нет. Где же находилось государство, от которого не осталось вообще никаких следов? И не выдумка ли это поздних русских сочинителей истории?

Тем не менее, согласно официальной версии, хан Золотой орды направил в помощь галицкому князю Льву войско под командованием своего полководца Егурчина, а также приказал выступить против Литвы зависимым от него князьям – брянскому, смоленскому и “иные князи заднепровские”. К антилитовской коалиции присоединились также князья Турова и Пинска. В 1275 году большое сборное войско под общим командованием Льва Данииловича выступило в поход на Литву, направляясь к Новогрудку. Но уже тогда это войско стали раздирать противоречия. Князья Пинска и Турова вообще отказались выступить против Новогрудка, а все остальные, дойдя до города и осадив его, перессорились. Волыняне и татары не смогли разделить захваченную добычу, а князья остальных земель Руси заняли пассивную, выжидательную позицию. В итоге поход против великого князя литовского Тройдена закончился неудачей. Такой же поход был начат в 1277 году, но так же не привёл к значительному изменению в расстановке сил.

*  *  *

Вообще говоря, рыцарей в полном смысле этого слова в Европе было не так уж и много и в пределах одного государства они практически все друг друга знали. Так, в самой “рыцарской” стране мира – Англии – в 70-х годах XIII века было менее 3-х тысяч рыцарей! Большего числа военных феодалов податное население страны просто было не в состоянии содержать. Ведь даже не самое дорогое рыцарское снаряжение вместе с боевым конём равнялось по стоимости 45 коровам или 15 кобылицам. А ведь это – величина стада или табуна целой деревни в более удобной для сельского хозяйства местности, чем Пинское Полесье. Поэтому на Пинщине, с её крохотными деревушками, рыцарь, как тяжеловооружённый воин, с самого юного возраста занимающийся только войной и военными тренировками и турнирами, даже не мог появиться. На севере Восточной Европы было, конечно, больше удобных для хозяйства земель, но и здесь Тевтонский и Ливонский ордена имели не столь уж большие рыцарские армии. Основные их силы, хоть и назывались крестоносными, состояли из военных слуг рыцарей, то есть оруженосцев, и набираемого в пешие отряды местного населения.

В сражении при Ашерадене 6 марта 1279 года литовское войско нанесло тяжёлое поражение крестоносцам, потерявшим 70 рыцарей во главе с магистром Эрнстом фон Рассбургом и ревельским начальником Эйлардом фон Хобергом и множество простых воинов.

В то время, как сильные мира сего вершили судьбы целых земель и поселений, простое население этих территорий, кроме добывания средств к существованию, старалось защищать себя от всяких тёмных сил, живших бок о бок рядом с ним. В частности, одной из угроз для простых людей, не имевших крепких замков и охранников, было существование злобных волкулаков и упырей, постоянно рыскавших где-то в окрестностях.

Волкулаки под час затмения съедали луну или солнце. Мощь волкулаков была такова, что они вызывали лунные затмения во время своих превращений! Самый удивительный и таинственный герой русского эпоса, Волх Всеславлич, умел принимать образ волка и рыскать по дремучим лесам, одолевая в одно мгновение невероятные расстояния, так что могло показаться, будто он находится в нескольких местах одновременно. В Кормчей книге (список 1282 года) повествуется о волкулаке, который “гонит облака и изъедает луну”. Оборотням помогает чудодейственная тирлич-трава. А ещё, чтобы превратиться в волка, надо было слева направо перекинуться через двенадцать ножей (женщины принимают образ волчиц перекинувшись через коромысло), воткнутых в осиновый пень или в землю. Когда захочешь снова стать человеком – перекинуться через них справа налево. Но беда, если кто-то уберёт хоть один нож: никогда уже волкулак потом не сможет обернуться человеком.

Колдуны по злобе могут обернуть волками целые свадебные поезда! Иногда такие несчастные волки живут отдельной стаей, иногда общаются с другими дикими зверями. По ночам они прибегают под своё селение и жалобно воют, страдая от разлуки с родными. Вообще они стараются держаться поближе к человеческому жилью, потому что боятся дремучего леса, как и положено людям.

Люди также знали, что человека можно заколдовать и превратить не только в волка, но и в медведя, которые затем способны обернуться собакой, кошкой или пнём. Сделаться волком мог против воли и тот человек, которого “по ветру” прокляла мать. Утешает то, что такому зверю можно вернуть прежний образ – конечно, если распознать его среди настоящих волков. Для этого нужно накрыть его кафтаном или накормить освящённой в церкви или благословлённой едой.

После смерти волкулаки превращаются в упырей (то есть в существ, которые в Западной Европе известны под именем вампиров). Упыри – это блуждающие мертвецы, которые при жизни были оборотнями, колдунами или же были отлучёны от церкви и преданы анафеме (еретики, богоотступники, некоторые преступники – такие, как маньяки и так далее). Также упырь возрождается из тех людей, которые были укушены другим волкулаком. Ночью упыри встают из своих могил и ходят по земле, благодаря своему человекоподобному виду легко проникают в дома и сосут кровь у спящих, чем и питаются. Обычно из-за появления упырей вымирают целые деревни, так как они умерщвляют в первую очередь, обращая их тоже упырями, самых близких людей – дочь, мать, отца и так далее. После ночных похождений упыри возвращаются в свои могилы – обязательно до крика третьих петухов.

Убить упыря можно только проткнув его труп осиновым колом. Если и это не помогает, то труп нужно сжечь. Упыри вызывают моровые поветрия, неурожаи, засухи. Чтобы не произошло воплощения волкулака в упыря, надо зажать ему рот (пасть) двумя серебряными монетами.

Кроме этих угроз, в каждом болоте живёт злой дух, старающийся затащить человека в трясину. Люди зовут его багником, болотником или болотным. Багник – седой старик с широким желтоватым лицом, являющийся родичем водяного и лешего. Обернувшись монахом, он обходит и заводит путника, завлекает его в трясину. Любит гулять по берегу, пугать идущих через болото резкими звуками, вздохами; выдувая воздух водяными пузырями, громко причмокивает. Багник ловко подстраивает ловушки для несведущих: кинет лоскут зелёной травы, или корягу, или бревно – так и манит ступить, а под ним – трясина, глубокая топь! Ну а по ночам выпускает он души детей, утонувших некрещёными, и тогда на болоте перебегают-перемигиваются блуждающие синие огоньки.

Багник живёт в большом каменном доме с женой и детьми. Жена его – болотница, которую также зовут лопатницей и омутницей. Она – дева, утопшая в болоте, и теперь увлекающая в болото других людей. Её чёрные волосы раскинуты по нагим плечам и убраны осокой и незабудками. Растрёпанная и нерасчёсанная, бледнолицая с зелёными глазами, всегда голая и готовая завлекать людей к себе только для того, чтобы без всякой особой вины защекотать до смерти и потопить их в трясине. Болотницы могут насылать на поля сокрушительные бури, проливные дожди, разрушительный град; похищать у заснувших без молитвы женщин нитки, холсты и полотна. Болотница – родная сестра русалкам, тоже водяница, только живет она на болоте, в белоснежном цветке кувшинки с котел величиной. Она неописуемо прекрасна, бесстыдна и прельстительна, а в цветке сидит, чтобы спрятать от человека гусиные свои ноги, вдобавок – с чёрными перепонками. Завидев человека, болотница начинает горько плакать, так что всякому хочется её утешить, но стоит сделать к ней хоть шаг по болоту, как злодейка набросится, задушит в объятиях и утащит в топь, в пучину.

Ещё угрожал нормальной жизни людей вий – злой дух, несущий смерть. Имея огромные глаза с тяжёлыми веками, вий мог убить своим взглядом любого. Внешне он выглядел как грозный старик с бровями и веками до самой земли. Внизу вий напоминает какое-то растение: ноги его овиты корнями и весь он покрыт засохшими кусками земли. Сам по себе вий не может ничего видеть, но если удастся нескольким силачам поднять ему брови и веки железными вилами, тогда ничто не может утаиться перед грозным его взором: взглядом своим Вий убивает людей, разрушает и обращает в пепел города и деревни.

Вот с такими страшными существами приходилось соседствовать простому человеку, у которого не было замков с крепкими стенами и священников, способных огородить население деревни от нечисти. Однако люди в борьбе с нечистой силой не были совсем уж одиноки. Противоположностью злых духов были оберегающие человека духи берегинь, которые в дополнение к святому распятию, молитвам и святой воде входили в число средств, благодаря которым человек спасался от нежити.

*  *  *

Войны Тевтонского ордена с язычниками-пруссами завершились в 1283 году полным уничтожением последних. С этого времени главной задачей Ордена стало создание коридора, соединяющего его западные (прусские) и восточные (ливонские) владения, разделённые землями Литвы и племенами других воинственных язычников – жемайтов и куршей. Впрочем, создание коридора началось ещё до 1283 года.

Западная граница Литовского княжества проходила по древней реке Неман. За долгие века Неман промыл себе глубокое русло и спрятался в нём. Пусть весна несёт с собою половодье, пусть дожди поливают берега потоками воды, но старый Неман никогда не оставит своё ложе, не распалится гневом на прибрежные луга. Только на поверхности его гуляют курчавые волны, водовороты, да белая пена, которая как танцовщица вертится на одном месте и разлетается в пыль о камни. Изредка вода подымается, будто кому-то грозит, но скоро, покорная судьбе, возвращается на прежнее место, спешно катя свои волны к морю по проторённому пути. После 1283 года, и особенно после Калижского мира, немецкие крестоносцы всё чаще переходят Неман, вторгаясь в пределы Литовского княжества.

Завоевание Пинского княжества литовцами, согласно так называемой “хроники Быховца”, произошло следующим образом. Когда князь луцкий и пинский Мстислав Данилович начал борьбу с литовским князем Скирмунтом за владение Чёрной Русью, тот обратился за помощью к другому литовскому князю – Живинбунду, который прислал ему войско во главе со своим сыном Куковойтом. На берегу реки Ясельды литовцы наголову разгромили Мстислава, и тот бежал в Луцк, а Скирмунт занял Туров и Пинск. «И огласилась Русь плачем великим, что так все побиты безбожной литвой».69 Последний независимый пинский князь Юрий Владимирович упоминался под 1292 годом: “Преставися Пиньский князь Юрьи сын Володимиров, кроткий, смиренный, правдивый. И плакался по нём княгини его, и сынов его, и брат его Демид-князь. И вси людье плакахуся по нём плачам великим”. Его сын князь Дмитрий Юрьевич в том же году был вынужден подчиниться окрепшему Литовскому княжеству.

В конце XIII века польский король Владислав Локеток воевал с Бранденбургом за права на балтийское Поморье. Наняв тевтонов за деньги, он, казалось, решил проблему. Согласно заключённому с ним договору, тевтоны обороняли Гданьск от бранденбуржцев в течение года. Получив деньги, рыцари не ушли, а остались ещё на год, потребовав дополнительную плату. Получив отказ, они перерезали польский гарнизон замка. Тем временем, бранденбуржцы отказались от своих притязаний на Гданьск. Рыцари договорились с ними за 10 тысяч гривен. Так Гданьск на длительное время стал тевтонским городом Данцигом.

      Главная функция любого замка – оборонительная. Исключительно продуманная система стен, башен, ворот, каналов и мостов главного тевтонского города Мариенбурга позволяла гарнизону из нескольких сотен человек обороняться от армии любой численности. Внутри замка находился запас зерна. Продуманная система вентиляции и другие ухищрения обеспечивали его длительное хранение. Несколько колодцев и каналы обеспечивали гарнизон питьевой водой. В стенах замка проделаны бойницы, сужающиеся уступами к внешней стороне так, что на них мог стоять стрелок, у которого был максимальный обзор. Все бойницы сделаны на высоте выше человеческого роста, чтобы стрелы или снаряды не могли ранить обороняющихся.

Стоящая обособленно от других сооружений башня Гданиско (Dansker) служила туалетом. Протекавший под башней канал уносил нечистоты. Здесь был создан механизм, с помощью которого из соседнего помещения открывался пол туалета. Во время пиров, устраиваемых для гостей Ордена, рано или поздно все приезжие бывали тут. Для устранения неугодного человека механизм приводился в действие и несчастный падал в воду.

В 1291 году под ударами сарацинов рухнул последний оплот крестоносцев в Палестине – Аккра. Европейские монархи не были в восторге от потока привыкших к битвам крестоносцев, возвращавшихся из Святой Земли, и стали задумываться над тем, что делать с их отрядами.

П. Дузбург в своей хронике под 1296 годом пишет о борьбе немецких рыцарей с литовскими и отмечает, что последние были русскими. Это значит, что по названию противники крестоносцев были литвинами, а по крови являлись славянами.

Митрополит Киевский и всея Руси всё больше и больше времени стал проводить на северо-востоке, а не в Киеве, пока в 1299 – 1300 годах митрополичья кафедра не была окончательно перенесена в стольный город Владимир-на-Клязьме. И сразу же на юго-западе Руси делаются попытки создания особых митрополий для своих регионов, отдалённых от северо-востока большими расстояниями и государственными границами.

Соседняя с Польшей и Литвой Чехия располагала большими залежами серебряной руды. Уже в самом начале XIV века годовая добыча чешского серебра составляла 100 тысяч марок (счётная пражская марка, или гривна, равнялась 253 граммам. – А.Д.). Чешская полноценная монета – пражский грош, начавший чеканиться около 1300 года королём Вацлавом II – стала международными деньгами и была распространена в Германии, Австрии, Венгрии, Польше и в Великом княжестве Литовском. До этого в обращении в европейских странах были мелкие монеты – денарии, брактеаты и гривны.

Испытывая в XIV – XV веках сильнейшее влияние чешской и немецкой культур, с которыми Польша была тесно связана, польская культура находилась в сфере позднеготического типа. Поэтому и вооружение польских рыцарей было однотипным с вооружением общеевропейским. Около 1300 года рыцарские защитные доспехи – броня – получают «дальнейшее уже заметное усовершенствование, и через это рыцарский щит ещё раз подвергается изменению. Теперь он превращается в небольшой треугольный тарч, формой почти равнобедренного треугольника, по бокам несколько выгнутый, и покрывающий немного более половины груди и левое плечо».76

В 1303 году была создана Галицкая митрополия во главе с епископом галицким Нифонтом, рукоположенным в митрополиты. Пинско-Туровская епархия находилась в юрисдикции этой митрополии.

После упразднения в 1305 году Галицкой митрополии Пинско-Туровская епархия вошла в состав  Киевской (иначе Литовско-Новогрудской) митрополии. П. Дузбург в своей хронике под 1305 годом вновь пишет о борьбе немецких рыцарей с рыцарями литовскими и снова указывает, что последние по крови были русскими.

В начале XIV века в связи с перенесением столицы государства из Новогрудка на северо-запад, в Вильно, название “Литва” с Верхнего Понеманья постепенно начало переходить и укрепляться там. Но одновременно оно продолжало сохраняться и на прежнем месте ещё целые столетия. В XIV веке вся языческая часть Литвы – это непроходимые леса и безбрежные пущи, по которым бродят дикие звери и почти такие же дикие редкие люди. Земля не была поделена на участки между хозяевами, а весь лес оставался “ничейным”, общим. Князья сидели в своих городищах и следили, не подходит ли враг. А за это люди дают ему “данину” – отсыпное, подымное, меховые шкурки и прочее.

Основные события дальнейшего повествования будут развиваться на землях “Белоруссии”. Вот тут-то и начинаются сложности. На старых картах такого государства нет. Но на всех картах на месте, где находятся белорусские города, среди которых и Пинск, помещена надпись: “Великое княжество Литовское”. Историк из Белоруссии отмечал, что «Наши земли впервые выступили под сегодняшним названием (Белая Русь. – А.Д.) только в 1305 году на страницах Ипатьевской летописи. Первоначально это название относилось только к Полоцкой земле. После оно постепенно начало распространяться на другие земли – Витебщину, Могилёвщину и так далее».13

«Культура развитого феодального общества Западной Европы в XIII – XIV веках не знала ещё национальной специфики. Вплоть до XVI века мы вправе говорить не о французах и немцах, а о бургундцах, аквитанцах, саксонцах, баварцах и так далее. Культура феодального класса, несмотря на различия языка (или диалектов), была в принципе космополитична. Ставшее обычаем начиная с Крестовых походов участие дворян, особенно младших сыновей, в войнах на чужбине в поисках счастья, матримониальные связи и династические браки, за которыми следовали раздачи феодов пришлым рыцарям, – всё это во второй половине XIII и в XIV веках особенно способствовало развитию своеобразного интернационализма феодальной культуры позднего средневековья».42

Стремясь освободить своё королевство от прибывших из Палестины рыцарей, французский король Филипп IV обвинил бывших борцов за веру – тамплиеров – в ереси, а затем уничтожил их Орден. Тевтоны, чтобы не разделить судьбу братьев по оружию, двинулись на восток Европы. Поддержанное папами наступление на языческие прибалтийские народы было приравнено ими к Крестовым походам за веру.

В 1309 году резиденция великого магистра Тевтонского ордена была перенесена из Венеции в Мариенбург, ставший к этому времени уже мощной крепостью. Замки тогда строились с таким расчётом, чтобы между ними был один день пути, то есть от 15 до 30 километров друг от друга. В мирное время все рыцари обязаны были ночевать только в замках. С главной башни замков, как правило, было видно несколько соседних крепостей. С помощью специальных сигналов связисты передавали предупреждения об опасности, приказы и другую информацию. Если часть земель орденского государства была захвачена противником, сообщения шли в обход этих территорий. Благодаря налаженной системе связи Тевтонский орден мог оборонять свою территорию от многочисленного противника даже с небольшим войском. Если осаждающие вынуждены были распылять силы, блокируя все замки и гарнизоны, то войско Ордена появлялось всегда в нужное время и в нужном месте, достигая перевеса в численности на главном направлении.

Для ежедневных совещаний, в которых участвовали великий магистр Ордена, великий комтур, маршал и казначей, а по временам и некоторые из старших рыцарей, служил Средний замок. Собирались в так называемом Рыцарском зале, своды которого опирались на единственный гранитный столб.

Поскольку кроме оборонительных, замок в Мариенбурге выполнял ещё и функции резиденции магистра, он был богато украшен. Стены официальных и торжественных помещений расписаны, преимущественно, в зелёные тона. Зелёная краска тогда изготавливалась из очень редких морских моллюсков и была фантастически дорогой. Соответствующая роспись стен была призвана подчеркнуть богатство и могущество Ордена.

После подавления сопротивления на завоёванных территориях сюда устремились переселенцы из германских княжеств. Переселенцев на опустошённых войной прусских равнинах можно было сравнить с первопроходцами. Чтобы они могли быстро встать на ноги, налоги с них взимались Орденом минимальные. Основной обязанностью была военная служба в военное время. В течение короткого времени Пруссия стала процветающим краем с образцовой экономикой.

Но вместе с укреплением Ордена происходило и постепенное забвение прежних правил о презрении к мирским почестям и отличиям, а также о равенстве между рыцарями-монахами. Происхождение рыцарей из знатнейших феодальных фамилий выплеснулось в новом правиле: только те братья, которые имели в предках не менее четырёх поколений, обладавших гербами, имели право носить белый плащ рыцаря-тевтона, не имевшие такового числа должны были носить серые плащи. В то же время челядь рыцарей-монахов одевалась куда как проще: грубая одежда, плохая, как правило, кожаная обувь, да ещё, в отличие от рыцарей, простолюдины носили коротко остриженные волосы.

Благодаря монополии на торговлю балтийским янтарём Тевтонский орден стал очень богатым. Его казна хранилась в нескольких замках, но главное богатство было в Мариенбурге. Здесь дверь в сокровищницу, находившуюся во втором этаже замка, закрывалась сложным замком. Для предотвращения казнокрадства открыть её можно было только одновременным поворотом трёх разных ключей. Один был у магистра, один – у казначея, и один – у главы военного ведомства (маршала Ордена).

 

*  *  *

В языческой Литве в то время происходила внутренняя борьба, приведшая к смене властителя. Конюший и, вроде бы, брат литовского князя Витеня по имени Гедимин в 1316 году убил своего государя, занял его место, и приступил к расширению теперь уже своего владения. «Между тем, как Россия была повергнута татарами в бездействие и оцепенение, великий язычник Гедимин вывел на сцену тогдашней истории новый народ, – народ бедный и жизнью, и средствами для жизни, населявший дикие сосновые леса нынешней Белоруссии, ещё носивший звериную кожу вместо одежды, ещё боготворивший Перуна и поклонявшийся древнему огню в нетроганых топором рощах, плативший прежде дань русским князьям, известный под именем литовцев».15 Гедимин, человек волевой и умный, оставаясь язычником, умел считаться с христианским русским населением. Около 1317 года по настоянию великого князя литовского Гедимина патриарх Константинопольский Иоанн Глика учредил самостоятельную Литовскую митрополию с кафедрой в Новогрудке. Литовским митрополитом (Волыно-Литовским) стал некий Филофей.

До включения Пинского Полесья в состав Литвы здесь, как говорилось выше, существовал ряд небольших княжеств. Туров и Пинск вместе с позднее вступившим на сцену Городком (будущий Гродно) – являлись главными приструменьскими княжествами. Туров постепенно отступил на задний план перед Пинском. Около 1318 года Пинское княжество было захвачено Гедимином и отдано во владение его 41-летнему сыну Наримунту (в православии Глебу) от первого брака с Видой. От него пошла пинская княжеская ветвь рода Гедиминовичей, называвшаяся Наримунтовичами. Пинск практически перестал быть удельным центром. В 1319 году князь Гедимин завладел Берестьем, а позже к Великому княжеству Литовскому отошла вся Берестейская земля. В объединённом княжении Турове и Городке остались править потомки местных князей, перешедших в подданство нового литовского государства. «Во второй половине XIII – в начале XV века это государство росло за счёт восточнославянских земель, которые значительно превосходили собственно Литву как по своей территории, так и по уровню социально-экономического и политического развития. Следствием этого стало “обрусение” литовской правящей династии и всего устройства молодого государства, которое вошло в историю как Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское».7

Гедимин не вмешивался во внутренние дела земель Руси, вошедших в состав Великого княжества Литовского, провозгласив принцип “старины не рушим, новин не вводим”. Языческий народ, вооружённый дубинами и камнями, полуодетый в звериные шкуры, будучи победителем, не мог не глядеть на своих завоёванных собратьев, как на образец для подражания. Обычно Гедимин удовлетворялся выражением вассальной зависимости со стороны князей и этот акт “покора” закреплялся особой грамотой. Князья-вассалы обязывались оказывать великому князю военную помощь и выплачивать дань, а также получали право заседать в его совете (раде). Опорными пунктами государственной власти в стране были замки, где стояли гарнизоны. Некоторые замки, как Пинский, имели постоянные гарнизоны из дружинников и в них Гедимин посылал княжить своих сыновей, а другие по очереди охраняли местные воины – бояре и “лучшие люди” (зажиточные простолюдины) или даже простые общинники, так как защищаться от врагов были обязаны все мужчины в государстве.

В городах Руси, в том числе и в Пинске, сохранялись старые народные вечевые собрания. Гедимин впервые принял титул великого князя не только литовского, но и русского. У великого князя было меньше земли, чем у удельных князей-вассалов и их дружинников, вместе взятых. Это неблагоприятное для великого князя распределение земельного богатства заставляло его внимательно прислушиваться к пожеланиям рады и считаться с входившими в неё видными феодалами Великого княжества Литовского. Поэтому великий князь литовский по своей власти напоминал конституционного монарха. Среди язычников Литвы шёл слух, что из страха перед немецким Богом великий князь хочет покориться его верховному жрецу – папе римскому. Говорили, что Гедимин уже посылал в Рим посольство и отдал в заложницы полякам-христианам свою дочь.

Литва в это время представляла из себя скорее конфедерацию разных исторических территорий, довольно различающихся между собой и соединённых лишь под властью великого князя. И даже то, что жители русских княжеств, в том числе и Пинского, давным-давно уже были христианами, в то время как завоеватели-литовцы всё ещё оставались язычниками, подчёркивало преобладание местных особенностей над общегосударственными в составе Великого княжества Литовского.

В частности, Пилены, располагавшиеся у самой границы с Орденом, не слишком подчинялись власти Гедимина, но он прощал такое независимое состояние мелкого княжества в силу того, что эта земля являлась форпостом на пути немецкого крестоносного продвижения на восток.

Начиная с XIV века (и до середины XIX) погода в Европе была гораздо холоднее нынешней. Этот период даже окрестили “Малым ледниковым периодом”. В 1320-х годах западноевропейские хроники упоминали, что замерзало не только Балтийское море, но и Адриатическое. Всё это дополнительно препятствовало развитию земледелия на землях Пинщины и повышало зависимость населения от охоты и рыболовства.

Какое жильё спасало в это время простых людей от сурового климата? В середине обычного, но тщательно проконопаченного по всем щелям дома находился очаг, согревавший жилище. Дым, с трудом выбивавшийся через небольшое отверстие над очагом, стлался сине-серым пологом между крышей и стенами. Это же помещение служило и людям, и домашнему скоту, составлявшему как бы часть семьи – все вместе они согревали помещение и спасали друг друга от непогоды. Не только в сельских домах, но и в большинстве домов города Пинска в те времена пол представлял из себя всего лишь утоптанную глину. В глубине дома стояли корова с телёнком, волы, лошади, овцы, а под ногами бесцеремонно мешались куры и гуси. Босые и полуголые дети иной раз сосали коровье вымя наперебой с ягнятами. А собака одинаково сторожила всех, оберегая младенцев от животных, а животных от издевательства подростков. Знатные люди, конечно, жили иначе, хотя в то время и они не были избалованы роскошью и излишествами будущих веков. И, как ни странно это звучит, во многих боярских домах среднего уровня большая часть кухонной утвари, как и у крестьян, была глиняной и деревянной. Простая оловянная посуда уже считалась признаком зажиточности. А уж серебряные или, тем более, золотые предметы были только в хозяйстве очень знатных панов.

«И был князь Гедимин князем литовским, русским и жемайтским много лет, и был он князем справедливым, и вёл много войн, всегда побеждая, и правил счастливо до своей самой глубокой старости. И породил он семь сыновей и восьмую дочь, по имени Анну, которую выдал в Польшу, в жёны Казимиру-Владиславу Локетку, как записано – в 1323 году от Рождества Христова».69 В договоре Гедимина от 2 октября 1323 года князь, называя себя королём Литвы, считал нужным в числе других земель, от имени которых он заключил договор, назвать Аукштайтию и Жемайтию, что говорит о их таком общеизвестном наименовании в то время, и что титул короля Литвы, таким образом, происходил не отсюда.

На севере Великое княжество Литовское выходило к Балтийскому морю. На западе его граница вдавалась далеко вглубь современной Польши. В течение долгого времени литвины постоянно совершали набеги на польские земли, прежде всего на Мазовию, откуда привозили в качестве невест польских девушек – будущих матерей своих детей. Только из одного похода на Польшу 1324 года литвины привели 25 тысяч пленных. Беря себе в жёны захваченных в набегах полячек, литвины из поколения в поколение всё больше подпадали под влияние польских обычаев, культуры и привычек. Вот что писал А. Мицкевич в своей балладе “Три у Будрыса сына, как и он, три литвина...”.

Старик-литвин посылает сыновей на войну: одного – на богатый Новгород, другого – на Балтику против крестоносцев, а третьего сына шлёт в Польшу:

 

В Польше мало богатства и блеску,

Сабель взять там не худо, но уж верно оттуда

Привезёт он мне на дом невестку.

 

Нет на свете царицы краше польской девицы.

Весела, что котёнок у печки,

И как роза румяна, а бела, что сметана;

Очи светятся, будто две свечки!

 

Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже

И оттуда привёз себе жёнку;

Вот и век доживаю, и всегда вспоминаю

Про неё, как гляжу в ту сторонку.

 

Конец баллады таков: все трое сыновей отправились в Польшу и привезли оттуда по невесте.

В 1325 году митрополит Киевский и всея Руси Пётр официально перенёс резиденцию митрополитов из Владимира-на-Клязьме в Москву.

В 1326 году посланный князем Гедимином отряд дошёл до Франкфурта-на-Одере. При возвращении домой командир отряда князь Давыд Городенский (правнук Александра Невского) был убит в спину польским рыцарем Анджеем Гостом. Это событие предотвратило опустошение мазовецких земель на обратном пути литовского отряда. После расправы над Анджеем Гостом дружинники на щитах принесли тело Давыда в Городок (Гродно), где его похоронили рядом с Борисоглебской церковью.

В это же время продолжалось активное сопротивление натиску Тевтонского ордена со стороны воинственных языческих племён балтов, населявших северную часть Великого княжества Литовского. Та война, которую вёл Тевтонский орден с язычниками, совсем не была похожа ни на европейские войны, ни на те, что вёл когда-то Орден на Востоке за освобождение гроба Господня. Может быть те схватки, что происходили здесь, вообще нельзя назвать войной. Полчища язычников редко могли устоять против натиска закованных в железо рыцарей и прекрасно знали свою слабость. Если их оказывается менее десяти против одного, они уклоняются от сражения. Вся борьба тевтонов против балтов, в частности, против жемайтов, сводится к выслеживанию и внезапным нападениям, то есть к тому, что напоминает охоту за зверем. Рыцари ищут место, где укрываются язычники, ожидают, пока они не заснут, чтобы не сбежали, а затем обрушиваются на бедных язычников как лавина – выжигают поселения, забирают скот, истребляют поголовно жителей и уходят раньше, чем соплеменники подвергшихся нападению сумеют организовать отпор. Но бывает, что погоня язычников успевает настигнуть обременённых добычей рыцарей и тогда тевтоны вынуждены отбиваться от преследователей среди болот и трясин, как от назойливых муравьёв. Если язычников немного, тогда рыцари переходят в наступление и избивают врагов, как комаров, но беда, когда язычники одолевают численностью. Тогда нет предела их жестокости и нет тевтонам никакой пощады. Так, в 1326 году на лесной дороге под Медниками в засаду жемайтов попал большой отряд тевтонов, возглавляемый великим маршалом Ордена – Генрихом фон Плоцке. Сам маршал был убит на месте. Его пленённый помощник пришёл в ужас при виде приготовления жемайтами обрядного костра для жертвоприношения и попытался соблазнить их большим выкупом, который, без сомнения, тевтоны выплатили бы за него. Но язычники подошли к делу принципиально: помощник маршала был принесён в жертву языческим богам вместе со своим боевым конём.

В Европе в это время продолжалась борьба за власть между гвельфами и гибеллинами, начавшаяся ещё в XII веке. Поскольку литовцы активно воевали с Ливонским и Тевтонским орденами, входившими в число сторонников императора, постольку их объективными союзниками были гвельфы, к которым относились католики Польши. Видимо, в связи с этим Гедимин разрешил своим подданным принимать католическую веру. К тому же он, очевидно, учитывал родственные связи, сложившиеся у литовцев с поляками. Межрелигиозные различия на территории Литвы в это время были относительно небольшими. Несмотря на случавшиеся вспышки противостояния, многие князья по нескольку раз крестились и получали, кроме языческих, то православные, то католические имена.

В 1329 году Литовская православная митрополия была упразднена и единство церкви на Руси было возобновлено. Хотя Гедимин оставался всю жизнь язычником, веротерпимость при нём была одной из непреложных ценностей Великого княжества Литовского. «Хрестьяне чтут Бога своего по-своему, русские – по-своему, поляки – по-своему, а мы чтим Бога по-нашему обычаю и у всех один Бог…» – писал Гедимин папскому легату. Если первая жена великого князя Винда (Вида) была дочерью жемайтского сборщика мёда Виндимунда и наверняка была язычницей, то вторая – Ольга и третья – Ева (Евна) без сомнения были христианками. Гедимин позволял детям своим принимать православную веру и вступать в брак с русскими православными князьями и княжнами.

В Ливонском ордене продолжались застарелые противоречия и столкновения между рыцарями и их прежним главой – рижским епископом. В 1330 году ливонцы, будучи уже почти сто лет вассалом Тевтонского ордена и потому ничем не связанными перед рижским епископом, проломали городскую стену Риги и торжественно вошли в город, продемонстрировав, кто здесь хозяин. Внутри Риги они построили свой замок. Рижский епископ жаловался папе римскому на то, что ливонцы убивают не только язычников, но и христиан, добивают даже своих раненых сослуживцев. Несмотря на проклятие понтифика, ливонцы жили в рижском замке и продолжали заниматься тем же.

В 1336 году тевтонские рыцари предприняли очередной поход на Литву, осадили замок Пилены. Обороной замка руководил Маргер – наместник Гедимина в Жемайтии и предполагаемый его младший брат. Поскольку Пилены были хоть и деревянными, но хорошо укреплены, имея рвы и два ряда высоких стен из огромных столбов, тевтоны решили предложить язычникам сдаться. Посланец Ордена вышел с белым знаменем и зелёной ветвью, а глашатай великого маршала подступил под самые стены замка, трубя в рог и выкликая: “Выходите на мирное слово!”. Однако переговоры ни к чему не привели, Пилены решили погибнуть, но не сдаваться врагу. Несколько дней защитники замка героически защищались, и когда были пробиты стены, они убили своих жён и детей и сами погибли в жертвенном огне. Оставшись один, Маргер убил жену и себя. Однако вскоре сюда подошёл великий князь Гедимин и рыцари, ослабленные ожесточённым сопротивлением Пилен, покинули только что взятую крепость. Не прошло и месяца, как над берегами Немана опять высилась заново отстроенная литовская твердыня, такая же неприступная, как прежняя, и так же грозно стоявшая на страже литовской земли против подавляющей мощи крестоносного воинства.

В 1337 году на Галицком престоле пресеклась русская часть династии Романа Мстиславича Великого. Польский король Казимир III овладел Галичем. Тогда потомок галицко-волынских князей – князь Острожский, – призвав на помощь татар, выгнал поляков из Галичины.

В том же году крестоносцы предприняли новый поход на литовские земли. Поход был направлен к верховьям реки Дубисы на севере княжества. Рыцари прошли туда, построили свою крепость Мариенбедер, далее прошли до Немана, разбив при этом лучшие литовские силы. На правом берегу реки крестоносцы поставили крепость Байербург, после овладели крепостью Веленай и, перестроив её, назвали Фридбургом.

Уже в это время в Литве ярко проявилось русское влияние: православие приняли сыновья Гедимина – Любарт, Кориат, Наримунт (в православии – Глеб), Явнут (Евнутий), Ольгерд и практически все дети последнего.

Не последнюю роль в завоевательных походах Гедимина играл династический интерес. Около 50 Гедиминовичей нуждались в новых владениях. «И будучи глубоким стариком, князь великий Гедимин при жизни своей разделил владения между своими сыновьями, и пяти сыновьям дал уделы, то есть старшему сыну Монтвиду дал в удел Карачев и Слоним, а Наримунту – Пинск, а Ольгерду – Крево, а к тому же у князя Витебского сыновей не было, а только дочь, и он отдал за него свою дочь, и принял его в земле Витебскую; Кориату дал Новогрудок, Любарту – Владимир и Луцк и землю Волынскую. А тех двоих сыновей своих посадил на великих княжествах: Евнутия в своей столице в Вильно и в Великом княжестве Литовском, а Кейстута в Троках и во всей земле Жемайтской».69

В 1338 году крестоносцы вновь решили организовать Крестовый поход в Литву. Перед выходом в него в Мариенбурге был организован большой пир. Все присутствующие, включая прибывших из Европы рыцарей, сидя за огромными столами, живо обсуждали предстоявшие им сражения. Первые, выпитые натощак, кубки уже ударили в головы пирующим, так что из-за шума и крика нельзя было разобрать слова. Пирующие обсуждали слова великого маршала Тевтонского ордена Генриха Дусмера, который, готовя своё войско к походу, заявил, что разбить литовцев на этот раз будет проще простого, поскольку лучшие их силы погибли год назад под Байербургом и теперь предстоит сражаться с людьми, не отличающимися от крестьян и лишёнными представления о войне в открытом поле. Звенели чаши, то там, то здесь раздавался громкий хохот, воздух в пиршественном зале был наполнен запахами жареного мяса и дорогих острых приправ, привезённых купцами с Востока. Огромные четверти дичины, горы жареной, варёной и тушёной птицы, плавающей в разных подливках – ко всему этому гастрономическому богатству тянулись голыми руками и ножами, а охотничьи собаки грызлись под столами за брошенные им кости. Заранее возместив предстоявшие в дальнем походе лишения и воздержание, рыцари и гости из Европы стали готовиться к выступлению.

С большой торжественностью вышел из орденской столицы передовой отряд: с развёрнутыми знамёнами, песнями и возгласами. Всё городское население толпилось у ворот Мариенбурга, любуясь рыцарями, выступавшими в полном вооружении, в праздничных одеждах, с рыцарским воодушевлением. За каждым крестоносцем шла его личная охрана: компаны, сержанты, пажи, оруженосцы с копьями и щитами. За каждыми четырьмя рыцарями везли общий для них шатёр.

Но и против этого блестящего войска выступило немало людей, поскольку в войнах с немецкими Орденами во всех важных сражениях принимал участие и простой народ. Однако на этот раз до сражений дело не дошло. Когда немцы двинулись в княжество, им сначала сильно помешали жестокие морозы, а затем – внезапно наступившая оттепель, разморозившая непроходимые болота.

 В 1340 году пинский княжич Георгий, сын князя Глеба-Наримунта, подарил Лещинскому монастырю под Пинском остров между реками Пиной, Струменем и Аречицей.

Все последующие внутренние войны в Литве начались с безобидной, на первый взгляд, ситуации – Гедимин нарушает неписаный закон передачи верховной власти в княжестве (власть должна была передаваться по старому литвинскому обычаю от брата к брату, а затем – старшему сыну последнего) и по завещанию передал её в руки своего младшего сына Явнута.

В 1341 году Гедимин, отправившись в поход против крестоносцев, погиб во время осады немецкой крепости Байербург. Он был убит выстрелом из огнестрельного оружия, только что входившего в употребление. Завещание Гедимина вступило в законную силу.

В 1341 году разразился пограничный конфликт между Орденом святой Марии немецкого дома в Ливонии, как правильно назывался Ливонский орден (бывший самым крупным в конфедерации из пяти небольших ливонских государств, образовавшийся на месте бывшего Ордена меченосцев, ранее вошедшего в качестве филиала в состав Тевтонского ордена) и Псковом. В том же году ливонцы без объявления войны убили прибывших к ним псковских послов. Псковичи отомстили им опустошением ливонских земель. Но псковский князь Александр бежал, а его союзник Новгород отказал в помощи. Ливония же, в которой междоусобица между Орденом и рижским епископом закончилась, была в это время как никогда сильна. Однако ливонские рыцари, не собираясь, видимо, захватывать Псков, выслали всего лишь отряд чуть более 200 человек для опустошения псковских владений. Псковичи также собирают ватаги добровольцев, которые нападают на сёла Ливонии. Иногда те и другие встречаются и вступают в стычки. По летописным сведениям, численность псковских отрядов была всего 50 – 60 человек.

В 1342 году Псков призвал на помощь литовцев. Литовцы во главе с князем Ольгердом двинулись на Ливонию, но по дороге встретились с более сильной ливонской ратью, наступавшей на Изборск. Потеряв 60 человек в столкновении, литовцы отступили и укрылись в Пскове, а Изборск оказался в осаде ливонских войск. Сам Псков осаждённому Изборску помощи не прислал, поскольку литовские князья Ольгерд и Кейстут отказались идти против немцев. Ольгерд при этом, как пишет историк Соловьёв, советовал псковичам: «Сидите в городе, не сдавайтесь, бейтесь с немцами, и если только не будет у вас крамолы, то ничего вам не сделают. А если мне пойти с своею силою на великую их силу, то сколько там падёт мёртвых и кто знает, чей будет верх? Если, Бог даст, и мы возьмём верх, то сколько будет побито народу, а какая будет от этого польза?».

В конце концов, простояв под Изборском пять дней и ведя подготовку к штурму, ливонцы неожиданно сняли осаду и ушли. Если же они простояли бы ещё пару дней, то город бы пал, поскольку в нём не было запасов воды.

Пользуясь разделением Литвы между 8-ю наследниками, немцы возобновляют натиск, на этот раз в союзе с Польшей. В 40-х годах XIV века в боевой поход против Литвы выступило войско польского короля Казимира III. Оно захватило Львов, Галич, Владимир-Волынский, Берестье, Каменец и другие города. Но в письменных источниках того времени не встречается сведений о том, чтобы Каменецкая вежа была взята штурмом.

В 1343 году князь Даниил Острожский и другие русские князья Литвы, видя, что поляки уже многих прельстили в свою веру, взбунтовались и призвали в Подольскую землю множество татар. Польскому королю Казимиру удалось преградить татарам путь только на Висле, тем самым не пустив кочевников в Польшу. Переменный военный успех принудил Казимира III оставить большую часть своих новых завоеваний.

В том же 1343 году, «когда Кейстут правил в Троках и в Жемайтии, услышал он о девушке из Паланги по имени Бирута, которая по языческому обычаю обещала своим богам сохранить девственность и сама числилась у людей богиней. И приехал сам князь Кейстут, и понравилась великому князю девушка, так как была очень красивая и умная, и просил её, чтобы она стала его женой, но она не соглашалась и отказала ему. “Я жена своих богов и обещала сохранить девственность до самой смерти” – [сказала она]. И князь Кейстут взял её силой из того города и привёз её с большим почётом в свою столицу в Троки, и, пригласив братьев своих, устроил большую свадьбу со своими братьями, и сделал ту Бируту своею женою. И когда князь Кейстут отъехал за милю от Трок, понравилось ему очень одно место между озёр, и он там поселился, и город заложил, и назвал его Новые Троки, и перенёс свою столицу из Старых Трок в Новые Троки».69

В Новых Троках молодая княжеская семья обрела своё маленькое земное счастье. По весне здесь особенно было хорошо. После дневных забот, когда Кейстут и Бирута могли насладиться общением друг с другом, они могли наблюдать, как красиво день клонился к вечеру: косые лучи заходящего солнца врывались на поляну возле княжеского замка, озаряя свежую зелень деревьев. Затем солнце скрывалось и вокруг всё темнело. И тогда во всех окрестных зарослях на тысячи голосов заливался соловьиный хор, воспевая песнь весне. Насладившись природой, супруги отправлялись в спальные покои, где нежились до тех пор, пока первые лучи рассвета не начинали серебрить небо. Князь Кейстут, будучи деятельным и волевым человеком, не мог себе позволить полностью уйти в семейную жизнь и забыть о делах государственных и политических.

 

*  *  *

«Князь Евнутий правил в Вильно и в Великом княжестве Литовском. И не желая, чтобы он на том месте был старшим, и домыслили между собой и князь великий Ольгерд и князь великий Кейстут, чтобы брата своего князя великого Евнутия из Вильно и из Великого княжества изгнать и одному из них сесть государем. И, сговорившись между собой, назначили срок, в какой день, прибыв в Вильно, отнять город у брата, великого князя Евнутия. И князь великий Кейстут сказал брату своему великому князю Ольгерду: “Тебе надлежит быть великим князем в Вильно, ты нам старший брат, а я с тобой буду заодно”».69 Зимой 1345 года Кейстут атаковал Вильно и захватил Явнута в плен. После прибытия в Вильно из Крево Ольгерда, Кейстут передал ему верховную власть, предоставив Явнуту в княжение Заславль. Ольгерд, достойнейший из всех сыновей Гедимина, в делах веры был непостоянен. Сначала, ещё при жизни отца, он принял было крещение “ради жены своей” с именем Александр и разрешил построить в Витебске две православные церкви, но, вступив на великокняжеский престол в 1345 году, обратился к язычеству.

«И договорились между собой, что все братья должны быть послушны великому князю Ольгерду, а волости и сёла разделили между собой, и крепко между собой условились, что из приобретённых городов и волостей всё делить поровну и быть им до смерти правдивыми и по-братски любить друг друга. И на том присягнули, что им друг против друга ничего плохого не замышлять».69

Ольгерд сделал Кейстута своим соправителем, а также передал ему в управление западную часть Великого княжества, включая и Пинск. Оба брата имели отдельные резиденции – Ольгерд в столице княжества Вильно, а Кейстут в Троках. Также братья поделили между собой внешнеполитическую сферу деятельности: Ольгерд действовал на Руси, а Кейстут сосредоточил свои усилия на борьбе с Тевтонским орденом. Прочие князья литовские вынуждены были признать власть братьев-победителей. Оказать сопротивление попытался лишь сын от первой жены Гедимина пинский князь Наримунт-Глеб, который запросил помощи у татар. Однако поездка Наримунта в Орду не увенчалась ничем. Вскоре князь вернулся на родину и стал мирно править в Пинском княжестве, выделенном ему из отцовского наследства. В дальнейшем он участвовал в общих военных походах Литвы, принимая участие в борьбе Кейстута с крестоносцами. Та часть населения Пинщины, которая была обязана военной службой в качестве военных слуг пинского князя, также принимала участие в борьбе Кейстута с немцами под хоругвью князя Глеба-Наримунта. Польский король Владислав Локеток заключил союз с Кейстутом, обеспечив себе безопасность тыла и помощь в борьбе с Пруссией.

Литовские князья женились на русских княжнах и объединяли вокруг себя уцелевших Рюриковичей из Турово-Пинской земли. Так исподволь совершалось не формальное, а фактическое слияние древнерусских земель в единый государственный организм с Литвой. Заняв в Великом княжестве Литовском при Ольгерде доминирующие позиции, православие, однако, не смогло вытеснить прочие культы. В Вильно продолжало действовать святилище языческого Перуна, а через семейные связи с поляками сюда проникало католичество.

 

*  *  *

Как говорилось выше, в XIV веке наступил так называемый Малый ледниковый период. Среднегодовая температура упала почти на полтора градуса. Летописцы той поры свидетельствуют о майском и сентябрьском снеге, о годах, когда летняя температура составляла не более 15 – 17 градусов (по Цельсию). Оскудела земля, опустели десятки сёл и деревень в Московии, Литве, Польше. Начало буквально вымирать их население.

В это же время на Европу надвинулась ещё одна большая беда. Согласно Новгородской летописи, чума началась в Индии. В 1346 году она прошла по дорогам Востока. Во время осады войсками Джанибека, хана Золотой Орды, сильной генуэзской крепости Кафа в Крыму было применено новое оружие. Джанибек приказал забросить в крепость катапультой труп умершего от чумы человека. Труп перелетел через стену и разбился. В Кафе началась эпидемия. Генуэзцы вынуждены были оставить город, и уцелевшая часть гарнизона отправилась домой.

По дороге покинувшие Кафу остановились в Константинополе – чума пошла гулять по столице Византии. В это же время происходила миграция с востока на запад азиатской землероющей крысы-пасюка. Поскольку крысы – это переносчики чумы, “Чёрная смерть” поползла по всей Западной Европе.

Ольгерд и Кейстут в целом продолжали политику своего отца. Только Ольгерд, не симпатизировавший православию, несколько раз устраивал в Полоцке и Витебске гонения на христиан. В 1347 году с согласия Ольгерда жрецы-язычники казнили представителей литовской знати, принявших православие – Кумца, Нежило и Круглеца (в крещении – Ивана, Антония и Евстафия). Но всё же великому князю приходилось считаться с тем, что большинство населения разбухшей от завоеваний Литвы составляли православные русские.

В этом же году Чёрная смерть опустошила Сицилию, приморские города Италии, Марсель, остров Майорка. Потом её увидели в Испании, Франции, Англии и Германии. Однако чума не добралась ещё до Великого княжества Литовского.

Широкое распространение получило поверье, будто чумовая зараза спускается на землю с неба в виде огненного шара. Один такой шар якобы видели парящим над Веной, где его без вреда для людей посадил на землю местный епископ. В этом месте поставили статую Мадонны. Однако в дугих местах духовенство было менее удачливым. Как говорили, Чёрная смерть была проявлением гнева Господа на погрязшее в грехах человечество. Одним из средств заслужить прощение считалось истязание людьми своей плоти. Как говорили, “Братство креста”, то есть движение “бичующихся”  (по латыни – флагеллантов) зародилось в Венгрии в группе неких “гигантских женщин”. Это движение быстро стало популярным и приобрело много сторонников. Флагелланты странствовали по дорогам Европы парами, строившимися в длинные колонны по 200 или 300 человек, а в местах, где Чёрная смерть уносила особенно много жертв, их собиралось порой свыше тысячи.

Мужчины возглавляли шествие бичующихся, женщины замыкали. Впереди шёл магистр флагеллантов с двумя помощниками, несшими знамёна из пурпурного бархата и золотой парчи. Колонна двигалась молча, лишь изредка затягивая религиозный гимн. Люди шагали, глядя в землю, в тёмной одежде, закрыв лица капюшонами, на которых сзади и спереди были нашиты красные кресты. Весть об их приближении собирала толпы местных жителей. Флагеллантов громко приветствовали, в том числе и колокольным звоном. Но церковь не всегда разделяла эти восторги, поскольку бичующиеся часто захватывали храмы, выгоняя из них местных священников, которых считали недостаточно безгрешными.

Со временем было замечено, что с появлением флагеллантов Чёрная чума не прекращалась, а порой с них-то и начиналась. Жители стали от них прятаться. Одновременно акты самобичевания всё чаще стали сопровождаться критикой церкви – погрязшей в грехах и прогневившей Господа. К таким проповедям с удовольствием присоединялись всякие еретики. Поэтому папство не могло терпеть распространения этого движения и обратило против него отлаженную репрессивную машину.

Со вступления Ольгерда на великокняжеский престол между Литвой и Орденом не прекращалась мелкая партизанская война, которая переросла в крупное столкновение на реке Страва в 1348 году. В бою 2 февраля литовцы потерпели поражение. Хроника Вартберга сообщает, что в литовской земле произошла битва, «в которой пало более 10 000 литовцев и русских, призванных на помощь из различных мест, как то: Берестья, Владимира-Волынского, Витебска, Смоленска и Полоцка. Из христиан же пали 8 братьев с 42 хорошими мужами». Тогда же погиб и пинский князь Наримунт-Глеб, который, несомненно, привёл к месту сражения воинов из Пинского княжества. Пинск стал принадлежать его сыну князю Михаилу. Пинское княжество в дальнейшем находилось в роду потомков Наримунта ещё около ста лет.

Чёрная смерть, опустошившая всю Европу в XIV веке, была названа “бичом Божьим”. Уже первая волна невиданного стихийного потрясения парализовала многие государственные механизмы. В 1349 году Чёрная смерть уже косила людей в Швеции, Норвегии и Польше. Тогда вымерла большая часть Южной Италии, 75% населения Германии, около 60% населения Англии. В 1349 году небольшая группа флагеллантов прибыла в Англию и устроила самобичевание в Лондоне. Там их приняли за сумасшедших. Принародно стегать себя, сочли лондонцы, а тем более раздеваться на улице в сентябре – чистое безумие. Флагелланты были высланы из страны как смутьяны. Между тем Польша, Литва и Чехия в сравнении с остальной Европой пострадали от Чёрной смерти в очень малой степени. Сохранение населения сделало их сильнейшими государствами Европы того времени.

После смерти польского короля Владислава его наследники, вместо благодарности литвинам за прежнюю помощь против крестоносцев и Бранденбурга, поспешно разорвали ранее существовавший союз. С 1349 года, когда Южная Русь была окончательно завоёвана Литвой, здесь открылись хорошие перспективы для экспансии Ватикана. В Новгородской летописи за 1349 год встречается первое сохранившееся документальное свидетельство нарастающих противоречий между западным и восточным христианством на землях Восточной Европы: «Пришёл король краковский с большой силой и взял лестью землю Волынскую и много зла сотворил христианам, а церкви святые претвориша на латинское богомерзкое служение».

В октябре 1349 года папа Климент VI издал буллу, объявившую флагеллантов еретиками. Когда они прибыли в Авиньон, где тогда находилась резиденция римских пап, Климент приказал их выпороть. Наказание флагеллантов, привычных к побоям, не испугало и следующей их группе его святейшество пригрозил отлучением от церкви. По всей Европе государи последовали примеру папы, многие даже вводили смертную казнь за принадлежность к еретическому движению. В польском городе Вроцлаве одного магистра флагеллантов сожгли заживо. В результате драконовских мер движение быстро угасло, хотя и продолжало существовать в виде секты ещё не менее двух веков.

В ответ на недружественное поведение поляков и разрыв договора о дружбе и взаимопомощи, литовский князь Кейстут в 1350 году занял всю Западную Мазовию и Варшаву. В том же году в Старых Троках родился его сын и будущий великий князь Витовт Кейстутович. И на том месте, где он родился, Витовт после смерти отца своего заложил костёл Благовещения Божией Матери и поселил монахов ордена святого Августина.

В конце концов Ольгерд и его племянник Витовт Кейстутович приняли, хотя и формально, православие. «Князь Ольгерд взял себе в жёны княжну Ульяну Витебскую, из-за которой князь Ольгерд крестился в русскую веру, а паны литовские все оставались язычниками. И князь великий Ольгерд не насиловал их, и в свою веру не обращал, а римской веры в Литве уже не было, осталась только русская».69

С 1350 года массовое переселение немцев из обезлюдевшей от Чёрной смерти Германии в Пруссию прекратилось, но Тевтонское государство продолжало активно развиваться. Поляки и другие национальности, оказавшиеся под властью Ордена, ставились в менее выгодные условия, чем немецкие переселенцы, но и в этих условиях славяне поддерживали Тевтонский орден, а не своих алчных князей, дравших с них до того семь шкур.

Через Германию и Швецию Чёрная смерть попала в Новгород, через Новгород и Псков – в Москву, где от неё в 1354 году умер московский князь Симеон Гордый. Около 1355 года в состав Великого княжества Литовского вошёл Гомель и вместе со Стародубом образовал удел племянника великого князя Ольгерда князя Патрикия Наримунтовича. Князь Патрикий, как в дальнейшем и его сыновья Иван и Александр, был православным и не нарушал местных обычаев и порядков.

 

*  *  *

В Восточной Европе в XIV веке появились и стали развиваться ремесло и торговля. Но при этом самым богатым городом региона по-прежнему оставался Константинополь. В Священной Римской империи благоприятное отношение императоров к городам привело к созданию могучего Ганзейского союза. В его состав вошли города на южном берегу Балтийского моря и богатые города на юге империи. Тогда же пражский серебряный грош и немецкий серебряный талер стали самыми распространёнными деньгами в Восточной Европе.

В это время город Пинск, представляя из себя типичный средневековый город, жители которого ещё не порвали с сельским хозяйством, был довольно развитым в ремесленном и торговом отношении в сравнении со многими другими городами Литвы. О характерных особенностях жителей Полесья, проживавших в районе города Пинска, то есть о пинчуках, которые из-за притока беженцев из постоянно разоряемых киевских и волынских земель имели большую примесь южнорусской крови, в более позднее время писалось следующее.

«Пинчук по своему физическому строению, по языку и по одежде отличается от белоруса. Во всех отношениях он примыкает к жителям волынского Полесья; следовательно, пинчуки принадлежат к малорусскому племени. Пинчуки редко бывают высокого роста; почти всегда он среднего роста, широкоплеч, плотного телосложения. Высокорослые и сухопарые составляют исключение. Лицо пинчука широкое, крупное, со значительно более выдающимися скулами, чем у белоруса. Цвет волос преобладает чёрный; светло-русых очень мало и они встречаются преимущественно среди женщин. Женщины также крепкого сложения, коренасты, круглолицы и большей частью с серыми глазами. Вообще, пинчук отличается силой и здоровьем, несмотря на болотистую местность, в которой живёт».29

Ольгерду удалось подчинить себе огромную территорию. В 1356 – 1357 годах он утвердил власть Литвы в Подолии. Около 1360 года князь Ольгерд, который был дважды женат на русских княжнах (сперва витебской, затем тверской), присоединил к Великому княжеству Литовскому княжества Брянское, Черниговское, Северское. Затем занял Киев, изгнав киевского князя Феодора и посадил в нём на княжение своего сына Владимира. Очевидно, что продвижение литовцев на земли юго-западной Руси происходило по договорённости с ханом Золотой орды, и их включение в состав Великого княжества Литовского произошло в форме совладения. Права татар на эту землю выражались в виде ежегодной дани, которую с этих территорий должны были выплачивать литовцы. Но, несмотря на такое сохранение ордынского суверенитета над южнорусскими землями, их присоединение к Великому княжеству Литовскому было большим успехом Ольгерда в борьбе за общерусское политическое верховенство, на которое в этот период претендовало и Московское княжество. Правда, Ольгерду так и не удалось полностью ликвидировать влияние Москвы.

В том же 1360 году в Польше при короле Казимире III начал чеканиться краковский (или польский) грош по образцу завоевавшего широкую популярность в Европе пражского гроша, что продолжалось в течение 10 лет. Но монета выпускалась в небольшом количестве и потому не могла потеснить на рынке грош пражский.

В 1361 – 1362 годах произошла великая смута в Золотой орде, которая повлекла за собой распад прежде могучего государства на несколько частей.

В 1362 году Тевтонский орден взял литовский город Ковно. Захваченный в плен в одной из битв с тевтонами великий князь литовский Кейстут был заключён в отдельной камере в замке Мариенбург. Приносил пищу и обслуживал князя слуга по имени Адольфо. Когда-то его самого в детстве взяли в плен в Литве и заставили работать в замке, дав ему латинское имя. Из-за дворцовых заговоров пожизненное правление некоторых великих магистров Ордена продолжалось по два-три года. Добросовестностью и исполнительностью Адольфо завоевал доверие тевтонов, и постепенно забылось о его происхождении. Менялись магистры и начальники, но Адольфо оставался на службе. При этом сам он помнил о своей родине. Однажды, когда в замке шло пиршество, Адольфо помог Кейстуту бежать.

Кроме великих князей Ольгерда и Кейстута в это время выделялся князь Любарт Волынский, имевший частые столкновения за Галицко-Волынское наследие с польским королём Казимиром, венгерским королём Людовиком, а иногда и с татарами. В этом ему деятельно помогали великий князь Кейстут и белзский князь Юрий Наримунтович. Брат Юрия, пинский князь Александр Наримунтович, хотя его земля находилась рядом, был, видимо, не столь расположен к участию в этих столкновениях.

 

*  *  *

В 1362 году в решающей битве с татарами трёх орд – Крымской, Перекопской и Ямбалуцкой – у Синих Вод (ныне река Синюха, приток Южного Буга) Ольгерд разбил степняков и, овладев таким образом западной частью Великой степи между Днепром и устьем Дуная, не только присоединил Киев, но и вышел к Чёрному морю. Летописец записал об этом так: «Князь великий Ольгерд, собрав силы свои литовские, пошёл и побил татар на Синих водах, трёх братьев – Хачибея, Кутлубугу и Дмитрия. А те три брата в Орде правили и были отчичами и дедичами Подольской земли, и от них на Подолии были назначены атаманы (опять же подтверждение ранее высказанной версии автора об ударной силе монголо-татаров в лице казаков. – А.Д.), которые ведали всеми доходами, и к ним приезжали татарские баскаки и, забирая у тех атаманов дань, отвозили в Орду.

Брат же великого князя Ольгерда князь Кориат владел Новогрудком Литовским, и было у него четыре сына: князь Юрий, князь Александр, князь Константин и князь Феодор. И вот те князья Кориатовичи, три брата, с разрешения великого князя Ольгерда, своего дяди, и с литовскою помощью пошли в Подольскую землю, а в то время в Подольской земле не было ни одного города, ни из дерева рубленного, ни из камня построенного. Тогда те князья, придя в Подольскую землю, вошли в дружественные отношения с атаманами и начали защищать Подольскую землю от татар, а баскакам выхода не стали давать. Прежде всего они нашли себе крепкое место на реке Смотричи и здесь заложили себе город Смотрич. В другом месте, в горе, жили монахи, и в том месте [князья] создали город Бокоту. И, охотясь, приходилось им загонять много оленей на том острове, где сейчас находится Каменец, и, срубив лес, построили каменный город Каменец, а затем все города подольские создали и завладели всей землёй Подольской».69 Вообще, следует заметить, что все средневековые каменные замки Литвы были сосредоточены в центре государства (кроме нескольких в далёкой периферии на Руси – Витебск, Орша, Каменец, Луцк). После победы 1362 года побережье Чёрного моря от Днестра до Днепра долгое время было литовским.

Среди ближайших соратников великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича одним из самых прославленных был боярин Гаштольд. За боевые заслуги и преданность сюзерену Ольгерд доверил Гаштольду должность каменецкого наместника. В Каменце же настигла его не только новая слава, но и любовь. «И когда Гаштольд держал Каменец Подольский, он часто ездил к пану Бучацкому, у которого была дочь, весьма красивая девушка».69 При первой же встрече с панной Бучацкой, девушкой из доброй католической семьи, Гаштольд понял, что это его судьба. Но, узнав, что сам наместник положил на неё глаз, панна Бучацкая, к удивлению завистливых своих подруг, стала избегать встреч с влюблённым Гаштольдом. Увидев его входящим в костёл, она покидала службу. Встретившись случайно на улице, спешила свернуть куда-нибудь, спрятаться между домами. Когда же пан наместник пришёл однажды в дом в качестве гостя, панна Бучацкая сказалась больной и не вышла из своей комнаты, уступив родителям честь развлекать беседой высокого гостя. «И староста каменецкий Гаштольд просил пана Бучацкого, чтобы он ту дочь свою отдал ему в жёны. И Бучацкий сказал: “Я бы за тебя и рад отдать свою дочь, но не годится мне отдавать свою дочь-христианку за тебя, язычника, хотя ты и большой пан, но если ты крестишься в нашу веру, я тебе её дам”».69

В конце концов Гаштольд не выдержал. Он написал письмо панне Бучацкой, в котором в отчаянии молил объяснить, что он совершил такого, что вызвал у прекрасной панны отвращение. Довольно скоро пришёл ответ. Панна Бучацкая утешала славного рыцаря, уверяя, что её отказ видеться с ним никак не связан с ненавистью. Наоборот, находясь рядом с Гаштольдом, она опасается за своё сердце, которое всегда в таких случаях готово выскочить из груди. Она боится влюбиться в известного героя, ибо им нельзя быть вместе, нельзя стать мужем и женой. В следующем письме панна Бучацкая прямо сказала, что Гаштольд – язычник, а она – христианка католического вероисповедания, и её вера не позволяет ей связать свою судьбу с человеком, который не знает Христа и поклоняется деревянному идолу в лесу. Вот если бы Гаштольд окрестился по католическому обряду и в знак искреннего принятия Бога истинного построил костёл либо святой монастырь, счастье было бы возможным.

Гаштольд был поставлен этим письмом в трудную ситуацию. Он опасался, что ни его близкие, ни его сюзерен не поймут и не простят ему измены богам предков. Грустное настроение боярина-полководца заметил в конце концов сам Ольгерд. Он доброжелательно расспросил Гаштольда и, узнав о причине печали, неожиданно посоветовал не колебаться в делах, которые касаются его личного счастья (как раз в это время тайно от подданных, согласившись на уговоры горячо любимой жены Ульяны Тверской, Ольгерд принял крещение, но в православие).

Через несколько дней после разговора с Ольгердом каменецкий староста боярин Гаштольд, помолившись на капище Перуна и оставив тут щедрое пожертвование, принял католическую веру и новое имя – Пётр. Спустя немного времени великий князь поставил Петра-Гаштольда воеводой в Вильно. Вскоре в столице Литвы на своей усадьбе, на одной из самых красивых площадей, с разрешения Ольгерда им началось строительство католического монастыря Святой Божьей Матери. Так Пётр-Гаштольд добивался руки своей избранницы. А свой новый двор воевода поставил в предместье над Винкером на песках.

Панна Бучацкая, которая рассчитывала в лучшем случае на маленький костёл в окрестностях Каменца, конечно же, не могла устоять против такого проявления любви… Венчание с Гаштольдом произошло также в Вильно, в костёле только что построенного монастыря. По окончании строительства в новый монастырь воевода вызвал из Польши 14 францисканских монахов. В то же время, польский король Казимир – гуляка в быту и трус на войне – основал католические епископства в Перемышле, Владимире, Холме и Галиче.

Брак Петра-Гаштольда и панны Бучацкой вскоре был благословлён появлением сына Андрея, который стал родоначальником прославленного рыцарского рода Гаштольдов (языческое имя превратилось в фамилию).

 

*  *  *

В 1364 году в соседней Польше был основан Краковский (в будущем ставший называться Ягеллонским) университет, сыгравший значительную роль как в культуре этой страны, так и в её дальнейшей политической жизни. В том же 1364 году князь Кейстут заложил на острове Выргалле (на реке Неман при впадении в неё реки Невяжи) укрепление для защиты от доступа немецких рыцарей к литовской столице Вильно.

По трактату 1366 года польский король Казимир III официально отрёкся от прав на когда-то завоёванные, а затем оставленные города Берестье, Дрогичин, Мельник, Бельск, Кобрин, Каменец в пользу Великого княжества Литовского. Но взамен литовские князья во главе с Ольгердом были вынуждены уступить польскому королю всю Галицию и западную часть Волыни.

Восточная граница Великого княжества Литовского проходила по реке Оке. Известно, что Ольгерд устанавливал восточную границу княжества по Можайску и Коломне. Тверь периодически то входила в состав Литвы, то поддерживала с ней союз. Пограничный город Владимиро-Суздальского княжества – Москва, возможно, тоже периодически оказывался то по одну, то по другую сторону границы Великого княжества Литовского. Интересно, что русские князья часто собирали войско, женились и принимали власть не в Москве или Владимире, а в пограничной Коломне.

Известны три похода великого князя литовского Ольгерда на Москву, имевшие целью прекращение вражды московского князя Димитрия (будущего Донского) с тверским князем Михаилом.

В 1368 году Ольгерд совершил поход на Москву, но, как говорят московские летописи, простояв под её стенами три дня и разорив окрестности, вернулся в Литву. Что здесь правда? Москва была лишь второстепенным городом Владимиро-Суздальского княжества. К тому же Кремль только начинали строить. Даже если бы при известии о том, что Ольгерд выступил из Витебска в поход на Москву, московский князь Димитрий объявил бы строительство Кремля ударной стройкой, серьёзное оборонное сооружение не получилось бы. Дело не только в работоспособности людей, но и в свойстве связующего строительного материала, скорость затвердевания которого ограничивает высоту кладки. Любое кирпичное сооружение строят не отдельными высотными башнями, а по периметру, постепенно наращивая высоту всей постройки. В противном случае большой вес выдавит незастывший раствор, и стены деформируются, а то и рухнут сами.

Версия о многотысячном гарнизоне тоже не состоятельна. Навстречу Ольгерду вышел отряд воеводы Димитрия Минина, который был сразу уничтожен под Волоком Ламским. Никаких препятствий на пути к Москве Ольгерд больше не встретил. Примерно по одному сценарию прошли все три похода. Всякий раз они заканчивались без штурма и большого разорения.

Однако московские летописи утверждают, что Ольгерд не решился штурмовать Москву, а долго находиться в Московии великий князь литовский не мог, потому что на западе немцы не давали Литве отдыха. На северо-западе от Великого княжества и впрямь было неспокойно. В 1369 году в одной миле от ранее захваченного у Литвы города Ковно прусские крестоносцы заложили укреплённый замок Готтесвердер. Ольгерд и Кейстут поспешили взять его, но принуждёны были снова отдать немцам.

«И в то время, когда князь великий Ольгерд был в Москве, и при нём был его воевода Пётр-Гаштольд, собрались виленские мещане-язычники в большом количестве и пришли в монастырь, не желая, чтобы были христиане римской веры, и сожгли монастырь, и убили семь монахов, а других семь монахов, привязав ко кресту, пустили вниз по Вилии, говоря: “С заката солнца пришли и на закат пойдёте за то, что истребляли наших богов”. И когда приехал князь великий Ольгерд в Вильно, тогда Гаштольд бил челом князю великому Ольгерду, чтобы тех язычников за те их жестокости велел покарать. И князь великий Ольгерд сам очень сожалел, что так жестоко тех монахов-христиан убили, очень он гневался. И выдал пятьсот виленских жителей на смерть.

И затем Пётр-Гаштольд привёл других монахов-францисканцев, но не посмел уже ставить монастырь на том месте, где убили первых, а создал им монастырь на том месте, где построил себе дом, и с того времени стоит в Вильно первый христианский монастырь Божией Матери, римской веры».69 Но язычники быстро расправились и с новыми монахами и тогда Пётр-Гаштольд, обсудив с женой положение дел, решил, что варварское Вильно ещё не созрело для того, чтобы услышать и принять слово Божье. Супруги отказались от дальнейших миссионерских попыток и стали тратить свои деньги уже не на монастыри, а на благоустройство своего замка в селении Гранёны. В дальнейшем этот замок стал главной резиденцией рода Гаштольдов.

В 1370 году западная часть Волыни, четыре года назад отданная Польше, вновь вернулась в состав Великого княжества Литовского и с этих пор остаётся в княжестве. К этому времени большинство исконных земель древней Киевской Руси оказалось объединено под властью великих литовских князей. Не вошли тогда в Литву лишь те удельные княжества, которые оказались под непосредственной властью татар.

В 1370 году в Польше прекратилась королевская династия Пястов и престол перешёл к французскому принцу Людовику Анжуйскому, который затем передал свою польскую корону дочери Ядвиге. В этом же 1370 году литовские князья Ольгерд и Кейстут, чтобы прекратить постоянную мелкую партизанскую войну с Орденом, затеяли поход на столицу крестоносцев, но не дошли до неё, встретив на полпути войско Ордена. В результате последовавшего сражения у Рудавы погибли великий маршал Ордена и три комтура, но литовцы потерпели поражение. Партизанская война продолжилась.

В этом же году московский князь Димитрий Иванович начал военные действия против своего давнего врага тверского князя Михаила Александровича, и разорил Тверскую землю. Тверской князь призвал на помощь князя Ольгерда и смоленского князя Святослава. В войске Ольгерда находился и его наследник князь Ягайло. В декабре союзники осадили Москву, но, не взяв Кремль и простояв под ним восемь дней, отступили, подвергнув разорению окрестности. Повторилась прежняя ситуация.

Но ведь Ольгерд обладал не только огромным военным опытом, но и одной из самых мощных армий в Восточной Европе, которая, например, в недавней битве у Синей Воды разгромила три орды. Если бы он трижды впустую ходил бы на маленький город и не решался даже его штурмовать, над ним смеялись бы не только его воины, но и московские куры. Та что сообщения московских историков вызывают большое сомнение и подозрения в их предвзятости.

«И было у великого князя Ольгерда двенадцать сыновей. У Кейстута было семь сыновей. А из всех сыновей своих любил князь великий Ольгерд сына своего Ягайла, а князь великий Кейстут – сына своего Витовта, и постановили они при жизни, что быть им на их местах, на великих княжениях. Князь же Ягайло и князь Витовт при жизни отцов своих были в великой дружбе».69 В 1371 году у Витовта родилась дочь Софья, но при родах её мать умерла. А молодой отец стал на некоторое время вдовцом.

Прошло совсем немного времени с прошедших вторжений, и нашлись новые претенденты на многострадальную Берестейскую землю. В 1373 году Каменец Берестейский разрушают тевтоны.

В 1375 году тевтонский магистр Теодор (Теодорик) фон Эльнер ворвался в Каменец Берестейский, пройдя к городу вместе с рыцарями через труднопроходимую Беловежскую пущу. И в обоих случаях, несмотря на большие потери со стороны местного населения, каменецкий донжон – Вежа – остался неприступным.

В 1376 году Кейстут передал своему сыну Витовту Гродненское княжество с городами Берестье, Каменец и Дрогичин на Буге.

 

*  *  *

ГЛАВА II

 

ДОМАН (ДОВМОНТ, ДОМАШ)

(вторая половина XIV века – не ранее 1434 года)

 

Сто лет минуло, как тевтон

В крови неверных окупался;

Страной полночной правил он.

Уже пруссак в оковы вдался

Или сокрылся и в Литву

Понёс изгнанную главу.

А. Мицкевич. «Конрад Валленрод».

 

В 1377 году лето выдалось необычайно жарким и над лугами стлалась дурманная духота. В этом году умер великий князь литовский Ольгерд. Под конец жизни великий князь литовский окончательно сделался православным христианином, и даже принял крещение с именем Александр и облёкся в схиму с именем Алексий. Умершего князя Ольгерда похоронили в построенной им в Вильно церкви, но по языческому обычаю.

Где-то в это время, может раньше, а может позже, появился на Пинщине в семье бояр-слуг, в правовом отношении ещё не отделённых от остального крестьянского населения, мальчик, получивший имя Доман, известное на Руси ещё в XIII веке и означавшее “домашний”, “домовитый”. Это имя происходило от ещё более древнего славянского имени Домаслав. Другие формы этого имени могли звучать как Довмонт (более аристократическая, официальная), Домаш (ласково, по домашнему) и ещё с десяток разных вариантов, каждый из которых мог то переходить в другую форму, то на протяжении жизни существовать как особое имя.

На Руси традиционно давали детям два имени – одно шедшее от языческих времён, а другое христианское, присваиваемое при крещении. А ведь были ещё и “уличные имена” – клички, прозвища – которые могли даваться как на всю жизнь, так и на время.

Этот период, бедный на документы и достоверные свидетельства, если дело не касалось самых знатных лиц, не даёт возможности что-либо узнать о родословии предков Домана и вопрос об их точном происхождении останется, видимо, навсегда открытым. Поэтому отсчёт приходится вести с Домана, первого достоверно известного предка рода Дзиковицких. Тем более, что для этого имеются и другие веские причины, о которых мы узнаем немного позже.

При описании этого периода истории большую проблему представляет идентификация личностей, имевших по нескольку имён и прозвищ. Например, князья Димитрий (иначе Корибут), Иван (иначе Скиргайло) и так далее. Выступая под разными именами, они воспринимаются как совершенно разные люди. Автору осталось неизвестным второе, христианское имя Домана.

Понятие “крестьянская семья” того времени, в близкой которой по социальному положению семье бояр-слуг появился на Божий свет маленький Доман, которого дома, скорее всего, мама называла Домаш, в данном случае имеет довольно условный характер. Во-первых, потому, что крестьянство тогда ещё не было закрепощено и являлось просто слоем общества, состоящим из лично свободных людей, обязанных через повинности и подати содержать государство. В этом отношении оно практически не отличалось от бояр-слуг. Вся разница между этими двумя слоями населения состояла лишь в характере повинностей, поскольку повинности бояр-слуг (или “военных слуг”) заключались в несении военной службы в качестве, как их называли тевтоны, “оруженосцев” при более знатных лицах.

Хронисты Тевтонского ордена, описывая походы рыцарей в Литву, сражения с населением, добычу и так далее, чётко выделяют в литовском обществе великого князя, называя его королём, и земледельцев-крестьян – называя их “людьми”. Для остальной части населения, с которой пришлось сражаться в боях, хронисты не нашли подходящего названия, употребляя множество латинских слов. Это и были разные группы – от панов и бояр-шляхты до бояр-слуг.

Во-вторых, в условиях болотистого Полесья так называемые “крестьяне” почти не занимались сельским хозяйством, но были зажиточными – “лучшими людьми”. Они, прежде всего, были охотниками и рыболовами. Забираясь во время промысла в самую чащу леса, блуждая среди непроходимых болот и поваленных временем стволов деревьев, местные охотники выработали в себе инстинкт лесных жителей, который их никогда не подводил. Они были способны узнавать нужное направление по коре и ветвям деревьев, направлению ветра, а оказавшись в лесу ночью – по звёздам. В XIV веке в Полесье были целые сёла охотников, бобровников, соколинников, которые жили добыванием дичи. В лесах водились дикие козы, лани, кабаны, лоси, олени, туры, зубры. Население некоторых сёл платило дань исключительно шкурами бобров и куниц. С учётом неизбежных при таком образе жизни навыков следопытов и стрелков из лука, опытных метателей копья, “крестьяне” Пинщины были превосходными солдатами, когда оказывались в войске в качестве бояр-слуг. По этой-то причине и появились в течение XIV – XV столетий, времени постоянных войн, целые деревни, населённые одними только военными слугами (позднее слившимися с боярами-шляхтой), получившими нобилитацию от великих князей. Семья Домана числилась в той категории людей великого князя, которая относилась к “добрым (лучшим) людям” и, вместо крестьянских повинностей и податей, должна была давать “налог кровью”, то есть, за право заниматься хозяйством на земле великого князя – поставлять в великокняжеское войско воинов-оруженосцев. Как и все члены его семьи, с ранней юности Доман хорошо владел оружием и познавал охотничью и военную науку.

В полесских лесах также располагались сёла бортников, которые занимались пчеловодством. Много сёл, расположенных на более сухих местах, платило дань скотом. Такое положение проистекало из того, что панство в ХІV – ХV веках ещё не прельщалось зерном, которое не было статьёй экспорта, и шкурка бобра или мерка мёду имели больший спрос, чем определённая мерка пшеницы. С усилением имущественного неравенства среди крестьян-общинников и ростом технического оснащения кавалерии не каждая семья оказывалась в состоянии посылать в поход воина, вооружённого хотя бы копьём, боевым топором и щитом. А иметь сразу и меч, и шлем, и панцирь мог по крайней мере собственник села. Дворы крестьян-общинников, не причисляемые правительством к “лучшим людям”, были обязаны для содержания войска платить сребрщину от каждой сохи, то есть денежный налог серебром.

В мирное время родители Домана и его братьев и сестёр занимались обычным для людей этой местности делом – так сказать, “болотно-лесным хозяйством”. Кабанов во время совместной с другими мужчинами охоты ловили за один раз по нескольку десятков, а с учётом того, что и другой дичи тогда водилось несметное множество, а население было очень редким, проблем с мясной пищей семья не испытывала. На болотах водились земноводные черепахи, мясо которых и после разделки сохраняло запах майорана и других душистых трав, которыми эти черепахи питались при своей жизни. Кроме охоты много давала щедрая природа даров растительного происхождения. Среди них – болотная манна. Она походит стеблем и колосом на просо, только меньше и мельче. В конце лета женщины выходили на заре на болота, пока ещё роса держалась на колосьях. Подставляя под колоски туесочки, женщины сбивали в них зёрна манны. В дальнейшем из них делалась крупа, использовавшаяся для приготовления каши. Те, кому довелось пробовать болотную манну, утверждали, что по вкусу она гораздо лучше обычной, распространившейся гораздо позже.

Вся семья Домана, скорее всего, носила одежду, изготовленную кустарным способом из шкур и меха животных, а также из грубого сукна, также изготавливавшегося в домашних условиях. Дорогие ткани, привозившиеся издалека, могли позволить себе только богатые люди.

Конечно, в то время, когда даже среди знати Великого княжества далеко не всеобщим было умение читать и писать, говорить хоть о каком-то образовании среди даже “лучших людей” не приходится. Грамотность тогда исключительно сосредотачивалась в монастырях и хоть какое-то образование могли получить лишь те мальчики, что были отданы на воспитание монахам. Доман не относился к числу монастырских воспитанников, будучи с детства предназначен к несению военной повинности. А потому и всё его образование свелось к выслушиванию рассказов деревенских сказителей о древней и недавней истории родной земли, к страшным сказкам и легендам, имевшим начало ещё в языческих временах болотистого края. Из-за такого образования Доман, как, впрочем, и все в то время, был сильно суеверен. Глубокая православная религиозность Домана тесно переплеталась с верой во всяческих духов, ведьм, знахарей, чаровников, волкулаков, заговоры и привороты, приметы и прочее, пришедшее в народное сознание из времён язычества. Также Доман узнал, почему люди едят мясо волов, но не употребляют в пищу лошадиное мясо. Дело в том, что «вол считается “святою костью” за то, что когда Божья Матерь прятала Младенца Христа от жидов, то вол набрасывал сено на Христа, чтобы ему было тепло, а лошадь отбрасывала сено и ела. Поэтому мясо вола можно есть, а лошадь считается поганою».301 Тогда же молодой Домаш узнал, почему нечистой силой считается птица ворон. Дело в том, что ворон чует труп в доме и, если он перелетит через чьё-то жильё, – скоро жди в нём покойника.

В это время поголовно все боялись старых ведьм и их колдовства, грозившего людям всяческими бедами и несчастьями. Точно так же всё средневековье вера в существование волкулаков была незыблема не только среди низших классов населения, но и среди знатных лиц. Германский император Сигизмунд (1362 – 1437) призвал к себе учёнейших теологов своего времени и поставил перед ними вопрос о существовании волкулаков. После дискуссий было признано единогласно, что существование волкулаков следует признать за доказанный факт, и что противоположная мысль была бы абсурдна, подозрительна и отдавала бы ересью. После такого решения немало уличённых волкулаков было сожжено на кострах вместе с другими жертвами нечистой силы и ведьмами. Волкулачество занимало важное место не только в фольклоре, но и в медицинских трудах.

На пашенных и покосных землях в то время обитали полевые русалки – полудницы. Это были девушки в белых платьях с длинными волосами. Они появлялись в полях и преследовали работавших на них людей. Полудница может свернуть шею, похитить ребёнка, оставленного в поле и наслать на человека солнечный удар. Полудницы забавлялись также тем, что пугали детей, забирающихся в огороды.

*  *  *

Зимой 1377 – 1378 годов стояли лютые морозы. По деревням замёрзло много людей и скота. В реках, озёрах и болотах лёд дорастал до дна и мёрли рыбы. Деревья стреляли в лесах, дикое зверьё жалось к человеческому жилью.

Именно Витовту Кейстут хотел передать в правление всё своё Трокское княжество. Кейстут, признав великим князем Ягайло, приезжал к нему в Вильно советоваться о делах, как прежде приезжал к своему старшему брату Ольгерду.

Противоречивое завещание Ольгерда привело к смуте в Великом княжестве Литовском. Дело в том, что вопреки принципам родового старшинства, но по заключённому прежде с Кейстутом договору, виленский великокняжеский престол Ольгерд завещал не старшему сыну от первой жены – Андрею Полоцкому, а младшему сыну от второй, тверской жены Ульяны – Ягайло.

Это вызвало возмущение всех старших сыновей Ольгерда. Некоторые из них даже отказались признавать Ягайло своим сюзереном и перешли на службу к венгерскому королю Людовику. Войска Ордена, воспользовавшись смертью Ольгерда и неустойчивым положением нового князя, осадили Вильну и Троки. Уже в то время сын Кейстута – Витовт – отличился военной доблестью в боях с крестоносцами. Летописцы называют его “млодзенцам удатным”. Несколько раз Витовт во главе гродненской дружины отбивал орденские нападения. В конце 1377 года он прогнал врага из-под Трок. Взять Вильно и Троки крестоносцы так и не смогли, но, перед тем как убраться, разграбили все окрестности.

В 1378 году Москва также захотела воспользоваться неустойчивостью литовского княжеского дома и не очень пока уверенным положением Ягайло, чтобы на брянском направлении значительно отодвинуть на запад литовский рубеж. С наступлением зимы были взяты Трубчевск и Стародуб, повоёваны многие литовские волости. Православные братья литовского великого князя Андрей и Димитрий Ольгердовичи перешли служить в Московию к великому князю Димитрию Ивановичу. Андрей был посажен на княжение во Пскове, а Димитрий, который был князем в Трубчевске, сдав его Москве, в обмен получил княжение в Переславле-Залесском.

Воспользовавшись тяжёлым положением Литвы, тевтонский магистр Теодор (Теодорик) фон Эльнер в 1379 году возглавил новый поход тевтонов на Берестейскую землю. Но и на этот раз древние летописи ничего не говорят о том, чтобы Каменецкую вежу захватил враг. Рыцари осадили Берестье и в течение нескольких дней пытались овладеть берестейским замком, однако их затея не увенчалась успехом. В конце концов они сожгли городской посад и окрестные сёла и угнали в плен множество местных жителей. Ягайло решил разбираться со своими непокорными братьями постепенно и, чтобы развязать себе руки, в 1379 году заключил с Орденом перемирие на 10 лет, которое было одобрено и его дядей Кейстутом.

Витовт в 1380 году защищал от немцев город Дрогичин на Буге. Осенью 1380 года Ягайло спешил на помощь хану Мамаю на Куликово поле, где Московия столкнулась с Золотой ордой. Никак не уменьшая героизма московитов, следует заметить, что немаловажным для победы фактом оказалось отсутствие в битве 80-тысячного литовского войска. Ягайло опоздал к битве всего на один дневной переход. И это было не случайно. Оказывается, князь Олег Рязанский, которого обвиняли в измене и предательстве по отношению к Москве, с 5-тысячным отрядом сумел, искусно маневрируя, задержать литовцев. Когда же литовцы отогнали Олега, битва уже закончилась. И тогда воины Ягайло напали на отставшие русские обозы, перерезав раненых.

Князь Кейстут, возмущённый такой дикой расправой с беспомощным противником, выступил против Ягайло, отрешив его своей властью от литовского престола. Кроме расправы над русскими ранеными, существовали и другие поводы для столкновения между Ягайло и его дядей Кейстутом. В частности, «был некто пан, холоп у князя великого Ольгерда, раб невольный, звали его Войдило. Вначале он был пекарем, потом [князь] приставил его стелить постель и давать пить воду, а затем очень полюбил его князь великий и дал ему в держание Лиду и вознёс его высоко. Потом, после смерти великого князя Ольгерда, через два года и даже больше, великий князь Ягайло вознёс его очень высоко и отдал за него родную сестру свою княгиню Марию, которая [ранее] была замужем за князем Давидом.

Князю великому Кейстуту это не понравилось, и очень жаль ему стало той племянницы, сестры Ягайла, что её отдали за холопа. И был тот Войдило в большой силе у великого князя Ягайла».69

В ноябре 1381 года Кейстут со своими воинами быстрым нападением захватил Вильно. Сев на великое княжение, он выделил в управление Ягайло Витебск и Крево. Сидя в Крево, Ягайло оказался в полной зависимости от воли Кейстута. Объявив себя великим князем литовским, Кейстут попытался завести дружбу с Московским княжеством и его князем Димитрием, получившим прозвище Донской. Таким образом, Кейстут повернул внешнюю политику Литвы прямо в противоположную сторону. После Куликовской битвы потомки Мамая поступили на службу Литве. Одного из них, также по имени Мамай, будущий великий князь Витовт пожаловал городом Глинск и княжеским титулом. Так возник могучий клан князей Глинских, сыгравших в дальнейшем заметную роль в истории Литвы и Московии.

В ранней юности младший брат Ягайло – Свидригайло – был его горячим приверженцем и помощником. Находясь под присмотром войск Кейстута в Кревском замке, Ягайло отправил своего юного брата в Ригу просить помощи у крестоносцев. Орден согласился на союз против Кейстута. Ставка не признавшего своё смещение Ягайло переместилась в Киев.

В июне 1382 года при помощи державших его сторону жителей столицы Ягайло захватил Вильно. Поспевший на выручку города Витовт был разбит и отступил в Троки, а потом, узнав о приближении союзников Ягайло – прусских и ливонских рыцарей, – ушёл в Гродно.

Вскоре после этого «князь великий Кейстут, собрав свою Жемайтскую землю и все войска, пошёл к реке к Вилии, а князь великий Витовт, собрав свою рать со своей отчины, пошёл из Гродно навстречу своему отцу, и сошлись они на Вилии за две мили и там переправились с войском [через Вилию] и пошли к Трокам, и, прийдя, осадили Троки. И услышал Кейстут, что князь великий Ягайло идёт из Вильно с войском, а с ним помощь прусская и немецкая. Первой пришла ливонская рать к Полоцку на помощь князю Скиргайлу, а затем пришло с маршалом прусское войско к Трокам, и это уже третья ливонская рать с ним пришла, и это означало, что они с ними стали вместе против великого князя Кейстута.

И тогда уже изготовились к бою: князь великий Кейстут со своим сыном князем Витовтом против великого князя Ягайла. И когда оба войска сошлись на три или на четыре выстрела, примчались князья и бояре от великого князя Ягайла к войску великого князя Кейстута и начали спрашивать великого князя Витовта, желая с ним поговорить. И начали они говорить великому князю Витовту: “Князь великий Ягайло послал нас к тебе, чтобы ты помирил нас со своим отцом, а бою чтобы между нас не было, и кровопролития чтобы не происходило, и ты бы приехал к брату своему великому князю Ягайлу, а мы присягнём, что ты возвратишься обратно к своей рати, и так у вас может всё хорошо закончиться”. Князь великий Витовт сказал: “Присягу у вас принимаю, но пускай бы князь Скиргайло тоже приехал к нам и присягнул, и тогда я приеду”. И они послали к князю Скиргайлу, и князь Скиргайло тоже принёс присягу великому князю Витовту, и князь великий Витовт поехал к великому князю Ягайлу, к его войску, и полки с обеих сторон продолжали стоять, ничего не предпринимая. И князь великий Ягайло начал просить Витовта закончить дело миром, чтобы не было кровопролития. И князь великий Витовт принял присягу у князя великого Ягайла, что отец его великий князь Кейстут после встречи опять уедет. Витовт с великим князем Скиргайлом приехали к отцу своему великому князю Кейстуту в войско и присягнул [Скиргайло] отцу своему от имени великого князя Ягайла и от себя, и князь великий Витовт со своим отцом великим князем Кейстутом поехали в войско к Ягайлу, надеясь на те присяги.

Князь же великий Ягайло нарушил те присяги, говоря: “Поедем в Вильно и там заключим договор”, и так войска, ничего не предприняв, разъехались. А когда приехали в Вильно, то князь великий Ягайло своего дядю великого князя Кейстута заковал и послал в Крево, и посадил в башню. И там, в Крево, на пятую ночь [во время пира], великого князя Кейстута удавили коморники великого князя Ягайла, один из них назывался Прокша, который давал ему воду, а были и другие: брат Мостер, крестоносец, и Кучук и Лисица Жибентяй. Такой был конец великого князя Кейстута».69

После убийства Кейстута по приказу Ягайло в начале августа 1382 года сын Кейстута князь Витовт был схвачен и заточён в тюрьму Кревского замка (в 80 километрах от Вильно). Ягайло «послал в Крево Витовта с женою и велел его крепко стеречь в комнате. Мстя за Войдилу, которому он отдал свою сестру, двоих велел на колесе изломать, Видимонта, дядю матери великого князя Витовта и прочих многих бояр казнил, мстя за Войдилу».69

Таким образом, в 1382 году закончилась открытая борьба в Литве между Ягайло и его противниками. После того, как Ягайло вернул себе власть, Свидригайло, тогда ещё 12-летний мальчик, находился при великокняжеском дворе под опекой своего старшего брата.

Со смертью Кейстута, для немцев врага самого непримиримого и самого страшного, Ордену мелькнула надежда овладеть всей Литвой.

Находясь в плену, князь Витовт заболел. При нём находилась жена Анна, дочь смоленского князя – она тоже жила в замке на положении пленницы. Ягайло, наконец, разрешил Анне уехать в Моравию. Она пришла проститься к мужу вместе со служанкой Алёной. В подземелье Алёна обратилась к Витовту:

– Князь, ты должен как можно быстрей убегать. Ягайло погубит тебя, как погубил Кейстута. Надень мою одежду, и иди с княгиней, а я останусь тут. Уже темно, и никто не узнает.

Витовт запротестовал:

– Что ты говоришь? Ты знаешь, что тогда ждёт тебя?

– Знаю, что меня ждёт, – ответила девушка, – но моей смерти никто не почувствует, а твоя смерть была б несчастьем для Литвы. Убегай, князь!

Витовт отказывался, и тогда мужественная девушка ответила:

– Я желаю послужить родине – мне приятно будет умереть за Литву. Ты, освободившись, сделаешь для неё столько хорошего, позволь и мне участвовать в этом. Когда любишь Литву, то послушай меня.

Витовт принял Алёнину жертву и надел её одежду. Княгиня вместе с переодетым Витовтом вышли из подземелья. Стража приняла его за служанку. Князь по верёвке спустился с замковой стены и убежал из неволи. Когда в тюремной камере обман был открыт, служанка за свою самоотверженность поплатилась жизнью.

После побега Витовт отправился в Мазовию к князю Янушу, впоследствии женившемуся на его сестре Дануте. В то время не придавали значения таким делениям времени, как минута и даже час. У большинства людей, ложившихся спать с наступлением темноты и встававших с рассветом, никаких часов не было, а время определялось лишь приблизительно, по солнцу. Максимальной же скоростью передвижения была быстрота лучшего коня, что составляло около 20 километров в час на коротком пути и порядка 10 километров в час во время длинных переходов. Так что побег Витовта растянулся надолго.

Западная Европа мало интересовалась жизнью своей восточной окраины и переживала собственные потрясения. В частности, в 1382 году в Париже произошло массовое избиение сборщиков налогов.  В Московии тоже были свои проблемы: 23 – 26 августа 1382 года татарский хан Тохтамыш подверг разгрому и сжёг Москву, в чём некоторые историки усматривают связь с делами в Литве.

В город Черск, куда прибыл после побега Витовт, приехала княгиня Анна. Ещё позднее Витовт отправился к немцам, давним и непримиримым противником которых был его отец. Здесь, в Тевтонском ордене, он обратился за помощью крестоносцев против Ягайло. Одновременно с этим, новым великим магистром Тевтонского ордена избирается Конрад Цольнер фон Ротенштейн.

Межрелигиозные различия Восточной и Западной Европы были тогда относительно небольшими, и главным различием было подчинение либо римскому папе, либо константинопольскому патриарху. Исходя из политической целесообразности, знать Великого княжества Литовского переходила из православия в католичество и наоборот. И нередко даже по нескольку раз. Более твёрдая приверженность православию в силу традиции сохранялась лишь у боярства, крестьянства и горожан. Чтобы закрепить союз с тевтонами, Витовт в городе Тапиау принял католичество с новым именем Александр.

Некоторое время Витовт-Александр провёл в переговорах с руководством Ордена в Мариенбурге. Здесь его часто одолевали воспоминания о покинутой родине и потерянных удельных землях с их богатыми дичью лесами и радующими глаз полями. Особенно досаждали воспоминания, когда князь оставался с ними один на один.

В замке крестоносцев в Мариенбурге звонили к вечерней службе. Благовест небольшого колокола, то тихий, то грустный, то ленивый раздавался по замковым подворьям. Порою он затихал, порой гудел громче – смотря по тому, как и куда относили его звон порывы ветра. Замок казался угрюмым и хмурым, как тюрьма, из которой Витовту-Александру удалось недавно бежать, расставшись с прежней привычной ему жизнью. В молчании, медленно и тоскливо, двигались по внутренним дворам фигуры рыцарей и слуг в куцых одеждах. Тишина прерывалась только воем цепных собак или ржанием лошадей в конюшне, но и они быстро замолкали. Над этой величественной тишиной царствовал дух могущества и невыразимой тоски. 32-летний изгнанник Витовт-Александр стоял на пороге неизвестности. Что с ним будет завтра? Какова будет его дальнейшая судьба? Сможет ли он когда-нибудь вернуться в Литву?

И в то время, когда Витовт-Александр находился таком смятенном состоянии духа в главном тевтонском городе Мариенбурге у магистра Ордена, приехали к нему многие князья и бояре литовские, недовольные своим нынешним положением. Они горячо убеждали опального князя вступить в борьбу с Ягайло и обещали ему свою помощь. Заручившись поддержкой немцев, Витовт в 1383 году разворачивает борьбу за литовский великокняжеский престол.

Очередными жертвами отмечен год 1383-й. Каменец-Берестейский оказался в руках польского князя Януша Мазовецкого, стремившегося расширить свои владения за счёт ослабленного внутренней борьбой Великого княжества.

Летом этого года Орденом был предпринят поход в Литву. В результате был захвачен замок Тракай и частично сожжён Вильно. Однако Витовт на сей раз не сумел вернуть себе ни власть, ни наследственные земли.

Крестоносцы представляли угрозу не только для Великого княжества Литовского. Ещё со второй половины XIII века тевтоны поставили себе цель стать хозяевами и в королевстве Польском. Опасность для Польши увеличивалась оттого, что Орден имел значительную поддержку своим планам со стороны могущественных князей Священной Римской империи. Чтобы избежать утраты независимости, Польша старалась найти себе сильного союзника против тевтонов.

Великий князь литовский Ягайло также искал помощи против крестоносцев и Золотой орды как внутри княжества, так и заграницей, посматривая при этом на Польшу. Чтобы укрепить своё положение, он, в соответствии с традицией совместного правления, приблизил к себе своего брата Скиргайло, который, получив Трокское княжество, занял при Ягайло то же место, которое занимал при Ольгерде Кейстут.

В 1384 году Неман опять покрылся многочисленными судами, наполненными всякого рода материалами. Крестоносцы и Витовт решили восстановить ранее разрушенное Старое Ковно, чтоб из этой крепости удобнее действовать против Ягайло. Шесть недель без отдыха работало множество народа, деревянные стены Нового Ковно поднялись; но крепость уже носила новое, чуждое название по имени поставленного здесь немецкого замка – Риттерсвердер.

Вместе с магистром Пруссии Витовт сооружает ещё два деревянных замка на Немане: Навгардер и Метембург. При этом двумя новыми замками, Навгардером и Метембургом, управлял магистр Пруссии с помощью командоров и братьев своего Ордена, поместив туда сильную рыцарскую охрану. Замок же Риттерсвердер получил в удел и владение князь Витовт.

Расположившись в замке Риттерсвердер с князьями, боярами и рыцарями, которые были его сторонниками, Витовт часто совершал тайные набеги на литовские земли, рассчитывая либо овладеть ими, либо хотя бы вернуть свою долю наследственного владения, нанося урон постоянными грабежами и поджогами, причём крестоносцы из двух других возведённых замков оказывали ему помощь.

Вознамерившись одним ударом покончить с этой проблемой, помощник Ягайло в управлении Литвой князь Скиргайло (Александр) напал на замок, который занимал Витовт. Но, не добившись победы, был вынужден отступить.

В 1384 году после недельной осады воины великого князя литовского Ягайло вошли в Каменец-Берестейский.

Становилось ясно, что Литве грозит участь Пруссии. Потерпев ряд поражений, Ягайло, имевший уже виды на польскую корону, решил примириться со своим двоюродным братом и пошёл на переговоры с ним. Великий князь предложил Витовту во владение город Луцк со всей Волынской землёй и возобновление прежней братской любви, если тот захочет отказаться от союза с общим врагом. Летом 1384 года Ягайло вернул Витовту кроме Луцка и Гродненское княжество, и Берестье, хотя Трокское княжество осталось у Скиргайло.

Витовт, приняв предложение, тут же захватил два орденских замка – Навгардер и Метембург, переменил католицизм на православие (получив новое имя – Юрий), и оба брата начали сообща собирать силы для борьбы с немцами. Целью их усилий был новый ковенский замок – Риттерсвердер – ключ ко всей Литве; они осадили его и стали добывать с необыкновенной настойчивостью. Немецкий гарнизон, составленный из выборных ратников орденского войска, оказал упорное сопротивление. Каждый день происходили кровавые стычки: в ловкости брали верх немцы, в смелости и отваге – литва и русь; особенно в сравнении с немецкими плохо действовали литовские пушки.

Наконец, после трёхнедельных усилий, литовцам и русским удалось сделать пролом в стене, и крепость сдалась в виду немецкого отряда, который не мог подать никакой помощи осаждённым. Ключ к Литве снова оказался в руках литовцев, причём Орден понёс огромную потерю: 150 братьев и знатных рыцарей легло в битвах, 55 орденских братьев и 250 светских рыцарей пошло в неволю. Орден потерял, кроме незаменимого Риттерсвердера, три других своих крепких замка и более 100 квадратных миль новоприобретённой земли. Надежды на завоевание Литвы значительно ослабели.

Для зажатой между Тевтонским орденом и Московским княжеством Литвы довольно удачно сложились и внешнеполитические обстоятельства. В соседней Польше молодая королева Ядвига готова была выйти замуж. Она любила Вильгельма Австрийского, сына Леопольда Гамбургского, который для венчания прибыл уже в Краков. Но в то время в руках ставшей впоследствии могущественной фамилии Габсбургов находилось лишь несколько стратегически важных, но не самых богатых и плодородных альпийских провинций, которые так и назывались – Австрийский домен. И уж конечно, такой незначительный монарх никак не мог идти в сравнение с сильным и богатым великим князем Литвы. Сама Польша находилась в состоянии глубокого кризиса. Мазовия граничила с владениями Ордена, захватившего Пруссию; Малая Польша не так давно с трудом избавилась от господства чехов, которых выгнал талантливый польский король из династии Пястов – Владислав Локеток.

В ослабленной от войн с Орденом Польше политики выдвинули идею: путём династического брака польской королевы Ядвиги и литовского князя Ягайло объединить силы двух государств. Магнаты Малой Польши, указывая на государственные интересы, настоятельно предложили королеве Ядвиге пойти на такой брак. Королева была вынуждена согласиться. Ягайло принял предложение.

В конце июня 1385 года в Крево, где находился Ягайло, прибыли польские послы, которые вновь потребовали от великого князя подтвердить условия союза между Великим княжеством Литовским и Польшей. Ягайло в присутствии братьев Скиргайло, Корибута, Лугвения и Витовта подтвердил свои обязательства и подписал акт унии. По её условиям Ягайло, женившись на Ядвиге, получал титул короля Польши, обязывался окатоличить литовцев и навечно присоединить все свои земли, литовские и русские, к Короне Польской.

Перед заключением Кревской унии территория Великого княжества Литовского более чем в два раза превышала территорию Польши. Почему же великий князь Великого княжества Литовского Ягайло пошёл на такой шаг? Ведь во всех подобных случаях более слабая страна с меньшей территорией становится зависимой от более сильной? Хотя есть одна причина, которая кажется на первый взгляд не очень важной. Польское королевство было признано западным миром и, в первую очередь, римским папой, то есть Польша входила в суперэтнос Западной Европы. А Великое княжество Литовское не было признано Европой.

12 февраля 1386 года польская шляхта на съезде в Люблине единогласно провозгласила Ягайло королём Польши, а 15 февраля Ягайло прибыл в Краков. Попытки Вильгельма Австрийского и его отца, а также руководителей Тевтонского ордена сорвать заключение Кревской унии не увенчались успехом. Прибывший ранее в Польшу Вильгельм не был даже допущен в польскую столицу и вынужден вернуться назад в Австрию. В Кракове Ягайло вместе с братьями Коригайло, Свидригайло и Витовтом, а также со многими боярами из своей свиты принял католичество. Это крещение имело не столько религиозное, сколько феодально-правовое значение. 18 февраля Ягайло обвенчался с Ядвигой, а 4 марта коронован польской короной под именем Владислава II. При этом он остался и великим князем литовским. Ягайло, как король Польши, обнародовал для Литвы три привилея – виленскому епископу, горожанам Вильно и всем принявшим крещение боярам. Из грамоты боярам видно, что к князьям причислялись только Гедиминовичи, а боярами называли всех воинов, не делая между ними различия.

Для земель Древней Руси, вошедших ранее в состав Великого княжества Литовского, связи с Польшей стали уже привычным делом. Но особенно тесными они стали после заключения Кревской унии. Ягайло, которого поляки на свой лад звали Ягелло, спешил привести в исполнение обещание крестить Литву. В Каменец-Берестейский снова пришло войско Ягелло, которое с большими потерями, после энергичной осады взяло город.

Уже в октябре 1386 года Ягелло с Ядвигой, архиепископами гнезненским, краковским, познанским, со многими польскими князьями и панами прибыли в Луцк. Здесь некоторые князья, среди которых были Дмитрий-Корибут Северский и Василий Михайлович Пинский, дали присяжные грамоты королю и королеве, а затем покинули их и вернулись в свои уделы. Вообще, у князя Василия Пинского было довольно многочисленное мужское потомство, большинство из которого стало мелкими владетельными князьями на Пинщине и в ближайших к ней волостях.

После принятия присяги Ягелло со своей свитой продолжил путь по Литве. Обряд задуманного крещения должен был свершиться не над христианами православного толка, а над составлявшими меньшинство в Литве язычниками.

Пока Доман был только мальчиком, он представлял себе пинского владетеля не иначе, как сражающимся во главе своего воинства в богатых доспехах, либо скачущим впереди дружины, либо, после очередной битвы, пирующим со своей ближней дружиной, сидя во главе большого общего стола. Более старшие родственники подростка рассказывали ему о своём участии в походах под хоругвью князя, о славных и кровавых битвах, и Доман знал, что со временем ему предстоит то же самое. Да и как было не знать, если вся их семья – военные слуги великого князя, власть которого в Пинске представлял удельный князь?

Совершив поездку по Литве, Ягелло уехал править в Краков, а своим наместником в Вильно он оставил брата Скиргайло-Александра, который ранее уже был поставлен его помощником в управлении Литвой. Его младший брат Свидригайло вместе с их общей матерью Ульяной перебрался жить в Витебск. Ему так и не досталось вотчины и с тех пор он, втайне мечтавший о великокняжеском престоле, был в обиде на своего брата и невзлюбил его. Да и Ягелло, изображавший ранее заботу о Свидригайло, видимо, за что-то стал его недолюбливать.

Чтобы сохранить и укрепить свою военную опору в Литве, Ягелло-Владислав и Скиргайло-Александр начали жаловать военным боярам-слугам, то есть оруженосцам, крестьян из великокняжеского домена в качестве бенефициев, возводя тем самым их в статус бояр-шляхты. В “Литовских дорожниках”, составлявшихся служащими Тевтонского ордена в 1381 – 1402 годах, описывались замки, города, сёла и поля Литвы, на которых сидели крестьяне-общинники. В этих “Дорожниках” более крупные сёла называются именами их собственников: село такого-то. В договорах Литвы с Орденом и с Польшей такие собственники сёл называются просто боярами, но со временем, для отличия от крестьян-воинов, называвшихся боярами-слугами, мелкие феодалы-воины стали называться боярами-шляхтой.

А князь Витовт, вопреки недавним ожиданиям, попал в полную зависимость от великого князя. За каждым его шагом следили. Вот как писал Витовт о своём положении: «Даже дитя моё, мою дочку, не позволено мне было отдать замуж за кого я желал, боялись, чтобы я таким образом не нашёл друзей и единомышленников. Хотя многие соседние князья просили её руки. Одним словом, я был как невольник во власти Ягайло, а брат его, Скиргайло, правитель моих родных Трок, совершал покушение на мою жизнь».

В 1386 году, находясь в Луцке, князь Витовт принял у себя сына московского князя Димитрия Донского – Василия Дмитриевича, проведшего четыре года в Золотой орде в качестве заложника за уплату хану отцовского долга и возвращавшегося теперь домой. Юный московский княжич так полюбился Витовту, что тогда же и состоялось нечто наподобие помолвки Василия Дмитриевича со старшей дочерью литовского князя – Софьей.

В том же 1386 году сторонник Ягелло князь Скиргайло схватил в Полоцке их общего единокровного брата – участника Куликовской битвы пожилого князя Андрея Ольгердовича. Князь Андрей был отправлен в Польшу и посажен в Хенцинскую “Тёмную башню”, где провёл без солнечного света и надежды на освобождение три года. В 1387 году Ягелло написал указ о назначении своего брата Скиргайло, который уже был наместником в Вильно, наместником и в Полоцк.

В 1387 году на северном берегу Балтики в шведском городе Кальмаре три страны – Швеция, Дания и Норвегия – объединились под властью одного монарха. На севере от Великого княжества Литовского образовалась новая могучая держава, имевшая в Прибалтике свои собственные интересы, отличные от интересов Литвы, Польши, Священной Римской империи, Тевтонского ордена и Московии.

В 1387 году на земли Литвы пришло городское самоуправление по немецкому образцу. Столица Вильно получила так называемое Магдебургское право. Общая численность городского населения в стране была ещё небольшой, однако профессиональная специализация и мастерство литовских ремесленников быстро росли.

Зимой 1387 года в Вильно прошёл съезд знати Великого княжества Литовского, на который прибыли Ягелло-Владислав, Ядвига, а также польские магнаты и духовные иерархи Польши, сопровождавшие их в поредвижениях по Литве в качестве свиты. На съезде было принято решение начать распространение римско-католического вероисповедания на языческих землях Великого княжества Литовского и после этого приступили к её насаждению. Католические миссионеры вырубали заповедные рощи, истребляли священных змей, затушили священный огонь в Виленском замке.

В то же время, несмотря на все усилия власти, окатоличивание Литвы шло сложно. Начав с язычников, попытки окатоличивания то и дело затрагивали и православных подданных великого князя. Далеко не все в самой Литве встретили заключение Кревской унии с восторгом. И не только потому, что католицизму сопротивлялись язычники, но и по причине несогласия с окатоличиванием страны многочисленного православного населения Великого княжества. Те литовцы, которые уже связали себя с русскими – потомки Гедимина и соратники Витовта Кейстутовича, не хотели принимать католичество. Сам Витовт был сторонником религиозного компромисса, но значительное число ревностных православных в Литве отнюдь не помогало его достижению. В связи с новой религиозной политикой в Великом княжестве отношения между Литвой и Московской Русью также вступают в новые, ещё более сложные отношения.

 

*  *  *

Развитие феодальных отношений обусловило в XIV – XVI веках рост крупного феодального землевладения не только княжеского, но и боярского. Этот процесс был довольно быстрым: так, если ещё в конце XIV века в украинских землях насчитывалось лишь несколько десятков крупных феодальных латифундий, то уже в первой половине XVI века крупными землевладельцами были около ста магнатских родов, а также тысячи шляхтичей. Основными источниками такого быстрого роста крупного феодального землевладения были великокняжеские пожалования, захваты феодалами общинных земель, покупка имений у других собственников, освоение новых земель.

По мнению некоторых историков, слово “шляхта” происходит от древневерхненемецкого “Slahta”, что означало “род”. Однако есть и другой вариант истолкования: «Слово Schlacht – немецкое, означает оно “битва”. Нетрудно догадаться, что шляхта – люди боя, воины, профессиональные военные, говоря по-нынешнему. До того, как это название в XV веке прижилось в Белоруссии (прийдя из Германии в Чехию и Польшу вместе с европейскими рыцарскими традициями, рыцарской геральдикой, рыцарской организацией и даже вооружением), слой этот назывался у нас “боярами” (панцирные бояре, путные бояре, конные бояре) – одним словом, боевое, военное сословие. К которому относились все феодалы Белоруссии уже в XIV веке. Белорусский боярин (воин) обладал холодным и огнестрельным оружием, имел боевого коня и необходимый достаток, чтобы в любой момент по зову князя выступить в “посполитом” (всеобщем) ополчении в “погоню” и гнать врага с родной земли. Богатейший шляхтич должен выставить ещё и вооружённую дружину».41

Страной классического феодализма считается Французское королевство. В нём «борьба феодалов с королевской властью продолжалась очень долго, но, в конце концов, они должны были уступить и потерять свои суверенные преимущества, и превратились в придворную аристократию, сохранивши свои титулы герцогов, графов, маркизов, виконтов и баронов. Это был высший слой французского дворянства, затем шло нетитулованное дворянство, родословие которого доходило до 1400 года – это так называемое “феодальное дворянство”, после него идут роды, получившие дворянство до 1789 года».73 Складывание феодального класса в Великом княжестве Литовском имело очень много общего с таким же процессом во Французском королевстве. И даже в тех же самых временных границах.

В Великом княжестве «на вершине социальной иерархии находился военно-служилый слой (шляхта), который складывался из разных социальных групп, которые несли военную службу у князя. Формирование шляхты проходило с XIV до XVI века. За это время она прошла путь от социально неоднородной, юридически не обозначенной, открытой социальной группы до объединённого, чётко очерченного законодательно, почти замкнутого привилегированного состояния».1

Развитие Литвы в XIV – XV веках происходило в условиях наступления на неё Ливонского и Тевтонского рыцарских орденов, которые поддерживала римская курия и западноевропейские феодалы. Нападения тевтонских захватчиков препятствовали нормальной экономической жизни народа. Но, тем не менее, на протяжении этого времени в Литве происходил заметный рост производительных сил, развивались ремёсла и складывался внутренний рынок, происходил значительный рост городов.

Верховным собственником земли в Литве считался великий князь, но фактически большая часть земли находилась во владении светских феодалов, особенно из числа нетитулованных панов-литовцев. Меньшие феодалы (бояре) несли военную службу за населённые земли, полученные ими от великого князя, хотя в дальнейшем, как и в Западной Европе, у крупных вассалов великого князя появились собственные вассалы. Одним из таких был боярин великого князя Ягайло по имени Кучук, поместье которого располагалось в центре литовского Полесья, где его потомки составили род, ставший называться по имени основателя Кучуковичами.

Первым слоем шляхетской иерархии были паны-рада, которые заседали в Совете великого князя, и хоругвенные паны, которые в военные походы выезжали не в составе поветовой шляхты, а отдельно с собственными отрядами под собственными хоругвями. Князья и паны составляли сравнительно малочисленную элитную аристократическую группу, которая была основой для формирования верхушки государственного аппарата, и подлежала только суду великого князя.

Средние и мелкие феодалы составляли собственно шляхетское сословие, юридическое начало которому положил привилей короля польского и великого князя литовского Ягелло 1387 года. Но этот привилей, скорее всего, не касался семьи Домаша, поскольку она тогда вряд ли имела пожалованных ей крестьян и не могла поэтому относиться к категории бояр-шляхты. Тогда же в Литву, официально принявшую католичество, стало интенсивно проникать польское влияние.

«Почти до конца XIV века Великое княжество Литовское было своеобразной федерацией земель-княжеств. Сохранялась старая система управления, в которой только русская княжеская династия Рюриковичей уступила место литовской Гедиминовичей. В течение XIV – XV веков на основе древнерусского языка под влиянием народной речи сформировалась “русская мова”, которая стала официальным государственным языком в Литовском государстве. “Русская мова” – это начальная общая основа, ступенька в становлении украинского и белорусского языков. Следует при этом упомянуть, что ни языка, ни территории, ни народов, которые назывались бы “украинскими” и “белорусскими”, люди того времени не знали. Словом “украина”, причём именно с маленькой буквы, обозначалась вообще любая окраина, от большой до малой территории, а Белая Русь, как говорилось выше – лишь историческая область, часть большой Руси без отдельного языка или национальной обособленности. Окончательное образование западнорусского (белорусского) наречия можно документально подтвердить лишь с последних годов XIV века, когда в западнорусских грамотах появились характерные сочетания букв “дз” вместо старорусского “д”. Связано это было с польским влиянием. «Русские в Белой, Чёрной, Малой и Червоной Руси, войдя постепенно в состав Польско-Литовского государства, подчинились в своём языке воздействию языка польского, отчасти в выговоре (белорусское дзеканье: хадзиць, ездзиць), но главным образом в словаре. Тем не менее, сохранилось полное языковое единство русского народа на всём пространстве его расселения».

Вообще, хотя некоторые историки называли это государство “литовско-русским”, по этническому составу не только нижних слоёв населения, но и его правящих классов, Великое княжество Литовское было больше русским. Считается, что 90% жителей княжества были по происхождению русскими и православными, и, судя по именам генеалогии потомков Домаша – Домановичей Дзиковицких, – они также на протяжении нескольких поколений сохраняли в семье русско-православную, а затем греко-католическую (униатскую) традицию. Даже литовский князь Ягайло, уже став польским королём Владиславом II Ягелло, всё время, до самого последнего дня своей жизни говорил по-русски (на западнорусском диалекте). В дальнейшем польские короли из династии Ягеллонов, будучи одновременно великими князьями литовскими, проводили по много месяцев подряд на охоте в пущах Великого княжества и также хорошо знали и употребляли русский язык.

1387 год – официальная дата крещения Литовско-Русского государства в католичество, с этого времени православие уже не так поддерживалось правительством, однако было распространено в народных массах ещё длительное время. Когда Ягелло начал обращать литовцев в католичество, то оказалось, что добрая половина жителей столицы Литвы Вильно исповедовали православие. Возможно, для того, чтобы ослабить недовольство православных, в том же 1387 году город Вильно первым в Великом княжестве Литовском получил право на самоуправление – так называемое “Магдебургское право”.

В это же время продолжало развиваться по западным образцам и военное дело, вследствие чего изменялся внешний вид воинов-рыцарей. Так, к концу XIV века форма тарча (рыцарского щита) испытывает изменения, которые имеют не столько военное, сколько стилистическое значение. Он делается снизу полукруглым, а иногда, как в Англии и Северной Франции, четырёхугольным, почти квадратным.

Как уже говорилось, довольно значительную группу крестьянства Великого княжества Литовского составляли военнообязанные крестьяне, находившиеся на военной службе – бояре-слуги. Они должны были отбывать её за свой счёт. За это они временно освобождались от феодальных повинностей и имели право ухода от своего господина. Свою родословную бояре-шляхта (получившие имения стали также называться и земяне), насчитывавшие тысячи родов, вели от прежних выходцев из крестьян либо горожан, которые за свою войсковую (боярскую) службу получили статус шляхты и земельные владения.

В одном произведении, рассказывающем о жизни знатного пана Великого княжества Литовского, говорилось: «Следом за ним тронулся небольшой отряд из семи шляхтичей-оруженосцев из соседних небольших хуторов, чьи фамилии оканчивались не на “ский” (что означало воина-рыцаря), а на “ич” (что указывало на их роль оруженосца в более давние времена и на роль спутников-соратников при шляхтиче, фамилия которого оканчивалась на “ский”)». К таким военным слугам, как мы помним, относился пинский житель Доман, потомки которого стали называться Домановичами.

Православная церковь в Литве имела мало земли, зато землевладение католической церкви после Кревской унии стало быстро расти. Такая откровенно пропольская политика определила скорое появление литовско-русской оппозиции. Уния очень плохо воспринималась не только огромным большинством православного русского населения, но и представителями языческой литовской знати, желавшей сохранить свою независимость от поляков. Удельные литовские князья как могли боролись с политикой Ягелло, и вскоре находившийся под фактически домашним арестом князь Витовт принял в этой борьбе живейшее участие.

 

*  *  *

 

В 1388 году, нуждаясь в деньгах для осуществления своих планов завоевания власти в Литве, Витовт пригласил в Брест, как поляки называли древний Берестье, евреев, предоставив им особые привилегии. Деньги, однако, вскоре кончились, а евреи остались…

В 1389 году окончилась смута в православном мире. Русская и Литовская митрополии объединились под властью Киприана. Не восстановилась только Галицкая епархия, находившаяся во владениях польского короля.

В середине 1389 года Витовт собрал в Гродно в своём замке недовольных Ягелло князей и бояр и заявил, что чужаки овладели Литвой, а в Вильно правит польский староста. Под польским старостой понимался Скиргайло, замещавший Ягелло во время его пребывания в Польше. Князья и бояре предложили захватить Вильно и возвести на великокняжеский посад Витовта. Но заговор был открыт и Витовт вновь был вынужден бежать и укрыться в Мазовии, а затем в Пруссии под защитой Ордена.

Между Витовтом и Ягелло началась новая война. Многие литовско-русские феодалы и горожане видели в Витовте борца за независимость Великого княжества Литовского от Польши и поддержали его. На стороне Витовта выступили Гродненская и Брестская земли, Жемайтия и часть православной знати, недовольной переходом Ягелло в католичество. Князья, бояре и жители Гродно, Новогрудка, Пинска, Турова, Витебска и Киева подняли восстание против католика Ягелло в защиту православной веры своих предков, признав над собою власть князя Витовта. Вместе с пинским князем на стороне Витовта оказалась и семья Домана, всего два года назад получившая привилегии, отделившие её от податного населения.

В Полоцке, наместниками в который великие князья всегда назначали своих доверенных лиц, также вспыхнуло восстание. В этот крупный и важный город Ягелло назначил своим наместником Скиргайло-Александра. Поскольку земля эта была издревле православной, прежние наместники, если не были крещёными, перед вступлением в должность всегда крестились. Католик Скиргайло-Александр этого не сделал. В ответ полочане, усадив его на паршивую кобылу, вытолкали за городские ворота. Полоцк признал Витовта своим князем.

В то же время Витовт отправился за помощью в Орден. В поездке Витовта в Пруссию участвовал и князь Ямунт. Осенью этого года, «желая отомстить за потерю замков Бреста и Гродно и пойти войной на Литовское княжество, князь Витовт и крестоносцы собирают значительное войско из числа своих иноземных рыцарей с английскими и французскими рыцарями, а также маркграф Фридрих [маркграф Мишны] со многими немецкими графами и вторгаются около праздника святого Иоанна Крестителя (24 июня) в Литву тремя отрядами, из коих один вёл магистр Пруссии Конрад [Цольнер] с иноземными рыцарями, другой – магистр Ливонии [Веннемар фон Брюггеней], третий – князь Витовт. Устроив прежде всего с большой торжественностью рыцарский пир в Старом Ковно, они подходят к городу и замку Троки и сжигают их, затем теснят тяжкой осадой и виленские замки. Князь Витовт располагает стан свой и своего войска, набранного из литовцев и русских, вблизи Кривого замка; магистр Пруссии – на стороне реки Вильно, обращённой к Польше и к селению виленского капитула Понар; магистр Ливонии – за рекой Вильной, напротив селения Мижехолы».43 Однако, после пятинедельной безуспешной осады Вильно, Витовт вместе с рыцарями Тевтонского ордена отступил. В том же 1390 году король Ягелло надеясь, видимо, на поддержку в противостоянии с Витовтом, даровал городу Берестью (Бресту) “магдебургское право”.

Хоть походы закончились неудачей, Витовт при деятельной поддержке Свидригайло продолжал борьбу. Хронист Ян Длугош писал, что, опираясь на помощь крестоносцев, «князь Витовт производил частые набеги на литовские и жемайтские земли, забирая в плен и убивая жителей обоего пола, сжигая селения и совершая много грабежей». В течение нескольких лет своего пребывания у крестоносцев Витовт выучил немецкий язык.

Позиции Витовта ещё более укрепились, когда в январе 1391 года его 20-летняя дочь Софья (дочь от первой жены Марии Лукомской, умершей при родах) вышла замуж за московского князя Василия Дмитриевича, с которым она была ранее обручена. Свадьбу сыграли в Москве. Теперь Витовт был куда сильнее, чем прежде, а значит, и более опасен для короля и великого князя. Вот тогда Ягелло призадумался.

Сменивший в августе 1391 года великого магистра Ордена новый великий магистр Конрад фон Валенрод (Валлероде) был злейшим врагом Витовта-Александра. После малоуспешного летнего похода на Литву князь Витовт и Конрад фон Валенрод предприняли вторичный поход, пройдя до замка Ковно, который оберегался отрядом Ягелло.

В конце 1391 года с ведома короля Ягелло два претендента на верховную власть в Великом княжестве Литовском – Витовт Кейстутович и наместник Ягелло в Литве князь Скиргайло Ольгердович – заключили соглашение, по которому Скиргайло отказывался в пользу Витовта от верховной власти в Великом княжестве, но взамен должен был получить от Витовта в удел Киевское княжество. Опиравшийся на местное боярство и стремившийся к автономии Киевского княжества князь Владимир Ольгердович в качестве киевского князя их обоих не устраивал.

Используя внутреннюю борьбу в Литве, в апреле 1392 года отряды крестоносцев опять вторглись на её земли во главе с командорами Яном Румпенгеймом, Конрадом Лихтенштейнским и их союзником князем Витовтом. С ними же были английские рыцари под знаменем принца Генриха Ланкастера, будущего короля Англии Генриха IV. Переправившись через Неман и пройдя по скованным морозами болотам, союзники подошли к стенам города Лида и после осады взяли его. На некоторое время Лида стала резиденцией Витовта.

Ягелло окончательно убедился, что силой оружия он не сможет привести Литву к покорности и был вынужден пойти на переговоры с Витовтом. Одновременно Ягелло попытался использовать конфликт между прусским магистром Конрадом фон Валенродом и Витовтом. Острейшая личная неприязнь Витовта с кланом Валенродов оказала значительное влияние на принятие великим князем литовским дальнейших политических и военных решений.

10-летняя борьба между Ягелло и Витовтом закончилась во время их тайной встречи в имении Остров под Лидой. Здесь они 4 августа 1392 года подписали соглашение, по которому наместником, пожизненным правителем и великим князем литовским становился Витовт. Под его власть переходило и Трокское княжество со всеми другими отцовскими землями, а Скиргайло взамен должен был получить Киевское княжество и титул великого князя русского. Но взамен Витовт дал королю Ягелло клятву “никогда не покидать королей и королевство Польское ни в счастливых, ни в несчастных обстоятельствах”. Этим было положено начало государственному возрождению Литвы.

Поддержанные оружием литовских феодалов и дружин русских удельных князей, Витовт и королевский брат Свидригайло практически отстояли независимость Литвы от Польши. Среди верных их сторонников находился и пинский князь, в дружине которого на стороне Витовта сражались бояре-слуги из семьи Домана.

Реакция Ордена на предательство Витовта и польско-литовский союз не заставила себя ждать – рыцари совершили поход на Новогрудок и сильно разрушили замок. Великий магистр Тевтонского ордена Конрад фон Валенрод в качестве мести Витовту-Александру отравил его сыновей, находившихся в Ордене в качестве заложников отцовской “дружбы” с немцами. С этого времени возобновляется кровопролитная война Великого княжества Литовского и Польши против Тевтонского ордена.

В начале 1393 года золотоордынский хан Тохтамыш послал ярлык литовско-польскому правителю Ягелло: “С подвластных нам волостей (то есть Киевщина и Подолия) собрав выходы (дань), отдай послам, которые идут, для передачи в нашу казну”. Для польского короля это был удобный предлог, чтобы расправиться с киевским князем Владимиром. Давно задуманную Ягелло борьбу против державшегося независимо Владимира возглавил Витовт. Весной 1393 года состоялся его первый поход на Киевщину. Однако, овладев Овручем, Витовт был вынужден прервать поход на Киев и направить войска на подавление возникшего на Подолии освободительного движения.

Подолией в это время, после смерти трёх своих братьев, правил князь Феодор Кориатович. Витовт занял все подольские города, подольский князь укрылся в Венгрии, а сама Подолия оказалась под властью Ягелло. После ликвидации Подольского княжества осенью 1393 года войска Витовта вновь подступили к Киеву. Сопровождавшие их королевские послы от имени Ягелло потребовали, чтобы киевский князь Владимир оставил княжество. Сил сопротивляться у киевского правителя не было. Вследствие этого князь Владимир был “выведен” из Киева и получил взамен утраченного надела небольшую территорию по реке Случь с центром в замке Копыль, где впоследствии и умер.

В 1393 году по смерти вдовы Ольгерда витебской княгини Ульяны король и великий князь Ягелло получил Витебск. Но вместо того, чтобы отдать Витебск своему младшему брату Свидригайло, давно ожидавшему своей вотчины, король Ягелло отдал город своему любимчику – ловчему Феодору Весне. Такой несправедливости Свидригайло не стерпел и отправился в Ригу искать заступничества у крестоносцев.

Развитию торговли в Великом княжестве Литовском в это время кроме связей с Ганзейским союзом способствовало введение краковского гроша и благоприятное отношение Витовта к евреям, которые уже в тогдашней европейской торговле занимали ведущие позиции. Но именно благодаря такому к ним отношению в Литву начался наплыв евреев, двинувшихся из Польши, Чехии, Священной Римской и даже из Османской империй.

Рост могущества Витовта был тесно связан с теми изменениями, которые происходили в течение последнего десятилетия XIV века во внутреннем устройстве государства. В 139З году папский легат осматривал “много русских церквей в Вильно”. В этот период самые значительные из литовских князей, которые имели уделы в Южной Руси, были лишены Витовтом своих владений, где они до того чувствовали себя как самостоятельные правители: их зависимость от великого князя литовского ограничивалась уплатой ежегодной “данины” и “послушанием”.

Именно в этом “послушании” отказал Витовту в 1393 году (как ранее его отцу Кейстуту) новгород-северский князь Димитрий Корибут Ольгердович, что и привело к военной конфронтации. Потерпев поражение от войск Витовта под Докудовом, Димитрий Корибут безуспешно искал помощи на Северщине и, наконец, вынужден был капитулировать. Его земли были конфискованы и переданы князю Феодору Любартовичу, у которого отобрали Волынь.

В последние годы XIV и до середины XV века вся власть в Великом княжестве Литовском сосредоточилась в руках великого князя, и с панами-радой он советовался лишь по своему желанию. На княжествах в Литве остались только мелкие князья, “послушные” Витовту, как отмечала летопись. Они дали начало княжеским и магнатским родам Чарторыйских, Четвертенских, Заславских, Вишневецких, Зборовских, Сангушков и других, которые, потеряв суверенитет, удовлетворялись положением знатных землевладельцев. Магнаты были освобождены от подсудности провинциальной администрации, и подлежали суду самого князя.

Ниже магнатов-панов стояла шляхта, которая жила на господарских землях, полученных за войсковую службу. На Побужье, Брестщине и Подляшье было развито мелкое шляхетское землевладение. Шляхта давала основную массу постоянного войска, которое всё время требовалось Литовскому княжеству, окружённому со всех сторон врагами. Даже вдовы, если получали по наследству имение, по вызову должны были выставлять вооружённых людей. За это правительство щедро наделяло шляхту разными привилегиями, которые освобождали её от податей и подчинённости местной администрации. Шляхта ещё не стала замкнутым сословием и в неё могли переходить те крестьяне и духовенство, которые готовы были сражаться с оружием в руках за великого князя и на княжеской службе заслужили особое отличие.

Ниже стояли бояре. Это были “службовцы”, которые выполняли разные повинности: развозили почту, выполняли “подорожную”, “путную” службу (“путные бояре”). Среди них было немало обедневших старых бояр, а также крестьян-смердов, бывших рабов. Ещё ниже стояли “панцирные” или “военные слуги”, которые также жили на землях, полученных от администрации. Они служили в войске персонально, не имея обязанности приводить своих людей.

С XIV века в армии Литвы начали применять порох. В 1394 году впервые во Львове появились пушки, но не собственного, а заграничного производства.

В 1394 году «Януш, князь мазовецкий, воздвиг на реке Нареве, на земле и в княжестве своего удела, новую крепость, которую назвал Злоторыей. И в то время, как для завершения постройки, чтобы произвести работы быстрее и лучше, он находился здесь со своими рыцарями, не боясь никаких вражеских козней, внезапно появляются граф Рудольф, командор Бальги, и Вальродер, командор Рейно, с большим числом людей, посланные магистром Пруссии, Конрадом фон Юнингеном. Как враги они нападают на рыцарей князя Януша, на самого князя и на тех, которые строили замок. И, овладев самим замком (который строился из дерева и не был ещё закончен), крестоносцы предают огню все его укрепления, князя же мазовецкого Януша сажают на кобылу и, связав ему под брюхом той кобылы ноги, хотя он настойчиво требовал назначения ему срока явки, вместе с прочими мазовецкими рыцарями, также связанными, отвозят, чтобы представить прусскому магистру Конраду фон Юнингену, не побоявшись нанести дерзкое и несправедливое оскорбление княжеской крови и правнуку Конрада [Мазовецкого], первого основателя Ордена. Им мало казалось приобрести земли Кульмскую и Прусскую, а также насильственно и вероломно овладеть Померанской землёй, они хотели распространить свою волю и власть и на мазовецкие области.

Владислав, король польский, узнав о пленении Януша, отправил послов к прусскому магистру и добился немедленного освобождения его, жалуясь магистру на нарушение вечного мира. И хотя король был раздражён пленением князя Януша, он всё же удержался от всякой войны с крестоносцами, которую многие жаждали повести против прусской гордыни в отмщение за столь великую и столь вопиющую обиду и нарушение союза».43

В этом же 1394 году прусский магистр оказал помощь прибывшему в Орден Свидригайло – мятежному младшему брату короля Ягелло. Вместе с князем Свидригайло немцы вторглись в земли Литвы, а затем взяли Витебск, где на стороне Свидригайло выступили горожане. Всё Витебское княжество перешло на сторону Свидригайло, по приказу которого Феодора Весну сбросили со стены замка. Ловчий сломал шею и умер. В Витебске вокняжился Свидригайло Кейстутович.

Разгневанный Ягелло прислал великому князю Витовту письмо с просьбой отомстить младшему брату за “обиду”. Витовт, не упуская возможности расправиться с ещё одним Ольгердовичем, взялся за поручение с особым рвением. На помощь Витовту пришёл полоцкий князь Скиргайло-Александр. Витебск был обречён. Первыми сдались Витовту друцкие князья. Попробовали сопротивляться оршанцы. Два дня они отбивали приступы войска Витовта, но затем сложили оружие. Четыре недели Витовт обстреливал из пушек витебский Нижний замок. Затем последовал штурм, в результате которого он пал. Свидригайло со своими сторонниками укрылся в Верхнем замке, где защищался до тех пор, пока не кончилась пища и настал голод. Тогда Свидригайло сдался и его под стражей отправили в Краков к Ягелло, который затем несколько лет продержал младшего брата при своём дворе в “почётном плену”.

Витовт со своими войсками несколько раз вступал с крестоносцами в сражения, но исход последних не принёс решительного преимущества ни одной из сторон. Польский король, посылая в подмогу Витовту рыцарей из Польши, сильно истощил свою казну, и взамен денежного довольствия ему пришлось пожаловать рыцарям, служившим в Литве, много земельных владений в королевстве Польском. В 1395 году король Ягелло пожаловал западную часть Подолии в держание “на полном княжеском праве” польскому пану Спытко из Мельштына.

Замышляя планы “великого княжения на всей Русской земле”, Витовт постоянно расстраивал систему опорных укреплений в Баре, Брацлаве, Звенигороде, Жванце, Черкасах и других городах. В 1395 году Витовт “захватил лестию” (то есть договорился полюбовно) всех смоленских князей и по договору с ними поставил в Смоленском княжестве своего наместника.

В 1395 году с Витовтом заключил взаимовыгодный договор бежавший в Литву из Золотой орды свергнутый хан Тохтамыш. Как утверждал летописец, Витовт предложил Тохтамышу: “Я посажу тебя в Орде на царство, а ты меня посади на Москве, на великом княжении на всей Русской земле”. Договорённость между Витовтом и Тохтамышем была, однако, трудно осуществима. Темир-Кутлуг, владевший теперь Золотой ордой, отнюдь не собирался уступать престол Тохтамышу и потребовал у Витовта выдачи беглеца. Витовт отказал.

В этом же 1395 году венгры предложили корону своего королевства Владиславу II Ягелло и Ядвиге, но те отказались, опасаясь международных осложнений.

В 1396 году в Пинске при помощи временного князя Турова, Пинска и Стародуба Сигизмунда (Зигмунта) Кейстутовича в память о своём крещении монахом-францисканцем был основан костёл францисканцев, ставший в будущем весьма известным. Тогда же Ягелло освободил от “почётного плена” при краковском дворе своего младшего брата, но так и не дал ему никакой волости. Поэтому, получив свободу, Свидригайло опять решил попытаться добыть себе Витебск при помощи крестоносцев и пришёл с ними из Ливонии к городу. Горожане, будучи православными, любили своего мятежного и неспокойного князя, хотя он и был католиком, за его “великодушную натуру”, и вновь открыли перед Свидригайло замковые ворота.

Витовт вновь повёл своё войско на Витебск. И опять горожане отчаянно оборонялись. После 30-дневной осады штурмом был взят Нижний замок. Его защитники отступили в Верхний. Там собралось так много народа, что Свидригайло решил вывести часть людей из замка. Но пока люди выходили, воины Витовта неожиданно атаковали их и ворвались в открытые ворота. После этого Витовт приказал казнить захваченных сподвижников Свидригайло, а его самого в кандалах направил в Краков.

На этот раз Ягелло, чтобы “утихомирить” брата, решил дать ему в удел Новгород-Северский и Восточную Подолию. Свидригайло взамен поклялся в верности королю и великому князю Витовту.

Несмотря на то, что Литва формально уже 10 лет как стала католической страной, на самом деле её жители в массе своей придерживались прежней православной веры. В 1397 году великий магистр Тевтонского ордена Конрад перед всеми европейскими дворами свидетельствовал, что в Литве не заметно успехов латинства, потому что “литовцы больше обращаются в русскую веру”.

В 1398 году королева Ядвига прислала Витовту письмо, в котором утверждала, что её муж Ягелло отдал ей Великое княжество на века, вследствие чего она имеет право на ежегодную дань от него. В ответ Витовт созвал в Вильно на острове Салин большой сейм, состоявший из литовской знати, который должен был закрепить великокняжеские усилия, направленные на укрепление государственной независимости Великого княжества Литовского. Из сторонников великого князя на сейме присутствовали, в частности, Михаил Заславский, Александр Стародубский, Иван Гольшанский, Иван Друцкий и Юрий Пинский. Пинский князь Юрий Васильевич, получивший в наследство от отца кличку Нос, был весьма неспокойным и воинствующим правителем, но всё время держал сторону Витовта. На сейм прибыло и множество иностранных представителей. Князьям Витовт предложил дать ответ: считают ли они себя подданными польской Короны в такой степени, что обязаны платить дань королеве Ядвиге? Все единогласно ответили: “Мы не подданные Польши ни под каким видом, мы всегда были вольны, наши предки никогда не платили дани полякам, не будем и мы платить им, останемся при нашей прежней вольности”. После такого ответа договор 1392 года с Польшей оказался фактически разорван. Тогда же, на этом Салинском сейме, литовско-русские князья и бояре провозгласили Витовта королём. В городе Речица, который принадлежал Витовту, в конце XIV века великий литовский князь построил укреплённый замок “из соснового дерева”.

Интересны наблюдения иностранца, прибывшего тогда на сейм в Вильно. По свидетельству тевтонского посла Конрада Кибурга, сам Витовт и весь его двор говорили исключительно по-русски. Но ведь даже в Жемайтии тогда правили русские бояре, а жемайтским войском командовал православный князь Юрий Пинский.

Конрад Кибург писал также: «Великий князь много работает, сам занимается управлением края и желает знать обо всём; бывая на частых аудиенциях, мы сами видели его удивительную деятельность: разговаривая с нами о делах, он в то же время слушал чтение разных докладов и давал решения. Народ имеет свободный к нему доступ, но всякий, желающий к нему приблизиться, допрашивается предварительно особо для того назначенным дворянином, и после того просьба, имеющая быть поданною к монарху, или кратко излагается на бумаге, или проситель сам идёт с помянутым дворянином и устно передаёт её великому князю. Каждый день мы видели очень много людей, приходящих с просьбами или приезжающих из отдалённых местностей с какими-то поручениями.

Трудно понять, как достаёт ему времени на столько занятий. Каждый день великий князь слушает литургию, после которой до обеда работает в своём кабинете, обедает скоро и после того некоторое время, тоже недолго, остаётся в своём семействе или забавляется выходками своих придворных шутов. Потом верхом на лошади он едет осматривать постройку дома или корабля или что-нибудь, привлекающее его внимание.

Грозен он только в военное время, но вообще полон доброты и справедливости, умеет карать и миловать. Мало спит, мало смеётся, более холоден и рассудителен, нежели пылок; хорошее или дурное известие получает он, лицо его остаётся бесстрастным».

Через давшего такое описание посла великий князь Витовт заключил договор о союзе с Орденом, при заключении которого одним из великокняжеских свидетелей и приближённых был пинский князь Юрий Васильевич Нос. Но, поскольку имени “Юрий” православная церковь не допускала и в святцах оно отсутствовало, ему соответствовало церковное имя “Георгий”. Под этим последним именем и сохранились некоторые исторические сообщения о пинском князе.

Сохранились грамоты великого князя Витовта, написанные на старонемецком языке. В одной из них великий князь сам называет язык, на котором он писал своё предыдущее послание – “русский”. Попутно можно отметить мягкость, как теперь принято говорить, корректность письменной речи Витовта. Несмотря на могущество великого князя, письма, написанные им, предельно вежливы и дипломатичны. Во время подготовки давно задуманного похода на татар Витовт хотел получить кредит у купцов города Риги для закупки сукна на свою армию. В ответ на отказ рижан князь просто ограничил им торговлю с Полоцком. Но своё решение он изложил в таких любезных выражениях, что у читающего княжеское письмо невольно возникает чувство досады на поступок рижских купцов. Ещё один интересный документ – торговый договор между Полоцком и Ригой, подписанный Витовтом от имени полочан. Поражает в нём степень компетентности представителей обеих договаривающихся сторон.

Тогда же великий князь Витовт, используя благоприятную для себя ситуацию, договорился с ханом Тохтамышем о прекращении выплаты дани с киевской и подольской земель. Тохтамыш своим ярлыком уступил “украинные земли” литовскому государю. Однако и после этого Литва вынуждена была временами откупаться выплатой “упоминок”.

Несмотря на свою славу и известность, Киев в это время был небольшим городом. Немногочисленные жители занимались привычным ремеслом и торговлей в некогда могучей столице древней Руси. Но весной 1399 года город преобразился. Маленький, измученный ордынскими набегами Киев всего за несколько недель превратился в огромный, многотысячный и многоязычный лагерь. В нём слышалась речь славян и немцев, литовцев, поляков, венгров...

Вдохновлённые победой русских на Куликовом поле, сюда сходились воинские дружины со всей Восточной и Центральной Европы. Блестели на солнце железные латы, слышалось ржание огромных конских табунов, утолявших жажду у берегов Славутича; воины точили мечи. Здесь собрались войска из многих европейских государств и княжеств. Но, несмотря на присутствие многих иностранцев, огромная армия состояла в основном из литовских полков.

Армия великого князя Витовта выступила из Киева в восточном направлении 18 мая. Возглавляли её князья Андрей Ольгердович Полоцкий, только что выпущенный из тюремного заключения, Димитрий Ольгердович Брянский, он же Трубчевский, Иван Борисович Киевский, Глеб Святославович Смоленский, Димитрий Данилович Острожский, брат польского короля Свидригайло и многие другие князья и воеводы. Главнокомандующим был сам Витовт. Рядом с ним находился хан Тохтамыш. Участвовали в походе около ста тяжеловооружённых рыцарей-крестоносцев, вооружённых копьями, которые пришли к Витовту из Ордена. С каждым крестоносцем шло несколько оруженосцев, вооружённых не хуже рыцарей. Пришли поляки в количестве 400 рыцарей. В основном это были мазовшане, так как из других польских земель подмога не пришла по причине противодействия этому королевы Ядвиги, не желавшей помогать Витовту, усиления которого она опасалась. Но большинство воинов составляли бояре, собравшиеся со всех земель Великого княжества Литовского. Скорее всего, в составе войска Витовта находился отец Домана и, не исключено, кто-то из братьев. Сам Домаш в этом походе не участвовал, иначе на нём пресеклась бы линия его потомков.

Великий литовский князь Витовт вёл силу, “великую зело”; одних князей с ним было пятьдесят. А ведь в знаменитой Куликовской битве принимало участие всего 12 удельных князей с боевыми дружинами! Кроме кавалерии и пехотинцев войско имело на вооружении и артиллерию, не так давно появившуюся в Европе. Орудия были довольно внушительные, хотя и стреляли каменными ядрами.

8 августа силы объединённого войска встретились на довольно большой и рыбной реке Ворскле с армией золотоордынского хана Темир-Кутлуга. «Навстречу Витовту и Тохтамышу вышел сам Темир-Кутлуг с небольшим татарским отрядом. Витовт потребовал безоговорочной капитуляции: у него было около 100 тысяч человек. Темир-Кутлуг постарался оттянуть начало битвы, поскольку ожидал, когда к нему на помощь подойдёт из причерноморских степей мурза Едигей, и вступил с Витовтом в переговоры. Литовский князь предъявил Темир-Кутлугу требование, согласие на которое по этикету XIV столетия означало полное подчинение: чеканку ордынской монеты с его, Витовта, изображением, – обосновывая необходимость такого шага тем, что он много старше Темир-Кутлуга.

“Рассматривая” требования Литвы, татары выиграли время, и подошедший с войском Едигей тоже получил возможность принять участие в “переговорах”. Умный мурза ехидно заявил литовцу следующее: “Я понимаю, славный князь, ты старше нашего законного хана Темир-Кутлуга, но ты младше меня, и если уж судить по старшинству, то это ты должен чеканить деньги с моей печатью”. Взбешённый Витовт прервал переговоры».68 Соединённое войско двух татарских армий было теперь более многочисленным, чем христианское. Более благоразумные полководцы из стана Витовта, во главе которых стоял Спытко из Мельштына, советовали заключить мир с татарами, но это было уже невозможно.

Ранним утром 12 августа началась битва. Перед сражением войско Витовта запело литовский гимн “Богородица”. (Этот гимн, иначе называвшийся “Песнь о велебной девице панне Марии”, был написан неизвестным автором XIII – XIV веков и основывался на мелодии, близкой к народной песне. “Богородицу” распевали перед битвами войска Великого княжества Литовского, а также на государственных церемониях и празднествах).

После исполнения гимна армия Витовта переправилась через реку Ворсклу и атаковала татарское войско. Сначала, казалось, успех был на стороне объединённого войска. Едигей выставил против многочисленного врага свой небольшой отряд и начал медленное отступление.

Правда, существуют ещё две версии начала битвы. По одной из них – татары атаковали первыми и поначалу христиане и магометане сражались с равным успехом. По другой – 12 августа 1399 года, ночью, к татарам скрытно подошло подкрепление, и они сразу начали атаку. Расслабленное пятидневным стоянием на месте, литовское войско не смогло оказать организованное сопротивление, и ночная битва превратилась в резню.

Войско Витовта, в котором было много рыцарей, отличалось от татарского войска крайне низкой дисциплиной. Воинская дисциплина была даже не просто слабым местом европейских рыцарей – её у рыцарей вообще не было! Каждый рыцарь – это индивидуальный воин, занимающий подчас очень высокое положение в обществе, а потому и обладающий острым чувством собственной значимости и достоинства.

В своём военном мастерстве рыцарь может быть равен или даже превосходить своего сеньора, а по знатности и древности рода может превосходить даже великих князей. Поэтому исполнение приказа для рыцаря – покушение на его честь, почти оскорбление. В бой такие рыцари кидались сломя голову, забыв о строе, не обращая внимания на приказы командиров и порой топча своими конями собственных же пеших воинов. Какие могли быть приказы для рыцаря? Рыцарям не приказывали, а лишь вежливо предлагали держать строй. На фоне скованных жёсткой дисциплиной татарских отрядов рыцарская кавалерия выглядела коллективом самостоятельных воинов, которые могли одерживать победы только за счёт отличной военной выучки, отличного вооружения и фанатичной храбрости.

Однако вскоре ордынцы своей массой стали подавлять христиан. Артиллерия мало помогала литовцам, потому что артиллерийский огонь по разбросанным целям был малоэффективен: ядра наносили лишь случайный ущерб. К тому же литвины ещё плохо умели управляться со своими пушками. Тем временем Темир-Кутлуг со своим отрядом совершил глубокий обход, оказался в тылу войск Витовта и, ударив литовцам в спину, вызвал панику. В этом бою князь Свидригайло отличился смелостью и даже смертельно ранил хана Темир-Кутлуга. Но это уже не помогло христианам. Тохтамыш первый оставил поле сражения и увёл своё войско вдоль южнорусской границы в Сибирь. За ним бежал Витовт с князьями Сигизмундом и Свидригайло, с литовскими боярами и польскими панами. «Бежали все: и поляки, и немецкие крестоносцы, и белорусские ратники, и сами доблестные литовцы. Они беспорядочно отступали почти 600 вёрст, до самого города Луцка, где надеялись найти спасение. Татары настигали и рубили беглецов, сами почти не неся потерь.

Войско Витовта, по-европейски оснащённое, не сумело противостоять татарам, опиравшимся не на технику, а на подготовку воинов и хорошее командование, то есть на личные качества людей. Европейское войско погибло».68 Из 50 князей, бывших в войске Витовта, 20 погибло. Если верить показаниям поляков в жалобе против Ордена, представленной через 15 лет на Констанцском соборе, то в битве на Ворскле погибло три четверти литовского войска. Из тяжеловооружённых крестоносцев пало около 10 рыцарей. Впрочем, победа эта недёшево досталась и татарам, которые потеряли много людей. Поле битвы длительное время представляло жуткую картину: останки погибших не были похоронены, животные и птицы пировали, растаскивая кости убитых людей и коней.

Преследуя отряд спасшегося Витовта и разоряя всё на своём пути, татары быстро подошли к Киеву, с которого, чтобы не разорять его, был взят огромный выкуп.

В бою с татарами погибли наилучшие формирования Литвы. Практически все пешие воины пали на поле брани. О количестве их можно только гадать. Почти все оруженосцы, пришедшие со своими князьями из Пинщины, остались лежать на поле брани без погребения – их тела растаскивали вороны и дикие звери. Среди погибших были и двое из братьев пинского князя Юрия Носа – пинский же князь Михайло Васильевич и туровский князь Семён Васильевич. Наверняка и семья Домана понесла тогда столь обычную по тем временам утрату.

Известный польский историк П. Боравский утверждает, что битва на Ворскле была крупнейшей в ХIV веке! Тут, по словам другого польского историка – Л. Колянковского, “в потоках крови потонули мечты Ягелло и Витовта об объединении в границах Литовского государства всей Руси, всей Восточной Европы”. Самый большой выигрыш от битвы на Ворскле получила Москва. Поражение Витовта спасло её от угрозы поглощения Великим княжеством Литовским. Наступательное движение Литвы на восток было остановлено.

Из-за потери почти всех своих войск князь Витовт был вынужден искать возможности воссоздания армии. Если по привилею короля Ягелло 1387 года военные слуги лишь отделялись в правовом статусе от остальных крестьян, то теперь Витовт стал проводить политику наделения их земельными участками с жившими на них крестьянами, за счёт труда которых новые землевладельцы могли приобретать для себя коня, оружие и прочее военное снаряжение и заменить собой отряды погибших рыцарей. Скорее всего, именно в это время значительная часть крестьянства, которая отбывала свои повинности в качестве “военных слуг” (бояр-слуг) при князьях и рыцарях, стала переводиться в разряд мелких феодалов, зависимых лишь от великого князя – в разряд бояр-шляхты. Для этого Витовт по примеру недавних пожалований, которые делали Ягелло и Скиргайло, жаловал им крестьян. Для того, чтобы стать боярином-шляхтичем, достаточно было получить во владение хоть одного подданного.

Воины-бояре получали землю на условиях несения конной службы в войске и могли передавать свои наделы по наследству с условием взятия на себя наследниками таких же обязательств по несению военных обязанностей. Назывался такой надел “выслуженным имением”. Правда, в имущественном и социальном отношении феодалы-бояре были неравны. Верхушка их владела вотчинами, имела права частной собственности на землю, а остальная распоряжалась удельными землями, то есть пользовалась землёй лишь на условиях выполнения войсковой повинности. Ранее все феодалы княжества назывались боярами, и лишь с этого времени под польским влиянием появился термин “шляхта”. Название “бояре” после этого сохранилось только для лиц, находившихся на службе князя или пана в качестве вассалов. А та шляхта, что не находилась на службе, чаще называлась “земяне”, то есть помещики-землевладельцы. Бояре и военные слуги имели право переменить своего господина, но это влекло за собой потерю прав на земельный участок, и потому случалось такое крайне редко.

У молодого оруженосца Домана появилась возможность стать хоть мелким, но рыцарем и он был всецело предан великому князю Витовту, благодаря которому он им и стал. Молодость редко думает об опасностях, связанных с военной удачей, а тем более не думал о них бесстрашный, выросший на свободе, уверенный в своих силах Доман. Всякая нечисть и нежить гораздо больше могла его напугать, чем сражение с таким же как он сам человеком. Да и не слишком менялось положение бывшего военного слуги, который и прежде должен был принимать участие в войнах, только раньше он не имел своего имения и средств на хорошее вооружение. Теперь же Доман, получивший где-то в округе Пинска во владение дворище, стал профессиональным воином – боярином-шляхтичем. На полученном Доманом земельном участке с крестьянами стояло село. Со временем за этим поселением должно было закрепиться название по имени владельца. Может, это было западнее Пинска, где на расстоянии менее часа, если скакать на коне, выросла деревушка Домашичи (Домашицы, Доманичи), может, это была гораздо более отдалённая на север-запад-север от Пинска деревня Доманово, может, расположенная гораздо восточнее Пинска деревня Домановичи, а может и ещё где-то, но до наших дней не дожившая.

В то же время, наряду с воинами-боярами в Литве существовал слой других мелких феодалов, которые назывались земянами, но в военном отношении они считались менее ценными, чем бояре, воинами. «Земяне по происхождению и способу жизни были ближайшими к общественным низам и составляли промежуточный слой между крестьянством и аристократической верхушкой военно-служилой социальной группы».1

В Пинском княжестве правил удельный князь Юрий Васильевич Наримунтович Нос, но, поскольку верховным собственником земли в Литве являлся великий князь, Доман считался боярином господарским, то есть был вассалом великого князя Витовта. При этом Доман служил великому князю в составе пинской хоругви, которую возглавлял пинский князь.

*  *  *

От Домана начался отсчёт существования боярско-шляхетского рода Домановичей. В науке такие фамилии называются патронимическими. Патронимы – это очень древние слова и встречаются даже в списке русских послов 945 года, включённом в Лаврентьевскую летопись. Основные источники их происхождения – это имя или прозвище отца или ещё более далёкого предка. Первоначально патронимы были такой категорией, которая просто совмещала в себе и отчество, и фамилию в более позднем их понимании. Только в течение XV века были отработаны формы именования людей, сменившие прежнее часто произвольное прозывание на нечто более устойчивое и соответствующее понятию “фамилия”. Хотя это вовсе не означает, что именно тогда уже такие фамилии появились у представителей всех слоёв общества.

Известный русский историк XIX века Е.П. Карнович провёл довольно подробное и интересное исследование о происхождении такого понятия, как родовое прозвание или фамилия. Ниже я привожу те места из его работы, которые имеют непосредственное отношение к нашей теме.

«Введение у какого-нибудь народа фамильных или родовых прозваний свидетельствует прежде всего о водворении среди него гражданственности. Это один из наиболее заметных её признаков. В простом, несложном быту не встречается необходимости в таком способе определения каждой личности по её роду. Там довольствуются только прозванием, кому-либо лично присвоенным, без наследственного перехода родового прозвища. В той среде, где нет у человека особых прав, гражданских или имущественных, он может прожить весь свой век под одним лишь личным своим именем или особым прозванием.

У нынешних европейских народов фамильные прозвания стали являться по мере развития среди них гражданственности, но чрезвычайно редко упрочивались окончательно за тем или другим родом, меняясь обыкновенно в нисходящих поколениях, так что об общем родоначалии и родственных по мужскому колену связях свидетельствовали в большей части случаев не фамильные прозвания, но предания, родословные росписи, гербы и переходы земельных владений по наследственному праву, по занятиям.

На феодальном Западе первые родовые прозвания показались среди дворянства ещё в X веке, но и там они сперва не упрочивались за потомками тех, кто их носил или впервые, или наследственно. Названия эти заимствовались, в силу склада тамошней политической жизни, преимущественно от названий тех наследственных или пожалованных поместий, которыми владел родоначальник, и изменялись по временам в той или другой отрасли его потомства, в зависимости от названия новых поместий, приобретаемых позднейшими членами этих отраслей, или вследствие пожалования каких-либо почётных дворянских титулов. Так, например, знаменитая французская фамилия Монморанси разделилась на многие отрасли под особыми родовыми прозваниями: де Невиль, де Горн, де Фоссе, де Лорен, де Бутвилль, де Монлери и так далее. То же самое представлялось в Германии, Италии, Англии.

В Польше, где под влиянием Запада привились, хотя и слабо, феодальные понятия, фамильные прозвания заимствовались первоначально, – как это было и на Руси, – от личных прозвищ отца, деда или кого-нибудь из предков, но потом стали заимствоваться и от имени земельных владений: городов, местечек, сёл, деревень и рек».5

В древней Руси обращение собственного имени или личного прозвища в родовое обыкновенно совершалось придачей к первому окончания “ич”. Этим окончанием обозначались в летописях целые княжеские роды: Ольговичи или Олеговичи, Ростиславичи, Мстиславичи, Изяславичи, Рогволдовичи.

На территории Великого княжества Литовского были свои особенности в образовании всего комплекса родовых имён. «Среди шляхетских фамилий можно выделить три основные группы: с суффиксом “ич”, “вич”, – это так называемые патронимичные (по отцу). Например, Блажевич (от Блажея)... Фамилии на “ски” [ский] – также патронимичные либо топонимичные: Андриевски (от Андрея)... Достоевски (из Достоева). Наконец, фамилии-названия, формой и звучанием очень древние, возможно ещё с родоплеменных времён, тотемного характера. Например, Жук и Пац (Крыса), Орёл и Жаба... К этой группе можно добавить более поздние, однако также древние фамилии-имена типа Яцко, Костюшко...».41 Для примера появления фамилий можно привести династию великих литовских князей, по своему предку Гедимину ставших называться Гедиминовичами. А один из князей этой династии, носивший личное имя Ягелло, став польским королём, дал начало новой династии, именовавшейся теперь Ягеллонами. Историками установлено, что некоторое число названий деревень Пинщины произошло от имён, кличек и фамилий. И название села Домашичи относится именно к таковым.

*  *  *

Поражение Витовта на Ворскле серьёзно сказалось на государственности Литовской Руси. Западная Подолия в результате гибели в сражении её владетеля пана Спытка из Мельштына вновь возвратилась к Ягелло.

Однако это поражение не остановило успехов Витовта на востоке, и дипломатическим путём он достиг того, чего не мог добиться вооружённой силой. В 1399 году умерла королева Ядвига и король Ягелло почувствовал себя неуверенно на польском престоле. Ему теперь было не до вмешательства в дела соседней Литвы. В то же время, несмотря на страшный разгром, Витовт не перестал вмешиваться в дела Золотой орды: принимал участие в смене ханов, выдвигал своих кандидатов. Распад Золотой орды создал весьма благоприятные для Литовского государства условия. Витовт поддержал основателя Крымского ханства Хаджи-Гирея, а татары отказались в пользу Великого княжества от “исторических прав” на русские земли. Об этом сохранилась выданная Витовту грамота сына Хаджи-Гирея – Менгли-Гирея, – однако, возможно, что в её основе лежала грамота ещё Тохтамыша.

Это развязало Витовту руки, и он начал строить крепости в степи – Каравул над средним Днестром, Белгород и Черногород над Днепром, Хаджибей, где позднее была построена Одесса. Крепости строились большими человеческими силами – там трудилось по 10 – 12 тысяч крестьян с 400 подводами. Возле крепостей Витовт селил бояр с обязанностью нести войсковую службу, татар и других поселенцев. Под охраной крепостей возникли сёла. Хаджибей стал большим портом, откуда вывозили товары в Византию. Таким образом, при Витовте Великое княжество Литовское вновь завладело Черноморским побережьем. Витовт, продолжая политику галицко-владимирского князя Даниила и его наследников, приглашал на новые земли немецких колонистов и жаловал им “магдебургское право”. Города Великого княжества Литовского расцветали.

В конце 1400 года под угрозой расправы вожди жемайтов были вынуждены дать тевтонам заложников. В январе 1401 года в Мариенбурге крестоносцы устроили показательное крещение пленников.

Вскоре Яґелло предложил Витовту компромисс и приехал в Литву. В январе 1401 года в Вильно собрался съезд знатных литовских панов, однако с земель, непосредственно принадлежавших Витовту, князья-феодалы участия в съезде не приняли. По договору, заключённому 18 января 1401 года в Вильно, и написанному в двух привилеях, Витовт вновь признавался лишь пожизненным правителем Литвы, носившим титул великого князя.

В одной грамоте, подписанной Витовтом, он обещал верность Ягелло и Короне Польской и указывал, что после его смерти великокняжеская власть и земли возвращаются Ягелло. В другой грамоте «прелаты, бароны, шляхтичи и земяне» поручались, что все земли после смерти Витовта вернутся Ягелло и Короне, и что они изберут другого господаря, однако предупреждали, что, в случае бездетности Ягелло, после его смерти польские паны не могут избрать короля без ведома Витовта. Таким образом, этот компромисс, который его польские участники рассматривали как триумф, по сути им не был, – он подчёркивал, что вся Кревская уния ограничивалась личностью Ягелло. Наследники его не упоминаются.

Имеет значение то, что Витовт рассматривал себя как великого князя не по милости Ягелло, а на основании избрания народом, очевидно, имея ввиду совещание на острове Салин. Польская дипломатия напрасно предпринимала усилия к тому, чтобы рассматривать договор 1401 года так, что Витовт является лишь наместником Ягелло. Он отбивал эти попытки, ссылаясь на избрание. Другим, кроме великого князя, источником центральной власти в Литве были паны-рада. Раньше в радах принимали участие Гедиминовичи, бояре, представители администрации и горожане, однако решающий голос имели только Гедиминовичи. Но с 1401 года право голоса получают также князья, находящиеся на службе, и поместная аристократия (магнаты), на которую опирается Витовт. Однако рада ещё не была государственным установлением, и великий князь не был обязан слушать её советы.

В марте 1401 года в Жемайтии началось восстание против тевтонов. Витовт поддержал его, и потому оно продлилось до 1404 года.

В 1401 году, «так как между великим князем литовским Александром-Витовтом и крестоносцами Пруссии и Ливонии возникли новые раздоры, магистр ливонский [Конрад фон Фитингхоф], вторгнувшись с войском как враг в Литву, начал всячески её опустошать. Великий князь литовский Александр-Витовт не решался оказать сопротивления, зная, что его силы слабее, а его подданные неустойчивы и ненадёжны. Однако он держал наготове своих рыцарей и воинов, приказав им собраться в Вильно. Но когда ливонцы, произведя опустошения, не опасаясь врага, возвращались из Литвы домой, Александр, великий князь литовский, пополнив свои силы рыцарями, присланными на помощь королём польским Владиславом, стал преследовать их. При этом князь так умело скрывался, что, обманывая всех их дозорных, шёл прямо по следам врага и занимал на следующий день их вчерашние стоянки, где находил ещё горящие очаги и остатки сена и овса.

Когда ливонское войско достигло своей земли, и рыцари поспешили разойтись по домам, чтобы повидать жён и детей, великий князь литовский Александр, вступив в Ливонию, после опустошения многих ливонских селений и городов убийствами, грабежами и пожарами, захватывает укреплённый город Двину. Предоставив город в добычу своим рыцарям, он идёт на приступ крепости, куда сбежалось много горожан. Хотя захватить крепость представлялось делом трудным и опасным, но князь овладевает ею, так как крестоносцы и охранявшие её рыцари сдались и вышли с крестным ходом, неся святые дары, чтобы князь не проявил к ним жестокости. Войско Витовта обогатилось захваченной добычей, ибо там было собрано много разного добра.

Витовт же из опасения быть застигнутым вражеским войском, предав замок и город огню, невредимо и благополучно возвратился в Литву».43

«В лето [1401 года] князь Юрий Святославич и князь Олег Рязанский пришли с войском к Смоленску. А в то время [в Смоленске] был мятеж и несогласие: некоторые хотели Витовта, а другие – князя Юрия, отчича. Князь же Юрий связался со смольнянами, и они его приняли и город ему отворили. А князь Роман Брянский был здесь же, и Смоленск был заложен ему Витовтом, и они самого его убили, а княгиню и детей его отпустили, а наместников Витовта захватили, а бояр, которые не хотели отчича князя Юрия, смольняне или брянцы всех изрубили. И князь великий Витовт, услышав о том, соединился с братом своим, королём польским Ягайлом Владиславом, и в ту же осень со всеми войсками своими пришли к Смоленску и князя Юрия Святославича и Олега Рязанского из Смоленска изгнали, и городом Смоленском и всей землёй овладели, и, утвердив и укрепив всех людей в Смоленске, пошли обратно в Литву.

И, возвращаясь обратно, приехали в Друцк и были там на обеде у князя Семёна Дмитриевича Друцкого. А у короля Ягайла умерла уже третья жена, не дав потомства; и увидел он у князя Семёна двух его красивых племянниц, старшую из них звали Василиса по прозванию Белуха, а другую – Софья. И просил Ягайло Витовта, говоря ему так: “Было у меня уже три жены, две польки, а третья немка, а потомства они не оставили. А теперь прошу тебя, высватай мне в жёны у князя Семёна младшую племянницу Софью, она из рода русского и может быть Бог даст мне потомство”. И когда начал князь Витовт говорить о том князю Семёну, князь Семён сказал так: “Государь, великий князь Витовт! Король Ягайло, брат твой – коронованный и великий государь и не могло бы быть лучше моей племяннице, как за его милость выйти замуж, однако же не годится мне позорить старшую сестру её, выдавать младшую раньше старшей, и поэтому пускай бы его милость взял старшую”. И когда князь великий Витовт сообщил это королю Ягайло, тот сказал: “Сам знаю, что старшая красивее, но у неё усики, а это означает, что она девка крепкая, а я человек старый и не смею на неё покуситься”.

После этого князь великий Витовт, размыслив с князем Семёном, позвали к себе князя Ивана Владимировича Бельского, своего племянника, и посватали за него ту старшую сестру Василису Белуху, а Софью обручили с королём Ягайлом. А были те племянницы князя Семёна дочери князя Андрея Ольгимонтовича Гольшанского. И затем король Ягайло прислал из Польши знаменитых панов, которые, забрав княжну Софью, отвезли к нему в Краков; он же устроил знаменитую свадьбу, взял её в жёны и короновал её».69

Таким образом, король Ягелло на этот раз породнился с древним родом князей Гольшанских, ведущих начало от легендарного великокняжеского литовского рода Довспрунгов, получивших новое родовое имя по одному из предков по имени Гольша. (По другим данным, Ягелло взял в жёны Анну Циллейскую, родом из Штирии).

Во время королевской свадьбы Свидригайло, переодевшись купцом, опять убежал из Подолии. На этот раз – прямиком в Пруссию. Здесь 2 марта он заключил договор с крестоносцами. В своих обещаниях Ордену Свидригайло не скупился, только бы получить помощь: он отдавал немцам Жемайтию и Полоцкую землю, если те помогут стать ему великим князем.

В 1402 году венгры опять предложили свою корону Владиславу II Ягелло, и к такому же предложению присоединились теперь чехи. Ягелло опять отказался по тем же причинам – нежелание сталкиваться с другими претендентами.

В 1402 году, очевидно из-за волкулаков, произошло солнечное затмение. Историк сообщал: «Лета, седьмого июля, погибло солнце и скрыло свои лучи. Солнце ушло в третьем часу, когда поют обедню, и появились, как ночью, звёзды и светили три часа. А после этого знамения с великим князем Витовтом произошло так. Великий князь находился в дружбе со своим зятем великим князем Василием Дмитриевичем Московским, и случилось так: московские люди пришли под Путивль и погромили на Тихой Сосне Витовтовых севруков, взяли у них два бобра и три кади мёда. И он посылал к великому князю московскому, чтобы тот приказал разыскать виновных и казнить их, а ущерб возместить севрукам. А великий князь московский на это не обратил внимания. И тогда великий князь Витовт, не желая терпеть этого, собрал свои войска и пошёл против великого князя московского, мстя ему за свои обиды, и много пожёг и повоевал и попленил около рек Угры и Оки.

Затем великий князь Витовт отправил своих послов в Великий Новгород и Псков, чтобы там признали его своим государем и давали бы ему выход. Но новгородцы и псковичи не обратили на тех послов внимания и выход давать не хотели. И князь великий Витовт собрался со всеми своими силами и пошёл на землю Новгородскую и стал под городом Порховом, и стоял под Порховом шесть месяцев и, не добыв города, пошёл по земле Новгородской и Псковской, казня, сжигая и пленя».

В 1403 году около праздника святой Доротеи (28 марта) прусский магистр Конрад фон Юнинген и крестоносцы, собрав 40-тысячное войско из собственных и иноземных рыцарей, вторглись в литовские земли, имея в своей свите Болеслава-Свидригайло. Мятежный князь, которому крестоносцы пообещали помочь стать великим князем литовским, сильно рассчитывал на поддержку размещённых в подольских замках охранных отрядов поляков и русских. Ведь когда после его бегства в Пруссию король Владислав-Ягелло потребовал возвращения замков Восточной Подолии, русские и польские начальники их ответили ему открытым мятежом. Но самая большая надежда у Свидригайло была на помощь своих сторонников в столице Великого княжества, организовавших заговор против Витовта. Однако великому князю стало известно об этом и заговорщики были схвачены и казнены.

Провал заговора и неудачный опыт предыдущих штурмов виленских замков не оставлял никаких надежд на взятие города. Поэтому магистр Конрад фон Юнинген обошёл столицу и разграбил мирные поселения Ошмянского края.

«Уступая врагам по силе, и не уверенный в преданности своих людей, князь Витовт больше наблюдал из Виленского замка и терпел вторжение, чем противодействовал ему; крестоносцы сначала приходят к замку Меречу и, после взятия и сожжения его, сбившись с пути, сворачивают на Троки (тогда как все думали, что они идут на Гродно). Затем, задержавшись на одну ночь у пруда Дауген, они направляют путь к Заменикам и там два днястоят станом. Оттуда они приходят к местечку Олава, в одной миле от Трок. И хотя князем Витовтом овладело сильное опасение, что они из Олавы направятся осаждать замок Троки, однако крестоносцы, оставив этот замок вправо, проходят к селению Штейгвик, расположенному на реке Страве.

Отсюда через Седмилишки, Стоклишки и Неровена, опустошая огнём и грабежом все места, по которым шли и каких только могли достигнуть, за семь переходов они достигают реки Немана. Легко переправившись через него (ибо река была скована льдом), крестоносцы возвращаются близ Рагнеты в свои земли, уводя с собой из Литвы тысячу душ пленных обоего пола; последние, однако, были отпущены по настоянию князя Витовта, поручившегося за них, что они явятся в срок для назначения им выкупа; но и князь Витовт освободил из неволи такое же и ещё большее число пленных из прусских земель по просьбе магистра и под его поручительство. Однако, когда прусское войско вышло из литовских земель, новое войско ливонского магистра неожиданно вторглось в Литву и, учинив много грабежей, пожаров и другого разорения, на следующий день после праздника святой Агнеты со множеством захваченных в плен людей вернулось».43

После возвращения из похода Свидригайло получил от Ордена замок Бислак, где начинает принимать своих сторонников из Великого княжества Литовского.

Чтобы прекратить разорение литовских земель, которое до сих пор совершал Болеслав-Свидригайло, король польский Владислав через посланных к этому князю гонцов вызывает его из Пруссии. Король уплачивает большие суммы за долги, в которые князь вошёл, находясь в Пруссии; затем назначает на его содержание Подольскую землю, выкупленную у вдовы Спытка из Мелштына, Елизаветы, и сыновей покойного, Яна и Спытка, за пять тысяч широких чешских грошей, а также Зыдачовскую землю и уезды Стрый, Шидлов, Стобницу, Другню, Усьце; кроме того, даёт тысячу четыреста марок в год с королевских соляных копей. Свидригайло вновь примирился с братьями и, отправившись в Вильно, получил от Витовта Северскую землю.

В том же 1403 году «Витовт пошёл под города псковские и взял города псковские – Велиж, Красный город, и псковичи, не желая, чтобы он больше землю их разорял, прислали своих послов к великому князю Витовту с тем, чтобы он был у них государем, намереваясь быть у него в послушании и выход ему давать каждый год, и наместника его принять к себе. И князь великий посадил наместником у них князя Юрия Пинского, по прозванию Нос, а сам со всеми силами пошёл к Новгороду. И князь Витовт поставил у них наместником своего шурина князя Семёна Гольшанского, по прозванию Лютый».69

В 1404 году король Владислав-Ягелло, Александр-Витовт и магистр Пруссии встретились в Рацёнже, где решили отдать одну из земель Литвы – Жмудь (иначе Жемайтию, Самагиттию. – А.Д.) – крестоносцам, а захваченную ранее крестоносцами Добжинскую землю выкупить у них за 40 тысяч флоринов.

Трудно решить, считать ли привилегией или тяжёлой повинностью, присвоенной королям, обычай, по которому монархи, несмотря на истинные отношения друг к другу, в сношениях между собой должны подчинять свои чувства и речи самому строгому этикету. Это правило предписывает им такую сдержанность, что она, пожалуй, могла бы быть названа величайшим притворством, если бы всем не было известно, что взаимные любезности

– простое соблюдение установленного церемониала. А стоит государю преступить строгие границы этикета и выказать более или менее открыто хотя бы чувство гнева, как он уже роняет своё достоинство в глазах целого света. Поэтому, хотя магистр, король и великий князь с подозрительностью и недоверием относились друг к другу, внешне они придерживались правил этикета и оказывали знаки уважения противной стороне. Встреча монархов была настолько полна любезных изъявлений дружбы, насколько лишена искренности. Но великому магистру с его вспыльчивым и надменным характером было гораздо труднее придавать необходимую учтивость своему голосу, словам и обращению.

«Из Рацёнжа король польский Владислав, внимая многократным настойчивым просьбам прусского магистра Конрада фон Юнингена и его командоров, с большей частью своих советников прибывает в Торунь, где ему в течение трёх дней магистр оказывает блестящий приём и в его честь устроены рыцарские состязания».43

В те времена знатные и простолюдины, старые и молодые, мужчины и женщины, богатые и бедные, в радости и в несчастье – все с одинаковой страстью стремились попасть на рыцарские турниры, которые были единственным значительным развлечением, заменявшим нынешние спортивные соревнования и, одновременно, культурно-массовые мероприятия. Это было самое интереснейшее и великолепнейшее зрелище, никакие недомогания не в силах были удержать людей от такого красочного спектакля. Желание посмотреть на кровь и смерть собирают громадные толпы зевак, хотя народ в то время был привычен к кровавым сценам. Вокруг ристалища было очень людно и оживлённо. Сюда, как на сельскую ярмарку или храмовый праздник, сбежались все окрестные жители.

Как правило, турнир длился три дня. В первый день соревновались между собой рыцари попарно. Во второй день составлялись отряды рыцарей, которые сражались один против другого. Третий день отводился простым оруженосцам и добровольцам, которые мерялись между собой в умении стрелять из лука и метать копьё.

Такие состязания, как раз и занявшие три проведённые здесь королём дня, и состоялись в Торуни. «На них польский рыцарь Добеслав из Олесницы (иначе из Сенна) обращает на себя взоры всех зрителей силой духа и тела; по этой причине польскому богатырю, оказавшемуся победителем над всеми участниками состязания, была присуждёна почётнаянаграда. Ибо, когда Владислав, король польский, увидел, что его поляки имеют мало успеха, он приказал выступить в состязании упомянутому Добеславу. Итак, сев на коня по королевскому приказанию, Добеслав настолько превзошёл своих противников, что вынудил всех их покинуть поле. Даже в третьем часу ночи только он один оставался на виду на арене, хотя против него несколько раз выступали, сменяя один другого, всё новые и новые придворные рыцари магистра Пруссии».43

Однако не обошлось и без неприятностей. Летописец писал: «В один из тех трёх дней, когда король польский Владислав вместе с прусским магистром объезжал улицы города Торуня, осматривая его расположение, какая-то женщина облила короля Владислава из кухни кухонными помоями. По приказанию магистра её схватили и приговорили к утоплению, но по милости короля жизнь была ей сохранена. Остаётся неясным, совершила ли она этот поступок умышленно или случайно. Многие, однако, высказывали подозрение, что упомянутая женщина нарочно плеснула упомянутые помои по наущению крестоносцев для посрамления короля, что подтверждается тем, что среди такого множества людей, которые ехали впереди и следовали за королем и магистром, никого иного, кроме короля Владислава, не задели выплеснутые помои».43

Вскоре крестоносцы, продолжавшие удерживать в плену мазовецкого князя Януша с придворными, по настоянию Ягелло отпустили пленника, но совершили опустошительный набег на Литву за отказ Витовта отдать им по заключённому договору Жемайтию. Узнав о приближении польского войска и не зная о его малочисленности, крестоносцы поспешили убраться в свои земли. Вскоре Витовт с согласия Ягелло заключил с крестоносцами мир и предоставил им во владение Жемайтию, а также заставил жемайтов отдать немцам в заложники своих сыновей.

В 1404 году Витовт осадил Смоленск, стремясь вернуть его в состав Великого княжества. В этом походе Витовта сопровождал его племянник Сигизмунд Корибутович, в будущем прославившийся как командир отряда литвинов, посланных в Прагу на помощь реформатам-гуситам. Три месяца длилась осада города и обстрел его из пушек. Но на этот раз Смоленск взять не удалось, поскольку в Литву вторгся Тевтонский орден. Сняв осаду, Витовт был вынужден уйти отражать нападение тевтонов. Не рискуя дать открытый бой рыцарям, он нападал на их войска из засад, поджидая, когда на помощь ему подойдут войска поляков.

Когда тевтоны ушли из Литвы, Витовт вернулся к выполнению прерванных планов. Таким образом, с течением времени великий литовский князь сумел вернуть себе утраченные политические позиции в отношениях с Польским королевством и двоюродным братом королём Ягелло. К 1405 году он вновь прочно завладел Смоленском и Вязьмой, московский князь Василий Дмитриевич не смог помешать захвату Витовтом верхнеокских княжеств: Перемышльского, Одоевского, Новосильского и Воротынского. Но в начале XV века у Витовта не было возможности последовательно проводить политику присоединения к Литве княжеств восточной части Древней Руси. Ведь на северо-западных рубежах Великого княжества Литовского шла непрерывная война с немецкими крестоносцами. В “Хронике Литовской и Жемайтской” под 1405 годом говорится про Андрея Литвина, который советовал Витовту не идти на соглашения с немцами, крикнув при этом: «Не мири, Витавте, не мири». По этой причине Витовт назвал его Немиром, от которого и род такой пошёл.

Стремясь к восстановлению былой военной мощи Великого княжества Литовского, так ещё до конца и не оправившегося после Ворсклы, в 1405 году Витовт решил призвать на постоянную военную службу себе татарскую конницу, выделив ей земли для поселения на территории княжества. (Хотя у автора есть подозрение, что эти “татарские войска” на самом деле были казаками, которые в татарском государстве долгое время не ассимилировались и были достаточно автономным слоем населения). С тех пор в составе литовского войска появились “татарские хоругви”, сыгравшие немалую роль в дальнейшей истории государства.

В 1405 году туровский епископ Антоний с согласия Витовта крестил в исторической области “Литва” народ, остававшийся ещё к этому времени языческим, в православную веру. Литва находилась по соседству с Турово-Пинской землёй, и поэтому естественно, что её крестил именно туровский епископ.

Постепенно Тевтонский орден захватил территорию между устьем Вислы и Нёмана, Восточное Поморье, остров Готланд, Новую Марку. В 1405 году король польский Владислав и магистр Пруссии фон Юнинген съехались на переговоры в город Гневков, на которых крестоносцы выдвинули требование, чтобы поляки ни в титуле своего короля, ни на печатях не употребляли названия территории Померании, в настоящее время захваченной ими. Но обе стороны, не придя к согласию, разъезжаются.

В 1406 году, «желая, чтобы несправедливо занятый крестоносцами-иоаннитами замок Драхим с течением времени они не обратили в собственность (как это случилось с замком Сантоком, который равным образом был отторгнут от Польского королевства теми же крестоносцами-иоаннитами) и чтобы это обладание замком не оказалось долговременным, Владислав, король польский, направляет послов к магистру упомянутого Ордена с требованием или отдать замок Польскому королевству и королю Владиславу, или превратить его в ленное владение короля и королевства. Когда же магистр отвергает оба предложения, король посылает Томаша из Венглешина по прозвищу Козлероги, герба Елита, каштеляна сандомежского и старосту Великой Польши, – взять его силой. Последний, выполняя повеление короля, в течение четырёх дней завоёвывает его благодаря мужеству рыцарей; с этого времени он остаётся в подчинении и под властью короля польского».43

А великий князь литовский Витовт в этот год ходил в военный поход на смоленского и московского князей. В литовском войске находился и беспокойный князь Свидригайло. Владелец Гомеля князь Александр Патрикиевич не ладил с великим князем Витовтом и в войну его в 1406 году с московским великим князем Василием Димитриевичем обнаружил враждебные замыслы, за что и лишился своего Гомельского удела.

После смерти православного митрополита Киприяна в 1406 году Витовт просил константинопольского патриарха освятить отдельного от Москвы митрополита киевского. Однако кандидатура полоцкого епископа Феодосия в Константинополе была отвергнута.

8 января 1408 года, «так как семена обид и раздоров между Литвой и Пруссией постепенно разрастались, Владислав, король польский, заботясь о спокойствии своей литовской родины, провёл накануне праздника Богоявления переговоры с Ульрихом фон Юнингеном, магистром Пруссии, в литовском городе Ковно. С Владиславом, королём польским, туда отправились прелаты и первые вельможи польские и потратили много дней на переговоры с магистром прусским Ульрихом фон Юнингеном и его командорами (которые расположились на одном острове близ Ковно) об исправлении и устранении несправедливостей и раздоров».43 Посредником между Польшей и Орденом был избран литовский князь Витовт.

Польский король Ягелло-Владислав требовал от тевтонов возвращения земель. Но магистр Ордена отложил решение до 24 июня. «Так как магистр Пруссии уже тогда проявлял дух неистовый и гордый и далёкий от мирных предложений, как явствовало из грубости его поведения и речей, которые он напыщенно изливал, обе стороны, не приняв никакого разумного решения, разъехались ещё более озлоблёнными и раздражёнными друг на друга, чем прежде, однако не настолько враждебно, чтобы вести себя как враги; ибо король Владислав послал магистру Пруссии достойные короля подарки и принял в свою очередь дары, присланные магистром; поэтому обе стороны затушили на время разгорающуюся ярость и боевой пыл».43 После этого магистр передал рассмотрение спора с польским королём на суд Витовта, а сам поспешил выкупить спорные земли у местных польских князей. После этого стало ясно, что мира не будет и летом магистр выехал на инспекцию замков, расположенных на границе с Польшей и Литвой.

Князь Свидригайло в это время затеял новую интригу и завязал переписку с Орденом, Москвой и татарами, подыскивая нового союзника в борьбе против Витовта. Вскоре он бежал и 26 июля вместе со свитой из православных князей и бояр, в числе которых был и минский князь Урустай, въехал в Москву, получив от московского князя несколько городов и половину Коломны в удел. Здесь при тайной поддержке тевтонов Свидригайло вместе с московским князем Василием организовал союз, направленный против великого князя литовского. У зятя Витовта – московского князя Василия – были свои причины для недовольства, поскольку его жена Софья Витовтовна была женщиной с жёстким характером и постоянно вмешивалась в дела мужа. Так что семейные проблемы при их умелом “подогреве” извне превратились в проблемы государственные.

В том же 1408 году «Владислав, король польский, зная, что литовская страна погибает от тяжкого и пагубного голода, ибо как озимые, так и яровые посевы были уничтожены чрезмерными дождями, побуждаемый через гонцов просьбами Александра-Витовта, великого князя литовского, приказывает обмолотить хлеб из всех королевских имений и риг в Куявской земле. Хлеб этот за несколько лет был собран деятельными хлопотами старост куявских – Заклики из Мендзыгожа, канцлера королевства Польского, герба Топор, и Яна, иначе Ивана, из Обихова, каштеляна сремского. Затем король посылает в Литву двадцать больших кораблей с хлебом по реке Висле до Рагнеты, с тем, чтобы оттуда суда следовали вверх по реке Неману. Доведённые в Рагнету, эти корабли были перехвачены по распоряжению магистра прусского Ульриха фон Юнингена. Для оправдания и обеления совершённого им поступка, магистр заявил, будто на тех кораблях везли оружие для варваров и язычников против христиан и верующих; на самом же деле магистр распорядился так из зависти и раздражения на то, что литовцы откажутся покупать по дорогой цене хлеб, принадлежащий ему и Ордену и хранимый с давних времён в амбарах. Этот-то незаконный захват хлеба и послужил основанием и причиной для войны, которая велась в последующие годы между королевством Польским и Великим княжеством Литовским, с одной стороны, и Орденом крестоносцев – с другой».43 Терпение Витовта лопнуло, и он открыто заявил крестоносцам: когда поспеет жито, князь выступит на Пруссию “и огнём и мечом погонит немцев к морю, чтобы там утопить их”.

Осенью в Жемайтии полным ходом шла подготовка к восстанию против Тевтонского ордена. Тевтонский наместник и комтуры соседних земель с тревогой сообщали в Мариенбург о том, что Жемайтию “вдоль и поперёк проходят литвины, русины и татары, часто одетые купцами, и подбивают людей к восстанию”.

Захват тевтонами посланного им в Литву хлеба вынудил и Владислава-Ягелло отреагировать на вражескую выходку. «Это великое беззаконие задело Владислава, короля польского, и он начал всеми силами готовиться к войне против крестоносцев; однако советники королевства Польского убедили его, что лучше перенести обиду, чем спешить с войной.

Король направляет к Ульриху фон Юнингену архиепископа гнезненского Миколая Куровского и каштелянов – сандомежского Миколая из Михалова, калижского Януша из Тулискова и накловского Винцента из Гранова, настоятельно требуя, чтобы ему было представлено полное возмещение взятого хлеба. Но Ульрих, магистр Пруссии, муж высокомерный и скорый на споры и распри, нисколько не смягчённый столь знатным и скромным посольством, отвечает, что им перехвачен не хлеб, а оружие, посланное язычникам против него, его Ордена и прочих христиан, и он никоим образом его не возвратит; король же и поляки поступают якобы бесчестно, помогая варварам оружием и требуя возвращения, когда его перехватывают.

После этого Ульрих фон Юнинген, магистр Пруссии, нанёс вдобавок ещё одну обиду Александру, великому князю литовскому, велев напасть на литовских купцов, торговавших в Рагнете, и захватить их, а имущество и разного рода товары разграбить. Не вынес Александр-Витовт, князь литовский, этого оскорбления и не счёл нужным вести переговоры через послов о возвращении захваченного. Оскорблённый как прежним беззаконием – захватом хлеба, так и последним, он решился с тайного согласия короля польского Владислава отнять и удержать за собой Самагиттию (Жемайтию), пожалованную и записанную магистру и Ордену крестоносцев.

Итак, послав маршалка литовского Румбольда с воинами, он берёт в плен и изгоняет Михаэля Кухмейстера, фогта Самагиттии, и прочих крестоносцев и все их отряды, размещённые в недавно воздвигнутых замках; и так как самагитты по своей преданности князю Витовту стремились быть его верными подданными, то он возвратил Самагиттскую землю в прежнее подчинение себе».43

В результате конфликта в станах противников началась пока не афишируемая подготовка к будущему военному столкновению. Кроме подготовки литовской армии и жемайтских повстанцев, Витовт посылает деньги Ягелло для закупки вооружения для польской армии и оплаты наёмников. Из-за этого наёмники-швейцарцы оказались в дальнейшем в составе обеих противоборствующих сторон.

Поваренная соль являлась тогда исключительно дорогим товаром, способным оплатить нужды армии, и потому по приказу Ягелло в соляных шахтах Величка, расположенных недалеко от Кракова, добытчики перешли с прежних вёдер на новую меру – двухтонные соляные бруски.

Магистр Ордена Ульрих фон Юнинген особое внимание уделял развитию артиллерии. Отлитую в 1408 году мариенбургскими литейщиками огромную пушку, названную “Бешеная Грета”, можно было смело назвать самым грозным оружием того времени. Вес ствола был в пределах от 11 с половиной до 15 тысяч килограммов, а вес ядра – от 450 до 585 килограммов. Ствол “Бешеной Греты” при перевозке разбирался на две части, а каждое ядро перевозилось на отдельной телеге. В поход брался запас из 14 ядер. Во время захвата замков в Новой Марке “Бешеная Грета” показала свою страшную эффективность.

Всё шло к большой войне. Однако произошло событие, спасшее тевтонские владения в Жемайтии, а может быть и весь Орден, от разгрома в этом году. Свидригайло, взбунтовавший московского князя Василия против Витовта, нарушил все планы великого князя литовского. Вместо того, чтобы идти на север, в Жемайтию, армия Великого княжества Литовского вынуждена была двинуться на восток. После проведённых Витовтом “военных учений” в Подмосковье взаимопонимание с зятем было достигнуто, что и отразил договор между ними от 14 сентября 1408 года.

В 1408 году константинопольский патриарх освятил в качестве киевского митрополита грека Фотия, как единого митрополита для Литвы и Московии. Примирившись с этим, Витовт только потребовал от Фотия, чтобы он жил в Киеве, на что тот согласился. Но Фотий не скрывал своих симпатий к Московскому княжеству и высокомерно относился к Витовту.

В 1408 году Литва и Москва завершили все прежние ссоры заключением мирного договора, по которому границей между ними стала река Угра. После неудавшегося мятежа Свидригайло вновь бежал из Москвы к Витовту, но великий князь обходился теперь с ним сурово и недоверчиво. Тогда Свидригайло снова начал переговоры с Орденом и даже заключил договор, но, узнав о его интригах, Витовт с согласия Ягелло заключил Свидригайло в оковы и отправил к краковскому двору. Чтобы избежать очередных неприятностей со стороны интригана, Свидригайло был посажен в Кременецкий замок. Как оказалось, на долгие годы.

В декабре 1408 года в Новогрудке состоялась тайная встреча Александра-Витовта и Ягелло-Владислава, на которой был составлен план войны с Орденом, предусматривавший сокрытие союза Литвы с Польшей как можно более длительное время. Стороны договорились о том, что будут имитировать подготовку к войне друг с другом. Кроме того, Витовт требовал выдать ему на суд Свидригайло. Но Ягелло уговорил Витовта отложить этот суд на послевоенное время чтобы избежать проблем, которые могли возникнуть накануне большой войны с восточными княжествами Литвы, поддерживавшими Свидригайло. На этот раз ограничились лишь передачей Витовту земель Подолии, ранее принадлежавших Свидригайло.

Пробыв недолго в Киеве, новый киевский митрополит Фотий переехал в Москву, прихватив с собой много ценных вещей. Опираясь на православное духовенство, Витовт решил любой ценой приобрести для Литвы особого митрополита. В письме, в котором показывалось состояние православной церкви, Витовт писал, что московские митрополиты лишь время от времени приезжали в Киев и Литву, церкви не строили, но, собрав церковные доходы, увозили эти деньги куда-то; собирали и увозили церковные вещи и святыни: страсти Христовы, скипетр и сандалии Богородицы, святые образа, кованные золотом, и другие драгоценные предметы, всю церковную красоту Киевской митрополии, которые пожаловали и подарили прежние князья, не говоря про золото, серебро и уборы церковные – кто может подсчитать, сколько они повыносили?

Со своим письмом и грамотой литовских епископов Витовт представил патриарху своего кандидата на митрополита, прежнего игумена Дечанского монастыря Григория Цамблака. Однако, как раз тогда приехали к патриарху послы от Фотия и так скомпрометировали Григория, что патриарх вообще лишил его церковного сана и назначил расследование.

Витовт с епископами опять обратился к патриарху с просьбой освятить митрополита, выбранного патриархом. Ответа не последовало.

*  *  *

В 1409 году Жемайтия подняла восстание против господства немецких рыцарей. Крестоносцы пытались выяснить у Ягелло, придёт ли он на помощь Витовту, если они попробуют отвоевать Жемайтию. Ничего не добившись конкретного, они решились на войну с Польским королевством. «Магистр берётся за оружие, снаряжает войско; затем, отправив Владиславу, королю польскому, находившемуся в Новом городе Корчине, послание о разрыве, в канун успения пресвятой девы Марии (14 июля), облагает осадой замок Добжин и с помощью непрерывных ударов бомбард и частого метания зажигательных стрел завоёвывает и сжигает его, а защищавших его польских рыцарей казнит. После этого он опустошает города Рыпин, Липно, Добжин и убивает много девушек и женщин, оказавшихся там.

После взятия Добжинского замка магистр отрубил голову захваченному в плен старосте добжинскому Яну из Пломеня, шляхтичу герба Прус, и учинил много жестокостей в отношении польских рыцарей и крестьян. Затем, проследовав к замку Бобровники, он подобным же образом после долгой осады принудил его сдаться; ибо знатные польские рыцари, посланные Владиславом, королем Польши, для защиты упомянутого замка (старостой которого был Варцислав из Готартовиц, рода и герба Лис), сдают замок магистру, хотя положение их нельзя было назвать тяжёлым, ибо продовольствия у них было достаточно, а стены замка, кроме одной части, и укрепления были целы. За это упомянутый Варцислав должен был после долговременного пленения претерпеть ещё и в Польше тяготы тюремного заключения в тёмной башне. Остальные же рыцари, а именно Бартош Пломиковский, герба Помян, Миколай Рагошович и другие, сдавшие упомянутый замок, все были лишены королём Владиславом доброй славы и чести.

Завоевав замок Бобровники, магистр прусский Ульрих облагает осадой замок Злоторыю и стоит перед ним восемь дней. В течение этих дней из Торуня выводили женщин и девушек и в их присутствии производились нападения и приступ замка. На восьмой же день осады замок сдаётся магистру, так как большая часть рыцарей, оборонявших его, была убита ядрами бомбард и дальше нельзя было держаться. Поэтому все уцелевшие были взяты в плен крестоносцами; среди них были Добеслав Олевинский, Гебермут, Иван из Горы и другие, которых крестоносцы долгое время держали в плену. И хотя Александр-Витовт, князь литовский, ради освобождения рыцарей, взятых у Злоторыи, отпустил крестоносцам некоторых пленных, крестоносцы, однако, не сдержали обещания и задержали пленных польских рыцарей. Завладев таким образом замком Злоторыей и видя, что замок Быдгощь, который охранялся Томашем из Венглешина, старостой Великой Польши, им никак не взять (из-за неприступности, усиленной естественным его положением), крестоносцы, подкупив бургграфа замка, склонили его к сдаче. Услышав об этом, Томаш из Венглешина умер от безмерной скорби. После его кончины король Владислав отдал староство Великой Польши под начало Винценту из Гранова, каштеляну накловскому.

Владислав, король польский, с горечью и тяжёлым сердцем перенося столько тяжких обид, причинённых ему крестоносцами, и захват стольких замков, вскоре поднимает в поход всё своё королевство; подданным своего королевства он велит собраться войском в Вольбоже через восемь дней по рождеству святой Марии [15 сентября уже нового, начавшегося с 1 сентября, 1410 года], чтобы оттуда идти в Пруссию. Великому же князю Литвы Александру-Витовту он письменно и через гонцов неоднократно предлагает со всей силой своих людей встретиться с ним у границ Пруссии. Итак, согласно королевскому повелению, в назначенный день в Вольбоже собирается большое войско со всех земель королевства Польского, а именно: Краковской, Сандомежской, Люблинской, с Руси и Подолии, с которым король Владислав проходит к Ленчице и около неё в перелесках стоит станом четыре дня в ожидании остального войска. Отправившись отсюда, в день святого Михала (29 сентября) облагает большой воинской силой замок Быдгощь и огораживает его кругом щитами или плетнями, как стенами над валом, и громит бомбардами; непрерывной стрельбой из них был убит командор и староста замка. Магистр же Пруссии, предвидя, что замок Быдгощь будет взят, посылает к Владиславу князя Конрада Олесницкого. Магистр требует, чтобы король снял осаду и предлагает передать замок Быдгощь в руки Венцеслава, короля Чехии, согласившись на его посредничество.

Осаждая этот замок, король стоял со своим войском в течение восьми дней в бору, а на восьмой день он завоёвывает замок силой оружия и, восстановив разрушенное в нём, отдаёт в держание Мацею из Лабышина, воеводе брестскому.

Между тем в дни осады прусский магистр приказал своим людям собраться в окрестностях Свеця. Король Владислав послал туда несколько хоругвей своих людей. Узнав об их прибытии, прусский отряд обращается в бегство, и королевское войско овладевает всеми оставленными шатрами и захватывает добычу – много вражеского оружия.

Между тем князь литовский Александр-Витовт в эти дни посылает к королю Польши Владиславу Якова Глиняного из Люблина, своего нотария, тайно уведомляя его светлость, что в данное время он никак не может прийти на помощь королю со своим войском. Князь просит и умоляет не гневаться на него за это и советует заключить перемирие с врагами до будущего лета, чтобы он [князь], распорядившись тем временем обо всём для войны, мог прибыть к королю на помощь с большой силой, а также лучше снабжённый и подготовленный в отношении воинского снаряжения».43

Ягелло-Владислав, поддавшись уговорам послов римско-чешского короля Венцеслава, а также своих советников, заключил перемирие с крестоносцами до дня святого Иоанна Крестителя, то есть до 24 июня 1410 года, и согласился на его третейское решение. Но Витовт, не зная о заключённом перемирии, опустошил Пруссию, и, в свою очередь, неожиданно встречает в своих землях раздражённого врага.

Польское войско распускается по домам и созывается сейм в Неполомицах, на котором выбирают послов к третейскому судье чешскому королю Венцеславу.

«Покинув Неполомицы, Владислав, король польский, спешит в Литву, чтобы провести свидание в Бресте-Русском с Александром, великим князем литовским, о котором король известил князя заранее. Справив праздник святой Екатерины (24 ноября) в Люблине, король прибыл ко дню святого Андрея (30 ноября) в Брест, где литовский князь Александр принял его величество с должным почтением, выехав навстречу за милю».43

6 декабря 1410 года в Бресте польский король Ягелло, великий князь Великого княжества Литовского Витовт и кипчакский хан Джелалотдин (Саладин), бежавший от отца Тохтамыша из Золотой орды и состоявший со своей конницей на службе у Витовта, провели секретное совещание в связи с предстоящей войной. «Король Польши Владислав с Александром, великим князем Литвы, в строжайшей тайне определяют весь ход будущей войны против крестоносцев при участии одного только Миколая Тромбы, подканцлера королевства Польского. На помощь себе в предстоящей войне они привлекают даже татарского хана с татарским племенем, которого Александр, князь литовский, привёл в Брест».43 Витовт пообещал хану за помощь в битве после победы помочь свергнуть с престола отца Тохтамыша, что и было впоследствии, в 1411 году, сделано.

Тогда же был разработан план предстоявшей военной операции. «Здесь же они, кроме того, устанавливают, в какой день и в каком месте польским и литовским войскам соединиться и каким способом перейти Вислу. Кроме того, они решают построить никогда ещё не виданный навесной мост на лодках; сооружение этого моста поручено было королём Владиславом Доброгосту Чёрному из Одживол, старосте радомскому, шляхтичу герба Наленч. Строился же этот мост в Козеницах на королевские средства тайно неким искусным мастером Ярославом, потратившим на его постройку всю зиму. Распорядившись обо всём нужном для ведения будущей прусской войны, Владислав, король польский, направляется из Бреста в Каменец-Русский (Брестский. –  А.Д.) в сопровождении великого князя литовского Александра».43

В этой эпопее необычной оказалась подготовка, ранее не имевшая места в европейских войнах. Зима была мягкой и Ягелло дал указание задержать войска от роспуска по домам и начать в декабре – январе заготовку продовольствия в Беловежской пуще. Убивалось множество лосей, оленей, зубров, кабанов. Мясо солилось в бочки и рекой Нарев переправлялось в реки Буг, Висла к городу Плоцку, где находилась продовольственная база. «Из Каменца король Владислав отправляется на охоту в Беловеж, на другую сторону реки Льсны (Лесной. –  А.Д.); между тем Александр, великий князь Литвы, отъезжает в Литву с татарским ханом, которого всю зиму и почти до праздника святого Иоанна Крестителя [24 июня] удерживал в своей стране со всеми его людьми и жёнами. Владислав же, король Польши, занимаясь охотой и пребывая у Беловежа в продолжение восьми дней, добыл много лесных зверей и, засолив в бочках, переслал их по Нареву и Висле в Плоцк про запас для будущей войны. Прибыв через Каменец, Кобрин и Ляски в Холмскую землю своего королевства, день Рождества Христова он проводит в Любомле, где сооружает всего за один день деревянную приходскую церковь для проживавших там католиков, обеспечивает её содержанием и поручает освятить её Григорию, епископу владимирскому, иначе луцкому, брату Ордена проповедников. Потому-то в ту зиму Владислав, король Польши, и отложил свою обычную поездку в Литву, так как Александру, великому князю Литвы, было бы затруднительно заботиться об устройстве помещений для короля и распоряжаться отправкой всего необходимого для войны; но и королю Польши Владиславу нужно было позаботиться в своём Польском королевстве о многом».43

В вербное воскресенье 16 марта тевтоны устроили провокацию – напали на Волковыск. Но литвины ещё не были готовы к войне и Витовт ограничился минимальными ответными шагами. Во времена средневековья, при средней продолжительности жизни 30 лет, мужчины в возрасте от 15 до 30 лет составляли 1/8 часть от численности населения (12,5%). Но нигде и никогда не мобилизуется 100% мужчин  призывного возраста. Даже в современных условиях мобилизационный “потолок” составляет 10% от населения. При тотальной мобилизации – 15 – 20%. Следует учесть также значительное отличие средневековой армии от современной: в поход могли пойти только те, кто на своих ногах проходил сотни километров, неся на себе доспехи и оружие. Таким образом, в средневековую армию могли призвать единицы процентов от численности населения.

До начала кампании поляки несколько раз концентрировали войска на разных участках у орденской границы, из-за чего тевтоны были вынуждены оставлять значительные силы на разных направлениях предполагаемых ударов. Части тевтонской армии перекрывали несколько дорог, ведущих на Мариенбург.

В последних числах мая 1410 года в Гродно стали стягиваться хоругви из земель Великого княжества Литовского. Среди них были Брестская и Пинская хоругви. Из Гродно тронулись они к истокам реки Нарев, где был назначен сбор всему войску Витовта. До 24 июня продолжалось перемирие, но армии противников уже двигались навстречу друг другу. Литовские войска совершили стремительный переход через мазовецкие земли и 2 июля пришли к Червеньску на Висле, где встретились с польскими хоругвями. Когда польская и литовская армии объединились, перемирие было продлено до 4 июля. Польша вместе с наёмниками из Моравии и других земель поставила на войну 51 хоругвь, Великое княжество Литовское чуть меньше – 40 хоругвей. Хоругви состояли из более мелких подразделений – копий, в которые входил рыцарь и его оруженосцы. Среди литовских находилась и хоругвь под началом пинского князя Юрия (Георгия) Васильевича по прозвищу Нос, в которой, вероятно, был теперь и основатель рода Домановичей – молодой Доман.

«Магистр Ульрих фон Юнинген презрительно выразился о своих противниках, что в их войске более кашеваров, чем воинов. Сознавая военное превосходство рыцарей, их противники не пренебрегали никакими обстоятельствами для извлечения выгоды: выбирали и местность удобную, и за направлением ветра следили и так далее. Убеждённый же в неотразимости своих приёмов, самоуверенный фон Юнинген и не думал искать благоприятных обстоятельств или пользоваться счастливыми случайностями».83 Когда тевтонскому магистру доложили, что союзнические войска переправились через Вислу “по плавучему мосту, как по суше”, тот не поверил своим шпионам и рассмеялся.

Решение великого магистра Ульриха фон Юнингена дать бой на орденской территории было, возможно, продиктовано стремлением побудить западноевропейские страны оказать поддержку тевтонам, выставив поляков и литвинов в качестве агрессора. При попытке союзников пойти по бездорожью тевтоны по хорошим дорогам, как считал магистр, догнали бы их.

9 июля союзники перешли границу Ордена и в тот же день у них были назначены командующие: краковский воевода Зындрам командовал поляками, мстиславльский воевода Семён-Лингвен Ольгердович – литовско-русскими полками. В тот же день была взята первая немецкая крепость Лаутенбург. Великий магистр фон Юнинген понял свою ошибку и был вынужден срочно укреплять открывавшие прямой путь в глубь орденских земель броды на реке Дрвенце (Древенца), к которым уже приближались литовско-польские дружины. На противоположном берегу орденские сапёры построили палисады и выставили артиллерию.

10 июля, приблизившись к реке Дрвенце, союзники увидели на другом берегу, на укреплённой позиции, крестоносцев. Быстро сориентировавшись, что штурм укреплённых частоколом бродов, за которыми стояли наготове артиллерия и отряды арбалетчиков, а в глубине – тяжёлая и лёгкая конница, обернётся для союзников поражением, Витовт и Ягелло решили обойти Дрвенцу у истоков и последовали фланговым маршем на Лаутенбург и Сольдау. Магистр Ордена Ульрих, узнав об этом, двинулся на Братенау к Танненбергу, чтобы преградить им дорогу.

12 июля, во время марша, к Витовту и Ягелло пришло сообщение о том, что Венгрия вступила в войну на стороне Ордена. Чтобы не подрывать боевой дух, войскам решили пока не говорить об этом. «Король Ягайло и великий князь Витовт всё шли плохими лесными дорогами и не могли найти ровного и широкого поля, где бы можно было остановиться и дать бой; и были большие и ровные поля только около немецкого города Дубровно (Домбровно, Гильбенбург. – А.Д.)».69

13 июля союзники, отдохнув; выступили к Дубровно, где столкнулись с отрядом крестоносцев. После боя союзники взяли замок и разграбили город.

Ещё до начала главной битвы тевтонами было оставлено несколько группировок войск для прикрытия возможных ударов на Поморье. Ими командовали комтуры Генрих фон Плауэн и Михал Кухмейстер фон Штернберг. Получив от посыльных магистра приказ “общий сбор”, комтуры начали марш-бросок к деревне Грюнвальд, однако так и не успели к началу сражения.

На месте будущей главной битвы орденские войска оказались раньше союзников и это время они не теряли напрасно. Выбранная Ульрихом фон Юнингеном позиция на гребне холмов между деревнями Танненберг и Людвигсдорф имела ряд преимуществ: за счёт деревень искусственно удлинялась линия фронта. Чтобы окружить тевтонов с флангов, союзникам пришлось бы под градом стрел и пушечных ядер ломать ноги своим коням о деревенские заборы.

Перед тевтонскими шеренгами были тайно выкопаны “волчьи ямы”, на дне которых были вбиты заточенные колья. Сверху всё было накрыто жердями и замаскировано дёрном. Согласно замыслу, литвины и поляки должны были провалиться в них во время атаки, а вытягивать из ям рыцарей союзники должны были под огнём тевтонской артиллерии. Таким образом, начало битвы должно было стать её концом. Кроме того, расположив свои войска на гребне холмов, магистр вынуждал союзников во время атаки подниматься в гору.

14 июля стала портиться погода. Днём тучи почти совсем заволокли небо. Яркие пятна солнечного света на зелёной мураве вокруг продвигавшихся лесами союзнических войск померкли, деревья время от времени тревожно вздрагивали верхушками. Птицы щебетали как-то беспокойно и спешили укрыться в густых ветвях. Спустя некоторое время из глубин окружавших лесов стал доноситься глухой шум, напоминавший отдалённые раскаты грома.

Ближе к концу дня верхушки сосен закачались и замахали ветвями, словно опахалами. На лес, точно траурный креп, опустился густой сырой сумрак, кое-где разрываемый вспышками молний. Птицы затихли и будто замерли, лишь изредка обнаруживая своё присутствие тревожным отрывистым щебетанием. Мирное постукивание дятлов полностью прекратилось. В кустах и папоротниках торопливо зашуршали насекомые. Над сгибающимися макушками деревьев небо заволокла сизая разбухшая пелена, а под ней с пронзительным карканьем тучей метались вороны. Внезапно смолкнув, они скрылись в чаще леса. В глубине бора, гулко перекатываясь, снова загрохотал гром. А вскоре всё вокруг накрыл проливной дождь, словно это Господь хотел остудить пыл участников предстоящего кровавого сражения. Но литвины и поляки продолжали свой марш.

В ночь на 15 июля гроза переросла в ураганный ливень. Ливень сменился бурей. К утру буря утихла, но дождь не прекращался. Союзники прошли только 11 километров и расположились биваком в лесу, влево от озера Любань, которое прикрывало их правый фланг. Зындрам выслал несколько разъездов в сторону деревни Танненберг, которая виднелась к северу. Крестоносцы заняли позицию между озером Лубань и деревней Танненберг. Ягелло обошёл озеро слева, а Витовт справа.

Тевтонские резервы, расположенные за холмами, союзникам были не видны. Подразделения армии имели свои знамёна (хоругви), численность которых колебалась от 150 до 3 000 человек. Тактические соображения вынуждали полководцев искусственно увеличивать или уменьшать число знамён для введения в заблуждение своего противника. Вывод тевтонского резерва из 16 хоругвей за пределы видимости являлся демонстрацией малочисленности орденской армии. Если вспомнить, что главной целью тевтонов было спровоцировать союзников наступать под огнём артиллерии на поле с “волчьими ямами”, то нетрудно понять, что количество орденских знамён было специально уменьшено. Это подтверждается и тем, что 21 тевтонская хоругвь атаковала на участке фронта, занимаемом 50-ю хоругвями поляков, да при этом немцы захлестнули ещё и три хоругви литвинов. Для отвлечения внимания противника под многочисленными знамёнами и значками тевтонов были собраны ополченцы. На главном же направлении под знаменем одного комтура собиралась со всех полков отборная группировка из лучших воинов. При фланговом окружении первой линии тевтонов поляки и литвины оказывались бы между передовыми полками Ордена и резервом, расположенным в деревне Грюнвальд.

Гадание перед битвой считалось нормальным явлением даже у защитников веры – крестоносцев. От неожиданности предсказанной ему смерти даже у жёсткого и решительного Ульриха фон Юнингена появились слёзы.

Разведка союзников вскоре донесла, что недалеко находится всё крестоносное войско. В бою при Грюнвальде у крестоносцев было 51 знамя. В их войске были бомбарды, стрелявшие каменными и свинцовыми ядрами. Армию Ордена составляли собственно прусские войска (рыцари, двор гроссмейстера и милиция), войска вассальных князей, “гости” или охотники из различных стран Западной Европы и наёмные войска – всего 16 тысяч всадников и 3 тысячи пехоты.

Союзники имели 91 хоругвь, из которых в литовском войске было 13 русских хоругвей. Кроме поляков, русских и литовцев в состав союзного войска входили жемайты, армяне, волохи и наёмники из чехов, моравов, венгров и татар – всего до 10 народностей. Таким образом, союзное войско имело меньшую, по сравнению с тевтонским, разнородность национального состава. При этом поляки насчитывали не менее 15 600 всадников, литовцы и русские не менее 8 тысяч регулярных всадников, и литовских татар до 3 тысяч человек. Одной хоругвью, набранной как из поляков, так и литвинов, командовал Сигизмунд (Зигмунт, Жигимонт) Корибутович, бывший племянником и Витовту, и Ягелло, воспитанный при дворе последнего и участвовавший в польских войнах начала века. Теперь Сигизмунд познакомился с наёмниками-чехами и завоевал симпатию их предводителя Яна Жижки.

Поле будущего боя находилось к югу от деревни Танненберг. Это была довольно ровная местность, которая имела несколько гряд невысоких холмов, пересекаемых незначительными оврагами. Противников разделяла небольшая лощина. Боевой порядок союзников, имея двухкилометровую протяжённость фронта, состоял из передней, средней и тыльной линий. На правом фланге стояли русские, литовцы и татары под командованием Витовта, на левом – поляки под командованием Зындрама. Смоленские полки находились в центре.

Грюнвальдская битва интересна не только своими масштабами, но и тем, что в этом сражении участвовали все рода войск, существовавшие в то время, а также тем, что было использовано всё самое современное оружие того времени: лёгкая кавалерия, тяжёлая (или рыцарская) кавалерия, пехота, лучники и арбалетчики. Кроме того, тевтоны одни из первых в истории войн применили тогда полевую артиллерию.

По предположениям историков, крестоносцы сначала построились в три линии, а затем, чтобы удлинить свой фронт до 2 с половиной километров, перестроились в две линии. Впереди тевтонского войска, под прикрытием арбалетчиков и пехоты, были установлены пушки. Тяжёлая рыцарская кавалерия стояла позади строя пехоты, разделённая на три отряда. На правом фланге находилось 20 знамён под командованием великого комтура фон Лихтенштейна, на левом, противостоящем армии Витовта, – 15 знамён под командованием второго после магистра человека Ордена великого маршала Фридриха фон Валенрода; во второй линии и в резерве – 16 знамён под командованием магистра Ульриха фон Юнингена. Всадников на правом фланге было на треть больше, чем на левом. Магистр находился на левом фланге, около деревни Танненберг. Ягелло стоял на холме, позади своего правого фланга.

По фронту позицию тевтонов защищали волчьи ямы: орденское войско приготовилось к обороне, и наступать первыми рыцари не собирались. Позаботились тевтоны и о безопасности своих флангов: они были прикрыты лесом и болотом. Замысел рыцарей сводился к тому, чтобы заставить противника начать первым атаку на заранее подготовленные позиции Ордена. В ходе атаки боевые порядки врага должны были бы расстроиться, а большая часть сил – оказаться вовлечённой в схватку с пехотой. В этот момент и должна была бы вступить в бой ударная сила Тевтонского ордена – рыцарская конница. Пока войско Ягелло и Витовта будет сковано боем с пехотой Ордена, более мощный правый фланг тевтонов обойдёт противника и зайдёт ему в тыл.

Так как весь замысел рыцарей был построен на том, что союзники будут атаковать их первыми, то для того, чтобы побудить их к этому, тевтоны оказались вынуждены буквально уговаривать Ягелло и Витовта начать наступление. В свою очередь, союзники также не стремились наступать, желая обороняться. Они понимали, что если рыцари предпримут атаку, они обязательно начнут с флангов. Не зная же, куда нанесёт свой главный удар рыцарская тяжёлая кавалерия, Ягелло и Витовт построили свои войска в три последовательные линии. Такой строй не только делал одинаково защищённой всю позицию, но, благодаря глубоко эшелонированному построению, снижал вероятность её прорыва. Силы второй и третьей линии можно было оперативно перебросить к месту вражеского удара и нанести по атакующим рыцарям удар с фланга.

Уже построившись в боевые порядки, три часа тевтоны безрезультатно прождали, что их противник начнёт атаку, но так и не дождались. Тогда магистр Ульрих собрал совет, на котором было решено послать польскому королю и великому князю литовскому в качестве вызова два меча. В 12 часов 15 июля от крестоносцев прибыли герольды и передали королюЯгелло и великому князю Витовту два меча – символы вызова на бой. Герольды объявили также о том, что тевтонские войска отступают, чтобы освободить противнику место для наступления. Оставив в качестве приманки пехоту и артиллерию, тевтоны отвели назад свою конницу.

Это сработало. Посылку мечей польский король расценил как дерзкое оскорбление. Он объявил пароль и приказал своим рыцарям для отличия от тевтонов привязать к правой и левой рукам по пучку сена для различия в бою. Видимо, по внешнему виду отличить своих рыцарей от чужих было невозможно. В ближнем бою противники слышали друг друга, а с обеих сторон многие говорили по-польски, потому-то и понадобились эти знаки различия. Затем король съехал вниз на равнину, где до тысячи шляхтичей ждали посвящения в рыцари. Рыцари поклялись ему победить или умереть.

Тем временем дождь перестал, небо прояснилось. Битва готова была уже начаться, как вдруг в польском лагере раздались крики: “Предательство!”. В сторону шеренг крестоносцев быстро убегал небольшой отряд, состоящий из 300 чешских наёмников. Как сообщают немецкие историки, великий магистр не захотел принимать чехов в своё войско, гордо заявив: “Я не Христос, и мне не нужен Иуда”.

Раздосадованные таким поворотом событий, наёмники вернулись в польский лагерь. А пока опозоренные “солдаты удачи” занимали своё место в рядах левого фланга, на правом крыле союзников, где находились литовские хоругви, началось сражение.

Забили в литавры, заиграли трубы. С XV века боевую песню и одновременно литовский гимн “Богородицу” называли “Песней Отчизны” и уже тогда она считалась очень древней. Литовская “Богородица” была позаимствована у литовцев поляками и переделана на свой лад, также став гимном королевства Польского. Поэтому в начале Грюнвальдской битвы “Богородицу” распевали не только литвины, но и воины Польши. Крестоносцы дали залп из бомбард, но ядра, пролетев над головами союзников, упали в тылу их боевого порядка, не причинив вреда.

Воины Великого княжества пустили в ход неожиданное для немцев оружие. По приказу великого князя литовского его татарская конница атаковала правый фланг знамён фон Валенрода. Когда 20 – 30 шагов отделяло ухмыляющееся, закованное в прочные доспехи немецкое рыцарство от легкой конницы, вдруг в воздух взвились сотни арканов, и первый ряд покрытых бронёй крестоносцев был свален под копыта своих же толстоногих скакунов. Однако строй крестоносцев не дрогнул, стрелы отскакивали от рыцарских доспехов. Воспользовавшись минутным замешательством противника, литовские отряды Витовта вступили в ближний бой. Сошлись тевтоны и рыцари Великого княжества Литовского. Грохот тысяч мечей и копий был слышен за несколько километров. Вооружение и доспехи рыцарского строя Литвы ничем не уступали тевтонским.

«Тогда наивысшим гетманом в войске Ягайлы был пан Сокол Чех, а надворным гетманом был пан Спыток Спыткович, а в войске Витовта наивысшим гетманом был князь Иван Жедивид, брат Ягайлы и Витовта, а надворным гетманом пан Ян Гаштольд. И начали вышеуказанные гетманы людей строить, а о тех ямах ничего не знали, что их немцы выкопали, и так, строя войска, наивысшие гетманы, князь Иван Жедивид и пан Сокол, в те ямы упали и поломали себе ноги, чем были очень оскорблёны, от чего и умерли; и не только одним гетманам, но и ещё многим людям от тех ям большой вред был. И видя то, король Ягайло и князь великий Витовт, что с гетманами их наивысшими беда приключилась, назначил король на их места двоих новых гетманов: пана Спытка на место Сокола, а Витовт назначил Яна Гаштольда; и приказали войскам готовиться и ставить отряды к битве, а тех ям коварных беречься. И затем те гетманы, приготовив войска, двинулись на битву. И началась битва сперва между немцами и литовским войском, и многое множество воинов с обеих сторон литовских и немецких пало».69

Поскольку “волчьи ямы” уже не были секретом, магистр Ордена приказал маршалу фон Валенроду перейти в контратаку. Из-за шума битвы сигналы горна не всегда были слышны и потому команды отдавались движениями знамени. Хотя главным противником тевтонов были поляки, из-за кровной вражды Витовта с кланом Валенродов сражение между литовскими хоругвями и рыцарями Фридриха фон Валенрода проходило с особой жестокостью. Затем в бой включились вторая и третья линии литовского войска. Однако они также были отброшены крестоносцами. Уже через час большинство великокняжеских воинов отступило. Дольше всех сопротивлялись виленская и трокская хоругви, но и они начали отходить.

Если уж тевтоны решили устроить ловушки своему противнику, то и Витовт, много воевавший вместе с ними, а также испытавший поражение на Ворскле от татарской тактики ведения боя, не мог не научиться применять военные хитрости. Какой же сюрприз был приготовлен Витовтом для тевтонов? Его татары, не вступая в прямое столкновение, начали стремительно отступать. Осуществление ложного отступления, чтобы оно не переросло в настоящее, требует исключительной дисциплины, которая у татар Джелалотдина имелась. Целью такой хитрости является завлечение преследующего противника в засаду основных сил или под обстрел артиллерии. Для татар стрельба из лука по догоняющему противнику – вид спорта. И хотя тевтонским рыцарям их стрельба не причинила особого ущерба, пажи и оруженосцы рыцарей были уничтожены. Теперь каждая ошибка стоила тевтонским рыцарям жизни. Тевтонов втягивали всё дальше и дальше на поле боя. Их рыцарский строй рассыпался. В разрывах тевтонских рядов свистели татарские арканы. Петля накидывалась на шею рыцаря или коня. Сорванный рыцарь становился лёгкой добычей мечей и кинжалов оруженосцев-литвинов.

Девять знамён фон Валенрода преследовали отступавших литовцев. Поскольку военными силами Великого княжества Литовского были только бояре-шляхта, то даже в это сложное время военные слуги из крестьян не принимали непосредственного участия в военных действиях, находясь в обозе. Но именно обоз стал военной хитростью Витовта, который устроил в нём неодолимое препятствие для тевтонов. Великому князю литовскому удалось сделать то, что тевтоны готовили союзникам: заманить противника в построенную замкнутым табором артиллерийскую засаду. Под огнём пушек, стоявших в обозе, полегло несколько тысяч крестоносцев. А когда тевтоны всё-таки прорвались к табору, тогда и взялись литовские военные слуги за копья. Войска из бояр и слуг несколько часов героически выдерживали ожесточённый натиск тяжеловооружённой конницы противника, нанося ей огромные потери. Почти все воины, оставшиеся в обозном прикрытии, погибли, так как каждому из них пришлось драться против пяти-семи крестоносцев.

…Литвины уже который час бились с отборными частями маршала Валенрода, а над польскими позициями всё ещё стояла тишина. Ягелло то поручал командование войсками Зындраму, то сам руководил посвящением в рыцари, то опять передавал командование Зындраму.

Устав ожидать поляков, Ульрих фон Юнинген дал приказ правому флангу своих войск из 20 знамён под командованием фон Лихтенштейна, стоявшему напротив них, атаковать в лоб войска Ягелло. Навстречу тевтонам началось наступление первой линии поляков Зындрама в составе 17 хоругвей. Поляки бились по-простому, стенка на стенку, без изощрённых татарских хитростей.

Храбро бились краковские хоругви. Убитый польский знаменосец выронил большой королевский штандарт с белым орлом. И хотя флаг был тут же подхвачен, тевтоны восприняли это как Божий знак и начали петь псалмы в благодарность святой Деве Марии за скорую победу. Для союзников наступил кризисный момент боя. Тевтонский рыцарь Леопольд фон Кёкритц прорвался к королю Ягелло и попытался его убить. Но Ягелло ранил рыцаря, а королевский секретарь Збигнев Олесницкий добил его, став отныне самым доверенным лицом польского короля. Командир чешского отряда в польском войске Ян Жижка был ранен тевтонами в голову и у него вытек глаз. Среди чехов началась паника.

Чаша весов победы заколебалась. Ягелло двинул вперёд вторую линию поляков, которая поспешила на помощь первой, выручила знамя, окружила фон Лихтенштейна и стала его теснить. Завязался упорный бой, в результате которого полякам удалось прорвать строй крестоносцев. Тевтоны заколебались и начали медленно отступать. Ульрих фон Юнинген подождал, пока поляки прочно увязнут в битве, и, понадеявшись на опыт маршала фон Валенрода, знамёна которого скрылись за холмами, преследуя литвинов, ввёл в бой свой резерв из 16 знамён. Манёвр развёрнутого строя тевтонского резерва продемонстрировал его великолепную кавалерийскую выучку. Обогнув холмы через место первоначального построения войск Витовта, тевтонский резерв захлопнул армию Ягелло сзади. Приближавшихся с тыла крестоносцев воины польского короля поначалу приняли за литвинов и не проявляли беспокойства. Тевтонская конница на всём скаку врубилась в строй поляков.

Тогда Ягелло приказал выступить своим резервным хоругвям, которые и нанесли ключевой удар. Единый фронт тевтонов был рассечён надвое, а лишённые тылов преследователи литовцев вскоре поняли, что оказались в громадном “котле”. Поле битвы стало похожим на многослойный пирог. В тылу поляков был резерв тевтонов, а у них самих в тылу литвины.

Возвратившиеся тевтонские знамёна фон Валенрода ударили в правый фланг и отчасти в тыл полякам. Одновременно Витовт собрал литовских беглецов и вновь сумел повести их на крестоносцев. Удар возвратившихся литовских хоругвей по тевтонскому резерву и знамёнам фон Валенрода решил исход боя. В это время татарская конница хана Джелалотдина обошла позиции немцев сзади и затянула вторую “петлю”. Теперь третья польская линия устремилась навстречу немцам наискосок. Вместо атаки Ульрих неожиданно приостановил движение своих знамён. Этим воспользовались поляки и перешли в контратаку.

Уже проигравшие сражение крестоносцы были окружены, но упорно сопротивлялись, “рыча, словно звери”. Битва продолжалась до вечера. Хоругви орденского резерва, окружённые Витовтом, бились до последнего и были уничтожены полностью. Пали смертью храбрых великий комтур, великий маршал, великий казначей, великий шатный, комтуры хелминский, бжегловский, покживницкий, грудяцкий, гневский, нешавский, остродский, поповский, радзинский и многие другие знатные рыцари Ордена.

Приближённые великого магистра Ульриха фон Юнингена предлагали ему бежать, но он гордо ответил: “Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей, не дай Бог”. Вскоре магистр, как ему предсказывали до битвы, был убит, как считают некоторые историки, татарским ханом Багардином. Увидев смерть своего командира, не знавшие доселе поражений крестоносцы кинулись наутёк. Шесть тевтонских знамён в панике бежало с поля боя.

Все чаще стали раздаваться возгласы неприятеля о пощаде. Длугош, описывая то же, говорит так: «Польские ряды, отбросив одолевавшее их сомнение, под многими знамёнами обрушиваются на стоявших под шестнадцатью знамёнами врагов (к ним сбежались и другие уцелевшие из хоругвей, разбитых под другими знамёнами) и сходятся с ними в смертельном бою. И хотя враги ещё некоторое время оказывали сопротивление, однако, наконец, окружённые отовсюду, были повержены и раздавлены множеством королевских войск; почти все воины, сражавшиеся под шестнадцатью знамёнами, были перебиты или взяты в плен. Когда этот вражеский отряд был разбит и повержен и стало известно, что в нём пали великий магистр Пруссии Ульрих, маршалы Ордена, командоры и все виднейшие рыцари прусского войска, то остальная масса врагов повернула назад и, раз показав тыл, обратилась уже в явное бегство. Владислав, король польский, и его войско одержали, хотя и позднюю и трудную, но полную и несомненную победу над магистром и Орденом крестоносцев. Тогда-то рыцарь Георгий Керцдорф, который в войске крестоносцев нёс знамя святого Георгия, предпочёл лучше честно сдаться в плен, чем постыдно бежать и, пойдя с сорока соратниками навстречу польскому рыцарю Пшедпелку Копидловскому, герба Дрыя, преклонив колена к земле и сдав знамя, был взят в рыцарский плен, как он и просил о том».43 Дело в том, что по европейскому кодексу рыцарской чести ничего позорного в том, чтобы сдаться в плен, не было. Просто затем победитель получал за каждого знатного пленника выкуп, который был тем значительнее, чем более знатен был пленник. Бежать с поля боя считалось более позорным, чем сдаться в плен. Георгий Керцдорф был командиром хоругви рыцарей, прибывших в Орден из Западной Европы. Вскоре начали сдаваться тевтонские рыцари Хелминской земли.

Напрасно немцы сбрасывали с себя латы и срывали с лошадей тяжёлую броню – погоня всё равно настигала их. Об одном только, кажется, просили Бога вчерашние хозяева Восточной Европы – чтобы быстрее садилось солнце, и ночная мгла укрыла их от глаз врагов. Остатки тевтонской армии забаррикадировались в обозе, расположенном на окраине деревни Грюнвальд. Туда собрались хозяйственные и вспомогательные подразделения, не участвовавшие в битве, а также остатки разгромленных боевых частей. Там были и пушки. На приступ обоза была отправлена польская пехота из крепостных крестьян, не обладавших имущественной самостоятельностью, а потому и не имевших права брать выкуп за пленных рыцарей. Поэтому пленных они не брали.

Ворвавшиеся в тевтонский лагерь победители завладели всем обозом крестоносцев, а также сотнями немецких флагов, которые потом вместе с отрезанными у рыцарей бородами были вывешены на башнях Вильно и Кракова.

Всю ночь продолжалась погоня и уничтожение раздробленных тевтонских отрядов. Союзники преследовали противника на расстояние 25 – 30 километров. К Витовту привели пленённого комтура Бранденбурга – Маркварда фон Зальцбаха. После разговора с Витовтом фон Зальцбаха отвели на ржаное поле и снесли ему голову.

Часть крестоносцев укрылась в Вагенбурге, который союзное войско взяло штурмом.

В результате Грюнвальдской битвы противник понёс большие потери, но и союзникам победа досталась не дёшево. Вместе немцы и славяне потеряли от 1/5 до 1/3 состава своих армий, причём войска Ордена больше потеряли пленными, чем убитыми. Как свидетельствуют документы, хранящиеся в римских архивах католической церкви, во время Грюнвальдской битвы погибло более 18 тысяч крестоносцев.

В захваченном обозе тевтонов было найдено большое количество не только оружия, еды и вина, но и кандалов и верёвочных петель, приготовленных для пленных. Захватившие винный склад воины Витовта и Ягелло черпали “спиртной трофей” ковшами и рыцарскими перчатками, а некоторые даже снимали свои сапоги, чтобы пить из них. Справедливо опасаясь, что войско перепьётся и не сможет продолжить поход на Мариенбург, король приказал разбить бочки. Красное вино полилось на землю, пропитанную кровью...

Орден, который еще утром 15 июля 1410 года был одним из могущественных государств мира, к вечеру стал почти ничем, и ему угрожало исчезновение с карты Европы. «Грюнвальдская битва стала символом падения рыцарства как главной военной силы. Орден, хранитель средневекового военного искусства, встретился с ополчениями сравнительно молодых нардов, более-менее чуждыми рыцарских науки и духа».83 Поражение Ордена на Грюнвальдском поле изменило политический и военный климат и вывело Польшу и Великое княжество в число стран, с которыми следовало считаться. Однако стратегического преследования разбитых крестоносцев организовано не было. Согласно рыцарскому этикету для подтверждения неоспоримости своей победы войско союзников три дня находилось на поле боя. Именно это спасло Тевтонский орден от полного уничтожения.

Недалеко от поля боя 16 июля союзники отпустили под честное слово пленных тевтонских рыцарей. Затем похоронили убитых и на следующий день двинулись на столицу Ордена.

Комтуры Генрих фон Плауэн и Михал Кухмейстер фон Штернберг, спешившие на помощь магистру, узнав по пути о разгроме Ордена под Грюнвальдом, развернулись и 18 июля пришли в Мариенбург. Для Тевтонского ордена война была обычным делом и на случай гибели кого-либо из высших иерархов была предусмотрена подробная система временной замены должностных лиц Ордена. Но никто не мог предположить, что будут уничтожены все сановники, а среди оставшихся в живых не останется никого из числа имевших право собрать капитул, не говоря уж о том, чтобы быть избранным на должность великого магистра. Единственный выживший сановник – великий шпитальник Вернер фон Теттинген – отказался от власти.

Генрих фон Плауэн собрал уцелевших рыцарей на совет. Фактически решали теперь судьбу орденского государства командиры среднего и низшего звена. Ими было решено организовать оборону столицы, в чём они видели единственный шанс на спасение Ордена. Наместником до окончания войны и избрания нового великого магистра Ордена был избран Генрих фон Плауэн. За неделю, прошедшую до подхода союзников, из прибывавших разрозненных частей и отдельных бойцов он сформировал гарнизон замка в 20 – 25 тысяч человек. По его же приказу был уничтожен мост через реку Ногат и сожжены деревянные постройки, окружавшие замок. Подойти незаметно к стенам крепости стало невозможно.

Союзники подошли к Мариенбургу только 25 июля, когда крестоносцы сумели подготовиться к обороне. Польско-литовское войско окружило Мариенбург и стало обстреливать его с четырёх сторон. В то время, когда в летней столовой проходило совещание командиров осаждённого гарнизона, канониры союзников выстрелили по ней из трофейной пушки “Бешеная Грета”. Они рассчитывали попасть в колонну, подпиравшую свод столовой, и обрушить на головы тевтонов крышу здания. Но каменное ядро, перелетев реку, пробило крышу и застряло в стене внутри столовой. Тевтоны, избежав смерти, возблагодарили за покровительство и защиту святую Деву Марию.

Магистр Ливонии Конрад фон Фитингхоф, намереваясь тайно помочь Мариенбургскому замку, о крайне стеснённом положении которого он узнал, будучи сам болен, прислал в Пруссию отряд из пятисот вооружённых людей под начальством ландмаршала Бернда фон Хевельмана. «Желая остаться незамеченным, [фон Хевельман] расположился в потаённом месте около города Кёнигсберга (называвшегося в то время Мариенбургом. А.Д.). Узнав от разведчиков о прибытии [ливонского ландмаршала], король Владислав послал против него великого князя литовского Александра, присоединив к силам князя двенадцать хоругвей польских рыцарей. Встретив [ландмаршала] близ реки Пассарии за Голандом, Александр на следующий день собирался напасть на него. Однако ливонский [ландмаршал фон Хевельман], рассудив, что лучше служить делу Ордена хитростью, чем силой оружия, просит князя Александра вступить с ним в переговоры. Получив согласие, он лично прибывает в стан князя и без всяких свидетелей вступает в переговоры и обсуждает с ним условия тайного соглашения».43

Для спасения осаждённого Мариенбурга фон Хевельман попытался противопоставить друг другу политические интересы Витовта и Ягелло. Теперь угрозы Литве со стороны Ордена не существовало и неизбежно возникало соперничество между собой интересов Литвы и Польши. Заключив союз с крестоносцами, Витовт мог бы укрепить свои позиции перед лицом Польского королевства. После беседы Витовта с фон Хевельманом отношение великого князя литовского к Тевтонскому ордену и Польше резко изменилось. Разумеется, великий князь не мог отдать приказсвоим войскам почти сразу после общей победы начать войну с поляками, но Витовт понял, что своей цели в войне с тевтонами он уже добился и, не считаясь с интересами Ягелло, решил в ближайшее время вернуться в Литву.

«Итак, заручившись благосклонностью великого князя литовского, [фон Хевельман] отослал своё ливонское войско в замки Бальга и Бранденбург, сам же только с пятьюдесятью всадниками, во главе с князем Александром, двинулся в королевский стан у Мариенбурга, чтобы выполнить обещания и тайный уговор с князем Александром. По прибытии туда он по ходатайству и при содействии великого князя Александра получил дозволение вступить в Мариенбургский замок якобы для того, чтобы склонить крестоносцев к сдаче. Пробыв там несколько дней и проведя переговоры и совещания с Генрихом фон Плауэном о возвращении потерянных замков, городов и земель, [ландмаршал] уехал».43

После переговоров тевтоны не только не капитулировали, но даже отказались от продления перемирия. «И с этого времени упомянутый командор Генрих фон Плауэн, проникнувшись великой отвагой и энергией, которые возбудил в нём магистр Ливонии, сделался упорным, заносчивым и надменным, не желая и слышать никакого упоминания о мире. Поэтому при переговорах с ним его никак нельзя было склонить к соблюдению тех условий, принять которые сам же он ранее умолял.

Добавилась к этой и другая беда. Когда магистр Ливонии покидал Мариенбургский замок, с ним выехал приходской священник из Гданьска, брат Ордена крестоносцев, человек весьма преклонного возраста, будто бы для того, чтобы избежать тягот осады, на что король легко дал позволение. Его отъезд таил страшную опасность и нанёс впоследствии великий ущерб делу короля; ибо через этого приходского священника Генрих фон Плауэн, считая иной путь ненадёжным, переслал тридцать тысяч полноценных золотых для распределения между гданьским, члуховским и свецским командорами. Последние по его распоряжению и наказу позаботились о наборе на это золото значительного отряда наёмных рыцарей из чехов, венгров, силезцев и немцев.

Приближался день Рождества владычицы нашей Девы Марии [8 сентября нового, 1411 года], приходившийся на понедельник; Александр, великий князь литовский, подбирал различные предлоги и уловки, благодаря которым мог бы возвратиться со своим литовским войском в Литву, сняв осаду Мариенбургского замка. Князь утверждал, в частности, что войско его страдает поносной болезнью от непривычной ему изысканной пищи и что если в скорости не уйдёт, то недуг распространится ещё больше. Хотя это и было правдой, однако при добром желании эту болезнь можно было пресечь простыми средствами. И хотя Владислав, король польский, старательно путём множества посулов пытался отговорить князя от его намерения, в конце концов разрешил князю уйти со всем войском».43

18 сентября Витовт снял осаду и армия Великого княжества Литовского ушла на родину. Король Владислав-Ягелло предоставил Витовту в сопровождение шесть хоругвей своих войск из поляков, чтобы они проводили великого князя до границ Литвы. Уже на другой день после ухода литвинов было вынуждено снять осаду Мариенбурга и польское войско.

«В субботу, накануне праздника святого апостола Андрея [9 ноября 1411 года], Владислав, король польский, покинув Юнивладиславию, в воскресенье [10 декабря] прибыл в Брест. В то время, как он там находился, произошла вторая славная для него и знаменитая победа над крестоносцами. Магистр Ливонии Герман фон Виткиншенк с сильным и многочисленным войском, набранным из различных народностей, прибыл в Пруссию на помощь магистру прусскому. Послав всю силу своего войска в Голуб, чтобы легче было с близкого расстояния нападать на Добжинскую землю, сам магистр прибыл в Мариенбург.

Узнав об этом, начальники королевских отрядов, помещённых для охраны в Бобровниках и Рыпине, выводят рыцарей из обоих замков и собирают незначительный отряд; предводительство и распоряжение им принимает на себя Добеслав Пухала, знатный рыцарь герба Венява, и неустрашимо ведёт его на Голуб, зная, что там стоит много врагов. По прибытии туда Добеслав Пухала, расположив засаду в подходящем месте, посылает отряд рыцарей к городским воротам, чтобы причинить врагам урон и угнать скот.

В то время, как поляки угоняли всё вышедшее из города на пастбище стадо, производя при этом опустошения и поджоги, сильное числом и доблестью войско ливонских рыцарей в блестящих доспехах, выскочив из города, стало преследовать польский отряд, сделавший вид, что он испуган и бежит, пока не достиг самого места засады. Королевское же войско, немедленно выступив из засады и ринувшись с тыла, убивает, теснит и опрокидывает врагов. Вражеское войско, охваченное сильным страхом, не оказывает никакого сопротивления, а немедленно обращается в беспорядочное бегство, спеша возвратиться в город, преследуемое по пятам королевским войском. Не меньший трепет царит в городе и на стенах, так что горожане запирают ворота из опасения, как бы вместе с побеждёнными не ворвались в город и победители, хотя из защитников и половина ещё не успела войти в город. Многие из врагов падают, теснимые в бегстве поляками, и сталкиваются друг с другом. В самих воротах, наконец, поднялась ещё более сильная давка, и бегство врагов задерживалось и упавших гибло всё больше; поэтому большая половина ливонского войска, отрезанная от входа в город, охотно сдалась в плен королевским отрядам, даже умоляя об этом, хотя по численности вчетверо превосходила поляков.

Таким образом попадает в плен много братьев Ордена и знатных рыцарей, и королевские рыцари связанными уводят их, сняв с них доспехи. Враги и до, и после поражения были во власти заблуждения, будто в лесах и рощах скрывается другое, главное королевское войско, сопровождающее тот отряд, который взял их в плен. Поэтому, когда королевские воины вели их в Рыпин, они настойчиво допытывались у ведших их, где находится главное королевское войско и следует ли оно за ними. Королевские же воины, помня об опасности со стороны пленных, утверждали, что сильное главное войско всё время сопровождает их на близком расстоянии. Держа пленных в страхе такими выдумками, поляки приводят их в Рыпин. И только тогда, заключив пленников в оковы, они признаются, что большего королевского войска, чем то, которое нанесло им поражение и привело их связанными, не было.

Затем из Рыпина всех пленных привели в Брест на показ королю Владиславу. Последний, по совершении благодарений Богу за дарованную милость, заключил в башни всех рыцарей и братьев Ордена, а также всех куршей (одно из латышских племен. – А.Д.), которые считались людьми ненадёжными; прочих же военных людей, обязав их клятвой, отпустил под простое обещание явиться в срок».43 Итог войны кратко обрисовал в своей хронике Быховец: «А затем [победители], всех их (немцев) разгромив и, забрав многие города и их земли, остальное сожгли, а людей забрали в плен. И так, выжегши до конца и выпленив и сделав землю пустой, с великой честью и несказанной победой, заслужив на весь свет необыкновенную славу, поехали в свои земли».69

Витовт, выйдя из войны, занялся укреплением своего внутреннего положения. После нового примирения и опять разлада с великим князем литовским, князь Свидригайло Кейстутович окончательно примирился с господарем Литвы и вновь получил в удел Северскую землю, которой правил отныне до смерти Витовта спокойно. В 1411 году король Ягелло передал Витовту в пожизненное владение Западную Подолию, однако польские шляхтичи, которых было немало на Подолии, неохотно присягали на верность новому государю и продолжали считать свои земли коронными. А это полностью соответствовало намерениям краковского двора присоединить Подолию к Польше после смерти Витовта.

Витовт проводил свою прежнюю внутреннюю политику в княжестве, стремясь ограничить власть удельных князей. При нём ряды земянства, боярства, и шляхты пополнялись выходцами из среды низших классов населения – простолюдинов. Привилегированная земельная собственность с крестьянами Доману, основателю рода Домановичей, при великом князе Витовте была выделена на территории Пинского княжества (кроме прежнего селения – Домановичи, Доманово или Домашичи) на западе и на юге от Пинска – Гоголев дворец (то есть двор, дворище, хозяйство), двор в селении Жабчичи (Жабчицы), Мутковичи и в других. Есть зафиксированное свидетельство того, что позднее появившаяся ветвь Анцушковичей (старшее, по сравнению с Дзиковицкими, ответвление от рода Домановичей) получила когда-то земельные имения в Жабчицах под Пинском от великого князя литовского Витовта. Но в это время искать имена родоначальников особенно трудно. «Особенно трудно, когда подходишь к тем временам, когда ещё у многих родов не сложилось фамильных прозваний, а это было ещё не так давно – XV и даже XVI столетие застают ещё некоторые роды без установившихся фамилий».

После победы над Орденом литовские земли вновь обрели выход по Неману к Балтийскому морю, а великий князь Витовт получил в Европе уважительное прозвище “Гром войны”. Его престиж в глазах Европы постоянно возрастал. Витовт, формально вассал польского короля, играл видную роль в политике. Вместе с императором Священной Римской империи Сигизмундом князь Витовт выступает как посредник между Польшей и Орденом. Со своей стороны Сигизмунд предпринимал усилия, чтобы рассорить Витовта с Ягелло. Ещё во время войны с Орденом император предлагал Витовту королевскую корону, но тогда Витовт отказался.

В 1411 году был заключён Торуньский мирный договор между поляками, тевтонами и литвинами. Витовт, с точки зрения поляков, повёл себя странно: вместо того, чтобы добить остатки Ордена, он приложил максимум усилий для его возрождения. Благодаря стараниям великого князя литовского Ордену были возвращены значительные территории и права. Согласно договору 1413 года поляки были вынуждены вернуть тевтонам занятые прежде замки. Магистр получил право свободно охотиться во владениях Витовта, а великий князь литовский – на землях Ордена.

 

*  *  *

В Польше прежде других славянских земель появились гербы, а в XIV – XV веках они были введены повсеместно. Но здесь был отличный от других стран принцип усвоения гербов. В Западной Европе герб, как и титул, закреплялся за одним родом и передавался по наследству в старшей ветви семьи; для младших ветвей были предусмотрены понижающие в достоинстве дворянского титула вариации, наглядно распознаваемые по форме короны на рыцарском шлеме герба. В Польше же герб крупного магната закреплялся не только за его семьёй, но и за его воинами-вассалами. В лексикон шляхтичей того времени вошло понятие “гербовое братство”, когда семьи, не состоявшие в кровном родстве, объединялись под одним гербом. Списки приписанных к одному гербу доходили до нескольких сот фамилий.

Русский историк Е.П. Карнович отмечал: «В Польше не существовало, – как существовало на Западе, и как, в подражание ему, было заведено и у нас, – отдельных фамильных гербов. Во всей польской геральдике было всего сотни три дворянских гербов, да и то большею частью занесённых изчужа: из Германии, Венгрии, Чехии, Дании, Италии и других стран. Каждый герб имел особое название, не заключавшее иногда в себе никакого значения и не соответствовавшее очень часто геральдическим изображениям, внесённым в герб. Такие гербы служили как бы знамёнами особых воинских отрядов и шляхетских братств, и каждый новый шляхтич, родом поляк или переселившийся в Польшу иностранец, если он получал там “индегинат”, то есть право гражданства, приписывался к одному из существовавших в Польше гербов, причём название герба обращалось в “przydomek” – как бы в придаточную фамилию шляхтича, как, например: Наленч-Рачинский, Елита-Михайловский, Бонч-Осмоловский и так далее».5

Что же значило для шляхтича в Польше, а затем и в Литве быть приписанным к гербу? Родовой шляхетский герб являлся одним из главных атрибутов шляхетской истории и традиций, предметом гонора. Гербовая традиция, как мы помним, брала начало во временах Крестовых походов, рыцарских турниров, рыцарских орденов. Во времена расцвета геральдической культуры гербовые изображения были чрезвычайно распространены. Герб украшал жилище и оружие, посуду и книгу, глядел с потемневших семейных портретов и каменных надгробий, сопровождал шляхтича буквально от детской кровати до могилы, вызывая законное чувство гордости владельца, однако и требовал высоких человеческих достоинств.

Длительное взаимодействие и смешение литвинов и поляков на разговорном уровне проявилось в том, что в XV веке в литвинском языке появились мягкие звуки “дз” и “ц”. Теперь по звучанию литвинский язык приблизился к польскому и, как следствие этого, имена, сёла и просто старинные литвинские слова стали произноситься как бы “с польским акцентом”: родовые имена Радивил и Кмитич превратились в Радзивилл и Кмициц, село Домашичи стало чаще называться Домашицами. И даже часто употребляемое слово “дьякую” (спасибо, благодарю) превратилось в “дзякую”.

«Усвояя внешний лоск польской цивилизации и шляхетско-польские воззрения, литовско-русские аристократы не могли не проникнуться любовью к гербам или так называемым гербовым клейнодам, которая царила в тогдашней Польше, и не стремиться к приобретению столь высоко чтимых в те времена атрибутов благородного звания. Последнему, впрочем, содействовало и само польское правительство. Поставив главной целью своей политики объединить с Польшей литовско-русские земли во всех отношениях, оно за самое верное средство для этого признало, между прочим, уравнение в гражданских правах литовско-русской знати с польским шляхетством, и одной из главных мер для такого уравнения – наделение первой гербами последнего».76

По новой польско-литовской унии, заключённой 2 октября 1413 года на сейме в Городле, крупные литовские феодалы-католики получили польские гербы, ряд привилегий и фактически за Литвой признавалось право на политическую самостоятельность. Ясно передаёт произошедшее в Городле летопись Быховца. В соответствии с ней, инициатором обмена гербами между польской и литовской знатью был император Священной Римской империи Сигизмунд. Великий князь Александр-Витовт добивался тогда королевской короны, а без Сигизмунда и папы римского это невозможно было сделать...

В Городле 47 польских феодалов приняли в своё гербовое братство 47 бояр-католиков Великого княжества Литовского, которые и усвоили себе польские гербы, среди которых был и герб Дрыя. Собственное имя у герба – характерное отличие польско-литовской геральдики. Название гербы получали: по фамилии магната, владевшего гербом; по фамилии или прозвищу первого лица, употребившего герб; по легендарному герою, якобы пользовавшемуся этим гербом; по фигурам или их композициям в гербе. Название герба было одновременно боевым кличем воинских отрядов и шляхетских братств (то есть, приписанные, например, к гербу Дрыя в атаке кричали слово “дрыя!”). Право на использование общего герба, трансформировавшегося в родовой знак отличия, в Польше имел каждый шляхтич, равноправный член рода – группы или объединения семей – насчитывающий иногда несколько сотен разных фамилий. Все семьи клана могли состоять в родстве, но иногда по желанию или просьбе короля род мог взять под свой герб и другого человека, не связанного родственными отношениями.

Благодаря Городельскому договору среднее родовое боярство Литвы также освобождалось от непосредственного влияния великого князя и получало возможность распоряжаться своими землями. Городельский привилей распространил все льготы Виленского привилея от 20 февраля 1387 года на тех лиц, которые примут католическую веру и запишутся в польские гербовые братства. По смерти Витовта должны были проводиться выборы нового великого князя, кандидатура которого должна быть согласована с Ягелло или его наследником на польском престоле.

Современные историки уточняют: «Несомненно, наша шляхта и до Городли имела собственные гербы, о чём свидетельствуют не только летописцы, но и другие исторические документы, особенно печати на них. Правда, эти гербы выполняли несколько иные функции, чем у западноевропейского рыцарства. Белорусский шляхетский герб, появившийся как знак собственности, тавро, тотем, печать, завершил свою художественную эволюцию в XVII веке, приобретя общеевропейские геральдические начертания.

В дальнейшем наши предки вернули-таки, поссорившись с поляками, свои собственные гербы, однако потом взяли снова, ибо Европа, что ни говори, есть Европа. Она дала нам множество гербов. Заремба, Гербурт, Брохвич, Вадвич, Самсон, Сас, Лелива пришли в нашу геральдику из Германии; герб Котвич – из Австрии; Окша, Грабли, Порай, Ондровож, Дрыя, Повала – из Чехии и Моравии».41

Польский герб – это, чаще всего, одна фигура, по очертанию обычно простая, и, как только в ней допускается какое-либо отступление от однажды принятой нормы, он получает либо другое название, либо образует новый (второй, третий и так далее) вариант старого герба.

Были и случаи, когда один и тот же герб в разные периоды носил разные названия. В частности, герб Дрыя имел другое название – Мутына.

 

*  *  *

Несмотря на заключённую Городельскую унию, не всё население Великого княжества Литовского оказалось довольным ею. Многие искренние православные из числа подданных Витовта не были обрадованы пунктами унии, относящимися к религии и запрещавшими православным занимать высшие должности в государстве. В результате противостояние в Литве между католиками и православными вновь обострилось, что грозило разделением государства на русскую и литовскую, то есть православную и католическую части. Под влиянием противоборствующих партий Городельская уния в Литве беспрестанно нарушалась и, как следствие этого, опасность полного разрыва между Польшей и Литвой также была постоянно велика.

В это время, сначала в более богатой и духовно развитой Италии, а из неё постепенно и в других странах Европы стал распространяться новый стиль в живописи, архитектуре, мировоззрении, существенно отличавшийся от прежнего и более направленно устремлённый на внутренний мир человека. Этот стиль получил название Возрождения, а в отличие от него прежний, сугубо аскетический и устремлённый к Богу – стал именоваться Готическим. В эпоху раннего Возрождения «предпосылки национальной общности наиболее выражены в культуре городов, в течение XIV и начала XV веков быстро становившихся важнейшими очагами образования и многообразной интеллектуальной творческой деятельности. Но ранняя городская культура ещё очень противоречива, в ней преобладают унаследованные и не вполне переработанные элементы крестьянской с её локальным колоритом.

Существенным было также то, что ни в одной стране, вплоть до XIV века, не сложился ещё национальный рынок. Помимо местного рынка, определяющего жизнь мелких городов, необходимо считаться с постоянными направлениями дальних связей, в первую очередь характерными для больших городов. Именно эти города в значительной мере диктуют свой стиль жизни и направление культурного развития зависящим от них мелким и полуаграрным городам. Нередко историки ограничиваются констатацией того факта, что у европейских народов уже в начале XV века обостряется чувство национального самосознания. И в то же время остаётся непреложным тот факт, что гуманисты эпохи Возрождения пользовались преимущественно латынью, а не своим родным языком. Эпоха Возрождения была временем создания предпосылок нации, то есть на протяжении этого исторического этапа происходила эволюция от культурных общностей, сложившихся в процессе развития феодального строя, к национальной специфике культуры, в полной мере определившейся лишь в последующем хронологическом периоде».42 Всё сказанное напрямую относится и к Пинскому княжеству, главный и единственный город которого ориентировался на дальние торговые связи, а вокруг него был сформирован свой местный мир из мелких селений и хуторов с малочисленным населением.

Пинск с его округой продолжал находиться в непосредственном распоряжении и под управлением пинских князей. Территория Литвы, не находившаяся в составе удельных княжеств, в административном отношении делилась на воеводства, поветы и волости. В 1413 году были созданы всего два воеводства – Виленское и Трокское. В 1413 году Каменец Брестский стал центром повета в Трокском воеводстве. Пинщина оставалась на положении удельного княжества. Власть и порядок в стране поддерживались не только государственным аппаратом Великого княжества Литовского, но и дружинами крупных феодалов-магнатов. В своих владениях они строили укреплённые замки и постоянно держали в них свою вооружённую челядь. Среди первых лиц в государстве в 1413 году числились такие вельможи, как виленский епископ Яков, маршалок Гедыгольд, капитан виленский Монивид, капитан ошмянский Астик, капитан кревский Гаштольд и ещё ряд семейств.

С 1414 года в немецком городе Констанце заседал церковный собор, решавший религиозный конфликт с чешским реформатором Яном Гусом. Требование гуситов причастия “под двумя видами” означало протест против католического учения, согласно которому миряне причащались одним только хлебом, а представители духовенства, в знак особой присущей им “благодати”, – вином, символизирующим кровь Христа. Требование причастия “под обоими видами” стало одним из главных лозунгов гуситского движения, причём лозунгом с большим социальным звучанием, ибо он отрицал привилегированное положение духовенства.

Кроме этого, перед Констанцским собором стоял важный вопрос единения католической церкви внутри себя самой. Дело в том, что уже почти 40 лет на престол святого Петра претендовали одновременно по два, а то и по три папы, что привело к крайнему ослаблению церкви и падению её авторитета.

Тогда же, в 1414 году, племянник Витовта – Сигизмунд Корибутович – сражался на территории Померании. В Польше Сигизмунд играл второстепенную роль, но последующие события за границей выдвинули его на первые роли.

В это время в Литве жил и работал выдающийся православный деятель Григорий Цамблак, на которого решил сделать ставку великий князь Витовт в своих намерениях учредить свою, автономную, литовскую церковь. Цамблак долго жил и работал в Новогрудке, хотя происходил из знатного болгарского рода, и ранее вёл проповедническую деятельность в монастырях Константинополя, Сербии и Валахии. Цамблак был писателем и культурным деятелем, автором свыше 40 произведений разных жанров (житий, похвальных слов, проповедей, полемических произведений и канонов). На землях княжества он продолжал и развивал традиции искусства красноречия Кирилла Туровского. Защита православной веры и культуры, прославление национально-культурных деятелей в условиях турецкого нашествия были глубоко патриотичным актом, усиливали актуальность его произведений. Потому Витовт и решил ликвидировать религиозные противоречия в своём княжестве, создав отдельную митрополию Литвы во главе с таким авторитетным проповедником, каким являлся Цамблак.

Начав хлопоты об унии между православной и католической церквами, Витовт сумел добиться разделения ранее единой православной митрополии. 15 ноября 1415 года Витовт созвал в Новогрудке собор епископов, в котором приняли участие полоцкий, черниговский, луцкий, владимирский, смоленский и туровский епископы из Литвы, перемышльский и холмский – из Галичини, священники и много бояр. Во время собора епископов в Новогрудке по случаю избрания Литовско-Новогрудского митрополита пинский епископ Евфимий (Окушко) использовал титул “епископ Пинский и Туровский”. Это было свидетельством объявления Пинской епископии преемницей древней Туровской епархии. Собор освятил на должность отдельного для Литвы митрополита 51-летнего Григория Цамблака. Избрание Цамблака вызвало возмущение сидевшего в Москве митрополита Фотия и константинопольского патриарха, и они его прокляли. Поскольку же рукоположение Цамблака произошло без одобрения патриарха, это позволяло Фотию не признавать литовского митрополита.

Однако факт остался фактом: с 1416 года православные Литовско-Русского княжества имели собственного митрополита, независимого от соседних государств. Также независимо Григорий Цамблак действовал и от константинопольского патриарха, столь долго препятствовавшего его избранию на должность. Но такое положение продолжалось лишь пять лет и не вошло в традицию.

В 1417 году на Констанцском соборе был избран единый глава римско-католической церкви. Папой стал Мартин V. С разделением католической церкви и ориентацией европейских государств на разных представителей “папского престола” было покончено.

До 1418 года младший брат польского короля князь Свидригайло оставался в заключении в Кременецком замке. Но в это время он понадобился противникам Витовта – князьям Феодору Острожскому и Александру Пинскому. Они захватили замок и освободили просидевшего 9 лет в заточении Свидригайло. Тот поехал в Констанц, откуда списался с Орденом и германским императором Сигизмундом I. Но никто не захотел помогать князю-неудачнику. Тогда Свидригайло с повинной поехал к Витовту, в очередной раз был прощён и получил от него в удел города Чернигов и Трубчевск.

В XV веке в Пинске, ставшем центром православной Турово-Пинской епархии, велись хроники, переписывались богослужебные и душеполезные книги. Крестовой церковью Пинских архиереев была Свято-Успенская в Лещинском монастыре.

В 1418 году митрополит Литвы Григорий Цамблак был послан Яґелло и Витовтом на собор в Констанц, где теперь решался вопрос о воссоединении западной и восточной ветвей христианства. Посольство из Литовского княжества было снаряжёно с великой пышностью. Вместе с Цамблаком ехало много князей и магнатов из Литвы, из Валахии, от татарского хана, Великого Новгорода. Эта огромная делегация из нескольких сотен представителей вызвала в Констанце большое волнение, и её специально встречал сам император Сигизмунд. Григорий Цамблак огласил специальное предложение к папе, в котором высказал надежду на заключение унии западной и восточной церкви, чего, сказал он, желает множество православных и государи Ягелло и Витовт. Однако, сказал он, заключить унию можно только через созыв собора с участием известных богословов и учёных с обеих сторон. Такой способ заключения унии не отвечал желаниям папы, и на этом дело закончилось, но Ягелло и Витовт были очень довольны представлением Цамблака.

Констанцский собор, длившийся 4 года, в 1418 году завершил свою работу. Витовт, так и не достигнув поставленной им перед собой цели церковной унии, отказался от этой идеи.

С 1419 года уже не упоминается имя Григория Цамблака. По одной версии, он умер в Киеве от чумы. По другой – он отправился в Молдавию и долгое время прожил, как чернец, в немецком монастыре. После Г. Цамблака в Литве уже не делается попыток посылать в Константинополь своих кандидатов в литовские митрополиты.

После 1420 года митрополит Фотий нашёл способ примириться с Витовтом, который признал его, и до своей смерти в 1431 году Фотий был опять единым митрополитом для православных Литвы и Московии.

В 1420 году началось восстание в Чехии под знамёнами реформы католической церкви под руководством Яна Гуса. Папа римский пытался подавить религиозную реформацию, организуя новые Крестовые походы. Побуждаемый Римом, германский император Сигизмунд Люксембургский вместе со своими вассалами, среди которых был австрийский герцог Альбрехт V Габсбург, в 1420 году организовал первый поход в Чехию. Ища союзников, в 1421 году чехи предложили свою корону польскому королю Ягелло. Но он, боясь навлечь Крестовый поход на Польшу, отказался её принять. К тому же возрождался Тевтонский орден и, в случае принятия польским королём чешской короны вопреки воле папы, крестоносцы могли вновь начать попытки пробивать через Польшу “коридор” между Пруссией и Ливонией.

В 1421 году Гильберу де Ланнуа, служившему англо-французскому королю и бургундскому герцогу Филиппу Доброму, ранее уже ездившему в Тевтонский орден и Великое княжество Литовское, было поручено посетить польского короля, князя литовского, валашского владетеля и греческого императора. После Данцига, где находился дом великого магистра Тевтонского ордена Михала Кухмейстера, де Ланнуа видели в Лемберге (Львове). Отсюда де Ланнуа ездил за 50 миль в Каменец, где в 1421 году находился великий князь литовский Витовт со своим двором. Здесь француз видел “сарацинского князя Татарии”, вероятнее всего – царевича Бетсабула. Витовт, призвав царевича в Вильну, возложил на него знаки ханской власти и объявил властителем Дешт-и-Кыпчака. Но царевич вскоре после этого был убит одним из сыновей Тохтамыша. В том же году де Ланнуа вдруг загорелся желанием ехать с подарками Витовта к Едигею. Года за четыре тот, вдосталь наиздевавшийся когда-то над Витовтом перед битвой на берегах Ворсклы, помирился с князем литовским и отправил к нему послов.

В 1422 году чехи, продолжая искать союзников в Европе, предложили корону своего государства великому князю Витовту, но тот, как ранее Ягелло, отказался, чтобы не вступать в противостояние с папством. Тем не менее, чехи признавали его фактическим главой Чешского королевства и в том же году Витовт направил сюда на помощь военный отряд литвинов под начальством племянника – Сигизмунда Корибутовича, к этому времени перешедшего на службу к нему от Ягелло.

После праздника Пасхи 1422 года Сигизмунд Корибутович выехал в Моравию. В Унчове он принял причастие двух видов – согласно обряду реформатов. В городе Чеслав им был созван сейм. При большом скоплении народа и в присутствии представителей города Праги он был принят как наместник “желанного короля” Витовта. Сигизмунд торжественно обещал придерживаться и защищать “Четыре Пражских артикула”. 17 мая он торжественно въехал в Прагу, а 25-го ему присягнула Рада. 28-го мая Сигизмунд объявил амнистию всем участникам внутричешских конфликтов. Назначенный наместником Витовта в Чехии Сигизмунд пользовался авторитетом у чехов и потому лучшую кандидатуру было трудно найти для такой миссии. Тем более, что формально отряд Сигизмунда Корибутовича отношения к великому князю литовскому не имел. Радикальные табориты пошли было на конфронтацию с ним, но, видя всеобщую народную поддержку Сигизмунда, примирились с ним и 11 июня также признали Сигизмунда своим земским администратором.

Не признавшие нового администратора партии засели в замке Карлштейн в 30 километрах от Праги. На предложение гуситов сдаться осаждённые ответили отказом. По приказу Сигизмунда Корибутовича замок бомбардировали из катапульт сосудами с фекалиями. Когда всё дерьмо из окрестностей оказалось в замке, была налажена доставка “боеприпасов” из сточных ям Праги. После такой “бомбардировки” гуситы и литвины входить в замок не захотели.

Но пока шла осада замка, радикальные табориты подняли мятеж в Праге. Близкий сподвижник Сигизмунда – Вилем Костка – сумел уладить дело путём переговоров, но вернувшийся из-под стен Карлштейна Сигизмунд приказал рубить головы мятежникам. Это вызвало резкий протест Вилема Костки и его сподвижников. Огромная толпа людей, собравшихся на рыночной площади, освободила нескольких заключённых. Только известие о начале нового Крестового похода против Чехии остудило горячие головы.

Пражские события вызвали недовольство Витовта и он потребовал, чтобы Сигизмунд покинул Прагу. 24 декабря наместник выехал в город Градец, расположенный в Восточной Чехии, а в марте 1424 года вернулся в Литву.

В 1424 году Сигизмунд Корибутович по поручению Витовта находился с посольской миссией в Польше, где у пожилого уже короля Ягелло от его четвёртой жены Софьи Гольшанской родился долгожданный сын Владислав, придавший новый импульс династической политике Ягелло. Тогда с Сигизмундом Корибутовичем встретились представители Праги, предлагая вернуться в Чехию. Без ведома Ягелло и Витовта в июне того же года Сигизмунд со своим отрядом опять прибыл в Чехию, где стал именоваться “королём желанным и избранным”. После смерти Яна Жижки он смог объединить всех чехов, примирив реформатов с католиками. Благодаря этому у Устьи был разгромлен очередной, но очень хорошо подготовленный Крестовый поход против Чехии. Катастрофа разгрома потрясла даже папу римского, а табориты хотели даже перейти границу и начать опустошение Священной Римской империи.

Отличившийся храбростью в битве у Устьи, Сигизмунд высказался против нападения на Империю. Одновременно с этим Сигизмунд Корибутович направил письмо папе римскому с требованием прекратить организацию Крестовых походов против Чехии и выслушать чешских реформатов. Рокыцан, противник Сигизмунда, сделал это письмо достоянием гласности и гуситы арестовали своего “желанного и избранного короля” за связь с противником. Сторонники Сигизмунда несколько раз неудачно пытались освободить его. Наконец, пражане освободили его и дали возможность уехать в Моравию.

В 1425 году в Московии умер великий князь Василий I и престол занял его 10-летний сын Василий II. Брат Василия I галицкий князь Юрий Дмитриевич не признал законности перехода власти к Василию II и заявил свои права, ссылаясь на обычаи и завещание отца Дмитрия Донского. Так началась многолетняя междоусобная война в Московии, которая до 1453 года обусловила безопасность восточных границ Великого княжества Литовского.

В 1426 году Витовт пригласил короля Ягелло к себе на зиму в Белую Вежу для охоты на зубров, на потеху, и король Ягелло приехал к нему с королевой Софьей. И Витовт, и Ягелло, как истинные представители воинственного племени литвинов и феодальные сеньоры, обожали забаву рыцарей – охоту. Да и сама охота в то время считалась почти таким же доблестным занятием, как война. После окончания многодневной забавы Витовт попросил короля Ягелло, чтобы тот поехал с ним в Вильно и провёл всю зиму вместе с ним, и они бы “много веселились там и потешались”.

На самом деле за этим приглашением Витовта стоял расчёт. Окончательным шагом на пути суверенизации Великого княжества Литовского должна была стать коронация Витовта, мысль о которой он сумел внушить гостившему у него Ягелло. «В Вильно Витовт сообщил польскому королю: “Хочу устроить большое торжество и хочу пригласить императора и прочих христианских государей к себе в Луцк”. И королю Ягайло это понравилось, и он советовал так и сделать, а затем [Витовт] отпустил в Польшу короля Ягайло с великою честью, дав ему массу драгоценных подарков, а сам стал готовиться, чтобы принять у себя императора и государей христианских, угостить их. И на следующую зиму разослал послов, приглашая всех к себе».69

В 1427 году у короля Ягелло родился уже второй сын – Казимир, что дало основания польскому королю более пристально присматриваться к престолу Великого княжества Литовского, поскольку у Витовта так и не было детей.

В начале 1429 года Витовт организовал в Луцке грандиозный съезд государей, обусловив это необходимостью обсудить множество проблем, возникших между европейскими странами. На съезд к великому князю прибыли, кроме Ягелло, ливонский и прусский магистры, великий князь московский, тверской и рязанский, новгородцы и псковичи, а также византийский, ордынский и валашский послы. Император Священной Римской империи Сигизмунд I, по обыкновению, заставил ждать себя и вместо назначенного им 6 января, только 22 января приехал с женой Барбарой и многочисленной свитой из венгерских, чешских и немецких вельмож. Как самого знатного гостя, при въезде в город его встретило духовенство католическое, православное, армянское и даже еврейское. Почтив католического епископа, император не обратил на других никакого внимания.

Все приглашённые великим князем не смогли уместиться в городе и были вынуждены расположиться в его окрестностях. «И князь великий Витовт всех их кормил, и выходило на них каждый день мёда сычёного семьсот бочек, кроме мускателя и вин и мальвазии, и прочих различных напитков, а тёлок семьсот, баранов и вепров семьсот, зубров по шестьдесят, лосей по сто, кроме прочих различных зверей и иных мясных продуктов и домашних изделий».69 Кстати, ели все знатные гости, не говоря уж о прислуге, как правило, руками. Вилки тогда вообще были неизвестны, а ложки были редкостью.

«И держал тех гостей великий князь Витовт у себя семь недель. И император, видя, что князь Витовт оказывает им такой большой почёт, и так хорошо угощает, и большое его богатство, сам сказал Витовту: “Князь великий Витовт. Вижу по тебе, что ты князь богатый и великий, к тому же новый христианин, и надлежит тебе быть государем коронованным и между нами, королями христианскими, быть братом”. И князь великий, услышав это от императора, сразу же вместе со своим братом королём Ягайлом просил императора, чтобы тот согласился дать ему корону, и чтобы послал к святому отцу папе, чтобы тот, освятив корону, дал её великому князю Витовту. И император на то согласился».69 И был бы Витовт тогда же коронован, если бы не встретил неожиданное сопротивление своим планам со стороны части поляков, возглавленных канцлером Польши Яном Шафранцем и краковским епископом Збигневом Олесницким, бывшим в особой чести у короля Ягелло после Грюнвальдской битвы. Оскорблённый поведением поляков Витовт объявил, что корону возложит на себя в Вильно, куда и пригласил гостей. Олесницкий попытался убедить Витовта не делать этого, но безрезультатно.

«И князь великий Витовт вместе с послом императора отправил своего посла в Рим к отцу папе – пана Семёна Дедиголдовича (Сёмку Гедыгольдовича) и пана Шедибора брата Кезгайла, с письмами христианских королей.

Затем император позвал к себе короля Ягайло и начал ему говорить: “Вижу сам, что живёте вы с Витовтом в согласии, но паны литовские очень воинственны, и только бы они не подговорили своего государя великого князя Витовта начать против тебя войну и не причинили тебе войной затруднений. А поэтому советую тебе, уговаривай великого князя Витовта, чтобы он своих панов литовских убедил объединиться с твоими панами польского королевства, и побратались бы они между собой и гербы бы взяли один у другого, и тем бы между собой дружбу и братство установили. И когда они таким образом побратаются между собой, тогда воевать против тебя и Польской земли уже будет невозможно”. И Ягайло попросил императора, чтобы он то же самое сказал Витовту, и император, когда был у Витовта, сказал ему то же самое, а Витовт ему ответил: “Я этого не могу сделать без воли панов-рады своих”. И просил императора, чтобы тот присутствовал, когда он будет те слова говорить своим панам. И император тоже начал говорить литовским панам, что паны польские не могли иначе установить мир между королевствами польским и чешским, и что между теми королевствами всегда шла война, а как паны польские с панами чешскими побратались, и как только поляки взяли у панов чешских гербы и таким образом побратались, с того времени война между ними прекратилась и живут они между собой в мире.

А затем уговорил Витовт своих панов, чтобы с поляками побратались и гербы у них взяли для того, чтобы враждебными отношениями не помешать получить ему корону, и сказал им так: “Вот когда принесут корону, тогда вы можете отослать их грамоты обратно, и гербы их отбросить, а свои старые опять взять”. И паны, слыша такие слова от своего государя, и желая, чтобы он получил корону, согласились на это. А затем князь великий Витовт императора и всех тех гостей, которые на том съезде были, одарил знаменитыми и многоценными дарами и отпустил. Между прочими дарами князь великий Витовт преподнёс императору большой рог того тура, которого князь великий Гедимин убил на горе в Вильно и которую сейчас называют Туровой горой».69 В конце января поляки по призыву Олесницкого и Шафранца в знак протеста покинули съезд и к ним был вынужден присоединиться король Ягелло. А император Сигизмунд, уезжая в начале февраля, перед этим пообещал Витовту, что, несмотря на сопротивление поляков, он уже осенью 1430 года возложит на великого князя королевскую корону. И началась долгая борьба.

В апреле 1430 года немецким князьям, собравшимся на сейм в Нюрнберге, посол польского короля представил апелляцию к папе против задуманной императором Сигизмундом коронации Витовта и возведения тем самым Литвы в статус королевства. После этого Витовт решил короноваться вопреки желанию Ягелло. Дело обострялось, волновало Европу, взбудораженные магнаты обоих государств поднимали вопрос о войне Литвы с Польшей.

Олесницкий, выражая интересы светских и духовных магнатов Польши, добился в 1430 году установления избирательности польских королей шляхтой. Кроме этого, он стремился подчинить королевскую власть католической церкви.

В 1430 году Витовт окатоличил последнюю языческую область, остававшуюся в Литве, – Жемайтию, а находившийся на его службе Сигизмунд Кейстутович со своим “чешским отрядом” из литвинов в это время разорял польскую Силезию.

Чтобы успокоить страсти, Ягелло предложил Витовту отказаться от престола с тем, чтобы польская корона после смерти короля перешла к Витовту. Однако литовский князь и его магнаты стояли твёрдо на суверенности своего государства, и Витовт отказался от польской короны.

17 августа Витовт писал Тевтонскому магистру, что твёрдо намерен принять корону, несмотря на увещевания польского посла Анджейко отложить этот вопрос, и просил магистра приехать на коронацию 8 сентября.

19 августа члуховский командор Ордена отослал к великому магистру послов императора Сигизмунда I и Витовта, которых ограбили поляки, установившие блокаду на границе Польши и Литвы с целью воспрепятствовать сношениям между императором и великим князем.

В начале сентября к Витовту прибыли послы императора доктор права Баптист Цигала и Сигизмунд Рот, которые убеждали его не отказываться от коронования хоть бы и короной, сделанной в Вильно, если не удастся доставить её от императора. На 8 сентября 1430 года в Вильно была назначена коронация Витовта. Съехались почётные гости. Однако польские паны перехватили в дороге корону, и коронация была отложена. К 15 сентября в Вильно уже находились все гости, прибывшие на коронацию: великий князь московский, князья тверской, рязанский и одоевский, герцоги мазовецкие, перекопский хан, валашский господарь, послы греческого императора, православный митрополит московско-литовский Фотий. Потом приехали и великие магистры прусский с ливонским.

Стоявшие на границе с Литвой поляки твёрдо решили воспрепятствовать коронации и, с каждым днём увеличиваясь в числе, ожидали новой короны к Витовту, продолжая перехватывать послов Витовта и Сигизмунда.

13 октября Витовт написал императору, что был поставлен в затруднительное положение, не получив короны в обещанный срок к назначенному в Вильно съезду государей. Также он сообщил, что от Ягелло в Вильно прибыли послы, которые на коленях просили Витовта отложить коронацию и ещё раз переговорить с польским королём. На это Витовт ответил приглашением польскому королю прибыть в Вильно, что тот и сделал. Одновременно Витовт пишет, что не намерен отступаться и просит Сигизмунда I выслать ему корону не через враждебную Польшу, а через Пруссию.

15 октября Витовт, узнав, что император готов поддержать своё посольство с короной вооружённой силой и уступая влиянию Ягелло и его канцелярии, то есть, фактически, епископа Олесницкого, пишет, что его переговоры с поляками приняли мирный характер и просит повременить с применением силы. Тут же Витовт отправляет письмо к прусскому магистру с просьбой вернуть с дороги императорских послов назад. Что заставило согласиться на просьбы поляков столь решительно настроенного великого князя? И почему поляки уговаривали его только повременить с коронацией, а не отказаться от короны?

Вслед за современниками, считавшими, что Витовта поляки отравили, приходится согласиться, что это наиболее вероятная причина. Видимо, чтобы отвести от себя подозрения, отравители использовали медленно действующий яд. Всё это время Витовт не только чувствовал себя хорошо, но даже выезжал на охоту. А 16 октября, на другой день после написания письма Сигизмунду о мирном характере переговоров с поляками, он вместе с Ягелло верхом выехал из Вильно в Троки. В дороге он вдруг так ослаб, что упал с лошади.

Доставленный в Троки, Витовт проболел несколько дней и 27 октября 1430 года умер, так и не став королём. В минуту смерти Витовт обратился к присутствовавшему у его смертного одра Ягелло со словами: “Молю тебя, заботься о Литве и не изменяй установленных в ней положений и дани”.

А пан Сенько с паном Шедибором, братом пана Кезгайла, ехали от папы, прожив в Риме три года, так как в то время в Италии шла война, из-за которой они долго опасались ехать с короной. Послы узнали о смерти великого князя Витовта уже когда прибыли во Львов. Говорили ещё, что задержка с доставкой короны произошла вследствие тайного противодействия со стороны Ягелло. Во всяком случае, поляки, не желая, чтобы Литва стала королевством, корону у литовских послов отняли, разрубили пополам и приложили половинки к короне краковского епископа Олесницкого.

Как бы то ни было, Витовт умер в великой чести и славе, оставив по себе долгую память. В дальнейшем литовские господари в своей деятельности ориентировались именно на Витовта, а порядки, существовавшие при нём в княжестве, рассматривались как нормативные.

Как писал летописец, король Ягелло брата своего князя великого Витовта жалел и плакал о нём, как брат о любимом брате. И похоронил его с большим плачем, и были там все слуги его и все епископы, и пели над ним положенные песни и положили его тело в замке в Вильно, в костёле святого Станислава. Легенды о храбрости и щедрости Витовта Великого передавались из поколения в поколение. Это одна из наиболее популярных фигур в истории Литвы.

В последовавшей после смерти Витовта гражданской войне между князьями Свидригайло и Сигизмундом боярин Доман принял, видимо, достаточно активное участие. В противоположность Свидригайло, который в основном отстаивал интересы аристократии, Сигизмунд стремился прежде всего заручиться поддержкой мелкой шляхты. Ко временам его правления относятся новые великокняжеские пожалования и подтверждение на населённые крестьянами земельные владения перешедшему на его службу пинскому боярину Доману. Кроме указанных выше населённых пунктов, в которых Доман имел привилегированные наделы (дворища), можно назвать Новый Двор, Ласицк, Вешня, Няньковичи (Неньковичи), Невле, Федоры, Кривое и другие – в общей сложности около 19 дворищ. Именно со времён Сигизмунда боярин Доман занял такое общественное и имущественное положение, которое дало его потомкам необходимый потенциал для превращения в средней руки землевладельцев и княжеских служащих.

Ничего не осталось известным о месте и обстоятельствах смерти Домана. И огонь, когда-то горевший в его груди и ведший к совершению всех его поступков, угас навеки. Наступило долгое забвение. Сколько вёсен, сколько зим прошло затем над его могильным холмом, окружённым старым бором! Сколько со времени его смерти пронеслось над миром и этими местами радостных, громких, ликующих кликов, но ни один из них не проникал сквозь сырую землю к останкам когда-то жившего человека. Шли дни за днями, годы за годами, где-то новые живущие соединялись в весёлые пары, а затем сходили в свои могилы. А здесь, где упокоился Доман, было пустынно и тихо, мир не знает об этом месте последнего упокоения страстной натуры, оставившей о себе воспоминание только в душах своих детей.

 

*  *  *

ГЛАВА III

 

НЕИЗВЕСТНЫЙ ДОМАНОВИЧ

(первая половина XV века – до 1513 года)

 

Здесь Припять волны гонит в дали

У древних стен, вдоль берегов.

Чего они здесь не видали

Во глубине седых веков.

Ф.Н. Глинка. «Письма русского офицера».

 

Мне неизвестно, сколько было детей у пинского боярина Домана и как их звали, но один из них, называвшийся по отцу Домановичем, не будучи старшим сыном, получил от отца в наследство из принадлежавших тому дворищ лишь небольшой участок земли, который находился в борках, то есть в хвойном лесу, между деревнями Ститичево и Завидчичами, немного южнее Пинска. В те времена население было ещё очень редким и вся Литва представляла из себя один огромный лес, перемежаемый заболоченными равнинами и редкими малочисленными человеческими поселениями, возле которых располагались безлесные проплешины возделываемых земель.

В то время на месте полученного в наследство Домановичем участка не было ни пяди вспаханной земли, не было и следа человеческого жилья. Дичь и глушь была страшная. По лесу ходили стада зубров, туров, вепрей, стаи волков и медведи. В ветвях деревьев сидели настороже хищные ястребы и кречеты, горбоклювые орлы громко хлопали широкими крыльями, а по ночам ухали совы. На деревьях таились рыси, глаза которых горели как угли. Вороны и галки порой чёрной тучей заслоняли всё небо. В сырых местах водилось превеликое множество гигантских жаб, лягушек, ужей и гадюк.

Однако лес в достатке снабжал дичью, дикими яблоками, орехами, ягодами и грибами. На водопой сбегались стада оленей и серн. Вверху жили белки, а внизу скрывались тысячи зайцев и куниц. В ручьях и речушках бобры и выдры строили свои дома. Нужно было только опустить в воду удочку, сеть или вершу, чтобы вытащить огромную рыбу, ходившую здесь непугаными косяками. С полученного Домановичем надела можно было добывать мёд, дикого зверя и птицу, чего не хватало на роскошную жизнь, но вполне хватало на пропитание.

Великий князь литовский Витовт умер бездетным. А Свидригайло, мирно правивший до того в своём уделе, только и ждал, когда ему представится новая возможность побороться за великокняжескую корону. «Великой щедростью и пьянками он добыл себе приязнь богатых, особенно русинов», – писал о нём Ян Длугош. Цель Свидригайло состояла в том, чтобы объединить вокруг себя православных князей и бояр. Так и случилось. После смерти Витовта православная знать объявила Свидригайло великим князем. Перед их единодушным выбором не смог устоять и Ягелло.

Свой крутой нрав Свидригайло показал сразу. Осадил войсками Вильно, окружил себя православными князьями и начал вести себя самодержцем, хотя ещё не был коронован. А Ягелло, приехавшему в Вильно, грозно напомнил: «Ты меня, король, с князем Витовтом пленил, связал и девять лет держал связанного в тяжёлых кандалах. Теперь пришло время, когда с Божьей воли ты попал в мои руки. Теперь я могу отдать тебе полностью то же самое и отомстить на твоей голове мои обиды».

Ягелло знал неукротимый характер младшего брата, но попробовал остудить его: «Останови гнев, дорогой брат! Благодаря Божьей доброте и моему великодушию получил ты столицу, забудь про всякие давние обиды». Но Свидригайло не забыл. Король жил в Вильно под его строгим надзором как будто бы вольно, но на самом деле невольником, как когда-то при дворе Ягелло пришлось жить его младшему брату. Свидригайло задерживал прибывающих из Польши к королю послов, отбирал у них грамоты. Ягелло оказался в полной изоляции.

4 декабря в Виленском соборе святого Станислава князь Свидригайло в присутствии короля Ягелло был коронован на великое княжение, но уже в это время он начал мечтать о будущей королевской короне, которой не успел добиться Витовт. Среди русских городов, упоминаемых в акте об избрании Свидригайло, числится и Гомель. Сразу после коронации на великое княжение Свидригайло заявил, что разрывает унию с Польшей и не собирается клясться и подчиняться королю Ягелло. Своему послу к императору Сигизмунду I великий князь дал указание передать, что с охотой принял бы от него королевскую корону.

С приходом к власти Свидригайло вельможи-католики оказались сильно потеснёнными от государственных постов. Краковский епископ Збигнев Олесницкий жаловался кардиналу Юлиану Цезарини, что великий князь литовский во всём слушается “русских схизматиков” и раздал им все важнейшие должности и замки. Свидригайло даровал некоторым своим сторонникам право иметь свою хоругвь. Князю Острожскому он предоставил право запечатывать свои письма красным воском, что являлось особой привилегией.

Поляки сильно встревожились стремлением Литвы к независимости и в ответ захватили у неё Западную Подолию, в которой находилось много польской шляхты. Свидригайло, узнав о нападении поляков, вскипел гневом, схватил находившегося в Вильно короля Ягелло за бороду и чуть не вырвал её. При этом он пообещал не выпускать польского короля вообще из Литвы и приставил к нему стражу.

Начавшийся раздор из-за Подолии привёл к политическому кризису в великом княжестве. Король попробовал склонить на свою сторону литовскую раду и посоветовал ей “взять себе правителем брата моего старшего Сигизмунда, родного брата великого князя Витовта”. Паны-рада такое предложение не приняли, но Ягелло от своего намерения сместить Свидригайло не отказался. Он только решил действовать хитростью и пообещал великому князю литовскому вернуть Подолию.

«И Ягайло начал ему говорить: “Милый брат, я Подольской земли у тебя не отнимаю, но есть племянница наша, владелица той Подольской земли, княгиня Софья Жедивидовна, жена князя Митка Зубревицкого, которая поручила её в опеку мне, как своему дяде и защитнику, и хотя я ею [Подольскою землёю] управляю, весь же доход получает она”. И начал король Ягайло плача жаловаться князю Свидригайлу, и сказал ему: “Милый брат, ты мне младший брат, а я тебе как отец, а ты мне такой срам учинил. Как же ты посмел это сделать мне, своему старшему брату, как ты смел это сделать и бросился к моей бороде. Тебе не годится поступать так со мной, твоим старшим братом и к тому же Божиим помазанником, христианским государем, славным королём. А ты смел меня посадить в тюрьму, и я так считаю, что сделал ты это без согласования со своею радою, а сделал это по своему разумению”».69

Поскольку же и паны-рада, и шляхетство литовское вступились за Ягелло, Свидригайло вынужденно примирился с братом, одарил его дорогими подарками и отпустил в Польшу. Но как только Ягелло прибыл в своё королевство, так сразу же в Сандомире собрал сейм, на котором заявил, что не признаёт Свидригайло великим князем, так как Великое княжество навсегда присоединено к Польскому королевству. Затем королевские послы передали Свидригайло, что Ягелло сделал это с целью привести его к трезвой рассудительности. Свидригайло ответил прямо: «Ни Луцка не уступлю, ни Подолию отобрать не дам. Объяснений ваших не требую, потому что по праву наследственному держу Великое княжество, а не по чьей-нибудь милости».

В марте 1431 года польское войско во главе с Ягелло двинулось на Восточную Подолию. Как только войска подходили к какому-нибудь городу, король тайно засылал туда гонцов с известием об опасности, чтобы посеять панику, что чаще всего и удавалось. Волох по рождению и венгерский граф по положению, некий Ванчалух своими рыцарскими делами и героической отвагой на службе королю Ягелло заслужил польское шляхетство, большие владения в русинской Галиции и вместе с сыновьями в 1431 году был приписан к гербу сас, пришедшему в Польшу ещё во времена Даниила Галицкого из той же Венгрии. Из-за начавшейся войны сразу же накалились религиозные противоречия. В мае 1431 года Свидригайло заключил союзнический договор с Орденом, который обязался помогать ему. Православное население Литвы “обращало в пепел” католические костёлы и уничтожало самих католиков. В свою очередь, при одном только появлении польского католического войска “русины” разбегались и прятались в лесах с семьями и имуществом. Поляки оставляли после себя сгоревшие деревни и разграбленные города. Свидригайло писал об этом своему союзнику магистру Ордена: “…и на пути своём в сёлах делали нашим подданным великий вред, насилие и неслыханную жестокость”.

В то же время продолжалось гуситское движение в Чехии. После очередного разгрома в 1431 году гуситами войск германского императора в сражении у Домажлиц католическая Европа была вынуждена начать переговоры с упорными еретиками. Представители гуситов приехали на Базельский собор, и вскоре были выработаны условия компромисса. Император Сигизмунд был признан королём Чехии.

Польский король Ягелло, захватив всю Подолию, в июне 1431 года двинулся на Волынь, где 31 июля под городом Луцком встретился с войском Свидригайло. Великий князь отказался от решающего боя с королём, а Луцк оказался в осаде, которая затянулась на несколько недель и стала гибельной для поляков. Во время осады Луцка обе стороны исполнились кровавой жестокости в отношении пленников. Оставленный в осаждённом городе великим князем Свидригайло воевода Юрша отбил все приступы поляков, изменив первоначальные планы Ягелло на военное решение проблемы с Литвой. Литовский князь Ф.Д. Острожский приобрёл известность в войне, мужественно защищая Волынь от поляков. Пока поляки осаждали Луцк, в саму Польшу ворвались союзные великому князю крестоносцы. Это и вынудило польского короля в августе 1431 года предложить Свидригайло 2-летнее перемирие, которое затем должно было перемениться на вечный мир. Но при этом поляки, согласившись на мир, не отказались от своих тайных намерений.

Крестоносцы, имевшие хорошую шпионскую сеть, всячески убеждали Свидригайло, что за заключённым перемирием кроется измена, но Свидригайло, как прирождённый рыцарь, не хотел в это верить и не использовал выступление Ордена в своих интересах. В начале 1432 года он отправился на Волынь и 6 сентября 1432 года (тогда новый год начинался с 1 сентября) было заключено перемирие между Ягелло и Свидригайло, по которому за поляками оставались Каменец, Смотрич, Скала и Червонгород, то есть, практически, вся Подольская земля. Крестоносцы потом так охарактеризовали заключённый Свидригайло договор: “Миром при Луцке устроил он своё несчастье и от этого произошло всё его зло”.

В 1432 году в Великом княжестве Литовском началась одна из самых продолжительных и кровавых внутренних войн за всю историю этого государства. Велась она небольшими силами, но сопровождалась разрушением сёл, городов и грабежом населения. Масштабы её были таковы, что все соседи Великого княжества оказались втянутыми в ход боевых действий: кроме Польского королевства – немецкие крестоносцы, Силезия, Москва, Тверь, татары, валахи и другие.

Выдающиеся деятели противоборствующих сторон переходили из одного лагеря в другой. Каждый из них, видимо, надеялся остаться в памяти других поколений, и особенно своих потомков, как грозный и мужественный воитель. Но там, где их когда-то знали, теперь не помнят – нет! Много поколений сменилось и было забыто, много других войн и стихийных бедствий пронеслось над землями Литвы. Забыли и всех грозных князей, хотя когда-то они здесь царили и были вправе казнить и миловать любого. Их гербы исчезли со стен замков, да и сами замки, если не исчезли под новыми постройками, стоят ныне в виде жалких развалин, привлекающих лишь взоры любителей седой древности. Не предвидя, к какому полному забвению преданы будут их имена и подвиги, князья сцепились в борьбе за власть и славу своих родов, увлекая за собой многочисленных рядовых воинов-бояр.

Пассивность, проявленная Свидригайло в ходе этой кампании, компенсировалась его усилиями по мобилизации своих союзников – валахов и татар. В 1432 году Ф. Острожский и его союзники у деревне Конострини окружили войско поляков и лишь маленькая кучка их спаслась, бежав из Галичины. Не видя возможности справиться со Свидригайло собственными силами, Ягелло решил действовать через римского папу. Оглядываясь на опыт борьбы папства с германскими императорами, он попросил римского папу снять клятву верности с подданных Свидригайло. Епископ Збигнев Олесницкий писал по этому поводу в Рим: “Князь Свидригайло во всём советуется со схизматиками и жену взял по их укладу жизни (то есть православную. – А.Д.)… Схизматики все важнейшие замки и должности в своих руках держат, чего не было при жизни Витовта”.

Кроме того, поляки решили отправить своих тайных агентов в Вильно с целью найти недовольных великим князем и подговорить их на составление заговора. При непосредственном участии этих агентов и обещании помощи со стороны Польши составился заговор вельмож-католиков. Во главе его встал брат жены Ягелло князь Семён Гольшанский.

По словам Свидригайло, именно он, Гольшанский, привлёк в заговор брата Витовта – удельного стародубского князя Сигизмунда Кейстутовича, которым Ягелло ранее уже предлагал панам-раде заменить Свидригайло. Сигизмунд Кейстутович согласился быть великим князем, а за помощь в получении короны обещал полякам не только навсегда отдать Подолию, Волынь и Киев, но и отказался от имени себя и своих потомков от права наследовать великокняжеский престол, обязуясь передать его польским королям.

Решив внедрить в политическую жизнь Литвы нового претендента на великокняжескую корону, обязанного лично ему и всецело зависимого от поддержки Польши, Ягелло полагал, что у Свидригайло появится такая заноза в боку, что при любом раскладе сил король окажется в выигрыше. Либо Сигизмунд не одолеет великого князя, но ввергнет Литву в такую смуту, что Свидригайло будет молить Бога, чтобы Польша не начала с ним войну, либо Сигизмунд одержит победу, и тогда Ягелло без всяких усилий сможет достичь своих самых смелых целей.

В середине августа 1432 года Сигизмунд Кейстутович во главе выделенного ему польского отряда тайно пересёк польско-литовскую границу и вступил в Литву. Как раз в это время Свидригайло отправился по делам в Полоцк и по дороге остановился в местечке Ошмяны, что недалеко от Вильно. Получивший от заговорщиков сообщение об этом, Сигизмунд Кейстутович со своими людьми и поляками отправился сюда, надеясь перехватить ничего не подозревавшего Свидригайло и покончить с ним одним ударом.

В ночь на 17 августа заговорщики неожиданно напали на ничего не ожидавший лагерь великого князя. В последний момент Свидригайло был предупреждён трокским воеводой Иваном Монивидом и успел бежать в Полоцк. Но в плен к Сигизмунду попал как сам воевода трокский, так и шедшие со Свидригайло литовский маршалок Румбольд и виленский воевода Дедигольд. После пленения первые двое по приказу Сигизмунда были сразу казнены. Разгром оказался полным.

Руководитель заговора виленский воевода Гаштольд сразу же сдал столицу княжества Сигизмунду Кейстутовичу. Во всех храмах города была зачитана папская булла, которой он освобождал подданных Свидригайло от присяги великому князю. Кроме того, Сигизмунд прибег к обману, объявив во всеуслышание о мнимой смерти Свидригайло. После этого Вильно, Троки, Ковно, Жемайтия и Менская (Минская) земля признали власть Сигизмунда. Брест и Гродно Сигизмунд взял силой. Вскоре после этого Сигизмунд Кейстутович был объявлен законным великим литовским князем, сразу признанным Польшей, и, в соответствии с договорённостью с поляками, своим актом уступил ей спорную Подолию.

Орденский шпион Войгт докладывал магистру: “Весь народ литовский охотно согласился признать Сигизмунда из-за слабостей Свидригайловых, ибо воевода Гаштольд и предводители сказали новому великому князю, что Свидригайло не уважал христианство и ослаблял его”. Другой шпион, Ребенц, писал: “Свидригайло каким-то образом сам это заслужил, потому что по любви к жене и к русинам унижал веру римско-католическую и начал проявлять более приверженности к вере русской, обдирал литовцев, обогащал русинов”.

Несмотря на такое явное поражение, Свидригайло не отказался от великокняжеского престола и титулования себя великим князем. Ранее приласканные им русины и поддержали Свидригайло. В Полоцке православные вельможи объявили его великим князем, но уже не литовским, а русским! Великое княжество раскололось на две части: большую – русскую, и меньшую – литовскую. Бывшее единое государство распалось на Великое княжество Литовское и Великое княжество Русское. Вся восточная часть Литвы – Волынь, всё ещё спорная Подолия, Киев, Чернигов, Путивль, Новгород-Северский, Трубчевск, Стародуб, Серпейск, Тула, Курск, Вязьма, Смоленск, Оскол и Пинск подчинились Свидригайло.

Орденский шпион докладывал магистру: “Вся земля литовская против поляков, и простолюдины говорят, что они покорились Сигизмунду не зная, что Свидригайло жив. Многие жители, покинув жён и детей, стекаются к Свидригайло”. Честолюбие Свидригайло спасло Литву от быстрого поглощения её Польшей, но теперь прежнему Великому княжеству Литовскому угрожала новая опасность – растратить силы в междоусобной войне и, полностью ослабев, стать лёгкой добычей Польского королевства. Судя по расстановке сил в лагерях обоих претендентов на верховную власть в стране, думается, мелкий пинский боярин православного вероисповедания Доман первоначально должен был оказаться в числе воинства Свидригайло.

Взаимное ожесточение неприятельских сторон достигало порою невиданных пределов: уничтожение пленников, бойни мирного населения страны, публичные казни знатнейших лиц Великого княжества, заподозренных в измене, стали обычным делом в ходе гражданской войны. Война эта оказала решающее влияние на изменения в политическом устройстве Литвы.

О Сигизмунде Кейстутовиче следует сказать особо. До своего вступления на великокняжеский престол Сигизмунд обнаружил больше пороков, чем положительных качеств. Пропольски настроенный великий князь, наделённый в высшей степени эгоистическим характером и не способный делать что-либо, не связанное с его честолюбием, алчностью или тягой к наслаждениям, кажется чуть ли не воплощением дьявола, которому дозволено всё, что способно загрязнить самый источник представлений о рыцарской чести и человеческой порядочности. И при всём этом он являлся родным братом того, кто ещё при своей жизни стал символом свободной и сильной Литвы.

Подозрительный, замкнутый характер Сигизмунда Кейстутовича и его жестокая и вероломная политика отдалили большинство блестящих вельмож от его трона, вокруг которого они собирались только в редких официальных случаях, да и то неохотно, с радостью покидая великокняжеский дворец и сам город Вильно при первой же возможности.

Сигизмунд Кейстутович, выросший в недрах рыцарской системы, стал одним из первых, кто открыто стал нарушать и высмеивать принципы самоотречения, на которых воспитывались и тщательно готовились юные рыцари. Жестокость, клятвопреступления и подозрительность этого государя стали яркой противоположностью рыцарской отваге и открытому поведению его противника князя Свидригайло. Не доверяя вельможам, Сигизмунд старался опираться на мелкое боярство, которое всецело было бы обязано ему, а не своим предкам. Суровое отношение к тем, кто был не расположен к Польше, возбуждало против него ненависть желавших независимости Литвы.

Сигизмунд был по природе мстителен и жесток до такой степени, что бесчисленные казни, совершавшиеся по его приказаниям, доставляли ему удовольствие. Он не знал ни милосердия, ни пощады в тех случаях, когда мог действовать безнаказанно. И хотя он был высокомерен и заносчив, однако искал опору именно в низшем боярстве, чем вызывал глубокое возмущение знати. Придворные Сигизмунда в своём большинстве происходили из людей, не относившихся к числу древних и блестящих родов. Их осанка, манеры и прочее говорили лишь о том, что они попали в среду, для которой не предназначались. Хотя, впрочем, и среди такого окружения находились люди вполне аристократического происхождения, как, например, князья Чарторыйские и Гаштольды.

Сигизмунд не пользовался в Литве особой популярностью и, чтобы расширить число своих сторонников, был вынужден постоянно искать, чем можно ослабить позиции противника. Поэтому он делал кое-какие шаги навстречу православным и, в противовес большинству аристократии, сплотившейся вокруг Свидригайло, искал возможности привлечь на свою сторону мелкое и среднее боярство.

Хотя он опирался на римского папу, в 1432 году Сигизмунд издал указ, в соответствии с которым православные русские князья уравнивались в правах с католиками. Более того, православным вельможам гарантировались неприкосновенность личности и освобождение от всяческих платежей и повинностей с их имений. Такое решение в известной мере ослабило сопротивление политике Сигизмунда среди русских вельмож и осложнило положение Свидригайло. В то же время Сигизмунд Кейстутович, несмотря на внешнюю религиозность, отличался самым грубым суеверием и верой в языческих духов.

Однако политика Сигизмунда, направленная на подчинение Великого княжества польской Короне, не могла доставить расположения большинства литвинов. Сигизмунд вскоре стал подозревать, что окружён людьми, на личную верность которых он вряд ли может положиться. Летописцы свидетельствуют о страшной жестокости и безнравственности Сигизмунда, которые, на самом деле, происходили оттого, что новоявленный великий князь не стремился ко встрече со Свидригайло в открытом бою, боясь измены своих сторонников. Стремясь привязать к себе покрепче своих нынешних союзников, Сигизмунд делал им постоянные подарки. В частности, в 1433 году он подарил виленскому воеводе Ивану Гаштольду деревушку Геранёны почти в 90 километрах южнее от Вильно, которая стала одной из основных резиденций Гаштольдов.

Для таких, как Домаш, мелких бояр Великого княжества, Сигизмунд, делавший недвусмысленные намёки в отношении расширения прав мелкого военного сословия, постепенно переставал выглядеть однозначно враждебным. Именно это сильно ослабило позиции заносчивого и высокомерного Свидригайло. Симпатии к этому князю со стороны боярства и горожан, которые постепенно переставали видеть смысл участия в гражданской усобице, значительно поубавились.

В 1433 году сторонник Свидригайло князь В.Ф. Острожский после кровопролитного боя взял Каменецкую крепость. В 1433 году Свидригайло штурмом взял Витебск, отказавший было ему в подчинении. Но у Свидригайло, удачно поднимавшего восстания многих князей против своего соперника, не доставало качеств ни политика, умеющего привлечь к себе простых людей, ни полководца, ведущего большое войско.

В 1434 году умер польский король Ягелло. Смерть Ягелло мало повлияла на литовские дела. Бескоролевье отвлекло внимание поляков от Литвы. Новым королём стал 10-летний старший сын умершего короля Владислав. Однако, ввиду малолетства наследника короны, реальная власть в Польше оказалась в руках вождя малопольских панов епископа Збигнева Олесницкого, возглавившего регентство на ближайшие четыре года до совершеннолетия короля. Эта партия поддерживала экспансию Польши на юг и восток, стремясь к присоединению к ней Волыни и Подолии.

Напряжение борьбы в Литве спадало, всё чаще обнаруживались заговоры. По привилею Сигизмунда от 1434 года удельные князья стали подданными великого князя и утратили свои прежние государственные права. Удельный князь, в том числе и пинский, имел около себя раду, которая составлялась из служилых бояр, крупных администраторов, епископов. В своей земле он был высшим судьёй, администратором, командовал войсками, собирал подати. Великий князь не имел права вмешиваться в администрацию или принимать апелляции на судебные приговоры удельного князя.

В 1434 году великий русский князь Свидригайло, проводя политику на создание своей собственной, “литовско-русской” церкви, как ещё в своё время пытался это сделать князь Витовт, склонил митрополита Герасима подчиниться римскому папе и распространить унию между западной и восточной христианскими церквями на Великое княжество Литовское. Герасим в 1434 году написал письмо папе Евгению IV и получил на него восторженный ответ. Но переписка ни к чему не привела. Причиной розни между Свидригайло и Герасимом стали перехваченные в 1435 году некие “перевётные грамоты” от Герасима к Сигизмунду Кейстутовичу, иными словами, Герасимом готовился заговор против Свидригайло. Свидригайло жестоко покарал тех, кто принимал участие в заговоре, а митрополита приказал сжечь живьём. Казнь произошла в Витебске. Это произвело на войско Свидригайло, состоявшее из православных, крайне тяжёлое впечатление.

В 1435 году, после сожжения митрополита Герасима, прибыл в Константинополь кандидат московского князя в митрополиты – рязанский епископ Иона, однако там уже был назначен митрополитом грек Исидор, один из самых выдающихся образованием и талантами людей. Поставление Исидора митрополитом имело глубокие основания. Византийская империя изнемогала под натиском турок, которые уже завладели Балканским полуостровом и угрожали Константинополю. Пытаясь найти возможность противостоять им, император Иван VII Палеолог и патриарх Иосиф II рассчитывали получить помощь от папы. Политическое положение подталкивало к сближению церквей, к унии хоть в какой-нибудь форме. Этому вопросу был посвящён собор в Ферраре. Принимая во внимание своё представительство на этом соборе, в Константинополе стремились провести на руководящие посты в восточной церкви выдающихся людей, которые могли бы с честью проводить церковную политику. Поэтому и возникла кандидатура Исидора на кафедру митрополита “всея Руси”. В этом состояла причина того, что его признали император Иван VII и патриарх Иосиф. На высокий авторитет Исидора указывает то, что впоследствии, когда умер Иосиф II, он был одним из кандидатов на пост патриарха.

В Литве Свидригайло, продолжая борьбу, мобилизовал все силы, призвал на помощь татар, Ливонский и Прусский ордена. Обещал ему помощь и германский император. Однако большая часть союзников опоздала. Вскоре после жестокой казни митрополита Герасима состоялась решающая битва между противниками под Вилькомиром на реке Свенте (Святой).

12 сентября 1435 года Сигизмунд с польскими войсками нанёс Свидригайло страшное поражение. Ливонское войско почти полностью полегло. В битве пал гроссмейстер Ордена, который привёл немецкое войско на помощь “великому князю русскому”, а также пало “множество... князей, и бояр, и мещан”. Летописцы говорят, что в этой битве погибли 13 русских князей, а 42 попали в плен, в том числе князья Феодор и Сигизмунд Дмитриевичи Корибутовичи Збаражские.

Сигизмунд Корибутович имел довольно близкое родство с великим князем Сигизмундом Кейстутовичем и, в сочетании с давнишней любовью к нему боярства, князей и народа, вызывал подозрительное недоверие к себе со стороны этого претендента на единый трон Литвы. Отличаясь храбростью, ловко владея любым оружием и обладая всеми качествами настоящего рыцаря, Сигизмунд Корибутович явно проигрывал великому князю в умении расправляться с противниками путём вероломства и жестокости. А потому его судьба во многом была предначертана заранее, ещё тогда, когда он решил связать её со Свидригайло. Теперь, после его пленения, заговорили о себе чисто политические причины. Попавший в плен израненным, князь Сигизмунд Корибутович, командовавший “чешским отрядом”, по приказу Сигизмунда Кейстутовича, опасавшегося его популярности и прав на великокняжеский престол, был утоплен в проруби, что совершенно не соответствовало представлениям ни о рыцарском отношении к пленникам, ни выгодам от получения выкупа за такого родовитого вельможу.

Значение военных побед для массового сознания людей эпохи средневековья переоценить просто невозможно. Победитель сразу же приобретал авторитет, которого нельзя было добиться никаким другим, даже самым полезным для подданных, поступком. Победа Сигизмунда в решающей битве под Вилькомиром предопределила его победу в борьбе за великокняжеский престол и вызвала ликование в Польше, где проходили благодарственные молебны.

На большей части территории Литвы наступило спокойствие и все спешили к своим домам, хотя они и были разрушены за годы междоусобицы. Надо было налаживать хозяйство, кому-то заново отстраиваться, собирать разбежавшихся крестьян и заставить их приняться за работу.

Но Свидригайло, избежавший смерти и пленения, всё ещё не сложил оружия. После битвы под Вилькомиром он присоединил к “Великому княжеству Русскому” украинные земли, хотя и утратил собственно литовские. Наконец, он заключил союз с украинцами из польских владений: Галичины, Холмщины, Подолии.

После победы над Свидригайло Сигизмунд ищет теперь уже союза с соседями против Польши: с Ливонией, Австрией, татарами. Когда польские паны, стремясь разрушить эти союзы, снова заявили, что Сигизмунд не самостоятельный правитель, а подданный Польши, он ответил словами Витовта: “Никогда мы не были ничьими подданными, а Великое княжество наше, сколько помнит человеческая память, никогда никому не было подвластно, и мы держим его не из рук поляков, а занимаем престол его от Бога наследственным правом от наших предшественников. После смерти нашего брата, светлой памяти Витовта, оно законно перешло к нам, как законному наследнику, и мы на этом престоле с Божьей помощью никого, кроме Бога, не боимся”. Так представитель средних слоёв общества, выдвинутый поляками, освободившись от опасности, приобрёл решительную речь литовского патриота.

В то же время, хотя Сигизмунд и был вероломным монархом, своих сторонников он награждал по-великокняжески. Так, в частности, своего приближённого Сенько Гедыгольдовича он пожаловал замком в городе Мир, что недалеко от Гродно. Видимо, тогда же на службу к Сигизмунду, несмотря на его католическую ориентацию, перешло и множество православного мелкого боярства, щедро вознаграждённого за это дворищами и угодьями из числа тех, что были отобраны у поверженных противников-вельмож. И тогда же, вероятно, к нему на службу перешло семейство Домана и семейства его сыновей-Домановичей.

Полоцк упорно защищал дело Свидригайло, разбитого под Вилькомиром, и не сдался войскам князя Михала Сигизмундовича, осаждавшего Полоцк и Витебск по приказу своего отца Сигизмунда, хотя под стенами его стояла в течение недели “вся сила литовская”. Однако в то время Свидригайло уже не имел достаточно сил, чтобы оказать поддержку своим полоцким сторонникам. В конце концов решимость к сопротивлению Сигизмунду Кейстутовичу все-таки иссякла: “...полочане и витебляне, не слышевши соби помощи ни от кого, и далися великому князю Жыгимонту Кестутевичу”. Фактически после падения Полоцка и Витебска в 1436 году шансы Свидригайло на победу свелись к нулю.

За время своего правления в Литве Сигизмунд зарекомендовал себя ярым приверженцем католицизма и даже ввёл в Великом княжестве в 1436 году инквизицию. Знатные вельможи этого времени, по примеру великокняжеского двора, заводили при своих дворах шутов из числа карликов и безумцев. Паны-рада держали шутов для потехи, чтобы можно было повеселее скоротать время, когда вельможи проводили его в четырёх стенах. Одевали шутов как-нибудь покарикатурнее, но непременной частью одежды их была шапка причудливой формы с пришитыми к ней бубенцами – такими же, какие использовались для соколиной охоты.

При Сигизмунде Кейстутовиче русский элемент оказался в положении более низком сравнительно с литовским и католическим. Новоназначенного константинопольским патриархом митрополита Исидора в Москве приняли довольно холодно, а в Литовском княжестве, охваченном борьбой Сигизмунда со Свидригайло, на этот раз не уделили достаточного внимания вопросу об отдельной митрополии.

Страх католического духовенства перед гуситами был настолько велик, что регент при малолетнем польском короле, канцлер и кардинал-примас Польши Збигнев Олесницкий всякий раз резко выступал против планов чешско-польской династической унии. В 1437 году он воспрепятствовал приглашению на чешский престол младшего сына Ягелло – Казимира Ягеллончика. Сорвав унию Польши с гуситской Чехией, З. Олесницкий одновременно стремился к присоединению к Польше земель Великого княжества Литовского.

Через несколько месяцев после приезда в Москву, в 1437 году, митрополит Исидор с великим почётом в сопровождении епископов суздальского, псковского, новгородского, тверского, духовенства и мирян – всего до ста человек – прибыл на собор в Феррару. Однако вскоре собор был перенесён во Флоренцию. Здесь Исидор выступил решительно и авторитетно за унию, но подошёл он к этому делу не как богослов, а как политик и патриот Византии. “Лучше с унией вернуться на родину, – сказал он, – чем, не приняв унию, утратить родину”. Собор закончился объединением церквей. Всякая разница между церквями теряла значение, и обряд утрачивал своё значение. Исидор получил титул кардинала и папского легата.

В 1437 году Свидригайло бежал в Краков и там предложил сделаться со всеми своими землями ленником польской Короны. Предложение это тогдашним фактическим главой государства Олесницким было отвергнуто, как уже ненужное. После этого Свидригайло несколько лет скитался то в Валахии, то в Венгрии. Ходили слухи, что Свидригайло настолько обеднел, что даже несколько лет был пастухом у одного богатого валаха.

Политику на лишение власти удельных князей великий князь литовский Сигизмунд проводил ещё более твёрдо и настойчиво, чем ранее Витовт. При этом он опирался на мелких феодалов. В частности, удельное княжество Пинское при великом князе Сигизмунде было лишено своей самостоятельности. При Сигизмунде наместниками великого князя в Пинске были князья Андрей и Юрий из рода Наримунтовичей. Летописец утверждал, что великий князь стремился “всех князей, и панов, и весь род шляхетский искоренить и кровь их пролить, а пёсью кровь холопскую вознести”. Скорее всего, слухи о таких намерениях великого князя шли из тех кругов аристократии, которые готовились нанести удар по Сигизмунду.

В 1437 году император Священной Римской империи Сигизмунд Люксембургский, начав готовить передачу своей власти зятю, уже 15 лет женатому на его дочери Елизавете, австрийскому герцогу Альбрехту V, провозгласил последнего королём Венгрии.

В 1438 году Альбрехт V стал римско-германским королём. С Чехией вышло сложнее: часть гуситской шляхты и других сословий, помня давнюю враждебность Альбрехта к их вере, отказались признать его королём и выдвинули своего кандидата – польского принца Казимира Ягеллона. Альбрехту Габсбургу снова пришлось взяться за оружие. Обладая неплохими полководческими способностями, он нанёс противнику поражение и стал немедленно готовиться к новой военной операции – против турок, чьё влияние на Балканах непрерывно возрастало.

Несмотря на политические заговоры, экономическое развитие Литвы продолжалось. Так, в 1438 году ордынцы, в вассальной зависимости от которых всё ещё находились восточно-русские княжества, гнали на запад, для продажи в Италии, огромные гурты быков. Их рёвом оглашались дороги Польши, Валахии, Трансильвании и Германии. Земли Пинщины находились на пути торговых связей Востока и Запада. В XV веке началось движение евреев из Польши на восток. Евреи-откупщики таможенных и других сборов стали встречаться в Минске, Полоцке, Смоленске. Но пока там ещё не создавалась их постоянная оседлая общинная жизнь.

После 1438 года титул императоров Священной Римской империи австрийские Габсбурги сделали наследственным в своём доме. Процедура выборов императора коллегией курфюрстов, то есть наиболее влиятельных князей-выборщиков, не мешала им из поколения в поколение удерживать императорский престол, передавая его от отца к сыну, от дяди к племяннику. Древняя корона западно-христианской империи придала Габсбургам дополнительный блеск и претензии на верховенство во всей Западной Европе. Однако, во время подготовки к Крестовому походу против турок, находясь в октябре 1439 года в Венгрии, Альбрехт V заболел холерой и умер.

В 1440 году польский король Владислав III, в значительной степени под влиянием канцлера Олесницкого, презрев сложившуюся традицию отказов, согласился возложить на себя предложенную венграми корону их страны. Это повлекло за собой участие Польши в военных конфликтах, которых старался избежать его отец. При короле Владиславе в польской столице Кракове произошёл первый в истории Польши направленный против евреев погром.

Хотя великий князь Сигизмунд был осторожен и подозрителен, государственная измена уже искрилась в кубках с вином, рядилась в платья его советников и в улыбки придворных. Несмотря на собственное лицемерие и лукавство, в Сигизмунде порой уживались странные противоречия. – он мог полагаться на честность и прямодушие других. Давно зревшее среди магнатов Великого княжества Литовского недовольство против великого князя выплеснулось в аристократический заговор во главе с волынскими князьями Иваном и Александром Чарторыйскими, смоленским наместником Иваном Гаштольдом, жемайтским наместником Кезгайло, виленским старостой Миколаем Немировичем и маршалом литовским Миколаем Радзивиллом.

Его участники надеялись, что после гибели Сигизмунда Литву вновь возглавит Свидригайло. Заговорщики воспользовались восстанием “чёрных людей” в Смоленске против великокняжеского наместника Андрея Саковского, которые прогнали его самого и побили многих бояр, а также восстанием в Жемайтии и Подляшье (в последней высказывались о передаче великокняжеского престола Михалу – сыну Сигизмунда).

В замке Троки 20 марта 1440 года, где находился 75-летний Сигизмунд Кейстутович, заговорщики приступили к исполнению своего плана. Они, видимо, хорошо знали все ходы, все закоулки и потайные выходы, тайные двери и западни этого типичного средневекового замка, который не мыслился средневековыми архитекторами надёжной крепостью, если не обладал таковыми хитростями.

Иван Чарторыйский бросился к королю Сигизмунду, намереваясь его убить, но у него не было ничего, и поэтому другой заговорщик – пан Скобейко – схватил вилы, которыми поправляли в камине дрова и ударил Сигизмунда в тот момент, когда ксёндз подносил облатку, и кровь брызнула с головы великого князя на стену. И в тот момент, не желая видеть смерть своего господина, упал на него его любимец по имени Славко, так как его очень любил великий князь Сигизмунд. А заговорщики того Славку взяли и выбросили из окна башни, и он там сломал шею; а князь Сигизмунд в то время закончил жизнь – от руки киевлянина Скобейко был убит в вербное воскресенье.

А сын его, короля Сигизмунда, – “Михайлушко”, услышав об этом, заперся в Малом замке трокском, а Лелюша в Большом замке трокском, согласно уговору, как об этом с Довгирдом условились. А Довгирд занял Высокий и Низкий замки виленские, собираясь подчиниться Свидригайлу. Нарбут, приехав по живому мосту, занял Высокий замок виленский для Михала Сигизмундовича. «А паны-рада Великого княжества обо всём этом ничего не знали, ни о замысле князя Сигизмунда, ни [о намерениях] воевод виленского и трокского, потому что князь Сигизмунд писал грамоты по всем землям и украинным городам и ко всем панам, ничего не сообщая о своей злобе. И они ещё не съехались, потому что многие были в дальних городах Великого княжества».69

Новгородский летописец в 1440 году, объясняя причины убийства Сигизмунда Кейстутовича, заметил, что убитый “панов и земских людей немало без милосердия сгубил”.

Тевтонский орден в середине этого века перестал получать поддержку со стороны ведущих европейских держав. Прусские города и рыцарство, требуя расширения своих прав, стали выступать против руководства Ордена и в 1440 году образовали антиорденский союз под названием “Прусский”. Это избавило Литву от угрозы с северо-запада.

В 1440 году униатский митрополит Исидор поехал через Польшу, Галичину и Литву в Москву. В своём обращении ко всем “русинам, сербам, валахам, другим народам и к латинянам”, он призвал всех “одинаково любить обе веры, которые теперь объединились, одинаково почитать церкви обоих исповеданий и признавать за истинное Тело Христово, в каком бы хлебе ни было оно освящёно”. Исидор пробыл около года в Польше и в Литовском княжестве, однако здесь мало кого волновали вопросы унии: в Польше были озабочены объединением с Венгрией; в Великом княжестве был убит Сигизмунд, шли выборы, избрание нового князя. К тому же польские и литовские католики негативно относились к Флорентийскому собору, и потому сама уния была в их глазах незаконной. Вообще католические слои общества не желали унии.

В 1440 году впервые вся шляхта принимает участие в избрании князя, что затем становится традицией: избирают – шляхта и паны-рада. После убийства Сигизмунда опять было призвали на великокняжеский престол князя Свидригайло, но, по старости лет, он уже был не способен вести борьбу. Поэтому после убийства Сигизмунда заговорщики на совещании в Ольшанах решили новым великим князем сделать не Свидригайло, а 13-летнего сына польского короля Ягелло – Казимира. Польский король Владислав III согласился направить в Вильно своего младшего брата Казимира, но не как великого князя, а лишь в качестве своего наместника. И князь Казимир, приняв делегацию волынцев, с князьями и панами-радой литовскими поехал в Вильно.

Но литовские аристократы смогли добиться от сопровождавших юного князя поляков согласия на провозглашение Казимира великим князем литовским. По преданию, польских послов крепко напоили и они просто проспали церемонию, после чего были поставлены перед фактом, но имеется подозрение, что поляки были подкуплены литвинами и послы сделали вид, что не смогли воспрепятствовать коронации.

Избрание Казимира великим князем не соответствовало планам польских панов, и они признавали его избрание не “великим” князем, а лишь “литовским”. Король Владислав просто игнорировал своего брата. По причине малого возраста нового господаря, Великим княжеством Литовским на первых порах от его имени стал управлять регент – литовский вельможа Иван Гаштольд.

Новое правительство Литвы во всех случаях поступало осторожно, шло на компромиссы. Казимир подтвердил областные уставные земские грамоты, дарованные ещё Витовтом, чем удовлетворил как знатное “поспольство” городов, так и низшие их элементы. Положение удельных князей в первое время не было нарушено, и некоторым даже были возвращены уделы, отнятые Сигизмундом. Наместниками в Пинске при Казимире остались князья Андрей и Юрий Семёновичи Наримунтовичи. Но уже в 1440 году новый великий князь вернул отнятую при Сигизмунде самостоятельность Пинского княжества и даже перевёл в Пинск кафедру туровских епископов. Один из прежних наместников – князь Юрий – получил Пинское княжество в вотчину. Некоторые из князей держали свои княжества: Свидригайло, не признавший нового великого князя – Волынь, Гомель и Туров; Киев держал князь Олелько (Александр) Владимирович, женатый на дочери великого князя московского Василия I и Софьи Витовтовны (ранее он был всё время связан с Сигизмундом). Вообще, как отмечали современники, Казимир был “покорным” желаниям Польши.

Сравнительно быстро Казимир получил признание со стороны знати Брестской земли и Жемайтии. Признать его согласился и Михал Сигизмундович, получивший от Казимира в качестве отступного “отчинные” города Бельск, Брянск и Стародуб.

Во время пребывания в Великом княжестве униатский митрополит Исидор не приобрёл ни оппозиции, ни последователей, за исключением киевского князя Олелька, который, заняв престол, отнёсся к унии благосклонно. Иначе чем в Литве обстояло дело церковной унии в Москве, куда приехал Исидор в 1441 году. Там сразу же он встретил протест против союза западной и восточной церквей и его арестовали. Исидор бежал в Тверь, где его снова арестовали. Лишь в 1442 году бежал он из тюрьмы к Казимиру. Однако положение его здесь было ещё более сложным, чем год назад. Виленский католический епископ Матвей запретил ему проповедовать и служить, а православные осуждали его за то, что служит в костёлах. Исидор подался в Рим. Титул митрополита он не сложил и исполнял митрополичьи функции, в частности, освятив Даниила Владимирского, однако в свою митрополию уже не возвратился. Он понял, – как писал М. Грушевский, – что “дело унии на Руси забыто... Русь украинская и белорусская… застыла против унии в мёртвой пассивности, собственно проигнорировала её”.

В 1442 году поляки признали за Свидригайло его права на Волынь и Подолию. Осенью 1442 года войска Казимира начали войну со Смоленском. Смоленский князь Юрий Лугвенович бежал в Новгород и спустя некоторое время признал власть великого князя литовского, получив взамен Мстиславль.

В 1442 году была установлена граница с Ливонским орденом, разрешившая спорные вопросы между двумя государствами. В 1443 году при прямой поддержке Казимира IV было создано Крымское ханство, правителем которого стал Хаджи-Гирей, основавший династию Гиреев, правивших в Крыму до самого конца существования ханства.

В 1444 году брат Казимира – польский король Владислав III – без вести пропал в битве с турками под Варной и потому вошёл в историю под именем “Варненский”. С этого момента распалась польско-венгерская уния.

Однако внешне покорившийся правительству сын прежнего великого князя – Михал Сигизмундович – на самом деле не оставил мысли о престоле Литвы. В 1444 году он подговорил в городе Клецке пять братьев Воложинских убить Казимира Ягеллончика, приходившегося Михалу Сигизмундовичу троюродным братом, когда великий князь будет на охоте. Но этот заговор был раскрыт. Михалу пришлось бежать в Брянск, откуда он с помощью Москвы захватил Киев. Но, не удержавшись там, Михал вновь бежал, и, в конце концов, в одном из монастырей был отравлен.

В апреле 1445 года на съезде польской знати в Серадзе было принято решение пригласить Казимира на польский престол. Первоначально Казимир не согласился. Однако поляки в ответ на его отказ заявили о своём намерении избрать королём Болеслава Мазовецкого, с которым Литва боролась за обладание Дрогичиным и Берестейской землёй. Ультиматум поляков вынудил Казимира согласиться на польское предложение и он дал своё обещание короноваться. При этом он пообещал литовской аристократии сохранить государственный суверенитет Великого княжества Литовского и неприкосновенность его территории. С этого времени судьба литовского государства явно склонилась к тесному соединению его с Польшей.

Последним верховенство Казимира в Литве признал Свидригайло, сделавший это в конце 1445 года, взамен чего был признан князем Волыни, Гомеля, Давид-Городка, а его жена Анна Рязанская получила Здитов, Городок и Дворец. В 1446 году Гомель даётся Казимиром I Ягеллончиком на житьё и кормленье бежавшему из Московии от преследований Шемяки боровскому удельному князю Василию Ярославичу.  Но Василий Ярославич недолго пробыл на новом княжении и, став шурином Василия II Темного, вернулся через несколько лет в Москву. На этом период политической нестабильности в Литве завершился.

В 1452 году претерпевший много превратностей бывший великий князь престарелый Свидригайло опять получает Гомель от великого князя Казимира I, но на этот раз на правах подчинённого владетеля. Из этого периода известно, что князем Свидригайло было пожаловано своему ближнему боярину Андрею Саковичу несколько сёл в гомельской волости – Даниловичи, Дуровичи и Волосовичи. До самой смерти в том же 1452 году Свидригайло мирно прожил в Луцке на Волыни.

По смерти Свидригайло Гомелем владеет бежавший из своего Можайского удела князь Иван Андреевич, и нет сомнения, что с ним были занесены новые веяния из Московской Руси, которые впоследствии долго сказывались на судьбах Гомеля. Из деяний его сохранилось указание на то, что он захватил после смерти пана Андрея Саковича, бывшего сподвижника Свидригайло, его сёла и передал их своим сыновьям Андрею и Семёну.

При Казимире Великое княжество Литовское стало расширять культурные связи со странами Западной и Центральной Европы. 2 мая 1447 года Казимир издал привилей, которым подтвердил своё прежнее обещание сохранить независимость Литвы от Польши. В привилее говорилось, что государственные должности, почётные звания и чины в Великом княжестве могут получать только его уроженцы, а не иностранцы, к которым причислялись и поляки. Этим же привилеем впервые в истории Литвы великий князь даровал своим подданным право свободного выезда из Великого княжества Литовского “для поисков лучшей доли и обучения рыцарскому делу во всякие земли кроме неприятельских”. Но это разрешение относилось только к “княжатам, панам хоруговным, шляхтичам и боярам”. Тогда же он предоставил помещикам право вотчинного суда над крестьянами.

В июне 1447 года великий князь литовский Казимир был избран польским королём под именем Казимира IV Ягеллончика, снова соединив в своей персоне оба государства. После избрания королём Казимир переехал в Краков, хотя литовские магнаты добивались от него, чтобы он либо оставался в Литве, либо отказался от Великого княжества.

После коронации Казимира поляки попробовали было вернуть в состав Польского королевства земли “украины” и территорию в районе Западного Буга (Подляшье), с одновременной ликвидацией титула великого князя литовского. Но Казимир не согласился на это. В свою очередь, литвины предъявили полякам свои претензии на волынские и подольские земли, обосновывая это тем, что поляки захватили их незаконно.

После переезда в Краков польско-литовский монарх Казимир повёл централизаторскую политику. Время от времени литовские магнаты продолжали просить короля, чтобы он оставался в Литве, либо дал другого великого князя. Кандидатами при этом были: Семен Олелькович, князь Радзивилл или кто-нибудь из его сыновей. Но Казимир стоял твёрдо и не отказывался от Великого княжества.

При Казимире католическая литовская аристократия крепко взяла в свои руки течение государственной жизни. Латинские епископы выступают как члены Рады, в которой православных не было. Литвины-католики занимают высшие должности не только лишь в литовских староствах, таких как Трокское и Жемайтское, а часто и в русских: Полоцком, Витебском, на Киевщине и Волыни. Коренной русин не мог быть ни воеводой виленским, ни канцлером.

В Литве Казимир правил 52 года (с 1440 до 1492 года). За свою успешную внутреннюю политику Казимир получил прозвище Великий. Но несмотря на успехи во внутреннем развитии государства, его долгое правление стало временем ослабления влияния Великого княжества во всём регионе. Казимир IV отказался от наступательной политики, его внешнеполитические усилия были направлены лишь на сохранение целостности государства.

В 1448 году в Москве самовольно, без согласия константинопольского патриарха, и ещё при жизни митрополита Исидора, поставили митрополита Иону, на сторону которого перешли украинные князья Свидригайло Волынский и Олелько Киевский.

На востоке король польский и великий князь литовский начал борьбу с Москвой за влияние на Тверь и Новгород. 31 августа 1449 году между Казимиром IV и московским князем Василием II был заключён пограничный договор, по которому все князья, имеющие владения в верховьях реки Оки, подтвердили старое право переходить в подданство либо московского, либо литовского князя и возвращаться обратно. В то же время признавалась неизменной граница, установленная в 1408 году при великом князе литовском Витовте. Москва признала права Литвы на Смоленск, Любутск и Мценск и согласилась рассматривать Тверское княжество сферой литовского влияния. В свою очередь, Литва признала сферой влияния Великого княжества Московского земли Новгорода и Пскова. Кроме того, Литва и Московия обязались совместно защищаться от татар, не принимать у себя лиц, настроенных враждебно к любому из монархов и даже опекать малолетних детей того из них, кто умрёт. Великий князь московский Василий II обязался не использовать титул “великий князь всея Руси”, а Казимир IV признал московского митрополита главой православной церкви в Литве. В силу заключённого с Москвой договора Казимир в том же году подписал соглашение с тверским князем Борисом Александровичем, по которому Тверь обязалась поддерживать Литву, а взамен получила город Ржев.

У Казимира IV были широкие планы тесного сплочения с Польшей Литвы, Пруссии, и даже Чехии, Венгрии и Валахии. Его занимала идея сильной королевской власти, реформа церкви, городов и прочего. Пытаясь получить поддержку своим планам, король созывал всевозможные съезды для рассуждения о важнейших делах государства, но в результате от них выиграла мелкая и средняя шляхта, с которой Казимир вынужден был торговаться и уступать её требованиям. С середины XV века великий князь литовский начинает, по примеру Польши, привлекать к государственным делам мелкую шляхту. Во всех этих событиях внутренней борьбы русские князья и бояре завоевали себе права литовских вельмож и около середины XV века получили доступ на сейм, который стал общим, или вальным, как его теперь называли. Но сейм и после этого сохранял аристократический характер: от русских областей на нём являлась только знать, князья и паны, которые призывались к заседаниям все лично и имели решающий голос.

Великий князь литовский Казимир, признав московского митрополита Иону главой православных и в Московии, и в Литве, в 1451 году передал ему все епархии Великого княжества – без Галичины. Однако, власть нового митрополита была сильно ограничена: его признавали только северные епископии, епископские кафедры замещались без его одобрения, полоцкий епископ называл его просто “братом”, а не “отцом” и так далее. В религиозном отношении новое правительство было безразлично. Но при этом Казимир, влюбившись в некую еврейку по имени Эстерка, под её нажимом стал покровительствовать евреям, предоставляя им всё новые и новые права и возможности, что вызывало недовольство большого числа его подданных. Евреям были подтверждены все прежние их права и вольности – свобода жительства и торговли, общинная и судебная автономии, защита от ложных обвинений и нападений.

После смерти в 1452 году Свидригайло поляки из Малой Польши попытались захватить Луцк, но их действия не поддержал король и магнаты Великой Польши. В следующем году на Петроковском сейме Казимир IV поклялся депутатам сейма, что от Польской Короны при нём не будут отчуждёны никакие принадлежащие ей земли, включая Молдавию, Русь и Литву. Это выступление вызвало возмущение литовской аристократии, включая и Ивана Гаштольда. В знак протеста литвины демонстративно отказались от принятых сорок лет назад польских гербов и связанных с ними привилегий, а также выразили готовность начать войну с Польшей. Такой отпор литвинов заставил поляков отказаться от своих притязаний на Волынь.

После падения под натиском турков в 1453 году Константинополя, государства, которые были традиционными потребителями византийского зерна (Италия, Франция и другие), переориентируют свою торговлю. Упадок Византии и Золотой орды привёл к упадку старых торговых путей. В частности, перестал действовать днепровский путь “из варяг в греки”, дунайский путь захватили турки-османы, а пути по Волге и Дону стали небезопасными из-за непредсказуемости местных ханов.

Нашёл своё место в новой экономической ситуации и город Пинск. В середине XV века он насчитывал уже 3 – 4 тысячи жителей, 800 дворов, 270 улиц, 2 католических костёла с монастырями, 14 православных церквей и два монастыря. В Лещинском монастыре жил известный летописец Прокоп. Город являлся весьма значительным и заметным центром для довольно большой округи, сосредоточив в себе не только местные ремёсла и торговлю, но и культурную жизнь Пинского Полесья.

Основным перевалочным пунктом зернового экспорта из Восточной Европы в Западную стал город Гданьск на Балтийском море, что существенно оживило процесс производства пшеницы в Польше и Литве. Такое кардинальное изменение торговой конъюнктуры, резкое возрастание спроса на продукты животноводства и земледелия обусловили, с одной стороны, качественные изменения в технике и технологии хозяйствования, а с другой стороны – растущие масштабы экспорта остро поставили вопрос о земельной собственности, рабочих руках и форме организации труда. Желая получить как можно больше продуктов для продажи, феодалы стали расширять свои хозяйства. Они захватывали крестьянские земли и увеличивали барщину, что вело к разорению и обнищанию крестьянства. В новых условиях помещики стремились навечно закрепить за собой землю. Великие князья литовские были вынуждены учитывать эти желания и издавали грамоты, закреплявшие за феодалами право неотъемлемого и свободного распоряжения их имениями. Действие этого права было распространено на всех феодалов, как на литовских, так и на русских.

В феврале 1454 года Прусский союз горожан и рыцарства открыто выступил против руководства Тевтонского ордена, обратившись за помощью к Казимиру. В июне подавляющая масса городов и земель Прусского союза признала вассальную зависимость от Казимира IV. После этого Орден объявил войну Польскому королевству. Литва в войне не участвовала, хотя на стороне поляков воевали некоторые литовские вельможи со своими собственными отрядами.

Ведя борьбу против засилья крупных феодалов, особенно церковных, возглавляемых кардиналом З. Олесницким, король старался опираться на среднюю и мелкую шляхту. В 1454 году Казимир издал Нешавские статуты, предоставившие польской шляхте ряд привилегий и установившие порядок, по которому издание законов, затрагивающих права шляхты и решение вопросов войны и мира могли происходить только с согласия шляхетских сеймиков. Статуты также отменяли исключительное право магнатов на замещение в Польше высших государственных должностей, частично ограничили в интересах шляхты права городов. Уступив давлению католического духовенства, Казимир IV несколько ограничил привилегии евреев в Великом княжестве Литовском, данные им в начале своего правления. Изданием Нешавских статутов Казимир добился повышения авторитета в среде шляхты и усиления королевской власти, столь необходимых в условиях начавшейся многолетней войны с тевтонами.

Для Казимира война началась неудачно. 15 сентября 1454 года крестоносцы разбили польское войско в битве под Хойницами и даже едва не захватили короля в плен.

В 1455 году Казимир IV стал единственным европейским монархом, открыто поддержавшим призыв римского папы к крестовому походу против турок.

Правительство Казимира, направляемое литовцами с их стремлениями к централизации государства, постепенно отошло от внутренней политики компромиссов. При этом оно опиралось на литовско-русское земянство (бояр-землевладельцев). Поэтому правительство делало важные шаги на сближение с ним. Так, в 1456 году Казимир IV вновь подтвердил государственный суверенитет Великого княжества Литовского.

В 1457 году Казимир издал грамоту шляхте, которая, в отличие от грамот начала этого века, закрепила особые права за шляхетством всего Великого княжества, без какого-либо различия по месту проживания, по религии или национальности. Права по этой грамоте закреплялись также за представителями духовенства, князей и даже мещан. Грамота, таким образом, понижала значение князей и повышала вес в государстве мелкой и средней шляхты. Однако мелкая шляхта и на этот раз так и не была приписана к “гербовым братствам”.

В этом 1457 году произошло событие, оставшееся незамеченным большинством тогдашних жителей Европы, но которое спустя десятилетия сделает переворот в духовной жизни людей: в германском городе Майнце на Рейне вышла из-под печатного станка первая отпечатанная книга. После изобретения немцем Иоганном Гуттенбергом печатного станка стало быстро распространяться книгопечатание. С этого времени оно медленно, постепенно, но неуклонно стало распространяться по городам и странам Европы, вытесняя многовековую технику изготовления книг путём ручного переписывания каждого отдельного экземпляра.

В 1458 году венгры и чехи предложили свои короны королю польскому и великому князю литовскому Казимиру, но, поскольку продолжалась затянувшаяся война с Тевтонским орденом, тот отказался от обременительной должности защитника Венгрии и Чехии от надвигавшейся на Европу османской агрессии. Тогда же, после отказа Казимира, королём Венгрии стал воинственный Матьяш Хуньяди, который из-за изображённого на его боевом щите ворона получил прозвище Корвин (от латинского “corvus”, то есть “ворон”).

В 1458 году папа Каликст Ш, по просьбе униатского митрополита Исидора, назначил на киевскую кафедру митрополитом Григория Болгарина, который был посвящён ещё патриархом константинопольским Григорием Маммой, и присоединился к унии. Казимир принял Григория; признали его все епископы Литвы, кроме одного – черниговского – который перешёл к Москве. Но Григорий вскоре отрёкся от унии и был утверждён на кафедре митрополита патриархом константинопольским Дионисием, который не признавал унии. Так в 1458 году разделились православные церкви – московская и киевская: в Москве оставался митрополит Иона, на киевской кафедре – Григорий. В киевскую митрополию вошли 9 литвинских епископий:, а в московскую – 8 великорусских. Из Великого княжества Литовского лишь две – смоленская и брянская – присоединились к московскому митрополиту. В дальнейшем наследник Ионы, Теодосий, именовался только “московским”, а не “киевским” митрополитом.

Король и великий князь Казимир взял в жёны 16-летнюю Елизавету Австрийскую, которая была воспитана при австрийском дворе среди гуманистов и схоластиков. Прибыв в Польшу, она нашла этот край бедным и ничтожным, а потому и не стремилась в дальнейшем познакомиться с ним поближе.

В то же время, именно при ней в полную меру началась в Польше эпоха Возрождения (Ренессанса), которая в истории её культуры была признана “золотым веком”. Благодаря тесным связям с Италией и римской курией эта страна ощутила новый мощный культурный импульс. При этом культура сохраняла и некоторые традиционные черты. Сочетание иностранного со своим стало столь органичным, что не вызвало даже расслоения на разные культуры – заимствованную и местную. В XIV – XV веках в Восточной Европе возникли первые университеты. Сначала Прага, а затем и Краков стали центрами образования и науки. Тут изучались богословие, право и медицина. Краковский университет при Казимире IV играл ведущую роль в Европе. Ко времени правления Казимира относится появление немалого числа польских писателей, а латинский язык стал при этом короле общераспространённым в Польше.

Волокитство было тогда в моде, оно шло рука об руку с возрождением искусств и находило себе оправдание в пробудившемся стремлении восстановить прославленное средневековое рыцарство с его заманчивыми приключениями. В то же время в среду высшей придворной знати вместе с приезжавшими иностранцами пришла и мода на ношение кальсон (от итальянского слова calze или calzoni). Эти узкие штаны-чулки из плотного сукна или замши носила вся Западная Европа в течение XV – XVI столетий и сверху они тесёмками прикреплялись к куртке или жилету. Иногда поверх кальсон надевали короткие штаны “фонариком” с разрезами.

Но новые веяния, пришедшие в Польшу, в Литву придти не торопились. Подавляющее большинство не только среднего, но и высшего шляхетства – панов-рады – Великого княжества Литовского продолжало придерживаться традиционных типов одежды и блюд. А что уж говорить про мелкую шляхту! Основная масса её, как и в старину, сидела по своим деревенькам, на своих выслуженных землях, и вела простую деревенскую жизнь, мало чем отличавшуюся от жизни зажиточных крестьян. Вероятно, и боярин Доманович, получив, наряду с братьями, наследство, дававшее возможность в мирное время вести спокойную земянскую жизнь на своей части “отчизны”, не стремился к чему-то большему.

В отсутствие военных действий боярин Доманович, как и исстари вся шляхта Великого княжества, главное развлечение находил в охоте. Как правило, она устраивалась сразу для многих участников, приглашавших поочерёдно друг друга на забаву на свои охотничьи угодья. Иногда охота длилась по нескольку дней, по примеру знатных панов-рады. А после дня, проведённого в азартном соревновании охотников между собой, было о чём порассказать ночью у костра. Кто удачнее всех попал копьём в зверя, кто раньше забежал вперёд, кто догнал раненое животное и кто его добил. Привольные болота и леса родного края, семья, домашний скот, – вот те маленькие радости, которых боярину Домановичу вполне хватало для счастья.

Ни уличного освещения, ни часов не было тогда не только в сёлах, но и в самом Пинске, а потому день заканчивался по солнцу. Как только оно садилось – начиналась ночь. Летний день поэтому длился дольше зимнего. С темнотой замирала всякая жизнь и люди расходились по домам, чтобы встать с первыми лучами утреннего солнца. Только в княжеских замках при свечах и отблесках камина жизнь, бывало, продолжалась несколько дольше светлого времени суток.

В 1462 году умер московский великий князь Василий II и на престол вступил его 22-летний сын Иван III, который быстро укрепил свою власть в подвластных землях и начал поглядывать в сторону запада, подумывая о расширении границ Московии, что рано или поздно должно было привести его к столкновению с Великим княжеством Литовским.

Литовская знать не хотела объединяться с поляками в единое государство, во-первых, потому, что боялась утратить часть своих привилегий, а во-вторых, не желала отказываться от православной веры предков. В 1464 году польские паны, недовольные самостоятельностью литвинов, сговорились пригласить на сейм в Парчове литовских панов, схватить их и посадить в тюрьму, а Великое княжество Литовское присоединить к Короне. Об этом узнал поляк Андрей Горатинский и предупредил литовцев через Ивана Гаштольда, виленского воеводу. Литовцы бежали в Брест, но с этого времени “стала великая немилость межи панами литовскими и коронными”, литовские паны те гербы, которые у них со времён Ягелло были от поляков на печатях, назад отослали. Такой отказ от польских гербов, первая попытка к чему уже была сделана 11 лет назад, на этот раз действительно состоялся, и паны-литвины снова пользоваться стали своими старыми родовыми знаками.

В это время главная угроза странам Европы исходила от агрессии турецких султанов, которые после падения Византийской империи стремились подчинить себе как можно больше европейских земель. Англия была занята затянувшимися на десятилетия внутренними династическими усобицами – так называемой “Войной Алой и Белой роз”. (Розы являлись гербами претендующих на престол родов Ланкастеров и Йорков). Во Франции король Людовик XI вёл многолетнюю борьбу со своими непокорными вассалами, не желавшими терять свою независимость и подчиняться королевской власти. Своевольные вассалы объединились вокруг бургундского герцога Карла Смелого и долгое время довольно успешно отражали попытки Людовика подчинить их себе. Таким образом, страны Восточной Европы оказались вынуждены защищаться от мусульманского наступления собственными силами, не надеясь на помощь Запада.

В 1464 году войска венгерского короля Матьяша Корвина одержали крупную победу над турками в битве у города Яйце в Боснии, что на время приостановило натиск мусульман.

В 1466 году Орден, испытывая нехватку в денежных средствах и живой силе, был вынужден капитулировать перед польским монархом. При посредничестве римского папы он подписал с Казимиром IV мирный договор в Торуни, по условиям которого к Польше отошли земли, прилегавшие к Балтийскому морю вместе с Гданьском, Мариенбургом и нижним течением реки Вислы. Ордену осталась восточная часть Пруссии с Кёнигсбергом. Магистр Ордена должен был дать клятву верности польскому королю, но по этой причине договор отказался признать папа римский.

1 января 1467 года в королевской семье Казимира Ягеллончика и его жены Елизаветы родился пятый сын – Сигизмунд, которому судьба уготовила в будущем занять польский и литовский престолы.

В 1467 году чехи опять повторили своё предложение Казимиру IV занять чешский престол, но опять же получили отказ. Отношения между Литвой и Крымом, долгое время сохранявшими дружественный характер, в конце 1460-х годов стали ухудшаться. Несмотря на отказ от корон соседних государств, Казимир всё-таки стремился поставить под свой контроль Чехию и Венгрию, для чего проводил активную политику в их отношении.

В 1468 году в Великом княжестве Литовском в городе Львове была основана “людвисарня”, где начали выливать первые собственные литовские пушки. Сначала эти пушки стреляли камнями и лишь позднее, с конца XV века, к ним стали изготавливать железные ядра. Вскоре появилось и ручное огнестрельное оружие – пищали. Меньшие пищали – “ручницы”, и большие – “гаковницы” (впервые упоминаются пищали в винницком замке в 1471 году).

В 1468 году из ранее изданных в Литве великокняжеских грамот и привилеев, а также из древних норм обычного права был составлен общегосударственный юридический сборник. Он получил по имени великого князя название “Судебник Казимира”. В этом же году Казимир IV разрешил монахам бернардинского ордена проповедовать католичество в Великом княжестве Литовском.

Юрий Семёнович был последним наследственным пинским князем из рода Наримунтовичей. Со смертью его в 1470 году Пинск, как выморочное имение, перешёл в собственность великого литовского князя.

Кроме дочерей, в польской королевской чете росло четыре сына. «Казимир предоставил воспитание детей своей жене. Педагогические воззрения самого короля выразились в словах: “Для моих ушей нет лучшей музыки, как плачь детей моих под розгами учителей”, а тщеславие родителя вполне удовлетворялось, когда королевичи в присутствии иноземных послов говорили речи на латинском языке. Королева Елизавета лично позаботилась об одном: укрепить в детях преданность католической вере, преданность римскому престолу. Чуждая интересам Польши, она не могла внушить сыновьям любви к славянству и Литве, наоборот, внушила преклонение перед западной культурой. Зная цену науки и образования, она сумела окружить детей лучшими педагогами своего времени и дать им воспитание, столь прославленное и современниками, и учёными нашего времени».84 В то же время, сам польский король Казимир IV больше говорил по-русски, чем по-польски.

 

*  *  *

В Европе быстро набирал силу финансовый капитал, в основном – еврейский, чему немало способствовало осуждение христианством ростовщичества, что на иудеев, естественно, не распространялось. Как и ограничения на продажу в мусульманские страны рабов – православных и язычников. Этот вид бизнеса также контролировали еврейские купцы – “рахдониты”. Так что, большинство крупных еврейских состояний обязано вовсе не производству, а финансовым операциям и торговле. Новое “еврейское торговое сословие”, постепенно крепнув и сосредотачивая в своих руках большинство финансовых потоков, начало проявлять заинтересованность в изменении традиционных общественных отношений таким образом, чтобы иметь возможность преобразовать свои деньги в реальную политическую власть. Поэтому в его среде стала создаваться и культивироваться новая “религия” – религия денег и личной выгоды, как главного смысла жизни.

На первом, робком этапе, последователи “религии денег” назывались гуманистами и хотели, по их словам, лишь подчеркнуть ценность человеческой личности, которую “реакционное христианство” унизило до положения “смиренных и бесправных рабов Божьих”. В мире прежней, средневековой, “готической” европейской культуры достоинствами и добродетелями человека считались честь и достоинство, сознательный аскетизм и служение Богу, верность государю и милосердие к страждущим. В новую эпоху, эпоху раннего Возрождения, в сознание людей всё более внедрялась мысль, что всё вокруг имеет свою цену, которую можно выразить в деньгах, всё продаётся и покупается. Но бастионом на пути распространения торгашеско-ростовщической идеологии стояла традиция, которая особенно крепко сидела в воинах-рыцарях и в крестьянстве. Её-то и требовалось разрушить. А поскольку традиция освящалась авторитетом церкви, для начала требовалось разрушить именно его.

Самым лучшим способом для обрушения церковного авторитета было оказать помощь в занятии ведущих церковных должностей людям, о которых заранее известно, что своими нравственными и моральными качествами они способны лишь дискредитировать звание служителя Господа. А затем и разоблачать на весь свет пороки таких церковных иерархов. И начались назначения на церковные должности не за заслуги и достоинства, а за золото, которое было в руках ростовщиков. Как следствие, именно в период раннего Возрождения на папском престоле пошла череда сменявших друг друга убийц, прелюбодеев, кровосмесителей и даже одна папесса. Естественно, должности прелатов и кардинальские шапки такие папы продавали, дабы вернуть взятые у евреев кредиты, да и просто для ведения привычной им роскошной жизни. Эти “князья церкви”, в свою очередь, продавали более мелкие должности таким же беспринципным пройдохам. Первый и главный удар по средневековой христианско-рыцарской морали был нанесён, а ростовщики, в результате перекачки в их карманы огромных сумм денег, которые собирала церковь с верующих и которые шли на оплату услуг кредиторов-ростовщиков, от этой операции только получили финансовую выгоду.

Если в традиционном европейском обществе тон задавали монархи, аристократия и церковные иерархи, определявшие духовную жизнь и мировоззрение, исходя из христианских подходов к власти и обществу (пусть иногда даже и притворно), то теперь времена менялись. С развитием городов и торговли на первый план, тесня воинов-рыцарей и развращённое духовенство, начал потихоньку выбираться торговец.

В будущем, когда гуманисты окрепнут, они прямо примутся за разрушение и переделывание под свои идеи всей церкви и станут называться уже иначе – протестантами. Но пока до этого ещё не дошло…

 

*  *  *

В 1470 году в Польшу приехал знаменитый итальянец из Венеции гуманист Филипп Каллимах Буонаккорси, сыгравший большую роль в распространении здесь идей Возрождения. Вскоре вокруг него сложился кружок гуманистов, принадлежавших к высшей светской и духовной аристократии. Каллимах ввёл в польскую литературу такой ранее неизвестный ей жанр, как биографию, а также “турцики” – то есть антитурецкие сочинения. Он стал учителем местных поэтов, писавших по-латыни. Каллимах оказался тонким придворным, хитрым и вкрадчивым, и попал в любимцы королевы.

Образование королевских детей начиналось с 7-летнего возраста и с этого времени королевичи оказывались во власти своих педагогов, в числе которых был горячий патриот Польши историк Ян Длугош и Каллимах Буонаккорси. «Вдали от родительского дома, переезжая с места на место по Польскому государству, королевичи находились в полном ведении своих наставников. Они должны были смотреть на них, как на вторых отцов. Сурова была школа. Педагоги находили нужным приучать детей к холоду и голоду, ко всякого рода лишениям. Жестокие телесные наказания почитались душеспасительными и полезными. Дисциплина, царившая во всём, царила и при обучении, но велось последнее по своему времени прекрасно. Обращали внимание на красноречие, изучали древние языки, читали классических писателей, среди коих особым почётом пользовался Ксенофонт».

Итальянец Каллимах старался пробудить в своих воспитанниках вкус и любовь к умственным занятиям, уважение к науке. Польский патриот Длугош сумел внушить преклонение перед интересами Польши. «И оба они, конечно, поддерживали связь с центром умственной жизни Польши – с Краковским университетом. А там было время расцвета, время, когда жил великий астроном Коперник и писал своё замечательное сочинение о государстве Ян Остророг.

Неудивительно, что современники прокричали о том замечательном воспитании, какое давалось детям польского короля, а иностранцы в описании своих впечатлений – польстили польскому обществу».84

В Европе продолжалось быстрое распространение книгопечатания. В Польше также началось развитие печатного дела, в продукции которого преобладала литература приключенческая, псевдоисторическая и юмористическая. Книгопечатни возникали одна за другой и, хотя бульшая часть восточноевропейских книг продолжала переписываться писцами вручную, к концу века книгопечатание дошло до западных границ Великого княжества Литовского.

На Москве до конца XV века с поляками практически не сталкивались. “Литовские люди” были здесь гораздо более известны по их набегам на Москву и пограничным спорам. Московская Русь очень усилилась при правлении правнука князя Витовта – великого князя Ивана III, княжившего с 1462 по 1505 годы. Первыми почувствовали ослабление Литвы князья пограничных областей. Интригуя против Новгорода, великий князь московский вызвал этим открытое недовольство новгородской знати во главе с богатой и влиятельной семьёй Борецких. В центре заговора встала вдова посадника Борецкого – Марфа, вошедшая в историю как Марфа Посадница. В результате “великой брани” Борецким удалось получить согласие веча на признание Новгородом своей вассальной зависимости от великого князя литовского и короля польского Казимира IV.

Узнав об этом, московский князь Иван III в 1471 году двинулся на Новгород с 4-тысячным войском. Богатый Новгород оказался в состоянии самостоятельно выставить 40 тысяч хорошо обученных и прекрасно вооружённых воинов! Но Новгород никогда не мог без чужой помощи организовать своё войско так, чтобы оно было способно не только на ушкуйничьи набеги на слабых соседей, но и на войну с другим войском. Для ведения таких войн новгородцам требовался призываемый ими князь-полководец, который вносил в их ряды единоначалие и дисциплину. А без князя новгородцы даже во время военных походов не отказывались от обычая все вопросы решать на вече. И командиры их были выборными, и в любой момент, по поводу или без повода, новгородское воинство могло начать митинговать и, если решало, что довольно уже им воевать, могло уйти прямо с поля боя. Яркий пример войсковой операции новгородцев – это разгром их войска на реке Шелонь, когда в десять раз меньшая по численности рать Ивана III нанесла сокрушительное поражение войску Господина Великого Новгорода. Одними только убитыми новгородцы потеряли в бою 12 тысяч. После такого разгрома Новгород выплатил Москве большую контрибуцию и обязался разорвать союз с Литвой.

В 1471 году великий князь литовский Казимир IV Ягеллончик, проводя активную династическую политику, добился для своего старшего сына Владислава короны Чехии. Тогда же он отдал Пинск “в хлебокормление” вдове и детям последнего киевского князя Семёна Олельковича, умершего в прошлом году, который вёл свой род от Гедимина. Вдова Семёна Олельковича, княгиня Мария, была дочерью Ивана Гаштольда, который фактически правил Литвой в период малолетства Казимира. Новая пинская княгиня привезла с собой из Киева свой прежний придворный штат.

От княгини Марии жители Пинска тогда получили некоторые привилегии. Судя по количеству дарственных грамот, выданных Марией, её дочерью и сыном, правление их носило во многом благоприятный характер. Эти грамоты донесли до нашего времени названия многих деревень, урочищ, фамилий. Так как они были датированы, то являются первым упоминанием появляющихся и существовавших населённых пунктов.

Весьма важным для судеб Великого княжества Литовского в это время представлялись взаимоотношения с Великим княжеством Московским, поскольку и то, и другое государство по мере своего внутреннего развития начинали претендовать на главенствующую роль в деле собирания в одно целое всех восточнославянских земель прежней Киевской Руси. В Восточной Европе образовалось два центра притяжения – Московия и Литва. В 1472 году Иван III взял в жёны племянницу последнего византийского императора Софью Палеолог и вместе с ней – герб Византийской империи в виде двуглавого орла. Этим московский царь хотел подчеркнуть правопреемственность Московии на главенство в Восточной Европе и в православном мире. А когда в том же году умер брат великого московского князя холостой Юрий, то почти все его города Иван III присоединил к Московскому княжеству, чем обидел других своих братьев и мать. Однако Иван III не только ограничивал державную власть братьев, но и не скрывал своего намерения вовсе лишить их уделов. Братья Андрей по прозвищу Большой и Борис постоянно осуждали великого князя. Обиженные даже пытались обращаться за поддержкой к польскому королю Казимиру, но Иван III, одержимый жаждой единовластия, заманил Андрея Большого в Москву и бросил в темницу. Борис стал опасаться за свою судьбу. А другой брат, Андрей Меньшой, был духом слаб и во всём послушен воле Ивана III.

В Восточной Европе в начале 70-х годов XV века произошла внешнеполитическая переориентация, суть которой лежала в оформлении московско-крымского союза, направленного против Польши, Литвы и Большой (Великой или Заволжской) орды – главного осколка распавшейся Золотой орды. В свете этого Великое княжество Литовское вместе с Ватиканом и Венецией стремилось в обход Московии заключить военно-политический союз с сюзереном последней – ханом Большой орды Ахматом, а также перетянуть на свою сторону государя туркменской “белобаранной” державы Узун-Гассана. Для этого к Длинному Гассану везли в подарки венецианские пушки и миланские панцири.

В 1473 году Великое княжество Литовское и Польша договорились о размежевании своих границ с Тевтонским орденом. Примерно к этому времени у боярина Домановича уже родились четыре сына – Анцух (или Анцушко), Сенько (то есть Семён), Василевский и Богдан.

На европейском направлении Казимир действовал в большей мере не как великий князь литовский, а как король Польши. В 1475 году Казимир IV дал согласие на получение чешской короны его старшим сыном. Борьба за господство в Центральной Европе и на Дунае осложнила отношения Польского королевства не только с турками, но и со Священной Римской империей и Римом. А это не могло не сказываться на положении Великого княжества Литовского.

В 1475 году османской Турцией в Крыму, охваченном распрями беев, был захвачен город Кафа, который вскоре завоевал славу самого крупного рынка работорговли, на котором продавались тысячи пленных, захваченных в набегах татарских орд на земли Литвы и Польши.

В это время начала зарождаться держава Габсбургов, выдвинувшаяся вскоре в число самых крупных и сильных в Европе. В августе 1477 года наследник императора Фридриха III – Максимилиан Габсбург – прибыл в нидерландский город Гент. Максимилиан имел характерный “бульдожий прикус” – сильно выдающуюся нижнюю челюсть, которую унаследовал от своей бабки, мазовецкой принцессы Цимбурги, вышедшей замуж за “железного герцога” Штирии. Этот прикус в дальнейшем стал отличительной чертой династии Габсбургов.  Кроме того, Максимилиан был толстогуб, с длинным крючковатым носом. В Генте он вступил в брак с дочерью последнего герцога Бургундского Карла Смелого, погибшего в битве с грозной швейцарской пехотой. Его единственная дочь Мария Бургундская, также имевшая увеличенные нижнюю губу и челюсть, тем не менее была одной из самых желанных невест Европы, поскольку в наследство от предков ей досталась настоящая маленькая империя, включавшая в себя обширные и плодородные районы Бургундии, значительной части Лотарингии и Эльзаса, Франш-Конте, Фландрия, Эно и Брабант – в общем, практически вся территория позднешних Нидерландов, а также земли северо-восточной Франции. Жители этих земель отличались трудолюбием и бережливостью, что принесло владениям бургундских герцогов славу богатейших земель Европы.

После этого брака между Габсбургами и Францией вспыхнула война за земли Марии Бургундской. Фридрих и Максимилиан Габсбурги, ведя борьбу с королями из рода Валуа, для большего обоснования своих прав на Бургундское наследство стали придерживаться версии происхождения своего рода, согласно которой его предками были короли франков из рода Меровингов (V – VIII века), а через них корни рода уходили к героям античных мифов – легендарному Энею и троянцам. В результате этих войн земли Марии Бургундской спустя годы были поделены примерно поровну.

После признания в 1478 году Крымским ханством вассальной зависимости от Османской империи отношения между Крымом и Литвой стали ещё более враждебными, поскольку турки вели ожесточённую борьбу с Польшей за влияние в южной части Восточной Европы, а Великое княжество Литовское поддерживало Польшу в силу династической унии. В 1479 году Казимир IV стал готовиться к решающему столкновению с Иваном III. Осложнение отношений с Москвой и Крымом ускорило заключение союза между Казимиром IV и Большой ордой, также испытывавшей враждебное отношение к себе со стороны московитов и крымчаков. Также Казимир начал тайные переговоры с новгородцами, которые пообещали поднять восстание против Москвы, но об этих переговорах стало известно Ивану III. Осенью 1479 года по приказу великого князя московского в Новгороде были проведены масштабные репрессии, больше сотни противников Москвы было казнено. Восстание не состоялось, но неудача в Новгороде не остановила дальнейшее нарастание противостояния Казимира с Иваном III.

Точно датировать начало войны между Москвой и Литвой невозможно: формально она так и не была объявлена, а конфликты на московско-литовском порубежье не стихали на протяжении всего предпоследнего десятилетия XV века. Около этого времени в городе Торуни пошёл в школу 7-летний мальчик Миколай Коперник, скандально прославивший в будущем польскую науку.

Казимир, сын Казимира IV, будучи воспитан ярым приверженцем католицизма, в 1480 году попытался добиться от отца запрета на строительство новых и ремонт старых православных церквей в Великом княжестве Литовском. Однако великий князь литовский согласился распространить такие ограничения только на столицу княжества Вильно.

В конце лета – осенью 1480 года союзник Казимира хан Большой орды Ахмат пошёл на Москву и, дойдя до реки Угра, не стал переправляться через неё, ожидая помощи литвинов. Но целая цепь неожиданных препятствий помешала великому князю литовскому выступить против Москвы. Во-первых, Казимир не смог оказать помощь хану Ахмату из-за того, что опасался удара московского союзника из Крыма, который предпринял набег на Подолье. Во-вторых, планам Казимира помешал отказ поляков принять участие в военной операции против Москвы. А в-третьих, в самом Великом княжестве Литовском началась такая усобица, что Казимир стал опасаться вообще распада княжества на отдельные территории.

Дело было в том, что в 1480-м году утрата наследниками Владимира Ольгердовича обеих княжеских отчин – Киева и Вильно – подтолкнула их к активной борьбе. Составился так называемый “заговор князей”, состоящий из родственников Казимира, недовольных возраставшим усилением центральной власти и принижением своего собственного влияния на государственные дела. Душой заговора были внуки Владимира Ольгердовича – Михал Олелькович и Феодор Иванович Бельский, а также правнук Владимира Ольгердовича по матери Ульяне Олельковне – Иван Юрьевич Гольшанский. Этот последний и его дети по своему замку Дубровицы, находившемуся под Пинском, носили титул князей Дубровицких. Заговорщики имели в Великом княжестве Литовском не только огромные земельные владения, в число которых входил и Пинск, но и обширные фамильные связи. Фактически на стороне Казимира из влиятельных магнатов остались одни только Гаштольды.

По свидетельству некоторых источников, заговорщики намеревались лишить престола, а возможно и убить великого князя Казимира, а затем возвести на трон Михала Олельковича. Это предполагалось произвести либо во время королевской охоты, либо на свадьбе Феодора Бельского, на которую Казимир был приглашён. Лишь счастливое для него стечение обстоятельств спасло короля от смерти. Видимо, не без помощи киевского воеводы Ивана Ходкевича, в 1481 году о заговоре стало известно властям. Феодору Бельскому посчастливилось бежать в Москву, а Михал Олелькович и Иван Гольшанский были обезглавлены. Намерения заговорщиков для современников остались тайной. Летописное упоминание об этом сообщило: «Месяца августа 30 [1481 года] польский и литовский Казимир повелел казнить князя Михала Олельковича и князя Ивана Юрьевича, вина которых Богу одному известна».

В 1481 году умер бездетный брат великого князя московского Андрей Меньшой, завещав ему свой удел. Тогда же в противостоянии Литвы и Московии на сторону Москвы перешла Молдавия, которая до того шесть лет являлась вассалом Польши. Также московский царь Иван III подговаривал крымского хана напасть на владения Казимира IV.

Царский посол, прибывший весной 1482 года в Крым, сумел уговорить хана Менгли-Гирея. В 1482 году оформился союз Москвы с Крымским ханством и с Венгрией. 1 сентября 1482, если по мартовскому стилю летоисчисления, или 1483 года, если по летоисчислению сентябрьскому, в Семёнов день, орда Менгли-Гирея внезапно оказалась под стенами Киева. Киевский воевода Иван Ходкевич слишком поздно получил известия о приближении врага и не успел организовать надёжную оборону города. Киев подвергся грабежу и разрушению. В знак своей победы Менгли-Гирей отправил в дар Ивану III золотые потир и дискос из разграбленного храма Святой Софии. Восстановление городских укреплений после набега татаров стало общегосударственной задачей, в которой приняли участие около 60 тысяч человек, однако киевский замок так и не был надёжно оборудован. Собственно, в Вильно и Кракове надеялись не столько на обороноспособность “украинных” замков, сколько на возможность улучшить отношения с Крымом.

В 1483 году тверской князь Михал Борисович заключил договор с Казимиром IV о взаимной помощи. Тогда Иван III послал против Твери войска и заставил Михала Борисовича отказаться от союза с великим князем литовским. Но тверской князь подчинился требованиям Москвы лишь под угрозой, притворно. Вскоре он направил гонца к Казимиру, требуя обещанную ему помощь против Ивана III. Однако гонец с грамотами был перехвачен московитами.

Около 1483 года в расположенном на восток от Пинска Гомеле стал править князь Семён Иванович из рода князей Можайских. Гомель тогда был типичным удельным городком, живописно ютившимся над обрывистым берегом реки Сож и, как оазис, выделялся среди редко заселённого края. На более или менее отдалённых расстояниях находились тянувшиеся к нему сёла: Уваровичи, Телешовичи, Тереничи, Кошелев Лес, Морозовичи, Липиничи, Полешаны и другие. Жители гомельской волости уже не называли себя радимичами, а просто русскими, так как небольшие племенные различия к тому времени сгладились. Городок, как цепью, охватывался двумя сближавшимися оврагами – Гомеюком, по которому протекал ручей, и другим, спускавшемся к реке; на этом пространстве помещались избы, овины, сады, огороды. Средоточием городской жизни была площадка у самого обрыва, отделявшаяся от остального города небольшой ложбинкой, впоследствии углублённой и обращённой в ров; здесь за земляным укреплением, называвшемся “замок”, укрывались в тяжёлые годины горожане и окрестные селяне; тут же помещалась церковь во имя святителя Николая Чудотворца и дворы: княжий, боярские и именитейших горожан.

Гомеляне занимались хлебопашеством, пчеловодством, охотой на пушного зверя; бобровые гоны шли по обоим берегам Сожа, начинаясь почти под самым замком. Торговые сношения велись более всего со Стародубом, Новгородом-Северским, Чечерском и Киевом, куда сбывались лодки.

 

*  *  *

Иван III впервые получил от современников прозвание Грозный, которое впоследствии прикрепилось к другому царю – Ивану IV. Также его называли Великим. Он впервые приобрёл такую власть, которую называли самодержавной. Древние княжеские фамилии служили ему наравне с прочими подданными. Его так боялись, что мужчины, идя к царю на приём когда он был не в духе, нервничали и были готовы к самому худшему для себя исходу встречи, а женщины просто падали в обморок от гневного взгляда. Во время многолюдных пиров, когда от усталости или от выпитого Иван III засыпал прямо за столом, остальные “веселящиеся” часами сидели в полном молчании, боясь шумом разбудить самодержца и вызвать этим его неудовольствие.

Иван III ввёл в обычай придворной жизни своего Двора целование монаршей руки принимаемыми им подданными, независимо от их знатности и родовитости. Впрочем, знатность и древность рода подданных не являлась для царя препятствием и при назначении публичного наказания кнутом. Вполне понятно, что удельные князья, ведшие своё родословие от великих князей и перешедшие в подданство Москвы во время правления Ивана III, сделали это совсем не по доброй воле, а в силу невозможности отстоять свою самостоятельность и независимость.

Совсем иные были отношения между монархом и аристократией в соседней Литве. Под конец правления Казимира великокняжеская рада – паны-рада – делит власть с великим князем: с его ведома ведёт зарубежную политику, проводит суды, объявляет мобилизацию войска.

 

*  *  *

В это время в Европе активно велась борьба со всевозможными проявлениями нечистой силы. Авторы демонологической литературы черпали своё вдохновение в трудах отцов церкви, прежде всего Августина Блаженного, в рассказах очевидцев. В условиях пристального внимания к этой проблеме широко развернулась так называемая “охота на ведьм”. В 1484 году два известных в Германии борца с нечистой силой – Генрих Кремер (Инститорис) и Якоб Шпренгер – так поразили своими рассказами воображение папы Иннокентия VIII, что он специальной буллой поручил им искоренить нечистую силу по всей Германии.

В августе 1485 года Иван III с войском подошёл к Твери и осадил её. Всеми покинутый тверской князь Михал Борисович под покровом ночи бежал из осаждённого города в Литву. В том же году венгерский король Матиаш Корвин отбил у Габсбургов Вену. Император Фридрих III бежал в городок Линц.

В 1486 году борцы с нечистью Кремер и Шпренгер опубликовали в помощь своим единомышленникам объёмистый трактат на латинском языке “Malleus Maleficarum” (“Молот ведьм”). В этом пособии по изобличению ведовства описывались не только колдовские приёмы, инструменты и прочие признаки, позволяющие выявлять слуг дьявола, но и методы их допроса, в том числе с применением пыток. Это творение быстро приобрело статус священного писания – его положения считались неоспоримой истиной.

Задумываясь, как обеспечить будущим поколениям Габсбургов привилегированное положение среди европейских монархов, Фридрих III в 1486 году добился избрания своего сына Максимилиана римско-германским королём. С этого времени практика избрания преемника ещё при жизни государя стала у Габсбургов постоянной. Все последние годы своей жизни Фридрих III занимался только своими увлечениями – садоводством, алхимией и астрологией. Заниматься делами государственными император предоставил своему наследнику Максимилиану, который действовал от имени отца.

После заключения русским князем Иваном III военно-политического союза с крымским ханом Менгли-Гиреем чуть не ежегодно шли татары к Киеву и Слуцку, к Турову и Пинску, к Меньску и к другим городам... И пылали полесские деревни, плакали от горя люди, и десятки тысяч пленённых продавали в рабство на рынках Кафы, Азова и Константинополя. Но всё же каждый второй поход заканчивался поражением крымчаков.

В 1487 году Москва начала войну с Литвой за обладание рядом пограничных между двумя государствами земель. При этом великий князь московский напоказ выставлял свою заботу о православных, живущих в католической Литве. Однако сам Казимир IV признавал, что при нём число схизматиков, как католики называли православных, в Литве не уменьшилось, а даже возросло. Примерно тогда же торуньский школьник Миколай Коперник, глубоко впитавший в себя идеи учёных-гуманистов, начал учёбу в знаменитом Краковском университете.

Гомельский князь Семён Иванович оставил по себе много разнохарактерных воспоминаний. Строго наблюдая за сбором пошлины с провозившихся через его владения товаров, он начал брать большую пошлину с московских купцов, за что великий князь Иван III и жаловался на него в Вильно. Были жалобы и на грабежи. Шли, например, в 1488 году из заморья московские торговые люди Тишка Коврижкин, да Гридя Лукин с товарищами и, прийдя в Гомель, уплатили все пошлины и мыты, а князю Семёну поднесли в подарок камку бурскую. Но князь подарка не взял, а велел своим слугам Ондрею Олександрову сыну Чертову да Василию Тферитину с товарищами пограбить их. И отняли у купцов товару на 60 с лишком рублей, сумму по тому времени очень значительную.

При всем этом, князь Семён был очень благочестив и много жертвовал на храмы. К гомельской церкви св. Николая Чудотворца он записал на вечные времена земли Севастьяновщину и Богдановщину с пашнями, бортными деревьями и всеми крестьянами, жившими в тех пустошах. Священникам давалось княжескими грамотами право судить крестьян по жалобам и тяжбам, не касавшимся городских жителей, а гомельские воеводы не смели присылать сюда приставов для вызова в суд (“децкихъ на кликовщину, окроме городского дела”).

В 1489 году в Москву прибыло посольство от императора Священной Римской империи Фридриха III с предложением заключить союз. Глава посольства Миколай Поппель от имени императора предложил Ивану III королевскую корону. Московский царь от короны отказался, заметив, что поставлен на свой престол Богом и не хочет получать его ни от кого другого, но идею заключения союза одобрил.

В 1490 году в Галиции вспыхнуло крупное крестьянское восстание под руководством крестьянина Ивана Мухи, имевшее большой резонанс в окружающих государствах. Тогда же умер венгерский король Матиаш Корвин, подав надежду Максимилиану Габсбургу вернуть себе Вену.

В июне 1490 года Московия и Священная Римская империя заключили союз, направленный против Польши и Литвы. При этом Иван III пообещал поддержать императора Максимилиана I Габсбурга в его борьбе за Венгрию, с которой Московия также имела союзный договор. В свою очередь Максимилиан I обещал поддержать притязания Москвы на земли Киевщины. Однако победителем оказался Казимир, которому удалось сделать венгерским королём своего сына Владислава, который к этому времени уже два десятка лет носил корону Чехии. Однако Вена австрийцами вновь была отбита у венгров и опять стала резиденцией Габсбургов.

В 1491 году посол австрийского императора просит московского царя принять под своё покровительство Тевтонский и Ливонский ордена в их возможном столкновении с Польско-Литовским государством. На стороне Ивана III выразил готовность выступить и крымский хан Менгли-Гирей, по приказу которого в дельте Днепра в 1492 году была построена мощная крепость Очаков.

Когда в 1492 году папа Иннокентий VIII находился при смерти, его врачи решили спасти жизнь своего хозяина необычным способом. Они выкачали кровь трёх мальчиков и дали её выпить папе. Результат был плачевен: умерли и мальчики, и папа Иннокентий. В том же году, 7 июня, находясь в Гродно, умер монарх Польши и Литвы Казимир IV Ягеллончик.

В 1492 году получил правовой статус и приведён в норму состав польской рады и её компетенция. Сперва в неё входили 4 католических епископа, некоторые из удельных князей, наместники больших земель, из представителей администрации – канцлер, маршалок, подскарбий земский, гетман найвышейший и ещё некоторые. Около этого же времени и студент Краковского университета Миколай Коперник, окончив обучение на родине, отправился для продолжения образования в Италию – в Болонский, а затем Падуанский университеты.

К этому времени восстание в Галиции достигло значительных успехов. Отряды “украинных” и молдавских повстанцев вышли из пределов Буковины, находившейся под властью Молдавского княжества и взяли ряд городов, среди которых такие крупные, как Снятин и Галич. Восстание всерьёз встревожило не только местных феодалов, но и соседнюю Польшу.

После смерти великого литовского князя группа князей Олельковичей, Гольшанских, Мстиславских и других во главе с князем Михалом Львовичем Глинским избрала отдельно от поляков новым великим князем его второго сына Александра. Сторонники Польши должны были молчать на выборах, потому что многие из избирателей-вельмож явились на выборы в Вильно с отрядами войск в несколько сот человек. В ответ поляки избрали королём польским старшего сына Казимира – Альбрехта. Конец XV века стал настоящим триумфом Ягеллонов. Под их властью находились Чехия, Венгрия, Польша и Великое княжество Литовское, на тронах которых сидели родные братья – сыновья Казимира Великого.

В 1493 году новоизбранный польский король Альбрехт решил подавить восстание Ивана Мухи в Галиции, грозившее перекинуться на новые территории. Для этого он объявил посполитое рушение польской шляхты и призвал на помощь прусских рыцарей. Вскоре под городом Рогатином шляхетское войско разбило повстанцев. Спасшийся Муха предпринял попытку поднять новое восстание, но был схвачен и отвезён в Краков. Здесь, сидя в тюрьме, он умер от голода. В том же году умер в московской темнице брат великого князя Андрей Большой.

Стремления литовской аристократии, избиравшей великим князем литовским Александра, видны из той хартии, которой он, гарантируя имения и имущественные права шляхетства, вместе с тем предоставлял важные права по управлению Великим княжеством родовитому Сенату. А направление политики нового государя характеризуется сильным влиянием такой выдающейся личности, как князь Михал Глинский. В конце XV века на земли Пинщины стали переселяться “осадники” из Подляшья и Мазовии, которые очень высоко подняли уровень отсталого здесь прежде сельского хозяйства.

В это время в Великом княжестве Литовском существовало три католических епископства – в Вильно, Расиёнах и Луцке. Но при этом виленский епископ был обычно одним из ближайших советников великого князя. Такого влияния на государственные дела киевский митрополит, глава православной церкви Литвы, никогда не имел.

Великий князь Александр предложил Ивану III заключить мирный договор и попросил отдать ему в жёны дочь Елену. Иван согласился с одним непременным условием – не понуждать его любимую дочь к принятию католичества. От Александра потребовали грамоты “О свободе исповедания греческого закона Еленой Ивановной”. Забегая вперед, скажем, что обещание было сохранено, Елена умерла православной.

В 1494 году закончилась московско-литовская война, в результате которой к Великому княжеству Московскому отошли прежде литовские земли князей Новосильских, Одоевских, Воротынских, Белёвских и некоторые другие.

Пинская княгиня Мария Ивановна правила совместно с сыном Василием Семёновичем до второй половины 1495 года, когда тот умер. В 1495 году всех евреев из Литвы изгнали. Правда, как оказалось, ненадолго.

В 1497 году поляки совершили военный поход к турецкому Аккерману. Московскому князю Ивану III был нужен выход к морю и он начал войну за Прибалтику. Вначале он воевал со Швецией и в 1497 году разбил шведские войска.

Наступила весна 1498 года. С юга летели птицы, в полях и лесах просыпалась шумливая жизнь. Заспанный медведь, исхудавший за время зимней спячки, шёл на охоту. Из колод вылетали пчёлы на первые цветы, прохаживались аисты, вступая во владение лугами. Орлы и ястребы летали в небе. Этой весной вторая дочь пинской княгини Марии Ивановны – Елена (Александра, Олёна), – вышла замуж за князя Феодора Ивановича Ярославича, и супруги стали с этих пор наследниками Пинского княжества, поскольку первая дочь княгини Марии – София – вышла замуж за князя из Московского государства Михала Борисовича Тверского.

Князь Феодор Иванович, как все вельможи, любил охоту. И во времена его правления леса и луга Пинщины нередко оглашались звуками охотничьего рога и лая собак, загонявших дичь для княжеской забавы. Стада пасущихся зубров, нередких здесь в те времена, заслышав шум, производимый охотниками, с тревогой поднимали головы от травы и бросались убегать. В XV веке на землях Местковичей находились владения Сыропят.

Но не везде было так мирно и спокойно, как на Пинщине. В этом же году турецкие войска доходили до Сандомира и Кракова...

 

*  *  *

Юридически однородный военно-служилый класс Литвы в целом, и Пинского княжества в частности, фактически распадался на несколько слоёв, различавшихся влиянием, богатством, давностью владельческих прав: нижние слои примыкали к тяглому населению, из которого сюда переходили отдельные личности и семьи благодаря переводу на боярскую службу, верхние – соприкасались с родами владетельных князей, опускавшихся до шляхетства путём утраты княжеских дельниц. За свою жизнь боярин Доманович не разбогател и не вывел своё семейство в число знаменитых и уважаемых хотя бы на уровне только Пинского княжества. Доманович, видимо, держался где-то посередине, не поднявшись, но и не опустившись к нижним слоям боярства. И потому четверым его сыновьям в наследство от отца достался всего лишь один окружённый лесом земельный надел, расположенный недалеко от деревни Ститичево и соприкасающийся с княжеским хозяйством. Но и это было немало, поскольку такое наследство всё ещё позволяло сыновьям Домановича по уровню достатка не сливаться с крестьянством.

Неизвестно, когда и отчего умер боярин Доманович, но его сыновья в 1513 году упоминаются без указания отца, что говорит о том, что его уже не было в живых.

 

*  *  *

ГЛАВА IV

 

СЕНЬКО ДОМАНОВИЧ

(не позднее 1473 – 1567 годы)

 

Шляхтичами считаться только те могут,

предки которых за доблесть к этому сословию

причислены были, родовым знаком награждёны,

или которые за своё мужество родовой герб

заслужили. Более знатным, однако, считается

шляхетство по рождению, нежели

полученное за заслуги.

Ш. Старовольский. «Польша или

положение Королевства Польского».

 

Сигизмунд Герберштейн, путешественник, дипломат и посол германского императора Максимилиана I, побывавший в первой половине XVI века в Великом княжестве Литовском, назвал эту землю “Страной замков”. Действительно, в то время Литва была буквально напичкана этими “феодальными гнёздами”, одна часть которых была государственными, а другая – частными крепостями. Располагались они в 30 – 40 километрах друг от друга и предназначались для обороны страны и её столицы от врагов с юга и юго-востока. Среди этих крепостей немаловажное значение отводилось и Пинскому замку, представлявшему укреплённое ядро города Пинска.

Где-то около 1470 года, когда на престолах королевства Польского и Великого княжества Литовского уже 30 лет находился просвещённый и миролюбивый Казимир IV Ягеллончик, при котором культура Возрождения начала проникать в высшие классы Польши и Литвы, в Пинском удельном княжестве родились один за другим четыре сына Домановича. Звали их Анцух, Сенько (с ударением на последнем слоге), Василевский и Богдан. Братья относились к роду, выдвинувшемуся из среды “военных слуг” (оруженосцев) не столь давно – всего лишь лет за 70 до их появления на свет. Родоначальник Домановичей по имени Доман за военную службу славному и знаменитому великому князю литовскому Александру-Витовту был вознаграждён землями и крестьянами в Пинском княжестве, и дал начало нескольким родам Пинщины, носившим затем разные фамильные прозвания.

В 1470 году умер последний наследственный владетель Пинского княжества удельный князь Юрий Семёнович из рода Наримунтовичей и княжество перешло в собственность великого князя Казимира. Тогда же умер киевский удельный князь Семён Олелькович из рода Гедиминовичей. Казимир IV в 1471 году ликвидировал самостоятельное Киевское княжество, а вдове Марии Ивановне и трём детям последнего киевского князя предоставил в пожизненное владение княжество Пинское.

Братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан совместно хозяйствовали на участке почти девственной земли, доставшейся им в наследство.Своим кровавым трудом они расчистили небольшой кусок векового леса, засеяли его рожью и засадили другими растениями, которые идут в пищу, построили дом из могучих брёвен и постоянно добывали охотой множество мяса и шкур. Многое братьям пришлось вытерпеть прежде, чем они более-менее прочно встали на ноги, зноя натерпелись и холода. Да такого, что от мороза и пронзительного ветра тело покрывалось жгучими волдырями, а от тяжёлой работы – как у простых крестьян на ладонях лопались кровавые мозоли. Одним словом, всякое случалось: и хорошо, и тяжко.

Войско Великого княжества Литовского состояло из двух частей: народного ополчения и постоянного войска. С течением времени народное ополчение утрачивало своё значение, оставаясь только для обороны замков во время нападений татар или для разведок – а не приближается ли враг. Для дальних походов оно не использовалось, так как не имело надлежащего вооружения и выучки. Поэтому основное внимание правительства было обращено на постоянное боярское войско. В 1487 году началась литовско-московская война. В 1489 году, во время преследования татар, ворвавшихся в Подолию, впереди литовского войска, которое возглавлял сын короля Ян-Альбрехт, до притока Буга и Саврана шли казаки, хорошо знавшие местность Побужья.

В последние годы правления короля Казимира в Польше начала поднимать голову католическая реакция, которая постепенно, к 1491 году, перешла в наступление против гуманизма. Волна преследований прежде всего захлестнула Краковский университет. Обстановка здесь менялась постепенно. Запретили резумпции – лекции для студентов, проводившиеся непосредственно в бурсах. Были сокращены лекции по произведениям античных писателей, стали преследовать прогрессивную профессуру. Наибольшим ограничениям подвергся “Артиум” – факультет свободных искусств. Объектом ожесточённых нападок стал Филиппо Буонаккорси – Каллимах. При первых признаках реакции, летом 1491 года, покидает Краков Конрад Цельтис. Осенью этого года инквизицией был арестован первый славянский типограф Швайпольт Фиоль.

Лето 1492 года король Казимир IV Ягеллончик проводил в Великом княжестве Литовском. Некоторое время он занимался государственными делами в Вильно, а затем выехал в Троки. Здесь короля настигла хвороба – “красная немочь”. Больного перевезли в Гродно и здесь ему стало совсем плохо. Начали происходить необычные небесные знамения. В полдень на небе появилось три солнца. А ночами над польской и литовской землёй всходила комета, которая пугала людей в течение двух месяцев. Доктора отступились от Казимира, и лишь один бернардинский монах, заявивший, что вылечит короля, пользовал его грубым хлебом и печёными грушами.

7 июня 1492 года Казимир IV Ягеллончик скончался. Тело короля привезли в Краков и погребли в каплице Святого Креста в кафедральном соборе на Вавеле. Над могилой установили мраморное надгробие, работать над которым прославленный мастер Вит Ствош начал ещё при жизни Казимира.

В то же время в мире происходили важные события. Географические открытия и колониальные захваты за короткое время в корне изменили известную западноевропейцам карту мира. В 1492 году испанская экспедиция во главе с генуэзцем Колумбом (Кристобаль де Колон или Христофор из Колона) открыла путь в Америку, присоединив к испанской монархии Кубу, Гаити и другие острова между Северной и Южной Америкой, назвав их Вест-Индией. Сведения эти, правда, распространялись тогда не столь быстро, как в более поздние времена, но их влияние уже на ближайшие годы жизни народов Европы переоценить было бы трудно.

В тот сложный для Польши и Литвы год основные военные силы Великого княжества Литовского были заняты на востоке, где почти беспрерывно шла война с Московским княжеством. Особенно ухудшилась ситуация в приграничье после смерти короля Казимира, когда временно оказалась разорванной династическая уния между Польшей и Литвой.

Реакция связывала свои надежды с избранием на польский престол старшего сына Казимира королевича Владислава, который в ту пору был королём Венгрии и Чехии. Владислав без симпатий относился к гуманистам, особенно же ненавистен был ему Каллимах. Враждебность эта была воспитана у Владислава с детства – его наставником был ныне умерший секретарь Збигнева Олесницкого, краковский каноник, а впоследствии архиепископ львовский Ян Длугош, оставивший своё имя в истории написанием “Истории Польши”. На юношеские умонастроения Владислава сильно влиял и его также уже умерший брат королевич Казимир, фанатичный католик, убеждённый противник “схизмы” и всяких новых веяний. Во время периода “бескоролевья”, опасаясь преследований, из Польши тайно бежит Каллимах.

Кроме Владислава Ягеллона реакция делала ставку на мазовецкого князя Яна. Последний свои претензии на польскую корону подкрепил 1000 всадников, сопровождавших его на сейм в Пиотркув, где должны были состояться выборы короля. Однако энергичная вдовствующая королева Елизавета противопоставила этому войску 1600 всадников. При её поддержке на сейме королём Польши был избран третий сын Казимира IV, 33-летний Ян-Альбрехт.

Новый король был большим дипломатом. Он помирился со своим братом, королём Венгрии и Чехии Владиславом; при этом не обошлось без политических и идеологических уступок. Близкому к Владиславу королевичу Сигизмунду Ян-Альбрехт отдал силезские княжества. А великим князем литовским посадил своего 31-летнего брата Александра, который сразу же начал полонизацию и католизацию края. Правда, при вступлении на великокняжеский престол Александр был вынужден издать привилей, расширявший политические права литовских вельмож – панов-рады.

«Александр не был любимцем своих родителей, подобно старшему своему брату Яну-Альбрехту. Он не обладал его блестящими способностями, но и не был столь развратен, как его младший брат Фридрих. Наследственные черты рода Ягеллонов сказались как в наружности великого князя литовского, так и в его характере: в нём было и литовское упорство, чаще выражавшееся в упрямстве, и чисто литовская мрачность. По природе своей Александр, так же, как и его брат Сигизмунд, был ближе к Литве и Западной Руси, но идеалы, созданные воспитанием, влекли его к Польше и к Западу».84 В выборах великого князя принимал деятельное участие крупный магнат Михал Львович Глинский, сыгравший через 15 лет большую роль в судьбе Литвы. Предок Михайло Глинского-Дородного, считавший себя потомком Мамая, когда-то пришёл в Литву к князю Витовту и остался здесь.

Глинский был одним из образованнейших людей того времени. Молодость свою Михал Глинский провёл за границей, сначала в занятиях науками при Венском дворе, а затем в военной службе у императора Максимилиана, у саксонского герцога Альбрехта, побывал, кроме Германии, в Испании, а потом отправился в Италию, где отошёл от православия и уклонился в “латинство”. Образованность соединялась в нём с даровитостью и блестящими военными талантами.

Избрание Александра прервало слабую связь Великого княжества с Польшей. Княжество почувствовало полную независимость от Польши, и Александр уже не стремился к признанию его королём. Оба государства жили отдельной жизнью. В результате смены власти в Литве резко возросла агрессивность Москвы. Новый литовский князь Александр Казимирович, не имея необходимого политического и военного опыта для открытой борьбы с Москвой, старался избегать конфронтации с московским князем. Надеясь на мирное разрешение спорных вопросов с Москвой, литовские паны-рада решили добиться своей цели путём женитьбы Александра на дочери московского князя Ивана III – на 18-летней княжне Елене.

В древней Руси новый год начинался либо с 1 марта, как в древнем Риме, либо с 1 сентября, как в Византии. Оба новогодия существовали параллельно, но при этом преобладал мартовский стиль. 14 сентября 1492 года постановлением Московского церковного собора новый год стал исчисляться только с 1 сентября.

«Осенью 1492 года, когда воеводы великого князя [московского] овладели несколькими городами и когда отношения к Литве были очень враждебны, приехал в Москву воевода и наместник Ивана III в Великом Новгороде боярин Яков Захарьевич с важным сообщением: он только что получил письмо от 14 июня 1492 года трокского воеводы Якова Заберезинского и выслушал речи его посла. Литовский пан просил узнать, возможно ли начать переговоры о сватовстве его государя к дочери великого князя. Иван III не торопился дать наказ новгородскому воеводе как поступить в этом случае и Заберезинскому долго и тщетно пришлось ждать ответа».84

С новым королем Польши гуманисты связывали определённые надежды. Ян-Альбрехт был учеником Каллимаха, считалось, что он сочувствует новым веяниям. Именно в Польшу после изгнания в 1492 году евреев из Испании к восточным евреям-торгашам переместился Талмудистский еврейский центр – идейные руководители и законодатели иудейства. В немалой степени из-за этого город Краков превратился в один из красивейших городов мира с прекрасными образовательными учреждениями. Ян-Альбрехт торжественно въехал в столицу в декабре 1492 года. При въезде короля в Краков его приветствовал профессор Краковского университета Ян Сакранус из Освенцима. Вскоре возвратился в Польшу и Каллимах, ставший ближайшим советником Яна-Альбрехта. Такой исход ослабил позиции католических реакционеров. Однако надежды гуманистов на Яна-Альбрехта в полной мере не оправдались.

В апреле 1493 года архиепископом гнезненским стал Фридрих Ягеллончик, ещё один сын короля Казимира IV. Папа Александр VI своей буллой от 2 октября 1493 года подтвердил избрание королевича на самую высшую церковную должность Польши и даровал ему сан кардинала. Молодой кардинал – ему в ту пору было 25 лет – сочувствовал гуманистам и всячески им покровительствовал. Гуманистические взгляды были Фридриху с детства привиты Каллимахом, который имел большое влияние на будущего кардинала.

Литва же в это время жила своими заботами. В конце концов, свадьба великого князя литовского Александра Казимировича с московской княжной Еленой Ивановной всё же состоялась. После её переезда в Литву любимым наместником Елены был служивший ей с молодых лет и пользовавшийся благосклонностью самого великого князя Александра князь Матвей Микитинич Головчинский.

Но, заключая в 1494 году мир с Александром, по которому Москве отошли пограничные земли князей Новосильских, Одоевских, Воротынских, Белёвских и других, Иван III вовсе не собирался отказываться от своих претензий на власть над всеми русскими землями, имея ввиду прежде всего те, что входили в состав Великого княжества Литовского. Заключая мир, литовский князь просчитался в своих расчётах. Он не только не избавился от напряжённости в отношениях с Москвой, но и завязал новый узел противоречий. Отныне Иван III стал обвинять зятя в том, что тот нарушает свои досвадебные обещания и “неволит” Елену в католичество. На самом деле Александр не стремился чрезмерно осложнять отношения с православными, предоставив право оказывать им покровительство своей супруге. Елена же винила себя во всех недоразумениях, возникавших под видом религиозных разногласий между её мужем и отцом, хотя причины военных действий состояли вовсе не в условиях её жизни в Литве.

В конце XV века князь Великого княжества Московского взял себе титул “царь всея Руси”. Но как раз на рубеже XV – XVI веков сформировались два особых, отдельных от прежнего общерусского, литературных языка – югозападнорусский (староукраинский) и западнорусский (старобелорусский). Тогда же сложились и характерные черты культуры югозападнорусского  и западнорусского народов. Сразу же после “образования” “всея Руси” для всей территории будущей Украины в официальных актах Московии стал употребляться термин “Малороссия”. Со временем население Великого княжества Московского, до того называвшееся московитами или московитянами, стало называться русскими, хотя именно на территории прежней Киевской Руси, не вошедшей ещё в Московское княжество, и проживали истинные русины.

В начале своего правления литовский князь Александр покровительствовал бернардинцам. Опасаясь усиления влияния в Литве гуманистов и постоянно возраставшего финансового могущества иудеев, в 1494 году великий князь литовский приказал “жидову с земли вновь выбити”, после чего многие евреи переселились в Польшу, Кафу и Константинополь, а их имущество было объявлено великокняжеской собственностью.

Судя по всему, отец братьев Домановичей где-то погиб или умер, когда сыновья были ещё в нестаром возрасте. Доставшееся им по наследству небольшое отчизное имение возле деревни Ститичево находилось в их общем хозяйственном пользовании и не было разделено на отдельные участки. С этого имения братья несли положенную им боярскую службу князю. Как было показано в документе, «их деляница в борках (то есть в хвойных лесах. – А.Д.), начиная от Ступви, от Мотка – по Завидчицкую дорогу и по песчаный брод»58 (который давал возможность пересечь Струмень – А.Д.). То есть ясно указано место в районе села Ститичево и недалеко от села Завидчичи. Вообще, все самые ранние (по сохранившимся документам) упоминания местных поселений относятся к 1495 году, среди которых – “село Домашицкое”. (А также и “Мутковичи”, то есть, может быть, более поздние Мотковичи или Местковичи?).58 Остальные письменные упоминания местных сёл относятся к более поздним временам – к разным годам XVI века, хотя это не означает, что они появились именно тогда.

Сын пинской княгини Марии Василий Семёнович умер в 1495 году бездетным, и Пинским удельным княжеством до своей смерти стала править его мать-вдова. В этом же году из Жемайтии были изгнаны евреи, и части из них удалось, очевидно, скрыв о том, кто они такие, поселиться в Пинске, дав начало будущему засилью их в городе.

Для сопоставления: в 1495 году великий итальянский художник, изобретатель и так далее Леонардо да Винчи спроектировал первый в человеческой истории схему получеловека-полумашину. Если по-современному – киборга, человекоробота. Правда, это осталось только задумкой.

Летом 1496 года гомельский князь Семён ездил в Вильно и получил подтверждение своих прав на Гомель и Стародуб, да сверх того был пожалован Черниговом. Но в этот раз он уже успел заметить, что влияние русской партии в Вильно слабело, и что великий князь Александр явно благоволил иноземцам и особенно полякам, ища у них поддержки для своего избрания на польский престол.

Среди пинских шляхетских родов, выделявшихся в это время по своему влиянию и богатству, одно из первых мест занимают Полозы. Княгиня Мария пожаловала Ивану Феодоровичу Полозу – Теребенское именьице с данниками Белинскими и человеком в Сушицке, а сверх того дворища на пашню в Кожчичах. Год спустя она прибавила ещё трёх человек в Кривичах. Эти пожалования были подтверждены по желанию и просьбе Ивана Полоза королём Александром. Иван Полоз был влиятельным боярином княгини Марии и своё значение сохранил при князе Феодоре, как член его рады за время с 1502 года.

В это время пинским наместником, то есть главой всей удельной администрации Пинского княжества, поставленным на свою должность княгиней Марией, был боярин княжеской рады Фурс Иванович. От него затем пошёл влиятельный боярский пинский род, принявший по имени Фурса Ивановича родовое имя Фурсов или Фурсовичей. Древнейший известный акт на земли, принадлежавшие семье Фурсовичей – это пожалование княгини Марии в 1495 году Фурсу Ивановичу имений Красыев и Ополье, четырёх дворищ в сёлах Чернеевичи, Паршевичи и Холожин, да по два человека в Беждежи и Кошевичах. При князе Феодоре боярин Фурс Иванович оставался в силе и был участником и свидетелем важнейших актов, например, при составлении дарственной записи пинской Дмитровской церкви в 1502 году.

Не менее многочисленна была и фамилия Гричин. Пронько и Матвей Гричины были боярами княгини Марии, Кирило и Матвей постоянно являются в раде князя Феодора, а Светохна, урождённая Гричина, была служебницей четы Ярославичей.

Феодор Петрович Щепа занимал важное положение как влиятельный член рады князя Феодора и как сравнительно зажиточный землевладелец. Наиболее давние земельные пожалования роду Ширмичей относятся ещё ко времени великих князей Сигизмунда и Казимира. К пожалованиям времён князя Казимира восходят и земельные имения Ордичей.

Менее заметные роды были представлены Тенюками, Кривецкими, Любельскими, Головками, Анцушковичами, Домановичами, Велятицкими, Почаповскими. Но нужно учитывать, что многие позднее появившиеся фамилии были получены по названиям своих деревень различными ветвями перечисленных здесь родов.

В 1497 году, после смерти найвышейшего гетмана (так назывался в Великом княжестве Литовском главный военный начальник) Петра Белого, великий князь литовский поставил на эту должность талантливого полководца православного князя Константина Ивановича Острожского. И хотя это шло вразрез с положениями Городельской унии, а потому встретило недовольство католических панов, Острожский остался на своей должности. В тот же год, когда Молдавское княжество было ослаблено войной с турками и венграми, Польское королевство решило воспользоваться ситуацией и захватить молдавский трон. Король Ян I Альбрехт во главе польского войска вступил на территорию княжества, ожидая помощи со стороны Литвы. Однако союзник Молдавии – Великое княжество Московское – надавило на литовцев и великий литовский князь Александр отказался принять участие в войне. Это поставило польские войска в трудное положение. В Козьминском лесу (юго-восточнее появившегося позднее города Черновцы) молдаване в решающем сражении разгромили отступавших поляков.

Пока же Восточная Европа занималась выяснением старых обид и спорами за местные территории, Западная Европа делала всё новые успехи в деле покорения огромных новооткрываемых заморских земель. Так, в 1497 – 1498 годах португалец Васко да Гама проложил морской путь вокруг Африки в Индию, после чего начались захваты рабов в Африке и колоний в Индокитае, Индонезии и на Индостане, которые были названы европейцами Ост-Индией. Открытие и подчинение огромных территорий странами Западной Европы стало отправной точкой формирования мировой экономической системы. Хлынувшие в Западную Европу материальные ресурсы, огромное количество золота и серебра подтолкнули рост производства. Становилась выгодной эксплуатация наёмного труда и появились условия для накопления огромных капиталов. В первую очередь теми, кто уже до этого овладел финансовыми рычагами Европы. С этого времени наиболее развитые в торговом и промышленном отношении страны встали в центре мировой экономической системы, а остальной мир, в том числе и страны Восточной Европы, оказались на обочине.

Испания, а через неё и ближайшая соседка Франция, познакомилась с невиданными ранее заморскими диковинами. Чаще всего растения и плоды, в будущем ставшие повседневными в меню жителей Европы, попадали ко дворам монархов в качестве просто красивых украшений. Так, в частности, произошло с картофелем, цветки которого на своём бальном платье носила королева Франции, и с помидорами, плоды которого, будучи красивыми, долгое время считались ядовитыми. Тогда же в Западную Европу попал табак, с появлением которого связана такая история.

Первым европейским курильщиком табака был испанец Родриго де Гиере. Научившись курить его у индейцев Кубы, за время долгих странствий в Новом Свете он пристрастился к этой привычке и, когда вернулся на родину, то часто, запершись в комнате, предавался этому сомнительному удовольствию. Однажды его жена увидела, как из носа Родриго выходит дым. Решив, что в мужа вселилась нечистая сила, супруга сообщила о своём открытии инквизиторам. К счастью, святые отцы оправдали Родриго, но сам процесс привлёк внимание людей к табакокурению.

Но если даже в Западной Европе для того, чтобы войти в повседневную жизнь горожан, не говоря уж об обитателях сельской местности, заморским продуктам понадобилось долгое время, то в Восточной Европе сила традиций и удалённость от портов, ведущих прямую торговлю с новооткрытыми территориями, ещё больше растянули этот период.

И Московия, и Польша с Литвой вошли в мировую торгово-промышленную систему как поставщики дешёвого сырья и продовольствия. Но именно потому, что эта роль не предполагала больших выгод, эти страны были обречены на жесточайшую борьбу между собой, стремясь увеличить те немногие преимущества, которые давало их участие в мировой торговле.

Литовский великий князь Александр сильно полюбил свою жену и, несмотря на давление на него со стороны панов-католиков и папского престола, всячески отстаивал право своей жены исповедовать православие. Полученное в детстве воспитание «сообщило Александру тонкий вкус в удовольствиях: он чрезвычайно любил музыку, преимущественно духовую – трубы, а также пение, и устраивал во дворце музыкальные упражнения. Науке, искусству он цену знал и не задумался заплатить дорого за поднесённую ему книжку стихотворений.

Но чего не достигли воспитатели – это не отучили королевича от любви к роскоши. Наоборот, страсть к дорогим вещам, к богатству, к комфорту, к изящному – была развита в Александре до чрезвычайности: он любил дорогие одежды, роскошный стол, был страстный охотник до лошадей. Сам Каллимах, его старый учитель, знал об этой страсти своего ученика: составляя духовное завещание, Каллимах определил большую часть своих денег своему любимцу Яну-Альбрехту, библиотеку оставил Фридриху, Александру же завещал свои одежды.

Не любя шумных пиров, Александр был непрочь от попоек и кутежей в интимном кружке.

Наряду с любовью к роскоши, отличительной чертой его была расточительность: он щедро дарил окружающих, не зная цены деньгам и тем самым расстроил свою казну. Родная мать охарактеризовала его в следующих словах: “…Столь же общителен и щедр Александр. На охоте ли, в дороге ли, он не минует ни одного крестьянина, чтобы не остановить его и не перемолвиться с ним словечком. Не брезговал он напиться из чарки убогой и осушить её до дна”».84

Великий князь литовский поддерживал тесные отношения с братом Яном-Альбрехтом, сидевшим на польском троне и надеялся унаследовать ему, поскольку король был бездетен. Вдовствующая королева-мать Елизавета Австрийская, имевшая огромный авторитет и влияние на детей-монархов, также склонялась к такому варианту. Поддерживал этот план и младший из братьев – польский кардинал Фридрих.

В 1499 году, когда Польша была напугана турецким нападением и просила помощи у Литвы, великий князь Александр ответил, что паны-рада не дадут на это согласия до тех пор, пока польские паны не сделают “справедливые и равные условия”.

В марте 1499 года гомельский князь Семён выхлопотал себе вторую грамоту, точнее определявшую его права владения Гомельской волостью и собирания даней. В ней уже говорилось, что князь, княгиня, их дети и будущие потомки вольны “продать и отдать и заменить свою волость и к своему ужиточному обернути, как найлепей разумеючи”. Словом, Гомель давался в наследственную собственность семейству можайских князей. Но, даруя такие права, великий князь Александр принуждал своего вассала к принятию католической религии и, по-видимому, так настойчиво и грозно, что воспитанный в православии и преданный ему князь Семён Иванович предпочел обратиться к своему давнему преследователю московскому великому князю Ивану III, прося защиты. В Москве ему обещали покровительство и сохранение за ним его прав.

После своего нового путешествия в Италию князь Михал Львович Глинский-Дородный, в 1500 году получив видный пост маршалка дворного (министра двора) и пользуясь личной дружбой государя, старался обеспечить влиятельное положение в Литве партии русской аристократии. Но при этом для удельных князей его правление было тяжёлым, поскольку Глинский пытался ограничивать их своеволие.

В начале XVI века территория Великого княжества Литовского состояла из различных административно-территориальных единиц: кроме удельных княжеств наподобие Пинского, Литва делилась на воеводства, земли, староства, наместничества, волости и поветы. По юго-восточной границе, примыкавшей к Чёрному морю и к Крымскому ханству, широкой полосой тянулось Дикое Поле. Степи Дикого Поля были почти незаселёнными и крымские татары использовали их в качестве кочевий для своего скота.

Ранней весной 1500 года владелец Гомельской волости князь Семён Иванович отпал от Литвы и с Гомелем и прочими волостями присоединился к Московскому государству. В 1500 году пан Войцех Кучукович судился с князем Семёном Слуцким за “отчинное и дединое имение Житковичи”, расположенное под Гомелем.

Непосредственной причиной новой войны между Московией и Литвой стал переход на сторону Москвы подданных великого князя литовского – князей Бельского, Мосальского и Мценского, которые по требованию московского князя Ивана III заявили, что “терпят в Литве большую нужду за греческий закон”. Это были потомки тех князей из Московии, которые за полстолетия до этого нашли прибежище на территории Литовского государства, где им были пожалованы огромные поместья на Северщине. После их перехода Иван III потребовал от великого князя Александра передачи под власть Москвы их вотчин, на что великий князь литовский ответил отказом. Отпраздновав своё избрание на королевский польский престол, великий князь Александр прислал к великому князю Ивану Васильевичу посольство, через которое между прочим заявлял неудовольствие: “Почто еси князя Можайского с нашими отчинами, городы и волостьми к себе еси в службу принял”. Иван III возражал: “Князья pyccкиe и иные многие люди не хотят отступитися от греческого закона и того ради к нам приехали с нашею вотчиною”.

В мае 1500 года Иван III объявил войну Великому княжеству Литовскому, сославшись на самим же распускаемые слухи о том, что Александр “силой” принуждает свою жену Елену принять католичество. Великий князь Александр был застигнут врасплох. Его военные силы были не в состоянии удержать напора подготовившихся к войне русских войск. Когда Александр просил у поляков помощи в борьбе против общих врагов, те отказывали до тех пор, пока не будет возобновлёна уния.

К моменту вторжения русских под Смоленском стоял найвышейший гетман Литвы князь Константин Иванович Острожский с войском, а на соединение с ним, как только узнал о нападении, поспешил от Борисова на реке Березине великий князь Александр.

Главный воевода всего войска Московской Руси князь Даниил Щеня, зная о разделении литовских сил, решил использовать ситуацию и обрушился всей массой своих сил на князя Острожского. Перейдя границу, московиты захватили все волости и города отъехавших из Литвы в Москву князей и двинулись двумя отрядами дальше: один дошёл вплоть до Путивля, другой стал у Смоленска.

14 июля 1500 года второй из этих отрядов на Митьковском поле под городом Дорогобужем на реке Ведрошь в шестичасовой битве разбил литовское войско наголову. Сам командующий литвинами найвышейший гетман князь Константин Иванович Острожский попал в плен. Также оказались в плену князь Хрептович и князья Друцкие. В ходе военных действий этого года московские войска заняли большую часть Северских земель с городами Мценск, Брянск, Мосальск, Трубчевск, Гомель, Путивль, Чернигов, Любеч, Новгород-Северский, Стародуб, Рыльск и вошли в Смоленские земли, где заняли Дорогобуж, разорили Оршу, а также в союзе с псковичами разорили земли Витебщины и Полочины. Ранняя осень и снежная зима приостановили успешные действия московских войск.

 

В 1500 году татары совершили набег на территорию Литвы. К Каменцу Брестскому подступила 15-тысячная конница крымского хана Менгли-Гирея, но успеха она так и не добились, поскольку вести осаду строений, подобных Каменецкой веже, крымские татары не умели. Однако сельские окрестности подверглись разорению и опустошению.

С началом весны 1501 года военные действия на восточных границах Литвы возобновились. На сей раз они усложнились, но были всё-таки более успешными для московитов, чем для литвинов.

Пинская княгиня Мария умерла после 24 марта 1501 года. Вместе с ней закончился род Олельковичей. Вскоре, 8 июня 1501 года, умер польский король Ян-Альбрехт. Королевский престол без борьбы получил Александр. Условием его избрания был компромисс: “Корона польская и Великое княжество Литовское соединяются в одно нераздельное и общее тело, чтобы был один народ, одна нация, одно братство, общая рада, одна голова, один король и пан”. Король должен быть и великим князем, его избирают совместно управители обоих государств; монета должна быть общая; управители должны приносить присягу королю и великому князю. Однако всё это говорилось только о персональной, а не реальной унии, которой желали поляки.

Через дочь княгини Марии Пинской – Елену – Пинск с округой перешёл во владение её мужа князя Феодора Ивановича Ярославича. Уже с 10 июня 1501 года в Пинском княжестве все документы подписывает Феодор Иванович, принявший бразды правления.

Вскоре по вступлении в права удельного князя произошёл спор между мещанами города Пинска и новым его хозяином князем Феодором, который попытался было ввести дополнительные подати на город. Судная грамота великого князя литовского Александра от 10 июня 1501 года на жалобу пинских мещан гласила: «И жаловались нам войт и мещане, что им князь Феодор кривды чинил и нововведения вводил, и требовал с них предоставлять подводы не так, как прежде, сухим путём и водою, а также деньги корчомные не так, как издревле бывало, и предоставили подтверждающие документы великого князя Казимира, отца нашего». Великий князь Александр удовлетворил жалобу мещан Пинска и повелел никаких новых “даней” с них не брать. Тогда же были подтверждены великим князем литовским Александром Ягеллоном те привилегии, которые получил город Пинск за 30 лет до этого. Город начал обстраиваться, расширяться и быстро достиг расцвета, стал важным торговым и ремесленным центром. На всех воротах, ведущих в Пинск, стояла стража, которая прекращала свободный проход путников и проезд всадников и телег с товарами с наступлением тёмного времени и открывала его вновь с началом нового дня. Во время случавшихся набегов неприятеля и кочевников окрестное население и сельская шляхта прятались за крепкими стенами города, пережидая грозное время.

Совсем в другом, по сравнению с горожанами, правовом отношении находилось крестьянство Великого княжества Литовского, всё более становившееся зависимым от воли их панов. К началу XVI века все категории крестьян были лишены даже права жаловаться великому князю или королю на своих господ и в этом отношении приравнялись к “паробкам невольным”, то есть рабам.

12 июля 1501 года князем Ф.И. Ярославичем в городе Пинске была подписана жалованная грамота: «Я, князь Феодор Иванович Ярославич с княгинею своею Еленою, дали служебнице нашей Богдане Наталье (то есть Наталье, отца которой звали Богданом. – А.Д.) подворье в городе нашем на Г[о]родище, в обмен за подворье её матери Марфы Киянки, которое было в паркане (в изгороди. – А.Д.) возле [церкви] святого Миколы размером 19 на 18 сажен; а с того подворья никакой службы не нести, и плату не платить, и подводы не давать. И дали ей это подворье навечно и нерушимо, и её детям и наследникам».58 Именно эту грамоту впоследствии предоставил на подтверждение своих прав королеве Боне старший сын Сенько Домановича – Иван Семёнович Доманович. В те времена даже для благородного рыцаря считалось вполне приличным искать в женщине не источник одного лишь обожания, но и вполне земных благ. От выгодной женитьбы – к служебному росту и получению новых земель с крестьянами. Таковы были нравы эпохи, и Сенько Доманович был её сыном.

В Великом княжестве Литовском главная роль в браках принадлежала не церковному венчанию, а договорам при вступлении “в стан малжонский” – “интерцизам”, которыми определялся “посаг” (приданое) наречённой, и “вено”, которое должен был дать ей муж – “малжонок”, который по обычаю вносил вдвое больше, чем был посаг. Посаг переходил во владение родни, а вено оставалось навсегда собственностью супруги. Однако всё – интерциза, размер посага и вена – должно было быть записано в книги гродские.

Вторая часть дела – веселье – имела обязательный характер. Нередко бывало, что эти два момента – интерциза и веселье – происходили без церковного венчания.

Как общее явление, браки совершались только по желанию молодых. В случае неудачи очень легко они могли развестись – через подачу “протестации” с обеспечением материальных интересов и прав детей, после чего обе стороны могли вступить в новый брак. Обычно для развода венчанных требовалась санкция духовного суда.

Вдова-шляхтянка утрачивала все свои права на имения родителей, если выходила замуж за нешляхтича. Источники сберегли много фактов, которые свидетельствуют о существовании крепких “малжонских” союзов. Оба “малжонка” были равноправными членами супружества. Обязательное вено делало жену материально независимой от мужа и обеспечивало во время вдовства. Жёны часто при жизни мужей совершали большие вклады на содержание церквей и монастырей. Как равноправная с мужем выступала жена и в других делах: шла во главе войска, устраивала наезды на соседей, разрешала имущественные вопросы.

Видимо, Наталья Богдановна стала в том же 1501 году женой Сенько Домановича, обеспечив своим приближённым положением к пинскому князю старт к возвышению своему мужу, постепенно занявшему самое видное положение среди братьев и довольно заметное в Пинском княжестве. Но для начала, поскольку в отсутствие отца главой семьи являлся старший из братьев, Сенько должен был просить благословения на брак у Анцуха. К нему он и обратился по обычаю – с поклоном, рушником и караваем.

Братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан Домановичи в это время совместно владели населёнными крестьянами землями под Ститичево. Однако, в связи с образованием собственных семейств у братьев и увеличением детей в них, прежде полученное ими от отца общее хозяйство они по частям закрепляли каждый за своим семейством отдельно. В связи с разделением и разрастанием семей, когда братья со своими домочадцами выделялись в отдельные хозяйственные ячейки, обосабливаясь от общего родового гнезда, возникла необходимость в появлении прозвищ (или “уличных фамилий”) в качестве добавочных наименований к прежней фамилии. Но такие прозвища со временем часто, закрепляясь за конкретной семьёй, превращались в фамилию, заменявшую прежнюю, более древнюю. Русские исторические источники свидетельствуют: «В боярских книгах и некаких иных таких родословных родов двемя прозваниями написаны многие, и написаны такие роды прежде своим прозванием, которые сами повелись слыть, а после того другим прозванием, от которых родов роды их повелись».

Обосабливаясь, братья Домановичи дали начало отдельным кланам Домановичей. Так, в частности, Анцух положил начало семейству, которое называлось первоначально Анцушковичами Домановичами, а затем просто Анцушковичами. Также от этой ветви Домановичей пошли более поздние Домановские. Видимо, Анцушковичам, как представителям линии рода от старшего из братьев Домановичей, вскоре достались земельные владения сразу в нескольких селениях Пинщины. Есть упоминание, что в сёлах Жабчичи и Домашичи Пинского княжества в начале XVI века находились земянские владения Анцушковичей, Войны и Щепы. Сенько дал начало семействам, которые по своему будущему имению Диковичи (Дзиковичи) получили добавление к прежней фамилии в виде определения Дзиковицких, то есть – Домановичей Дзиковицких. Василевский Доманович, у которого рождались только дочери, не оставил следов своего родоначалия. Известно только, что земяне Головки, получившие от княгини Марии дворища в Завидчичах и Житновичах, стали родственниками Василевского. Андрей Головка, женившись на дочери Василевского – Светохне – получил по смерти тестя долю в двух дворищах покойного в селе Морочном. Младший брат Богдан Доманович дал начало новому роду Богдановичей Домановичей, из которого вскоре выделилось семейство Кочановских, так как один из сыновей Богдана – Гриц – имел во владении село Кочановку, по которой и получил прозвище.

Из рода Анцушковичей Марина Юрьевна (внучка Анцуха Домановича) в начале XVI века вышла замуж за крупного землевладельца и члена рады пинского князя Феодора – Феодора Щепу, от брака с которым у неё были сыновья Миколай и Иван. В качестве унаследованной от родителей “отчины” супруги к Щепам частично перешла собственность Анцушковичей в деревнях Жабчичи, Глаголев Дворец, Таргошичи, Новый Двор, Местковичи (Мутковичи) Ласицк, Домашичи, Вешня, Неньковичи, Невля, Федоры, Кривое и дворище в самом Пинске. Всё это было выслужено предками Анцушковичей, а следовательно – Домановичей, при великих князьях Витовте и Сигизмунде. Этот переход был подтверждён после ранней смерти Марии Юрьевны королевой Боной в 1524 году. Вторым браком Ф. Щепа был женат на Светохне Гричине, но детей у них не было.

Лето 1501 года ознаменовалось для Литвы потерей города Мстиславля. Зима 1501 – 1502 годов прошла без военных действий и без переговоров о мире с Москвой, поскольку Александр Казимирович увлёкся польскими делами. В декабре 1501 года великий князь литовский прибыл в Краков и был коронован своим братом Фридрихом польской короной. На практике настоящей унии Польши и Литвы не было и на этот раз. Литовские паны, кроме нескольких управителей, этот акт не подписали.

Тогда приближённый Александра князь Михал Глинский вошёл в ещё большую силу. Коронационные торжества затянулись надолго: устраивались турниры, всякого рода развлечения, наконец, пиры для панов и учёного сословия.

Наступила весна 1502 года, а с ней и военные действия, сборы и тревоги, о которых беспечный великий князь, а теперь и король Александр позабыл в чаду удовольствий. Пребывание в Кракове с его соблазнами расшатало и без того слабое здоровье короля и подготовило тот кризис, который ускорил его кончину. Об обязанностях по обороне страны Александру настоятельно напомнила супруга Елена. Перед отъездом в Литву Александр призвал в Великое княжество из Польши монахов Доминиканского ордена. Вместо себя управлять Польшей король оставил своего брата кардинала Фридриха Ягеллона.

«Фридрих не обладал ни способностями, ни умом и полную свою несостоятельность в занятиях государственными делами проявил неумелым правлением в Польше в отсутствие Александра. Кардинальская шапка не заставила его изменить излюбленный образ жизни, и распущенность Фридриха возмущала современников. Стрыйковский характеризует Фридриха следующими словами: “Был он роста высокого, исполнен важности. Разума ничтожного. В пьянстве и безобразиях проводил время”».

Великий князь Александр находился в трудном положении, которое лишь осложнилось после его избрания польским королём. Ему приходилось соблюдать противоположные интересы: католик по вере и воспитанию, литвин по происхождению и симпатиям, он правил как над православными, так и над католиками. И эта двойственность его положения ухудшалась из-за ограниченности королевской власти. При Александре Казимировиче, который не любил иудеев, произошёл второй еврейский погром в Кракове.

Перед Литвой стоял вопрос пополнения войска, поскольку сил бояр-шляхты не хватало. На сейме 1502 года в Новогрудке было постановлено, что каждый землевладелец Великого княжества обязан выставлять для войска с каждых десяти служб, то есть крестьянских дворов, по одному ратнику (боярину-слуге) в снаряжении, на коне и с копьём. В начале XVI века Южная Русь представляла собой степь, где почти не было оседлого и земледельческого населения. Три замка – Бар, Брацлав и Киев – являлись последними пограничными форпостами, за которыми в степях бродили татарские кочевники, казаки и паслись табуны диких лошадей. Литовские старосты, проживавшие в замках, использовали поселенцев – людей различного происхождения – при защите от татарских нападений. Казаки составляли род пограничной стражи, которая не всегда исполняла приказы великокняжеских старост. В 1502 году территория соседнего с Пинским Туровского княжества, давно принадлежавшего князьям Глинским, подверглась нападениям крымских татар.

Безуспешно завершилась попытка московитов овладеть Смоленском в октябре 1502 года, жители которого сохранили верность великому князю Александру. Но в целом обстановка для Литвы складывалась неблагоприятно и единственным средством к её спасению оставалось перемирие. И потому зима 1502 – 1503 годов вся прошла в переговорах.

В 1503 году становятся известными “черкасские казаки” и “казаки князь-Димитрия”. Те и другие составляли уже иррегулярное войско. Такие казаки набирались старостами, состояли в их ведении, и нередко прозывались именами и фамилиями самих старост.

В этом же году было, наконец, заключено перемирие между Литвой и Москвой сроком на 6 лет. Так как было заключено перемирие и великие князья московский и литовский породнились между собой, то гомельский князь Семён остался в покое и до самой смерти правил своими волостями под покровительством московских государей. Тогда же великий князь литовский Александр разрешил ранее изгнанным из Жемайтии евреям вернуться на прежнее место жительства. Однако многие уже прижились в новых местах и решили не возвращаться. Среди таких были и 10 – 15 еврейских семейств, оставшихся в Пинске.

В первой половине XVI века набеги крымских татар на Литву для грабежа и захвата пленных, которых затем продавали на невольничьих рынках, стали главной статьёй дохода Крымского ханства. Используя Валашский, Кучманский, Чёрный, Муровский и Изюмский шляхи, шедшие из Крыма через Перекоп на Польшу, Литву и Московию, и называвшиеся также “татарскими шляхами”, конные отряды разбойников подвергали на своём пути всё разорению, уничтожению, угону скота и людей, сожжению оставшихся построек. Наиболее удобной для их набегов была территория Великого княжества Литовского, где татары доходили даже до столицы государства Вильно.

В 1503 году литвины сражались с кочевниками у Давыд-Городка и у Копаля. Татары разрушили и разграбили несколько поселений в Полесье, среди которых был Клецк.

В Польше в этом, 1503 году, вконец подорвав здоровье от разгульной жизни, умер кардинал Фридрих.

 

Пока князь Острожский находился в московском плену, особенно большую силу при дворе Александра приобрёл князь Михал Глинский, которому покровительствовала и королева Елена. Глинский и ранее пользовался благосклонностью короля и великого князя Александра, а теперь стал фактически вторым после монарха лицом в государстве. Однако рост авторитета нового гетмана враждебно воспринимался приближёнными ко двору престарелого короля.

В 1505 году крымские татары разграбили окрестности Слуцка, Турова, Пинска и даже Минска, где они наполнили реку Свислочь кровью убитых жителей города. Среди многих других городов и селений они пробрались в Логойск, где сожгли до основания городской замок, вырезали жителей и взяли в плен сыновей тогдашнего владельца Логойска князя Семёна Александровича Чарторыйского. Значительное сражение произошло только под Новогрудком.

В 1505 году московский великий князь Иван III умер и польский король и великий князь литовский Александр попытался начать переговоры с сыном и преемником умершего монарха Василием III. Но тяжёлое состояние собственного здоровья не позволило ему довести начатое дело до конца.

Село Дюхновичи (Дзиковичи?), оставшееся на века в виде фамильного прозвища одной из ветвей рода Домановичей, впервые упомянуто 22 июня 1506 года: дворище в селе Дюхновичах имеют совместно с паном «Полозом в границах с людьми его милости господарскими дюхновицкими и земянскими».58

В 1506 году татарская орда, снова вторгшаяся на земли княжества, в августе получила жестокий отпор. «Их встретил здесь князь Михал Глинский пушечною пальбою и, несмотря на многочисленную их дружину, состоявшую из 30 тысяч человек, разгромил так, что они едва спаслись от смерти в числе 7 тысяч. Стычка эта произошла под Клецком, близ Тёмного озера, соприкосновенного с рекою Ланею, и продолжалась более трёх часов. Русские с ожесточением убивали татар и всё озеро наполнили кровью, так что Тёмное озеро в то же время переименовано было в Красное (Красный Став)... Несколько сот татар взято в плен и, так как начальство орды отреклось от них и не думало выкупать их, то они остались в Клецке и соседних местечках, и таким образом сделались оседлыми жителями Белоруссии».59

Разгромив татарские полчища, вторгшиеся в Литву, Михал Глинский оказал огромную услугу королю и мог надеяться на дальнейшие милости. Интенсивность татарских набегов на Великое княжество Литовское после их поражения под Клецком снизилась, но известие об этой победе король и великий князь Александр Ягеллон получил незадолго до того, как покинул этот свет.

В Литву из Польши постепенно проникал дух гуманизма и Возрождения. Вслед за великокняжеским двором новые веяния приживались и при дворах удельных князей, в том числе пинского князя. Здесь получали распространение книжные новинки, поощрялось творчество местных сказителей, музыкантов и прочих выделяющихся из будничного существования людей.

Новым для Литвы в XVI веке явилось стихотворное творчество: первые выдающиеся стихи начались с Герасима Смотрицкого. Первые известные “думы” датируются началом XVI века. Так называли эпические песни, которые воспевали исторические события, хотя часто сюжетом их были частные события, например – смерть братьев Струсей, галицких шляхтичей, убитых в битве с валахами в 1506 году. Сюжетом дум были часто татарские набеги, плен, страдания воинов в неволе.

9 августа 1506 года пинский князь Феодор Ярославич с супругой княгиней Еленой выдали жалованную грамоту евреям города Пинска на два места – на молитвенный дом и на кладбище. Это обосновывалось королевской привилегией, выданной всем евреям, проживающим в Литве. С этого времени в Пинске появилась еврейская община, своим богатством и многочисленностью оказывавшая заметное влияние на всю дальнейшую историю города.

После смерти 19 августа 1506 года великого князя литовского и короля польского Александра, опасаясь, как бы могущественный магнат князь Михал Глинский-Дородный не захватил великокняжеский престол, к которому тот давно стремился, литвины предложили его Сигизмунду – пятому из шести сыновей короля Казимира IV Ягеллончика и королевы Елизаветы Австрийской. Поляки на Петроковском съезде также объявили его королём. Как польский король он получил имя Сигизмунд I, а как великий князь литовский – Сигизмунд II. По причине многодетности родителей Сигизмунд I поздно, после смерти старших братьев Яна-Альбрехта и Александра, получил великокняжескую и королевскую короны.

Сигизмунду в это время было уже 39 лет. Современные ему источники отмечают, что Сигизмунд был весьма образован и всемерно поощрял развитие наук и искусства Возрождения в Польше и Литве.

Правление Сигизмунда стало “золотым временем” для приверженцев негосударственных вероисповеданий. При Сигизмунде, после кратковременного изгнания евреев из Великого княжества Литовского, началось с новой силой их движение на восток. С этого времени происходило значительное переселение польских и чешских евреев на земли Литвы и литовской Украины. Король выдал евреям новые привилегии. В то же время по своим торговым делам еврейские купцы из польско-литовского государства могли свободно приезжать и в Москву.

После воцарения нового короля в Польшу из-за границы возвратился выпускник Краковского, Болонского и Падуанского университетов уроженец Торуни Миколай Коперник, глубоко проникшийся научными идеями своей эпохи и развивший их ещё более. В Польше Коперник принял духовное звание и стал каноником. Занимаясь астрономическими наблюдениями, он долгие годы без широкой огласки писал труд, призванный перевернуть взгляд людей на мироздание. Кстати, по одной из версий, Коперник придумал бутерброд – намазывать масло на хлеб.

При вступлении на престол Великого княжества Литовского новый господарь издал привилей, по которому паны-рада опять расширили своё значение в жизни государства. Теперь они стали обязательным участником законодательной деятельности и управления в Литве.Видимо, Глинский замышлял государственный переворот, направленный против литовских вельмож, а поляки возводили на него обвинения в том, что он мечтает восстановить лично для себя самостоятельное киевское княжение. Положение Глинского резко пошатнулось. Сигизмунд сразу же дал понять Глинскому, что тому нечего больше надеяться на прежние привилегии, и магнат удалился от двора, некоторые из его приверженцев были лишены должностей. Вместе с удалением вельможи обострился застарелый конфликт Глинского из-за владений в Турове и Мозыре с панами Заберезинскими и Иллиничами.

Но не таков был Михал Глинский, чтобы так запросто смириться с потерей прежней власти и влияния на государственные дела. Он тут же начал сноситься с великим князем московским Василием III Ивановичем, который обещал ему помощь против всех его врагов в Литве и Польше.

Православные во время правления Сигизмунда занимали достаточно высокие государственные посты: возглавляли посольства, заведовали государственной казной, управляли староствами и воеводствами. Иногда их допускали на сеймы. Активно проходило при Сигизмунде строительство православных монастырей.

“Православную партию” в Великом княжестве Литовском возглавил найвышейший гетман литовский князь Константин Иванович Острожский, бежавший из московского плена. Для политического значения литовского радного пана родовитость была не самым главным условием. Князь Острожский, как староста луцкий, когда-то занимал в Раде 7-е место, но потом за свои заслуги сидел на 4-м. Затем благодаря новой должности князь переместился в Раде на 2-е место. В дальнейшем для пользы службы Острожского назначили на должность 3-го места, но в Раде он занял 1-е, потеснив несколько панов более родовитых и богатых.

Сейм 1507 года обязал всех землевладельцев переписать своих людей, то есть крестьян, и списки отдать господарю, то есть великому князю, под присягой, что ничего не сокрыто. Также было постановлено, что боярин, не явившийся к сроку на сборный пункт, подвергается штрафу, кто не выедет неделю спустя – теряет голову, кто уедет с войны без разрешения, то есть дезертирует, также наказывается смертной казнью.

При Сигизмунде совсем перестали подвергаться преследованиям евреи, которые образовали крупные и влиятельные общины во многих городах Литвы – Гродно, Бресте, Турове, Кобрине и других. Получив защиту со стороны государства, еврейские кагалы (общины) оказывали великому князю литовскому важные услуги в государственном хозяйстве, в основном путём предоставления денежных займов на ведение войн против Москвы. Пинский князь Феодор Иванович Ярославич жаловал даже боярские земли евреям, как, например, пинскому еврею Абраму Рышковичу, которому отошло в Пинской волости в селе Крайновичи дворище вместе с людьми. В то же время, жиды не несли боярскую военную службу. Вместо неё они оказывали финансовые услуги князю. В частности, тот же Абрам должен был принять своими деньгами участие в строительстве моста через реку Ясельду. Земля, таким образом, евреям давалась в потомственное владение, но в сословие бояр жидов всё-таки не пускали.

Следует, однако, учитывать, что в то время евреи не стали ещё единственными хозяевами финансов страны, поскольку ещё не была вовлечена в финансовую жизнь на принципах “религии денег” прежняя аристократия. В частности, наместник великой княгини Елены князь Матвей Головчинский, будучи чрезвычайно богат, ссудил королю Сигизмунду, когда ему это понадобилось, огромную по тем временам сумму – 200 тысяч коп грошей.

Пинский князь Феодор с княгиней Еленой заложили хорошую экономическую основу для развития города и края. Много земель, а Полесье в то время было мало заселено, было роздано заслуженным людям, многие из которых пришли на Пинщину вместе с княгиней Марией из Киевского княжества. С княжеской лёгкой руки 6 октября 1507 года даётся грамота пинскому боярину Данилу Иртишевичу на земли и людей в деревнях Молодово, Поречье, Кротово, Полкотичи, Достоево. Его два сына Иван и Семён стали носить фамилии по названиям деревень. Первый стал Достоевским, а второй Полкотицким. Никто тогда не предполагал, что потомок Ивана станет великим знатоком душ человеческих, разоблачителем бесов, имеющих до сегодняшнего дня нехорошую привычку совращать христианские души. Достоевские и Полкотицкие имели многочисленных потомков, занимали различные должности в Великом княжестве Литовском. Позже одна из ветвей Ивана возвратилась назад на Волынь и Подолье и в конце концов замкнула круг в России, а Полкотицкие остались на месте. О татарском происхождении Достоевских говорит их родовой герб “Радван”, на котором видны полумесяц, шестиугольная звезда и два вооруженных татарина.

27 декабря 1507 года в семье Сенько Домановича родился последний из его сыновей – сын Богдан. А вскоре глава семейства простился со своей женой Натальей, которая ушла в мир иной, оставив на руках вдовца их общих детей.

Обращение Михала Глинского за разрешением его споров с панами Заберезинскими и Иллиничами к королю Сигизмунду осталось без ответа. Судебные тяжбы между М. Глинским и его противниками перешли в открытую борьбу и в феврале 1507 года Ян Юрьевич Заберезинский возле Гродно был убит. Понимая, что иного выхода у него нет, 15 марта 1507 года католик Михал Глинский вместе со своими братьями Иваном и Василием выступили против Сигизмунда. Это была попытка отделить православные земли Великого княжества Литовского и создать отдельное княжество с центром в Киеве. Восстание Глинского началось в Приструменье, где у него были огромные имения.

Литовские правительственные войска вновь возглавлял знатный магнат, влиятельный вельможа и найвышейший гетман Константин Иванович Острожский. Для оправдания своих действий Глинский распространял старые, хоть и явно не соответствовавшие действительности слухи: окатоличивание православных. Сначала он напал на владения потомков киевского Олельковича – князей слуцкого и копыльского, затем на города Туров и Мозырь, потом войска Глинского овладели Слонимом, Бобруйском. Где бы ни появлялись отряды Глинского, они, по его собственным словам, “огонь пускали и шкоды чинили”, беря многочисленный полон. Но наступившие вскоре неудачи вынудили Михала Глинского напрямую заключить союз с главным врагом Литвы – московским князем, который обещал отдать ему все волости и города, которые Глинский “придобудет” в Литве. На помощь Михалу Глинскому, нарушив мирный договор 1503 года, московский князь направил войско, которое принялось разорять земли Верхнего Поднепровья и подошло к Орше.

В том 1507 году литвины вновь под городом Слуцком сражались с кочевниками, которые, как союзники Москвы, выступили на помощь Глинскому. Часть казаков под начальством брацлавского и виленского старосты князя К.И. Острожского разгромила наголову отряд татар, грабивших пограничные области литовской Руси, а другая часть казаков, под начальством “славного козака Полюса-русака”, разбила другой татарский отряд. Тогда, когда казаками в Литве называли вообще всякую лёгкую конницу, в этих “казачьих отрядах”, без всякого сомнения, находились не только “вольные люди” с территорий будущей Украины, но и главная составляющая литовского войска – бояре-шляхта. Судя по последующему ходатайству за братьев Домановичей крупного полководца Константина Острожского, в составе одного из этих двух литовских “казачьих” отрядов сражались братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан.

Потерпев неудачу под Минском и Слуцком, Михал Глинский подошёл к Орше и здесь соединился с московскими войсками. Император Священной Римской империи Максимилиан I Габсбург на правах сюзерена запретил Ливонскому ордену выступать в союзе с Литвой, к которому подталкивали оба государства угрозы, исходившие от Великого княжества Московского.

Московские войска и войска Михала Глинского несколько раз пытались взять штурмом Оршу, но горожане отбили все атаки противников. Вскоре же к городу подошло войско великого князя Сигизмунда, заставив московитов отойти за Днепр. Литовское войско заняло Дорогобуж и Торопец, но наступившая осенняя распутица заставила Сигизмунда согласиться на заключение мира с Москвой.

1 сентября наступил 1508 год. «У Сигизмунда в то время не было сил воевать с Москвой, и он пошёл на мир ценой уступок России всех завоеваний великого князя Ивана III Васильевича, оспариваемых до этого Литвой и Польшей. “Вечный” мир был заключён в сентябре 1508 года. В результате этого мирного договора Глинский со своими сторонниками беспрепятственно мог покинуть Литву и выехать в Россию».31 Литва вынуждена была формально признать утрату в пользу Москвы Северских земель, что фактически случилось ещё восемь лет назад. В октябре 1508 окончилась сама война.

Но пограничные грабежи между Московией и Литвой повторялись ежегодно с обеих стороны. То король Сигизмунд жалуется Василию III, что из Гомеля люди князя Семёна врываются в области литовские “до Свислочи и Бобруйска и вчиняют шкоду (убыток) большую”, то наоборот. С той и с другой стороны грабят скот и имущество, людей частью режут, частью отводят в плен.

Глинский, естественно, хотел удержать за собой свои прежние огромные владения в Великом княжестве Литовском, но при заключении мира с Литвой московский великий князь признал Туров и его волость достоянием польского короля Сигизмунда, который отдал эти земли гетману князю Константину Ивановичу Острожскому, завещавшему их своей жене, урождённой княжне Слуцкой-Олелькович. Разумеется, Глинский был недоволен тем, что должен был оставить родину и лишиться всех своих поместий, приобретя лишь жалкую тень того влияния и богатства, которые имел в Литве, и потому продолжил свои интриги, пытаясь ввергнуть Россию в новую войну с Польско-Литовским государством. Внешнеполитические обстоятельства благоприятствовали ему: маркграф бранденбургский Альбрехт фон Гогенцоллерн, руководивший Тевтонским орденом, готовился в то время к войне с Польшей; император Священной Римской империи, немецкие князья и ливонские бароны поддерживали его в этом. А тут ещё в Москву пришли сообщения о том, что Сигизмунд I пытается возбуждать крымских татар против русских.

 

*  *  *

 

В начале XVI века влияние в Европе папы римского и германского императора резко упало, и теперь европейские государства, оставшись без высших арбитров, искали себе союзников, чтобы уравновешивать силы с более грозными противниками. Римский папа и Габсбурги возглавили католическую контрреформацию в Европе, объединяя вокруг себя ряд государств. В то время на польского короля огромное влияние имел канцлер и, одновременно, примас (глава) польской католической церкви Я. Ланский, который всячески подталкивал Сигизмунда к вовлечению в польскую орбиту Чехии и Венгрии, на которые имели виды и Габсбурги. Короны этих двух королевств носил престарелый и уже недееспособный Владислав II Ягеллончик, сын которого, ещё ребёнок, был слаб здоровьем, и никто не надеялся, что он когда-либо станет у кормила власти. Исходя из этого, наследство, вероятнее всего, переходило в руки дочери Владислава Анны. Император Максимилиан I решил женить одного из своих сыновей на Анне и таким образом приобрести для габсбургского дома Чехию и Венгрию.

В первой половине ХVІ века Пинское княжество занимало территорию от Дрогичина на западе до Видибора, Дубоя и Бережного на востоке. К ХVІ веку на Пинщине закрепились в народном сознании топонимы Загородье и Заречье. Более возвышенный, северный или северо-западный Загородский север, куда входило село Домашичи, противопоставлялся низменному и болотистому Заречскому югу или юго-востоку, на территории которого находилось Ститичево. Основные признаки области, называемой Загородьем, – это слабая заболоченность и довольно высокий процент распаханных земель. Жители южной части Пинщины, иначе Заречской волости Пинского княжества, называли загородцами жителей Пинщины к северу от Пины и Струменя. Если летом из Загородья направляться на юг, на земли Заречья, очень быстро замечаешь, как прогретый солнцем воздух, напоённый ароматами хвойных деревьев, меняется на дурманящие запахи болотного багульника. Таким образом, даже слепой странник был в состоянии определить своё местонахождение, не спрашивая поводыря.

С Загородьем связано наименование старинных путей, связывающих города Пинск и Кобрин – Старый Загородский шлях (проходил около Ясельды) и Второй Загородский шлях (проходил около Пины). В 1508 году в состав Пинского княжества вошла Вядская волость (севернее Загородья). От центральной Пинщины этот район отличается особенностями говора, материальной и духовной культуры. Здесь знают о Загородье и загородцах, но свою территорию к Загородью не относят.

 

*  *  *

 

Глинский, живший в Московии, не оставлял и попыток наладить связи с Сигизмундом. Красноречивым свидетельством этого является его письмо от 1509 года в Гданьск, в котором он, жалуясь на свою жизнь, выражал желание вернуться в Литву при условии возврата прежних должностей и имений. Однако его планы не были реализованы, и в дальнейшем Глинский опять отстаивал московские интересы. В том же 1509 году город Слуцк в Великом княжестве Литовском был разорён Глинским в качестве мести за отказ матери слуцкого князя Юрия – Анастасии Васильевны – выйти за него замуж.

В 1509 году император Максимилиан старался подтолкнуть молдавского воеводу Богдана к выступлению против Польши.

Литовцы несколько раз пытались отнять Гомель у русских, но не имели успеха и отступали. В отношении соседней агрессивной Пруссии король Сигизмунд вёл крайне непоследовательную политику. Хотя прусские меченосцы из-за проигранной вековой борьбы с поляками и оказались совершенно обессиленными, былое могущество не давало им покоя: они постоянно интриговали с немцами и готовили полякам разные ловушки. В 1510 году умер великий магистр Фридрих Саксонский и на его место избрали Альбрехта, маркграфа Бранденбургского. Для Польши такой выбор был крайне опасен, поскольку обеспечивал Ордену помощь Бранденбурга против поляков. Тем не менее Сигизмунд Польский не протестовал против такого избрания. И всё же, несмотря на промахи внешней политики Сигизмунда, население Пруссии было до такой степени на стороне Польши, что той не нужно было даже прилагать особых усилий, чтобы сорвать созревший плод.

Внутри Литвы князья вели свою собственную политику. В 1511 году гомельский князь Семён удачно захватывает речицкие сёла: Засовье, Чоботовичи, Калкчевичи, Бацуни, Чорное, Гирево, Заспу, Левошевичи и Борки.

Канцлеру польского короля Ланскому удалось разрушить планы дома Габсбургов по приобретению престолов Чехии и Венгрии, сочетав в 1512 году браком Сигизмунда Польского с Барбарой Запольской, дочерью одного из влиятельнейших трансильванских магнатов, который сам хотел сесть на венгерском престоле и потому был заклятым врагом Габсбургов. Узнав о возникшем союзе Польши с Запольским, Максимилиан начал интриговать против Сигизмунда: он подбивал Москву к войне против польского короля, склонил магистра Тевтонского ордена к выходу из-под польского протектората и начал хвастать, что организует коалицию европейских государств против Польши. С 1512 года из Священной Римской империи в Москву стали направляться военные специалисты и оружие.

Чтобы противодействовать этим замыслам германского императора, канцлер Ланский в качестве примаса польской церкви отправился в Рим на Латеранский собор.

Война между Польшей и Москвой разразилась в 1512 году. Тогда же князь Острожский вдобавок к должности гетмана стал каштеляном в Вильно. Татары были союзниками русских. В этом году казаки вместе с поляками и поселенцами “украинных” земель участвовали в погоне за татарской ордой, ворвавшейся в южные пределы Великого княжества Литовского. Начальниками в погоне были князь К.И. Острожский и каменецкий староста Предслав Ландскоронский, известный как лучший полководец своего времени, много путешествовавший по Европе и Азии и изучивший все боевые приёмы лучших европейских и азиатских полководцев. Разделившихся кочевников нагнали у Киева и Вишневца. Во время столкновения под Киевом первыми на татар ударили казаки. Сами поляки, после настоятельных убеждений Острожского, который считал казаков хоть и хуже вооружёнными, но более опытными в столкновениях с мусульманами, уступили им это право.

Разгром татар на полтора десятка лет отбил у них охоту к дальним набегам, в результате которых в Литве наиболее пострадали Черкассы, Брацлав, Переяслав, Киев, Житомир, Луцк, Мозырь, Давыд-Городок, Пинск, Брест, Каменец, Клецк, Слуцк, Копыль, Бобруйск, Новогрудок и Минск. Теперь татары боялись вторгаться далеко вглубь Литвы и уходить от мест, где могли укрыться. Но по-прежнему они оставались главным поставщиком рабов на крупные невольничьи рынки, расположенные в Аккермане при устье Днестра, который принадлежал туркам, а также в Эски-Крыме и Кафе, расположенным в татарском Крыму.

 

*  *  *

 

В своё время отец братьев Домановичей получил по наследству от своего отца Домана, как мы говорили выше, земельную недвижимость (дворище) в Ститичево, которая обеспечивала возможность состоять братьям в привилегированном классе и давала средства на несение боярской воинской службы. Однако у родоначальников этого и других подобных семейств вовсе необязательно должны были и могли остаться прежде полученные имения. «Выхлопотав имение и получив грамоту, землевладелец не мог, однако, чувствовать себя совершенно спокойным. Достаточно поводов или случайностей потерять имение. Правда, он мог взамен него получить другое, но эта перспектива не всегда была заманчива вследствие потери земли, в которую вложено было уже много труда и издержек. Случаи отобрания земли встречаются довольно рано – уже в записях времени Казимира...».60 Приехавшим ранее на Пинщину “осадникам” из соседних польских земель достались не только не самые лучшие наделы. Это вызвало и большую оторванность “деляниц” друг от друга, что вредило их нормальной обработке. Поэтому уже в начале XVI века были произведены многочисленные переделы “отчизных и дедизных” земель мелкого боярства с целью уменьшить чересполосицу боярских владений. Изымая у шляхты земли, пинские князья давали ей взамен, в качестве компенсации, другие наделы. Так вскоре получилось и с земельным владением Домановичей.

Земяне и бояре в шляхетских деревнях (как и простые крестьяне в обычных поселениях) жили “дворищами” – коллективами, состоящими в основном из родственников, хотя могли быть там и посторонние люди. Главным в дворище был “голова”, которому подчинялись все остальные, называвшиеся “поплечниками” (или “потужниками”). Во всех официальных делах администрация считалась только с головой. Головой дворища Домановичей, как старший из братьев, был Анцух. В дворище было несколько хат, и все они перед государством, как единое целое, были единицей несения повинностей – военной службой для бояр и налогами (“тяглом”) – для крестьян. Земельные держания дворищ была неодинаковы: от 33 моргов (19,5 десятины) до 500 моргов. Несколько дворищ объединялись в село, а несколько сёл составляли административную единицу “волость”.

В 1513 году пинский князь забрал в свою собственность у братьев Домановичей их дворище в борках (хвойных лесах) под селением Ститичево, обратив его «под пашню Ститичевского двора».60 Отметим здесь для понимания, что слово “двор” – то же самое, что “фольварк” многих польских документов, и означало оно усадьбу пана вместе с пахотной землёй, на которой широко применялся труд обязанных панщиной (барщиной) крестьян. Это – сельскохозяйственное предприятие землевладельца. Взамен надела в лесу под Ститичевом братьям Домановичам была дана запись “на привилегии на их другие земли”. Эти новые земли стали в дальнейшем на многие века тем местом, где рождались, жили и умирали поколения рода, то есть стали новым родовым гнездом.

15 мая 1513 года братья Домановичи получили от пинского удельного князя следующий привилей. «Я, – писалось в документе, – князь Феодор Иванович Ярославич, с княгинею своею Еленою, чиним знакомить сим нашим листом,.что взяли мы у бояр наших Домановичей – у Анцуха Домановича и у братьев его у Сенька, и у Василевского, и у Богдана – их деляницу (то есть надел. – А.Д.) в борку, начиная от Ступви от мостка по Завидецкую дорогу и по песчаный брод, а взяли мы их надел к нашей земле на пашню к нашему двору Щитичевскому (Ститичевскому. – А.Д.). И взамен того их надела дали им нашу землю: на Селищи Нива по названию Савостьяновка, и два клина через брод от Селища налево от дороги, к их селу идущую, и остров наш Харитон, и другой остров – Моисеевы Нивки, и в Мостищах дали им нашу делянку земли – от земли войта Копотя. И дали им те нивы и острова им на пашню взамен их деляницы, которую у них забрали к нашему двору Щитичеву себе на пашню».86

Сейчас трудно установить, где точно были расположены границы указанных в привилее территорий. Однако, если сделанные ранее предположения о связи названий “Дюхновичи” и “Мутковичи” с названиями “Диковичи” и “Местковичи” неверны, то с довольно высокой степенью вероятности можно предположить, что “Селище Нива по названию Савостьяновка” – это поселение, которое со временем стало просто “Сельцом”. Ещё позже жители Сельца и Дзиковичей, переместившись ближе к западному берегу, основали “Новые Дзиковичи”. “Остров Харитон” и “остров Моисеевы Нивки” – это, возможно, две возвышенности среди болотистой равнины, первая из которых вошла в состав поселения, получившего имя “Дзиковичи”, а на второй располагалась пашенная земля, на которой трудились и добывали себе плоды земные жители острова Харитон. Что же касается упоминаемой земли в “Мостищах” – это, видимо, говорится о поселении, которое со временем стало звучать как “Мостковичи”, а затем и “Местковичи”. Первоначальное название этого места связано, очевидно, с существованием здесь какого-то моста. Скорее всего – моста через прилегавшую с востока реку Струмень. Однако известно, что на землях, где располагались Местковичи, ранее хозяйствовал род Сыропятов, а в первой половине XVI века – войский пинский Мартин Иванович Ширма.

Далее в документе говорилось: «А что которое есть дерево есть бортное (то есть с дикими пчёлами. – А.Д.) в борку на наших деляницах – на нашей на Шикотинской, и на той их делянице, что мы у них поменяли, и на делянице войта [Копотя], и на Красовских делянице – одинаково свободно Домановичам, и войту, и Красовским, и Иванковичам во всех этих деляницах деревом бортным пользоваться. А мне, князю, на тех деляницах в борку дерева бортного нет. Нам на тех деляницах – только пахотная земля. […] А в покосах и гатках (гати, гатки – это дороги из стволов деревьев, пролагавшиеся через заболоченные местности. – А.Д.) их дельницы не поменяли. Мне, князю, в покосах и в гатях – дельница, и Домановичам – дельница, и войту Коптю – дельница, и Красовским – дельница в тех же границах и в борку.

А при том при нас были: боярин наш Матвей Гричинович, подчаший наш Венедикт Фурсович, конюший наш Олехно Некраш.

А на то дали боярам нашим Домановичам вышеозначенным сей наш лист, а для лучшей справедливости и твёрдости печать нашу к сему нашему листу привесили.

Писан в Пинске в лето осьмое тысячи двадцать первого году, индикта первого, месяца мая пятнадцатый день».

В дальнейшем Сенько Доманович получил от князя Феодора и другие пожалования: 4 человека в Прикладниках, 2 в Коморах, да ещё к тому же земли в Ститичеве.

*  *  *

 

В 1513 году папой римским стал Джованни Медичи из богатого рода Медичи, сын Лоренцо Великолепного. Его 8-летнее правление стало переломным для жизни всей Европы. Джованни, при взятии на себя папской митры, стал называться Львом Х, но от этого его натура не изменилась. Он увлекался живописью и скульптурой, охотой и концертами, поэзией и театром.

В это время сильно изменился набор блюд, подававшихся на застольях знатных особ. В первые годы XVI века в Италии стали выращивать индейских петухов, завезённых из недавно открытой Америки, появились блюда из заморских растений – фасоли, тыквы, маиса, стручкового перца. Здесь же появилось и новое блюдо – макароны. Фрукты и овощи впервые стали самостоятельными блюдами, так как раньше они использовались лишь в качестве приправы к хлебу, мясу и рыбе. Новые кулинарные пристрастия из Италии стали быстро распространяться по дворам вельмож всей Европы и сильно потеснили прежние горох, полбу, репу и овёс.

Насколько уже проделала путь в Европе “религия денег” и было повреждено традиционное христианское мировоззрение, видно из популярности в тогдашней верхушке общества одного из первых апологетов индивидуализма Никколо Макиавелли. В присутствии Льва X в папской резиденции в Ватикане представляли пьесу Н. Макиавелли “Мандрагора”, где в самых ярких красках осмеивалось монашество и его распущенность. Прелаты, в свою очередь, старались во всём подражать папе, и их слуги славились как самые утончённые плуты в целом свете.

Стремясь прежде всего к обогащению и расширению владений своего рода, папа вёл многочисленные войны с противниками Медичи, участвовал в различных коалициях во время Итальянских войн между Францией и Испанией. Нуждаясь в деньгах, Лев Х начал практиковать широкую продажу епископских и кардинальских шапок, а также поставил на широкий поток торговлю индульгенциями. С этой целью Лев Х сфабриковал догмат о выкупе верующими своих умерших родственников из чистилища. Было бы странно, если бы такое поведение главы католической церкви не принесло значительных выгод противникам традиционного уклада европейской жизни уже в самом ближайшем будущем.

 

*  *  *

 

Зимой 1513 года московские войска выступили в направлении литовского Смоленска и осадили город. В феврале 1514 года Священная Римская империя и Великое княжество Московское заключили договор о союзе, обязавшись оказывать друг другу необходимую, в том числе и военную, помощь. Прежде всего в качестве противника имелись в виду Польша и Литва.

За время московско-литовской войны великий князь московский Василий III три раза осаждал Смоленск, но лишь в июле 1514 года, когда жителей на сдачу сумел подговорить Глинский, эта мощная крепость впустила русских. После падения Смоленска на сторону московского государя перешли Мстиславль, Кричёв и Дубровна. Возникла реальная угроза утраты Великим княжеством Литовским независимости.

Михал Глинский, рассчитывавший на то, что станет князем Смоленска и получивший отказ Василия III, попытался поднять новое восстание, на этот раз против великого князя московского. Он вновь завёл переписку с Сигизмундом, который пообещал вернуть его снова к себе на службу, возвратить собственность и назначить смоленским воеводой.

Однако переговоры короля Сигизмунда с перебежчиком были раскрыты. Отряд Глинского, шедший на соединение с гетманом Константином Острожским, был перехвачен московитами. Михала Глинского схватили, в оковах увезли в Москву и посадили в подземелье, где он просидел 13 лет. Во время заключения мятежный князь, чтобы спасти себе жизнь, принял православие.

Самый большой бой этой войны произошёл на реке Крапивна под городом Оршей 8 сентября 1514 года. Войска московитов намного превышали войска литвинов и подошедших к ним на помощь польских полков. При численности литовско-польского отряда в 30 тысяч человек, московского было 80 тысяч. Сначала гетман Острожский путём ложного отступления втянул московитов в узкую лесную просеку, в конце которой ушёл в сторону, оставив противника перед замаскированными пушками. Батарея, словно жернова, перемалывала всё новые и новые полки московского войска, которые сзади напирали на идущих впереди.

Описание Оршинской битвы и гравюры, изображающие её, вошли почти во все европейские учебники по военному искусству. Из захваченных русских пушек был отлит огромный колокол для звонницы Вавельского дворца в Кракове. Летописное сообщение об Оршинской битве выглядело настоящим гимном “славному и великоумному” князю, которого автор сравнивал со славными полководцами прошлого, а в конце высказывал желание, “чтобы так же бил сильную рать татарскую, проливая кровь их басурманскую”. И это понятно – в то время набеги крымчаков превратились в постоянное явление.

После Оршинской битвы, которая восстановила непоколебимый военный авторитет князя Острожского, он выказал русским пленным большое участие. Посещал их в местах заключения, утешал и во многом помогал.

После победы литовцев под Оршей города Мстиславль, Кричёв и Дубровна вновь перешли в подданство Сигизмунда. Однако король не смог извлечь для себя из победы под Оршей никакой пользы. Не мог он и вернуть Смоленск, приобретение которого служило Василию III достаточным вознаграждением за все потери, поскольку этот город расценивался как ключ к Москве и Днепровским землям. После Оршинской битвы война между противниками длилась без особого успеха для обеих сторон ещё 7 лет.

Борьбу Москвы против Великого княжества Литовского поддерживал Тевтонский орден. В 1515 году магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн объявил о непризнании Торуньского мира 1466 года. Несмотря на победу под Оршей Сигизмунд Польский испугался угроз императора Священной Римской империи Максимилиана о создании антипольской коалиции государств. В 1515 году в Вене состоялась двойная свадьба: Фердинанд, младший внук императора Священной Римской империи Максимилиана, был обручён с Анной Ягеллонкой, дочерью короля Венгрии и Чехии Владислава II, а сын Владислава II – Людовик – пошёл под венец с внучкой императора Марией. Так породнились две самые могущественные династии Центральной Европы.

По возвращении польского канцлера Ланского с Латеранского собора в Риме в королевском совете возникла ожесточённая борьба между ним и придворными вельможами. Противники канцлера Я. Ланского, возглавляемые вельможами Шидловецким и Томицким, подкупленные Габсбургами, одержали верх при дворе, и Сигизмунд пошёл у них на поводу.

Cклоняясь на сторону П. Томицкого, но выслушивая и Ланского, король позволял каждому из них вести собственную политику: одному – официальную, другому – неофициальную. Поэтому польская дипломатия того времени отличалась противоречивой и не ведущей к какой-то определённой цели политикой.

Польскому королю и великому князю Сигизмунду было уже 48 лет, когда в 1515 году умерла его жена Барбара Запольская и он овдовел. К этой беде прибавлялась и более существенная: у короля были две дочери и ни одного сына. Сигизмунд оказался под угрозой стать последним из Ягеллоновичей на краковском и виленском престолах. Посему, не имея наследника, король Сигизмунд был вынужден искать очередную супругу. Соправитель императора Максимилиана, его сын Карл сватал Сигизмунду свою племянницу – итальянскую герцогиню Бону Сфорца из знаменитого в 1450 – 1535 годах рода герцогов Миланских, дочь герцога Джованни Галеаццо Сфорца и Изабеллы Арагонской.

При посредничестве чешско-венгерского короля Владислава II император Максимилиан I начал переговоры с Сигизмундом и в июле встретился с ним в Вене. Здесь, под влиянием П. Томицкого, два монарха заключили союз между Священной Римской империей, Польшей и Великим княжеством Литовским. Сигизмунд согласился передать под власть Габсбургов Чехию и Венгрию после смерти короля Владислава II, а также, рассмотрев несколько предложенных ему в качестве невест кандидатур, Сигизмунд Казимирович остановил свой выбор на родственнице Габсбургов Боне Сфорца.

Архитектурное творчество Леонардо да Винчи завершило фазу раннего Возрождения, которое идейно открыло фазу высокого Возрождения, которое расцвело в Риме. При этом оно имело свои, “ломбардские”, особенности, поскольку протекало главным образом при дворе миланского герцога Людовика Сфорца, который получил в истории прозвище Моро. Как и все теоретики архитектуры эпохи Возрождения, Леонардо опирался на античный трактат древнеримского архитектора Витрувия, жившего в І веке до Рождества Христова.

История архитектуры Литвы свидетельствует об очевидных мировоззренческих и художественных параллелях с культурой Италии эпохи Возрождения.

В 1516 году казаки под командованием каменецкого старосты П. Ландскоронского совершили поход под турецкий город Белгород, где захватили множество лошадей, крупного рогатого скота и овец. На обратном пути у озера Овидова под городом Очаковом они были настигнуты татарами и турками. В произошедшей затем битве турки и татары были разгромлены, а казаки Ландскоронского возвратились домой с богатой добычей.

Домановичи в это время не были единовластными собственниками “отчизной” земли в Домашичах (Домановичах). Отмечено в документах, что в 1517 году здесь кроме Домановичей и Анцушковичей в числе землевладельцев значились некие паны Завишичи.60

Будучи вдовцом и имея хорошее служебное и имущественное положение, Сенько Доманович женился во второй раз. Его новой избранницей стала девушка гораздо моложе его. Теперь его женой стала Ганна Олехновна из фамилии Тишкевичей. Благодаря этому браку Сенько Доманович получил возможность прикупить к своим прежним землям “материзное” имение у родственников Ганны Олехновны за 8 коп грошей в имении Морочном.

Чтобы было понятнее, о какой стоимости идёт речь, сделаем краткое отступление. В XV и в начале XVI века в Великом княжестве Литовском самой распространённой монетой был пражский (или чешский) грош – довольно крупная и красивая серебряная монета. Из собственных литовских денег чеканился только пеняз (денарий) – мелкая монета, служившая для размена. До самого падения Речи Посполитой в Великом княжестве монеты считали копами, то есть по 60 штук. Так что сумма “8 коп грошей” означала сумму в 480 пражских грошей. Это было довольно много и свидетельствовало о неплохом имущественном состоянии Сенько Домановича.

Благодаря родовым связям цепь времён не прерывается и каждое поколение, достигнув доступного ему рубежа, старается передать по наследству тем, кто идёт ему на смену, самое лучшее. Поэтому Сенько Доманович прилагал максимум усилий к тому, чтобы обеспечить наиболее выгодные экономические и служебные условия для будущего своих детей. И, прежде всего, тому, кто после него был самым старшим в семье – то есть старшему сыну Ивану. Но сыновьям Сенько его новая жена приходилась только мачехой, и отношения между ними сложились не самые хорошие.

Спекуляция папскими индульгенциями, принявшая в Европе исключительно широкие масштабы, вызвала в 1517 году протест священника Мартина Лютера, послуживший толчком к началу Движения религиозной реформации. Это движение, выросшее из идей гуманизма, стало началом раннего религиозного протестантизма. Поначалу – лишь в Германии, но затем распространившемуся по всей Европе. Учение Лютера, повторявшее ранние ереси и требовавшее “очищения” церкви за столетие до этого в Чехии стоило жизни Яну Гусу. Папа Лев Х издал две буллы, отлучавшие от Церкви Лютера и всех тех, кто выступал за реформы в ней, но это привело лишь к обострению противостояния. Однако такого противостояния пока не наблюдалось в Польше и Литве. Здесь идея веротерпимости пустила глубокие корни, в основном благодаря сознанию независимости, присущему польско-литовской шляхте.

Тевтонский орден в 1517 году заключил антилитовский союз с Московским государством, по которому рыцарям была обещана помощь. В договоре было сказано: «Магистр бил челом о том, чтобы мы его жаловали и берегли, и мы его пожаловали и за него и за его земли хотим стоять и оберегать его от своего недруга короля польского». Император Священной Римской империи Максимилиан, учитывая новый расклад сил в Восточной Европе, попытался удержать тевтонского магистра Альбрехта от выступления. В 1518 году император писал Альбрехту Гогенцоллерну: “Целостность Литвы необходима для блага всей Европы, могущество Московии – опасно”.

*  *  *

В свите Боны Сфорца в Польшу прибыло много, чуть ли не до трёхсот, итальянцев, склонных к идеям Реформации. В основном это были врачи, утверждавшие принцип эксперимента над авторитетом медиков древности. Их влияние способствовало укреплению позиций веротерпимости в стране.

В те времена Италия была тем же, чем впоследствии сделалась Франция: утончённость жизни была развита в ней более, чем в какой-либо другой стране в Европе, а также способность и склонность к интриге.

В свите Боны были и придворные мастера, в том числе архитекторы Францискус Италикус, Франческо делла Лора, Бартоломео Берецци, Никколо де Кастильоне и другие, которые стали одним из непосредственных источников распространения идей итальянского архитектурного Возрождения в Польше и Литве. Бракосочетание состоялось в 1518 году. Сигизмунд встретил жену неподалёку от Кракова, их торжественный въезд в столицу сопровождали более 10 тысяч шляхты. На следующий день вечером гости проводили королевскую пару до дверей спальни, где 51-летний король сел на кровать с правой стороны, 25-летняя Бона – с левой. Слуги подали им вино и сладости, и новобрачные остались наедине…

Эта герцогиня принесла Сигизмунду в приданое находившееся в Италии владение, из-за которого возникали постоянные споры. Поскольку они не могли решиться без помощи Габсбургов, Сигизмунд держал их сторону.

Вместе со свитой Боны Сфорца в Польшу и Литву более широким потоком хлынули увлечения, распространившиеся в Италии в эпоху Возрождения. В частности, был завезён новомодный подпрыгивающий танец турдьон, появились первые сладости, которые тогда в Европе считались лекарствами. Мода на сахар, доставлявшийся кораблями из Африки и Америки, охватила все благородные дома Европы и теперь достигла её восточных окраин. Сахар стал новым символом богатства, а искусство приготовления пищи, достигшее высокого развития в Венеции, стало впервые разновидностью искусства, получившего название “кулинария”. Так же, как в Западной Европе, в Великом княжестве Литовском выросло и увлечение овощами и фруктами. Однако продолжало сохраняться унаследованное со средних веков разделение зерновых на пищу для скота и пищу для людей. В частности, человеческой пищей считались рожь и пшеница, а такие злаки, как гречка, ячмень и овёс признавались пригодными только для откорма скота.

Бона Сфорца оказалась личностью неординарной и даже в какой-то степени одиозной. Эта властная женщина приняла чрезвычайно активное участие в политической, экономической и культурной жизни страны, щедро поддерживала традиции меценатства. В год королевской свадьбы от краковского двора к папе римскому Льву Х было направлено посольство во главе с епископом плоцким Эразмом Вителиусом, который был опекуном талантливого литвина Миколая из Гусова и взял его с собой в Рим. Для ознакомления Западной Европы с духовным миром Литвы Миколаю Гусовскому было поручено сочинить на латыни поэтическое произведение про обычаи, быт, традиции литвинов. Во время работы над поэмой папа Лев Х и епископ Виталиус умерли, но Миколай Гусовский закончил своё произведение, которое получило название “Песня про зубра”. При поддержке королевы Боны поэма была издана пять лет спустя в Кракове.

Польской культуре эпохи Возрождения была присуща чёткая социальная ориентация. Главными центрами её в первой половине века стали королевский двор и дворы магнатов, соперничавших по роскоши и покровительству искусствам со столицей. Именно в этой среде формировался новый тип польской культуры. В Литве, как и на севере Европы, ещё не изжили себя средневековые привычки и пристрастия в еде и, хотя сладкие блюда нравились и здесь, застолье устраивалось, как правило, с традиционным набором блюд. Усреднённый вариант новой культуры в Польше был характерен для средней шляхты, тогда как мелкая шляхта, близкая по своему образу жизни к крестьянству, оставалась носителем традиционной культуры. Идеи гуманизма и Возрождения, как художественного стиля, пришлись впору сознанию польской и литовской шляхты. Заметным течением в интеллектуальной жизни высшего общества стало “эразмианство” – взгляды на общество философа Эразма Роттердамского из богатой голландской семьи, сыгравшего большую роль в подготовке Реформации в Германии.

В то же время западная мода и привычки, хлынувшие потоком в Польшу, гораздо труднее приживались в Литве. В своих воспоминаниях, написанных через 50 лет, представитель высшей литовской знати Мелешко утверждал: «Паны[-рада] этого времени жили богато, строили себе каменные замки. Дом их был полная чаша и в деньгах имели всегда избыток. Они одевались просто, кто как хотел, и в богатых платьях не хаживали. Их жёны и они сами не гонялись за модой, носили прадедовскую одежду и обычаев польских не перенимали.

К столу у них подавался борщ, утка с корчиком, полоток с грибами, а на праздничных банкетах подавалась рисовая каша с шафраном, но тортов и сластей заморских не знали. Пили мальвазию, пили домашний мёд и водку, а о венгерском вине и не слыхивали. За немецкими и польскими обычаями не гонялись. Эти паны не любили немцев. Они не жаловали, за их хитрость, и поляков и эти чувства разделял с ними драгоценной памяти Сигизмунд I. Умели эти паны сказать королю золотую правду. Хорошо дрались на войне, хорошо выдерживали поле».37 На деле, конечно, встречались и исключения из общего правила. Приближённые к королевскому двору вельможи уж точно были знакомы с новыми модами в одежде и пище.

В это время поведение за столом не только простолюдинов, но и знатных вельмож не отличалось утончённостью более поздней эпохи. В порядке вещей было не только елозить за столом, но и есть немытыми руками, вылизывать после еды посуду и руки. Эразм Роттердамский, у которого были проблемы с желудком, подверг всё это критике и впервые попробовал составить правила поведения за столом. Благодаря авторитету гуманиста составленный им кодекс поведения стал быстро прививаться при дворах благородных европейских семейств.

Активно переписывались с Эразмом такие вельможи, как основатель кафедры римского права в Краковском университете и библиофил, собиравший книги по всей Европе, П. Томицкий, новый примас Польши, поэт, воспевавший Вакха и Венеру, поистине ренессансная личность А. Кшицкий, а также племянник последнего епископ А. Жебжидовский, всю жизнь считавший себя учеником Эразма.

Примас Польши А. Кшицкий (1483 – 1537) был настоящим вельможей, любившим роскошь и пьянство, властным и насмешливым, уничтожавшим своих соперников ядом эпиграмм. Он был страстным патриотом, дипломатом, боролся с турками, написал поэму “Жалобы Религии и Речи Посполитой” и при этом являлся активным членом “Братства пьяниц и обжор”. Примас словно иллюстрировал собой концепцию раблезианства и карнавальной культуры. Чрезвычайная поэтическая разносторонность Кшицкого была под стать его деятельности.

В январе 1519 года польская королева Бона разрешилась королевной Изабеллой. Сигизмунд, отец двух дочерей от первой жены, был сильно разочарован.

Вместе с королевой Боной в придворную жизнь Польши и Великого княжества Литовского пришло знание о том, что пищу можно есть вилками. Хотя двузубые вилки были известны в Италии уже в XI веке, их продвижение в обиход было очень долгим. Так, французская королева в XIV веке имела в своём распоряжении всего одну вилку, а в Англии вилкой впервые стала пользоваться лишь через несколько десятков лет после описываемого нами времени, в конце XVI века, королева Елизавета I, причём это было только королевской привилегией, не распространявшейся на её придворных.

Поскольку университетское образование и книгопечатание были тесно связаны с католичеством, книгопечатание на православных землях Великого княжества Литовского, включая Пинск, не распространилось. Здесь значительное развитие получило летописание, центрами которого были, в частности, Туров и Пинск. Правда, пинские летописи впоследствии погибли во времена мятежей, войн и пожаров. Но западнее и севернее Пинска, где католицизм стал распространённым, новое ремесло начало пробивать себе дорогу. Правда, первый печатник княжества – Франциск Скорина – напечатал свою первую книгу лишь в 1519 году за границей, в Праге. Но в дальнейшем он перебрался в Вильно, где и основал свою печатню.

В сознании шляхетского общества Великого княжества Литовского к этому времени уже давно все литвины воспринимались как единый народ, независимо от того, были ли их предки русскими или литовцами. В этом сознании Литва и Русь воспринимались нераздельно. Литовцы и русские по происхождению вместе требовали от своих великих князей править ими по русско-литовскому праву и одинаково боялись Польши, опасались вторжения в Литву польского влияния. Вместе восхищались они Сигизмундом за его нелюбовь к полякам.

В это время при дворе короля Сигизмунда было обращено внимание на разбойное казачество, упоминания о котором встречаются в документах с 1490 года. Правящие круги Польши и Литвы рассматривали казацкое своеволие как дестабилизирующий фактор внутри- и внешнеполитических отношений. Стремясь обуздать казаков, правительство Сигизмунда рассматривало возможность направить энергию этих степных авантюристов в русло государственных интересов, то есть, по выражению короля, использовать пограничных сорвиголов для службы и обороны. Именно этот литовско-польский король первым высказал идею организации казацкого войска, которое могло бы успешно охранять от татар днепровские переправы. Однако за время его жизни этот проект остался нереализованным.

В 1519 году не стало императора Священной Римской империи Максимилиана, завещавшего похоронить своё сердце во фламандском городе Брюгге – рядом с первой женой Марией Бургундской. Наследником скончавшегося три года назад Фердинанда Арагонского и Максимилиана стал их внук (как испанский король – Карл I, как римско-германский император – Карл V). На плечи 19-летнего Габсбурга легло бремя власти над колоссальной империей, возникшей буквально за пару десятилетий. В неё входили Австрия и другие земли Габсбургов в Центральной Европе, а также Нидерланды, Неаполь, Сицилия и Испания с её быстро расширявшимися колониальными владениями в Америке. Карл кроме земельных владений унаследовал и внешние признаки своих малосимпатичных предков – его рот всегда оставался приоткрытым. Говорят, один испанский крестьянин, впервые увидев императора, простодушно посоветовал ему поберечься – не проглотить случайно муху.

Королева Бона, как отмечали все, кто её знал, была щедро одарена экономическим мышлением, ловкостью, смелостью и необычайной жаждой денег. Кроме собственных приобретений её богатство возрастало и благодаря немалым подаркам мужа, особенно на литовских землях. На второй год супружеской жизни, в 1519 году, Бона получила от него Кобринское и Пинское княжества. Правда, в Пинске, как и в Кобрине, пока была лишь сделана наследственная запись на имения бездетного пинского князя Феодора Ивановича Ярославича на случай его смерти в пользу королевы Боны, а фактическая власть князя от этого изменений не претерпела. Чтобы действительно вступить в полноправное владение имениями, Боне пришлось ждать около трёх лет, пока княжествами пользовались их пожизненные владельцы.

После смерти императора Максимилиана I попытки посредничества со стороны империи в отношениях Тевтонского ордена и Литвы были прекращены. Тевтонский орден не последовал советам Максимилиана и начал подготовку к войне с Великим княжеством Литовским, которая вскоре и началась. Однако она была давно ожидаема и весьма популярна как у жителей Польши, так и в Пруссии, населённой по большей части не немцами. Осенью 1519 года (с сентября – 1520 года), воспользовавшись тем, что Литва воюет с Тевтонским орденом, московские войска из-под Орши совершили несколько походов на Полоцк, Витебск, Вильно, Молодечно, Минск, Могилёв, Оршу и только возле Новогрудка повернули назад, “страшно опустошив неприятельские волости”.

Польско-литовским войскам сравнительно легко удалось дойти до Кёнигсберга и разбить бранденбургское войско под Гданьском (Данцигом). Несмотря на то, что Сигизмунд Польский проявил и здесь свою непоследовательность, согласившись на перемирие, запрошенное Альбрехтом, положение последнего оказалось отчаянным. Папа и император, видя, что протестантизм всё более распространяется среди членов Ордена, отказались помогать его магистру.

В 1520 году кроме созданных ранее в Великом княжестве Литовском двух воеводств были организованы ещё 5 – Витебское, Полоцкое, Новогрудское, Смоленское и Подляшское. После смерти в 1520 году пинского князя Феодора Пинск вместе с его окрестностями перешёл в пожизненное владение к королеве Боне Сфорца. На первых порах заведование делами Пинского княжества было поручено королём Сигизмундом маршалку дворному, старосте берестейскому, ковенскому и лидскому Юрию Ивановичу Иллиничу, который ведал местным управлением до 1522 года. Однако фактически распоряжения и деятельность королевы Боны начинаются уже с этого времени.

1 июня 1520 года в Кракове в королевской семье Сигизмунда и Боны появился на свет долгожданный наследник мужского пола. Через месяц состоялось крещение, и дитя получило имена Сигизмунд (в честь отца) и Август (недвусмысленно определявшее будущие державные амбиции для младенца).

К 1521 году в семье Сенько Домановича уже было пять сыновей – Иван, Гаврило (видимо, вскоре погибший), Борис (также, видимо, рано погибший) Василий и Богдан Семёновичи Домановичи. На старшего сына, как будущего главу рода, отец направил все усилия по оказанию протекции в службе и полезных знакомствах. Младшим сыновьям оставалось надеяться в основном на самих себя.

Наследнику польской королевской четы было только два года, когда Бона добилась подтверждения дедичных прав сына на Великое княжество Литовское. Для этого она переписывалась с крупнейшими вельможами Великого княжества Литовского и близкими между собой друзьями – Юрием Радзивиллом и Альбрехтом Гаштольдом, которые и постарались исполнить её желание, организовав своих сторонников. Разумеется, не просто из бескорыстного уважения к королеве. В благодарность Бона выхлопотала у супруга привилей гетману литовскому Юрию Радзивиллу на трокское каштелянство, Альбрехту Гаштольду – титул воеводы Новогрудского для его сына Станислава. По иронии судьбы, именно эти два магната будут иметь тесное отношение к самому несчастному периоду жизни королевы Боны: один как отец, а другой как супруг Барбары Радзивилл.

В 1521 году турецкие войска султана Сулеймана Великолепного захватили Белград, серьёзно осложнив положение христиан в Восточной Европе. Тогда же император Священной Римской империи Карл V, чтобы облегчить себе управление огромными владениями дома Габсбургов, передал в управление своему брату Фердинанду наследственные австрийские земли.

В это время процесс оформления шляхты в Великом княжестве Литовском в привилегированное сословие вступил в решающую фазу. Шляхта на основе серии юридических актов окончательно обособилась от “посполитства” (крестьянства). В 1522 году было принято сеймовое одобрение о “выводе шляхетства”, в соответствии с которым к шляхетскому сословию относились лишь потомки тех, кто стал боярином или земянином ещё во времена правления Витовта, Сигизмунда и Казимира. Род Домановичей вполне подпадал под эти требования.

На этом же сейме было решено смягчить наказание для тех бояр, которые не явились вовремя на сборный пункт на войну или уехавших с войны без разрешения. Вместо полагавшейся прежде смертной казни виновные теперь наказывались конфискацией их имений.

«Население Пинского Полесья распадается на два больших класса – военно-служилый и тяглый. Привилегированный класс – шляхта, – образовавшийся из потомков князей и крупных землевладельцев-бояр предшествующего периода, получал от государства землю под условием исполнения военной службы.

Эта отличительная черта не проводила, однако, непереходимой границы между классами. Расстояние между ними стушёвывалось существованием промежуточного класса, пополнявшегося из крестьянства и приближавшегося к шляхте личною службою.

...Термин для обозначения высшего служилого класса – земяне, что соответствовало nobiles латинской терминологии и напоминает древнее словоупотребление “бояре”. Последний термин претерпел некоторые изменения: с одной стороны, в некоторых случаях “бояре” употребляются рядом с “земяне”, следовательно, в своём старом значении. Чаще же оно обозначает лиц, несущих боярскую земскую службу, и, таким образом, в большинстве случаев этот термин прилагается к среднему промежуточному классу служек, занимающих низшее, сравнительно с земянами, положение. Идя за установившейся практикой, власть признала, что боярская служба сама по себе, без других доказательств благородного состояния, не есть неоспоримый признак шляхетства».60 Прослойка земян в XVI веке была разорвана: те из военных слуг, которые наследственно, с деда-прадеда, выполняли военную службу, получили или “вывели” себе шляхетство, а остальные постепенно слились с крестьянством.

Из общей массы шляхетства отдельные роды выдвигались благодаря своему влиянию в местной жизни – путём близости к местным князьям или же благодаря экономическому превосходству. И то, и другое шло взаимопереплетаясь. Среди пинских шляхетских родов этого времени одно из первых мест занимали Полозы. Боярский род Полозов был киевского происхождения и перешёл на Пинщину вместе с княгиней Марией. Значительным родом были Фурсовичи и столь же многочисленные Гричины. Известными и влиятельными были роды Щепы, Ширмичи, Ордичи, Федковичи, Тенюки, Кривецкие, Любельские, Головки. Из сравнительно недавно возвысившихся боярских родов в XVI веке числились три фамилии: Домановичи, Велятицкие и Почаповские. Все эти роды тесно переплетались друг с другом путём брачных союзов.

«Переход Пинска к королю, как и всякая иная перемена местной власти, должен был неминуемо возбудить некоторые опасения у местных землевладельцев за свои владельческие права. Начинаются хлопоты о подтверждении прежних жалованных грамот, и результатом этого служит ряд дошедших до нас от 1522 года грамот Сигизмунда с подтверждением прав на земельные пожалования князя Феодора».60

В XVI веке меценатами старинного православного Лещинского монастыря были пинские князья Феодор и Георгий Ивановичи Ярославичи, а также зажиточные и хорошо известные на Пинщине шляхтичи Андрей и Богдан Велятицкие. Однако в целом положение православной церкви в Литве в это время было не слишком значительным. Благотворительность панов в пользу церквей и монастырей выродилась в форму патроната или “подавань”. Было немало лиц, которые действительно являлись патронами церкви, как, например, князья Острожские, Олельковичи, Слуцкие, Ходкевичи и другие. Однако с XV века патронат в большинстве случаев переродился в обычное владение церковью или монастырём наравне с сёлами и угодьями. Патроны распоряжались ими на основе поместного права: отдавали в заставную аренду, давали в должность, в наследство, обменивали на прибыльные сёла, продавали. Они собирали деньги с церквей, прежде всего – за назначение игумена, священника, епископа. Получали доходы с имущества, принадлежащего монастырю или церкви во время, когда пост епископа или игумена не был занят.

Сами короли подавали этому пример, раздавая монастыри светским лицам: Елена, вдова великого князя Александра, получила Троицкий монастырь в Вильно от Сигизмунда I “пожизненно”. Также Сигизмунд I отдал церкви в Киеве в уплату долга некому Дягилевичу. Бывали случаи “подавання” монастырей не только светским лицам, но даже неправославным. Против таких “патронатов” настойчиво, но без последствий, боролась Церковь.

Вследствие “патроната” епископские кафедры давались светским лицам с обязательством иметь викарием духовную особу, которая отправляла бы церковные службы. Естественно, такие владыки не могли стремиться к высокоморальной жизни священников. Посвящение в сан считалось значительным доходом, поскольку кандидат должен был хорошо заплатить за посвящение и за получение прихода.

В первой половине XVI века русско-литовская шляхта повела шумную борьбу со своей знатью и в результате добилась права присутствия на вальных сеймах. В 1522 году найвышейший гетман Великого княжества и виленский каштелян князь К. Острожский за заслуги в войне с Орденом получил в качестве королевской награды ещё одну высокую должность – воеводы трокского. Бывшие среди его противников литовские паны-католики выразили протест по поводу назначения воеводой православного князя, ссылаясь на требования заключённой более ста лет назад Городельской унии. Однако это ничего не изменило и Острожский остался победителем.

В 1522 году было, наконец, заключено перемирие между литвинами и московитами. Причём, Смоленск остался за Москвой до заключения “вечного” мира, который был подписан лишь в первой четверти следующего века. В грамоте о перемирии на 5 лет, данной королём Сигизмундом 18 февраля 1523 года, говорилось: «Мне, великому господарю, не зачепляти города Гомья с волостями», и всё-таки через два года оказывается, что “литовские люди приказчики (чиновники) из Пропойска и из Речицы, не единова приходя, в гомельской волости людей наших иных до смерти побили, а иных головами свели к себе с жёнами и с детьми, а животы (скот) их многие пограбили..”.

Уменьшившиеся владения Ордена меченосцев были окружены со всех сторон польско-литовскими приобретениями, и дело Ордена казалось совершенно проигранным. Однако, подчиняясь возросшему влиянию Томицкого, король подал руку помощи Альбрехту, позволил ему провозгласить себя князем (герцогом) Пруссии под верховенством Польши, вернул ему захваченные поляками крепости меченосцев, согласился с принятием рыцарями Ордена протестантизма.

В XVI веке в университетах Европы, а вслед за ними и в Краковском, изучали такую аристократически-куртуазную науку, как эпистолографию – умение писать письма. Чтобы помочь преподавателям и студентам, составлялись специальные учебные пособия – письменники – сборники образцов писем на разные случаи жизни. В архитектуре этого времени в Польше и Литве господствовал итальянский стиль. В этом стиле Сигизмунд I перестроил королевский замок на Вавеле в Кракове. Приехавшие в свите Боны Сфорца итальянские архитекторы принимали затем участие в отделке Вавельского замка. Очевидно, что приехавшие с Боной Сфорца итальянские мастера были хорошо знакомы с творчеством Леонардо да Винчи, который жил в Милане до 1516 года. Они привнесли в архитектуру королевства Польского характерный элемент ренессансной архитектуры Италии, который затем был перенесён в дворцовое зодчество Великого княжества Литовского и получил название “польский”. Одновременно появились и элементы античной архитектуры: пилястры, профильные карнизы и так далее. Все эти новшества отразились в художественном оформлении Нижнего (Дольнего) замка в Вильно, который как раз отстраивался при Сигизмунде І.

Примеру двора последовала знать. Под руководством итальянцев повсеместно стали строиться дворцы и новые замки. Польское Возрождение торжественно, пышно и одновременно буйно, сатирично и смешливо. Оно аристократично и демократично, европейски ориентированно и патриотично, нацелено на высшие достижения чужой культуры и народно, просто и напыщенно, классически ясно и фольклорно. Благодаря такой многогранности оно стало на многие века источником вдохновения для польской культуры, её поистине “золотым веком”. Увлечение западной культурой в Литве совмещалось с приверженностью к родному языку. Польский учёный С. Бандке писал: «Все Ягеллончики, аж до Сигизмунда-Августа в Литве писали по-русски, привилеи и пожалования давали, и даже порой лучше, чем по-польски, говорили. В библиотеке Сигизмунда I было 33 книги на русском языке, и лишь одна – на польском.

Жалованной грамотой короля Сигизмунда от 1523 года, повторившей запись 1519 года, были официально оформлены права королевы Боны на Пинск и его округу. Бона славилась своей красотой, но вместе с тем и большой энергией. Бона Сфорца долгое время играла важную роль в Польше, оказывала заметное влияние на государственные дела. Но особенное внимание она обратила на управление своими громадными имениями и копила деньги. Королева никогда не брезговала даже одиночными строениями в городах и на селе: хоть дом, хоть мельница – со всего умела выжать деньги. Могла Бона и спекулировать приобретениями, перепродавая с выигрышем то, что покупала. Не стыдилась судиться за имущество даже с мелкой шляхтой.

Эти времена стали чередой нескончаемых заговоров и политических интриг, принявших такой размах и постоянство, что их отголоски из столичного Кракова регулярно докатывались и до захолустной Пинщины. Все интриговали против всех: король Сигизмунд и королева Бона, канцлер Ланский, вельможи Шидловецкий и Томицкий, фаворит королевы итальянец Гамроз, приближённые к ней Собоцкий и Дзержговский, другие знатные господа, протестанты, католики и православные. Многим порой казалось из-за этого, что не быть замешанным в заговор или интригу просто неприлично для шляхтича, гордящегося древностью своего рода.

«Миланская принцесса Сфорца, хитрая и предприимчивая итальянка, ставшая волею судеб польской королевой, Бона отличалась двумя качествами – властолюбием и жаждой деятельности. В борьбе придворных партий обнаружила она коварство и любовь к интригам, в управлении своими имениями – интерес к сложным вопросам административным и хозяйственным. Первые шаги её в этой сфере были обусловлены любовью к деньгам или скупостью... Суммарная проверка была предпринята Боною по отношению к владельческим правам служилого сословия – “чинити рачила выведанье имений бояр пинских”».60

В начале 1520-х годов Османская империя усилила натиск на Венгрию и Австрию. Находясь в союзнических отношениях со Священной Римской империей, Польша и Литва оказали вооружённую поддержку её императору Карлу V в борьбе против турок. При этом Великое княжество Литовское вело борьбу с крымскими татарами, которые являлись вассалами турецкого султана.

Братья Домановичи также принимали участие в военных событиях этого времени. И поэтому 15 мая 1523 года в Кракове королём Сигизмундом за военную службу братьям Домановичам был выдан подтвердительный привилей на дополнительные к их прежним владениям 4 дворища с крестьянами и 3 “пустовские” земли (без крестьян) в районе их владений на юге от Пинска, ранее уже пожалованные пинским князем Феодором Ивановичем. В данном случае под дворищами понимались общинные крестьянские хозяйства, состоявшие из группы семей. Большинство таких дворищ имели десятки гектаров земли, а многие – даже сотни гектаров. Хозяйство таких сельских общин носило в основном натуральный характер. Только мёд, воск, меха, железо, гончарные изделия предназначались непосредственно на продажу. Дворища просуществовали до середины XVI века. Отмечено в документах также, что второй и четвёртый из братьев – Сенько и Богдан – в это время владели имениями Прикладники и Коморы.57

22 мая 1523 года в Кракове король Сигизмунд, по просьбе бояр Домановичей и по ходатайству за них найвышейшего гетмана князя Константина Ивановича Острожского, подтвердил сделанную покойным князем пинским Феодором прибавку к их имению и разрешает положительно их просьбу ездить на земскую службу попеременно по два брата. Это подтверждение гласило:

«Жигимонт (Сигизмунд), Божею милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский и князь Прусский, Жмойдский и иных.

Били нам челом бояре пинские Анцушко, Сенько, Василевский и Богдан Домановичи и поведали перед нами, что их четыре брата, а именьице имеют весьма убогое. А также, что именьице на четыре части разделили и не имеют средств, с которых все четыре брата могут службу земскую служить.

Из-за этого только два брата на службу земскую ездили до тех пор, пока покойный князь Феодор Ярославич не придал им к тому именьицу четыре дворища с людьми и три земли пустых, а они с этого добавления третьего коня в вооружении на службу нашу снаряжают. И били нам челом, чтобы им дозволили по два брата попеременно с вотчины их на службу нашу и земскую ездить, и с тех земель, что им князь Феодор Ярославич предоставил, третьего коня снаряжать.

Также и воевода троцкий, гетман наш наивысший, староста браславский и веницкий, князь Константин Иванович Острожский об этом нам писал.

Так что, раз они именьице имеют убогое, и не с чего всем четырём братьям службы земские служить, мы в ответ на письмо князя гетмана и их челобитье решили позволить им по два брата с вотчины их на перемену на службу нашу ездить. А с того добавления, что им князь Феодор Ярославич добавил, должны они третью службу служить по уставам и решениям земским. Писарь Копоть».

В связи с переменой власти в Пинском княжестве Сенько Доманович обратился за подтверждением своих прав на имение и живших на землях этого имения крестьян к королеве Боне и к королю Сигизмунду. 24 мая 1523 года была подписана подтвердительная грамота королевы Боны Сенько Домановичу на владение четырьмя крестьянами: «Бил нам челом боярин пинский Сенько Доманович и сообщил, что князь Феодор Иванович Ярославич дал ему четыре человека по имени Тиш Янович и Андрей Демидович с сыновьями их в Прикладниках, и в Коморах Василия Байчаковича и Семёна Дедовича с их сыновьями, и с землями пашенными и бортными, и сенокосами, и со всем тем, что эти люди издавна у себя имели».58

В тот же день в великокняжеском дворце в Вильно король и великий князь Сигизмунд также подтвердил права Сенько Домановича на его земли и крестьян. Документ гласил:

«Жигимонт, Божей милостью Король Польский, Великий Князь Литовский, Русский, Княже Прусский, Жемойтский и прочее.

Оповещаем этим нашим листом, кто на него посмотрит или прочтение услышит, нынешним и будущим, кому будет необходимость об этом знать.

Бил нам челом боярин пинский Сенько Доманович и рассказал перед нами, что Князь Феодор Иванович Ярославич дал ему четыре человека по имени Тиш Янович и Андрей Демидович с их сыновьями в Прикладниках, а в Коморах – Василя Байчаковича и Семёна Дедовича с их сыновьями, с их землями пашными и бортными, и покосами, и со всем тем, что те люди издавна у себя имели. И на то ему лист свой на пергаменте с навесной печатью дал, который мы прежде уже нашей собственной рукой господарской подписали. И этот лист на пожалование князя Феодора с подписью руки нашей перед нами предъявил и бил челом, чтобы об этом ему дали наш документ, а тех людей и земли подтвердили ему нашим листом навечно.

И мы по нашей милости на его челобитье сие учинили и на то дали наш лист ему, и те люди и земли вышеописанные подтверждаем этим нашим листом навечно ему самому и его жене, и их детям, и на будущих потомков, и их наследникам со всеми землями тех людей, пашенными и бортными, и с покосами, и с садами, и с лесами, и дубравами, и с ловами звериными и птичьими, и с озёрами, и с реками, и с речками, и с прудами, и с мельницами с их мукой, и с бобровыми гонами, и со службами и повинностями всеми тех людей, с данями денежными и медовыми, и бобровыми, и куничными, и с податями ржаными и овсяными, и со всеми иными платами и доходами, и имущество тех людей и земли, и со всем тем, что те люди и земля издавна сами для себя и в границах своих имеют вследствие пожалования и листа князя Феодора Ивановича Ярославича. И волен он [Сенько Доманович] там прибавить и расширить и ко своему лучшему и удобнейшему повернуть, как он сам считает разумным. А в подтверждение того и печать нашу привесить к этому нашему листу.

При том были паны-рада: воевода Трокский, гетман великий, староста Брацлавский и Веницкий князь Константин Иванович Острожский; воевода Виленский, державца Мозырский пан Альбрехт Мартинович Гаштольд; маршалок дворный, воевода Новогрудский, державца Мерецкий и Довговский пан Ян Янович Заберезинский; маршалок дворный, староста Берестейский, Ковенский и Лидский пан Юрий Иванович Иллинич.

Писан в Вильно под лето Божего нароженья 1523 году, месяца мая 24 день, индикта 10. И рука королевская.

[Подписал] Копоть (писарь. – А.Д.)».87

28 мая (неизвестного года, но, скорее всего, того же) последовала грамота короля Сигизмунда, подтверждающая пожалование, произведённое в своё время князем Ф.И. Ярославичем Сеньку Домановичу на три острова и на двор в Пинске.

В это время шло активное распространение в Европе идей реформации, расколовшей прежде единый католический мир на старых католиков и новых протестантов. Перед идеями протестантизма, провозглашёнными немецким богословом Мартином Лютером, не устоял даже Тевтонский орден. В 1523 году Лютер обратился к его рыцарям, призвав их отказаться от своего строгого устава, от обетов и клятв и заводить семьи. Регент и главный канцлер Пруссии выступил в поддержку Лютера. В умах рыцарей началось брожение, которое никто не пресекал.

В эти годы, когда все ранее относительно свободные для хозяйственного освоения земли были уже заняты, привилеи, подтверждающие права владельцев на их земли, стали особенно востребованными. Так, к примеру, в 1524 году королеве Боне бил челом “боярин наш пиньский Федько Сенькович Головка и с братом своим Ондреем”, прося подтвердить его права на имение, которое ранее было пожаловано “отцу его Сеньку Головце”, что и было удовлетворено.

Королева Бона уже сформировала свой собственный аппарат управления. Канцлером при ней стал вельможный пан Людовик, “охмистром” – Миколай Вольский, писарем и старостой пинским, клецким, городецким и рогачевским с 1524 года и до своей смерти – державца Пинского княжества Иван Михайлович Хоревич и, наконец, основной штат дополнял велебный князь Лаврин, епископ каменецкий, через которого Бона Сфорца проводила свою церковную политику.

6 марта 1524 года королеве Боне били челом бояре Анцух, Василевский и Богдан. Возможно, Сенько не участвовал в челобитье в связи с ранее полученными пожалованиями. Остальные же указанные его братья сообщали, в частности, королеве о том, что у них во владении имеются “в Диковичах земля, и в Местковичах земля, и в Житновичах земля, а в Жидецкой земле остров…”. Тогда же королева Бона выдала подтвердительный привилей братьям Домановичам на имения Диковичи, Местковичи и прочие, ранее “привилегированные” князем Феодором Ярославичем и королём Сигизмундом за военную службу братьев.57

В 1524 году Бона заложила в Клецком старостве местечко Сенявку. В том же году король Сигизмунд подарил любимой жене пущу от реки Супрасль до Ковно через всю Гродненщину – 200 километров в длину и 50 в ширину. У Юрия Радзивилла королева выкупила себе Гродненское староство, у Гаштольдов – Бельск, Нарев, Сураж. Только со своих владений в Великом княжестве без украинных земель Бона получала 36 000 дукатов ежегодно.

По польскому образцу, главное внимание в литовском войске придавали коннице, которая состояла из копейщиков – воинов с длинными списами и мечами, и стрельцов – в лёгких панцирях, с луками или кушами. Пехота имела броню, щиты, мечи и луки. Вооружение было разнообразным: секиры-балта, бердыши, чеканы. Мечи были также разных типов: длинные, короткие – тесаки, рапиры, кончары. Вооружение изготавливали в основном во Львове, где был “цех мечников”. В 1524 году литовское войско под командованием найвышейшего гетмана Литвы князя Константина Острожского отбило у татар сильно укреплённую крепость Очаков.

В 1524 году общеевропейское реформационное, иначе протестантское, движение охватило Восточную Прибалтику. Гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн, до этого старавшийся стоять в стороне от религиозных баталий, в 1524 году решил последовать призывам Мартина Лютера и преобразовал земли Пруссии в светское герцогство, объявив себя его правителем.

Вскоре идеи реформации стали распространяться и в Великом княжестве Литовском, где они стали угрожать не только католической, но и православной церкви. Для обеих старых ветвей христианства – западной и восточной – новое протестантское течение представляло угрозу тем, что отрицало необходимость посредничества церкви при общении человека с Богом. В 1525 году происходившая в Германии Великая крестьянская война дала возможность реформаторскому движению достичь своего наивысшего развития.

Тогда же жена Константина Ивановича Острожского – дочь слуцкого старосты Татьяна Гольшанская – носила под сердцем княжеского наследника Константина, ставшего со временем почти столь же известным, как и его отец. В этом же году началось крестьянское восстание на территории Литвы, входившей в состав Тевтонского ордена. Оно было подавлено лишь с помощью великого князя литовского и короля польского Сигизмунда. Тогда же была принесена ленная присяга прусского герцога Альбрехта Гогенцоллерна польскому королю.

В 1526 году наступавшие на Европу турецкие армии в Мохачской битве разгромили войска Венгрии, что поставило её на грань катастрофы. В болотах под Мохачем погиб 20-летний венгерский и чешский король Людовик и его преемником стал Фердинанд Габсбург, получивший в своё распоряжение целый конгломерат центральноевропейских земель. Поскольку же за семь лет до этого императором Священной Римской империи стал его старший брат Карл, внезапно родилась огромная габсбургская “империя, над которой никогда не заходит солнце” (поскольку её земли расположены по всему земному шару). С этого времени началась эпоха борьбы австрийского дома за полное господство в Европе, которая продолжалась свыше 100 лет.

В этом году историческая область Едисан, дававшая Великому княжеству Литовскому выход к Чёрному морю, вместе с городом-портом Очаковом перешла под власть Османской империи.

В связи с одновременным ослаблением давней соперницы поляков Чехии, именно к Польше стала переходить роль сильнейшего государства Центральной Европы, сопротивлявшегося натиску Османской империи. В этом же 1526 году король Сигизмунд включил в состав Польши остававшуюся до сих пор самостоятельной землю Мазовию.

А Пинск жил своей жизнью. После перехода его во владение королевы Боны, в княжестве продолжается политика освоения края, активно заселяются малообжитые земли Полесья. На это указывают документы о возникновении в первой половине XVI века новых поселений. Угодья раздавались не только заслуженным людям, но и простым крестьянам. Типичный тому пример – семья некоего Полюха, выходца из только что присоединённой Мазовии, получившего в 1526 году землю в Серниках Пинского княжества.

В результате денежной реформы в Польше, проведённой королём Сигизмундом в 1526 – 1528 годах, была введена “злотовая” денежная система. Правда, первоначально такой монеты, как “злотый” (то есть дукат), не было, а существовало лишь понятие определённого числа (со временем менявшегося) грошей, которое соответствовало злотому. Благодаря реформе после долгого перерыва возобновилась чеканка краковских (или польских) грошей. Почти одновременно выпускаются и более качественные, чем польские, литовские гроши. Из-за разницы в качестве за 4 литовских гроша дают 5 польских.

Однако внутренние дела в королевстве шли не лучшим образом. Бывшие советники короля Сигизмунда – Ланский, Шидловецкий, Томицкий и другие – сошли в могилу, а их места при краковском дворе заняли гетман Польши Я. Тарновский и краковский епископ С. Мацейовский, которые находились под пятой у королевы Боны. Хитрая итальянка окружила себя интриганами, среди которых особенным бесстыдством отличались Гамроз, Собоцкий, Дзержговский, и стала управлять государством, оттеснив от кормила власти своего мужа.

Королева и великая княгиня Бона в одном из листов, выданных ею в 1526 году, говорит, что ей бил челом некто Лукьян Полюхович Дмитрович из Пинского повета с родными братьями – Богданом, Грыньцом, Мальцом, Степаном и Сеньцом – о том, чтобы их от крестьянских повинностей освободили и приказали им во время войны служить княгине службой военной. За них ходатайствовал перед королевой её писарь – староста пинский и кобринский пан Иван Михайлович, рассказав о заслугах “того Полюха” в обороне границ собственных владений королевы Боны от князя Чарторыйского и в других делах. Ввиду этого Бона постановила считать воинственных братьев среди бояр пинских и освободить от податей. Но уже в 1550-х годах Полюховичи именуются земянами Пинского повета. Ни о каком возведении в шляхетское достоинство, пожаловании герба или принятии их в герб польской шляхтой нет и речи в документах. А между тем все потомки этих крестьян вошли позднее в ряды шляхты.50 Так решалась проблема постоянной военной убыли шляхетских военных кадров.

В конце 1526 года, используя суровую зиму, крымские орды прошли по замёрзшим рекам и болотам и опустошили полесские земли вокруг Турова и Пинска. Восточная часть Пинщины была почти полностью уничтожена. В январе 1527 года татары дошли до стен Пинска, но пинский замок они взять не смогли. Лещинский монастырь под Пинском татары разграбили. Гетман Великого княжества Литовского князь Константин Острожский быстро собрал войско. Удиравших крымчаков нагнали в 40 милях от Киева, и 27 января 1527 года состоялась решающая битва, в которой татары потерпели поражение. Вся добыча и пленные были отбиты. После этого угроза Великому княжеству Литовскому со стороны Крымского ханства надолго перестала существовать.

Однако внимание к формированию и укреплению своего войска в Литве не ослабевало. Вельможи, магнаты высылали в войско отряды своих людей под собственными знамёнами: по статуту 1527 года по 1 воину с конём – с 2400 моргов земли. Бояре среднего достатка высылали по 2 – 3 хорошо экипированного и вооружённого воина. Панцирные слуги служили сами, без слуг, в панцирях.

Кроме дочери Изабеллы, королева Бона родила ещё трёх – Софью, Анну, Катерину. Со вторым сыном ей трагически не посчастливилось. Она была беременна им в 1527 году. Несмотря на своё “интересное положение”, Бона решила ехать на охоту, поскольку обожала азарт этого мужского развлечения. Из Беловежской пущи для королевской охоты специально привезли в клетке огромного медведя. Зверь поначалу вёл себя тихо, но потом разъярился, задрал с десяток собак, впал в бешенство и наконец бросился на людей – среди первых он напал на конную Бону. Она повернула коня ускакать, но конь споткнулся и королева вылетела из седла. В результате этого происшествия Бона преждевременно родила сына, которого окрестили Войцехом-Альбрехтом, и который в тот же день умер. Больше Бона не беременела. Было ей тогда 34 года, а королю Сигизмунду – 60.

*  *  *

В XVI веке во всей Европе было весьма мало регулярного войска и основную силу государств везде составляло феодальное или земское ополчение. Это ополчение состояло из владельцев поместий со своими вассалами, а также из горожан, вооружавшихся во время войны для защиты своих городов. В Польше и Литве в это время пехота была наёмная и набиралась из немцев, венгров и шотландцев, а всю основную силу войска составляла конница из бояр-шляхты, или посполитое рушение (всеобщее рыцарское ополчение).

В этом веке, когда решалась судьба Великого княжества Литовского в его тяжёлой и непрерывной конфронтации с Московией, великокняжеской властью придавалось особое значение учёту своих феодальных вассалов. В княжестве практиковалась такая форма учёта, как перепись шляхетского войска. Первые подобные переписи, вероятно, возникли вскоре после распространения деловой письменности ещё в XV веке. Они осуществлялись многократно по разным поводам и охватывали большие или меньшие воинские формирования. Значительно реже проводились полные переписи. До наших дней дошли три таких переписи войска Великого княжества Литовского за XVI век – в 1528, 1565 и 1567 годах.

Стремление государства унифицировать размер дворищенского землевладения и увеличить тягло крестьян вызвало в 1528 году принятие “Устава на волоки”. Новая система определяла точно размер волок – 33 морга. Путные бояре и панцирные слуги получали по две волоки, крестьяне – одну волоку на дворище. Перепись шляхты (“попис земский”), которая была проведена в 1528 году, стала второй ступенью (первый – решение от 1522 года о “выводе шляхетства”) в процессе её, шляхты, обособления в самостоятельный социальный слой. В этот период термин “шляхтич” постепенно начинает вытеснять из использования традиционные “боярин” и “земянин”. Но перепись свидетельствует, что пока ещё формируются отдельные боярские и земянские отряды в составе шляхетского войска. Бояре признавались более ценными в плане социального и военного положения членами общества. Земяне, в отличие от бояр, платили в мирное время чинш и конный налог, и лишь в случае войны должны были являться в войска с конём и оружием. При этом они выступали в отряде хоругвенного пана под его знаменем, а не в составе поветовой хоругви, как бояре.

Войско (посполитое рушение) как в Великом княжестве Литовском, так и в королевстве Польском формировалось по территориальному признаку. Из шляхты одного повета (княжества, волости) образовывалась войсковая единица – хоругвь (полк). В случае малого количества шляхты хоругвь формировалась из шляхты нескольких поветов. Руководили территориальными воинскими формированиями или специально назначенный командир полка – хорунжий (полковник), или руководитель территориальной единицы.

Кроме посполитого рушения, созывавшегося в особых случаях, существовали наёмные отряды из шляхты, которые обычно и участвовали в большинстве военных действий. Организация наёмных отрядов, которая сложилась в конце XV века, без особых изменений продержалась до конца существования Речи Посполитой. В то время, как феодал являлся воином только в случае военной угрозы, тогда как в остальное время выступал как землевладелец-хозяйственник, у наёмного солдата военная служба была основным, а часто и единственным источником существования. Это заставляло его постоянно практиковаться в военном деле. С начала XVI века начинается постепенный поворот в сторону наёмного войска, не такого большого, как посполитое рушение, но сплочённого, постоянно готового к ведению боевых действий.

Основной организационно-тактической единицей наёмной рыцарской армии также являлась хоругвь, которая выступала под своим знаменем. Хоругвь состояла из нескольких рот. Во главе роты стоял ротмистр, которому принадлежала инициатива в формировании роты. Ротмистры при формировании роты заключали договор со знакомыми или рекомендованными им шляхтичами, которые назывались “товарищами”. Товарищи как бы добровольно признавали власть ротмистра и, в свою очередь, являлись младшими офицерами, командирами сформированных отрядов – “почт” – численный состав и характер вооружения которых зависел от возможностей каждого конкретного товарища. Подобная система вербовки “служебных” позволяла ротмистрам подбирать наиболее оптимальный состав боевых единиц.

В случае, когда рота насчитывала численность воинов, недостаточную для создания полновесной боевой единицы, она возглавлялась одним из шляхтичей-воинов по договорённости, тогда как остальные выступали в качестве товарищей. Такие командиры фигурируют под названием “поручник”. Поручники выступали также в роли наместников ротмистров в полноценных ротах и замещали последних во время их отсутствия.

Формирование наёмных рот практически происходило следующим образом: шляхтич, получивший патент на формирование роты, ехал к 200 – 300 шляхтичам, спрашивая их, не желают ли они служить вместе с ним. Он занимался формированием роты, вкладывая свои деньги или деньги, полученные из казны или от магната для этих целей. При этом наёмное кавалерийское войско состояло из гусарских и казацких рот. Гусары формировались из заможной шляхты, так как их войсковое снаряжение и, особенно, конь были дорогими. Каждый гусар содержал за свой счёт дополнительно 3 – 8 конников, так называемых почтовых (которые ходили в бой позади первой шеренги гусар) и личных слуг, которые смотрели за лошадьми. Среди почтовых было много мелкой шляхты.

Малозаможная шляхта составляла основной контингент казацких рот. Каждый казак имел по 2 – 4 помощника. При этом надо заметить, что название “казак” в то время не имело того содержания, которое оно приобрело позже – житель юга Украины. В то время казаком назывался конный воин любой национальности с определённым вооружением – луком и рогатиной (короткодревковым копьём). Например, все татарские хоругви в Великом княжестве Литовском того времени были казацкими независимо от того, где они проживали.

В ту эпоху ношение единообразной военной формы, так же как и наличие строго определённых видов оружия в хоругвях ещё не стало непременным требованием. Поэтому каждый обязанный нести воинскую службу одевался и вооружался так, как ему позволяли собственные средства и пристрастия.

«В начале 1528 года на сейме в Вильне приняли норму: ратник в полном уставном вооружении выставляется с каждых 8-ми служб людей. Кто имел только 8 служб, обязан был выезжать лично. У кого их было меньше или совсем не было, тот выходил из положения сообразно со средствами. Было установлено, как должен быть снаряжён воин, сопровождающий боярина в поход: “На добром кони во зброи з древом, с прапором, на котором бы был панцер, прылЪбица, меч, або корд, сукня цветная павеза и остроги две”.

В том же году был составлен список, кто и сколько всадников по призыву к ополчению должен выставить. Те бояре, которые крестьян не имели, – сказано в списке, – “сами повинны головами своими ко службе ехати”. Таких было много, и некоторые имущественно столь несостоятельны, что на перепись являлись пешком с одной саблей в руках».37 Но в правовом отношении они всё равно были выше тех бояр-слуг, которые являлись с указанным по списку снаряжением, но не относились к боярам-шляхте. Бояре-шляхта были вассалами великого князя, а не панов, были собственниками земли и подчинялись суду великокняжеских наместников – воевод и старост. Военная служба бояр-слуг не была наследственной и не имела сословных признаков. Те феодалы, которым они подчинялись, могли по своему усмотрению превратить их в тяглых данников и военную службу поручить другому. Боярином-шляхтой такой боярин-слуга стать не мог, хотя, конечно, случались и исключения из этого общего правила.

В переписи войска, составленной на основании постановления великого Виленского сейма от 1 мая 1528 года, среди бояр Пинского повета, обязанных военной службой, было зафиксировано несколько представителей рода Домановичей. В числе бояр, которые не имеют собственных крестьян (или их мало?), и потому должны являться на войну сами, указаны братья Сенько Домановича – “Анцушко Долманович”, Василевский и “Богдан Долманович”. В этом списке, где было расписано, сколько и кто из “панов-рад, врядников и всех обывателей” должен ставить коней со своих имений на военную службу, было отмечено, что “Сенько Домонович” на случай войны был обязан предоставить всадника на коне и с вооружением, а его сыновья Иван и Борис Домановичи от обоих одного коня. Последний, однако, не остался в истории, что, возможно, говорит о его ранней смерти. Старший сын Ивана Семёновича – Каленик (Колейник) – дал начало целой отрасли рода Дзиковицких – дома Калениковичей.49

«Сопоставление актовых данных с реестром бояр пинских пописа 1528 года даёт возможность сделать некоторые общие замечания. В списке бояр “хто на кольку конях мает служити” указано около 42 фамилий боярских; бояр, которые “людей не мают” – около 24. Всего привилегированных и мелких боярских фамилий 60 – 70, цифра, указывающая на сравнительную малочисленность боярского класса по попису 1528 года.

Число выставляемых коней указывает на степень состоятельности, то есть на размер недвижимой земельной собственности. Всего ставилось коней 75, причём один собственник выводил 7 коней, трое по 3 коня и пятеро – по 2».60 Таким образом, можно судить, что пинские бояре были не особенно богаты. Сразу бросается в глаза то, что из четырёх братьев Домановичей не только старший Анцух, но и Василевский с Богданом были не в состоянии поставить на войну всадника, то есть были небогаты и имели не более 8 крестьянских служб каждый. Поэтому они были обязаны являться лично. И только Сенько Доманович, второй по старшинству из братьев, был сравнительно зажиточен, имел более 8 служб, и мог, если не желал воевать лично, предоставить вместо себя всадника. Такое его благополучие, несомненно, связано было с удачной женитьбой.

 

*  *  *

 

В 1529 году османские полчища подступили уже к стенам Вены, но защитникам города удалось отбить оба штурма, предпринятые турками. В это время император Священной Римской империи Карл V, убедившись в чрезвычайной запутанности германских дел, стал подумывать о том, чтобы сделать своего брата Фердинанда своим наследником и помощником во всей империи. При этом император был вынужден жертвовать интересами своего сына Филиппа.

В это время в Литве властелином Несвижа был славный и могущественный магнат Миколай Радзивилл по прозванию Чёрный. Он был не только известным сторонником протестантской реформации, но и способным дипломатом, образованным государственным деятелем, очень влиятельным лицом в Великом княжестве Литовском. Больше всего на свете Радзивиллам, которых часто называли некоронованными королями Литвы, хотелось к своим богатствам присоединить королевскую корону, поэтому пускались они на разные хитрости, плели заговоры и интриги. В этих желаниях знатного рода неодолимым препятствием встала Бона Сфорца.

Добившись ранее подтверждения “исконных” прав своего сына на Великое княжество, Бона сумела поднять королевича-подростка и на трон Литвы. С этой целью она отправилась в Вильно, и 18 октября 1529 года состоялось торжественное занятие 9-летним Сигизмундом-Августом великокняжеского стола. Сделано это было якобы только для того, чтобы умиротворить виленского воеводу Альбрехта Гаштольда, который желал бы лучше такого великого князя, лишь бы не Радзивилла, поскольку клан Гаштольдов соперничал с Радзивиллами за власть и влияние в Литве.

Мальчик-королевич занял кресло между отцом и матерью в зале княжеского Дольнего замка в Вильно. Ему вручили меч и шапку великого князя. На церемонии присутствовали все литовские магнаты, и все они переживали чувство огромной растерянности. В таком возрасте не садился на трон Великого княжества ни один князь. Даже его деду Казимиру, когда литовские радные паны против воли поляков выбрали его великим князем, было почти 14 лет. Маленький мальчик с мечом в руках в роли их номинального управителя, воли которого они соглашались слушаться, – был символом попрания всех обычаев и здравого государственного смысла, символом несерьёзности их державы, отчего возникало предчувствие бедствий, которыми сопровождаются неосторожные забавы…

Литовская знать, не возражая против династической унии с Польшей, стремилась подчеркнуть, что её устроит лишь такой межгосударственный союз, который не подорвёт основы литовской государственности. Польские короли были вынуждены учитывать эти настроения. В этом же 1529 году была подтверждена юридическая сила Городельской унии и принят новый свод законов Великого княжества – Литовский статут. В нём содержались статьи, запрещавшие великому князю раздавать иностранцам, включая поляков, “уряды и державы” (должности и земли), которые обычно в Литве давались пожизненно. Но, несмотря на всемерное отстаивание литвинами своей самостоятельности, в целом они ориентировались на польскую культуру.

Статут 1529 года признал Вальный сейм как государственный институт. Документ отразил влияние римского права и юридических идей эпохи Возрождения. Литовский статут оказал значительное влияние на развитие права в Польше и вообще у всех восточнославянских народов. В нём же было сказано, что великий князь не должен возвышать простых людей над шляхтичами и “сохранять всех шляхтичей в их достоинстве”.

Литовский статут отметил дальнейшее ухудшение правового положения крестьян. По Статуту охотничья собака оценивалась в два раза дороже жизни “мужика тяглового” и в четыре раза дороже жизни “паробка невольного”. Литовский статут ввёл запрет на промысел зубров, охота на которых стала привилегией великого князя.

Слова литовского варианта гимна “Богородица”, написанные на смешанном церковнославянском-литвинском языке в количестве 17 виршей, были в 1529 году помещены в Статуте Великого княжества Литовского. Вот две из виршей, помещённых в Статуте, написанные современным русским языком, но с сохранением произношения того времени, дающего представление о звучании языка литвинов того времени.

 

Богародзицо, дзевице богославена Марыя,

У твекго сына, кгосподзина матко зволена Марыя.

Зычы ж нам, спусци ж нам. Кирыяэлейзон.

 

Твекго сына, кресцицеля-збавицеля услышь глосы,

Напелни ж мысли чловече, слышь молитвы,

Як же просимы, дай на свеце збожный прэбыт,

По живоце райский побыт. Кирыяэлейзон.

 

28 октября 1529 года королева Бона подтвердила самому младшему из четырёх братьев Домановичей – Богдану, вместе с его женой Ганной и сыновьями – выданные ранее по её же указанию писарем и старостой И.М. Хоревичем две пустовские земли в селе Морочном. За эти земли Богдан Доманович обязан был “служить службой боярскою по тому, как перед тем служивал”.

Недавнее коронование Сигизмунда-Августа великокняжеской короной оказалось не последним подарком матери своему сыну. Королева Бона сделала ради сына то, чего до неё в Польше никогда не случалось – в 1530 году 10-летнего Сигизмунда-Августа выбрали королём ещё при жизни отца. Сигизмунд хоть и не радовался такому нарушению старых государственных обычаев, ничего не мог предпринять против желания жены. Королевская элекция сына прошла в Вавельском костёле. После коронации Сигизмунд-Август получил в королевском замке собственные апартаменты и вёл привычную ему жизнь на итальянский, привитый окружением матери, лад – танцы, музыка, забавы. Именно тогда его отец, 63-летний король Сигизмунд, получил прозвище Старый, в отличие от сына – подрастающего короля. Под этим прозвищем король-отец и вошёл в историю.

В 1530 году многолетний найвышейший литовский гетман князь Константин Иванович Острожский умер. К этому времени Сенько Доманович уже занял довольно прочные позиции среди шляхетского общества Пинского княжества, хотя всё-таки, можно сказать, был лишь во втором эшелоне местной администрации. В то время шляхтичи, которые занимали какие-то посты и могли себе это позволить, старались носить как можно более дорогие перстни и как можно более крупные золотые цепи на шее. Это, кстати, было общим правилом для всей Европы. Один из перстней, как правило, являлся личной печатью носившего, которую он прикладывал к печати на документах, если призывался в качестве свидетеля по какому-либо делу или заключал сам какой-либо договор. Как видно из сохранившихся свидетельств, такой перстень-печать имелся и у Сенько Домановича. Также не вызывает сомнений и ношение им золотой цепи, что должно было подчёркивать его социальный и служебный статус: во всей Европе существовало правило, что золотую цепь на шее имели право носить только лица благородного сословия. Вот только неизвестно, насколько массивной она была у Сенько Домановича.

В 1531 году новым найвышейшим гетманом Литвы стал представитель магнатской фамилии Радзивиллов – Юрий, который затем занимал эту должность в течение 10 лет.

В том же году младший брат римско-германского императора Фердинанд был избран римским королём. В то же время наследником Карла V в Испании, Неаполе, Нидерландах и на Сицилии оставался его сын Филипп. Так габсбургский дом разделился на две ветви – австрийскую и испанскую, сохранив при этом внутреннее единство, ибо между Веной и Мадридом в каждом поколении возникали тесные (с генетической точки зрения даже слишком) родственные связи через браки, а политические интересы обеих ветвей практически нигде и никогда не пересекались.

Главной, видимой другим, целью королевы Боны в Польше и Литве было собрать огромное богатство, причём она при достижении своего замысла не гнушалась никакими средствами. Вследствие этого в государстве водворились распущенность и продажность: шляхта оказалась недовольной тем, что ей доставалось всё меньше от полученных ранее привилегий, и дошла до открытого бунта. Все роптали на политику Сигизмунда Старого. И хотя этот бунт не имел тяжёлых последствий для Польши, Европа всё же увидела, что престиж престола в Польше исчез, сенат морально разложился из-за постоянных подкупов, а шляхта не имела собственной программы и подчинялась кучке демагогов.

Видимо, тогда погиб третий из братьев Домановичей – Василевский. Во всяком случае, 23 февраля 1532 года его вдова Ганна обратилась к Боне с просьбой подтвердить за ней имение мужа. Королева согласилась с просьбой. «Если несение повинностей останавливалось, например, со смертью служилого земянина или боярина, то правительству приходилось тотчас же приискивать ему заместителя. Понятно, что во избежание перерыва в несении службы правительство довольствовалось первой же более или менее удобной комбинацией. Так земля может быть оставлена в пользовании жены с обязанностью нести службу военную, земскую, как это было с “дворищами до воли и ласки” Василевского».60

Несмотря на натиск на Литву со стороны Московии, сохранить свои прежние позиции в течение первой трети XVI века Великому княжеству Литовскому удавалось, но в большей мере лишь благодаря военной и политической поддержке Польши. Это объективно усиливало зависимость литвинов от польских феодалов и побуждало поляков к попыткам возобновления унии на основе “инкорпорации” Литвы в Польшу. Однако эти попытки наталкивались на острое сопротивление со стороны литовских магнатов, а также части поляков, настроенных проавстрийски.

В 1532 году было заключено новое соглашение между Литвой и Польшей. Если по условиям Кревского договора 1385 года предполагалось включение Великого княжества Литовского в состав Короны с единым государем, то по новому договору между обоими государствами устанавливался только политический и военный союз.

Этот союз соответствовал интересам литовских панов, так как не ущемлял их привилегий и государственную самостоятельность Литвы. В то же время польские магнаты с помощью литовской шляхты пытались расширить своё экономическое и политическое влияние за счёт земель Литвы, и были заинтересованы в наиболее полном подчинении Великого княжества Короне. Поэтому условия 1532 года, сохранявшие автономию Литвы, польских панов не удовлетворили. Что же касается широких слоёв литовской шляхты, то она стремилась к расширению своих привилегий на основе унии, надеясь на получение тех же широких сословных прав, что имела шляхта в Польше.

 

*  *  *

Московское правительство укрепляло Гомель и держало в нём гарнизон, но когда в княжение малолетнего Ивана IV литовцы неожиданно подступили к Гомелю, то сидевший в нём наместник князь Димитрий Димитриевич Щепин-Оболенский был застигнуть врасплох. Литовское ополчение придвинулось к границе прежде, нежели царские воеводы подоспели на помощь гомелянам.

Во главе войска, состоявшего из литовцев, поляков, союзников-татар и иностранных мастеров, взятых для изготовления подкопов, пришли гетман литовский князь Юрий Миколаевич Радзивилл, киевский воевода, державца свислочский пан Андрей Якубович Немировский и гетман Ян Тарновский. Их сопровождали изменник князь Семён Бельский и пышная ватага княжат, панят, дворян, рыцарства, бояр и шляхты; находившийся при войске виленский епископ князь Иоганн сообщал участникам похода религиозное воодушевление: “Мы приказали им, – писал Сигизмунд, – взяв Бога на помощь, добывать замков наших отчизных... и если бы Бог милый да помог нам достать прежде всего замок Гомей или хоть огнём его спалить”. Королю очень хотелось приобрести утраченную область с “ея моцным и обороною способным Гомеем”. Пропойским и чечерским властям было заранее приказано выслать к Гомелю 20 человек с тем, чтобы, по взятии его, тотчас срубить новый замок, прежде чем подойдёт московская рать.

В последних числах июня или в начале июля литовское ополчение тучей надвинулось на Гомель и обложило его со всех сторон. Горожане бежали в замок и вооружились кто чем мог. Но наместник князь Димитрий Щепин-Оболенский, обозрев со стены тысячи неприятелей и сравнив их с кучкой своих соратников, сильно оробел: “были с ним тутошние люди – немногие гомьяне, а прибылые люди в город не поспели”, – объясняет летописец.

Литовская артиллерия действовала так удачно, что каждый выстрел наносил осаждённым страшный урон, хотя сами литовцы, если верить Радзивиллу, не потеряли ни одного человека. Гомеляне были объяты ужасом. Правда, в погребах имелось много кулей и достаточно пороху, так что можно было бы соорудить укрепления и продолжать оборону. Тем не менее, для прекращения бесполезного кровопролития на совете решили сдаться, выговорив себе неприкосновенность.

Тогда Оболенский вышел с боярами из замка и сдал его князю Радзивиллу. Его отпустили с миром в Москву (где он и был закован в цепи)... “а затем некоторые бояре и люди учинили присягу королю Сигизмунду”.

Гомель был во власти литовцев, но князь Радзивилл и поляки удерживали их вне стен, в лагере, опасаясь, что они разграбят его; счастливый покоритель уже прочил его своему сыну Миколаю и, отправляя коморника Садовского к королю с известием о взятии Гомеля, одновременно писал своему приятелю Гаштольду, прося повлиять на короля в его пользу.

Сигизмунд, находившийся тогда в Радуни, был очень растроган, лишь только Гаштольд прочёл в многолюдном собрании Радзивиллову грамоту и подробное описание осады. Король, королева и королевич, по словам одного очевидца, выслушали это известие, как милость Божью. По словам же Гаштольда, король от волнения и радости чуть не заплакал, а свита и дворяне и в самом деле расплакались от радости. Король благодарил Радзивилла и обещал помнить его услугу, но относительно пожалования его сыну заметил, что по возвращении в Литву не откажет в просьбе (22 июля).

Едва снялись литовские шатры и войско двинулось к Стародубу, как из пленённого замка стали выходить русские семьи, пожелавшие выселиться с родного пепелища. Многие ушли за рубеж под державу московскую, но и те, кто остался, сохранили в себе привязанность к старому правлению, с которым их сближала общность языка, веры и обычаев. В то время литовское правительство находилось уже под польским влиянием. Таким образом и Гомель, принадлежа по праву литовцам, фактически оказался под влиянием польских властей, законов и государственного строя.

Через месяц по взятии Гомеля король поручил князю Радзивиллу наложить на гомелян мыто и дани по своему усмотрению, а 21 сентября подписал грамоту о назначении в Гомель державцей, по ходатайству князя Радзивилла, князя Александра Андреевича Каширского – временно, до его воли господарской, и без права собирать в свою пользу дань денежную и медовую, бобрами и куницами, так как она шла в королевскую казну.

 

*  *  *

Около 1533 года в литовском Несвиже, который был небольшим местечком с полностью деревянной застройкой, но являлся главной резиденцией Радзивиллов, Миколаем Радзивиллом Чёрным был возведён замок, также деревянный. А его сын Миколай-Криштоф (который по причине отказа от протестантских убеждений отца и возвращения в католическое вероисповедание был прозван Сироткой) в это время путешествовал по Западной Европе, знакомясь с культурной жизнью разных стран, а также с достижениями военной науки, инженерно-фортификационного строительства и архитектуры. Интересно, что отказавшись от мировоззренческой “идеологии денег”, Радзивилл Сиротка вовсе не являлся упёртым консерватором и с большой охотой воспринимал и перенимал всё то новое, что происходило в науке и её прикладных отраслях.

Интересно, что в то время, когда далеко не все шляхтичи обладали собственной печатью, Сенько Доманович входил в число тех, у кого она была. 24 декабря 1533 года пинский боярин Федко Иванович Володкевич отписал за долги своё имение в селе Посиничи пинскому жиду Марку Есковичу. В грамоте пана Володкевича было написано: «А при том были люди добрые: архимандрит Лещинский господин отец Микула, и пан Войкович, подстаростий пинский, и пан Сенько Доманович, земянин пинский, и пан Василий Иванович, мещанин пинский. А поскольку, не имея своей печати, я бил челом пану Матыю, подстаростему, и пану Сеньку Домановичу, чтобы свои печати приложили до сего моего письма, и их милости на мою просьбу то исполнили и печати свои приложили».58 Интересно было бы взглянуть на неё, на печать Сенько Домановича…

К 1535 году секретарь Сигизмунда Старого – известный гуманист и деятель науки, хронист Бернард Ваповский – составил хронику польских событий с 1380 по 1535 год. Видимо, он продолжил бы и далее, если бы не умер в этом году, имея от роду уже 85 лет. В то же время русское войско во главе с воеводой князем Ф. Телепнёвым-Овчиной-Оболенским опустошило всю Туровщину. Король Сигизмунд Старый вместе с молодым королевичем послали польного гетмана литовского Юрия Радзивилла против московитов. С гетманом было много пеших и конных поляков, наёмных литвинов, над которыми гетманом был пан Тарновский. К тому же Польша на свои средства набрала 2 тысячи воинов под командованием познанского воеводы. Поляки были в Бресте все переписаны, после чего направились к Речице, где соединились с литвинами, переночевали и наутро двинулись к Гомелю. Взяв Гомель, польско-литовское войско двинулось к Стародубу, но здесь, простояв четыре недели, так и не смогло его захватить.

Если первые земельные владения королевы Боны были получены ею благодаря записи короля, то специальным актом 1536 года ей был разрешён выкуп у частных владельцев земель под условием уплаты записанных на них сумм уплаты в казну. Это предоставило Боне большую свободу в земельных операциях, “каковою свободою она широко воспользовалась к неудовольствию своих современников”. 11 апреля 1536 года королева Бона пожаловала Сенько Домановичу Дзиковицкому в селе Коморы два дворища – Батыевщину и Ивановщину – без крестьян, которые ещё надо было заселять. При этом пожаловании упоминается, что Сенько Доманович в это время уже занимает должность пинского судьи, что было значительной должностью в местной иерархии.

«Пинское княжество при королеве Боне было большим помещичьим хозяйством, представлявшим смешение державно- и частно-правовых принципов, и королева Бона, не полагаясь на своих агентов местного управления, сама вникала и входила в мелкие детали и подробности. Она осаживала поселенцами малонаселённые имения и на свой счёт поддерживала замки в пограничных владениях, увеличив сумму записи, стремилась поднять во всех отношениях доходность и в то же [время] старалась уменьшить бремя государственных повинностей, проводила епископов и священников [на должности], определяла сумму аренды мыта, контролировала старост и высчитывала расходование запасов господарских дворов и фольварков. В результате этой кипучей деятельности явились обширные земельные владения в Великой Польше и Малой, Подляхии и Литве, Червоной Руси и Подолии, и те “неаполитанские суммы”, которые так долго тревожили воображение удивлённых современников».60

Разраставшемуся населению нужна была для земледелия сухая земля. Дикая природа Полесья, хоть и очень богатая, уже не могла удовлетворить спрос на продукты питания. Бона, вероятно, первая властительница, которая подумала о мелиорации. Современные топографические карты доносят память об этом до наших дней. По восточной окраине города Кобрина в Днепро-Бугский канал идёт канал Боны. К этому же времени относится её попытка осушить болота южнее Кобрина.

В 1537 году королева Бона за их трудолюбие и верность надаёт членам семьи крестьян Полюховичей шляхетское звание. Впоследствии Полюховичи – наиболее распространённая фамилия на Пинщине.

Жившее здесь еврейское население испытывало постоянную враждебность католического духовенства. Но общий баланс жизни в Польше и Литве был, очевидно, евреям благоприятен, ибо в первой половине XVI века еврейское население значительно возросло благодаря иммиграции. Теперь евреи приняли широкое участие в сельском хозяйстве панов, развив занятия арендой, среди которой особенно выделялась аренда винных промыслов.

Династические интересы княжеского рода Радзивиллов, игравших заметную роль в жизни Великого княжества Литовского, заставили примерно в 1538 году выдать дочь гетмана литовского Юрия Радзивилла, 17-летнюю Барбару, замуж за ровесника её отца трокского воеводу Станислава Гаштольда.

Бону часто упрекали, что королевич ведет нерыцарский образ жизни, “впустую тратит время в Кракове среди паненок в пении и танцах”. Поэтому в 1538 году, чтобы опровергнуть такое неуважительное мнение шляхты, юного короля по приказу Сигизмунда Старого выправили в поход под опекой гетмана Тарновского. Поход был тяжёлый, и сын Боны, избалованный замковым комфортом, стал жаловаться на многочисленные неудобства, тягости и лишения. Весть о муках, которые принуждёно терпеть в войске 18-летнее “дитя”, дошла до Боны, и королева начала донимать мужа жалобами и стенаниями, пока Сигизмунд Старый не отозвал сына из войска, что вызвало неудовольствие в кругах шляхты.

6 октября 1538 года, находясь в Пинске, король Сигизмунд подписал грамоту, подтвердив законность покупки пинским земянином Матеем Войтковичем у трокского боярина Семёна Корниловича Тура имения Пирковичи. При этом в качестве свидетелей присутствовали войский пинский Мартин Ширма, подстаростий пинский Войтех Якубович, писарь и староста пинский Иван Хоревич и среди ещё шести других – «земянин пинский пан Семён с сыном своим Иваном Домановичи».58 Почему “пан Семён Доманович”, прежде числившийся боярином, в этом документе назван земянином, даёт возможность понять следующее свидетельство: «В XVI веке рыцарский идеал, возникший на основе особого положения польского дворянства в обществе, постепенно уступил место помещичьему в связи с изменением не столько статуса, сколько образа жизни шляхетского сословия, осевшего на земле и занявшегося хозяйственной деятельностью. Рыцарский облик идеального шляхтича не исчезает, но остаётся второстепенным элементом образа идеального помещика. На практике же идеал земледельца возобладал над рыцарским. Проведший юность и зрелые годы в войнах, шляхтич возвращался в родовое гнездо и начинал вести жизнь сельскую, вспоминая былое и записывая его в “silva rerum” (при условии, что не разучился писать в походах)».48

Имея, благодаря занимаемой должности пинского судьи, возможность оказаться вблизи короля, Сенько Доманович использовал своё положение для введения старшего сына Ивана в высокие сферы общества, поближе к сиянию королевского трона. Конечно, если бы это было возможным, он постарался бы продвинуть наверх всех своих сыновей, но, поскольку этикет и приличия не позволяли этого, Сенько Доманович старался обеспечить высокими знакомствами хотя бы Ивана, как будущего главу рода Домановичей Дзиковицких.

В Пинском княжестве королева Бона в 1539 году ввела новую администрацию, преобразовав княжество в староство. Большинство населённых пунктов, земельных и прочих угодий этого староства являлось частной собственностью королевы. Частновладельческие земли Пинского Полесья по своим размерам не шли ни в какое сравнение, значительно уступая королевским.

20 октября 1539 года в Пинске была составлена продажная крепость Семёна Богдановича Велятицкого на три дворища, которые перешли к пинскому боярину Ивану Григорьевичу. «А при том были и о том хорошо знали люди добрые: пан Венедикт Фурсович, хорунжий пинский, и пан Семён Доманович, и пан Матей Войткович»58, которые, как и Велятицкий, свои печати к документу приложили.

Сенько Доманович, исполняя обязанности гродского судьи, редко наезжал в свои имения. Большую часть времени он проводил в Пинске, где у судьи был выстроен дом на том участке земли в паркане (то есть в ограде) возле святого Миколы (19 на 18 саженей), который достался ему в своё время в качестве приданого за первой женой Натальей Богданкой. По указанию королевы Боны, имевшей свои собственные виды на участок городской земли Сенько Домановича, пинский староста Иван Хоревич забрал его у судьи, предоставив возмещение. Новый участок, предоставленный Домановичу на территории замка, представлял из себя «пляц в паркане промежку церквей святого Михала и святой Троицы огорода замкового (15 на 15 саженей), где бы он мог дом себе поставить для сбережения имущества во время неприятельских набегов».58 Поскольку замена была явно неравнозначной, думается, для возмещения расходов гродского судьи по постройке нового дома ему была выдана также и некоторая сумма денег.

Бона Сфорца не умела приискать себе преданных и верных помощников, потому что её гордость и высокомерие отталкивали от неё всё шляхетство. Но способных и талантливых исполнителей своей воли она находила и привлекала. С именем королевы Боны связывают строительство укреплённого дворца в Рогачёве – королевской экономии в Речицком повете, – который размещался в центре традиционных деревянных замковых укреплений. Эта небольшая каменица имела просторные залы, перекрытые крестообразными креплениями, и лоджию на главном фасаде, оформленную ренессансной аркадой. Название “каменица” в соответствии с тогдашней архитектурной терминологией означало строение с укреплёнными стенами не меньше как из двух этажей и, в отличие от замка, без внутреннего двора. Позднее слово “каменица” было вытеснено термином “палац” (от итальянского ренессансного “раlаzzо”).

Гродно, центр королевской экономии, который являлся вторым по значению после Вильно городом Великого княжества Литовского, в 1541 году получил водопровод, тут были замощёны основные улицы и торговая площадь.

«В основном шляхта как класс сформировалась и разрослась в Литве и в Белоруссии в период около 1440 – 1548 годов. Она разделялась на четыре вида. Наинизшие шляхтичи назывались “подымниками”. Они не имели подданных и на военные сборы выступали пешими. Они относились к шляхте, но не считались феодалами. Ко второму виду относилась шляхта, которая жила в “колах” (околицах, пригородах), имела нескольких подданных и сама, либо с помощью подданных, работала в сельском хозяйстве. Третий вид – среднезажиточные шляхтичи, которые имели по нескольку десятков подданных и могли жить за счёт их труда. Четвёртый вид состоял из нескольких десятков самых богатых шляхтичей и князей, имевших множество подданных, исчислявшихся сотнями и тысячами “дымов”. Из этой группы формировались магнаты».35

Так что, по такой классификации, Домановичи Дзиковицкие, имевшие лишь несколько человек своих крестьян и жившие в околицах, относились к числу шляхты второго вида – к околичной. И только Сенько Доманович Дзиковицкий являлся среднезажиточным шляхтичем. А поскольку он занимал ещё и должность пинского судьи, его материальный достаток можно считать по тому времени довольно приличным.

В 1541 году османы штурмом взяли столицу Венгрии – Буду, которая оставалась затем под их властью в течение жизни нескольких поколений.

Любимый сын Боны не без её стараний в подборе невесты в 23 года женился на 17-летней эрцгерцогине австрийской Елизавете. Эта девушка была первой из 15 детей чешского и венгерского короля Фердинанда (и через свою мать Анну Ягеллонку доводилась Сигизмунду двоюродной племянницей). Коронация молодой королевы Елизаветы прошла в мае 1543 года, и с той минуты Бона просто не скрывала ненависти к невестке. Она не позволила Елизавете иметь большой двор, причем из 114 шляхтянок Елизаветы только три были немки. Наконец стала добиваться развода сына с Елизаветой на том основании, что они родственники. Так что жизнь юной королевы ни у кого во дворе не вызывала зависти.

В отношении к Елизавете, кроме ненависти владетельной свекрови, таилась и женская злость. Теперь на краковском королевском дворе жили две королевы. Одну называли “молодая”, ко второй прижилось определение “старая”, подобно тому, как “старым” стал Сигизмунд, когда объявил королём малолетнего сына.

В 1543 году во Фромборке, где он вступил в братство и долгие годы ухаживал за алтарём собора, умер Миколай Коперник, завещавший опубликовать после его смерти труд всей его жизни – «О вращении небесных сфер». В том же году этот труд был напечатан, но произвёл громкий резонанс только спустя годы, когда был широко распространён и озвучен другими учёными – итальянцами Джордано Бруно и Галилео Галилеем.

Летом 1543 года в Кракове началась эпидемия, и большая часть двора покинула небезопасный город. Бона использовала случай, чтобы разлучить сына с женой. Она послала Сигизмунда-Августа в Вильно, а Елизавету задержала при себе в Кракове. В октябре 1543 года 23-летний великий князь литовский Сигизмунд-Август, устав от однообразия жизни в литовской столице, покинул свою резиденцию в Вильно и отправился осматривать владения ближайших вассалов. Кроме довольно скучного разбора жалоб и взаимных претензий местных магнатов и шляхты, молодой государь собирался хорошо поразвлечься на организованных в его честь многочисленных охотах и балах. Содействовал этому и тот факт, что навязанная ему родителями жена Елизавета Австрийская всё ещё находилась в Польше и только собиралась присоединиться к мужу.

Одним из официальных дел, которое был обязан решить Сигизмунд-Август во время своей поездки, был вопрос об огромном наследстве угасшего магнатского рода Гаштольдов – некогда одного из самых влиятельных в Великом княжестве Литовском. Последний представитель этого рода по мужской линии трокский воевода Станислав Гаштольд умер почти год назад, в декабре 1542 года, так и не оставив наследника. Согласно закону, имущество рода должно было перейти к великому князю, который и решал его дальнейшую судьбу.

Главная резиденция Гаштольдов находилась в селе Геранёны, что располагалось менее чем в 90 километрах к югу от Вильно. Здесь после смерти Станислава Гаштольда жила его вдова, 22-летняя Барбара из славного рода Радзивиллов, дочь киевского воеводы, виленского каштеляна и найвышейшего гетмана литовского Юрия Радзивилла, также умершего вскоре после смерти её мужа. Опекунами Барбары, кроме её матери, стали родной брат – подчаший и будущий найвышейший гетман литовский Миколай Радзивилл, прозванный Рыжим, и двоюродный брат, тоже Миколай Радзивилл, прозванный Чёрным – великий маршал литовский. Ко всему прочему, Миколай Радзивилл Чёрный был в давних приятельских отношениях с Сигизмундом-Августом.

Великий князь уже был знаком с супружеской четой Гаштольдов, но на пышных придворных балах в столице он не обратил на Барбару особого внимания. И только прибыв в Геранёны, Сигизмунд-Август был сразу же сражён прекрасной вдовой, которую некоторые из современников именовали не иначе, как второй Еленой Троянской. К тому моменту Барбара считалась самой красивой женщиной Польши и Великого княжества Литовского. Современники единодушно отмечали плавность и величественность движений Барбары, ласковый взгляд, стройную речь. Но главное – необычайное обаяние. Посол Венеции писал о чудесной алебастровой коже, изящных руках, удивительных глазах цвета настоящего пива северной красавицы. Для иностранцев смуглая блондинка Барбара Радзивилл была истинным воплощением славянской красоты. Среди своих современниц Барбара отличалась хорошим ростом (163 сантиметра при среднем росте женщин XVI века 155 сантиметров), грациозной фигурой; современники отмечали, что она сама придумывала свои наряды, её любимые цвета были белый, красный, чёрный, она владела лёгким стилем в письмах, была образованна, умна и остроумна. Кроме того, если верить завистникам красавицы, она не отличалась высокой нравственностью и лишь за 10 месяцев своего вдовства сменила 38 фаворитов, среди которых были не только окрестные шляхтичи, но и крестьяне, конюхи и даже монах местного монастыря.

Молодая вдова жила то в имении покойного мужа, то при своей матери и брате Миколае Радзивилле Рыжем в виленском дворце.

Наполовину итальянец, Сигизмунд-Август с первого взгляда воспылал страстью к Барбаре. Красавица ответила ему взаимностью. Отказывать великим князьям было не принято и, кроме того, она выросла в семье довольно свободных нравов. Сигизмунд-Август и Барбара стали встречаться каждую ночь, о чем, естественно, вскоре узнали не только в Вильно, но и далеко за его пределами.

В Геранёнах, сославшись на начавшуюся теперь уже и в Вильно эпидемию, Сигизмунд-Август провёл несколько недель. Совместные поездки на охоту и прочие развлечения настолько сблизили молодых людей, что после отъезда великого князя Барбара переехала в Вильно, во дворец своего брата Миколая Радзивилла Рыжего, где жила её мать, и любовники продолжали видеться практически регулярно. Рядом стоял дворец великого князя, и специально построенный подземный ход соединил оба здания. Вечером великий князь приходил, а утром Барбара провожала его. Сплетни нарастали, как снежный ком.

В конце 1543 года умер пинский писарь и староста королевы Боны пан Иван Михайлович Хоревич, а со следующего года его место было предоставлено пану Петру Кирдеевичу Мыльскому.

18 июля 1544 года королева Бона, находясь в Бресте, выдала подтвердительную грамоту Сенько Домановичу на полдворища в селе Морочном. Также королева подтвердила покупку судьёй Пинского замка Сенько Домановичем совместно со старшим его сыном Иваном одной трети имения у земянки Ганны Тишкевич с зятем Томилом, сыновьями Михном и Богданом Олехновичами и восемью дочерьми в том же селе. Покупка обошлась в “8 коп грошей монеты и личбы литовской”. В этом же 1544 году Сенько Домановичу Дзиковицкому королева Бона пожаловала в управление Пинский замок.

В мае 1545 года Сигизмунд-Август приехал в Краков. Старый король плакал от радости, что видит своего наследника. А королева Бона приветствовала сына с каменным лицом и высказывалась о нём критически даже при чужих. Годовую краковскую побывку Сигизмунда-Августа прервало известие, что его супруга Елизавета тяжело заболела. 15 июня 1546 года нелюбимая мужем и постоянно преследуемая королевой-матерью Елизавета Австрийская на 20-м году жизни умерла. Похоронили молодую польскую королеву и литовскую княгиню в виленском костёле святого Казимира рядом с великим князем и королём Александром. Сигизмунд-Август стал свободен для нового брака.

К середине XVI века густая уличная сеть связала между собой более 200 дворов горожан Пинска разных сословий, разной степени положения и достатка. Каждый двор, усадьба имели своё лицо – избу, дом, которые, как правило, выходили на улицу. Это были преимущественно срубные “в обло” жилища, сложенные из круглого леса, реже из брусьев, покрытые гонтом, тёсом, соломой или тростником. Многие незажиточные горожане жили в курных (то есть топившихся без дымохода, с дырой в крыше для выхода дыма) хатах. Большинство жилищ мещан состояло из светлицы, кладовой и сеней. Более имущие строили дом на каменном подклете, служившем для хранения запасов продуктов и одновременно основанием для деревянного сруба, где обычно располагалось “светлиц две об одной сени”.

Шляхетские усадьбы, помеченные родовым гербом, располагались поближе к надёжно укреплённому Пинскому замку, как и дом Сенько Домановича. Жилища шляхты часто окружались двухэтажными, ладно срубленными амбарами, конюшнями и прочими хозяйственными постройками.

11 июля 1545 года Бона, находясь в Кракове, подтвердила “навеки” права на место в Пинске, данное Сенько Домановичу прежним, ныне покойным, старостой Иваном Михайловичем Хоревичем взамен того участка замковой земли, которым пинский судья владел прежде, до замены, «на котором он мог бы дом себе поставить для сохранения имущества во время неожиданного нападения от неприятелей».58

21 августа 1545 года пинский староста П.К. Мыльский дал подтвердительный лист земянину Андрею Гавриловичу Головке на пожалование ему королевой Боной ранее выслуженного острова Воин. В конце письма староста приписал: «Где в то время при мне были и за всем наблюдали судья пинский пан Семён Доманович и земяне господарские пан Иван Опара и пан Андрей Иванович Занкевич».58 К слову сказать, Андрей Головка являлся мужем племянницы Сенько Домановича – дочери его умершего брата Василевского – Светохны.

10 октября 1545 года земский судья Сенько Доманович и земянин пан Иван Занкевич присутствовали при рассмотрении в Пинском замке прав церкви в селе Погост на принадлежавшее ей ещё до великого князя Витовта урочище Колобыновщина.

После смерти молодой королевы Елизаветы королева Бона запланировала, что её сын женится на дочери герцога Прусского Альбрехта Гогенцоллерна княжне Анне и посредством этого брака завладеет Пруссией, когда её отец умрёт. То, что Сигизмунд-Август сильно влюбился в какую-то вдову, в понимании Боны не могло повредить её прагматическому проекту. Но с этого времени отношения между Сигизмундом-Августом и Барбарой Радзивилл стали носить практически открытый характер. Королева Бона была умным и дальновидным политиком, она заботилась прежде всего об интересах рода, династии, королевском престиже и потому была постоянно настороже, не выпуская сына из поля зрения. Однако и королева, всесильная при дворе, ничего не смогла противопоставить слуху, который объединил Сигизмунда-Августа и Барбару Радзивилл.

В 1546 году специальным актом короля Сигизмунда Старого королеве Боне вновь было подтверждено право выкупа земель у частных землевладельцев.

В 1547 году, чтобы поднять значение своего рода, Радзивилл Чёрный за немалые подарки сумел получить в Вене от императора Карла V титул князя на Несвиже и Олыке, а для своего двоюродного брата Миколая Радзивилла Рыжего – титул князя на Биржах и Дубинках. Миколай Радзивилл Чёрный, преследуя свои цели, содействовал тайным встречам молодого короля и своей двоюродной сестры. Однако, под предлогом заботы о спасении чести Барбары и заранее предвидя результат, братья Радзивиллы взяли с королевича слово, что тот оставит Барбару и больше никогда не будет с ней встречаться. Как и было задумано, это соглашение оказалось нарушено. Встречи влюблённых продолжались.

Любовные отношения между Сигизмундом-Августом и Барбарой Радзивилл могли длиться долго, но на руку Радзивиллам был именно брак с королём. В то же время королева Бона Сфорца люто ненавидела “выскочек” из Несвижа. Радзивиллы пустились на хитрость. Распространив слух об отъезде из Вильно, братья спрятались в доме Барбары. Ночью 28 июля 1547 года в спальню, где нежились Сигизмунд-Август и Барбара, вошли братья Миколай Радзивилл Чёрный и Миколай Радзивилл Рыжий. С ними был и ксёндз. Радзивиллы потребовали от Сигизмунда-Августа, чтобы тот женился на их сестре, иначе её репутация будет окончательно погублена. Королевич согласился и попросил только, чтобы этот брак остался в тайне до той поры, пока он не станет королём и не сможет должным образом защитить свою жену и себя от врагов, к которым он причислял и свою мать.

Как было написано в хронике литовской, “никто из членов рады, духовенства и светских, никто из королевского двора не знал об этом союзе, за исключением Радзивиллов, Кезгайло и ксёндза”.

Королева Бона даже мысли не могла допустить, что её сын тайно женится на своей любовнице. Обвенчавшись с представительницей рода Радзивиллов, королевич нанёс ощутимый удар по намерениям королевы укрепить польский трон. Нет, этот союз никак нельзя было назвать мезальянсом – Барбара происходила из рода, который древностью не уступал королевскому, хотя имя Радзивиллов впервые упоминается лишь в актах за 1401 год. Просто он ответвился от древнего рода, ранее носившего другое имя. Удар произошёл из-за глубинного противостояния короны, стремившейся к абсолютной монархии, и магнатов со шляхтой, стремившихся к максимальному расширению своих вольностей за счёт ограничения королевской власти.

Король Сигизмунд Старый был ещё жив, но уже давно и тяжело болел, подолгу не выезжая из своего дворца. В такой ситуации в Литве и Польше началасьанархия, поскольку шляхта требовала от власти новых привилегий и уступок. Королевич Сигизмунд-Август должен был прибыть на созванный сейм и подписать с польскими панами акт о наследовании трона после отца. Тогда же Сигизмунд-Август подтвердил юридическую силу Городельской унии, ограничивавшую права православных на занятие высших должностей в Великом княжестве. Таковы были правила игры: род Ягеллонов, наследники славного князя Ягелло, правили Литвой и Польшей уже много десятилетий подряд, но каждый раз возникали одни и те же споры о шляхетских привилегиях. И каждый новый король проходил процедуру утверждения, идя ради этого на значительные уступки шляхте и сеймам.

6 сентября 1547 года Гомель с волостью был пожалован в награду важному сановнику королевскому писарю Оникею Горностаю. Новый державца или староста мало входил в местные дела; при нем гомельский гарнизон во главе с хорунжим Ржевским ходил грабить пограничные московские села и в селе Микуличах “награбил на 1200 рублей коней татарских и кобыл и меринов и животных рогатых, и саадаков и сабель и рогатин и сёдел и мёду и воску топлёного и платья всякого и рухляди”. Примеру Ржевского следовали не менее предприимчивые грабители: Мартинко Сухарь, Мартинко Бобровёнок, Митька Пацутин и другие, открыто разбойничавшие на границе, снимавшие с церквей колокола, угонявшие скот и выдиравшие пчёл – главное богатство того времени.

О браке Сигизмунда-Августа и Барбары Радзивилл королю Сигизмунду Старому и Боне сообщил осенью 1547 года сам Миколай Радзивилл Чёрный. Как гром с ясного неба для Боны прозвучала весть о том, что сын уже женат, а его женой стала “эта выскочка Радзивилл”. Вскоре и Сигизмунд-Август подтвердил, что женился на вдове Гаштольда. Старый король, имея верховную власть над Великим княжеством, разослал письма к литовским радным панам, в которых запрещал им признавать брак, который “позорит Корону”. Неизвестно, как сложились бы события с признанием, если бы не смерть старого короля.

Умер Сигизмунд Старый в присутствии жены, дочерей, близких ему сенаторов в 1548 году, 1 апреля, на Пасху. Лет ему было 81. Умирая в ясном сознании, король ещё мог утешаться надеждами, что его род не прервётся, что Барбара подарит супругу сына, и в некоем отдалении польский трон займёт его внук, и все страсти об “унизительности” такого брака забудутся; в конце концов по знатности и богатству Барбара ничем не уступала такой же литвинке Софье Гольшанской, на которой женился его дед Ягелло. Провидеть или изменить будущее было вне его сил.

Вскоре в Вильно к королевичу прибыл из Польши гонец от Боны с известием о смерти старого короля. Сигизмунд-Август отреагировал на сообщение таким образом: он замкнул гонца в своей комнате, выставил стражу, чтобы никто к нему не приближался и не узнал о горестном событии, а сам помчал в Дубинки за женой, чтобы официально представить её сейму и уже после признания её великой княгиней перейти к официальному трауру. Король умер, да здравствует король! Виват королева!

Смерть мужа целиком изменила положение Боны. Полноправным государем стал сын, и у старой королевы не было основания оставаться на Вавеле в королевском замке. А сын был озабочен исключительно проблемами признания и коронации Барбары и 17 апреля представил её польской раде как свою жену. К матери он сознательно направил в качестве своего посланца человека, неприятного ей уже одним своим именем, – литовского кравчего Яна Радзивилла, родного брата Миколая Радзивилла Чёрного и двоюродного – Барбары. Расчёт оказался точным – старая королева была оскорблена и разозлилась.

Возмущение такой женитьбой молодого короля охватило и всю польскую шляхту. Все городки Польши были буквально обклеены листовками, в которых раскрывался порочный нрав новой королевы и поимённо назывались десятки её любовников. Случились даже покушения на жизнь Барбары, задуманные так, чтобы походили на несчастный случай. Злоумышленников не отыскали, и позже Сигизмунд-Август имел основания думать, что тут не обошлось без участия матери.

На сейме в Петркове вся палата депутатов, став на колени, просила Сигизмунда-Августа, чтобы он ради блага родины развёлся с женой. Вопреки депутатскому желанию король привёз Барбару в краковский замок, где она заняла апартаменты Боны. Сама старая королева также приезжала в околицы Петркова. Тут между нею и сыном возобновилась ссора. Чтобы поднять шляхту против матери, король приказал схватить шляхтянку по кличке Большая Головёшка из её окружения, которая якобы была ворожея. Несчастную жертву вражды сына с матерью посадили в клетку и мучили до тех пор, пока она не призналась, что по приказанию Боны должна была с помощью злых чар свести Барбару со свету. Боне не удалось освободить свою шляхтянку. Большую Головёшку приговорили к повешению.

Представив сейму свою супругу, Сигизмунд-Август отправил её назад в Литву, а сам остался в Кракове договариваться со шляхтой. Сердце молодого великого князя разрывалось между политической необходимостью наследования королевского трона и желанием быть рядом с любимой женой. Во время вынужденной разлуки с мужем Барбара держалась отчуждённо, она даже добровольно брала на себя обязанности монашек-бернардинок, сурово придерживаясь поста и постоянно молясь о скорейшем возвращении мужа. При этом были и другие свидетельства, которые характеризовали Барбару как вспыльчивую и умную злодейку, которая обожала лениво одеваться в присутствии многочисленных придворных.

Фрейлины её двора старались, чтобы Барбара знала, что они думают, будто Сигизмунд-Август в Кракове не политикой занимается, а оставил её и не собирается возвращаться. А когда под одной из комнат Барбары внезапно обвалились опоры, сразу возникла версия, подхваченная окружающими, будто у короля новая фаворитка и по его поручению было организовано покушение на супругу.

Хотя основные события этого времени сосредотачивались вокруг сейма, это не отменило и другие текущие дела. 8 ноября 1548 года, находясь в Варшаве, королева Бона выдала подтвердительную грамоту пинскому гродскому судье Сенько Домановичу и его сыну Ивану на дворища Батыевское и Дедовское, расположенные в селе Коморы и пожалованные “навеки” Домановичу ещё пинским князем Феодором Ярославичем.

Тогда же Бона присудила отдать пинскому судье и его сыну Ивану в селе Коморы землю Котовскую и половину Батыевского дворища, которые некоторое время по листу подстаростего незаконно находились во владении пинского замкового слуги Феодора Стырского. Эти имения Бона признала принадлежащими Сенько Домановичу с сыном, поскольку их пожаловал тогда ещё не судье, а просто боярину, пинский князь Феодор Ярославич. Чтобы не обидеть своего замкового слугу Ф. Стырского, королева поручила вознаградить его какой-либо пустой (незаселённой) землёй.

Как уже говорилось, рассматривая по праву первородства старшего сына Ивана в качестве главного своего наследника, Сенько Доманович прилагал более всего усилий к тому, чтобы именно Иван продвинулся в должностях и имущественном достатке.

В ноябре 1548 года, в разгар сеймовых баталий со шляхтой, Сигизмунд-Август получал от жены письма, в которых звучали нотки сомнения в его постоянстве, внушаемые её заботливым окружением.

Чтобы склонить сейм к признанию Барбары королевой, Сигизмунду-Августу пришлось пойти на небывалые уступки шляхте и её представителям в сейме. Король пошёл на всё ради того, чтобы его возлюбленная стала королевой. Жёстко раскритикованный за бессмысленность для государства и неуважаемый с точки зрения королевской чести брак с гулящей вдовой скоро признали те его противники, кто решил хоть что-нибудь получить за признание. В связи с этим сделалась необходимой и коронация Барбары. Бона Сфорца приложила все усилия, чтобы сейм не короновал Барбару, но Миколай Чёрный даже ездил в Рим, чтобы заручиться поддержкой папы римского.

Благодаря большим уступкам шляхте со стороны Сигизмунда-Августа, 7 декабря 1550 года сейм всё же короновал Барбару, но королева Бона в знак протеста уехала из Кракова на время празднеств. Сигизмунд-Август писал тогда родным сёстрам, что старая королева хотела бы лучше умереть, чем увидеть такое возвышение невестки.

Вскоре после коронации молодая королева и великая княгиня литовская начала сгорать, как свеча, и все старания лекарей вернуть её к жизни были напрасны. Молва, которой немало способствовал король, утверждала, что старая королева перед своим отъездом из столицы оставила поручение отравить молодую королеву. Говорили, что аптекарь по фамилии Монти вместо нужного лекарства приготовил для Барбары Радзивилл яд.

Это был яд медленного действия, который должен был незаметно подтачивать силы молодой женщины, а потом свести её в могилу.

Правда, пока она была ещё в силах, Барбара покровительствовала своей родне, а знать Великого княжества Литовского не хотела мириться с засильем Радзивиллов и их сторонников при дворе нового короля.

Весной 1551 года жена великого князя и короля Сигизмунда-Августа слегла в постель. Он не оставлял её ни на минуту, отложив все государственные дела и просиживал рядом с Барбарой дни и ночи. Через пять месяцев после официального признания королевой, 8 мая 1551 года, молодая и красивая королева умерла на руках Сигизмунда-Августа в родовом имении Дубинки.

Сигизмунд-Август две недели провёл у её гроба, молясь и плача. Радзивиллы хотели, чтобы её похоронили рядом с другими королевами в Вавельском соборе в Кракове, но король сказал: “Не пристало её и мертвую оставлять там, где эти люди были неблагодарны к ней живой”. Согласно последней воле Барбары, её тело перевезли и похоронили в Вильно в кафедральном костёле святого Станислава на плащади Гедимина в саркофаге.

Конечно, Барбара Радзивилл умерла отнюдь не потому, что её красота кому-то не нравилась. Искушённая в дворцовых интригах королева-мать Бона Сфорца не захотела допустить на польский трон выскочек Радзивиллов – и своего добилась. Бона в похоронах невестки не участвовала.

После смерти Барбары король был безутешен. Он даже не хотел исполнять свои королевские обязанности, не говоря уже о том, чтобы обсуждать новую кандидатуру на роль королевы. Но главное, он готов был пойти на всё, лишь бы ещё раз увидеть любимую Барбару. Рассказывали, что вскоре в его дворце появились алхимики Твардовский и Мнишек. Ходили упорные слухи, что Твардовский продал душу дьяволу с условием, что тот заберёт её, если алхимик умрёт в Риме. Естественно, посещать вечный город Твардовский не собирался. Твардовский и Мнишек взялись устроить встречу с умершей возлюбленной при помощи зеркал, на одном из которых была выгравирована в полный рост фигура Барбары в белом одеянии. Чернокнижники, правда, поставили условие: король ни в коем случае не должен прикасаться к призраку. В полутёмном зале воцарилась тишина. Послышался мелодичный звон, и из зеркала вышла Барбара. Она была столь же прекрасна, как в момент их первой встречи с Сигизмундом-Августом.

– Моя Басенька! – закричал король и бросился к призраку.

Раздался взрыв, по залу распространился трупный запах, и призрак, мгновенно почернев, с громким стоном растворился в воздухе. Теперь душа Барбары была обречена вечно скитаться по земле, не находя дороги в могилу.

В то же время, вскоре после её преждевременной смерти, Барбару стали считать святой. Существует версия, что чудодейственная икона Матери Божьей Остробрамской написана с Барбары Радзивилл. А душа пана Твардовского, проданная им дьяволу, в дальнейшем всё-таки досталась извечному врагу рода человеческого. Смерть настигла пана алхимика в корчме, которая называлась “Рим”.

Романтическая страсть, которая соединила сердца молодых людей – Сигизмунда-Августа и Барбару, – была такой яркой и возвышенной, что сразу же стала темой сплетен и разговоров при дворах литовском и польском. Придворный роман, дополненный легендами и домыслами, вызвал появление целой серии литературных произведений. А Сигизмунду-Августу без своей возлюбленной предстояло жить и властвовать ещё целых два десятилетия…

 

*  *  *

Безусловно, Бона Сфорца заслуживала сыновней благодарности. Если бы не её старания, никогда бы он не был выбран великим князем в Великом княжестве Литовском и королём в Польше. Однако, как большинство избалованных детей, он считал виноватыми всех кроме себя самого. Сигизмунд-Август считал мать виновницей смерти своих первой и второй жён и открыто её ненавидел. Подозревая мать в смерти Барбары, Сигизмунд-Август поспешил отправить её в провинцию. А королева Бона, отдалившись от придворной жизни, сосредоточила всю свою энергию на хозяйственных хлопотах в своих имениях, в чём находила удовлетворение своей потребности в деятельности, не говоря уже о материальных выгодах.

В 1551 году король Сигизмунд II Август подтвердил своё решение 4-годичной давности относительно сохранения юридической силы Городельской унии. В том же году паны-рада Великого княжества Литовского отклонили польское предложение о созыве общего сейма, обратив внимание монарха на необходимость строгого соблюдения Статута Великого княжества Литовского.

В это время законодателем мод, вкусов и пристрастий для всей Европы была самая развитая территория – Италия. Итальянкой была не только польская королева Бона Сфорца, но и французская – Екатерина Медичи, ставшая таковой в 1547 году и оставившая по себе яркие воспоминания во многих поколениях французов. Любопытно, что при её дворе размер талии для фрейлин был определён в 33 сантиметра. С большим размером при королеве места не находилось.

В Литве продолжалось строительство в духе эпохи Возрождения. Во второй половине XVI века Старый замок князя Витовта в Гродно был перестроен архитектором Скотом из Пармы (из Северной Италии) в ренессансных формах. В Вильно особенно интенсивно дворцово-замковый комплекс перестраивался в формах Возрождения в 1550 – 1560 годах, при Сигизмунде ІІ Августе, который выказывал особое внимание к Вильно по причине большой любви к Барбаре Радзивилл, которая там ранее жила.

Староста королевы Боны на Пинщине пан Пётр Кирдеевич Мыльский продержался в своей должности до осени 1551 года, хотя жалобы на его несправедливости поступали королеве и ранее. Отстранив его от должности, Бона уже в феврале 1552 года приняла присягу на верность от нового старосты Пинского, Клецкого, Городецкого и Рогачевского – от пана Станислава Фальчевского.

В 1552 году по указанию королевы Боны землемеры провели в Пинском старостве так называемую волочную померу. Это был литовский вариант колонизации села на немецком праве. При волочной помере не только изменялась прежняя форма организации сельской жизни и устанавливались фиксированные повинности крестьян, но и вновь проводилась ревизия владельческих прав местных землевладельцев. Мерчие, то есть землемеры королевы, судя по многочисленным жалобам земян, на этот раз действовали куда более жёстко, чем тридцать лет назад, при первой ревизии. «Ревизия владельческих прав при волочной помере была, конечно, неприятна служилому классу... В общем, Бона предпочитала для эксплуатации свободных земель не служилое землевладение, а чиншевое».60

Во время проверки прав земян на свои имения Иван Семёнович и Левко Анцушкович Домановичи, как фактически старшие после своих уже пожилых отцов Сенько и Анцуха, предъявили за родителей, за себя и своих братьев привилеи на свои отчизные имения в Дзиковичах и Местковичах в одном общем документе пинского князя Феодора Ярославича “под привесистой печатью”. Кроме того, Левко Доманович имел полдворища в селе Морочном, но документов на него у Анцушковичей не сохранилось и Левко пришлось ссылаться лишь на давность владения им.

Не менее корыстолюбиво королева Бона вела себя и с церковью. «Сталкиваясь на почве экономических и денежных интересов, Бона в общем относилась к духовенству внимательно. Скупая вообще, она не делала в этом отношении разницы и для католического духовенства, и пинские минориты более были обязаны щедрости пинского князя-схизматика [Феодора Ивановича], чем королевы-католички. Не оказывая особых милостей, она не выказывала и преднамеренного пренебрежения».60

Как и всем предыдущим королям, Сигизмунду-Августу требовался наследник, и потому весной 1553 года он готовился к браку с Екатериной Австрийской, сестрой Елизаветы, первой его жены. Она была седьмой дочерью короля Фердинанда, и её рано, в 16 лет, отдали за герцога Мантуи Франческо III Гонзаго. Но через четыре месяца муж умер, юная вдова вновь оказалась на выданье. Главным основанием брака Сигизмунда-Августа с Екатериной стали польские опасения, что к ней посватается московский царь Иван Грозный, и это усилит угрозу с востока. Екатерина, зная печальную жизнь своей сестры под гнётом Боны, не сильно стремилась стать женой Сигизмунда-Августа. Тем не менее, брак состоялся. На помолвке Сигизмунда-Августа замещал Миколай Радзивилл Чёрный, двоюродный брат покойной Барбары. Начало этого неудачного брака Бона наблюдала издали, поскольку Сигизмунд-Август просто игнорировал свою мать. Свадьбу справили в Кракове, а уже через две недели стало понятно, что добрых отношений между супругами не будет. Против новой королевы сильно интриговал Миколай Чёрный, не желая утратить своё влияние на Сигизмунда-Августа.

Сенько Доманович, окончательно удалившись от напряжённых служебных будней, поселился с женой Ганной в своей вотчинной части села Местковичи. Здесь, недалеко от реки Струмень, в своём доме, среди лесов, болот, выпасов и  участков пахотной земли он провёл остаток своей долгой жизни. Комната дома, которую занимал сам хозяин, была по обычаю того времени увешана разнообразным оружием, которое показывало как достаток, так и служило украшением жилья. Также по стенам располагались близкие по назначению к первому типу убранства предметы и трофеи охотничьих забав: чучело головы вепря, охотничьи ножи и рог.

Всюду по дому имелось множество вещей, вероятно, красивых и когда-то бывших нужными, но теперь доказывающими, прежде всего, что всё в доме, как вокруг оси, вращается вокруг хозяина. И что хозяин прекрасно сознаёт, что всё в доме имеется и существует лишь благодаря его собственным заслугам и усилиям.

Уйдя от активного участия в местной общественной жизни, Сенько Доманович вскоре был забыт чиновниками местной администрации, но его место с успехом для себя занял старший сын. Однако в семьях своих детей и внуков пожилой патриарх продолжал сохранять авторитет и уважение и его потомки помнили, что это именно Сенько Доманович сумел поднять значение их рода на уровень, позволивший ещё нескольким поколениям Домановичей Дзиковицких держаться на плаву в пинском шляхетском обществе, прежде чем окончательно “захудать”.

Несмотря на то, что у детей Сенько Домановича с их мачехой не всегда были хорошие отношения, временами они приезжали к отцу, показывая подраставших внуков. Это было не слишком сложно, так как жили они все не так уж далеко от Местковичей, а ближайшее село – Дзиковичи – и вовсе располагалось километрах в пяти от дома престарелого патриарха. Однако чаще всего у судьи бывал Иван, что было понятно: старший сын фактически замещал отца в спорах между семействами его младших братьев.

По спискам шляхты 1565 года за Сенько Домановича на войну выставляла воина его более молодая жена Ганна. Это говорит о старческой немощи и фактическом отстранении от всяких дел по службе и ведению хозяйства самого судьи Домановича. Но если ведение хозяйства взяла на себя его супруга, то исполнение судейских обязянностей полностью легло на подсудка – старшего сына Ивана. Составленное 12 марта 1567 года землемерское определение удостоверяет, что у судьи пинского подсудком, то есть помощником, состоит сын Иван. Было тогда Семёну Домановичу Дзиковицкому не менее 94 лет. Но уже вскоре, до августа, он умер.

Скорее всего, Семён Доманович был похоронен там же, где жил в последние годы, то есть в своём имении Местковичи, на местном кладбище. В XVI веке типичной формой и стилем украшений деревянных надгробий были шестиконечный, широкий у основания и суживающийся кверху крест, на красноватом фоне которого помещалось изображение Спасителя, выполненное белой краской. Боковые стороны креста пестрели различными фигурами и эмблемами. Тут имелись и покрытые белой краской черепа, и разные орудия муки Христовой, и барельеф Девы Марии с торчащими в нём семью позолоченными стрелами, вырезанными в виде мечей, и барельефные фигуры святых, которые были изображены облокотившимися с задумчивым видом на деревянные или глиняные подставки. На основании креста ставилось имя умершего. Крест и окружающие его фигуры святых покрывал и защищал от непогоды небольшой гонтовый навес.

Однако, несмотря на защиту, такие памятники довольно быстро дряхлели и сгнивали. Буквально через несколько десятков лет они рушились и исчезала материальная память, указывающая на место последнего упокоения умершего человека. И если дети и внуки Семёна Домановича Дзиковицкого ещё имели возможность помолиться за своего предка на его могиле, то более далёкие потомки были её уже лишены.

* * *

 

 

ГЛАВА V

 

БОГДАН СЕМЁНОВИЧ ДОМАНОВИЧ

(вероятно, 27 декабря 1507 – не ранее 1567 годы)

 

Родятся благородные от благородных, честных;

В породе видим мы черты достойных предков:

Как робких голубей орлица не рождает,

Так хилый заяц не от льва ведёт своё происхожденье.

Н. Семп-Шажиньский. «О шляхетской добродетели».

 

В отличие от года, день рождения Богдана Домановича легко определить, поскольку детей тогда было принято называть по церковному календарю. Имя Богдан, переводимое как “данный Богом”, соответствовало церковному имени Феодор (Теодор) и приходилось на 27 декабря. Вероятно, это был 1507 год. Богдан стал четвёртым сыном в семье Сенько и Натальи Домановичей. Где-то около времени рождения “данного Богом” ребёнка мать его умерла. Возможно даже, что это случилось во время родов. Во всяком случае, известно, что через несколько лет Сенько имеет статус вдовца.

В 1508 году крупный феодал князь Михал Глинский, обладавший огромными поместьями в Приструменье, поднял вооружённый мятеж против короля Сигизмунда. Но при этом ужас и разорение, убийства и поджоги он распространил на земли, соседние с его владениями, подвергнув страшному опустошению соседнюю с Пинским княжеством землю Туровщины. В результате интриг Глинского в Великое княжество Литовское вторглись московские войска. Тем же летом в южные территории Литвы ворвались татары, всегда пользующиеся неразберихой и неустройством, стремясь поживиться на чужом горе, пограбить и взять полон для продажи на рабовладельческих рынках Кафы.

Вместе со старшим братом Иваном, братом Борисом, (который, видимо, погиб или умер, не оставив потомства) и братом Василием самый младший Богдан Семёнович Доманович имел в общей собственности земельные участки в Дзиковичах и других близлежащих имениях, но уже в это время между их семействами стали возникать недоразумения в связи с неопределённостью границ их наделов. Старший из братьев, на которого отец смотрел как на своего преемника в семейном старшинстве, получил основную долю внимания и заботы родителей. Иван Семёнович, благодаря праву первородства, вступил в жизнь с парадного входа и в дальнейшем благодаря выслугам и протекции отца, он стал довольно богатым и влиятельным человеком в сравнении с подавляющим большинством пинских бояр. Именно у него оказались почти все крестьяне, принадлежавшие отцу, и документы на земельные владения. Остальным братьям заранее отводилась роль рядовых членов фамилии и им мало что предназначалось от возможностей старавшегося сделать служебную карьеру отца.

Обстановка в семье Сенько Домановича наложила отпечаток на отношение младших братьев к старшему. Юный Иван Доманович всегда чувствовал свою исключительность и не считал нужным скрывать это. Именно здесь крылись корни одной из главных черт характера будущего главы рода Домановичей – его непоколебимая уверенность в собственной правоте, которая, с одной стороны, давала ему силы для достижения собственных честолюбивых планов, а с другой, при всём уважении к его статусу – вызвала охлаждение к нему младших братьев, обойдённых всем тем, что так щедро судьба преподнесла старшему.

Как осталось зафиксировано в истории58, земяне Иван Семёнович Доманович и его двоюродный брат Левко Анцушкович Доманович с братьями своими младшими во времена правления королевы Боны предъявили свои привилеи от 15 мая 1513 года, на свои наследственные имения Дзиковичи и Местковичи, выписанные на одном общем привилее князя Феодора Ярославича, “писанном на пергаменте под привесистою печатью”. Известно также, что первые дворища в Дзиковичах получили представители боярского рода Домановичей, часть которых позже стала называться Дзиковицкими. Со временем Дзиковичи станут околицей, то есть “шляхетской деревней”, заселённой шляхетскими семействами Дзиковицких, Полюховичей, Островских и Козляковских.

Население здесь было тогда такое малочисленное, а зверья вокруг водилось столько, что зимой, когда голод выгонял волков из лесных чащ, они не стеснялись показываться в Дзиковичах даже днём, не говоря уж об их и лисьих ночных прогулках. Иногда и медведь, потревоженный в своей берлоге и очнувшийся от зимней спячки, мог заглянуть на огонёк человеческого жилья. Так что детство и взросление Богдана Семёновича, как и его братьев, прошли на фоне дикой, ещё почти не затронутой хозяйственной деятельностью, пышной природы Пинского края.

Жизнь Богдана в деревне была не слишком насыщенной новыми впечатлениями и все забавы носили простой, почти крестьянский характер. Главным летним праздником, который праздновали все жители Дзикович независимо от возраста, был день Ивана Купалы, имевший своё начало ещё во временах язычников. В ночь с 23 на 24 июня по Юлианскому календарю, в день летнего солнцестояния, у язычников каждый год решалась судьба мира: быть ли Свету или мир поглотит злобная Тьма. Некогда в эту ночь вся Европа покрывалась многочисленными огнями. В обширной Славии, огромной Германии, северной Скандинавии, далёкой Британии и бесконечной Руси люди зажигали костры – “очи Света”. И тогда казалось, что земля, будто зеркало, отражает звёздное небо. А небо – землю. Этот день носит имя Ивана Купалы. Имя “Купала” означает “ярко-белый”. Потому белый цветок кличут купавой.

Православная церковь в этот день чествует память Иоанна Предтечи, который крестил самого Иисуса Христа. Вот потому и сошлись вместе христианский и языческий праздники, что очищение происходило в обоих случаях водой.

Несколько дней – с 24 по 29 июня – солнце мечется по небу, гадая, куда повернуть колесо времени. Купальские игрища и праздники совершались в честь солнечной свадьбы, одним из актов которой было купание солнца в водах. Отсюда и название этих праздников – “купальские”. И, пока длится это святое и странное время, нужно перепрыгнуть через костёр и омыться в живительных водах.

Все чудодейственные и целебные травы распускаются как раз в ночь на Ивана Купалу. Поэтому знающие и опытные люди, а особенно деревенские лекари и знахари, ни под каким видом не пропускали Ивановой ночи и собирали целебные коренья и травы на весь год. Травы и цветы, собранные в Иванов день, кладут под Иванову росу, высушивают и берегут их, почитая больше целебными, нежели собранные в другое время. А ещё в это время нужно прогнать через угли стадо, чтобы избавить скот от всех хворей.

В песнях, которые распевались в деревнях, Купала называется любовным, чистоплотным, весёлым. Любовным Купала называется потому, что в его день раз в году расцветает папоротник, при помощи которого, по словам одной купальской песни, “сердце девичье огнями зажигают на любовь”. В день Ивана Купалы девушки завивали венки из трав, а вечером пускали их в воду, наблюдая, как и куда они плывут. Если венок тонет, значит суженый разлюбил и замуж за него не выйти.

В день Ивана Купалы происходили всяческие чудеса. В ночь на Купалу нельзя было спать, так как оживала и становилась активной вся нечисть: ведьмы, волкулаки, упыри, русалки...

В полночь на Купалу расцветает папоротник. Самые отважные купальщики ходят в чащу на поиски цветка папоротника. Около полуночи на широких листьях папоротника появляется почка, которая поднимается всё выше, выше, потом шатается, переворачивается и начинает “прыгать”. Ровно в полночь созревшая почка с треском раскрывается и из неё появляется огненно-красный цветок. Человек сорвать его не может, но если увидит, все его пожелания исполнятся. Чудесный огненный цветок может указать счастливцу местонахождение всех кладов, как бы глубоко они ни были зарыты.

Зимой, когда люди свободны от летних хозяйственных забот, самым любимым праздником были святки. Зимние святки отмечались повсеместно ещё со времён древней Руси и считались молодёжным праздником. Святки – это период времени, приуроченный к зимнему солнцевороту, который открывал народный солнечный год. Длились они двенадцать дней (по числу месяцев года), с Сочельника, который наступает в вечер накануне Рождества Христова и до самого Крещения Господня, включая в себя Васильев день. Святки отмечались обычно в вечернее и ночное время, поскольку дневное время отводилось для повседневной работы. С наступлением же темноты жители Дзиковичей откладывали свои дела и принимали участие в развлечениях, совершали различного рода обряды.

Запрет на вечернюю работу касался всех, его нарушителям выказывалось неодобрение всем деревенским обществом. Считали, что работающего в святки накажет Бог: у человека, который в святочные вечера плетёт лапти, скот будет кривой, а у шьющего одежду – скот ослепнет. Тот же, кто занимается в святки изготовлением обручей, коромысел, полозьев для саней, не получит приплода скота. Святочный цикл воспринимался как пограничный между старым и новым солнечным годом, как “плохое время”, своего рода безвременье. Старый год уходил, а новый только начинался, будущее казалось тёмным и непонятным. В это время на земле появляются души умерших, а нечисть становится особенно опасной, так как в период безвременья граница между миром людей и миром нечистой силы становится размытой.

Первая половина святок, которая начиналась Рождеством Христовым, называлась “святой неделей”. Представления о “плохом” времени нашли отражение в названии “страшная неделя” применительно ко второй половине святок. В рассказах, передававшихся стариками, говорилось, что во вторую половину святок Бог открывает врата ада, чтобы бесы и черти тоже могли попраздновать Рождество.

Святки были насыщены различного рода обрядами, магическими действиями, запретами, гаданиями. С их помощью люди старались обеспечить благополучие на весь год, выяснить свою судьбу, задобрить “родителей” – умерших предков, обезопасить себя от нечистой силы. В надежде на увеличение плодовитости скота в Сочельник – канун Рождества – выпекали из теста печенье в виде фигурок животных и птиц. В надежде на будущую счастливую жизнь ставили сноп в красный угол избы, разбрасывали солому по полу, кормили кутьёй куриц, обвязывали лентами фруктовые деревья. Самым ярким действием, с которого начинались святки, было колядование, сопровождавшееся пением песен-пожеланий, величаний хозяевам. Колядовали обычно в ночь на Рождество, на Васильев день и в крещенский сочельник.

Во время святок молодёжь устраивала игрища, на которые приглашались парни и девушки из других деревень. Развлечения и игры носили ярко выраженный эротический характер. Кроме того, в Крещение в больших сёлах проходили смотры невест, то есть показ девушек брачного возраста в преддверии следующего за святками месяца сватовства и свадеб. Скорее всего, таким же образом познакомился и Богдан Семёнович со своей будущей женой Ганной, бывшей, как и он сам, по общественному статусу пинской земянкой.

В обрядности так называемых страшных вечеров, то есть во вторую неделю святок, после Васильева дня, с особенной силой развивалась тема прихода в мир людей умерших “родителей”, а также разного рода нечисти. В рождественский сочельник на деревенских улицах около каждого дома жгли костры из соломы, навоза, чтобы “погреть родителей”, приходивших в деревню к своим потомкам. “Родителей” приглашали также на главные святочные трапезы, проходившие поздно вечером в канун Рождества, Васильева дня и Крещения. На стол для них ставили кутью из распаренных зёрен пшеницы и ягод, овсяный кисель и блины, то есть блюда, характерные для поминальных трапез. Верили, что “родители”, обогретые и накормленные потомками, обеспечат им процветание в наступающем новом году. Приход нечистой силы разыгрывался в ряженье, а также в играх, характерных для святочных вечёрок.

Магические действия по защите людей и домов от нечистой силы происходили во вторую неделю святок, ближе к Крещению. В эти дни более тщательно, чем обычно, подметались избы, а чтобы в мусоре не спряталась нечистая сила, его выносили подальше от деревни. Дома и хозяйственные постройки окуривали ладаном и окропляли святой крещенской водой, на дверях и воротах ставили мелом кресты; обходили с топорами скотину, выпущенную хозяевами в Крещение из хлевов на улицу. К крещенскому сочельнику и Крещению приурочивались проводы умерших предков и изгнания нечистой силы. Это могло проходить по-разному. Например, в некоторых губерниях парни выгоняли нечистую силу громкими криками, размахивая мётлами и ударяя кнутами по заборам. Водосвятие в крещенский сочельник и в Крещение также рассматривалось как один из способов изгнания нечистой силы из рек, озёр, прудов и колодцев.

 

*  *  *

Описывая сословия Польского государства, как они существовали в XVI веке, да и оставались в течение многих веков, один именитый публицист выделял в составе общества рыцарство (шляхту), плебс и духовенство.53 Главной обязанностью шляхты являлась защита отечества, простолюдинов – занятия земледелием и ремеслом. В результате проникновения и длительного влияния польских традиций, нравов, воззрений, законодательства на общество и законодательство Великого княжества Литовского, польские сословные взгляды постоянно проникали в Литву и прижились в ней точно так же, как и в Польше.

14 сентября 1522 года по договору, подписанному в Москве, король Сигизмунд признал город-крепость Смоленск и его округу московским владением.

В 1524 году королева Бона подтвердила ранее данное разрешение на наследование доли в давней “отчизне и дедизне” Анцушковичей Домановичей в деревне Домашичи через умершую Марию Юрьевну Анцушкович семьёй её мужа Феодора Щепы.

Году примерно в 1527 Богдан Семёнович, имея от роду 19 лет, взял в жёны молоденькую пинскую земянку Ганну. Вскоре у них родились два сына, старшего из которых назвали Харитоном, а младшего Костюком (то есть Константином).

28 октября 1529 года в Вильно был издан документ королевы Боны, в котором говорилось: «Бил нам челом боярин наш пинский Богдан Доманович и сообщил, что староста пинский Иван Михайлович дал ему две земли пустовских в повете Пинском в селе Морочном, называемые Осташковской и ......новской в добавление к его “отчизне”. Так что мы на это ему наш лист дали и подтверждаем ему и его жене и их детям на всё. А должен он нам за то служить службой боярской так же, как перед тем служил».58

Основой экономики в Полесье уже не одно столетие были традиционные промыслы – охота, бортничество и рыболовство – и постепенно расширявшееся землепашество. Следует отметить, что в это время в Великом княжестве Литовском более всего ценились земли, занятые лесами, водой и болотами, на которых можно было вести лесное хозяйство, добывать рыбу, ловить зверей (бобровые гоны) и разводить пчёл (пчелиные борти).

Бортные земли представляли самостоятельные объекты хозяйствования – предмет пожалований литовских князей. Земли же с чернозёмными залежами, преобладавшими южнее, на “украинных” землях, долгое время считались малоценными. Самая обработка земли в Литве практиковалась в весьма скромных размерах – единственно для собственных потребностей хозяйств. Поэтому вплоть до Люблинской унии 1569 года литовские паны отказывались от окраинных чернозёмных земель, и правительство предоставляло их во владение низшему сословию.

Но низшее сословие, получая эти земли в свои руки, должно было на свой страх и риск защищать их от татарских набегов. Поэтому условия жизни поселенцев “украинных” земель формировали особый воинственный тип местного населения.

В 1535 году войска московского княжества, вторгшись с территории Пскова, двинулись двумя потоками – на Браслав и на Полоцк, а затем, у озера Нароч, соединились. Московиты прошли через Крево и лишь под Вильно, возле Ошмян, получив отпор, повернули назад. Из Крево двинулись на московитов войска литовцев. Пройдя через Минск, Бобруйск и Гомель, они сошлись под Стародубом в битве с московитами. Военная удача оказалась на стороне пришельцев, которые после одержанной победы прошлись с мечом и огнём по Гомелю, Речице, Мозырю и Турову. Далее московиты отклонились от западного направления, которое привело бы их к Пинску, и повернули на север – к Слуцку.

В 1536 году король Сигизмунд Старый подарил город Кременец и его окраины своей жене Боне Сфорца.

В 1530-х годах Сенько Доманович и пинский боярин Иван Богданович Велятицкий сговорились о брачном союзе между их детьми – старшим сыном пинского гродского судьи Иваном и старшей из четырёх дочерей пинского земянина Томилой. Род Велятицких возвысился в местной жизни в самом начале века, когда дед Томилы получил два усадебных места в Пинске и разными путями приобрёл 15 дворищ в разных сёлах волости. Его дети Иван и Семён по попису 1528 года ставили на службу двух коней, что выгодно отличало их от тех малоимущих бояр, которые должны были являться на войну сами. Из семьи Велятицких происходила и игуменья Пинского Варваринского монастыря матушка Онисия. Так что брак этот был выгодным.

Вместе с женой Ивану Домановичу, как и мужьям её сестёр, досталась потом и доля в имении Ивана Велятицкого. Иван Семёнович «наследовал имения отцовские, усадебное место в Пинске, а по жене Томиле – долю вместе с другими свояками в имении Велятицком. По имению своему Диковичи, Семёновичи Домановичи – Иван и Гаврило – называются иногда в актах Диковицкими».60 Таким образом, многолетние усилия Сенько Домановича по продвижению будущего главы рода Дзиковицких на высшие ступени общества теперь были подкреплены и удачной женитьбой сына.

11 апреля 1536 года старший брат Богдана Семёновича Домановича, на которого отец поставил все свои расчёты на процветание рода Дзиковицких, предъявил королеве Боне документы, выданные его отцу Сенько Домановичу, что по милости господарской дано ему было два пустых дворища в селе Коморы – Ивановщину и Батьковщину. Выдано Сеньке Домановичу с женой и сыном Иваном. «А он и его потомки должны с тех земель служить службу земскую военную так, как другие прочие бояре-шляхта Великого княжества Литовского служат».58

В 1537 году город Ров на южных землях Литвы, ранее подаренный ей королём, королева Бона переименовала в Бар в честь того итальянского города, в котором сама родилась.

По миру 1537 года между Москвой и Вильно к московитам отошло Смоленское княжество, игравшее важную роль в военном и экономическом отношении, а взамен Литве была возвращена менее важная Гомельщина, захваченная ещё в 1503 году.

В 1539 году дядя жены Ивана Домановича – Семён Велятицкий – продал 3 дворища в деревнях Ласицк, которая с древнейших времён находилась в собственности боярских и шляхетских семей, в том числе и предков Домановичей, и Кривое за 40 коп грошей своему свояку Ивану Григорьевичу. Тогда же местные земли перешли от Анцушковичей к Щепам.

А пока старший брат делал служебную карьеру и создавал основу материального благополучия своей семьи, его младшие братья Василий и Богдан Семёновичи жили жизнью сельских мелких панов. Богдан Семёнович занимался своим хозяйством и семьёй, растил двух сыновей. Круг его общения, скорее всего, сосредотачивался на ближайших родственниках и соседях, с которыми он постоянно имел дело в силу пересечения родственных и хозяйственных связей. У всех других его братьев также появились свои дети: у Ивана – сын Колейник (Каленик) и дочь Катерина; у Василия – сын Першек (Першко).

В это же время начался и период оформления украинского казачества в единую войсковую организацию. Тогда же громко прозвучало имя князя Димитра Вишневецкого. Происходил он из турово-пинских князей и, следовательно, принадлежал к Рюриковичам. Вишневецкий был человеком храбрым и энергичным. Фамилию князья получили от родового замка Вишневец на Волыни. Представители знатных родов при поддержке казачьих отрядов пользовались немалым авторитетом даже у властей Польско-Литовского государства.

В Польше и Литве ввиду падения авторитета власти началась анархия. В такой обстановке 1 апреля 1548 года в Кракове скончался король Сигизмунд Старый. Однако первое время фактическая власть в государстве оставалась в руках его жены – королевы Боны. В этом году упоминается и судья Сенько Доманович, и его старший сын Иван. 8 ноября 1548 года в Варшаве был “писан лист” по жалобе Ивана Домановича с отцом Семёном Домановичем, судьёй земским пинским, в отношении земель дворищ Батыевского и Дедовского в селе Коморы, которые были незаконно присвоены другими.

В то время, как в польско-литовском государстве происходила внутренняя сумятица, южные границы оказались под защитой почти одних только казаков, возглавляемых князем Димитром Вишневецким. «Успешные походы князя с казаками против турок в 1548 году привели к тому, что Д. Вишневецкого назначили на должность старосты двух стратегических городов-крепостей на южных рубежах – Канева и Черкас. Было тогда новому старосте немногим более 20 лет».56

На польских географических картах середины XVI века на месте прежней Большой татарской орды появляются новые надписи: “Днепровские казаки”, “Донские казаки”, “Яицкие казаки”.

«Перед лицом угрозы татарских набегов Д. Вишневецкому удаётся сплотить вокруг себя достаточно крепкое воинство из казаков, и он становится их признанным лидером. От казаков он получает и казачье прозвище, которым гордился – Байда».56

При православном епископе Туровском Евфимии, жившем в 1-й половине XVI века, в Пинске было 16 православных церквей, а по епархии – более 200. Издалека виднелся Лещинский храм – из самого Пинска и из Ститичево. Его главный колокол “Лебедь” разносил звон над просторами, достигая ушей не одного поколения Домановичей. В то же время в Пинске был только один католический костёл – Димитриевский кафедральный собор, каменный с четырьмя пределами, который размещался на территории замка.

Богдан Доманович Дзиковицкий жил в бурный период, когда в Европе развернулась острая борьба старой католической идеологии с реформационными и гуманистическими идеями, захватившими умы значительной части тогдашнего общества. «Протестантизм овладевал польским обществом. Из Польши и других соседних стран протестантизм проникал и в Литву. Около половины XVI века здесь в 700 католических приходах уцелела едва тысячная доля католиков; в остальных прихожане перешли в протестантство. Ещё успешнее прививался там кальвинизм, поддерживаемый влиятельным литовским магнатом Миколаем Радзивиллом Чёрным, двоюродным братом королевы Барбары, сначала тайной, а потом явной жены короля Сигизмунда-Августа».39

В это время, наряду с развитием ремесла и сельского хозяйства в Великом княжестве Литовском, получило большое развитие производство местных спиртных напитков. Причём, кроме древнего искусства приготовления хмельного мёда, широко распространилось изготовление пива и водки (самогона), которые употребляли не только крестьяне и мелкая шляхта, но и средняя и даже магнаты. Вообще, литвины славились и своим пьянством. В середине XVI века Михалон Литвин писал: «Нет в городах литовских более часто встречающегося дела, чем приготовление из пшеницы пива и водки». Но в высших придворных кругах на столы подавалось вино, привозившееся из-за границы.

Пинск в это время находился на границе двух религиозных миров. На восток от него располагалась территория, на которой население практически поголовно было православным, а на запад от города было распространено как православие, так и католицизм. Протестантизм же не коснулся своим влиянием ни самого Пинска, ни его округи. В то же время, в городе уже прочно обосновались иудеи, постепенно начиная оказывать, через своё экономическое значение, влияние на городские дела и жизнь остальных обитателей Пинска.

Коронованный ещё при жизни отца в 1530 году, формально на престол сразу же вступил его 28-летний сын под именем Сигизмунда II Августа. В 1549 году Сигизмунд-Август предложил Москве заключить вечный мир. Однако царь Иван, не собираясь отказываться от возможности приобретения новых территорий при новом короле, отказался. Он заявил: “За королём наша отчина извечная – Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские, так пригоже ли с королём мир заключать?”.

При царе Иване Грозном в Московию въезд еврейским купцам из Литвы был запрещён. А когда в 1550 году польский король Сигизмунд-Август потребовал, чтоб им был дозволен свободный въезд в Россию, Иван IV отказал ему в таких словах: “в свои государства Жидом никак ездити не велети, занеже в своих государствах лиха никакого видети не хотим, а хотим того, чтобы Бог дал в моих государствах люди мои были в тишине безо всякого смущенья. И ты бы, брат наш, вперёд о Жидех к нам не писал”, они русских людей “от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили и пакости многие людям нашим делали”.

До XV века при наличии свободных земельных пространств и слабой заселённости территорий Полесья, заимка земель частными лицами производилась довольно свободно и не встречала никаких препятствий со стороны местной власти. Однако при этом многие землевладельцы не могли обосновать своего права на владение землёй ничем, кроме ссылок на старину такого владения. В XVI веке положение изменилось в сторону, неблагоприятную для шляхетского сословия. Рациональная организация военной службы, ввиду постоянных войн, требовала строгого учёта всех земельных держаний, за которые полагалось отправление военной повинности. Для правомерности владения землёй теперь было необходимо располагать соответствующим королевским документом. Сбор документов начался, но... В 1551 году «Левко [Анцушкович] Доманович, земянин пинский, с братьями своими на имения своё привилея не предъявил, однако издавна своего, которое в повете Пинском имеет, земскую службу служит».58 21 сентября 1551 года Иван Семёнович, земянин, просил королеву Бону утвердить раздельную запись между его женой Томилой Ивановной, по рождению Велятицкой, и мужьями её сестёр (свояками).

Как задумывала королева Бона, было необходимо на её землях привести в известность всё, использовавшееся в сельском хозяйстве, для более упорядоченного взимания с крестьян оброков. Этой цели служила волочная помера, проведённая по указанию королевы Боны в её имениях в 1552 году, определившая более точно число и состав населения, проживающего на этих землях, уточнившая права и обязанности этого населения, размеры оброчных земель и положенных с них налогов и служб в соответствии с количеством “волок” (участков пахотной земли).

После проведения волочной померы впервые появляются такие понятия, как “застенок” и “застенковая шляхта” (другое название – загоновая шляхта). По проведённой реформе пахотная земля, отводимая крестьянам, делилась на три поля, каждое из которых имело свои чёткие границы – стенки. Земли, остававшиеся за пределами этих границ, представлявшие собой мелкие пахотные и сенокосные участки, стали называться застенками. Их сдавали в аренду мелкой шляхте, которая селилась здесь своими хозяйствами и вскоре стала называться застенковой. Постепенно, из поколения в поколение увеличиваясь в численности, застенковая шляхта, продолжавшая сидеть всё на тех же клочках земли, беднела и нищала, всё более приближаясь по уровню своего достатка к уровню соседей-крестьян. В дальнейшем застенковая шляхта так размножилась, что появились целые части селений, называвшиеся околицами, населённые одними шляхтичами. Рекордная для Европы численность благородного сословия в Польше, Литве, а затем в Речи Посполитой обязана именно застенковой, околичной шляхте.

Представителем великокняжеской власти в Пинске являлся староста, каковым в 1552 – 1559 годах был Станислав Фальчевский (Хвальчевский). Старосте принадлежала полная власть в подведомственном ему крае, за исключением права давать привилегии его населению.

7 мая 1552 года по рекомендации старосты Пинского, Кобринского, Клецкого и Городецкого пана Станислава Фальчевского, вместо умершего владыки Туровского и Пинского отца Василия, королева Бона дала грамоту на пожизненное владение этим епископством архимандриту Пинского Лещинского монастыря Макарию. Местное шляхетское ополчение возглавлял хорунжий Пинского повета. Долгое время эта почётная должность находилась в руках знатного шляхтича Василия Федюшко. Он отвечал за проведение мобилизационных мероприятий среди шляхты повета.

30 октября 1554 года между князем Василием Наримунтовичем и Дзиковицкими, владевшими имениями Местковичи и Дзиковичи, была составлена заменная крепость на имение Ститичево (Стытычево, Стетичево) Пинского повета. Этот князь Василий был потомком по боковой линии того самого пинского князя Василия, который имел прозвище Нос и при котором родился в конце XIV века предок Дзиковицких по имени Доман. Расположенная через Струмень и недалеко на юго-запад от Дзиковичей деревня Хойно издревле принадлежала к государственным владениям. В 1554 году, будучи центром одной из волостей Пинского староства, она упоминалась в связи с уточнением границ и описью повинностей населения.

3 мая 1555 года королева Бона, чтобы “поощрить к дальнейшей ревностной службе Пинского и Кобринского старосту Станислава Фальчевского”, подарила ему и его жене Барбаре Фальковне Селецкий двор с волостью и выдала ему привилегии, как свою, так и две на латинском языке, которые ранее выдал на это имение Сигизмунд Старый ей, королеве.32

Распоряжения королевы Боны по Пинску тянутся до конца января 1556 года. После этого королева, решившая покинуть Польшу и Великое княжество Литовское, перестала уделять внимание административно-хозяйственным делам княжества. Невозможность общаться с сыном, отсутствие реальной власти вынудили Бону Сфорца покинуть Польшу, что, однако, далось ей очень непросто. Сын отказывался выпустить её, чтобы, как он объяснял, она не увезла с собой всю казну. Только заступничество английской королевы Марии Тюдор, свояченицы Боны, дочери Изабеллы, которая была королевой Венгрии, а также отказ Боны от недвижимого имущества сняли запрет на её выезд. Королева Польши Бона Сфорца выехала из Варшавы в феврале 1556 года. Перед королевой ехали окружённые стражей 24 воза с серебром, золотом и драгоценностями. Большую часть этих богатств Боне принесли её владения в Литве. Из них она одолжила испанскому королю Филиппу II 420 000 дукатов. В апреле, через 38 лет отсутствия на родине, Бона приехала в Италию.

В это время продолжало развиваться малороссийское казачество. В 1556 году в Москве Димитр Вишневецкий передал предложение запорожцев захватить Крымское ханство. «Одно время, рассорившись с польским королём Сигизмундом, Байда уходил в турецкие владения, но затем вновь вернулся на Украину, на Днепр. В 1556 году Д. Вишневецкий предлагает свои “саблю и пернач” царю и великому князю московскому Ивану IV Грозному, а от короля из Литвы отъехал, и на Днепре на Хортицком острове город поставил против Конских вод у крымских кочевий».56 Идея создания постоянного казачьего лагеря ниже днепровских порогов витала давно. Татарский Крым досаждал одинаково как Польско-Литовскому государству, так и Москве. Поэтому мечтавший покорить Крым Иван IV крепко ухватился за почин князя-атамана создать военный лагерь на Хортице. Был снаряжён русский корпус из ратников и казаков, чьей задачей был захват опорных пунктов Приазовья между Доном и Днепром. Русскими силами командовал легендарный воитель дьяк Ржевский.

«В октябре 1556 года атаман Байда двинул своё казачье войско вниз по Днепру и, заняв пороги, развернул боевые действия против татар и турок. Так казаки укрепились на острове Малая Хортица. Русский же корпус “перенял в поле” татарские силы, прикрывая “украины”. Одновременно против татар и турок выступили пятигорские черкасы (кабардинцы) на Кавказе со стороны реки Кубани. Черкасы, возглавляемые двумя “служилыми Москве” князьями – Тадзруем и Сибоком, взяли города Темрюк и Тамань. Смелые боевые действия на Днепре позволили взять крепость Ислам-Кермен и блокировать Очаков. Тогда же Сечь отбила первую попытку татар захватить лагерь казаков. Осада длилась более 20 дней, но безрезультатно».56

7 мая 1557 года панам Андрею и Семёну Головкам, имевшим земельные владения в Пинском повете недалеко от Дзиковичей, был выдан судовой лист с печатями, писанный в Пинске и подписанный Андреем Сиротой. Согласно ему комиссарами уже уехавшей в Италию королевы Боны было устроено соглашение между крестьянами королевы из села Ститичево и крестьянами панов Головок относительно владения островом на реке Пине. Во время спора королевские паробки из Ститичево привлекали свидетелей из Жидча и Хойно, а люди панов Головок – Конона Харитоновича, Карпа Степановича, Опанаса Еремеевича из села Завидчичи. Среди комиссаров королевы значились старший брат Богдана Семёновича – Иван Семёнович, а также два сына его дяди – Левко и Иван Анцушковичи Домановичи. В документе говорилось: «...по приказу и поручению государыни королевы и великой княгини Боны мы, комиссары её милости, – Макарий, владыка Туровский и Пинский, Валентий Чарковский, подстаростий пинский, Василий Пилецкий и Иван Семёнович Доманович, дворяне господарские,.. и земяне повета Пинского Левко и Иван Андрушковичи Домановичи... устроили полюбовное соглашение».33 В Ститичево, где располагались земли, пожалованные ещё князем Феодором Ярославовичем Сенько Домановичу, располагался один из фольварков, устроенных королевой Боной для управления староством. Он находился ближе всего к Пинску и служил, в частности, для поставки продуктов в Пинский замок. По указанию Боны для удобства сообщения между Ститичево и Пинском был прорыт канал длиной 6 километров. Второе его назначение состояло в защите Пинска от часто случавшихся здесь наводнений – по каналу происходил сброс воды из города.

Окончательное социальное размежевание и выделение шляхты в особое сословие произошло после появления “Устава на волоки” в 1557 году, который отнёс к шляхте лишь “бояр стародавних”, а остальных оттеснил на нижние социальные ступени – к сословиям горожан и крестьян. Вследствие формирования социальной структуры права князей были ограничены, а мелкой шляхты – расширены, что обусловило сближение и внутреннюю консолидацию шляхетского сословия, ядром которого постепенно стали паны.

После отъезда королевы Боны в Италию её пожизненное владение город Пинск с окрестностями потерял свою обособленность от остальной Литвы, но продолжал развиваться в качестве главного и единственного города Пинского староства. Умерла королева Бона в 1557 году совсем одинокой в родовом герцогстве Бари, отравленная, как говорят, своим же доктором и не без участия Габсбургов. Ей было 64 года. Тело старой королевы положили сначала в замковой часовне, где оно чуть не сгорело, когда гроб охватило пламенем от свечей. Сигизмунд-Август даже не высказал горя, когда сообщал сенату о смерти своей матери, бывшей польской королевы и великой княгини литовской. Он ей не простил. Накопленные Боной богатства разворовали. Несмотря на все попытки Польши возвратить в казну огромную сумму, которую Бона Сфорца одолжила испанскому королю, они оказались напрасными.

К середине XVI века балтийский вопрос стал занимать заметное место в международных отношениях европейских держав. Ливония (в составе Лифляндии и Курляндии), богатая гаванями, промышленными городами и крепкими замками, но слабая политически, не могла долго пользоваться самостоятельностью. Рано или поздно она должна была сделаться добычей могущественных соседей – России, Польши, Великого княжества Литовского или Швеции, которым приморское положение этой страны, господствовавшей над торговыми путями к морю, могло доставить неисчислимые выгоды. «Наряду с Россией особенную заинтересованность в выходе к Балтийскому морю проявляли Польша и Великое княжество Литовское, в экономике которых торговля со странами Западной Европы имела существенное значение. В борьбе за Прибалтику активное участие принимали Швеция и Дания, стремившиеся усилить свои экономические и политические позиции в этом районе. В ходе этой борьбы Дания обычно выступала союзником Ивана IV, а противник Дании – Швеция – в 1554 – 1557 годах вела безрезультатную трёхлетнюю войну с Россией. Наконец, в восточноевропейских рынках сбыта заинтересованы были и соперничавшие между собой Англия и Испания. Таким образом, Ливонская война начиналась в сложных международных условиях, когда за её ходом внимательно следили, или принимали участие в ней, крупнейшие европейские державы».2

Фактически против России был направлен военный союз Ливонии с Литвой, заключённый в 1557 году. Рассчитывая на слабость Польши в правление Сигизмунда-Августа, русский царь решил первым нанести удар. Подготовка Ивана IV к Ливонской войне не позволила сосредоточить русские силы в низовье Днепра, как в форпосте борьбы с татаро-турецкой угрозой. Малая Хортица была оставлена, а войско князя-атамана Вишневецкого-Байды вернулось на средний Днепр в район Канева-Черкас. «Вишневецкий обратился к Ивану IV с предложением перейти со своими казаками на русскую службу и получил согласие. Атаман был пожалован “многими деньгами” и получил в вотчину город Белёв».56

В январе 1558 года огромное русское войско под номинальным командованием московского вассала хана Шейх-Али вторглось в Ливонию. Лучший из военачальников Ливонского ордена ландмаршал Филипп Белль попытался совершить подвиг и спасти свою страну. С малыми силами он напал на 12-тысячное московское войско под командованием князя Барбашина, надеясь только на внезапность и на Бога. Однако силы были слишком неравны и московиты быстро опомнились. Весь отряд ландмаршала был истреблён, а сам Белль, 11 командоров и 120 рыцарей оказались в плену врага. Представ перед царём Иваном Грозным, рыцарь Филипп Белль бесстрашно бросил ему в лицо: «Ты неправдою и кровопийством овладеваешь нашим отечеством, не так, как прилично царю христианскому». За такую смелость ландмаршал, несмотря на просьбы царских воевод сохранить ему жизнь, был по приказу Грозного казнён. После этого ставшая совершенно беззащитной Ливония была страшно опустошена: были взяты Нарва и Нейгаузен.

Весной 1558 года князь-атаман Вишневецкий, находившийся в это время на службе московского царя, возглавил большое войско из боярских детей, стрельцов и казаков, выступившее навстречу крымцам, подступившим к Туле. Татар отогнали.

Как и две предыдущие жены короля Сигизмунда-Августа, третья жена Екатерина не беременела. В 1558 году она тяжело заболела, и с тех пор только и мечтала о том, чтобы вырваться от враждебно настроенного по отношению к ней супруга домой, в Вену.

Когда в июле 1558 года русские войска в Ливонии осадили Дерпт (Юрьев), в городе затворился епископ с горожанами и 2 000 наёмников. Большая часть ливонских рыцарей, не дожидаясь подхода русских, бежала из Дерпта. Когда осаждённые обратились за помощью к Ордену, то в ответ от магистра получили послание, осуждающее поступок рыцарей, с похвалой в адрес мужественных защитников и с пожеланием отстоять свой город. Что же касается помощи, то магистр сообщил, что помочь ничем не может, так как он не в силах противиться такому сильному неприятелю.

После взятия русскими города Дерпта всю Ливонию охватила паника, в результате которой русским сдались ещё 20 городов. По словам живших тогда современников – ливонцев Таубе и Крузе, – целью русского нападения на Ливонию было «окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира, Королевства Польского, Литвы и нашей злополучной Родины… И все эти действия были против Бога, против чести, против Христианской церкви». Датский дипломат Урфельд рисует обстановку в городе Оберпалене, захваченном русскими: трупы на виселицах, которые грызут собаки, по обеим сторонам дороги – надетые на колья заборов головы убитых, непогребённые тела, валяющиеся повсюду.

В Ливонии было сожжено 4 000 хуторов, сёл и деревень; особенно свирепствовали татары, черемисы, мордва и другие, служившие в русском войске. Ливонцы запросили мира и привезли царю 30 тысяч марок в качестве откупного.

В январе 1559 года в Ливонию снова вторглись русские войска под командой воевод князей С.И. Пункова и П.С. Щепина-Серебряного. Было взято 11 городов. Не будучи в состоянии сопротивляться Москве собственными силами, магистр Ордена Г. Кетлер обратился за помощью к Дании, Швеции и Польше. Даже в далёкой Испании герцог Альба призывал покончить с Московским царством, которое, мол, расширяет свои владения столь быстро, что может поглотить весь мир!

«Весной 1559 года во главе 5-тысячного казацко-стрелецкого корпуса князь Вишневецкий вновь на Днепре – восстанавливает Сечь на Хортице, а в июле, соединившись с донскими казаками и отрядами служилых черкасов с Кубани, осадил мощную турецкую крепость Азов. Другая часть его войск вторглась в Крым».56

В этом же 1559 году, 6 августа, состоялось размежевание между владениями панов Головков и королевскими подданными в Пинском повете. В документах было сказано: «Станислав Хвальчевский, староста Пинский и Кобринский, по жалобе земян королевских пинских Семёна и Ивана, и другого Ивана Головок, а также подданных королевских житновских, выехали на земли между имением их Завидчицким и селом королевским Житновским, чтобы навести справедливость обеим сторонам [...].

Головки показали пергаментную грамоту на права покойной княгини Марии Пинской, скреплённую навесной печатью о том, что предок их Семён Головка то имение выслужил в пять дворищ в Завидчичах, а шестое, которое, мол, отец наш купил в селе Завидчицком. И седьмое в Житновичах – Озерицкое с землями пахотными и бортными».33 Интересно, что при этом документе опять присутствовало упоминание двоюродных братьев Богдана – Левко и Ивана Анцушковичей Домановичей, – и его старшего брата Ивана Семёновича: «...имея на тот час при себе земян королевских повета Пинского пана Михала Тенюку и пана Ивана Григорьевича Опару, Левка и Ивана Анцушковичев... А потом Головки ставили к свидетельству восемнадцать свидетелей, подданных королевских, – [...] подданного пана Ивана Домановича – Ивана Байчыка».33

Под влиянием московских политических деятелей, группировавшихся вокруг царского дипломата А.Ф. Адашева, было заключено перемирие между Ливонией и Москвой. И хотя Швеция и Дания отказали в помощи рыцарям, ливонцы воспользовались перемирием для заключения с польским королём Сигизмундом II Августом соглашения, по которому орденские земли (а вскоре и владения рижского архиепископа) переходили под протекторат польской короны. Русско-ливонское перемирие 1559 года оказалось недолговечным. А новые победы русских войск ускорили открытое вмешательство в Ливонскую войну Швеции и Литвы. В сентябре 1559 года в Вильно был заключён договор, по которому Польско-Литовское государство брало на себя обязательство защитить Ливонию от Москвы. Однако союз с поляками не принёс Кетлеру никакой пользы: русские продолжали опустошать орденские земли.

Пинск оставался центром православия в западном регионе Полесья, в нём велась хроника, переписывались славянские и византийские литературные произведения. В 1560 году в Пинске сильно разросшееся, за чуть более полувековой период проживания, еврейское население достигло 275 человек, что составило уже около 7% от всех горожан.

У одного из местных князей – Андрея Феодоровича Четвертенского от двух браков было четыре сына: Василий, Лев, Яков и Иван. Причём, Иван приходился остальным сводным братом по второй жене князя Марии. Князь Яков Андреевич являлся пинским лесничим, что было довольно значительной должностью в системе местной власти. Князья Четвертенские, хоть и были к этому времени обедневшим и захудавшим родом, всё-таки обладали определённым весом среди влиятельных фамилий Великого княжества Литовского и, кроме высокого титула и знаменитых предков, обладали большими родственными и дружескими связями с сильными мира сего.

После смерти главы семейства двое его старших сыновей – Василий и Лев – убили своего сводного брата Ивана, видимо, не желая раздела отчизных земель с его участием. Вдова убитого Марина из рода Кисель подала на убийц в суд, который присудил братьям выплатить ей головщизну (штраф за убийство). Однако у тех не нашлось требуемой суммы и вместо головщизны вдова получила в 1560 году принадлежавшие им части имений в сёлах Боровичи и Галужи. Мачеха Василия и Льва Четвертенских княгиня Мария попыталась отобрать эти земли под свою опеку, ссылаясь на то, что ранее королём они были определены во владение её дочерям. Началась судебная тяжба.

 

*  *  *

«Поход атамана Байды был за Донец Северский и на реку Айдар, где нанёс поражение крымским татарам. Это был последний поход князя под царскими знамёнами».56 Орденская армия была разбита под Эрмесом. Успехам русских способствовало вспыхнувшее в стране крестьянское восстание. Произошёл распад Ливонского ордена: эзельский епископ первым продал свой остров и город Пильтен в Курляндии брату датского короля принцу Магнусу, а ревельцы поспешили присягнуть шведскому королю Эрику. Магистр Ливонского ордена Кетлер, оставшись без союзников, не мог и думать о том, чтобы отстоять свои владения и решил вновь обратиться за помощью к Польше и Литве. Ливония надеялась не только получить защиту от московских войск, но и на сохранение своей автономии. В 1561 году с добродушным королём Сигизмундом-Августом магистр Г. Кетлер подписал договор, по которому Лифляндия переходила под власть Великого княжества Литовского с сохранением самоуправления городов и привилегий рыцарства, а Курляндия становилась отдельным герцогством в вассальной зависимости от польского короля и великого князя литовского. Вследствие этого договора дела приняли неблагоприятный поворот для планов царя Ивана, так как теперь из-за возможности обладать Ливонией он должен был вступить в борьбу со Швецией и Великим княжеством Литовским.

В 1561 году правительству Ивана Грозного пришлось решать вопрос: сворачивать ли военные действия в Ливонии, перенеся усилия на южные рубежи, или попытаться ликвидировать западноевропейский плацдарм? Царь избрал борьбу на западе, но война в Ливонии затянулась. «В 1561 году славный князь-атаман во главе казацко-черкасской дружины возвращается под власть короля Сигизмунда-Августа. Ему вернули ранее конфискованные земли и замок на Волыни. В том же году Вишневецкий со своей закалённой дружиной громит врага под Очаковом и во владениях крымского хана. По приглашению короля славного рыцаря приветствуют горожане Кракова, ему оказываются королевские милости».56

При короле Сигизмунде-Августе в 1561 году в его литовских имениях была начата новая волочная помера с целью упорядочения сведений о населении и налогах, но сложная военная и политическая ситуация того времени не позволила сделать всё быстро. Проведение померы растянулось аж до 1566 года.

Семейства Домановичей со временем росли. Земли на каждого члена рода становилось всё меньше и меньше. Недостаток средств к существованию начинал портить отношения между родственниками, вносить раскол между разными семьями и отдалять их друг от друга.

В Дзиковичах не было ни пьянства, ни распутства, ни воровства, дома не запирали, зная, что никто не войдёт и без спроса ничего не утащит. Все боялись Божьего гнева и людского осуждения. Но, живя в одной деревне, много неприятностей приходилось терпеть от соседей-родственников, ведь даже щенки от одной матери родятся разными. Поэтому и среди Дзиковицких были люди добрые и такие, что, словно псы, готовы были напасть на соседа за действительную или мнимую обиду. За каждый клочок земли один родственник-сосед готов был другому глаза повыцарапать, за каждую обиду люди готовы были драться или друг друга в суд тянуть. А как тут не затронуть землю соседа, если все деляницы, словно горох в мешке, из-за наследственных переделов перемешались. У всех в деревне достаток разный, а нужда одних заставляет засматриваться на достаток других.

Богдан Семёнович Доманович, занимаясь хлебопашеством на своей части земель в Дзиковичах, распахал спорный участок земли, на который претендовали его брат Василий Семёнович и племянник Остап Перхорович. Дело дошло до “наездов гвалтом” и 2 июля 1561 года на Богдана Семёновича пинскому подстаросте поступила жалоба, которую тот и записал в земские судовые книги:

«Передо мною, Семёном Ивановичем Совою, подстаростой и лесничим пинским, сообщили и жаловались земяне господарские пинские из села Дикович – Иван Юшкович Александрович, Остап Перхорович и Василь Семёнович – от своего имени и от потужников своих (рядовых членов дворищ, в которых названные были главами. – А.Д), что сегодня, в среду, “пан Богдан Семёнович Доманович Диковицкий со своими родственниками земянами господарскими пинскими Иваном Анцушковичем, Борисом Богдановичем Домановичами, с Светохною Оникеевою Местковицкими и с другими помощниками своими, наехав крепко гвалтом с ручницами (укороченными пищалями, то есть пистолетами. – А.Д.), с сагайдаками (луками. – А.Д.) и рогатинами (копьями с короткими древками. – А.Д.), поля, огороды, выгоны и выпасы наши собственные исконные и дороги наши, идущие к гумнам и загородьям нашим, перепахал. И дворы наши собственные перепахал”.

И просили меня о [предоставлении] вижа (чиновник, официально свидетельствующий какой-либо факт. – А.Д.) для осмотра этого запахивания, и [я] им вижом на то давал возного [генерала] (чиновник местной администрации, исполняющий решения суда и некоторые иные функции. – А.Д.) повета Пинского Ониська Кочановского, который там побывал и, осмотрев, передо мной для записи в книги сообщил: “Видел в селе Диковичах поле урочищем на задворье перепахано, и это поле земяне господарские Диковицкие Иван Яцкович и Лень Каленикович со своими потужниками своим считают. И на том же поле около двух изб новопостроенных перепахано. А та оселица, которая ко двору пана Богдана Семёновича Домановича приогорожена, так её они считали в совместном владении с паном Богданом Семёновичем”».88

Тогда же пришло решение на тяжбу среди семейства князей Четвертенских по поводу земель в сёлах Боровичи и Галужи. Княгиня Мария получила отказ в праве опеки над ними. Поскольку один из виновников возникшего имущественного спора между Четвертенскими – князь Лев – проживал в Дзиковичах, у него была возможность близко знать Ивана Семёновича – старшего брата Василия и Богдана Семёновичей, – имущественное положение которого даже у князя, как видно, зажигало лихорадочный блеск в глазах.

Род Домановичей Дзиковицких, хоть и возвысившийся благодаря уже отошедшему от дел земскому судье Сенько Домановичу, всё же не стал настолько влиятельным, чтобы не оглядываться на местную знать и не строить дальнейшие планы по укреплению своего положения на Пинщине. И даже то, что старший сын земского судьи в значительной мере унаследовал положение отца в системе местной администрации, ещё не обеспечивало неколебимость позиций рода и закрепление его в качестве ведущего сообщества среди пинской шляхты. Поэтому фактически ставший при пожилом отце главой рода Иван Семёнович Доманович Дзиковицкий был не прочь использовать в интересах рода возможность выгодного брачного союза для своих детей. И наиболее удачным было бы породниться с какой-нибудь, пусть даже обедневшей, но княжеской фамилией. И такая возможность была вполне реальна и достижима.

Рядом с владениями Ивана Семёновича в Дзиковичах располагались земли князя Льва Четвертенского, отпрыска старинного и когда-то знаменитого рода. Породниться с князьями Четвертенскими, выдав за князя Льва Андреевича свою дочь Катерину, означало бы для Ивана Семёновича поднятие всего рода Домановичей Дзиковицких на куда более высокую ступень в иерархии шляхетского общества уже даже не только Пинщины, но и благородного сословия Литвы в целом.

В июле 1561 года Иван Семёнович сговорился с князем Львом Андреевичем Четвертенским о выдаче за него замуж своей дочери Катерины. Кстати, имя девушка носила в честь одной из наиболее уважаемых в то время святых. Тогда же князь Лев выдал письменное обязательство Ивану Домановичу Дзиковицкому: «Я, князь Лев Андреевич Четвертенский, подтверждаю этим моим листом, что, по воле и милости Божьей, сговорил и обручил у его милости пана Ивана Семёновича Домановича, земянина Пинского повета, дочку его милости панну Катерину в супружество себе, а его милость обещал мне посагу (личное имущество жены и её потомства, даваемое роднёй невесты в качестве приданого на свадьбу и которым муж мог только пользоваться. – А.Д.) за дочкой своей дать 50 коп грошей в монете и 50 коп грошей в серебре, шатах и другом движимом имуществе. А которые подарки брались у его милости или ещё возьму по своей надобности, то в тот же список посага должны быть внесены.

А срок тому веселью (свадьбе. – А.Д.) определили по Воздвиженью Честного Креста (который празднуется 27 сентября. – А.Д.) в двух неделях наступающего свята, которое будет в этом году нынешнем шестьдесят первом. А если случится, что я, князь Лев Андреевич Четвертенский, не возьму у его милости пана Ивана Семёновича в указанное время дочки его милости панны Катерины, тогда я должен буду господарю королю его милости заплатить 500 коп грошей, а пану Ивану Семёновичу и супруге его милости пани Томиле – 300 коп грошей. А в случае, спаси Боже, моей, Льва Андреевича, смерти, тогда пани матка моя княгиня Андриевая Марья и братья мои должны будут с части именья моего за вред и убытки его милости пану Ивану Семёновичу и супруге его милости пани Томиле заплатить 50 коп грошей литовских.

И при этом были хорошо известные их милости: пан Иван Офанасович Хурс (Иван Афанасьевич Фурс), судья пинский, и земяне господарские повета Пинского пан Феодор Семёнович Велятицкий и пан Олизар Качановский. И на то его милости пану Ивану Семёновичу дал мой лист с моею печатью и подписью руки моей собственной. А кроме того их милости панове вышепомянутые по просьбе моей свои печати приложили к сему листу. Писан в Домановичах (скорее всего, здесь ошибка и должно было быть написано Диковичи. – А.Д.) года 1561, месяца июля...».60

Если бы свадьба Катерины Доманович и князя Льва Четвертенского состоялась, общественное положение Ивана Семёновича Домановича Дзиковицкого, несомненно, должно было повыситься, а через него, вполне вероятно, улучшилось бы и у его братьев – Василия и Богдана Домановичей.

Однако этому плану было не суждено сбыться. Князь Четвертенский в августе неожиданно заболел и вскоре умер. В связи со случившимся Иван Семёнович обратился к пинскому подстаросте С.И. Сове с листом князя Четвертенского, что служитель и записал: «Пришедши к замку господарскому Пинскому ко мне, Семёну Ивановичу Сове, подстаросте и лесничему пинскому, земянин господарский пинский пан Иван Семёнович Доманович Диковицкий сообщил, что по воле Божьей князь Лев Андреевич Четвертенский сговорился и обручился с его дочкой панной Катериной в супружество, и он данины некоторые зятю своему князю Льву отдал. И, договорившись о дочке его, уехал к своей матери. А потом опять приехал и хотел взять у него (Домановича Дзиковицкого. – А.Д.) 50 коп грошей, чтобы двор свой Яровицу выкупить, который мать его княгиня Марья князю Матфею Четвертенскому в заставу отдала.

Также и мать его княгиня Марья присылала к пану Ивану боярина своего, чтобы ему эти деньги дал... так как зять его князь Лев у себя дома в Диковичах расхворался и в тот день болея лежал. И где в году нынешнем 1561 месяца августа 19 дня со вторника на среду в ночь тот князь Лев Андреевич Четвертенский в доме его в Диковичах с сего света сшёл.

А какое имущество его при нём у служебника его Стася в доме было, того служебника со всем тем имуществом из дома его взял земянин пинский пан Богдан Ордич. А печать покойного князя Льва, которая была у служебника его Стася, тот служебник в руки тому же Богдану Ордичу отдал. И коня гнедого покойного князя Льва с седлом сафьяновым, и лук, [которые] пан Иван в руки тому Богдану Ордичу (скорее всего это ошибка, по смыслу должно быть Льву Андреевичу. – А.Д.) отдал. И теперь у пана Ивана остался конь карий одноглазый, и седло простое, и сабля простая.

А тело покойника князя Льва из дома его тот же Богдан Ордич взял и в Нобль повёз.

А что покойник князь Лев незадолго до того сговорил за себя его дочку, он лист свой под печатью своею, и с подписью руки своей, и под печатями людей добрых ему на то дал, который лист пан Иван передо мною положил и был прочитан от начала и до конца... А по прочтению листа просил пан Иван, чтобы это вышепомянутое заявление его и тот лист в книги записаны были, и я то заявление и тот лист слово в слово в книги земские судовые записать приказал. Писано в Пинске».60

В заключение этой истории остаётся добавить, что князь Лев Андреевич, умирая, взял грех убийства своего сводного брата Ивана Феодоровича на себя, тем самым оправдав в глазах людей брата Василия.

А младший брат Ивана Домановича – Богдан Семёнович Доманович Дзиковицкий – в это время проживал в имении Полкотичи и оттого его записывали иногда как Полкотицкого. Отношения его со своей мачехой – Ганной – были, видимо, не всегда добрыми. Так, 17 ноября 1563 года Богдан Семёнович обратился в суд для того, чтобы ему дали вижа для присутствия при отправке им со своего вотчинного двора четырёх служанок мачехи. «Земянин господарский повету Пинского Богдан Семёнович Данилевич (так написано. – А.Д.) Полкотицкий просил о виже, при котором бы мог челядь земянки господарской повета Пинского панее Ганны Семёновое, мачехи своей, со двора своего Полкотич пустити...».

 

*  *  *

В XVI веке Италия стала ведущим мировым производителем косметики. Венецианские белила считались лучшими в мире и сохраняли эту репутацию в течение нескольких столетий. Использовать их для макияжа считалось верхом элегантности в высших кругах общества. Однако основу белил составляли очень ядовитые соединения свинца, которые проникали в кровь через кожу. Но модниц это не пугало. Более того, венецианские дамы даже создали общество по изучению и испытанию на самих себе новых косметических средств. Председателем его была Изабелла Кортезе, а почётным членом – французская королева Екатерина Медичи. Они не обращали внимания ни на угрозы осуждавшей их “гордыню” церкви, ни на предупреждения врачей об опасности состава некоторых из рецептов. Модницы наносили свинцовые белила на лицо, шею и грудь толстым слоем и даже не смывали их, а просто обновляли “побелку”, добавляя свежий слой краски. Результатом, естественно, была просто мертвецкая внешность. Мужья заявляли, что белила – дьявольская выдумка, которая делает их жён “уродливыми, ужасными и отвратительными”, но модницы только смеялись над глупыми мужчинами.

Один монах XVI века заклинал современниц не штукатурить лица, словно стены, поскольку это “изнашивает их кожу, ускоряет старение, разрушает зубы и создаёт впечатление, будто они круглый год носят маску”. Один из врачей, негодуя на глупость прекрасного пола, разразился язвительной тирадой: “Многие из них так испачкали свои лица этими смесями и замазками, что стали поистине разноцветными: местами они жёлтые, как календула, местами тёмно-зелёные, местами сизые, местами ярко-красные. Очевидно, что белила не только разрушают зубы и делают гнилостным дыхание, но и превращают прекрасных созданий в адских фурий”.

В елизаветинской Англии придворные дамы наносили на лица толстый слой свинцовых белил, беря пример с самой королевы. Стареющая Елизавета штукатурилась так, что напоминала деревянную фигуру на носу корабля со следами штормов и сражений: макияж с неё буквально отваливался пластами. Французский посол отметил в своих записях ужасное состояние её зубов – результат воздействия свинца. Кроме того, Елизавета румянила щёки охрой и киноварью (сульфидом ртути). Некоторые из её фрейлин глотали отвар из золы, угольной пыли и сальных свечей в надежде отбелить кожу. У выживших она приобретала зеленоватый оттенок. Некоторые малодушные щеголихи, опасаясь ядовитой косметики, предпочитали просто купаться в собственной моче, хотя приятнее было бы последовать примеру французской красавицы и королевской фаворитки Дианы де Пуатье, которая презирала макияж и умывалась дождевой водой. Такие жестокие издевательства в угоду моде практиковались среди дам и при польском дворе, перенявшем их из практики других европейских дворов. Однако в Литве новые веяния приживались с трудом. Тем более они не были приняты в среде мелкой шляхты.

В 1563 году король Сигизмунд II Август фактически отменил Городельскую унию 1413 года, уравняв в правах шляхту католического и православного вероисповеданий. Этим он удовлетворил давние чаяния русской шляхты, остававшейся приверженной родовым религиозным традициям. На Варшавском сейме 1563 – 1564 годов Сигизмунд-Август передал свои дедичные права на Великое княжество Литовское польской короне. В 1564 году был установлен точный порядок шляхетского представительства на сеймах: шляхта могла избирать на поветовых сеймиках по два посла, которым давали письменную инструкцию. Таким образом, сеймы стали установлениями парламентского характера. Компетенция сейма повторяла компетенцию великого князя и панов-рады.

Жарким летом 1564 года давно хворавший император Священной Римской империи, граничившей с Польшей по её западной границе и с Литвой по её южной, скончался. На римско-германский престол вступил его старший сын Максимилиан II, ранее уже провозглашённый королём Венгрии и Чехии. Максимилиан утверждал, что он католик, но почти не появлялся на мессах. Среди его друзей было множество протестантов. Юность Максимилиана прошла в Австрии и Нидерландах и была весьма вольной: принц и его приятели охотно посещали рыцарские турниры, где мерялись силой, часто устраивали пирушки, участвовали в карнавальных процессиях, а потом, скрывшись под масками, охотились на женщин и девушек. Но при этом Максимилиан не был легкомысленным: он знал множество языков, много читал, однако из прочитанного делал выводы, которые не могли не настораживать его отца и всю католическую партию. Ведь умозаключения эти сводились не только к неизбежности, но и к необходимости и благотворности религиозной и вообще духовной свободы.

В том же 1564 году начинается антипротестантское контрнаступление католицизма. Он, очищенный Тридентским собором, был принесён в Польшу и Литву иезуитами. Но, пока католики боролись с протестантами, под боком у тех и других укрепляло свои позиции иудейство. В XVI веке духовное главенство над еврейским миром сосредотачивается в немецко-польском еврействе. Чтобы предотвратить возможность растворения еврейского народа среди окружающего населения, его духовные руководители издавна вводили установления с целью изолировать иудеев от тесного общения с соседями-христианами. Пользуясь авторитетом Талмуда, раввины опутали общественную жизнь и частный быт еврея сложной сетью предписаний религиозно-обрядового характера, которые препятствовали сближению с иноверцами.

Напряжённые отношения Сигизмунда-Августа с Екатериной Австрийской, без любви и без наследника, привЁли к тому, что в 1565 году великую княгиню и королеву хотели отравить шляхтичи Сигизмунда-Августа.

В 1566 году семейства Василия и Богдана Семёновичей Домановичей Дзиковицких, на этот раз выступая совместно, вели земельный спор со старшим братом Иваном, что говорит о фактическом падении авторитета главы рода.

В 1567 году Иван Семёнович Доманович отмечен в одном землемерском документе в должности пинского подсудка при судье, каковым продолжал считаться, несмотря на глубокую старость, его отец Сенько Доманович.

Умер Богдан Семёнович после 1566 года, возможно в 1567 году, когда ему было 59 лет. Во всяком случае, в 1569 году он уже не упоминается.

 

*  *  *

ГЛАВА VI

 

ХАРИТОН БОГДАНОВИЧ ДОМАНОВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1528 – 1604 годы)

 

Знаю, что род наш “знатный, хотя и

захудалый” и что я всю жизнь чувствовал

эту знатность, гордясь и радуясь, что я не

из тех, у кого нет ни рода, ни племени...

И.А. Бунин. «Жизнь Арсеньева».

 

В конце 1520-х годов как Польша, так и Литва, короны которых носил поклонник гуманизма и свободомыслия в духе Возрождения король Сигизмунд Старый, испытывали сильное влияние идей протестантизма. Не только католики, но и православные, многие из которых занимали высокие места в общественной иерархии, переходили в протестантство, отказываясь от веры предков. Король смотрел на всё это сквозь пальцы.

Но уже в начале того же века в истории Европы произошло событие, оказавшее воздействие на судьбы многих народов: с целью борьбы с реформацией был образован Орден Иисуса Христа. Для распространения своих идей иезуиты в различных странах начали создавать резиденции, среди которых распространёнными стали коллегиумы – монастыри-школы, где ученики воспитывались в духе преданности делу Ордена.

В такое время в семье молодой супружеской пары пинских земян Богдана Семёновича и Ганны Домановичей родился первый сын. Назвали его Харитоном и, несмотря на моду на новую веру, крестили в православии. Да это, в общем-то, было и понятно: протестантизм наиболее сильно проник в среду высшей знати и горожан, практически не затронув жителей сельской местности, где проживала семья Харитона Богдановича. Да, к тому же, на территориях, расположенных западнее и севернее Пинска. И когда у Харитона появился младший брат Костюк (Константин), его также окрестили в православии.

Что же за человек был Харитон Богданович? Известно, что он вместе с отцом и братом имел долю в земельном участке рода в околицах Дзиковичи. Здесь же имели свои земельные доли другие потомки Сенько Домановича. Принцип наименования по месту жительства в средневековом обществе был основным. Этот принцип можно наблюдать в достаточно древних полесских этнонимах: багнюки (от “багно” – “болото”), загородцы и другие. Таким же образом часть рода Домановичей, уже достаточно разросшаяся, но продолжавшая проживать в Дзиковичах, получила дополнительное определение – “Дзиковицкие”, которое со временем вытеснило первоначальное родовое имя.

В XVI веке в Великом княжестве Литовском началось строительство водяных мельниц, на которых крестьяне стали молоть зерно, отказавшись от малопроизводительных ручных жерновов и ступок, которыми пользовались они ранее. Использование энергии падающей на мельничное колесо воды, что позволяло перетирать в муку большое количество зерна огромными жерновами, резко подняло производительность мукомольного труда. Довольно быстро из-за прибыльности этих сооружений владение мельницами стало исключительной привилегией панов, получавших за помол дополнительный доход, а крестьяне этого пана стали обязаны молоть своё зерно только на мельнице своего господина.

Маленький Харитон с ранних лет знал, что в Струмене обитает хозяин вод – водяной, которого также звали водяным дедушкой или водяным шутом. В подчинении водяного находятся русалки – девушки-утопленницы. Взрослые рассказывали Харитону, что водяной выглядит как голый обрюзглый старик, пучеглазый, с рыбьим хвостом. Водяной дедушка опутан тиной, имеет большую окладистую бороду, зелёные усы. Водяной может обернуться крупной рыбой, ребёнком или лошадью. Кроме того, водяной может показаться в облике мужчины с лапами вместо рук, с рогами на голове. С левой полы водяного постоянно капает вода.

Водяные пасут на дне рек и озёр стада своих “коров” – сомов, карпов, лещей и прочей рыбы. Водяной командует русалками, ундинами и прочими водными жителями. Вообще водяной добрый, но иногда любит побаловаться и затащить на дно какого-нибудь зазевавшегося человека, чтобы тот его развлекал. Утопленники, кстати, тоже ходят в услужении у водяного.

Из воды водяной хоть и выходит, но очень редко. Его любимым местом являются речные омуты, да притом около водяных мельниц. Водяной дедушка требует к себе уважения. Ему надо приносить в жертву чёрного козла и чёрного петуха. Поэтому на мельницах, чтобы задобрить водяного, специально держат чёрных животных, любезных водяным. У самого водяного имеются коровы черного цвета, а обитает он в чёрной воде. Когда водяного не уважают и не боятся, он начинает мстить. Месть заключается в порче мельниц, в разгоне рыбы, а иногда, говорят, он посягает даже на жизнь человека. Любимая рыба водяного – это сом, на котором он разъезжает и который ему доставляет утопленников. За это сома народ называет чёртовой лошадью. Водяные утаскивают людей к себе на дно, пугают и топят купающихся. Бывает, что водяной схватывает свою жертву, когда она пьёт из ручья или колодца, требует у захваченного князя или купца сына в залог, и тому подобное. У некоторых водяных имеются жёны, которых зовут водяницами.

Родной дедушка Сенько Доманович был во время юношеского возраста Харитона довольно значимым лицом в местной великокняжеской администрации, исполняя должность земского судьи. А это было временем торжества идей гуманизма. И поэтому, конечно, несмотря на наличие и других внуков, в том числе от старшего сына и главного наследника Ивана, дед никак бы не допустил, чтобы Харитон оказался без образования. Неизвестно, насколько хорошим оно было, но в эпоху Возрождения было в обычае давать хотя бы грамотность на уровне чтения и письма, что можно было получить без особых сложностей у священников. Так что вырисовывается образ провинциального шляхтича, как-то образованного, но в силу малого количества своей земли и отсутствия должности в местных органах власти постоянно пребывающего в хлопотах о хозяйстве и пытающегося обеспечить минимальный достаток семье, которая появилась у него лет примерно в 20. Дядя Харитона, старший брат отца Иван Семёнович Доманович, был пинским подсудком и занимал далеко не последнее место среди местной шляхты, являясь после смерти Сенько Домановича главой всего рода Домановичей Дзиковицких.

16 января 1547 года в соседней Московии в 17-летнем возрасте венчался на царство новый государь – Иван IV, с которого началось возвышение этого государства. Его 40-летнее дальнейшее правление оказало огромное влияние на судьбы всех прилегавших к Московии земель, включая и Великое княжество Литовское.

27 февраля 1549 года Иван IV объявил своим боярам в присутствии митрополита, что отныне в боярских вотчинах будет не боярский, а его, царский суд разбирать тяжбы бояр и детей боярских – группу населения, ранее зависимую от воли бояр. Юный царь сформировал из преданных людей новое правительство, которое стало называться Избранной радой, а во главе этого правительства встал его любимец Алексей Адашев.

Иван IV начал преобразование Московии с военной реформы. Ядром армии стало конное дворянское поместное ополчение. Вооружение московских всадников, в отличие от соседней Литвы, приобрело единообразие: каждый имел железный шлем, панцирь или кольчугу, меч, лук и колчан со стрелами. В 1550 году началось и формирование пехоты – появился первый 3-тысячный отряд стрельцов, вооружённых огнестрельным оружием – пищалями.

Известно, что в семье Харитона родились, как минимум, дочь Любка и сын Феодор. Последний появился году в 1550-м. Брат Харитона Богдановича – Костюк Богданович – также женился и завёл детей. И всё размножившееся семейство вместе с отцом братьев Богданом Семёновичем продолжало жить на одном общем земельном наделе.

Харитон Богданович, очевидно, по складу своего характера принадлежал к массе обычных людей, не склонных жертвовать собой и пренебрегать сегодняшним днём ради лучезарного будущего. Видимо поэтому он и не оставил заметных следов своей жизни. Отсутствие богатства и собственных важных связей в местной элите также способствовали тому, чтобы Харитон Богданович, как и его брат Костюк, оставался сторонним наблюдателем событий.

Точно известно, что в первой и второй половине XVI века в Пинском повете проживали из числа потомков Каленика Ивановича Домановича – Левко с сыном Феодором и Иван с сыновьями Степаном и Леоном.

Из числа потомков Першка Васильевича Домановича – Остап с сыновьями Василием и Опанасом, Гриц с сыном Андреем и Омельян с сыном Иваном.

А из числа потомков Костюка Богдановича Домановича – Феодор и Кирилл с сыновьями Проном, Иваном и Грицем. Однако, скорее всего, это перечисление не является полным, так как в генеалогических таблицах рода уже на этом этапе оказались пробелы: отсутствуют имена Ивана Емельяновича и Прона Кирилловича.

Глава части рода Домановичей, имевшей прозвание Дзиковицких, – Сенько Доманович, – был ещё жив и исполнял для всех роль патриарха и верховного судьи в спорах, возникавших в семействе. Однако, в связи с возрастом, многие функции главы рода уже исполнялись его старшим сыном Иваном Семёновичем, с чем, правда, не очень хотелось считаться другим членам рода, если Иван Семёнович принимал не ту сторону, какую хотелось бы.

В Литве, как, впрочем, и в Польше того времени, не сложилась система титулов, которая в Западной Европе определяла разные ступени социальной иерархии внутри феодалов. Здесь были только две ниши – бояре и князья. Поэтому определить реальный статус рода Домановичей Дзиковицких к концу самостоятельного существования Великого княжества Литовского и его, рода, влияние на внутреннюю жизнь Пинского хорунжества не представляется возможным через титулование. Но несомненным является то, что уже перенимающий в свои руки бразды главы рода Иван Семёнович был довольно заметным лицом в местной жизни и занимал при этом должность пинского подсудка.

Заметим также при этом, что древность дворянского рода считалась, да и ныне считается, выше нового почётного титула. Это проистекает из той мысли, что титул может получить каждый простолюдин, тогда как дать благородных предков лицу, не имеющему их по рождению, не в состоянии никакая власть, как бы могущественна она ни была.

Хотя военное строительство и отставало от московского, тем не менее в середине XVI века в армии Литвы вводятся новые виды вооружения, среди которых были аркебузы – более совершенное и скорострельное, по сравнению с ручницами и гаковницами, огнестрельное оружие. Изготовление пуль и пороха было обязанностью пушкарей. Широкое введение огнестрельного оружия изменило характер войн, увеличило значение постоянного вышколенного войска, а также усложнило оборонную технику. В старые времена укреплённые замки были преимущественно деревянными, построенными на возвышенностях, опоясанные рвом с водой и валом. Часто строили их на высоком берегу реки. Теперь их стали строить только из камня.

В 1558 году московский царь Иван IV объявил войну Ливонскому ордену. Часть прибалтийского рыцарства (Ревель и Северная Эстония) решила перейти в подданство Швеции, другая стала искать спасения у Польши. По Виленскому договору от 28 ноября 1561 года владения Ордена перешли под власть Польско-Литовского государства. 6 марта 1562 года прекратил своё существование Ливонский орден. В этот день в рижском замке князь Миколай Радзивилл от имени польского короля Сигизмунда II Августа принял присягу магистра Ливонского ордена Готгарда Кетлера, рижского архиепископа и других чинов. Кетлер, уступив Ливонию Польше, оставил себе Курляндию и Семигалию с титулом герцога и вассальными обязанностями к Польше. Было образовано Курляндское герцогство. Город Рига получил самостоятельность.

Новая обстановка в Прибалтике осложнила положение Русского государства, против которого вместо одного Ордена выступили теперь Литва, Польша, Дания, а вскоре и Швеция.

До середины этого века инициаторами дальнейшего сближения Польши и Литвы были поляки, стремившиеся включить Великое княжество в состав Королевства Польского. Литвины неоднократно отклоняли такие предложения, но вступление в войну с Московским царством заставило их относиться к польским предложениям более внимательно. Что же касается монарха, то он, являясь государем и Польши, и Литвы, на деле всё чаще сосредотачивался на польских проблемах, перед которыми интересы Великого княжества Литовского отходили на второй план.

Во второй половине XVI века в Великое княжество Литовское всё больше проникали реформаторские идеи и брожение в умах. К этому времени протестантское движение – лютеранство – выделило из себя ещё более радикально-коммерческое направление, названное по имени его основателя Кальвина кальвинизмом (во Французском королевстве кальвинисты назывались гугенотами). Именно во времена Реформации в прежде едином католическом мире возникло терпимое отношение к ранее презренным занятиям торговлей и ростовщичеством. Кальвин учил своих последователей, что конечный успех или неуспех в деятельности человека по накоплению богатства является главным признаком того, проклятие или благодать Божья лежит на человеке. Несогласных с “новой верой” Кальвин объявлял еретиками и сжигал на кострах, причём в не меньших количествах, чем католическая инквизиция. В 1562 году брестский староста Миколай Радзивилл Чёрный ввёл в Бресте лютеранство и кальвинизм, активно распространял и то и другое в других городах и местечках Литвы, в которых он пользовался властью и влиянием.

13 сентября 1562 года шляхта литовских поветов на полевом сейме под Витебском призвала Сигизмунда-Августа пойти на более тесное сближение Литвы с Польшей. В число принятых решений вошли такие: выбирать единого короля, иметь общий сейм, защищаться вместе от врага и сравняться в правах с польской шляхтой.

В декабре 1562 года русское войско выступило в поход на Великое княжество Литовское. Оно передвигалось на лыжах. Из-за возросшей подозрительности к боярам со стороны царя Ивана IV на сторону литовцев в этом году перешёл знатный боярин Хлызнев-Колычев. 1 февраля 1563 года московский царь с большим войском и артиллерией осадил Полоцк – один из крупнейших городов Литвы на Западной Двине, важный и сам по себе, и, особенно, по отношению к Ливонии. В XVI веке через него проходил торговый путь из украинских, белорусских и литовских городов в страны Западной Европы. Русская армия при осаде Полоцка имела до 200 пушек и “затинных” пищалей. Литовская артиллерия уступала русской и по своей мощности, и по техническому состоянию, и по боевым качествам. Осадив город, русские войска начали обстреливать его из тяжёлых орудий. Через 15 дней Полоцк сдался. Падение этого важного города-крепости поставило Великое княжество Литовское на грань полной катастрофы. Неспособность Литвы собственными силами, без помощи польских войск, отразить московскую угрозу стала одной из главнейших причин объединения Княжества и Короны, состоявшегося через несколько лет. В 1563 году Ливония, ранее присоединившаяся к Литве, присоединилась теперь и к Польше, надеясь на более весомую помощь в защите своих рубежей от Московии.

«Чтобы предотвратить переход белорусских феодалов на сторону Москвы, польский король Сигизмунд II Август распространил на православных феодалов те права, какими до этого времени пользовались только феодалы-католики. Одновременно принимались меры к собиранию крупных военных сил для борьбы с Россией. С целью же выигрыша времени литовские послы начали в Москве переговоры о мире».4

В это же время возникла мысль о кандидатуре Ивана IV или его сына на польско-литовский престол в случае смерти Сигизмунда-Августа, у которого не было наследников мужского пола. Впрочем, царь мало придавал значения лестным предложениям, которые шли из Литвы, и составил план образовать из земель, захваченных в Ливонии, вассальное к России владение по примеру Курляндии. Принц Магнус получил приглашение прибыть в Москву, согласился принять титул ливонского короля и обещал жениться на царской племяннице.

13 июля 1563 года вновь возникли старые споры относительно границ владений в Пинском повете между королевскими подданными из сёл Завидчичи и Житновичи и имениями панов Головков. Был привлечён документ, составленный четыре года назад старостой С. Фальчевским. Королевские подданные из Житновичей представили свидетелей из сёл Хойна, Иваниковичи и Жидча, которые, однако, подтвердили принадлежность спорных земель Головкам. Но и тогда жители Житновичей продолжали стоять на своём: «Мы никаких границ с имением панов Головок не имеем, однако нам вольно везде по границу хвоенскую разрабатывать».33 В конечном счёте было подтверждено прежнее размежевание.

А что же в это время поделывает легендарный князь-атаман Вишневецкий? «А Байда строит новые планы борьбы, вникая в обстановку на Балканах, в Карпатах, на Дунае... Его внимание привлекла Молдавия, находящаяся в вассальной зависимости от Османской империи. Возникает дерзкий план её освобождения от турок и занятие молдавского княжеского престола. Тем более, что в самой Молдавии разгорелась борьба за власть между боярской верхушкой. Значительная часть молдавской знати была согласна поддержать казацкого атамана в его притязаниях на княжескую власть.

Собрав 4-тысячное войско, в 1563 году Вишневецкий переходит Днестр. Но боевое счастье, сопутствовавшее ему более 10 лет, на этот раз изменило. Попавший в плен Байда был выдан туркам и отправлен в Стамбул, где предстал пред светлые очи султана Сулеймана.

Припомнив атаману все его прегрешения, султан предложил ему принять мусульманскую веру и тем самым спасти жизнь. Однако славный воин-рыцарь отверг такое предложение с презрением и был предан жестокой казни. Сброшенный с высокой башни, атаман зацепился рёбрами о железный крюк, вбитый в стену. И так, понося султана и мусульманскую веру, мучаясь от нестерпимой боли, висел он над толпой собравшегося под башней народа. Тогда турецкие лучники стали пускать в него стрелы... Так закончил своё бранное житьё атаман Байда, чей героическо-романтический образ был воспет на казачьей Украине».56

Царь московский согласился на предложенное Литвой перемирие и приказал прекратить военные действия до “Успеньева дня”, но вскоре, убедившись в коварстве польского короля, не дал согласия на вторичное перемирие до Благовещения 1564 года, а продлил его лишь до зимнего Миколы того же, 1563, года.

«В начале второй половины XVI века огромное большинство католического дворянства уже перешло в протестантизм, увлекши за собою и некоторую часть литовско-русской православной знати – Вишневецких, Ходкевичей и других. Эти успехи протестантизма и подготовили Люблинскую унию 1569 года. Последние Ягеллоны на польском престоле были равнодушны к религиозной борьбе, завязавшейся в их соединённом государстве. Сигизмунд-Август, мягкий и праздный гуляка, воспитанный среди новых веяний, насколько ему позволяло государственное его положение, даже покровительствовал новым учениям, сам выдавал для чтения протестантские книги из своей библиотеки, в придворной церкви допускал проповеди в протестантском духе; ему было всё равно при выезде из дворца в праздник, куда ехать, в костёл или в кирху. Покровительствуя протестантам, он благоволил и к православным; постановление Городельского сейма, запрещавшее православным занимать государственные и общественные должности, он в 1563 году разъяснил так, что разъяснение было равнозначно отмене».39 В 1563 году в богатой протестантской типографии, устроенной в Бресте канцлером Литвы князем Миколаем Чёрным Радзивиллом, вышла в свет роскошная кальвинистская Библия, названная радзивилловской.

В конце 1563 – начале 1564 годов на сейме в Варшаве представители Польши и Литвы приняли решение о необходимости объединения двух государств.

В начале 1564 года военные действия возобновились. В это время в Москве был раскрыт заговор, готовящий сдачу литвинам Стародуба. За три недели до казни заговорщиков литовское посольство покинуло город.

26 января 1564 года в битве на реке Улле, недалеко от Полоцка, под Чашниками, польско-литовские войска под командованием двоюродного брата литовского канцлера Миколая Радзивилла Рыжего, Р. Ходкевича, Р. Сангушки, М. Сапеги и Б. Соломерецкого нанесли поражение превосходившей их по численности русской армии. В плен попало большое число служилых людей. Главнокомандующий русской армией князь П.И. Шуйский был убит. После битвы при Улле был отправлен передовой отряд литовского войска в несколько тысяч человек во главе с паном Филоном Кмитой под город Оршу. А за Оршей, под Дубровной, воины Филона Кмиты разбили сторожу противника, взяв при этом в плен 10 московитов и двух татарских мурз. Русские не смогли помочь своим, так как расположились лагерем на расстоянии мили за Дубровной. Царь Иван IV подозревал, что перед отъездом из Москвы литовское посольство получило информацию о московских военных планах, которая и помогла литовцам одержать верх над московитами. Военные планы знали только члены Боярской думы и потому в конце января двое из её состава – князья Репнин и Кашин – по приказу царя были казнены.

13 марта 1564 года Сигизмунд-Август издал декларацию, в которой объявил о добровольном отказе от своих наследственных прав на земли Великого княжества Литовского в пользу Польского королевства.

В ночь на 30 апреля 1564 года в Литву бежал боярин и виднейший русский военачальник князь А.М. Курбский, давно ждавший трагической развязки его конфликта с Иваном IV. Вместе с ним бежали ещё 12 детей боярских. Весть об этом буквально сразила Ивана Грозного.

Первые “московские книгопечатники” этого времени – Пётр Мстиславец и Иван Фёдоров были литвинами. Мстиславль –  это город на востоке Литвы. Иван Фёдоров, а если быть точным – Феодорович, был происхождением из литвинского шляхетского рода герба “Шранява” из-под Барановичей. Первая книга Ивана Феодоровича была напечатана спустя несколько десятков лет после выхода в свет первой печатной литвинской книги Франциска Скорины. В 1564 году в Москве И. Феодорович и П. Мстиславец  напечатали на плотной голландской бумаге первую московскую книгу – “Апостол”. Но книгопечатание было враждебно встречено московским духовенством и, вскоре после начала деятельности в Московии Мстиславца и Феодоровича, против них появились обвинения в “распространении ереси”.

Попытки русского наступления на Литву летом 1564 года окончились провалом. 2 июля того же года русская армия потерпела поражение на Днепре под городом Оршей. В октябре 1564 года литовское войско попыталось отбить Полоцк, но не добилось успеха. Война перешла в затяжную форму. В этом же году король Сигизмунд II Август разрешил в Польше и Литве деятельность ордена иезуитов, которые сразу же начали бороться за умы подданных, ранее обратившихся уже в протестантизм.

После военных успехов 1564 года литвины вновь стали проявлять неуступчивость в вопросе объединения с Польшей. В ответ на такую перемену в настроениях союзников поляки в своих памфлетах стали писать о “дикости литвинов” и подняли вопрос о передаче в состав Польши земель Подляшья и Волыни. Король подписал постановление сейма – “рецесс”, – по которому устанавливалось, что на сейме уже произошло “слияние двух народов в один народ, одно тело”. Однако “Варшавский рецесс” был воспринят резко отрицательно магнатами Великого княжества Литовского. Оппозицию объединению возглавил канцлер Литвы Миколай Радзивилл Чёрный.

Бежавший из Московии князь А.М. Курбский, получивший в Литве поместья от короля, повёл активную просветительскую и полемическую работу, пытаясь поддержать и укрепить здесь православие. В своих трудах он обличал вероотступничество власть предержащих, смело называя вещи своими именами. «Король, руководимый не выбором совести, а человеком, который на то время в деле религии больше имел значения, чем все епископы, то есть наивысшим канцлером Миколаем Чёрным Радзивиллом, колебался в сомнении и присутствием своим при кальвинском богослужении был готов узаконить новое вероучение. Архиепископ гнезненский, примас польской церкви, “legatus natus”, тайком запершись с еретиками, совещался о реформе костёла в Польше, об отделении его от Рима. Епархиальные епископы более занимались своими делами, и в то время, когда реформаты с жаром распространяли своё учение, они строили себе новые дворцы.

Сановники короны и княжества, во главе которых стояли любимцы короля Миколай Чёрный и Миколай Рыжий Радзивиллы, не только открыто исповедовали протестантизм, но и распространяли его в своих обширных поместьях и королевщизнах, выгоняя латинских священников из их приходов и поставляя на их место кальвинских пасторов».61

Радзивиллы, игравшие в это время в Литве главенствующую роль, имели массу сторонников и покровительствуемых. Под протекцию Радзивиллов попал и молодой Лев Иванович Сапега, происходивший из семьи православных бояр из-под Орши, из поместья Островно. Он оказался весьма способным юношей и уже в детстве кроме родного русского овладел польским, немецким, греческим и латинским языками. Ему предстояло сыграть большую роль в истории Великого княжества Литовского, но тогда об этом он не знал. Под влиянием своих покровителей Лев Сапега перешёл в кальвинизм.

В соседнем Московском княжестве великий князь Иван IV, начав борьбу с княжеской аристократией, в 1565 году ввёл так называемую опричнину. Он заявил, что будет править “опричь бояр”, то есть без бояр. Набрав молодых дворян-опричников, он поставил во главе их Малюту Скуратова. И начались по всей Московии разбои и казни, грабежи и убийства не только бояр, но и простых крестьян и горожан, огульно обвиняемых в измене государю. Установилась кровавая диктатура Ивана IV, прозванного за это Грозным. Многие считали, что царь сошёл с ума. Путешественники из Европы с ужасом писали о кровавом правлении московского великого князя. По всей стране понеслись стоны и вопли, отзвук которых доходил и в Литву. Одно из первых польских посольств появилось в Москве как раз во времена опричнины и пришло в ужас от увиденного там. Тем не менее, царь не отождествлял себя с дикой азиатчиной. Он нередко перед иноземными послами хвалился своим нерусским происхождением, выводя своё родоначалие то из Баварии, то из Рима от Августа Цезаря. При этом Иван Грозный тщательно замалчивал свои действительные корни, идущие из Литвы и о которых он не мог не знать. Непрерывно враждовавший с Великим княжеством Литовским царь Иван Грозный всячески старался дистанцироваться от своих литовских корней.

В действительности Иван Грозный, если верить российским историкам, по материнской линии был потомком Мамая.

Встречается упоминание о том, что Иван Грозный был потомком татарского мурзы. Если говорить предметно, его мать – Елена Глинская – была дочерью гетмана Великого княжества Литовского князя Михала Львовича Глинского. А этот “татарский мурза” от своего рождения был католиком.

Ещё одна проблема Ивана Грозного – родство по отцовской линии с Александром Невским, политику которого в отношении русских княжеств можно охарактеризовать как геноцид. В многочисленных переворотах и переделах власти времён Ивана Грозного прослеживается борьба византийских, литовских и местных, московских кланов, разумеется, с последующим очернением побеждённых. Возможно, тогда и появилась сказка о “плохой” Орде, на которую можно было списать все грехи.

По реестру Великого княжества Литовского 1565 года Виленский и Трокский поветы разделялись на ряд хоругвей. В том числе, в Трокский входило 24 хорунжества, среди которых – Пинское. Однако, среди перечисленных в нём обязанных военной службой шляхтичей, не числится ни одного Дзиковицкого. Есть только Домановичи, что говорит о том, что Дзиковицкими они пока назывались лишь как неофициальным уточнением. Согласно переписи войска литовского за 1565 год, в состав пинской хоругви в четверг 19 июля дядя Харитона Богдановича – Иван Семёнович Доманович – выслал своего слугу “конно, в панцире, в прылбице (?), с ощепом (длинным копьём)”.

Двоюродный дядя Борис Богданович Доманович – выехал сам на коне, в панцире, в прылбице (?) и с копьём. Брат этого дяди Гриц Богданович Доманович Кочановский выехал на коне, в кафтане и с копьём.

В пятницу 27 июля супруга престарелого и уже недееспособного Сенько Домановича – Ганна Олеховна Доманович Дзиковицкая из Месткович – выставила воина на коне, в панцире и с копьём.

В субботу 11 августа двоюродный дядя Харитона Богдановича – Феодор Анцушкович Доманович – выслал “два конника в панцирях, в прылбице, с сагайдаком (набором, состоящим из лука, налучья и колчана со стрелами), с ощепом (длинным копьём)”. Один конь – со своей вотчины, а другой – с имения жены, расположенного в соседнем Городенском повете.

После того, как в 1565 году умер канцлер Литвы Миколай Радзивилл Чёрный, оппозицию планам объединения Великого княжества Литовского с Польским королевством возглавил его двоюродный брат Миколай Радзивилл Рыжий, которого поддерживали жемайтский староста Ян Ходкевич и литовский подканцлер Евстафий Волович.

В середине XVI века параллельно с процессами выделения, консолидации, самоосознания шляхты происходил процесс дальнейшего создания юридически оформленной системы её прав, привилегий и обязанностей. Виленский привилей 1565 года признал создание поветовых шляхетских сеймиков. Были введены городские, земские и подкоморские суды – все из шляхты. Лист Сигизмунда-Августа, данный в Пинский повет из Вильно 28 января 1566 года, определяющий границы и деятельность судов, признал всю пинскую шляхту полноправными гражданами повета, без каких-либо ограничений её прав. Это было особо желаемо пинской “спадковой” шляхте, то есть жившей на выморочных землях, каковой являлся почти весь повет.

В 1566 году за несчастную супругу Сигизмунда-Августа заступился её брат Максимилиан II, недавно ставший императором, начавший добиваться возможности выехать сестре Екатерине Австрийской в отчий дом, в Вену. Однако не всё так быстро делается. Сигизмунд-Август желал развода с нелюбимой женой, но требовалось ещё и разрешение на это римского папы, который всячески противился расторжению брака.

В марте 1566 года литовские вельможи вынудили Сигизмунда-Августа ввести в действие новый Литовский Статут, в котором подтверждались положения о государственной независимости Литвы. Также Литовский статут 1566 года закрепил за шляхтой законодательные права и создал организованное представительство шляхты на общегосударственных сеймах, которые в это время могли существенно ограничивать великокняжескую власть. По новому Статуту «Каждый шляхтич имел право свободно распоряжаться своим имением, но если он бросает сельское хозяйство, переселяется в город и занимается ремеслом или торговлей, то теряет дворянство. Его дети могут наследовать дворянство только в том случае, если они будут заниматься сельским хозяйством и “наследовать поступков рыцарских предков своих”».

В 1566 году Виленский сейм принял решение о разделении Великого княжества Литовского на 13 воеводств, которые разделялись на 30 поветов. Были созданы новые воеводства – Брестское, Мстиславское, Минское, Волынское, Брацлавское, Киевское. Брестское и соседнее Минское воеводства имели в своём составе всего по два повета. В 1566 году в состав Пинского повета на западе вошла западная часть нынешнего Дрогичинского района, а на востоке – территория до реки Уборть. С 1566 года Пинский повет включал в себя территории Пинского, Кобринского, Туровского, Давыд-Городокского и Дубровицкого княжеств. Таким образом, в него входил и довольно крупный город Столин.

Вероятно, изменение территории повета повлекло за собой изменения официальной и общенародной точек зрения на территорию Загородья. Пинский повет на востоке граничил с Мозырским поветом Минского воеводства. Город Мозырь, издревле тяготевший в экономическом и политическом отношении к Турову и Пинску, стоял на правом, крутом берегу той же реки Струмень, на которой стояли Туров с Пинском.

В 1566 году в Московском княжестве религиозными фанатиками была разрушена московская типография Ивана Феодоровича и Петра Мстиславца. Печатники вынуждены были вернуться на родину, где нашли пристанище у высокообразованного гетмана Р. Ходкевича. Несмотря на появление иезуитов, в это время в Великом княжестве Литовском, как и в Польше, продолжало широко распространяться реформатское движение. «Дымится целая Польша, роятся секты, и никто, по примеру невежественнейшего государя, не защищает ульев Господних от этих трутней» – писали в 1566 году кардиналу Гозию, знаменитому поборнику католицизма в Европе, его клевреты из Польши.61

После реформы 1565 – 1566 годов князья и паны, стоявшие особняком от прежних поветов по службе и подсудности, а также по участию в сеймах, в новых поветах стали в одном ряду с поветовой шляхтой. Паном отныне стал называться всякий шляхтич. В то же время, для приобретения шляхетства лицами, ранее не обладавшими им, теперь стало требоваться уже не прежнее, довольно сбивчивое иногда основание, а основание формальное – возведение в достоинство самим великим князем с пожалованием герба.

Таким образом, в середине XVI века шляхта стала влиятельной, организованной силой. В Польше, где её сила и авторитет были значительны, она составляла примерно 8 – 10% населения (средний показатель по Западной Европе – 1 – 2%), на украинных землях Литвы – примерно 5%. «Геополитическое положение нашей родины [Белоруссии], расположенной на перекрестье традиционных исторических путей – с севера на юг и с востока на запад, – требовало всё больше воинов для защиты от завистливых соседей. Вот и получилось так, что за несколько веков численность шляхты у нас достигла аж 10 – 13%».41

В 1566 году начались частые набеги татар на польские и “украинные” земли. Активизация их разбоев подталкивала шляхту Волыни и Подляшья на мысли об объединении с Польшей.

Когда в 1567 году умер отец Богдан Семёнович, братья Харитон и Костюк разделили оставшееся от отца земельное наследство, и их семейства стали вести раздельное хозяйство. Судя по социальному положению и месту жительства, Харитон Богданович Дзиковицкий, как и другие представители рода, не остался в стороне от происходивших военных событий. И, если он и не участвовал непосредственно в битве на Улле, то уж наверное был участником других боевых столкновений литовцев с русской армией. А в те времена, когда Харитон Дзиковицкий был не в походах, он находился на своём наследственном участке “отчичной” земли. То, что встречается в описаниях жизни “заможной” (то есть зажиточной) шляхты к большинству Дзиковицких не относилось. Для многих из них как бы самой судьбой предначертано было быть всегда, из поколения в поколение, рядовыми бойцами при других, более известных в истории людей.

Но они видели, как жили более зажиточные члены рода. Лукаш Опальский так описывает привычное для шляхтича времяпрепровождение: «Во-первых, шляхта польская живёт в деревне в отцовских владениях, что является охраной добродетели и благочестия. Первая деятельность благородна, даже великолепна, вторая – важна, невинна и мила. Если говорить о делах общественных, то ездим на сеймы с правом голоса и даже протеста. Это широкое поле для великодушия, приобретения славы, доказательства любви к Отчизне и работы для всякого добродеяния.

Если же возникает угроза какой-либо войны, то с великим пылом берёмся за солдатскую службу. И не только себя охотно предлагаем, но и по состоятельности своей на собственный кошт пеше и конно спешим Отчизне на помощь, когда она нуждается в нас. Проводя время в занятиях хозяйством, когда каждый добросовестно управляет своей вотчиной, не стыдимся никаких занятий сельских, с равным удовольствием занимаемся охотой и некоторое время посвящаем обязанностям дружеским и взаимному общению. Ценим стародавние добродетели, умеренность, и воздерживаемся от ошибок, которым предаются жители городов. Считаем, что никаким другим способом нельзя более прославить благородство рода, как наукой. Поэтому наипервейшим занятием знатной молодёжи являются развлечения литературные и штудии школьные».48

В феврале 1567 года московский царь Иван IV направил в Великое княжество Литовское посольство во главе с опричным боярином Ф. Умным-Колычевым. Чтобы представить себе деревенскую жизнь “заможной шляхты”, на которую могли смотреть, и о которой могли мечтать многие из Дзиковицких, процитируем отрывок из исторического романа, в котором глазами приехавшего из Московского княжества в составе посольства царского служащего Неупокоя, ставшего гостем известного в то время оршанского старосты Филона Кмиты-Чернобыльского, отмечаются характерные особенности и отличия жизни в Литве:

«Ещё одна чужая и враждебная страна нехотя открывалась Неупокою. Странное это ощущение – прикосновение к чужой стране. Вроде и сжатые поля, опустошённый осенний лес и жёлтый обрыв Днепра похожи на срединную Россию; но глянешь на сухой цветок у придорожного распятия, тускло-лиловый, крупный, и станешь вспоминать, как называется. Не вспомнить. Ты в Литве.

Лица крестьян. В них тоже было что-то слишком мягкое, округлое, словно невзрослое. Не чувствовалось московской угрюмой непокорности. Круглые серые глаза под мягкой шляпой, казалось, бесконечно повторяли: “Так, пане милостивый, так”. Закрепощённые, они безропотно кормили государство.

Неупокоя, впрочем, мало волновало положение крестьян. Гораздо интереснее была жизнь шляхты. Чем больше он всматривался в неё, тем чаще испытывал завистливую обиду. Статьи королевских привилеев звучали как соблазнительные вирши: «Княжата и панове хоругвенные, шляхты и всякий человек рыцарский мает вольность и моць выехать и выйти из земель княжества у писме, учынков рыцарских и лепшего счастья своего, и тэж будучы неспособного здоровья своего для лекарств».

Имение Филона Кмиты открыло ему частицу княжества Литовского.

Лес, раннезимняя болотистая глухомань. И вдруг – открытая долина мелкого ручья, такая мощная, что становилось непонятно, как этот слабосильный ручеёк размыл и вынес столько земли. А он всего лишь трудолюбив и терпелив. Характер его передаётся деревушке под соломенными кровлями, с какой-то сиротливой откровенностью лежащей на дне долины.

Крестьянские дворы не создавали впечатления бедности, скорее врождённой скромности. Скупо нарезанные пашни сползали по пологим склонам. По свежему снежку к стогам пролегли трудные колеи. Над каждым стогом – кровелька».9

Однако вышеозначенное описание относилось всё-таки к району города Полоцка, а в районе Пинска, хотя в целом жизнь крестьян была сходной, имелись некоторые особенности. «Общий вид пинской деревни мало чем отличается от белорусской. Обилие лесного материала сказывается на размере построек: избы вообще обширны, и двор у хорошего хозяина обнесён рядом основательно сделанных построек».29

Возвращаясь к прежнему тексту, вновь цитируем. «А над всей этой бережливой жизнью вздымался на холме замок Филона Кмиты. В сытом и строгом одиночестве он отгораживался от деревни, от всего мира серыми стенами из валунов и грубо слепленных округлых кирпичей, похожих на плохо пропечённый хлеб. Неупокой, привыкший к бревенчатым заметам боярских усадеб, дивился привилегии литовского помещика воздвигать эдакие крепости.

Рядом с замком не возникала даже мысль о том, что люди под соломенными кровлями способны возмутиться против господина. Но было у него ещё другое назначение: замковые ворота не всякий раз отворялись и перед возным короля. Несколько тысяч замков по всей стране служили соборной крепостью дворянства Польши и Литвы – в ней они были защищены от притязаний государства. Пусть замок чаще был лишь символом независимости дворянина – такие символы формировали независимый характер. Ни Сигизмунду-Августу, ни следующему властителю страны в голову не могло прийти вводить в Литве опричнину. Её не потерпели бы...

Так же отдельно, как замок и деревня, на возвышении стоял костёл – тяжелостенный, белёный от земли до шпилей. Он был опорным камнем Речи Посполитой. Католицизм из Польши проникал в Литву, многие паны покинули православие».9

Несмотря на религиозную веротерпимость, Сигизмунд-Август в 1567 году отклонил просьбу протестантов Литвы об открытии их университета в Вильно.

В июле 1567 года войска Великого княжества Литовского во главе с гетманом Романом Сангушко одержали победу над московскими войсками под Чашниками. Тогда же Сигизмунд-Август, давно добивавшийся от римского папы развода со своей третьей женой Екатериной Австрийской, но так и не получивший его, отослал свою супругу на родину – в Австрию. Никого из родных и членов семьи не осталось рядом с польским королём и великим князем литовским. Сигизмунд-Август оказался в одиночестве. Бездетный, доживал он свой век, сводя вместе с собой с польского трона династию Ягеллоновичей.

1 августа 1567 года, согласно очередной переписи шляхетского войска, был произведён сбор посполитого рушения у Красного Села. 10 сентября был проведён подсчёт прибывших. В обычных условиях с повета требовалось всего лишь 23 конника и 23 драба (пеших воина), однако, в связи с военным временем, эти нормы были фактически превышены многократно. В частности, хорунжий Пинского повета Базилий Альбрехтович Федюшко выставил в состав ополчения повета четыре вооружённых конника и двух драбов “с ручницами” с имений, лежавших в Пинском повете. Среди воинов Пинской хоругви вызывались прибыть и Домановичи Дзиковицкие. В частности, от дяди Харитона – пинского подсудка Ивана Семёновича – прибыл на коне слуга с “панцирем, прылбицей(?), тарчей (щитом) и рогатями (короткое копьё)”. Грицко Богданович Доманович Кочановский прибыл на коне, в кожаном кафтане, с луком со стрелами, саблей и копьём-рогатиной. Кожаный кафтан заменял панцирь и, хоть и не шёл ни в какое сравнение с настоящим панцирем по эффективности защиты от холодного оружия, но всё же, при нехватке средств, был лучше, чем обычная одежда.

Его брат Борис Доманович также прибыл на коне, с сагайдаком (лук, колчан и стрелы) и рогатиной. Племянник Харитона – Гриц Перхорович из Дзикович – прибыл на коне, вооружённый, с панцирем, прылбицей, имеющий сагайдак (лук, колчан и стрелы) и рогатину. А Ганна из Местковичей, вдова деда Харитона пинского судьи Сенько Домановича, выслала за свои имения слугу Саву Чорника на коне с “панцирем, прылбицей, сагайдаком, саблей и рогатями”. Вдова двоюродного дяди Харитона – Левко Анцушковича Домановича – выслала за свои земли шляхтича Серафина, который при себе имел “коня, скуру (шкуру), рогати и саблю”. В данном случае под шкурой подразумевается тот же кожаный кафтан, заменявший панцирь.

12 сентября двоюродный дядя Феодор Анцушкович Доманович из Месткович со своего имения и имения жены Демидкова в Городенском повете выставил двух коней, панцирь, прылбицу, щит и пешего воина. Затем в “пописе” появилась приписка – “а конь здох”. В сентябре же войска Сангушко разбили группу московских войск и штурмом овладели замком в городе Улла.

11 октября к месту сбора посполитого рушения под Красное Село двоюродный дядя Харитона – Иван Анцушкович Доманович – с имения Местковичи прислал “с дыму конь, панцирь, рогати из заставного с Морочи”. Также сюда прибыл Герасим Опанасович “з дому з Дкгиковецкого” и с имения жены Козляковицкого при коне и с рогатиной.49 Видимо, с дома Калениковичей – правнук Каленика. 4 ноября прибыл Опанас Юхнович из того же села Дзиковичи, и, видимо, отец предыдущего, имея с собой “клячу и саблю”. Всего, с учётом военного положения, из Пинского повета было вызвано 234 конника и 23 драба (пеших воина), что фактически означало полный призыв всей шляхты на службу. Этот “попис” имеет особенно важное значение именно в этом смысле – он является показателем напряжения литовских сил перед Люблинской унией.

В октябре переговоры между московским посольством Ф. Умного-Колычева и правительством Литвы были прерваны. Об условиях мира договориться не удалось.

В начале 1568 года, когда польско-литовское войско во главе с гетманом Ходкевичем осадило крепость Уллу, оно уже вскоре было вынуждено снять осаду из-за неспособности польских и литовских ратников вести военные действия. В том же 1568 году немецкие наёмники на русской службе – Таубе и Крузе – предложили польскому королю обманом захватить город Юрьев (Дерпт), где стоял русский гарнизон и наёмный немецкий отряд во главе с полковником Розеном. Сигизмунд II Август согласился, и изменник Розен со своими солдатами в воскресный день напал на русских. Затем он открыл тюрьму, выпустил сидевших там заключённых и вооружил их, надеясь с их помощью захватить город. Однако этот план провалился. Горожане в ужасе заперлись в своих домах, а дети боярские и стрельцы выгнали ландскнехтов Розена из города. Таубе и Крузе бежали к польскому королю, который их ласково принял.

*  *  *

«С ослаблением католической пропаганды, которую поддерживали прежние короли, православное население Литвы перестало относиться боязливо или враждебно к польскому правительству. Этот поворот в народном настроении и сделал возможным продолжение политической унии Литвы с Польшей. Сигизмунд-Август приближался к смерти бездетным; с ним гасла династия Ягеллонов, и, следовательно, сам собою прекращался династический союз обоих государств. Но благодаря веротерпимости или благожелательному индифферентизму Сигизмунда-Августа православные перестали пугаться этой мысли».39

В декабре 1568 года Сигизмунд-Август пригласил литовских вельмож принять участие в работе общего польско-литовского сейма в Люблине, пообещав не нарушать интересов Великого княжества Литовского, сохранить его территориальную целостность, не принуждать литвинов к заключению унии силой и вообще не издавать никаких актов без согласия панов-рады.

В январе 1569 года обескровленная Ливонской войной с Московским государством Литва вынуждена была пойти на участие в совместном польско-литовском сейме, который должен был вынести окончательное решение о включении Литовского государства в состав Польши. В том же январе литовские магнаты прибыли на Люблинский сейм. На первом же заседании польские послы потребовали проводить совместные совещания, но литвины ответили, что согласятся на это только в случае предоставления им гарантий сохранения целостности Литвы и подтверждения королём положений Литовского Статута. Затем обе стороны представили монарху свои варианты унии.

Начались горячие споры. Литвины объясняли польским панам, что в 1501 году литовские сословия не приняли акта унии, на которую ссылались поляки. Во время споров Ян Ходкевич заявил: “Наши народы и мы – честные и достойные люди, а что касается наших свобод, то мы равны любому другому народу, включая и вас, господа поляки. Нам бы не хотелось заключать унию прежде, чем мы установим добрый порядок в нашем содружестве и покажем вам, что вы заключаете союз с друзьями, равными вам по достоинствам и внутреннему устройству. В первую очередь мы должны решить этот вопрос с нашим собственным государем. Только после этого мы будем рады обсудить унию с вами. Король ничего в вопросе об унии не решает. Это исключительно наше дело, поскольку мы свободные люди и христиане. Никто не может вести наших дел кроме нас самих, как это делали наши предки”.

Литовским магнатам удалось склонить на свою сторону польских вельмож. 12 февраля 1569 года польские сенаторы согласились принять требования литвинов, но вдруг против литовских условий выступила польская шляхта. 28 февраля Сигизмунд-Август приказал литвинам занять места в общем с поляками зале. Литовская знать отказалась подчиниться и на следующий день, 1 марта, в знак протеста тайно покинула Люблин. В городе остались только послы от Подляшья, которым король пригрозил отнять их земельные пожалования, а также от Волыни, сильно страдавшей от набегов крымских татар и потому рассчитывавших на поддержку поляков. За это они получили от поляков гарантии сохранения своих привилегий.

Украинские земли имели более самостоятельное, автономное значение в Великом княжестве. Тогда “украиной” было то, что является лишь северной частью нынешней Украины. Где-то за 100 километров на юг от Киева уже было Дикое поле. Украинцы были на обочине Княжества, далеко от его столицы Вильно, и у них были свои особые проблемы – борьба с регулярными набегами крымских татар. Это и определило их позицию накануне Люблинской унии. Украинская шляхта стремилась к прекращению постоянных приграничных конфликтов, ограничению всевластия собственных магнатов, получению широких прав, которыми пользовалась польская элита, и потому добровольно подписала соглашение о переходе украинских воеводств в состав Короны. Опираясь на это соглашение, польский король и великий князь литовский Сигизмунд-Август незамедлительно издал несколько универсалов.

5 марта 1569 года Сигизмунд-Август издал универсал о присоединении Подляшья и Волыни к Польской Короне. Ещё через три дня он приказал вельможам и послам от шляхты Волыни и Подляшья явиться в Люблин 27 марта для принесения ему присяги как королю Польши.

Узнав о решении короля, рада Великого княжества Литовского издала приказы о военной мобилизации – посполитом рушении. Поляки также начали грозить Литве войной. На призывы рады не откликнулась шляхта Волыни и Подляшья.

5 апреля литовская делегация в составе пяти человек под руководством Яна Ходкевича встретилась с польскими сенаторами и потребовала вернуть Литве Волынь и Подляшье, провести новые выборы на сейм и обсудить проблему унии на новом сейме. Поляки согласились провести перевыборы, но не только отказались вернуть Волынь и Подляшье, а даже потребовали передать им ещё и Подолию с городом Брацлавом и Киев.

В мае 1569 года волынская шляхта присягнула польскому королю.

В конце мая на сейме был поставлен вопрос о присоединении к Польше Киева и Подолии с Брацлавом и Винницей. При этом некоторые польские вельможи пытались добиться также присоединения к Короне Бреста, Пинска и Кобрина, провести границу Волыни по рекам Нарев и Ясельда, а Жемайтию передать Пруссии, вообще отказавшись от унии с Литвой. Но не все члены польской делегации выступили за присоединение к Польше новых территорий. Например, краковский епископ Филипп Падневский, краковский воевода Станислав Мышковский и сандомирский воевода Пётр Зборовский заявляли, что оборона новых земель потребует больших расходов со стороны Польши.

После горячих споров победу одержали сторонники включения в состав Короны “украинных земель”.

В начале июня литовские вельможи и шляхта вернулись на сейм. Среди них находился Иван Семёнович Доманович, представлявший Пинский повет Литвы. Отвечая на упрёки поляков в нежелании принять унию, Ян Ходкевич заявил: “Не знаю, какая это будет уния, поскольку видим панов княжества Литовского в совете с вами. Вы уже обрезали нам крылья!”. Литовские вельможи попытались добиться возвращения отторгнутых областей, но успеха не добились.

6 июня 1569 года Сигизмунд-Август издал указ о присоединении Киевской земли к Польше. В отношении Брацлава король решил особых указов не издавать, поскольку ранее этот город входил в состав Волыни, а потому мог быть включён в состав Короны как часть волынской территории.

16 июня 1569 года польскому королю присягнула шляхта Брацлавской и Винницкой земель. Мозырский повет, входивший ранее в состав огромного Киевского воеводства, но шляхта которого не согласилась войти в состав Польши, был присоединён к Минскому воеводству Великого княжества Литовского.

1 июля 1569 года состоялась торжественная присяга на верность унии. Сначала присягу дали сенаторы Польши, затем сенаторы Литвы, польская и литовская шляхта. При этом представители Подляшья, Волыни и Киевщины присягали уже в составе польских делегаций. «1 июля 1569 года была заключён польско-литовский союз, который юридически закрепил появление нового государства – Речи Посполитой. За сравнительно небольшую цену (уравнение в правах с польской шляхтой, гарантирование свободы вероисповедания, сохранение русского языка в официальном делопроизводстве) украинская шляхта, в противовес украинским магнатам, не только не противилась, но и способствовала переходу Волыни, Киевщины, Брацлавщины и Подляшья под власть Польши».1 На Люблинском сейме объединение было признано навсегда неразрывным и по пресечении династии Ягеллонов. Соединение двух государств оба народа увековечили письменным актом под названием “Уния”, данным со стороны королевства Польского Великому княжеству Литовскому и, взамен, со стороны Литвы – Короне Польской. Литовский акт был написан по-польски на пергаменте большого формата и скреплён печатями 78 представителей шляхты Великого княжества и столичного города Вильно, привешенными на шёлковых шнурах красного и зелёного цветов.

Среди подписавших унию представителями от Пинского повета были два шляхтича – Станислав Мартинович Ширма, войский пинский, и Иван Доманович, подсудок пинский. Тот самый Иван Семёнович Доманович, который в это время, после смерти Сенько Домановича, являлся главой рода Домановичей Дзиковицких и приходился Харитону Богдановичу родным дядей. А Станислав Ширма был сыном и наследником прежнего войского пинского Мартина Яновича Ширмы, хозяйствовавшего в ближайшем соседстве с Дзиковичами. И одна из деревень повета, в которой Ширмичи имели землю и крестьян – Местковичи – не только располагалась рядом с Дзиковичами. но и была также частично во владении Домановичей. И, раз уж заговорили о пинских шляхетских фамилиях, следует упомянуть пана Олизара Кирдея Мыльского. Он в конце 60-х годов XVI века был пинским маршалком, то есть официальным поветовым предводителем шляхты. Однако, несмотря на такую должность, поскольку он не был представителем Пинского повета при подписании унии, реально его политический вес был меньшим, чем у Ивана Семёновича Домановича.

2 июля в Люблине начались совместные заседания вального сейма. 4 июля акт унии подписал Сигизмунд-Август.

Заключение Люблинской унии стало важным этапом в жизни всей мелкой шляхты Великого княжества Литовского, которая только теперь была окончательно юридически уравнена во всех правах и преимуществах с польской шляхтой и своей аристократией. Вместе с этими привилегиями мелкие вассалы наконец получили давно желаемые ими гербы. При этом в Великом княжестве продолжал соблюдаться обычай приписываться к знамени старшего областного воеводы или полковника, а на этом знамени размещался родовой герб этого воеводы. Все на тот момент жившие потомки Сенько Домановича, как сыновья, так и внуки с правнуками, оказались приписанными к гербу Дрыя. Об этом же говорит и пометка, сделанная в “Генеалогии Дзиковицких герба Дрыя” при имени Харитона Богдановича, указывающая на 1569 год.3 Герб Дрыя происходил из Бургундии. В XIII веке его занёс в Польшу бургундский рыцарь Мутына, поселившийся на новой для себя земле, хотя есть предположение, что этот герб в Польшу пришёл через Чехию. От имени бургундского рыцаря герб Дрыя получил и второе название – Мутына. На старинной печати 1276 года, принадлежавшей комесу Войцеху из Любенёва, присутствует изображение герба Дрыя. В Литву герб попал после заключения в 1413 году Городельской унии между Польским королевством и Великим княжеством Литовским.

Чувствуя потребность как-то выделить себя из общего рода Домановичей, указать на более близкие между собой родственные отношения, ветвь потомков недавно умершего Сенько Домановича, приписываясь к одному общему гербу, окончательно стала прозываться Дзиковицкими. Можно сказать, вылупившись из рода Домановичей по причине Люблинской унии, род Дзиковицких начался в 1569 году. Такие же переименования произошли и в других ветвях рода Домановичей. Как затем указывал в своём прошении на имя императора Александра Павловича в 1818 году один из потомков рода Дзиковицких, «способ именоваться обычным был по местности проживания семейства».11 Начав именоваться Дзиковицкими, прежние Домановичи получили более аристократичную, “польскую” по форме фамилию, что приобретало в глазах современников смысл большей благородности происхождения. В то же время, одна из ветвей рода Домановичей, шедшая от Анцушковичей-Домановичей, также приняла “более благородную” форму фамилии, став прозываться Домановскими. Эта ветвь приписалась к гербу Богория.

В этом веке рыцарские броневые доспехи достигают полного своего развития и рыцарский щит, служивший в течение многих веков важным средством защиты, теряет своё значение. Теперь, когда гербовые щиты в действительной жизни более не носились, они сохраняются лишь как геральдический символ. По этой причине им стали придавать различные произвольные формы, соответствующие вкусу владельца и моде эпохи Возрождения – овальные или с различными изгибами, вырезами и завитками по краям, которые в дальнейшем становились всё более изысканными и сложными.

В дальнейшем в Западной Европе одним из признаков древности рода являлась готическая простота рисунка герба. Это указывало на то, что его обладатель имел благородных предков, бывших таковыми ещё до начала эпохи Возрождения. В Литве же такое правило не действует, поскольку здесь так получилось, что большинство древнейших боярских родов получили гербы как раз в период господства барокко (стиль вычурного искусства эпохи Возрождения).

К тому же гербу Дрыя, к которому приписались Дзиковицкие, относились, кроме потомков знаменитого польского рыцаря Пшедпелка Копидловского, взявшего в плен в Грюнвальдской битве знаменосца крестоносцев, ещё 76 других фамилий. (Бечковские, Борисовичи, Борышковские, Божеёвские, Божеевские, Божейовские, Хлаповские, Ходоровичи, Чабовские, Чевяшко, Чижевичи, Чижевские, Чижовские, Дрыя, Дрынякевичи, Дрыон, Джневичи, Дыамент, Дыаментовские, Дзехциньские, Дзехтарские, Дзембиньские, Дзежбиньские, Дзирбиньские, Эстка, Эстко, Габлиньские, Галевские, Галензские, Гамалеи, Глебоцкие, Гурецкие, Грабеньские, Гродзицкие, Енич, Кишева, Кишевские, Козарин, Крепштул, Квинта, Квинто, Лесек, Лесенко, Лисецкие, Лисевские, Лукомские, Модлибовские, Мрочиньские, Мручиньские, Мутына, Немежевские, Окулич-Козарин, Ожельские, Осецкие, Пикель, Посьвятковские, Превыш, Радецкие, Роновские, Рудзицкие, Руновские, Сянские, Тавтыгерд, Томицкие, Товтыгэрт, Товтыгерт, Трамбчиньские, Трапченьские, Транбчыньские, Трамбчиньские, Трапчиньские, Тройник, Убаш, Вестерские, Высоцкие, Жерницкие). Следует также отметить, что большинство сохранившихся изображений гербов шляхты Великого княжества Литовского было сделано по рисункам XIX века, которые приводились в отдельных делах и генеалогических таблицах, к которым иногда придавалось и основное описание на польском или русском языках. Такое изображение герба Дрыя обнаружилось и в генеалогической таблице рода Дзиковицких, имеющее некоторые отличия от варианта, представленного в “Гербовнике дворянских родов Царства Польского”.

Вариант герба Дрыя, присвоенный “фамилии и роду” Дзиковицких, по описанию “Вывода родовитости шляхетской дома Перхоровичей-Дзиковицких”8, был таким: «в красном поле между двумя линиями от правого бока щита налево скошенными три камня жёлтые, на шлеме три пера страусовые». А тот вариант, который приведён в “Гербовнике”, описывается так: «В красном поле три жёлтые камня в серебро оправленные, между двумя голубыми узкими полосами. В навершье шлема три страусовых пера».45 На варианте герба Дзиковицких, помещённого в генеалогической таблице рода, вместо голубых полосок более позднего варианта помещены белые, а камни не оправлены в серебро, а имеют как бы крепления-выступы с каждой стороны каждого камня того же жёлтого цвета, но немного меньшие по длине, чем стороны камней.57 А вообще, следует сказать, что хотя у разных фамилий герб назывался одинаково, в каждой из них он имел существенные отличия, позволявшие по рисунку определять принадлежность носителя герба к определённому роду, и такое положение сохранялось до “упрощений”, проведённых в XIX веке геральдистами России, поглотившей Речь Посполитую и её шляхту. Таким образом, с полным правом мы можем говорить о существовании в это время гербов уже не просто как знамён, объединявших шляхту в “гербовые братства”, но и как гербов-символов конкретных родов, то есть фамильных гербов. Любопытно стихотворение неизвестного мне автора, посвящённое гербам:

Как эфемерное наследство

                                                                Даруются гербы потомкам.

                                                                Не деньги, это – только средство

                                                                Вздохнуть и вспомнить об обломках:

 

                                                                О битвах, подвигах и славе,

                                                                О дальних прадедах своих,

                                                                О нашей доблестной державе

                                                                И об отечествах чужих.

 

                                                                А на щитах – посланье предков

                                                                К нам прислано через века,

                                                                И зелень распускает ветка,

                                                                И вдаль несутся облака,

 

                                                                И лилии на них белеют,

                                                                И розы нежные цветут,

                                                                И агнцы потихоньку блеют,

                                                                И львы свирепые живут.

 

                                                                По этой сказочной дороге

                                                                Так интересно поблуждать!

                                                                Хотя б чуть-чуть, совсем немного

                                                                Отправить наше время вспять.

 

Вариант герба Дрыя, так называемый барочный (от стиля барокко), который стал наследственным в фамилии Дзиковицких, зримо отражает в себе художественный вкус и стиль эпохи: кроме вычурной формы тарча (щита), об этом свидетельствует вид намёта. В XVI веке намёты изменили свой первоначальный вид плащиков на рыцарских шлемах на курчавые и заострённые в виде арабесок листообразные завитки орнамента. Кстати, точно такой же намёт был изображён и на гербе Богория рода Домановских, и вообще на всех шляхетских гербах того времени.

«“С последней четверти XVI века и почти до конца века XVIII польский шляхтич относился к своему гербу как к самой драгоценной собственности, а генеалогический миф, с ним связанный, воспринимал безо всяких оговорок как фактическую историю рода”, – пишет современный польский исследователь И. Левандовский. Поощрение интереса к истории и символике своего герба, имевшим громадное значение, было вызвано целью не только приобрести хорошую осведомлённость о прадедах и их подвигах, которыми они заслужили право на герб, но и закрепить осознание родственных связей между многочисленными родами, их определённую иерархию по знатности и роли в государственной и общественной жизни».48

В старинной геральдике много говорилось о так называемой символике цветов и потому окраске щита приписывалось символическое значение. «Достаточно будет привести здесь следующее толкование геральдиста Ансельма. “Золото, – говорит он, – означает христианские добродетели: веру, справедливость, милосердие и смирение, и мирские качества: могущество, знатность, постоянство, а также богатство. […] Красный цвет соответствует любви, мужеству, смелости и великодушию”. Кроме того, цвета в гербах получали особое фигуральное значение, так, например, красное поле изображало кровь, пролитую за церковь или государя».76

Сигизмунд II Август, желая ознаменовать счастливое завершение “Унии” свидетельством особого уважения к учёному сословию, пожаловал с общего единодушного согласия сейма 11 августа 1569 года профессорам единственной в государстве Краковской академии замечательную грамоту на шляхетское достоинство. На следующий день, 12 августа 1569 года, Люблинский сейм завершил свою работу.

В имении гетмана Р. Ходкевича, расположенном в Заблудове, в 1569 году печатниками П. Мстиславцем и И. Феодоровичем было издано Евангелие.

 

*  *  *

 

Следует отметить, что для шляхты Великого княжества Литовского, вошедшей теперь в состав нового государства, из всех возможных тогда вариантов был выбран далеко не худший. Вместо слабеющей Литвы или набирающего силу, но деспотичного Московского государства, она стала теперь привилегированной частью общества относительно стабильного, сохраняющего гражданский мир и внутреннее единство Польско-Литовского государства. Шляхту привлекали в польской модели государственности гарантированные политические свободы и сословные привилегии, ограниченность королевской власти и относительная религиозная терпимость. В середине XVI века происходили кровавые религиозные противоборства в Англии, Германии и Франции, костры инквизиции в Испании и трагедия опричнины в России, и на этом фоне внутреннее положение в Польше было довольно спокойным и уравновешенным.

После Люблинской унии в Великом княжестве Литовском произошли кое-какие изменения в организации государственной жизни. В частности, найвышейший гетман Великого княжества стал теперь именоваться великим гетманом, а для судопроизводства по делам между шляхтичами в каждом повете были созданы суды гродский, земский и подкоморский. По новому административному устройству город Пинск был назначен поветовым городом Брестского воеводства.

20 ноября 1569 года в пинский земский суд был направлен и 23 ноября представлен “позов” (то есть вызов в суд) по какому-то делу Ивана Олехновича Домановича Дзиковицкого с Остапом, Грицем, Емельяном Перхоровичами, Харитоном Богдановичем, а также Левко и Иваном Калениковичами. Поскольку земский суд был поветовым шляхетским судом, который рассматривал уголовные и гражданские дела, а также выполнял функции нотариата, можно предположить, что речь шла об очередной формальной фиксации границ владений между представителями разных домов рода Дзиковицких.

Около этого времени Феодор Харитонович – сын Харитона Богдановича – женился и привёл на отцовский надел свою супругу. Две семьи стали жить под одной крышей и не за горами должны были пойти внуки.

В XVI веке на небольшой улочке в пинском предместье Каролин, ведущей начало от реки Пина, был построен огромный замок, первым хозяином которого являлся маршалок Великого княжества Литовского Ян Дольский. Именно отсюда пошло название и самой улицы – Замковая. Замок, построенный по французскому типу, стоял на земляном валу и имел форму удлинённого 4-угольника, размерами 75,6х37,8х45,2х75,6 метра, с бастионами по углам. Перед замком шёл 9-метровойширины ров с подъёмным мостом, по внешнему его краю – дополнительная оборонительная стена, а в ней – ворота. Бойницы и бастионы были сделаны из камня. Внутри вала шёл подземный ход высотой 2 метра и шириной 90 сантиметров, где имелись небольшие углубления для доступа воздуха и света. Из подземного перехода можно было попасть на бастионы. Въездные ворота замка фланкировались огнём из двух бастионов. Замок хорошо просматривался со стороны реки.

Отныне жизнь Великого княжества Литовского сильно изменилась. «Со времени соединения Литвы и Польши русское влияние в Литовском княжестве начало вытесняться польским, которое проникало туда различными путями. Одним из них служили сеймы, на которых решались общие дела обоих союзных государств: литовско-русские вельможи, встречаясь здесь с польскими панами, знакомились с их политическими понятиями и с порядками, господствовавшими в Польше. Общие и местные привилеи постепенно сравняли литовско-русское дворянство в правах и вольностях с польской шляхтой и сообщили ему значение господствующего сословия в княжестве с обширной властью над крестьянским населением, жившим на его землях, и с влиятельным участием в законодательстве, суде и управлении».39

После Люблинской унии в быт панов-рады и среднего шляхетства стали активно проникать польские обычаи и пристрастия. На столах всё чаще стали появляться сладости и всевозможные кондитерские изделия, по польскому примеру стали, взамен прежних напитков, подавать венгерское вино. Стало модным носить польские костюмы и говорить по-польски.

Одновременно начал меняться и национальный состав литовской шляхты. «С присоединением к Польше сюда потекло великое количество поляков, которые заполнили аппарат управления, различными способами понаполучали поместья и ополячили здешнюю жизнь. До 1569 года в землях сих полякам нельзя было ни получить должность, ни владеть поместьями. Князья и магнаты, которые перед тем имели очень большое значение и держали в своих руках всё управление, теперь были уравнены в правах с рядовой шляхтой, – хоть на деле, благодаря своему богатству, они и в дальнейшем высоко поднимались над ней, держа в своей службе иногда целые полчища беднейшей шляхты. И местная панская жизнь, даже на Волыни, в этом гнезде украинского панства, княжат и магнатов, действительно начинает быстро ополячиваться».16

После образования Речи Посполитой её магнаты сумели значительно увеличить свои владения на землях “украины” и Литвы. Группируя вокруг себя буйную шляхту, магнаты держали в страхе местное население, совершали набеги, или, как их называли, наезды, на города и сёла, подвергали их грабежу и разорению. В бывших украинных воеводствах Литвы, перешедших непосредственно к Польше, сильно ускорился процесс проникновения польских евреев. Основное население здесь было православное крестьянство, долго имевшее различные вольности и свободное от податей. Теперь же началась при содействии евреев интенсивная колонизация Украины польской шляхтой. При этом евреи, привлекаемые на Украину её естественными богатствами и польскими магнатами, заняли заметное место в здешней хозяйственной жизни. Служа интересам землевладельцев и правительства, евреи навлекли на себя ненависть населения. Евреи арендовали не только различные отрасли хозяйства панов, но также и православные церкви, налагая пошлины даже на крещение младенцев.

В 1569 году в Великом княжестве Литовском появились первые представители Ордена иезуитов, прибыв в Вильно по приглашению епископа Валериана Протасевича. Борьбу с протестантством иезуиты вели главным образом в интеллектуальной сфере деятельности – в образовании и воспитании молодёжи, а также при помощи здравоохранения. В том же году в Вильно была открыта двухклассная иезуитская школа. В 1570 году в столице Литвы иезуиты открыли коллегиум из пяти классов.

В 1570 году, когда ему было всего 13 лет, молодой воспитанник кальвинистов Лев Сапега стал студентом Лейпцигского университета, где затем в течение ряда лет изучал историю римского и церковного права, античную философию, прежде всего – труды Платона и Аристотеля, хроники средневековых историков, трактаты теологов-схоластов, после чего вернулся на родину.

Средневековые восточнорусские княжества были самостоятельными государствами, которые постоянно враждовали друг с другом. Дух свободы Новгорода московскому царю удалось сломить только в 1570 году. Чтобы предотвратить переход Новгорода под юрисдикцию Великого княжества Литовского, Иван Грозный уничтожил население города. В реке Волхов было утоплено 50 тысяч жителей. Вечевой колокол, как символ права новгородских граждан самим решать свои дела, был снят и подвергнут казни – у него вырвали язык. По “новгородскому делу” многих казнили и в Москве. Хранителя печати Ивана Висковатого подвесили вниз головой и отсекали от его тела куски, как от мясной туши. Казначея Никиту Фуникова попеременно обливали то кипятком, то ледяной водой, пока с него не слезла кожа, “как с угря”.

Году, примерно, в 1570 семья сына подарила Харитону Богдановичу первого внука Саву, затем появились Остап и Миколай. Вероятно, были и внучки. С этого времени разросшееся семейство Харитона Богдановича совершенно обеднело и почти не отличалось по уровню дохода от окружающих крестьян.

В 1570 году в имении гетмана Р. Ходкевича в Заблудове печатники П. Мстиславец и И. Феодорович издали Псалтырь, что было значительным событием в культурной жизни Литвы. Естественно, Лев Сапега после возвращения на родину не обошёл вниманием деятельность печатников, которая для того времени была, что ни говори, весьма редким ремеслом.

Последнее время жизни король Сигизмунд-Август провёл окружённый наложницами, которые его грабили, и колдуньями, которых он призывал для восстановления сил, потерянных от невоздержанности. Когда у него спрашивали, отчего он не займётся нужными для государства делами, то он отвечал: “Для этих соколов (так он называл женщин) ни за что взяться не могу”. Одна из его любовниц, 20-летняя Барбара Жизавка, в 1570 году родила 50-летнему королю дочь, тоже Барбару, которую он признал, а её матери подарил 20 000 дукатов.

Хотя теперь к войне Литвы против России официально присоединилась Польша, Иван Грозный также получил союзника, заключив мир с крымцами. Соглашение предусматривало, что хан Девлет-Гирей не будет совершать набегов на Московию, и потому царь распорядился снять с южной границы большую часть регулярных войск и направил их в Ливонию. Чтобы отвлечь Москву от Ливонии, правительство Сигизмунда II Августа не оставляло попыток рассорить своих противников. В 1571 году его старания увенчались успехом: крымский хан нарушил договор с Иваном Грозным, отрядами конницы прорвал ослабленную границу, обошёл заслоны, стоявшие вокруг Москвы и сжёг её. Нашествие Девлет-Гирея нанесло огромный ущерб Русскому государству. Сотни тысяч людей были либо убиты, либо уведёны в полон, множество городов и селений были разорены и опустошёны. В то же время, убедившись в неспособности опричного войска противостоять внешнему врагу, Иван Грозный ликвидировал саму опричнину и казнил её самых виднейших деятелей.

Однако это не слишком помогло Речи Посполитой. Несмотря на то, что Сигизмунд II Август, как и его отец, был весьма начитан и образован, всемерно поощрял развитие науки и искусств, нравы, царившие в государстве, не способствовали победам. Вот что об этом писал бежавший из России от Ивана IV Грозного на литовскую Волынь князь

А.М. Курбский: «Здешний король думает не о том, как бы воевать с неверными, а только о плясках, да о маскарадах; также и вельможи знают только пить, да есть сладко; пьяные они очень храбры: берут и Москву и Константинополь, и если бы даже на небо забился турок, то и оттуда готовы его снять. А когда лягут на постели между толстыми перинами, то едва к полудню проспятся, встанут чуть живы, с головною болью. Вельможи и княжата так робки [...] что, послышав варварское нахождение, забьются в претвёрдые города и, вооружившись, надев доспехи, сядут за стол за кубки и болтают со своими пьяными бабами; из ворот же городских ни на шаг. А если выступят в поход, то идут издалека за врагом и, походивши дня два или три, возвращаются домой, и что бедные жители успели спасти от татар в лесах, какое-нибудь имение или скот – всё поедят и последнее разграбят».

Военно-морской флот Речи Посполитой, о котором мечтал польский король, так и остался его мечтой. Не сумев его создать, Сигизмунд-Август нанял против царя Ивана IV немецких и фламандских корсаров. В свою очередь, московский государь пригласил к себе на службу знаменитого датчанина Керстен Роде.

*  *  *

В основе общества шляхетской Речи Посполитой находилась “структура малых соседств”. Общешляхетское объединение в Великом княжестве Литовском в XVI веке достигло степени осознания единства в рамках одного класса населения, одного сословия. «Этому способствовало такое специфическое выражение шляхетской общности, как “соседство”, которое усиливало значение родственных и родовых связей в сословной консолидации шляхты, а также делало семью важным элементом “структуры соседств”. Так формировался специфический государственно-политический строй Польского государства, называемый “шляхетской демократией”».48

Влияние гуманизма на духовную жизнь в Литве сказалось на увеличении интереса к естественным наукам, математике, астрономии. Распространялись философские произведения, в основном античных философов. Хоть и не непосредственно, оказывал влияние на развитие мысли Максим Грек, который погиб в Москве. Его письма распространял князь Андрей Курбский. Находясь в Миляновичах на Ковельщине, Курбский переводил произведения греческих авторов, писал философский трактат. Воспитанного в духе церковной “книжности”, его поразило состояние Православной Церкви, противостоящей польско-католической культуре, которую Курбский называл “польским варварством”. Он стал энергичным защитником Православной Церкви, вёл огромную переписку с представителями разных кругов общества – от князей Острожских до львовских мещан Сидляров, обмениваясь с ними литературными, церковными и научными новинками. В имении Курбского были созданы школа и типография.

На литовско-украинском пограничье двор князя Юрия Слуцкого, потомка киевского князя Олелька, был таким же культурным центром. Возможно, у Слуцкого также были школа и типография. Особо значительные произведения здесь также пересылали один другому, читали “всем собором”. Научные и литературные интересы объединяли магнатов с мещанами.

Из светских произведений, которые читали в Литве в XVI веке, можно упомянуть немного. Прежде всего – это знаменитая “Александрия” в нескольких редакциях, повесть про Трою, Бову-королевича. Единственной сатирой, которая сохранилась от XVI века, является “Промова каштеляна Мелешка”, в которой рисуется современный автору быт панства и придворных кругов.

Духовный мир шляхты был тесно связан с историей её, шляхты, происхождения. В качестве идеологии сословия была выдвинута теория “сарматизма”, то есть особого от всего остального населения Речи Посполитой происхождения шляхты от воинственного кочевого народа сарматов, покорившего когда-то местное население. Как следствие особо пристального внимания к своим корням, знание истории своих дальних и более близких предков было обязательным: оно давало главное обоснование добродетелей шляхтича, присущих ему от рождения. Причём, не имело значения, действительными или легендарными были деяния и образы предков. Многие роды возводили своё происхождение к античным героям, закрепляя это в гербах.

В Великом княжестве Литовском было введено уже принятое ранее в Польше деление чиновников или должностных лиц по степеням и занимаемым должностям, причём все чины были разделены на государственные, придворные и земские. Установилось высшее сословие двух степеней, в духе подражания Польше: 1) из католических священников и мирских сановников с общим названием “сенаторы”, из которых назначались воеводы, канцлеры, гетманы и другие высшие государственные должности; 2) из прочих лиц благородного происхождения с общим названием “шляхта”.

В Польше, а теперь и в Великом княжестве Литовском, шляхетское достоинство приобреталось только двумя способами: по праву рождения или пожалованием. Шляхтич по праву рождения, то есть потомственный, передавал свои права и состояние законной жене, независимо от того, из какого она была сословия, и законнорожденным детям и потомкам обоего пола. Пожалование шляхетства до правления короля Стефана Батория производилось королём, одновременно бывшим и великим князем, и подтверждалось выдаваемыми за его подписью привилеями.

В 1571 году иезуиты приняли активное участие в ликвидации последствий чумы в Вильно. Даже противники иезуитов признавали, что действовали они с полной самоотверженностью, тогда как многие духовные лица, включая церковных иерархов, покинули город, опасаясь заразы. События эти немало способствовали росту влияния и авторитета Ордена иезуитов в литовском обществе. При помощи друзей – ремесленников, писателей и переводчиков – в 1570-х годах печатник П. Мстиславец открыл свою типографию в Вильно, а И. Феодорович – во Львове, а затем в Остроге.

Продолжалась война Литвы с Московией, которая с моря вновь перешла на сушу. Обе стороны стали готовиться к генеральному сражению.

Проект создания реестрового казачества был выдвинут ещё в 1524 году, при правлении великого князя литовского и короля польского Сигизмунда I, который впервые поручил организовать казаков на государственную службу. Но из-за недостатка финансовых средств проект этот тогда не состоялся. Теперь, в преддверии большой схватки с Московией, хотя денег по-прежнему в казне было крайне мало, о проекте вспомнили вновь. Сигизмунд II Август 2 июня 1572 года подписал соответствующий универсал.

По приказу короля коронный гетман Ю. Язловецкий нанял для службы первых 300 казаков. Они давали присягу на верность королю и должны были, находясь в полной боевой готовности, отражать вторжения татар на территорию Речи Посполитой, участвовать в подавлении выступлений крестьян, восстававших против панов, и в походах на Москву и Крым.

Реестровые казаки, в отличие от остальных, считавшихся холопами, были приравнены к безгербовой шляхте (без политических прав). Реестровики именовали своего главу гетманом, на что, однако, до потери Малороссии не соглашалась польская корона, упорно именуя его официально “Старшим войска Запорожского”. Согласно универсалу, реестровые казаки освобождались от уплаты налогов, получили независимость от местной администрации и имели самоуправление со своим “казацким старшиной”. Первым назначенным старшиной был шляхтич Ян Бадовский. Им было определено право и на землевладение, первым землевладением был город Трахтемиров в Киевском воеводстве с монастырём и землями до Чигирина, который был своеобразной столицей реестровиков. Здесь размещались зимние квартиры, арсенал, госпиталь и приют для бессемейных инвалидов.

Реестровым казакам также были предоставлены клейноды – хоругвь, бунчук, булава и печать. Оплата за службу производилась деньгами и одеждой. Официально они стали называться Запорожским войском, в противовес Запорожской Сечи (Запорожскому низовому войску), для Польши юридически не существовавшей, так как Сечь располагалась до 1735 года на территории Крымского ханства автономной республикой. Таким образом, образовалось два казачьих центра: один в Запорожской Сечи, считавшейся очагом свободного казацкого движения, второй в Трахтемирове, базе реестровых казаков, ушедших на службу к польскому королю.

Но Сигизмунду-Августу так и не удалось увидеть результатов своей подготовки к войне. 7 июля 1572 года польский король простудился и скончался в тот же день. В эпоху Возрождения, когда для устранения противников часто использовался яд, смерть Сигизмунда-Августа многим казалось делом рук агентов московского царя.

 

*  *  *

 

После смерти последнего польского короля из династии Ягеллонов в королевской казне даже не нашлось денег, чтоб заплатить за похороны, не нашлось ни одной золотой цепи, ни одного кольца, которые должно было надеть на покойника. Но не только от характера короля Сигизмунда-Августа зависело внутреннее расстройство страны. Жажда покоя, изнеженность, роскошь овладели сенаторами. И эта жажда покоя, отвращение от войны оправдывались политическим расчётом – не давать посредством войны усиливаться королевской власти. Причём, во внимание не принималось даже положение Речи Посполитой, государства континентального, окружённого со всех сторон могущественными соседями.

После смерти Сигизмунда-Августа призрак Барбары Радзивилл поселился среди родовых камней Несвижского замка, получив имя “Чёрная Дама”. На глаза людям он показывался в чёрных одеждах в знак траура по несчастной любви. Обитатели замка Несвиж считали, что привидение Чёрной Дамы предупреждает хозяев-Радзивиллов, если им угрожает какая-нибудь опасность, война или болезнь.

Поскольку Сигизмунд II Август мужского потомства не оставил, в стране началось двухлетнее “бескоролевье” и феодальная анархия. Слабые попытки литовцев вернуться после смерти короля к вопросу о возвращении Великому княжеству Литовскому от Короны земель Волыни, Брацлавщины и Киевщины не увенчались успехом – не в последнюю очередь из-за позиции украинских магнатов, которые заботились прежде всего о своих сословных интересах.

В 1570-х годах, когда Иван Семёнович Доманович умер, род Домановичей Дзиковицких теряет своё значение в местной жизни и отступает на задний план. Старший сын Ивана Семёновича, носивший имя Каленик, ставший теперь формальным главой рода Дзиковицких, не только не смог обеспечить его влияние на Пинщине, но и сам оказался незаметен на фоне общественной жизни этого периода. Упадок влияния рода Домановичей Дзиковицких на жизнь Пинщины был обусловлен не только выдвижением других семейств, но и внутриклановыми причинами. Семейство Домановичей Дзиковицких уже достаточно разветвилось, на оставшееся после Сенько Домановича наследство претендовали дети, внуки, племянники, родные, двоюродные и троюродные братья, что вызывало трения и противоречия внутри рода. Древнее феодальное право, предполагавшее выделение отдельных владений каждому из сыновей, вступало в противоречие с интересами рода в целом. Возникали ссоры и споры о “неправильной распашке” родовых земель и вообще о границах земельных наделов наследников.

Несмотря на то, что во всех Домановичах Дзиковицких текла общая кровь, но, как это часто случается даже среди родных братьев, нравы у всех были разные. Одни легко воспламенялись, другие были более спокойными, одни шли к своей цели напролом, другие медлили. Во время охоты одни из Дзиковицких предпочитали выслеживать зверя, проводя целый день в засаде, другие загоняли его и убивали. Под стать главам разных семейств рода, разнились и нравы внутри этих семейств. Из-за отсутствия абсолютного авторитета у Каленика в качестве патриарха всего рода Домановичей Дзиковицких, в конце концов произошло его разделение на четыре отдельные ветви. Именно это позволило в будущем составителям генеалогических таблиц изобразить род Дзиковицких в виде четырёх родственных “домов”: дом Калениковичей, дом Перхоровичей, дом Харитоновичей и дом Костюковичей. Из этого видно, что два родных брата – Харитон и Костюк – явились родоначальниками двух из этих “домов”. Родоначальниками двух других явились их двоюродные братья – Каленик Иванович и Першко Васильевич. В определении о происхождении рода Дзиковицких от 1804 года так об этом и говорилось: «...свидетельствовали за привилегиями от Королей Польских и Великих Князей данными, с коих-то Каленика, Першка, Харитона и Константина, родоначальников Дзиковицких, когда многочисленное в четырёх сих домах разродилось потомство».57 Однако споры между представителями разных домов, изредка доходившие даже до стычек и избиений других, более дальних родственников, стали не столь уж и редкими. И при этом противники продолжали носить одну общую фамилию!

Судьба престола Речи Посполитой имела большие последствия для судьбы всей Речи Посполитой. В стране столкнулись интересы двух стремившихся к европейской гегемонии королевских домов: австрийских Габсбургов, предложивших в качестве кандидата на польский трон сына императора Священной Римской империи Максимилиана II Эрнста, и французской королевской династии Валуа, выдвинувших кандидатуру принца Генриха Анжуйского. Тогда в полной силе проявилось нерасположение литовских магнатов к полякам. Многие из литовских панов с целью отделить Литву от Польши хотели бы выбрать на престол Речи Посполитой московского царя Ивана Грозного или его сына. Этот вариант поддерживала не только литовская, но и часть польской шляхты, надеявшаяся таким избранием покончить с засильем магнатов. Об этом уже начал вести переговоры литовский писарь Гарабурда, но царь колебался.

В это время на ведущую роль в государстве выдвинулся белзский староста, владевший по наследству имением Замостье (Замосць), Ян Замойский герба Елита. Молодость свою Замойский провёл “не среди одного порохового дыма”, как он сам выразился, а в школах Франции и Италии, получив там утончённое классическое образование, которым он славился между современниками. Талантливый от природы Замойский скоро завоевал себе известность не только в своём отечестве, где за ним рано установилась репутация отличного администратора и юриста, но и в Западной Европе. В образованных европейских кругах Замойского считали врагом иезуитов и, следовательно, поборником свободы совести, называли его “новым Демосфеном, героем дел военных и мирных, жрецом Феба и Марса”. Падуанская академия избрала его своим ректором.

Популярность Замойского была необыкновенна: он своим красноречием на сеймах мог обворожить толпу шляхты, а своей бескорыстной справедливостью и неподкупной строгостью, в сочетании с разумной осторожностью, был идолом в глазах солдат. Мелкая шляхта смотрела на Замойского, как на истинного своего представителя, и ни один из магнатов не пользовался таким расположением шляхетства, как он. Во многом благодаря сплочению шляхты в 1572 году её сеймики стали собираться не по воеводствам, как было ранее, а по поветам, что усилило позиции на них именно мелкой шляхты.

В начале 1573 года был принят закон о так называемой “вольной элекции”, по которому шляхта получила официальное право выбирать короля польского и великого князя литовского, которым она пользовалась до последних дней Речи Посполитой. Этим самым был изменён государственный строй. «Шляхта, возглавляемая Яном Замойским, добилась права участия в выборах нового короля и выступила во время предвыборной борьбы как решающая политическая сила».2 Отныне поляки и литвины, при сохранении “должности” короля, перешли к почти республиканскому типу правления. Принцип шляхетской демократии, “можновладства”, выборности короля, положенный в основу новой польской государственности, подчёркивал значение человеческой личности. Каждый крупный шляхтич чувствовал себя политической персоной, не считаться с которой не может ни король, ни представители своей же сословной группы. Отсюда независимый характер поведения польского шляхтича, его самоуверенность и надменность.

Пока австрийский гонец Паули договаривался с Иваном IV об избрании своего кандидата на престол Речи Посполитой с целью её дальнейшего расчленения между Россией и Австрией, в воеводствах прошли выборные сеймики по избранию послов на выборный сейм. В мае 1573 года в Кракове сейм избрал королём Речи Посполитой французского принца Генриха Анжуйского из династии Валуа.

В 1573 году Иван Грозный женился пятым браком на Марии Долгорукой. Но на другой день, подозревая, что до него Мария уже была с кем-то, царь повелел посадить её в колымагу, запряжённую дикими лошадьми, и пустить в пруд, где несчастная и погибла. Как-то Иван Грозный, играя в шахматы со своим придворным прорицателем, вдруг спросил его, может ли тот предсказать его, царя, будущее. Прорицатель достал свой хрустальный шар, долго молча смотрел на него, а потом произнёс: «Вижу я, как умрёт от твоей руки твой старший сын. Вижу, как умрёшь ты сам и два демона унесут твою душу. Вижу, как рухнет всё, что ты создавал, и само государство окажется поверженным». Разгневанный таким ответом, Иван Грозный ударил прорицателя серебряным кубком в голову и убил его…

В июне 1573 года, ещё не зная об избрании нового польского короля, московский царь Иван Васильевич «обсуждал с посланником Империи возможность объединения России и Литвы. В Литве заговорили об избрании московита на опустевший трон. Склонялись к царевичу Фёдору, но и сам Иван Васильевич не исключался».9

Избранному королём Речи Посполитой французскому принцу Генриху Валуа, воспитанному при Дворе, где король пользовался огромной властью, польско-литовские магнаты и шляхта выдвинули ряд условий, известных как “Генриховы артикулы”. «Артикулы подтверждали принцип свободной элекции (избрания) королей. Король был обязан регулярно каждые два года созывать сейм. Без согласия сейма король не мог ни объявлять войну, ни заключать мир, ни созывать “посполитое рушение” (всеобщее феодальное ополчение). При короле состояла постоянная сенатская рада (совет). Отказ короля от исполнения своих обязательств освобождал феодалов от повиновения ему. В сейме решения могли приниматься лишь при наличии единогласия всей посольской избы, представлявшей шляхту. Любой депутат нижней палаты мог воспрепятствовать принятию решения, хотя бы за него голосовали все остальные депутаты».2 Это был так называемый принцип “либерум вето”, ставший впоследствии одной из причин крушения всего государства. Хотя Генрих отказался подписать эти “артикулы”, они всё же вошли в практику политической жизни Речи Посполитой. Также в 1573 году сейм принял закон, согласно которому даже самый захудалый шляхтич, убивший крестьянина, не являлся преступником и не подлежал наказанию. С этих пор во многих усадьбах магнатов не только в Литве, но и на отделённой от неё Украине стояли виселицы, символизировавшие полную власть панов над их подданными.

Об обстановке на границе с Московией, которая, обманувшись в своих планах в отношении польского престола, внимательно и заинтересованно следила за событиями в Речи Посполитой, регулярно с декабря 1573 года писал вестовые записки оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский. До самого сентября следующего года он направлял гонцов к панам-раде Великого княжества, к пану трокскому, воеводе виленскому и к королю.

18 февраля 1574 года был торжественно отпразднован въезд в Краков в качестве польского короля французского принца Генриха Валуа. Вместе с герцогом Анжуйским в Польшу приехал увязавшийся за ним придворный куртизан и поэт лёгкого нрава Филипп Депорт. Но правление нового короля в Речи Посполитой оказалось кратковременным. В этом же году должность пинского старосты занял выходец из местной шляхты Лаврин (Ваврынец) Война.

В XVI веке польский трон не был синекурой. Должность монарха была очень ответственной, а жизнь властителя – и тяжёлой, и рискованной. Соотечественники требовали от короля эффективного управления, но при этом он должен был считаться с настроениями подданных. К тому же во Франции неожиданно умер старший брат Генриха Валуа король Карл IX, при котором происходили затяжные гражданские войны и случилась известная под именем Варфоломеевской ночи резня протестантов-кальвинистов (гугенотов). Французский престол стал вакантным. Мать Генриха, вдовствующая французская королева Екатерина Медичи, вызвала сына из Кракова в Париж.

Насмотревшись на польские республиканские порядки и сравнив их с положением королей Франции, в июне 1574 года, пробыв на польском троне всего около четырёх месяцев, Генрих Валуа решил бежать из Польши. Как и королю, его придворному поэту Филиппу Депорту Польша не понравилась и, уезжая на родину, он написал стихотворение “Прощай, страна вечного прощания!”.

Ранним утром Генрих выехал из королевского замка Вавель на коне, подаренном ему паном Тенчинским, главным его доброжелателем и агитатором при польском дворе, и ускакал от своих недавно обретённых подданных в направлении Парижа.

«В погоню за любимым королём бросились паны сенаторы. Кричали, возмущались: “То не король, ему бы только вольту танцевать!”. Вольта – канкан шестнадцатого века. Крестьяне, люди грубые, отыгрались на королевском секретаре Пибраке. Тот поджидал Генриха в часовне, но беглый король в заполохе проскакал мимо. Пибрак бросился в лес, попал в болото. Крестьяне стали его гонять камнями, как подстреленную утку. Через пятнадцать часов референдарий Чарнковский воротился из неудачной погони и выручил секретаря.

В Польше восстановилось мутное бескоролевье. Литва всё больше утверждалась в своём враждебном отношении к полякам. Всплыли обиды унии. Генриху вновь назначили – вернуться к осени. Никто не верил в возвращение. Теперь из претендентов на престол остались Эрнест Австрийский и Иван Васильевич либо царевич Фёдор».9

Забегая вперёд, следует сказать, что, возможно, бегство Генриха Валуа из Польши избавило её от ещё больших неприятностей, поскольку этот явный вырожденец своим поведением на троне умудрился привести Францию на грань распада. Через год после занятия французского престола умерла любовница Генриха принцесса де Конде. Эта смерть его буквально подкосила. Король стал носить траурные чёрные одежды, отделанные маленькими черепами из серебра и слоновой кости, а затем участвовать в процессиях флагеллантов, сохранившихся со времён Чёрной смерти. К королю присоединились многие придворные и даже глава французской церкви кардинал Лотарингский. Бичевания последний избежал, но, прогулявшись босиком в промозглую рождественскую погоду, простудился и умер. Но главным развлечением трансвестита-короля Генриха и его фаворитов-миньонов был бисексуальный разврат, кутежи и потасовки с горожанами.

 

*  *  *

Печатник Иван Феодорович в 1574 году на львовской типографии издал Букварь – первый в Восточной Европе печатный учебник, изданный значительным по тем временам тиражом. Напечатанные в Литве книги расходились не только по Великому княжеству, но и в России, Болгарии, Сербии, Молдавии, где использовали славянский алфавит.

Учитывая, что сын германского императора также претендует на польский престол, Иван Грозный предложил снять свою кандидатуру с польского трона, но при этом отдать ему Литву, как “вотчину его матери Елены Глинской”. Новый элекционный сейм был назначен на 10 мая 1575 года в Стенжице. «Все понимали важность Стенжицы. Решалась судьба Польши и Литвы, избирался не просто король, а направление политики ближайших десятилетий во всей Восточной Европе. На выборы короля шляхта явилась с пушками. Не сразу договорились, где их оставить. Капризное беспокойство шляхты объяснялось ещё и тем, что никто не знал твёрдо, на ком остановить выбор: на цесаревиче Эрнесте или Иване Васильевиче. В Стенжице стало опасно жить. Шляхта носила кольчуги под жупанами.

Сейм развалился, как гнилое яблоко. Выборы короля были отложены на осень».9

«В Варшаве в ноябре 1575 года собрался сейм. К московскому гонцу Ельчанинову, давно уже прибывшему с приветствием от царя Генриху по случаю его избрания и собиравшемуся уже возвращаться домой, ночью тайно пришёл радный пан, жмудский староста, и стал просить, “чтобы Государь прислал к нам на Литву посланника своего доброго, и писал бы к нам грамоты порознь с жалованным словом: к воеводе Виленскому грамоту, другую ко мне, третью к пану Троцкому, четвёртую к маршалку Сиротке Радзивиллу [сыну князя Миколая Радзивилла Чёрного], пятую ко всему рыцарству...”. Царь понимал выгоды своего избрания, но гордость не позволяла пойти против своего царского достоинства: он считал польский королевский титул ниже своего царского. Поэтому он ограничился обещанием прислать больших послов, но принимал меры к избранию австрийского эрцгерцога Эрнста или его отца, Максимилиана II, надеясь за свою поддержку получить от него подтверждение на владение Ливонией...».31

Да к тому же и намерения московского царя шли вразрез с желаниями большинства магнатов и шляхты Речи Посполитой: Иван IV требовал, чтобы Польша и Литва навечно соединились с Русским государством и польский трон был признан наследственным в “династии Рюриковичей”. Кроме того, он требовал отказа Речи Посполитой от Ливонии и Киева, соглашаясь взамен вернуть Полоцк. Эти условия были отвергнуты польской знатью, так как магнаты опасались не только ослабления своих политических позиций в рамках русско-польско-литовского государства, но и повторения Грозным в Речи Посполитой его опыта борьбы с удельно-княжеской оппозицией. В 1575 году правительство Ивана Грозного продолжало вести тайные переговоры с императором Священной Римской империи Максимилианом II, стремясь обеспечить с его стороны поддержку своим планам расторжения Люблинской унии и расчленения Речи Посполитой.

Пока шли переговоры с Веной, турецкий султан потребовал от польского сейма снять кандидатуру Ивана IV на польский трон. Прибывший в Польшу посол султана Амурата предложил полякам для избрания 3 кандидатуры: сандомирского воеводу Яна Костку, шведского короля Юхана III или 42-летнего седмиградского (венгерского) воеводу Стефана Батория. Вопреки уверениям царя, в Москве интриговали не только против Батория, но и против эрцгерцога Эрнста.

В конце 1575 года австрийским дипломатам удалось договориться с польскими сенаторами о провозглашении польским королём императора Максимилиана II, но возмущённая шляхта, во главе которой стоял Ян Замойский, поддержала турецкого кандидата – воеводу Стефана Батория. Стефан Баторий, или, как его называли литвины, Степан Батура, происходил из старинной венгерской фамилии, сын воеводы, в юности он обучался в Падуанском университете в Италии, ректором которого в то время был польский вельможа Ян Замойский, с которым тогда, видимо, возникли у него дружеские отношения, скреплённые браком Замойского на сестре Батория – Гризельде. Своё требование султан подкрепил высылкой к границам Польши 100-тысячного войска. В Варшаве воцарилась паника.

В начале 1576 года шляхта на сейме провозгласила “королём” 54-летнюю Анну Ягеллонку с тем, чтобы выдать её за Стефана Батория, который сразу же дал согласие и на брак, и на корону. Он присягнул на верность полякам и пообещал привести из Венгрии своё войско и отвоевать у московского царя обратно всё то, что было захвачено русскими в Ливонии и Литве. В Польше оказалось два короля. У Максимилиана II было больше возможностей выиграть борьбу за престол, но надо было действовать решительно, чтобы оружием удержать права на новую корону. Однако германский император по своему душевному складу не был способен на такое решение, тянул время в переговорах, боясь войны с Турцией. Стефан же быстро двинулся с крупным отрядом к польской границе. В апреле он торжественно въехал в Краков, где ему подчинился примас, короновавший его. Затем было совершено бракосочетание с Анной Ягеллонкой. Иван IV остался крайне недоволен этим обстоятельством и писал Максимилиану II письма с предложением совместных вооружённых действий против Речи Посполитой. Однако германский император ни на что не мог решиться. Тем не менее в стране началась междоусобная борьба, которая не прекратилась даже и со смертью в октябре 1576 года Максимилиана II. Нового короля Батория признали Литва и Великая Польша. Пруссия подтвердила свои вассальные обязательства в Торне. Лишь Гданьск (Данциг) не признал короля и взбунтовался, “доверяя своим башням и рвам”. Несмотря на мужественную защиту горожан, Гданьск был взят, и Стефан Баторий стал после этого именоваться “паном польской Венеции”. В то самое время, когда в Речи Посполитой решался вопрос о замещении королевского престола, московиты в Ливонии овладели городами Перновом, Гельметом, Эрмесом, Руэном, Пуркелем, а в Эстляндии захватили Гапсаль с его округом.

«Останавливая свой выбор на мало кому известном Стефане Батории, поляки полагали, что он будет следовать их желаниям. Однако мало кто предполагал, насколько быстро он приберёт к рукам всю власть в королевстве. Проявляя непреклонную настойчивость и беспощадную жёсткость, Стефан Баторий немедленно приступил к самому ревностному занятию государственными делами. Когда взбунтовалась часть днепровских казаков, он приказал казнить их десятками и, как передавали, разрубать трупы на части. В Стефане Батории и его главном помощнике Яне Замойском царь Иван Грозный встретил противников, которые вскоре сумели не только лишить московского самодержца всех плодов прежних победоносных походов в Ливонию и Литву, но и поставили Россию в самое критическое положение.

Стефан Баторий говорил лишь по-венгерски и на латыни и вовсе не собирался изучать язык своих подданных. Со своей престарелой супругой Анной Ягеллонкой он считал достаточным вести все разговоры через переводчика. Будучи по натуре воином и страстным охотником, Стефан Баторий вёл простой для своего положения образ жизни. По словам Валишевского, “выражая сочувствие протестантизму в Семиградии, он был ярым католиком в Польше; он устроил так, что избирательному сейму его представлял арианец Бландрата. После же избрания в короли советниками его стали иезуиты”».31

8 июля 1576 года, по смерти православного пинского и туровского епископа Макария Евлашевского, в Варшаве была выдана королевская жалованная грамота на епископию протопопу Дмитровской церкви Пинского замка Кириллу Семёновичу Терлецкому. В результате длительного проникновения в Речь Посполитую идей реформации общество оказалось идеологически разнородным. «Ересь взяла такую силу, что когда Стефан Баторий вздумал было ограничить её распространение и стеснить реформатов, то раздался сильный протест, во главе которого стал заслуженный и маститый еретик Евстафий Волович, наивысший канцлер литовский... Если в Литовском княжестве так сильна была ересь среди католиков, то с неменьшею силою распространялась она среди православных Литвы и Волыни».61 В 1576 году московские войска вторглись в Речь Посполитую и даже захватили город Гродно. Отвоевать его смогли только с помощью войск князя-протестанта Юрия Радзивилла. После этого на весь период правления короля Стефана город Гродно стал его постоянной резиденцией.

Продолжая свою политику на подчинение Прибалтики, Иван Грозный в январе 1577 года направил под город Ревель армию в 50 тысяч человек. Неудачный исход осады этого города дал другое направление огромным силам, собранным в Эстляндии: царь лично направился на Ливонию, которой тогда управлял гетман Ходкевич. Московское войско захватило Мариенгаузен, Люцен, Режицу, Динабург, Крейцбург, Лаудон, Зесвеген, Берзон, Кальценау, Кокенгаузен, Шваненбург, Тирзен, Пебалгу, Эрлаа, Вольмар, Ронненбург, Трикатен, Смильтен и, наконец, Венден. Так что вся Лифляндия, за исключением округи города Риги, оказалась во власти московитов.

Как мы уже говорили, Стефан Баторий, вступая на престол, обещал вернуть Литве все земли, отвоёванные у неё ранее русскими царями, и собирался исполнить своё обещание. Но несмотря на свою жёсткую политику, Стефану Баторию долго ещё пришлось преодолевать многочисленные препятствия, чинимые ему его своевольными и не привыкшими к дисциплине подданными. Всё это требовало времени, да к тому же новый король и не торопил его, готовя армию к продолжительной войне и собирая для этого средства. О своих новых подданных Стефан Баторий говорил: «Несмотря на храбрость, поляки – народ суетный, упорства в них нет, труду предпочитают развлечения... Задору много [...] а для действий ни желания, ни сил недостаточно».48

Некоторое время Баторий был осторожен в политике. «В 1577 году, узнав о походе Ивана Грозного в польскую часть бывшей Ливонии, он ограничился лишь упрёком в его адрес в том, что московский царь, послав “опасную грамоту” для проезда в Москву “больших” польских послов с целью их участия в мирных переговорах, без объявления войны начал захватывать польские владения в Ливонии».31 Иван IV, не принимая всерьёз нового польского короля, высокомерно отвечал на это, в назидательном тоне советуя не вмешиваться Стефану Баторию в дела Ливонии. Подозревая короля Магнуса в желании передаться на сторону Речи Посполитой, царь сурово обошёлся с титулованным королём ливонским и взял с него новую присягу на верность.

“Большие” послы от Стефана Батория прибыли в Москву в январе 1578 года, но переговоры с ними зашли в тупик: в упоении от своих успехов в Ливонии царь потребовал для заключения мира, кроме Лифляндии, ещё Курляндию и Полоцк, а также Киев, Витебск и Канев. Послы обиделись, и 25 марта 1578 года была составлена перемирная грамота лишь на 3 года.

В начале 1578 года ливонский король Магнус, как только русская армия выступила из Ливонии обратно к Пскову, прервал всякие связи с царём и удалился с женой Марией Владимировной в курляндский город Пильтен. В феврале 1578 года на Варшавском сейме после обсуждения вопроса о том, с каким из неприятелей начинать военные действия – с Крымом или с Москвой, было решено воевать с последней. Между тем русские потерпели сильное поражение: 20-тысячная рать, осадившая Венден, захваченный врасплох немцами, была наголову разбита соединёнными силами шведов и поляков, успевших заключить союз против царя Ивана

Ян Замойский стал в 1578 году коронным канцлером Речи Посполитой. Одновременно он являлся предводителем шляхты, советником короля и одним из главных организаторов военных походов против Русского государства. В то же время он являлся и политическим противником Габсбургов. Чтобы как следует приготовиться к вторжению в русские пределы, Стефан Баторий затянул переговоры о мире почти на год, в течение которого московское войско потерпело ряд чувствительных поражений в Ливонии.

 Баторий оказался весьма деятельным правителем и очень хорошим полководцем. С 1578 года пожалование шляхетства по гражданской линии предоставлено было только Вальному (общему) сейму. Оно осуществлялось обнародованием фамилии и внесением её на основании постановления сейма в акты, входившие в собрание законов (Volumina Legum). Пожалование шляхетства по военной линии было предоставлено гетманам, но с последующим утверждением общим сеймом. При этом выдавались привилеи. Пожалованный шляхетским достоинством подданный Речи Посполитой назывался новым шляхтичем или скартабелем, а выданная ему грамота – нобилитацией, иностранец назывался индигеном, а выданная ему грамота – индигенатом.

Все должности в Речи Посполитой можно было разделить на четыре степени. Первую, высшую степень, занимали сановники, входившие в состав министерств, а также члены Сената. Вторую степень составляли государственные и придворные чины в столицах. Третьей степени соответствовали придворные звания в воеводствах. К четвёртой степени относились гродские и земские должности по судебной и полицейской части.

Занимать все перечисленные должности могли только: 1) древние родовые шляхтичи, заслуженные мужи и притом соотечественники или местные жители и 2) поместные владельцы, то есть имеющие вотчинное земское имение в пределах того воеводства, в котором они назначаются или избираются в служебную должность.

Несмотря на противодействие магнатов, которые вообще опасались продолжительных войн, дававших возможность королям усилить своё значение, Баторий получил средства на ведение войны и таким образом смог претворить свои планы в исполнение. Одни только литовские паны до самого конца войны с Иваном Грозным не могли избавиться от своей подозрительности к королю и нерасположения к полякам, что в особенности обнаружилось при сборах к третьему походу и во время псковской осады.

В 1578 году во Львове по решению польского сейма был казнён запорожский казак Иван Подкова – герой борьбы украинцев и молдаван против Турции. В том же году, чтобы увеличить свои военные силы, польский король завёл по венгерскому образцу так называемую “выбранецкую пехоту”. Предполагалось, что служить в ней будет держатель каждого двадцатого лана в королевских сёлах, местечках и городах. Полностью проект не был реализован и число выбранецких ланов достигло лишь пары тысяч. Однако при этом сплошь и рядом оказалось так, что на одном выбранецком лане сидело по нескольку семейств. Хотя выбранецкая пехота и появилась лишь на исходе XVI века, но была связана со старым институтом – шляхетским ополчением (посполитым рушением).

В сентябре 1578 года король Стефан Баторий издал указ под названием “Соглашение с низовцами”. Количество реестровых казаков увеличилось до 500 человек. «Но рост казацкого штата нисколько не убавлял заштатного казачества. Этих нелегальных казаков, в большинстве из крестьян, местные правители и паны старались воротить в “поспольство”, крестьянство, к покинутым их повинностям; но люди, уже отведавшие казацкой воли, упирались и считали себя вправе не слушаться, ибо то же правительство, которое загоняло их, как мужиков, под панское ярмо, во время войн обращалось к ним же за помощью и призывало их под знамёна не в списочном числе, а десятками тысяч. Такой двуличный образ действий правительства поселял в заштатных озлобление и приготовлял из них взрывчатую массу, легко разгоравшуюся в пожар, как скоро у неё являлся расторопный вожак. Между тем на нижнем Днепре свивалось казацкое гнездо, в котором украинское козацтво находило себе убежище и питомник, перерабатывавший его в открытые восстания. То было Запорожье».39

Кроме того, в армии Речи Посполитой появилась легковооружённая и щёгольски обмундированная кавалерия, получившая название улан. Уланские части, лёгкие, мобильные, быстрые, способные наносить сокрушающий удар молниеносным кавалерийским наскоком, вызвали восхищение военных специалистов того времени и вскоре получили распространение в армиях ведущих стран Европы.

От Стефана Батория евреи, жившие в Речи Посполитой, получили новые привилегии. В ряде польских городов было введено гетто, отчасти и для безопасности самих евреев, возбуждавших стойкую неприязнь к себе со стороны простого населения. Одновременно правительство Стефана Батория обратило внимание на сильно размножившихся в Польше в XVI веке цыган. В 1578 году были изданы специальные постановления, касавшиеся упорядочения правового статуса цыган в Речи Посполитой.

В том же 1578 году началось проведение в Речи Посполитой монетной реформы, закончившейся через два года. После денежной реформы Стефана Батория была создана практически единая польско-литовская монетная система. Польские и литовские монеты стали одинаковыми в отношении веса и качества, хотя внешние различия у них сохранялись.

Осадная русская артиллерия летом 1579 года прибыла в Псков. Отсюда вместе с большим войском во главе с царём её собирались перевезти к Колывани (Ревелю), безуспешная осада которой русскими слишком уж затянулась. В это время к находившемуся в Новгороде царю прибыли его послы Карпов и Головин, ездившие ранее к Баторию, и привезли известие о решении февральского 1578 года сейма о начале войны с Москвой. Почти сразу за ними прибыл гонец от  Стефана Батория, пославшего царю “взмётную грамоту” с объявлением войны. Вслед за этим король с сильным войском перешёл русскую границу. Лев Сапега, проявив незаурядный патриотизм, не только принял участие в этой войне, но и сформировал на собственные средства свою хоругвь. Многие советовали королю идти прямо на Псков, заняв который, он бы оседлал единственный путь из Москвы в Ливонию. Однако Баторий сначала пошёл к Полоцку, 16 лет назад захваченному Москвой и контролировавшему пути, шедшие из России в Литву и Ливонию и среднее течение Западной Двины.

У Стефана Батория было 40 тысяч конницы и 15 тысяч пехоты. При короле находился перебежавший к нему от русских датский полковник Георг Фаренсбах, поведавший о секретах русского командования. Папа Григорий XIII прислал королю в подарок драгоценный меч вместе с благословением на успешную борьбу с “врагами христианства”, как он тогда называл русских.

Стефан Баторий весьма искусно выбрал местом сбора своей армии небольшой город Свир, откуда он мог идти как на Полоцк, так и на Псков, что окончательно запутало Ивана IV относительно дальнейших намерений поляков. Царь полагал, что коли война идёт из-за Ливонии, то Баторий направится туда, и потому из 60 тысяч человек, которыми государь располагал в Ливонии, он значительную часть войска отправил за Двину, в Курляндию. Между тем Стефан Баторий из Свира быстро направился к Полоцку и в начале августа осадил его, не дав времени на дополнительное укрепление города, обнесённого лишь деревянной стеной.

В 1579 году один из богатейших и просвещённейших вельмож на Украине гетман князь К.К. Острожский помогал королю Стефану Баторию в его войне с Иваном Грозным. В XVI веке княжеской фамилии Острожских принадлежало 24 города, 10 местечек и более 100 сёл и деревень. В то время, как оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский опустошал Смоленскую землю, Острожский разорил землю Северскую до Стародуба и Почепа и подошёл к стенам Смоленска. Командуя собственной хоругвью и проявив личное мужество, наилучшим образом зарекомендовал себя в этой войне Лев Сапега.

«29 августа венгерские наёмники со смоляными факелами бросились к стенам [Полоцка] и подожгли их. Вскоре Полоцк был взят, большая часть его жителей погибла или сдалась в плен. Вслед за Полоцком был зажжён и взят Сокол, в котором немцы устроили настоящую резню, затем Красный, Нищардо и остальные 3 крепости, построенные русскими».31

Получив известие о потере Полоцка и Сокола, Иван Грозный отступил с главными силами внутрь страны и сделал попытку к мирным переговорам. 18 октября 1579 года Филону Кмите Чернобыльскому была выдана жалованная королевская грамота о возведении старосты в звание литовского сенатора с титулом воеводы смоленского.

В 1579 году римский папа Григорий XIII пожаловал иезуитскому коллегиуму в литовской столице Вильно статус академии, уравняв его в правах с Краковским университетом. Её первым ректором стал выдающийся гуманист своего времени, член ордена иезуитов литвин Пётр Скарга.

10 марта 1580 года король выдал жалованную грамоту Раине Войновой (вероятно, жене пинского старосты Лаврина Войны) о предоставлении ей в пожизненное управление православного девичьего монастыря св. Варвары в Пинске со всеми “отчинами, угодьями и доходами”.

 

*  *  *

 

В июне 1580 года Иван Грозный отправил к Стефану Баторию в качестве послов князя Сицкого и думного дворянина Романа Пивова с предложением заключить мир, но король теперь и не думал об этом. Он получил подмогу от брата из Трансильвании и набрал пехоту из крестьян королевских имений Речи Посполитой (драбов-выбранцов), которые лучше наёмных солдат годились для перенесения трудностей военного времени. Для русских положение дел было очень серьёзно: неизвестно было, откуда последует удар. Приходилось растягивать войско, посылая полки и к Новгороду, и к Пскову, и к Динабургу, и к Смоленску. Кроме того, необходимо было оберегать южную границу от татар и северную от шведов.

Король Стефан направился в Чашники – городок на реке Улле, где сходились дороги из Великих Лук и Смоленска. Одни советовали королю идти к Смоленску, другие к Пскову. Но король имел ввиду крепость Великие Луки, имевшую важное стратегическое значение. Владея этим городом, можно было одной армией удерживать неприятеля от покушений со стороны Пскова на Ливонию, и со стороны Смоленска на Литву. Для русских же Великие Луки служили опорным пунктом, откуда обыкновенно рассылались отряды для военных действий с немцами и поляками.

В Чашниках король провёл смотр армии. Войска получили приказание переходить на другой берег Уллы по узкому мосту, а король занял место у самого входа на мост, так что ни один солдат не мог ускользнуть от его взгляда опытного воина. Сперва проходила конница, отличившаяся ранее под Гданьском и Полоцком. Всадники, кони, вооружение были безукоризненны. Затем следовали новосозданные выбранецкие войска, между которыми шёл целый отряд пеших и кавалерии, выставленный на собственные средства Яна Замойского.

В коннице можно было различить роты тяжёлой кавалерии – гусаров, закованных с ног до головы в железо, и легковооружённых конников, которых называли казаками. Пехота состояла большей частью из присланных королевским братом венгерцев, которые получали большое жалованье и были вверены под команду Фоме Дрогоевскому, близкому родственнику Замойского. Венгерцы отличались убранством, одеждой и оружием от других солдат, ибо из уважения к канцлеру Замойскому, потерявшему незадолго перед этим жену Христину Радзивиллову и единственную от неё дочь, всё у них было тёмного траурного цвета.

Немецкими стрелками командовал датский полковник Георг Фаренсбах. Тот самый, который находился прежде в русской службе и затем перешёл на сторону Батория.

Из Чашников король направился к Витебску, а Замойский после невероятных трудностей пробрался через леса и болота к Велижу, важной русской крепости на Двине. Взятие этого города-крепости подробно описано в “Дневнике второго похода Стефана Батория на Россию”, который вёл староста ковальский и бродницкий пан Лука Дзялынский. В нём писалось следующее.

«1 августа. Согласно сделанному распоряжению мы ожидали прибытия самого гетмана. Он приехал за час до полудня и, приказав подать лошадь, сейчас же отправился осматривать дорогу и узнать насчёт переправы. Осмотрев последнюю, он приказал как можно поспешнее прокладывать дорогу, наводить мосты и затем ожидать его распоряжений. В этот день у меня были на обеде пан Влодек, пан Оржеховский, Ланцкоронский и пан Рембовский. После обеда, потребовав меня к себе, гетман приказал мне вечером с передовым отрядом немедленно выступить в поход и ожидать его на условленном месте. Затем он прислал мне с своим слугою для объявления войскам универсал следующего содержания:

“Я, Ян Замойский и прочее, приказываю, чтобы завтра во время похода от объявления пароля до самого прибытия к крепости никто не смел ни стрелять из ружья, ни бить в литавры, ни трубить, ни кричать, ни звать кого-либо под опасением быть посаженным на кол. Завтра на походе от места ночлега до прибытия к крепости и под самою крепостью наблюдать тишину тоже под угрозою смертной казни, ибо необходимо, чтобы мы как можно тише подступили к крепости. На этом и на другом ночлеге не будет сигналов ни для вставанья, ни для седлания, ни для посадки на лошадей: вместо этого для вставанья я велю зажечь над своим шатром один факел, для седлания – два и, чтобы садиться на лошадей, если будет ещё темно, три, а если будет светло, велю выставить красный флаг на древке. Об этом нужно сообщить всем пахолкам с тем, чтобы они знали сигналы. Возы должны двигаться не иначе, как в установленном порядке и, в случае приказа, немедленно останавливаться так, как будет каждому назначено, причем друг другу уступать и не ссориться”.

2 августа. Встав с рассветом, мы выступили в поход и, пройдя 4 мили, расположились у села Студяны (Studziany); в тот же день у нас была большая работа: прокладывали дорогу, которая оказалась почти непроходимою. Однако, помогая друг другу, мы настолько ее поправили, что войска прошли благополучно.

В этот день гетман приказал быть наготове, двинуться, лишь только затрубят, вследствие чего всю ночь мы держали лошадей осёдланными и сами не спали.

3 августа. Уже довольно поздно затрубили у гетмана, давая сигнал седлать лошадей; гетман собрал всех нас у себя и объявил, чтобы после второго сигнала мы садились на коней, причем позволил взять с собою только по одной телеге, а продовольствия на одну ночь, остальной же обоз должен подойти только завтра. Затем опубликованы артикулы. После объявления артикул гетман приказал нам подкрепиться пищею и снаряжаться в поход как можно поспешнее. Когда мы уже садились на лошадей, витебский казак Никита, подкравшись к крепости с той стороны Двины, захватил боярина, ехавшего из города в свою деревню. Пленный приведён к гетману, который велел его пытать. С пытки пленный показал, что в крепости ещё не знают о нашем приближении, хотя уверены, что мы придём, но не знают, что сегодня. После этого дан был сигнал садиться. Гетман, оставив свою конницу, поручил мне роты, названные ниже, а также и почти всю свою пехоту, сам же с несколькими только пахолками пошёл со своим полком. Шли мы в таком порядке: впереди Свержевский и Демко с казаками, потом 1200 человек пехоты, князь Рожинский, рейтары Фаренсбаха, потом гетман. За ним значительный отряд молодых дворян, которые имели только по одному служителю. Затем мой отряд с ротою Конецпольского, в арьергарде рота Уровецкого. Я сам ехал впереди с казаками, имея при себе три запасные лошади. При мне находились: сын холмского воеводы Ласота, Хельмицкий, Лукомский, Гарниш и человек с пятнадцать конных стрелков и пахолков. Выехав в поле, мы нашли десятка полтора конных венгерцев и королевской пехоты человек 500. На этом месте гетман устроил совещание, слезли с лошадей, и у всех спрашивали, что делать: пустить ли конницу на схватку с неприятелем, или сделать врасплох нападение на крепость. Одни, вместе с венгерцами, советовали не давать знать о себе, а выжидать ночи, когда и сделать нападение на крепость с огнём и приметом. Другие предлагали атаковать тотчас, пользуясь тем, что нашего присутствия и не подозревают. Они говорили, что если разом с нескольких сторон сделать приступ, то русские, растерявшись, не будут знать, с которой стороны защищаться. Pro finali гетман решил так: во имя Божие послать одних с топорами на берег Двины за хворостом, которого нельзя иначе так скоро приготовить, а со стороны Двины крепость наиболее слаба. Других отправить прямо к посаду, где мост и ворота, чтобы воспользоваться тем, когда народ побежит спасаться в крепость, тогда на его плечах можно будет ворваться в укрепление. Между тем отправить несколько всадников под крепость вызывать неприятеля на схватку, а с четвёртой стороны должно показаться войско, так что, когда осаждённые обратятся на наездников, войско, и в особенности пехота, пойдёт на приступ. После этого мы сели на лошадей, а гетман поехал отдавать приказание пехотным капитанам готовиться к приступу. Между тем русские, заметивши нас, выстрелили из одного орудия и затем подожгли посад. Когда с нашей стороны увидели, что нельзя идти по назначенной прежде диспозиции, пехота с криком бросилась под крепость, а за нею и конница. Пехота побежала по направлению к мосту, а из конницы одни бросились в горевший посад, а другие гарцевали, вызывая неприятеля из крепости. Так как мы все были заняты гарцеваньем, гетман, опасаясь, чтобы русские не сделали вылазки, причём нашим, смешавшимся во время гарцев, трудно было бы дать подкрепление, приказал мне съехать с гарца, выстроить роты Конецпольского и Уровецкого и быть наготове для резерва, что я и исполнил. В это время четверо пеших солдат притаились за палисадом вблизи самой крепости и стреляли в замок. Фаренсбах с рейтарами атаковал крепостной мост. Тут один русский выстрелил в лошадь его рейтара и, когда лошадь упала, хотел уже захватить его в плен, но тот, поспешно поднявшись с земли, застрелил русского из мушкета. Между тем из крепости шла частая и сильная пальба, но, благодаря Богу, никому не повредила. В это время бросились вперёд пятеро из наших пехотинцев и залегли под самым деревянным палисадом. Около сумерек гетман приказал нам становиться на разных местах, но всё-таки так, чтобы образовать потом лагерь. Наш отряд находился под сильным огнём из крепости, ибо нам пришлось идти в голове колонны. Впрочем, по милости Божьей, никому не причинило вреда, кроме того только, что под товарищем из роты пана Ланцкоронского убило лошадь, а у пана Влодка прострелили в двух местах знамя. Венгерская конница и пан Уровецкий с ротою расположились над Двиною по другую сторону крепости, где сгорел посад. Теперь только мы стали на неприятельской земле, так как от Велижа до границы королевства всего три московских версты, что составляет несколько более нашей полмили. От ночлега мы отошли на две мили. Ночью наши стали насыпать батареи, хотя с этой стороны замок сильно укреплён.

4 августа. В полдень этого числа начали ставить лагерь, чем занимался Рембовский. Когда это было сделано, гетман приказал бить в литавры для сбора ротмистров. Он сделал им наставление, какие принимать меры предосторожности. Велел, чтобы они держали на коновязи всех лошадей, как верховых, так и обозных, наполовину осёдланными, так как, по показанию пленных, должны прибыть 20 000 русских на подмогу крепости. Запрещено ездить на фуражировку. В этот день гетман послал к осаждённым письмо, чтобы сдавались добровольно, обещая покровительство тем, которые пожелают остаться под властью короля, а которые захотят уйти, тех отпустить на свободу. Письмо отвозил к осаждённым Шляхта, витебский казак. На требование ответа они сказали, что письмо гетмана должны сперва послать к великому князю, а затем как князь прикажет, так они и сделают. В этот день черный отряд венгерцев начал копать шанцы.

5 августа. Гетман ездил осматривать, как легче добыть крепость и где поставить батареи. Его сопровождало много знающих своё дело людей. В этот день прибыла тысяча королевской пехоты, принявшая участие в устройстве шанцев, а под вечер вытащили на берег орудия, которые были привезены Двиною на стругах: гайдуки втащили их на себе в окопы. В этот же день 500 казаков окопались за Двиною. Им дали одну тележку змеевиков (кулеврин), а другую с мушкетами и они открыли стрельбу по крепости. В этот день гетман послал Бурне, венгерскому гетману, 400 талеров выдать тому венгерцу, который подожжёт стены крепости, и польским пешим ротмистрам объявил, что тому из пехотинцев, который зажжёт крепость, он обещает выпросить у короля двенадцать сох земли.

6 августа. Лишь только рассвело, как открыли огонь по крепости с венгерских батарей, находившихся под начальством Борнемиссы: у него были два орудия (для разбивания валов, dwa burzace dziaka) и одно осадное – картаун. Утром русские вступили с нашими в переговоры, которые вел Дрогоевский, староста пржемысльский, и пан Клочевский, каштелян завихойский, но так как и во время переговоров из крепости продолжали стрелять, то наши тоже не оставались в долгу, и из этих переговоров ничего не вышло. В десятом часу открыли огонь с польских батарей, где начальником был Уровецкий, имевший у себя два орудия, из которых одно было – картаун и немало мушкетов (ручных пищалей). Вскоре после этого начали пальбу также и из третьих окопов, где распоряжался Трембицкий, у которого были пищали, картауны и немало мушкетов. Почти в десять часов русские возобновили переговоры, прося дать им сроку два часа, чтобы с нашей стороны на это время прекратили огонь, а они, посоветовавшись между собою, решат – сдаваться или нет. Гетман изъявил на это согласие и через того же казака Шляхту послал осаждённым карманные часы, чтобы они по истечении двух часов объявили своё решение. Когда прошли два часа, осаждённые отослали Шляхту назад с ответом, что сегодня никак не могут сговориться друг с другом и просят перемирия до завтра. Шляхта нашёл гетмана спящим, и его только в час разбудили. Проснувшись, он приказал опять открыть огонь, так как было очевидно, что осаждённые хотят только выиграть время.

Приехал вестовой от Борнемиссы с известием, что русские снова просят начать переговоры. Гетман тотчас послал Пржиемского и Завиховского, которые, однако, ничего больше не добились, как перемирия до утра. Тогда гетман без всяких рассуждений велел продолжать канонаду. В три часа пополудни начали стрелять калёными ядрами, от которых крепость уже три раза загоралась, но русские, мужественно защищаясь, успевали гасить огонь. Затем с батарей пана Уровецкого стали стрелять такими же ядрами и зажгли одну башню, которая не горела пламенем, а только тлела, так что осаждённые не могли потушить её. После солнечного заката выстрелами из окопов Уровецкого зажгли мост. Наши, видя, что начало удачно, в числе приблизительно 50 человек бросились к укреплениям с факелами и другими зажигательными снарядами. Увидев это, русские стали просить, ради самого Бога, не жечь крепости, обещаясь сдаться. Когда об этом доложили гетману, он велел прекратить стрельбу и послал к осаждённым пана Завиховского спросить: сдаются они или нет. Те, которые решили уже сдаться, просили только о том, чтобы их с жёнами и детьми оставили в живых. Когда Завиховский обещал им это, они изъявили готовность тотчас сдаться. После этого гетман для верности отдал приказание, чтобы сам воевода с частью знатнейших дворян вышел из крепости и явился в лагерь. Ровно в 3 часа ночи все ротмистры и всё товарищество собрались в палатке гетмана в качестве его свиты. Вокруг палатки горело много литых свечей. Когда явились русские, то все они стали кланяться гетману и целовать ему руки. Затем староста пржемысльский сказал гетману: “Так как воля и приказание ваши были таковы, чтобы мы ехали к русским для переговоров, то мы исполнили это и привели сюда тех, которые сдались на милость и немилость его королевского величества, но мы обещали им, что вы соизволите ходатайствовать за них перед его величеством королем, чтобы он даровал им самим, их жёнам и детям жизнь, и если они останутся здесь, тогда его королевское величество примет их под свое покровительство, и кто захочет из них, тому можно будет перейти к великому князю”.

Канцлер, обратившись к русским, сказал: “Удивляюсь, что вы презрели милость, которую я объявил вам от имени его величества короля моего государя. Вы не хотели сдаться на моих условиях, как ни выгодны они были для вас. Несмотря на это, я, благодаря Господа Бога за дарованную мне победу, обнадёживаю вас, что буду ходатайствовать перед его величеством королём о даровании вам жизни и об оказании вам милости”. После этого приказано было отвести их в палатку и приставить стражу.

7 августа. Рано утром по барабанному бою собрались ротмистры, которые прежде всего через пана Дрогоевского, старосту пржемысльского, поздравили гетмана с победой и взятием крепости. Гетман благодарил, заявляя каждому в отдельности, что его особенное желание – свидетельствовать перед королём о нашем мужестве и старании. Потом гетман объявил, что, выбрав доверенных лиц как из поляков и венгров, так и из немцев, он отправил их принять крепость и сделать опись всему, что там будет найдено. Он намерен поступить таким образом: пушки, порох, снаряды принадлежат его королевскому величеству, церковная утварь пойдёт на костёл, который будет здесь выстроен. Другие вещи, которые найдут там, будут розданы пехоте. Если же в чём окажется изобилие, что будет видно из списка, тогда получит и конница. К этому он прибавил, что нужно выбрать из своей среды и послать известных лиц, которые дали бы королю отчёт обо всем, что происходило при осаде и взятии этой крепости. Затем отвели бы знатнейших русских и от имени всех просили бы короля даровать им жизнь. Кроме того, доложили о нашем общем мужестве при взятии этой крепости. Все согласились на это и выбрали из своей среды пана  надворного подчашего, пана Струся из конных ротмистров, из пеших пана Серного, из венгров Петра Кендия, а из немцев Кетлера, племянника курляндского герцога. Затем все просили за Хробского, чтобы гетман даровал ему жизнь и освободил его из оков. Его выпустили sub ea conditione, что он, если где встретится какая крепость, пойдёт впереди всех на штурм, а до того времени будет считаться отпущенным на честное слово.

После этого была обедня; пели Те Deum laudamus. Депутаты отправились принимать замок: всех людей, которые находились в крепости, на барках спустили вниз по Двине, потом их высадили на расстоянии пяти или шести сот шагов от замка, окружив валом, а Выбрановскому с двумя стами пеших приказано стеречь их.

20 августа. В этот день получено известие, что королю сдался замок Усвят. В него не стреляли и не копали шанцев, потому что как только осаждённые увидели всё наше войско, то сообразили, что сопротивление бесполезно и тотчас сдались на предложенных им условиях. Впрочем, несколько важных людей с литовской стороны были убиты. Чернь и всех других людей, которые не хотели остаться, король отпустил; воевода с первыми боярами, присягнув, остался при короле. Этот замок сдался 16 августа».221

Везде в этой местности войска встречали непроходимые завалы в чащах лесов, которыми русские рассчитывали затруднить подступ к своим границам. «Великий князь, – говорилось в “Дневнике последнего похода Стефана Батория на Россию”, – хотел загородиться от нас этими лесами, но мы порядком порасчистили их».217

«21 августа. Находясь на расстоянии только 8 миль от Великих Лук, мы сошли с большой дороги влево, оставляя самую дорогу королю, так как он приказал гетману соединиться с ним ещё перед Великими Луками. Там же гетманом получено известие, что идет 30 000 русских, чтобы вступить с нами в битву.

22 августа. Рано, с рассветом, мы дошли до селения Любая, пройдя 3 мили. В этот день казак Викентий взял в плен важного татарина, имевшего под своею командою 300 лошадей. Захватил он его следующим образом: татары заметили казаков, а казаки татар. Казаки, видя, что силы не ровны, стали поспешно отступать к лесу; когда они были уже почти у опушки леса, татары гикнули на них, после чего и начали стрелять из мушкетов. Лошадь этого татарина, испугавшись пальбы, понесла и сбросила его с себя, а казаки подбежали к нему и, несмотря на сопротивление, ранивши его, схватили и отнесли к гетману. В этой стычке никто из наших и из татар не погиб, только этот их начальник попал в плен. С пытки он, между прочим, показал, что великий князь не велел татарам ни сидеть в засадах, ни вступать в битву, но поручил им всюду отступать перед королем, а между тем всячески тревожить его войско. Пленный прибавил также, что царь не прочь принять сражение, но сперва хочет ослабить наше войско. В этот день пришло известие, что литовцы намерены прежде всех сделать набег на Великие Луки. Гетман очень боялся, чтобы литовцы его не опередили и потому он поспешил отправить к королю письмо с жалобой на своё несчастие и просил позволить ему самому сделать нападение, а он interea temporis хочет, бросив тяжести, идти днём и ночью, чтобы литовцы его не опередили.

25 августа. Около полуночи мы выступили и остановились в поле среди кустарников. В этот же день мы заняли место невдалеке от литовского лагеря по правую руку. Король также остановился за ними на расстоянии мили. Сегодня получено известие, что московские послы едут к королю; приказано ехать им навстречу и провести их так, чтобы показать им все войска, следовавшие за королём вместе с артиллерией, а именно: отряды Сенявского, каштеляна каменецкого, польного гетмана и пана Фирлея, каштеляна люблинского. В этот же самый день русские сами сожгли дотла весь посад у Великих Лук, оставивши только крепость. Этот пожар мы хорошо видели, потому что находились от Великих Лук всего в двух милях. В этот же день король в сопровождении только 20 человек ездил на рекогносцировку крепости и был так близко от неё, что в него могли бы попасть из короткого ружья, но выстрелов не было. В это время один пахолок из роты пана Минского, поляк небольшого роста, вскочив на лошадь, так сильно пустил копьём в мостовые ворота крепости, что железо осталось в дереве. Король не похвалил его за это, говоря, что подъезжать к крепости, когда никто из неё не показывается, не есть дело настоящего воина, что тот для него настоящий солдат, который идёт на врага один на один и под выстрелами возьмёт его в плен; вот тут-то и можно узнать мужество, потому что человек подвергается двойной опасности – огню из крепости и борьбе с тем, кого он захочет захватить.

26 августа. В этот день мы сделали роздых в ожидании обоза и для того, чтобы дать время стянуться войскам. Гетману же король велел отправляться к крепости, объехать её и осмотреть, откуда всего удобнее вести осаду. Сам гетман ехал за мной, подчаший Зебжидовский с сотней всадников шёл за гетманом в резерве на случай, если бы дошло до схватки. Гайдуки шли по правой стороне гетмана, a пешие казаки и Бирута с 30 людьми – по левой. В таком порядке мы шли целых 2 мили, пока не увидели крепости; тогда гетман послал Уровецкого, Розражевского и Вайера поискать где-нибудь брода через реку Ловать, чтобы переехать на ту сторону и оттуда осмотреть укрепление, и дал им с собою 20 всадников. Они никак не могли найти броду и искали его так долго, что гетману надоело ждать, пока его уведомят, и он пошёл за ними по той дороге, по которой они вели лошадей, но попал в такие болота, что трудно рассказать и, промокши, должен был вернуться по другой, торопецкой дороге. Между тем посланные вперёд нашли брод и перебрались через реку. Заметив их, русские выехали на встречу на 300 лошадях, довольно хорошо вооружённые. Увидев это, наши переправились обратно и через Лукомского известили гетмана, что брод найден. Когда Лукомский с этою вестью ехал к гетману, то, желая быть впереди других, попал в болото с выступившей водой. Полагая, что это брод, он пустился смело вперёд, но лошадь под ним вследствие глубины пошла вплавь. Видя, что уже поздно поворачивать, он опустил поводья и плывя таким образом попал на троих из роты Дымки, которые стояли на карауле у этого болота. Заметив его и полагая, что это русский, они схватились за луки, а он, приняв их за татар, хотел выстрелить из мушкета. Те, прицелившись в него, начали кричать, спрашивая кто он. Дав ответ и узнав своих, Лукомский выехал благополучно, хотя и натерпелся немало страху. После этого он явился к гетману и доложил ему насчёт брода. Тогда гетман тотчас двинулся в путь и поехал к крепости осматривать её с другой стороны. Заметив его, русские спустились с крепости и стали подкрадываться к нему. Это увидел Фаренсбах со своими рейтарами и кинулся на русских, но те, лишь только рейтары начали стрелять, отступили к замку, потеряв одного убитым. Между тем гетман переправился через реку вброд, поставив роты в некотором отдалении от места схватки; охотникам он позволил подъехать к замку на гарц, а сам, пока мы гарцевали, с некоторыми подъехал близко к замку, высматривая место для копания шанцев. Выехать к нам на стычку никто не осмеливался, только часто стреляли по нам, больше всего из пищалей. Перед мной самим со время гарца на локоть от меня слуге Дымке прострелили бедро, и в меня чуть не угодила пуля. У товарища пана подчашего Зебжидовского ядром убило лошадь. Затем, нагарцовавшись, переправились через реку с другой стороны крепости, и объехав её почти вокруг, направились обратно к своему лагерю. В этот день Борнемисса, любимец короля, с несколькими десятками конных венгров подъехал к замку и, отделившись как-то от своих, наехал на русских. Заметив их, он поскакал назад, а те за ним. Вдруг его лошадь начала приставать, он успел соскочить с лошади и побежал, но неприятель был уже так близко, что сорвал с него меховую накидку. К счастью, подоспели другие венгры, которые и дали ему лошадь. Русским так и не удалось его настичь.

27 августа. За два часа до рассвета я выступил с своим отрядом и шёл к замку по линии первой стражи, а приблизившись к полю, откуда видна была крепость, остановился и расставил людей так, чтобы они в боевом порядке подходили к крепости. Перед самым полуднем пришло литовское войско и, когда оно заняло поле, то литовские гетманы разместили его тремя большими колоннами с несколькими вспомогательными отрядами, по сторонам поставив пехоту отдельно. К вечеру король с войсками подошёл к крепости с другой стороны и велел выстроить конницу полумесяцем: левым крылом командовал Ян Зборовский, правым воевода брацлавский; за этим отрядом помещены были еще три больших резерва, а венгерская пехота шла в боевом порядке в одной колонне. Таким образом пехота шла по левую руку от крепости, конница по правую, а между пехотой и конницей ехал сам король; с ним несколько сот человек, все богато вооружённые, имея за собой по одному пажу. Короля окружали спешившиеся кавалеристы с секирами, за королём шли три красиво одетые пажа, за ними вели 12 заводных лошадей, почти по-королевски убранных. Затем с третьей стороны подошёл и канцлер со своим корпусом и выстроил его в несколько полков. Потом все войска остановились в виду крепости, а король делал им смотр; после этого войска пошли к своему лагерю с барабанным боем и музыкою. Было на что посмотреть, ибо каждая часть войска была выстроена по-своему и казалась очень красивой, так что русские могли хорошо всё видеть. Королевский отряд расположился поодаль от крепости. Литва остановилась при короле»

Военные неудачи побудили московского царя искать посредничества папы римского, который своим влиянием мог побудить Речь Посполитую согласиться на мир. С этой целью 28 августа от царя в Рим отправился Истома Шевригин в сопровождении Феодора Поплера. Русскому послу было поручено предложить папе Григорию XIII план объединения всех христианских государей против неверных, чем подавалась папе надежда позволить в России католическую пропаганду. Кроме того, посол мог обещать право свободного проезда через Россию в Персию для итальянских купцов, что для римского двора было весьма важно, так как с купцами обыкновенно отправлялись католические миссионеры.

«29 августа. В тот же день литовцы привели к королю 10 русских пленных боярских детей и донесли, что их разбито 2 000 в шести милях от лагеря. Полагали, что на поле битвы осталось более 300 трупов; в реке Ловати потонуло их тоже немало. Из наших один был убит, а 20 ранено. Эти русские подошли к нашему войску для разведок. Их было 2 000, а наших только 214.

30 августа. Перед полднем русские делали вылазку в окопы, которые охранял хорунжий пана Замойского с 200 пехоты, получавший жалованье от канцлера. При виде неприятеля он бежал со всеми своими воинами, а русские, овладев знаменем, захватили двух гайдуков, двух ранили и ушли назад без потери. Они могли бы захватить и более пленных, но тут подоспел другой отряд пехоты, так что они отступили под крепостные выстрелы и наши ничего не могли им сделать. Гетман приказал арестовать начальника и заковать его, а пехоту вывел из окопов и поместил туда другой отряд.

31 августа. Прошлой ночью в три часа убит из мушкета Клочевский, каштелян завиховский, староста малогоский, находившийся в окопах. Напоминая гайдукам, чтобы старательнее работали, он успел сказать только несколько слов и умер, простреленный в бедро. В этот же день окончили делать окопы и приготовили их совершенно, плели туры и насыпали их землёй, доставили 18 осадных орудий в лагерь канцлера, а потом вечером отвезли их в окопы.

1 сентября. В этот день с рассветом открыли огонь из орудий, как с венгерских, так и с польских батарей; гетман велел объявить, что тот, кто возьмётся зажечь крепость, пусть запишется у гетмана. Если зажжёт замок иностранец, то ему гетман обещал дать 400 талеров, если же поляк и притом шляхтич, то будет щедро одарён; если же не шляхтич, то обещаны ему шляхетство и ценные подарки.

В этот же день гетман, собрав ротмистров, сообщил им, что через лазутчиков он получил известие, что к осаждённым идёт помощь. Сегодня же убит выстрелом из пушки мой пушкарь в то время, когда клал в пушку калёное ядро; он тотчас умер.

2 сентября. Утром рано с первых же выстрелов венгерцы зажгли одну башню, которая стала не гореть, а тлеть. В полдень её потушили, несмотря на то, что наши не переставали постоянно стрелять по ней. После обеда венгерцы снова зажгли укрепления, но они не горели, а только тлели. В этот же день убили двух ротмистров, одного конного литовского молодца, который начальствовал над 200 конных у польного литовского гетмана, другого пехотного, имевшего под командою 200 пеших солдат, именем Грузинского. У нас в этот день как убитых, так и раненых было около 200.

3 сентября. Наконец крепость стала тлеть со стороны венгерских окопов. Пожар усиленно тушили, но потушить не могли, так как наши постоянно стреляли туда из пушек, ружей и гаковниц. Венгерцы среди белого дня переправились по воде к горевшей башне, подкопались под дёрн, которым были обложены укрепления, чтобы подложить порох. Когда эти охотники подходили к крепости, неприятель открыл сильный огонь; а когда начали подкапываться, то на них бросали каменья и остроконечные колья и лили кипяток. Таким образом убили 12 человек, а часть ранили. Однако венгерцы, несмотря на это, мужественно продолжали делать подкоп в стене. В этот же день гетман приказал пустить стрелу с письмом в крепость, в котором требовал сдачи, обещая королевскую милость. Неприятель ничего не хотел ответить, только из крепости страшно ругали короля, канцлера и всех других, называя короля и гетмана сыновьями негодных матерей, вралями, а на голос наших, которые требовали ответа, стреляли из ружей и пушек. Того же дня Борнемисса послал 200 венгерцев на помощь тем, которые подкапывались под башню, для того, чтобы они помогли им скорее копать. Увидя это, русские подумали, что идут уже на приступ и, подняв громкий крик в крепости, открыли огонь. Мы же, находясь в лагере, услышав этот крик, подумали, что неприятель сделал вылазку, и потому тотчас сели на лошадей.

4 сентября. Утром ударили в барабан для сбора ротмистров. Когда они собрались, гетман объявил, чтобы они готовы были или идти на приступ, или отражать вылазку, так как от перехваченных пленных узнали, что неприятель, если не будет в состоянии защищаться, сделает вылазку для того, чтобы пробиться и уйти к своим. При этом он приказал ротмистрам объявить в лагере своим пахолкам, что тот из них, кто пожелает идти на приступ, должен быть в доспехах с копьём, и что король обещает такому большие награды. Между тем укрепления, зажжённые венгерскими орудиями, продолжали гореть. Венгерцы, желая усилить пожар, подложили под дёрн порох. Лишь только порох вспыхнул, как этим взрывом отбросило дёрн со стены, и вся стена загорелась сильным пламенем. Однако русские с обеих сторон работали так, что не допустили огню разгореться, несмотря на то, что наши убивали их во множестве. Однако к ночи башня почти вся сгорела. Пустить войска на приступ гетман не решился, так как, хотя пролом образовался широкий, но штурмовать было опасно, ибо крепость стояла на высокой горе, а вокруг неё тянулся глубокий ров, через который нельзя было перейти без большой потери в людях. Того же дня гетман приказал пустить стрелу в замок с письмами, уговаривая сдаться. Наши кричали им, чтобы что-нибудь написали в ответ, но они не хотели отвечать и продолжали молчать. Вечером гетман приказал, чтобы те из охотников, которые пожелают зажечь замок, постарались подкопаться как венгерцы, и подложили бы огонь под самое основание крепости. Охотников нашлось 40 человек. В числе охотников находился знаменосец Замойского, потерявший несколько дней тому назад своё знамя. Он, желая возвратить себе доброе имя, вскочил на зубцы и там же на стене, убив одного русского, сбросил его вниз; он бился с неприятелем до тех пор, пока не был подстрелен в руку и ногу. Только тогда он слез и, оставшись живым, удалился в окопы. Остался же жив потому, что был неопасно ранен. Те, которые подрывали насыпь, попали на отверстие в стене, служившее прежде для стрельбы. Через это отверстие осаждённые пиками начали мешать нашим делать подкоп и убили одного из наших. Однако наши, не обращая внимания на это, не переставали копать и через отверстие отняли у русских 5 копий и 20 воловьих шкур, которыми те хотели остановить пожар. Нашим всё-таки удалось зажечь, только горело нехорошо и дым тремя столбами поднимался вверх до наступления ночи.

5 сентября. Почти в полночь показался сильный огонь со стороны окопов, затем стал усиливаться, распространяясь всё более и более. Когда таким образом пожар длился уже два часа, у гетмана ударили тревогу, и было приказано войску стоять в лагере наготове. Между тем огонь стал распространяться, занимая всё большее и большее пространство. Наши для того, чтобы русские не могли потушить пожар, большими кусками бросали в огонь серу и смолу. Когда до рассвета оставался только час и огонь захватил половину крепости, русские начали кричать со стен: “город уже ваш, ради Бога не стреляйте”. Услышав об этом, гетман приказал объявить им, что если они желают сдать замок, то должны выслать к нему всех воевод, а сами пусть гасят пожар. Осаждённые выслали несколько человек, но не воевод. Когда гетман это заметил, он отослал их назад и требовал, чтобы непременно явились воеводы; если же они сейчас не выйдут, то он сделает приступ к городу и всех перебьёт. После этого вышли 5 воевод, которых гетман велел привести к себе. Пехоте как венгерской, так и польской он велел оставаться в строю и запретил кому то ни было отлучаться от хоругвей. Вскоре приехал король к тому месту, где находился канцлер. Простого народа и других вышло из города 500, и каждый со своею иконою; у них отобрали оружие и лошадей. Вслед за этим 50 гайдуков пошли в крепость за порохом и пушками. Увидев это, толпа обозной челяди, которая собралась по другую сторону крепости в королевском лагере, полагая, что гайдуки идут в крепость для грабежа и для добычи, в ослеплении полезли вверх на стены и, проникнув в крепость, начали истреблять и рубить неприятеля. Услышав крики, бросилась в крепость и вся пехота. Тогда все капитаны, ротмистры и сам гетман старались удержать их, но все усилия их были напрасны. Наши учинили позорное и великое убийство, желая отомстить за своих павших товарищей. Они не обращали ни на кого внимания и убивали как старых, так и молодых, женщин и детей. Начальники, не будучи в состоянии удерживать их, отъезжали прочь, а имевшие сострадательное сердце не допускали убивать тех, которых наша кавалерия захватила в плен, в особенности женщин и детей. Все заняты были убийствами и грабежом, так что никто не тушил пожар. Огонь охватил всю крепость и спасать более было нечего. Когда огонь дошёл до пороха, то наших погибло разом 200 человек. 36 пушек сгорело и несколько сот гаковниц, несколько тысяч ружей и других ценных вещей, денег, серебра и шуб весьма много, так что нашим мало досталось, кроме разве платья и денег, взятых с убитых».221

После взятия крепости Великие Луки король велел итальянскому инженеру укрепить её снова и оставил в ней сильный гарнизон. Стефан Баторий, выполнив одну из главных задач нынешнего военного похода, то есть овладев Великими Луками, отправился в Варшаву хлопотать о продолжении военного налога на два года с тем, чтобы начать новый поход. За ним последовали русские послы, которым было поручено договариваться о мире. Продолжать же военные действия король поручил гетману.

«8 сентября. Около часа до восхода солнца ударили в барабан у гетмана, чтобы приготовляться к походу. Однако чёрные жолнёры требовали денег, а гетман всячески убеждал их подождать немного, обещая заплатить, лишь бы они шли с остальными, но те стояли на своём. Затем он приказал ударить в барабан второй и третий раз, и мы тронулись, а чёрные остались на том же месте; их ротмистры со своими свитами следовали за канцлером (в отдалении). В этот же день под вечер гетман приказал созвать ротмистров и перед ними сильно обвинял тех, которые остались и не хотели идти, доказывая, что им не пристало это, и угрожая, что это будет им не на радость. Тех же, которые ехали, благодарил и обещал им награду. Затем приказал ротмистрам переписать de nomine (поимённо. – А.Д.) оставшихся. Когда ротмистры исполнили приказание, гетман велел, чтобы каждый съездил и взял слово с своих товарищей на следующий день явиться к нему. Так как ротмистры не согласились на это, то гетман заметил: “Вы обязаны сделать это и если не сделаете, я пошлю за ними гайдуков”. Слова эти сильно рассердили ротмистров, которые сказали гетману: “Мы не для того вывели людей из дому, чтобы их хватали гайдуки. Найдите другой способ приглашения, а мы едем к ним и с ними решаемся разделить счастье и горе, потому что нам не годится покинуть их в беде”. Затем они отправились назад в свои роты, оставив у нас телеги и свиту.

9 сентября. Темрюка Пятигорца, имевшего сотню казаков, король послал добывать языка. Темрюк в расстоянии четырёх миль от нашего войска встретил неприятеля и завязал с ним битву, но так как тех было много, то должен был отступить с казаками. Неприятель преследовал его полмили, но он не потерял ни одного из своих, а языка всё-таки привел.

В тот же день рано утром приехали “чёрные” в наш лагерь по совету тех ротмистров, которых канцлер бранил суровыми словами. Они рассказали канцлеру об всём, что у них случилось и просили простить им их глупость.

10 сентября. Король близ Суража поставил сильный кордон, чтобы никого не пропускать в Литву без дозволения, так как из литовского лагеря многие волонтёры стали разъезжаться, да и сами литовские паны не прочь были тайком отослать немало людей из своей свиты.

12 сентября. Тотчас с наступлением утра поставили лагерь. Литва же полками расположилась перед королевским лагерем. В этот день, когда устраивали лагерь, коронный надворный маршал Андрей Зборовский хотел, чтобы его возы стали впереди возов литовского маршала Альбрехта Радзивилла. Об этом он долго спорил с обозными. Те отослали к королю. Когда дело дошло до короля, польский маршал напоминал о своём преимуществе перед литовским, говоря, что в унии есть условие, что если нет великого маршала в Литве, то его место заступает польский надворный. Король на это ответил, что по случаю его позднего приезда немало дел, даже некоторых иностранных, поручено было литовскому маршалу. Итак pro hac vice пусть имеет преимущество пан маршал литовский. Вследствие этого маршал Зборовский не стоял в лагере, но отдельно вместе со своим братом Самуилом Зборовским.

14 сентября. Князь Януш Острожский послал за провизией 80 конных казаков. Из них 40 всадников осталось у возов, другие 40 пошли дальше на поиски провианта. Они наткнулись на 50 татарских наездников, передовых неприятельского отряда. Наши, построившись в ряды, бросились на них. Татары, отступая, навели наших на большое войско. Вмиг все бросились на наших спереди и с боков. Наши поскакали назад. Видя что нет спасения, они, прискакав к нескольким деревням, соскочили с коней и стали мужественно отстреливаться из длинных ружей. Ушли только трое и то раненые, а из других 6 были взяты в плен, 6 убиты. Вскоре на то же войско наткнулся отряд из 40 венгерских всадников, которые также были разбиты татарами, но несколько из них уцелело.

16 сентября. Король послал Филипповского с несколькими стами польских всадников, также венгерца Барбидзярского с несколькими сотнями венгерцев, прибавив к ним 500 гайдуков, разузнать о том войске, которое разгромило казаков князя Януша; однако, если они заметят его, им не велено ничего предпринимать без особого распоряжения.

18 сентября. Филиповский, оставивший свой полк за четыре мили, один приехал к королю за подкреплением, говоря, что он встретил московские разъезды, на которые и ударил, и что они тотчас обратились в бегство, но никого нельзя было захватить, только один передался к нам и рассказывал, что русских 4 000. Король дал ему 2 000 людей и велел идти за русскими до самого замка Торопца, а там вступить с ними в сражение.

19 сентября. Пришло донесение королю от Филона, старосты оршанского, воеводы смоленского, который разбил под Смоленском 8 000 русских. В знак первой победы воевода смоленский послал к королю русское знамя и прекрасные позолоченные доспехи кизильбашские, снятые с главного воеводы, убитого в сражении. В этот же день король получил донесение из Невля, что русские, сделав вылазку, ударили на литовские окопы и нанесли поражение литовской пехоте, взяв знамя без всякого урона.

22 сентября. Утром, когда паны съехались к королю, прибыли от воеводы брацлавского и от людей, бывших под Торопцем: Филипповский, староста нурский, Оссолинский, староста кричевский и Фаренсбах. Будучи допущен к королю, Филипповский делал доклад о происшедшем. Прежде всего, заявивши от лица воеводы брацлавского и всего рыцарства о чувствах преданности и верноподанничества королю, он сказал, что счастьем его королевского величества и благодаря старанию воеводы брацлавского и храбрости всего войска, неприятель, расположившийся лагерем под Торопцем, разбит. В это же время совершенно поделом досталось одному гайдуку венгерцу. Венгерец, ища добычи, забрался один в тёмный амбар и нашёл там большого медведя, которого водили на цепи. Думая, что это лошадь, он хотел его вывести. Вдруг медведь подмял его под себя и начал ломать, а тот кричать. Наши, думая что там русские бьют кого-либо, кинулись на помощь и убили медведя.

24 сентября. Утром разбиралось следующее дело князя Пронского с Старжеховским, старостой вышгородским. Давно перед этим они поссорились: Старжеховский, находясь однажды в Львове, худо отзывался о князе в присутствии его слуг и посторонних, а именно называл его ... сыном и приказал передать это князю. Так как вскоре после этого они оба отправлялись в войско короля, то князь Пронский по краткости времени не мог начать дела. Теперь, когда они встретились, князь созвал своих родных, между которыми находился и я, так как его мать была за моим родным дядей. Все утверждали, что король держит сторону Пронского. Ожидали, что будет duellum (дуэль. – А.Д.). Мы знаем, что она и состоялась бы, если бы король согласился на это.

26 сентября. Пришло известие из Великой Польши, что пан Мендижецкий или его татары, держа сторону Петра Хойнецкого, убили пана Калисского и ксендза Хойпинского. Этим король и другие были очень огорчены, a vulgus говорил, что лютеране уже начинают бить папистов.

28 сентября. Я написал пану Мендижецкому, какие rumores (слухи. – А.Д.) ходят про него при королевском дворе.

30 сентября. Часа за три до рассвета, когда я уже приказал второй раз ударить в барабан, приехал ко мне слуга с запиской от гетмана, в которой тот уведомлял, что Невель сдался и приказывал, чтобы я остановился и не шёл дальше, но ждал его дальнейших распоряжений. Я тотчас объявил это ротмистрам и позволил им разослать людей за провиантом, но с тем, чтобы они возвратились все к вечеру. Невель сдался по недостатку пороха и притом в крепости узнали, что большое войско идёт на помощь осаждающим. В этот день за 3 часа до заката солнца снова приезжал ко мне слуга с запиской от гетмана, который писал, чтобы я тотчас же отправился назад со своим отрядом и ещё сегодня был бы под Великими Луками, так как король приказал идти на крепость Заволочье.

1 октября. Ночью в течение нескольких часов мой отряд шёл, как было назначено. Мы прошли Великие Луки и ровно с рассветом остановились у церкви св. Ильи, которая отстояла от Великих Лук на 2 мили.

3 октября. Мы выступили утром, отдыхали в одном селе и должны были собирать также провиант, так как в бору, где нам пришлось ночевать, не было ничего, даже корму для лошадей.

4 октября. Почти в полночь, когда уже было время выступать, я дал сигнал трубить, чтобы приготовиться к походу. Потом, сев на лошадей, мы отправились под крепость. В темноте мы блудили по лесу до самого рассвета и достигли замка только тогда, когда уже был день. В этот день, почти вечером, гетман только с десятком коней приехал к нам под замок, высматривая место для окопов и лагеря. Затем он проехал на 2 мили к своему войску. Во время этой рекогносцировки постоянно стреляли из замка.

5 октября. Гетман велел устраивать лагерь. В этот день он послал в замок грамоту, в которой увещевал их сдаться. Неприятель грамоты не захотел принять и страшно нас ругал.

6 октября. Часа в четыре гетман приказал ударить в барабаны для сбора ротмистров: он просил их помочь возить хворост для плетения тур и дерево для постройки моста. На это все охотно согласились и приказали своим солдатам возить хворост. Затем в тот же день начали плести корзины и строить мост, по которому нужно было идти на приступ.

7 октября. С большим рвением все без исключения возили и работали в этот день так, что корзины и мост были готовы.

8 октября. В этот день перед полуднем привезли пушки, снаряды и порох, подошла также пехота. В этот день начали копать траншеи.

9 октября. Лишь только начало рассветать, как открыли пальбу по крепости из осадных орудий, которых было 8. В этот же день объявлено через трубача, что тот, кто захочет идти на приступ с приметом, чтобы зажечь замок, должен быть наготове за 2 часа до рассвета и должен находиться в окопах. Тому, кто подожжёт замок, гетман обещал дать 400 злотых.

10 октября. Лишь только начало светать, гетман приказал навести мост на озере, чтобы по нему идти с горючим материалом для зажжения крепости. Долго работали, и когда уже хотели отправляться по нему, как тут только заметили, что он слишком короток. Тех, которые строили мост, погибло около 80 человек. В этот день пал пан Разражевский, староста ленчицкий, поражённый пулею из ружья в самый лоб в то время, когда делал смотр в окопах охотникам, изъявившим готовность идти на приступ. Его все очень жалели. В этот день гетман приказал роте Выбрановского оттянуть мост с того места, где он стоял, для того чтобы поправить его. Когда тащили его на канате и на мосту было только двое, которые отпихивались от берега, как вдруг канат лопнул и мост с 2 гайдуками сильным напором ветра унесло на самую середину озера. Увидя это, русские начали выносить лодки из замка и спускать их в озеро, чтобы захватить мост. В каждой лодке было по 3 человека. Тогда гетман приказал ударить в барабан тревогу. Затем одни из наших сели в лодки, чтобы плыть на помощь, другие верхом скакали вокруг озера, тоже желая помочь, так как с другой стороны выстрелы пробивали мост. С обеих сторон шла усиленная пальба: наши стреляли по тем, которые хотели захватить мост, а неприятель по тем, кто плыл на выручку его. Вдруг один [вражеский] челн вынесся вперёд и причалил к самому плоту: сидевшие в нём уже хотели выходить на плот, как двое пехотинцев, бывших на мосту, приняли их так, что потопили челн вместе с неприятелем. Когда наши собрались в большом числе к мосту, то русские ушли в крепость, забрав с собою свой лодки. Мы, захватив мост, притянули его к берегу и исправили.

11 октября. Утром на самом рассвете гетман приказал отвязать мост, а для того, чтобы людям, которые потянут его к сваям и станут привязывать к кольям, не вредила стрельба из крепости, велел сделать большие мешки, набить их простыми коврами и повесить по обеим сторонам плота. Потом гетман двинул на приступ венгерцев, как велено было королём, с тем, чтобы, когда крепость будет взята, передать её венгерцу пану Зибжику. По этой причине венгерцы непременно хотели сами брать её и не соглашались взять с собою кого-либо из поляков. Когда венгерцы шли на приступ и когда их было уже около 300 по той стороне моста, вдруг с двух сторон из крепостных ворот вышло несколько десятков русских. Увидя их, венгерцы бросились бежать. Заметив это, гетман приказал польской пехоте спешить им на помощь. Обе стороны столкнулись на мосту, и от такой давки мост разломался пополам. Наших в этот день погибло немало. Как только мост разломался, гетман приказал притянуть его к берегу и в этот день больше ничего не предпринимали и не стреляли. В этот день созвали ротмистров. После долгих рассуждений было решено донести королю о случившемся и спросить его, как он прикажет действовать. Нашлись такие, которые советовали отступить, однако большая часть была того мнения, что хотя непогода и холод защищают этот замок, но они лучше желают, сойдя с лошадей, идти на приступ и умереть, чем уйти с позором и доставить тем торжество неприятелю. Гетман, не мешкая, послал к королю просить приказаний, донося вместе с тем о рвении солдат.

12 октября. Тотчас после утреннего богослужения ударили в барабан для сбора ротмистров. Было решено построить 2 моста, приготовлять лодки и боты, чтобы разом со всех сторон сделать приступ. Все жолнёры изъявили готовность идти на приступ. В этот день начали исправлять разломанный мост и строить другой.

14 октября. Все, как ротмистры, так и товарищи с большим рвением возили дерево для моста. В этот день ударили в барабан для сбора ротмистров. Гетман сообщил им, что, по словам пленного, в крепости большая тревога и много таких, которые хотят сдаться, только их удерживают воеводы. Он увещевал жолнёров терпеливо переносить такие сильные холода, непогоды и бедствия.

16 октября. Пришла помощь от короля, состоящая из нескольких тысяч человек. Прибывшая пехота тотчас расположилась за траншеями, а конницу, разделив на две части, гетман поставил по обеим сторонам крепости и озера, так что наши войска окружили её со всех четырёх сторон.

18 октября. Утром тотчас после богослужения ударили в барабан для сбора ротмистров. Когда они сошлись, гетман сперва объяснил им, каким образом он намерен вести приступ и пробовать захватить замок. Гетман обещал от имени короля большие награды тем, которые выкажут мужество, тому же, кто первый подожжёт стены, он обещал дать имение с тремя деревнями, часть Книшинского староства, кроме того от короля пожизненное владение. В этот день трубач, проезжая по лагерю, протрубил, чтобы желающие идти на приступ заявили для внесения их имён в списки.

19 октября. Было совещание ротмистров, и после долгих споров решили в течение двух дней перед приступом стрелять беспрерывно по крепости для того, чтобы попытаться зажечь стены, и вместе с тем утомить людей в замке так, чтобы во время штурма напасть уже на обессиленных. Также решили копать четвёртые шанцы и поместить против ворот гаковницы для того, чтобы расстроить ряды, если бы осаждённые вздумали сделать вылазку. В этот же день записывались желающие идти на штурм, причём вызвалось на приступ много ротмистров и почти вся шляхта и я тоже с ними. За это гетман благодарил нас и обещал представить королю о нашем рвении, однако сказал, что знатнейших лиц он не желает пустить на приступ.

20 октября. Было совещание ротмистров. Там же именем короля гетман потребовал декларации от тех ротмистров, которые желают служить в течение зимы и от тех, которые не пожелают. В этот день уже после совещания пришло известие, что замок Озерище добровольно сдался королю.

22 октября. Гетман отправил в крепость к воеводам королевское письмо с приглашением сдаться, но воеводы не хотели брать грамоты, сказав: “Пускай король посылает письма в свои города, а не к нам, потому что мы короля не знаем и его не слушаем”.

23 октября. Как только стало рассветать, ударили в барабан, давая сигнал собираться в гетманский шатер: здесь была отслужена обедня, говорена проповедь. Многие из тех, которые вызвались идти на приступ, причастились Св. Таин. По окончании богослужения гетман стал перед шатром и, взяв список заявивших желание идти на приступ, вызывал каждого по имени и приказывал отходить в сторону. Затем держал к ним речь, благодаря их за рвение и за то, что не жалеют живота своего для вящей своей славы. Он просил их стоять твёрдо и стараться приобресть от потомства бессмертие, а от короля великую награду. После этого, поставив во главе их Миколая Уровецкого приказал слушать его приказаний, затем в сильном волнении и со слезами благословил всех и каждому давал руку. Вызвавшиеся на приступ чрез Уровецкого обещали действовать так, как требует от них честь, благодарили за напутствие и при этом просили прощения как у гетмана, так и у всех прочих и если кто-либо из них когда-нибудь кого прогневал, у того просили отпустить им вину. Затем все вместе стали взаимно прощаться и подавать друг другу руки, отчего и поднялся сильный плач.

Когда всё было готово, гетман приказал подать сигнал, чтобы войско садилось на лошадей, и сам, сев на лошадь, направился к окопам. Русские узнали гетмана по его шляпе с перьями, которую возили за ним на копье, и заметили, что назначенные на приступ вступают в траншеи и подходят к плоту. Тогда начали кричать из крепости, чтобы не стреляли и что хотят начать переговоры. Гетман прекратил пальбу и велел спросить что им нужно. Ему отвечали: “Хотим королевской грамоты и, прочитавши её, скажем: сдадимся или нет”.

По прочтении королевского письма они потребовали заложников, предлагая с своей стороны послать несколько человек для переговоров. Тогда гетман отправил к ним пана старосту перемышльского Уровецкого и одного из королевских придворных, а из крепости выслали шестерых, которые предложили гетману следующие условия капитуляции: во-первых, чтобы их отпустили невредимыми вместе с жёнами и детьми на родину; во-вторых, чтобы им позволили взять с собою имущество и собственное их оружие, а казённое они оставляют, как то: пушки, мушкеты, пищали, порох, ядра и провиант. Для большей верности они требовали от гетмана присяги. Гетман на всё согласился, только не разрешил им оставить при себе огнестрельное оружие. Затем он присягнул, а они присягали сдать крепость, после чего один из шестерых отправился назад к своим. Узнав от него о происшедшем, русские выслали к канцлеру семерых из высших начальников, а также и наших заложников и велели сказать, что воеводы не хотят сдаваться – пусть гетман пошлёт за ними и прикажет взять их силою. Гетман отправил за воеводами несколько десятков человек и при этом велел объявить осаждённым, чтобы до завтра не выходили из замка, так как теперь небезопасно. Велел им сказать также, что находящихся в его руках двадцать русских он оставляет на ночь у себя в залог исполнения обещанной капитуляции. Взяв этих русских к себе в шатёр, он, в ожидании прибытия пленных воевод, посадил их и, беседуя с ними, угощал их мальвазиею, белым хлебом и другими лакомствами. Между тем привели воевод. Гетман поздоровался с ними, а потом объявил, что так как они не хотели сдаться добровольно, как другие это сделали, то он считает их военнопленными и потому они не могут пользоваться свободою, как другие».221

Взятие мощной крепости, какой являлось тогда Заволочье, высоко укрепило авторитет гетмана Замойского, как военного деятеля.

 

*  *  *

В том же 1580 году Лев Сапега получил должность секретаря Великого княжества Литовского.

В это время Польша, как по географическому положению, так и по условиям жизни стоявшая ближе, чем Русь, к Западной Европе, находившейся в зените духовного возрождения, по уровню образованности была выше Руси и русское шляхетство Великого княжества Литовского естественно подпало под её цивилизующее влияние. В польской и литовской Руси долгое время не было никакой литературы, кроме официальных бумаг, писанных на языке, который свидетельствует о постоянно увеличивавшемся влиянии и господстве польского языка. Таким образом, в XVI столетии сложился особый русский письменный язык, представлявший смесь древне-славянско-церковного с народными местными наречиями и польским языком. Польские слова, выражения и обороты стали входить и в простонародный язык малорусской и белорусской ветвей. Вместе с тем начали проникать в местное русское высшее общество польские нравы и воззрения.

Зимой польские летучие отряды взяли Холм и выжгли Старую Руссу, а в Ливонии вместе с перешедшим на их сторону бывшим ливонским королём Магнусом опустошили Юрьевскую волость. У герцога прусского и курфюрстов саксонского и бранденбургского Стефан Баторий занял значительные суммы денег на организацию нового военного похода в Московию. С русской же стороны были приняты меры, в особенности для обороны Пскова, в котором царь приказал собрать огромные запасы оружия и провианта. По польским известиям в этом городе было конницы около 7 тысяч, пехоты с теми из жителей, которые могли помогать войскам, – около 50 тысяч, и столько же городского населения.

Пока тянулась война, ряд городов Речи Посполитой выторговал у короля кое-какие льготы. В частности, 12 января 1581 года от короля Речи Посполитой Стефана Батория город Пинск получил свой герб “в красном поле золотой лук” вместе с магдебургским правом. По этому праву горожане освобождались от ряда повинностей – заготовки сена, выделения подвод и других, – которые они исполняли до этого вместе с крестьянами волости. Также горожане освобождались от суда и власти государственных служебных лиц. При этом жители Пинска имели право вольно иметь броварни и котлы к ним для производства мёдов, пива и горилки. В середине XVI века в Литве насчитывалось около 130 специальностей городского населения, из них около 80 – непосредственно ремесленных. И почти все они присутствовали в Пинске. За пожалование магдебургского права король обязывал жителей города построить гостинный дом для приезжих купцов.

В 1581 году Иван Грозный вынужден был отступить из Литвы. В феврале 1581 года царские послы Сицкий и Пивов вели в Варшаве переговоры с королём, но Баторий отверг все их предложения и те уехали назад. Королевский гонец Держек отправился в Москву с охранной грамотой для новых царских послов и с требованием от имени Батория всей Ливонии, Велижа, Усвята, Озерища, а за возвращение России Великих Лук, Заволочья, Ржева и Холма – уплаты 400 тысяч червонных золотых. Шведский король Юхан III Ваза, давний противник Ивана Грозного, под влиянием побед Батория также вступил в войну с Россией.

В 1581 году Лев Сапега занял пост высочайшего писаря (подканцлера) Государственной Канцелярии Великого княжества. С его именем связано создание в 1581 году трибунала Великого княжества Литовского, в котором отныне рассматривались апелляции на решения судов низшего уровня.

В конце февраля посланные полгода назад и прибывшие наконец в Рим послы Ивана Грозного были приняты римским папой. Папа согласился на предложения царя о посредничестве в заключении мира между ним и Баторием, соблазнившись возможностью распространить католичество на Московию.

26 марта 1581 года жена Стефана Батория королева Анна Ягеллонка на сейме в Варшаве официально переуступила свои наследственные права на часть доставшихся ей земель. В частности, она передаёт по дарственной записи, среди других городов, и город Пинск, доставшийся ей от королевы Боны. Инвентарь на эти земельные владения был передан земскому послу сейма, “канцелярскому писарю” его королевского величества в Великом княжестве Литовском Льву Сапеге. Тогда же князь К.К. Острожский приютил бежавшего из Москвы литвина Ивана Феодоровича, получившего в Московии имя “первопечатника Ивана Фёдорова” и пытавшегося наладить в соседней православной стране ремесло книгопечатания, которым он ранее успешно занимался в родной Литве. 5 мая 1581 года в городе Остроге Иван Феодорович напечатал Острожскую библию. К каждому месяцу в календаре были напечатаны стихи Андрея Рымши.

В конце мая римский папа назначил для дела примирения между царём и королём и для начала католицизма в России искусного и хитроумного 47-летнего уроженца Мантуи иезуита Антонио Поссевина, который вскоре выехал на восток.

20 июня 1581 года «Бельский советует королю не доверять Иоанну, хотя бы он даже уступал всю Ливонию – он как змея в траве. Нужно, чтобы сам король ехал принять земли и чтобы сам [великий московский] князь [Иван Грозный] поклялся. Бельский сообщил также, что князь разослал шпионов, которых немало в Литве и которым приказано причинять всевозможный вред, как только король поедет. На этой неделе нескольких из них казнили. На пытке они сознались, что хотели после отъезда короля поджечь Вильно, а затем искать случая убить самого короля. Они сказали также, что князь послал их 15 человек».

 

*  *  *

 

Выступая в поход, Баторий собрался было идти прямо к Новгороду, поскольку получил известие, что тамошние служилые люди готовы перейти на его сторону. 1 июля король прибыл в Дисну, а затем в Полоцк. Многие в польском лагере, боясь трудностей нового похода, желали мира. Даже секретарь королевской канцелярии ксёндз Станислав Пиотровский, автор “Дневника последнего похода Стефана Батория…”, до последней минуты надеялся на близость мира с Московией, боясь трудностей военной кампании. К тому же добавлялись происки литовских панов, старавшихся создать королю трудности. Из-за такого тайного противодействия энергии Батория и Замойского, войска собирались крайне медленно. Но надежды сторонников мира с Москвой не сбылись: Иван Грозный, убедившись в намерении Стефана Батория воевать во что бы то ни стало, прислал с королевским гонцом Держком письмо, наполненное укоризнами и резкими оскорблениями лично короля. Баторий не остался в долгу: его канцлер Замойский сочинил и отправил Ивану IV обширное письмо, которое по резкости и грубости выражений далеко превзошло послание Ивана Грозного.

Польская армия, в составе которой были польские гусары, польская же пехота в кольчугах, венгерцы, немцы, шотландцы и ливонские волонтёры, на этот раз двинулась к Полоцку, имея ввиду осаду Пскова, поскольку взятие этого города отдавало бы в руки поляков всю Ливонию. Предоставляю слово ксёндзу С. Пиотровскому.

«5 июля. Король ежедневно с восходом солнца охотится на зайцев, канцлер же [Замойский] целый день не выходит из дому. Запершись, он всё время пишет инструкцию старосте Пжемысльскому, который едет в Турцию.

14 июля. Большие удобства доставил нам королевский военный [понтонный] мост, деланный в Ковно по образцу того, который достался венграм от императора Фердинанда. Под Дисною установили его на Двине в течение 3-х часов, вторую же половину – под самым Полоцком. Он очень прочен. Каждый понтон могут везти 6 волов, а если по воде – то ведут двое крестьян. По нём может проехать даже 10 000 войска и его можно так же употреблять на воде, как и другие лодки для перевозки артиллерии.

15 июля. Канцлер приехал в Полоцк, за ним вечером прибыл король. Выехав рано из Дисны, он сделал, по крайней мере, 7 миль. На дороге в лагерь под замком оба литовские маршалы, великий и надворный, представляли королю отряды своей кавалерии. Великий – 120 гусар, кажется, не очень годных, лошади какие-то дурные и в небрежном виде. Второй – 50 лошадей, но не худых. Не знаю, отчего старший выказал себя так. Видно, что он теперь не думает о своём деле, или гневается на кого, или ему что-нибудь неприятно. С паном канцлером у них не так, как было прежде и прочее. Там же ротмистр Серный представил на смотр пешую роту из 200 пахолков. (Пахолки – это оруженосцы товарищей, отличающиеся от простых слуг. В более раннее время такая категория воинов называлась военными слугами. Каждый товарищ имел 2 – 3 пахолков, которые были вооружены копьями, но не имели лат. На плечах они носили медвежий мех и крылья из орлиных перьев. – А.Д.).

17 июля. Сюда приехали четыре англичанина, говорят, что прибыли, привлечённые славой короля. Двое из них довольно знатные, а два других не так.

По их словам, молва о короле такая, что он очень смел. Не имея никакого дела во Франции и Нидерландах, где установился мир, да и военным худо платят, они приехали к королю предложить свои услуги.

18 июля. По случаю аудиенции, данной [русским] послам, канцлер выказал большую пышность. При нём было четыре пахолка, одетые по-итальянски в голубые атласные платья, шляпы также были голубые, с белыми страусовыми перьями. Один с булавой следовал везде за ним. Сам он, на турецком коне, в чёрном костюме по-итальянски, направлялся к королевской ставке с 40 гайдуками, вооружёнными ружьями, а перед ним далеко впереди ехали пан радомский с паном маршалом Зборовским, окружённые свитой в атласных платьях. Люди шептали: “Вот великий гетман!”.

27 июля. Прибыл ротмистр Зебжидовский от пана трокского со стороны Витебска и Могилёва с известием, что русские, которые начали воевать, уже вернулись и пошли к Дорогобужу. Пан Трокский просит, чтобы ему разрешили приехать с его отрядом, так как там нечего делать. Завтра придут сюда литовские паны, будет совет, с каким ответом отпустить Зебжидовского.

Литовцы пугают короля, не давая ни о чём надлежащих сведений. Король гневается на ротмистров за то, что медленно собираются. Те, которые должны были придти из далёкой Польши, торопятся более, чем стоявшие тут вблизи на квартирах. Они отговариваются неимением денег. То немногое, что получено, они должны издержать на покупку материала после прошлогодних убытков и недостатков.

Теперь – самое лучшее время. Погода хорошая и дороги отличные. А когда придётся встретиться с неприятелем – настанет зима, дожди и прочее в этом роде.

30 июля. Уступая просьбам литовских панов, король позволил им возвратиться, так как с той стороны нечего опасаться неприятеля. Им велено ехать в Холм и там оставаться до дальнейшего распоряжения. По дороге они должны сделать набег».217

В лагере под Полоцком король решил после коронного гетмана Мелецкого сделать новым гетманом канцлера Яна Замойского. В этом звании, проявив в полном блеске свои военные таланты, Замойский в дальнейшем оказал огромные услуги Речи Посполитой как в войне с Россией, так и со Швецией.

«11 августа. Публично в совете и при всех ротмистрах пан [маршал] Зборовский именем короля провозгласил канцлера [Яна Замойского] великим гетманом коронным.

12 августа. Был смотр жолнёрам, которым составляли список. Роты не все кажутся одинаково хорошими, но всё-таки, после падёжа лошадей и переезда через пустыри, у нас ещё довольно лошадей и людей.

Отряды литовских панов не так велики и не так стройны, как прежде. Гетман поручил сегодня, вскоре после смотра, полк пана гнезненского пану Нисчицкому до прихода самого гнезненского, и включил его в состав литовского отряда, который двинулся по другой большой дороге, а не по той, по которой следуют король и польское войско. Это сделано отчасти ради провианта.

13 августа. Литовцы выступают в поход. Они должны идти по правую сторону, несколько миль впереди нас. Пан воевода брацлавский уехал также сегодня с несколькими ротами за паном радомским по большой дороге к Острову (небольшому городу-крепости на пути к Пскову. – А.Д.).

Было столкновение в присутствии короля между паном гетманом и маршалом Зборовским о пределах их власти при дворе, так как вчера гетман едва было не велел посадить одного кавалериста на кол за то, что тот отнял у какого-то русского корову.

14 августа. Пан гетман очень строг. Он велел казнить одну безнравственную женщину, которая, бросив мужа, пристала к товарищу роты Бонара. Другую приказал выгнать из лагеря, отрезав ей уши и нос.

24 августа. Мы уже в миле от Пскова, у каких-то двух рек, которые здесь сливаются и потом под городом впадают в реку Пскову. Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж! Помоги нам, Боже, с ним справиться».217

Овладев по пути городом Остров, Стефан Баторий во главе 100-тысячного войска 26 августа подошёл к Пскову. Однако на этот раз русские не были застигнуты врасплох и сумели подготовить одну из самых мощных своих крепостей к обороне. Хотя армия Батория состояла из отборных отрядов, далеко опередивших русских в военном искусстве, этот третий поход короля оказался не самым успешным. Началась долгая осада города.

Поскольку в это время властителями дум вельмож Речи Посполитой были деятели культуры, великий коронный гетман Ян Замойский как-то решил утвердить в чине каштеляна известного поэта Яна Кохановского. Однако поэт отказался от почётного предложения, написав гетману: “Благодарю за оказанную честь, но я не пущу в мой дом каштеляна, чтобы  он испортил то, что сделано Кохановским”.

 

В XVI веке литовско-польская “украина” была сборищем искателей приключений, наплыв которых был значителен с разных сторон, в особенности же из Польши. Оттуда удалялось в окраинные земли множество так называемых “баннитов” – то есть шляхтичей, которые за своеволие и нелады с властями, а иногда и обычные уголовные преступления, были осуждёны на банницию, то есть изгнание из отечества. Используя военную ситуацию, в 1581 году в Запорожскую Сечь явился знатный пан из Галиции, бесшабашный авантюрист Самуил Зборовский, чтобы подбить казаков к набегу на Москву. Скучавшее от безделья и безденежья казацкое рыцарство с радостью приняло затею пана и тотчас выбрало его в гетманы. На походе казаки сами приставали к нему, допытываясь, когда, Бог даст, воротятся они из Москвы в добром здоровии, не найдётся ли у него ещё какого дела, на котором они могли бы хорошо заработать.

«Набеги на соседние страны назывались тогда на Украйне “казацким хлебом”. Ни до чего другого, кроме добычи, казакам не было дела, и на речи Зборовского о преданности королю и отчизне они отвечали простонародной поговоркой: пока жыта, поты быта – до той поры живётся, пока есть чем кормиться. Но казаки не все пробавлялись чужбиной крымской, молдавской или москальской: уже в XVI веке очередь дошла и до отчизны. Неистощимо комплектуясь из накоплявшейся массы, Запорожье сделалось очагом, на котором заваривались казацкие восстания против самой Речи Посполитой».39

«30 августа. Один из немцев Фаренсбахова отряда поднёс королю большие немецкие книги, переплетённые в золото и зелёный бархат, печатанные по-немецки – “De re militari” графа фон Солниса, написанные отцом его, служившем при Карле V. Редкие книги, которыми король остался чрезвычайно доволен. Купить их нигде невозможно, потому что граф печатал их у себя дома и раздал только князьям своим и рыцарям. Сын его и подарил один экземпляр королю. Всё, относящееся к войне, можно там найти. И сегодня даже, при обсуждении военных действий, эта книга служила руководством. Согласно ей нашли много совершенно ненужных вещей, которые только обременяли армию.

22 сентября. Литовцы, по желанию короля, согласились служить на аванпостах, чего прежде не хотели. Сегодня ночью был на карауле сам воевода виленский вместе со своими. Пан виленский сменил его днём.

Стадницкий поссорился с паном Станиславом Радзивиллом. Люди Стадницкого гнали с фуражировки скот. Откуда ни возьмись – радзивилловы казаки. И отбивают добычу. Тогда Стадницкий ночью напал на казаков, забрал и хлопов, и скот, и пригнал в лагерь на решение гетмана. Пан Радзивилл жаловался гетману, а тот поручил разобрать дело Пжиемскому. Дело это не кончено.

23 сентября. Благодарение Господу Богу! Помогает Он нам по своей святой милости: от дождей и непогоды мы ещё не терпели.

27 сентября. Два итальянца купили у казаков двух русских девушек, давши им за них по самопалу, и сегодня ночью в своей палатке, недалеко от гетманского шатра, покушались сделать им насилие, так что гетман, лёжа, сам мог слышать крики и так далее. Утром рано нашли у них этих московок и отняли. Вероятно, итальянцам, как иностранцам, это сойдёт.

29 сентября. Литовские паны показывают себя усердными служаками: день и ночь содержат очередные караулы под стенами. Пан воевода виленский с паном виленским-старшим по целым дням и ночам на страже.

…В пехоте большая нищета, которая усилится с переменой погоды: и то уже начались пронзительные и холодные ветры. Скоро быть снегу. Пехота бежит из окопов, где становится холодно.

30 сентября. Сегодня посетил нас первый мороз, но земля не замёрзла.

4 октября. Господи Боже! Как переменчива тут погода. После таких прекрасных дней вдруг пошёл снег с вьюгой и настал страшный холод. Шубы начинают дорого цениться. Мы, подобно лисицам, роемся в земле и прячемся в ямах, но Бог знает, что будет с бедной пехотой. Каждый раз дезертирует из неё по нескольку. На немцев нашла какая-то болезнь, умирает их ежедневно по десятку. А что же будет дальше?

…Получено известие от пана трокского, что он от Торопца прямо направился к Порхову. На пути имел стычку с 1 500 русских, бывших под начальством князя Оболенского, который взят в плен. Его отряд разбит и прогнан, люди разбежались, по своему обычаю, по недоступным болотам.

6 октября. Не только дома, но и здесь эта война уже всем порядком надоела. Если она протянется до будущего года, то у нас мало останется ротмистров. Морозы усиливаются, реки становятся, как у нас около Рождества Христова. Пехотинцы гибнут от холода, а мы роемся в земле, строим печи.

8 октября. Дождались мы такой зимы, какая у нас в конце января. А говорят, морозы будут ещё сильней. Все мы хоронимся в земле как звери.

12 октября. Сегодня выпал снег. Наши товарищи понастроили себе домов, только ратуши нет. Но рынок и улицы уже устроены. Так что без малого образовался чуть не другой Псков! Одно, что не с таким достатком.

13 октября. Сегодня условливались насчёт штурма. Послано под Порхов за Трокским, который, по прибытии, имеет расположиться с той стороны города, между лагерем короля и монастырём, где паны Варшавский и Белявский.

14 октября. Сегодня умер князь Чарторыйский, молодой человек, приехавший из-под Старицы с паном Трокским. Три дня тому назад споткнулась и упала под ним лошадь. Сабля его выпала из ножен и при падении ранила его в ногу. Сабля эта была напитана ядом, отчего в ране быстро распространился адский огонь… Он был волонтёр и содержал 50 коней.

20 октября. Литовцы целый день совещались в своём лагере, собираясь у воеводы виленского. К королю съехались в 22 часу и оставались в секретном заседании до 3 часу ночи. Должно быть, они заявляли, что могут пробыть только 18 дней, долее же по причине голода и холода оставаться не в состоянии. Видно, король очень оскорбился этим и злобно посмотрел на это…

Нам приходится вести войну уже не с псковскими стенами, а с Богом, потому что в такие морозы ни пешие в окопах, ни конные на аванпостах не могут выдержать».217

Под Псковом «весь сентябрь и октябрь поляки, немцы, венгры и прочие безуспешно пытались сломить упорство осаждённых, но на этот раз успех не сопутствовал польскому королю. Между тем погода портилась; наступила глубокая осень и начались морозы. 2 ноября Баторий повёл свои войска на новый штурм, который, однако, опять закончился неудачей».31

В этот день было решено бросить осаду, войску собраться для зимовки в лагере под городом, а королю уехать на очередной сейм в Варшаве, оставив командование на гетмана Замойского.

Ксёндз С. Пиотровский: «7 ноября. Вся наша пехота, занимавшая окопы около города, сегодня ночью перебралась в лагерь. Русские в знак радости затрубили в трубы, ударили в барабаны и начали стрелять из пушек. А утром вышли из города осматривать окопы».217

Запорожский гетман пан Самуил Зборовский был вынужден отказаться от грабежа Москвы, и предложил казакам поход на Персию. Казаки из-за этого переругались между собой и чуть не убили самого Зборовского.

 

*  *  *

 

В том же году любимец царя А. Нагой сосватал ему свою племянницу Марию. Этот 8-й брак Грозного был так же, как и предыдущие, совершён в нарушение церковных правил и многие считали его незаконным. Мария родила царю сына Дмитрия, оказавшегося “несчастным для себя и России”. Уже вскоре после свадьбы царь возненавидел Марию, которая чувствовала это и постоянно жила в страхе за свою жизнь.

«Героическая оборона Пскова заставила польского короля отказаться от своих дальнейших планов и заключить в 1582 году перемирие с русским правительством в Запольском Яме на 10 лет. По условиям этого перемирия сохранялась старая государственная граница. В результате Ливонской войны Ливония была разделена между Польшей и Швецией».2 А это значило, что московские войска напрасно потеряли годы усилий в попытке овладеть этой территорией.

В 1582 году новый грех пал на душу Ивана Грозного: в припадке гнева он убил ударом посоха в голову своего любимого сына и наследника Ивана. Царевич, по словам очевидцев, под руководством отца уже приобрёл кровожадные привычки и, вероятно, после его вступления на престол в Московии продолжалось бы то же бесправие подданных, что при Иване Грозном. Среди причин, вызвавших гнев царя на сына, называли такие: царевич осудил отца за мир с Речью Посполитой и нежелание помочь Пскову. По другой версии, сын заступился за свою беременную жену, которую избил отец. От побоев произошёл выкидыш. Царевич стал укорять Ивана Грозного: “Ты, – говорил он, – отнял у меня уже двух жён, постриг их в монастырь, хочешь отнять и третью, и уже умертвил в утробе моего ребёнка”.

Царевич умер на пятый день. Иван Грозный сначала мучительно переживал смерть наследника, но мало-помалу стал освобождаться от угрызений совести. Вновь он начал проявлять свой свирепый нрав и возобновил казни.

В годы Ливонской войны основные военные действия велись на территории северной и восточной Литвы, где преобладало православное население. Перебитые московскими войсками местные жители (а потери с обеих сторон были колоссальными) обусловили усиление здесь позиций католицизма. Православная элита Великого княжества Литовского переходила в католичество не сразу, а “переболев” реформацией в виде арианства или кальвинизма: Сапеги, Кишки, Радзивиллы. При этом никто из некогда православных магнатов и шляхтичей обратно в православие не возвращался.

20 июля 1582 года в Гродно была подписана королём Стефаном Баторием судная грамота в отношении земянина Пинского повета Михала Тенюки. Дело в том, что Тенюка захватил в селе Неньковичи “полчетверта дворища с людьми и со всими их пожитки”, бывшими в собственности Пинской епископии. Ранее пинский земский суд уже выносил решение о незаконности захвата, но Тенюка продолжал стоять на своём. И только после королевского подтверждения судебного решения захваченное имущество было возвращено епископу Кириллу Терлецкому.

Сложная религиозно-политическая ситуация, распространение реформации и контрреформации, феодальные междоусобицы в середине XVI века заставляли магнатов и шляхту укреплять свои жилые резиденции. Но под влиянием итальянского Возрождения замковое строительство Литвы постепенно преображалось в дворцово-замковое. При строительстве феодальных резиденций во 2-й половине XVI века получили распространение бастионные фортификационные системы староитальянского и новоитальянского типов с планами в виде четырёхугольника (Любча, Заслав, Леховичи) и многоугольника, близкие к рисункам “идеальных” городов (Старый Быхов, Несвиж, Слуцк). При этом фортификационные укрепления обосабливались и выносились за границы застройки, ограждая город или местечко в целом, вместе с торгово-ремесленными посадами.

В сентябре 1582 года Миколай-Криштоф Радзивилл Сиротка отправился в паломничество в Палестину, мечтая по возвращении перестроить своё родовое гнездо в Несвиже по западноевропейскому образцу.

4 октября 1582 года в соответствии с указом папы римского Григория XIII в католических государствах вместо юлианского календаря (введён Юлием Цезарем в 46 году новой эры) был введён новый (григорианский) календарь, и следующий после 4 октября день приказано было считать 15 октября. Вместе с другими государствами на этот календарь перешла и католическая Польша. Однако в Литве сложилась ситуация, при которой одновременно действовали два исчисления – новое (или католическое) и старое (или православное).

Интересную характеристику жившего на окраинах Речи Посполитой казачества того времени нарисовал историк В. Ключевский: «Казак оставался без всякого нравственного содержания. В Речи Посполитой едва ли был другой класс, стоявший на более низком уровне нравственного и гражданского развития; разве только высшая иерархия малороссийской церкви перед церковной унией могла потягаться с казачеством в одичании. В своей Украйне при крайне тугом мышлении оно ещё не привыкло видеть отечество. Этому мешал и чрезвычайно сбродный состав казачества. В пятисотенный списочный, реестровый отряд казаков, навербованный при Стефане Батории, вошли люди из 74 городов и уездов Западной Руси и Литвы, даже таких отдалённых, как Вильна, Полоцк, потом – из 7 польских городов, Познани, Кракова и других, кроме того, москали из Рязани и откуда-то с Волги, молдаване и вдобавок ко всему по одному сербу, немцу и татарину из Крыма с некрещёным именем. Что могло объединять этот сброд? На шее у него сидел пан, а на боку висела сабля: бить и грабить пана и торговать саблей – в этих двух интересах замкнулось всё политическое миросозерцание казака, вся социальная наука, какую преподавала Сечь, казацкая академия, высшая школа доблести для всякого доброго казака и притон бунтов, как его называли поляки».39

У московского царя Ивана Грозного неожиданно для окружающих появилась новая идея: отказавшись от нынешней жены Марии, жениться на какой-нибудь европейской принцессе. У английской королевы Елизаветы как раз имелась подходящая кандидатура – задержавшаяся в девицах 30-летняя племянница Мария Гастингс. Поначалу она с большим энтузиазмом восприняла возможность стать московской царицей, но вскоре, прослышав о злодеяниях русского царя и плачевной участи его прежних жён, она наотрез отказалась от предложенной чести.

В 1583 году в Литве вспыхнула междоусобица между магнатами – “Домашняя война” между Янушем Радзивиллом и семейством Ходкевичей из-за слуцкой княжны Софии Олелькович. Кобринские старосты, помогавшие Радзивиллу, доставили ему наскоро собранное вспомогательное войско из шляхты. Такими же войсками пользовались и Ходкевичи. Тогда же Стефан Баторий увеличил численность реестрового казачества до 600 человек. В том же году в страшной нищете в предместье Львова умер прославленный книгопечатник Иван Феодорович.

В условиях междоусобицы в 1584 году староста пинский и кременецкий князь Януш Корибутович Збаражский устроил разбойный набег на церковь Заложенья Святого Духа, принадлежавшую подстаросте пинскому Льву Войне Воронецкому. Тогда же пинский епископ Кирилл Терлецкий подал королю жалобу на князя Збаражского, дополнительно пожаловавшись на то, что тот прекратил выдачу доходов на епископию. Но дело затянулось на годы и продолжало длиться даже после смерти епископа Кирилла, вскоре умершего.

В начале 1584 года у московского царя обнаружилась страшная болезнь: какое-то гниение внутри, как будто Бог решил наказать царя уже на земле за множество погубленных им жизней. От Грозного исходил отвратительный запах. Смертельный удар настиг его 18 марта. В этот день, несколько часов попарившись в бане, он почувствовал себя лучше и сел играть в шахматы с боярином Годуновым. Но, взяв короля, Иван Грозный вдруг упал замертво с зажатой в руке шахматной фигурой.

Московский престол перешёл к сыну царя от первой жены, слабому духовным и телесным здоровьем Феодору. Посланник Речи Посполитой, представленный новому самодержцу, писал о нём: «Хотя про него говорили, что у него ума не много, но я увидел, как из собственного наблюдения, так и из слов других, что у него вовсе его нет».

Со смертью Ивана Грозного король Стефан Баторий строил новые планы по окончательному подчинению и покорению России. В беседе с посланцем римского папы Антонио Поссевино король Речи Посполитой заявил, что он завоюет Московию за 3 года, после чего перенесёт боевые действия на земли черкесов и грузин, заключит союз с Персией и тем самым вынудит турок-османов отказаться от захватов в Европе. В более дальних планах у короля был поход на Константинополь.

После возвращения на родину в июне 1584 года Миколай-Криштоф Радзивилл Сиротка решил исполнить свою давнюю мечту и перестроить свой Несвиж на новейший западноевропейский лад, создать, как писали современники, “в центре Сарматии настоящую Италию”. Но для начала необходимо было подобрать подходящего к его задумкам специалиста-архитектора.

 

*  *  *

 

В это время Домановичи Дзиковицкие, несмотря на разделение на отдельные “дома” во главе с Калеником, Першком, Харитоном и Костюком, всё ещё были довольно сплочённой родственной общностью. Дзиковицкие имели общие покосы и совместно пользовались зимой сеном, запасённым летом для корма скота. И в спорах с более дальней роднёй в лице Анцушковичей Домановичей Местковицких они выступали совместно. Зимним днём 21 января 1586 года Харитон Богданович и другие Домановичи Дзиковицкие, занимаясь сельскохозяйственными работами, подверглись нападению Анцушковичей Домановичей.

Дзиковицкие подали “протест” в пинский гродский земский суд, выдвигая на первое место общий интерес Дзиковицких. В земских книгах была сделана следующая запись:

«В роки (то есть хроники, архив. – А.Д.) судовые земские, о трёх королях Святоримских, перед нами, урядниками (то есть администраторами. – А.Д.) земскими повета Пинского судьёй Гурином Фурсом и подсудком Михайлом Романовичем Дольским, предстал собственной персоной в суде земянин господарский повета Пинского пан Иван Мартинович Диковицкий. Он сообщил и принёс жалобу сам от себя и от имени родственников своих – земян господарских повета Пинского Першка Васильевича, Харитона и Костюка Богдановичей, Шостаковича, Каленика Ивановича и Прона Кирилловича Диковицких – на земянина господарского повета Пинского пана Ивана Анцушковича Домановича Местковицкого:

“Сегодня, в году нынешнем 1586 по римскому календарю, месяца января двадцать первого, во вторник, когда [Диковицкие] на сенокосе своего собственного урочища на Осниках своё сено из стога брали, и уже восемь возов этого сена нагрузили, то тогда пан Иван Анцушкович Доманович Местковицкий сам лично и с сыном своим Есьцом, и с другими многими помощниками своими с ручницами, сагайдаками, с рогатинами, с киями и другим различным боевым оружием, приехали сильным гвалтом […]. Сыновей моих, Ивана Мартиновича, по имени Степан и Федько Ивановичи Диковицкие, избил и нанёс сильные раны. От этих ран сын мой Федько неизвестно выживет ли. И всех нас, которые там на тот час сено брали, [Иван Анцушкович] от коней и от возов гвалтом поотбивал и семеро коней наших с упряжью и хомутами побрал и пограбил. А именно: у сыновей моих взял и пограбил коня, шерстью бурого, купленного за пять коп и за двадцать грошей и другого коня, шерстью рыжего, доморослого (то есть выращенного дома, не купленного. – А.Д.), за которого давали мне восемь коп грошей литовских. А у Першка Васильевича взял и пограбил сверспу (ещё не жеребившуюся кобылу) вороную, доморослую, за которую ему предлагали три копы грошей. А у Проня Кирилловича взял и пограбил сверспу шерстью вороную, купленную за две копы грошей. У Олешка Костюковича  взял и пограбил кобылу шерстью палевую, купленную за три копы грошей. У Каленика Ивановича взял и пограбил сверспу шерстью рыжую, купленную за полтрети копы грошей (то есть всего за 10 грошей. – А.Д.). У Костюка Богдановича взял и пограбил коня шерстью палевого тесмистого доморослого, за которого давали ему девять коп грошей.

При этом взятии и ранении тех панов и забирании тех коней наших исчезло у сыновей моих:

– У Федька – сермяга чёрная, купленная за полкопы грошей, шапка, подбитая [мехом], купленная за восемь грошей, пояс с мошною (кошельком) и с ножами. В мошне было грошей семьдесят, а за ножи было дано три гроша.

– А у Степана пропала шапка, подбитая [мехом], купленная за восемь грошей и три сокера, купленных по шесть грошей”.

И просили нас о [предоставлении им] возного для осмотра последствий гвалта и ранению сыновей своих. И мы ему на то придали возного повета Пинского Феодора Михновича Шоломицкого, а потом назавтра, того же месяца января 22-го, в среду, встав перед нами в суде возный повета Пинского Феодор Шоломицкий устно сообщил, и того сообщения своего письменный документ под своей печатью дал для записи в книги судовые земские в следующих словах:

“Я, Феодор Михнович Шоломицкий, возный повета Пинского, сообщаю сим моим документом, что был на деле у земян господарских повета Пинского – у Ивана Мартиновича, у Першка Васильевича, у Каленика Ивановича и у Харитона Богдановича Диковицких. Итак, в году теперешнем 1586, месяца января 21 дня, по показу и объяснению этих земян Диковицких на сенокосе в урочище, ими называемом Осники, [я] видел семь стоящих возов сена, а восьмой воз с сеном на метанку звернённый (повёрнутый к месту, где на него будут метать, то есть грузить сено? Или на межу перевёрнутый? – А.Д.). И на том же сенокосе возле звернённого воза видел кровь свеженакапанную. А потом по показу Ивана Мартиновича видел в доме его в селе Диковичи на голове сына его Федька рану, кием ударенную, кровавую, и очень опасную. С той же правой стороны в голове другая рана – битая, синяя, вспухшая, а слева в голове видел третью рану, кием нанесённую, синюю и вспухшую. А на левой руке большой палец ударен до синевы и рука вспухла. А на другом сыне его – Степане Ивановиче – видел до крови избитые обе челюсти, а на левой руке на большом пальце до крови сбит щиколотов (сустав? – А.Д.).

И как те вышепоименованные земяне Диковицкие мне сообщили, сегодня, во вторник, когда [они] на том своём сенокосе на Осниках сено брали и уже возов восемь из стога наметали, то земянин господарский повета Пинского Иван Анцушкович Доманович Местковицкий сам лично, с сыном своим Еськом и с другими названными помощниками своими приехав, […] от тех возов […] [Диковицких] поотбивали. А при мне, возном, в то время [свидетельской] стороной были земяне господарские повета Пинского Конон Васькович Диковицкий и Сава Кириллович Островский”».89

 

*  *  *

 

Лев Сапега с 1586 года получил в дополнение к своим многочисленным поместьям во владение значительный город Литвы – Слоним. В самый разгар приготовлений короля к московской кампании, на ведение которой он получил благословение римского папы Сикста V – 12 ноября 1586 года, – Стефан Баторий скоропостижно скончался в Гродно от простуды, а скорее всего, как были уверены многие, от яда. Поскольку причина смерти короля была не ясна, итальянские придворные врачи произвели вскрытие тела Батория, но так и не смогли ничего выяснить. Потомства Стефан не оставил.

После смерти короля Батория в Речи Посполитой возобновилась острая борьба различных феодальных группировок. Ян Замойский отклонил предложение об избрании его королём, хотя имел большие шансы быть избранным. За престол ожесточённо боролись две партии: сторонники воеводы Зборовского стояли за избрание в короли брата императора Священной Римской империи Рудольфа – эрцгерцога Максимилиана, про которого в Речи Посполитой ходили слухи, что его хотят избрать в цари московские бояре после смерти Фёдора Ивановича; сторонники канцлера Яна Замойского хотели видеть на престоле сына шведского короля Юхана III Вазы и Екатерины Ягеллонки (сестры бывшего польского короля Сигизмунда II Августа) королевича Сигизмунда. Будущий руководитель рокоша против Сигизмунда III магнат Миколай Зебжидовский в период бескоролевья был на стороне Яна Замойского и поддерживал Сигизмунда III.

«Обе враждующие стороны расположились двумя отдельными военными станами на левом берегу Вислы под Варшавой. А на правом берегу реки был лагерь 3-й партии, литовской, которая своим избранником выставила царя Фёдора Ивановича. Московское правительство было весьма озабочено возможностью избрания королевича Сигизмунда, который должен был наследовать после смерти Юхана III и шведский престол, соединив, таким образом, в своём лице обоих врагов России – Речь Посполитую и Швецию. Чтобы избежать этого, в Варшаву на избирательный сейм было отправлено большое посольство во главе с боярином С. Годуновым, князем Ф. Троекуровым и дьяком В. Щелкаловым, которые должны были заявить, что в случае избрания на польский престол Фёдора Ивановича Литва и Польша будут пользоваться полным внутренним самоуправлением и, кроме того, Москва выплатит все долги, сделанные Стефаном Баторием во время подготовки к новой войне с Россией.

Русское посольство встретило в Варшаве самый радушный приём со стороны многочисленных сторонников русско-польско-литовского сближения, но крупной его ошибкой было то, что оно не привезло с собой денег. Радные паны прямо высказали послам своё недоумение по этому поводу. Но и без денег московская партия была очень сильна не только у литовцев, но и среди поляков, многие из которых высоко оценили поступок царя Фёдора Ивановича, отпустившего всех польских и литовских пленных без выкупа, и уже тогда осознавали выгоды объединения двух родственных славянских государств. Однако на собрании вельмож – “в рыцарском коле”, когда дело коснулось уже конкретных условий, которые должен был выполнить русский царь, чтобы взойти на престол Польско-Литовского государства, дело застопорилось».31 Поляки выдвинули требования, совершенно неприемлемые для русских. Переговоры закончились ничем. Литовские вельможи ещё некоторое время настаивали на избрании Фёдора Ивановича, но вскоре и они отступились.

 

*  *  *

 

Строй православной церкви в Руси, подвластной Польше, был в печальном положении. Высшие духовные сановники, происходя из знатных родов, вместо того, чтобы, согласно православным обычаям, проходить лестницу монашеских чинов, получали свои должности не по испытанию, а по связям. Архиереи и архимандриты управляли церковными имениями со всеми привилегиями суда и власти светских панов своего времени, держали у себя вооружённые отряды, по обычаю светских владетелей в случае ссор с соседями позволяли себе буйные наезды, а в домашнем быту вели образ жизни, совсем не подобающий их сану. Низшее духовенство находилось в крайнем унижении. Приходские священники терпели и от владык, и от светских панов. Владыки обращались с ними грубо, надменно, обременяли налогами в свою пользу, наказывали тюремным заключением и побоями. Светский владелец села назначал в нём такого священника, какого ему было угодно, и этот священник ничем не отличался от хлопа по отношению к владельцу. «Русский священник, – замечает современник, – по своему воспитанию был совершенный мужик; не умел держать себя прилично, не о чем было поговорить с ним».55 При таком состоянии духовенства понятно, что простой народ жил своей древней языческой жизнью, сохраняя языческие воззрения и верования, отправляя попрадедовским обычаям языческие празднества и не имея ни малейшего понятия о сущности христианства.

Тем временем борьба между родами Замойских и Зборовских продолжалась, но в конце концов примас Польши провозгласил королём 20-летнего Сигизмунда, а съезд выборщиков в Вислице подтвердил это избрание. Шведский король Юхан III, прилагавший также усилия к избранию его сына польским королём, считал его победу на выборах и своей победой. Сигизмунд, оставаясь наследником шведского престола, в будущем должен был объединить Речь Посполитую и Швецию в одно государство. Император «Максимилиан, не долго думая, с большими силами подошёл к Кракову, который защищал Замойский, и осадил его. Однако его сторонники ничего не добились. Мало того, решительный Замойский выступил против Максимилиана, разбил его рыцарей, а самого претендента взял в плен. Вскоре и Сигизмунд, не мешкая, высадился в Данциге, а 9 декабря беспрепятственно прибыл в Краков и короновался».31 12 декабря 1586 года, через месяц после смерти предыдущего короля, в Польше на 85 лет воцарилась старшая ветвь шведской династии Ваза.

В XVI веке, несмотря на многие войны, Речь Посполитая занимала одно из почётнейших мест в христианском мире, славилась учёными мужами и воинами. При вступлении Сигизмунда III на престол в стране насчитывалось 16 миллионов жителей. Для сравнения – в соседнем Великом княжестве Московском проживало не более 14 миллионов человек. Имея под своим скипетром такую страну, новый король ставил перед собой далеко идущие планы, собираясь играть важную роль в европейской политике.

Канцлер «Замойский торжествовал и строил самые обширные планы о том, как совместными усилиями Польша и Швеция сокрушат Москву, завершив дело, начатое Стефаном Баторием. Однако канцлер переоценил возможности и способности нового короля. Сигизмунд III Ваза оказался крайне ограниченным в умственном отношении человеком, всецело преданным папе римскому, и при этом весьма высокомерным и вероломным. Уже скоро Замойский почувствовал самую чёрную неблагодарность со стороны короля, избранного только благодаря усилиям канцлера. Тут же нашлись люди, которые стали нашёптывать Сигизмунду III Ваза, что старый вельможа затмевает его личность, и тот стал выказывать своему канцлеру столь явное пренебрежение, что Замойский даже вынужден был удалиться от всех дел в своё имение».31 На дворце Замойского в Замостье красовалась надпись: “Польша – звезда шляхетства и свободы”. Здесь бывший канцлер предавался исключительно трудам в области наук и искусства, литературы и поэзии, чем немало способствовал дальнейшему распространению в Речи Посполитой идей гуманизма.

С удалением канцлера Замойского от двора в оппозицию к королю перешёл и сторонник Замойского, вместе с ним боровшийся против партии Зборовского, – Миколай Зебжидовский, которому ещё предстояло в будущем немало попортить нервы королю Сигизмунду.

 

*  *  *

 

С целью давно задуманной перестройки своей резиденции, магнат Миколай-Криштоф Радзивилл Сиротка пригласил в Несвиж молодого талантливого архитектора-итальянца, монаха ордена иезуитов Джованни Мария Бернардони. Будучи ещё юношей, Бернардони, принимая участие в строительстве соборов иезуитов в Риме и Неаполе, познакомился с новыми архитектурными приёмами, которые и привёз с собой в Великое княжество Литовское. Эти архитектурные новшества означали начало нового художественного стиля, который позднее получил название “барокко”. Они констатировали переход к новому философско-эстетичному мировоззрению, подчинённому идеям контрреформации, призванному к служению католицизму. Но тогда они воспринимались только как художественные изыски в контексте господствующей эстетики Возрождения.

Итальянец, работавший до этого несколько лет на строительстве костёлов в Люблине и Гродно, приехал в Несвиж в 1587 году и сразу принялся за новую работу. Бернардони построил в Несвиже один из первых в Европе образцов архитектуры барокко – костёл Божьего Тела Ордена иезуитов, однако при строительстве княжеской резиденции и ряда других объектов он руководствовался идеями и формами итальянского архитектурного Возрождения.

Насколько в Литве распространился итальянский архитектурный эталон, говорит то, что в характерном стиле был построен дворец не только воеводы трокского Миколая-Криштофа Радзивилла Сиротки в Несвиже, но и дворец гетмана Великого княжества Литовского Яна-Кароля в Леховичах из соперничавшего с Радзивиллами рода Ходкевичей.

«Принцип свободы вероисповедания имел особое значение для Речи Посполитой – и не только ввиду присоединения населённых “схизматиками” украинских земель, но и по причине бурного развития тут протестантства. Этот принцип провозглашали преемники Сигизмунда-Августа – Генрих Валуа, Стефан Баторий, Сигизмунд III».7

Обострение социальных противоречий во второй половине XVI века способствовало дальнейшему развитию реформационного движения в Литве, охватившего более широкие слои населения. Оно проникло и в среду простых горожан. Но католическая церковь не собиралась сдаваться. С помощью Ордена иезуитов она взяла в свои руки школьное дело и печать в Литовском государстве. «В стране разворачивалась деятельность иезуитов, которые направляли усилия на борьбу с реформацией. Параллельно они активно отстаивали идею церковной унии. Ей, в частности, была посвящена работа иезуитского проповедника Петра  Скарги “Про единство церкви Божией” (1577), адресованная князю Василию-Константину Острожскому (1526 – 1608). На него, как и на других современников, она оказала заметное влияние».7 Отсутствие социальной базы для широкого реформационного движения в среде крестьянства и горожан позволило католической церкви уже к концу XVI века свести на нет влияние реформаторских идей на территории Речи Посполитой, включая Литву и Украину.

Лев Сапега стал инициатором создания важнейшего правового документа в Европе – третьего Статута Великого княжества Литовского, в котором нашла отражение его широкая эрудиция, государственно-правовая мудрость, позволявшая Сапеге находить компромисс между различными социально-политическими силами, группами и личностями. Статут стал, по сути, новой концепцией независимого литовского государства, гарантируя экономический, политический и культурный суверенитет страны, но в то же время усилил политическую зависимость Литвы от Польши как военного союзника. В предисловии к Статуту, написанному Сапегой, подчёркивается основная цель нового свода законов – создание подлинного правового государства, где бы гарантировалась защита прав всех жителей Великого княжества. Сапега полагал терпимость основой единства общества и залогом справедливой социальной организации. В основе концепции Сапеги – обоснование шляхетско-демократической структуры общества и, в то же время, защита всех слоёв населения, в том числе крестьянства. Чрезвычайно прогрессивными для того времени были такие принципы Статута, как презумпция невиновности и веротерпимость. В то же время Литовский статут окончательно закрепил крепостное право панов над их подданными и зафиксировал право шляхты следить за вероисповеданием своих крестьян. В 1588 году король Сигизмунд подписал новый свод законов Великого княжества Литовского, который затем оставался в силе даже после падения самого государства.

Влияние протестантов в Литве стало заметно снижаться. Знать Великого княжества Литовского стала в массовом порядке возвращаться в католическую веру. Вернулись к вере предков сыновья Миколая Радзивилла Чёрного, Ян-Кароль Ходкевич, Ян Чарторыйский, Самуил Сангушко и Януш Заславский, занимавшие важные посты в Великом княжестве Литовском. Такому переходу способствовали умелая деятельность иезуитов, покровительство им со стороны королей, сближение литовской и польской знати, война с Московским государством и давление со стороны Османской империи, которые укрепляли патриотические чувства литовской шляхты. Борьба с московитами и турками рассматривалась как своеобразный крестовый поход, направленный на защиту западно-христианского мира от варваров-иноверцев.

В 1588 году канцлер Литвы Лев Сапега также перешёл в католичество, но при этом он продолжал отстаивать принципы веротерпимости. По этой причине во времена канцлерства Сапеги в Великом княжестве Литовском начала осуществляться идея унии между православной и католической церковью, в результате чего, однако, не произошло слияние двух христианских религий в одну, а возникло новое религиозное направление.

Ни в это время, ни в последующее, в развитии Великого княжества Литовского национальный фактор не играл ведущей роли по сравнению с религиозным и социальным. Главным для людей был не ответ на вопрос: “Кто ты – русский, литовец или поляк?”, а проблемы несколько иного порядка: “Кто ты – православный или католик? Шляхтич, чернец или быдло?”. Именно это определяло мозаику конфликтов и специфику взаимоотношений.

В это время на том земельном наделе, что принадлежал Харитону Богдановичу, проживали не только его сын и внуки, но уже и семьи внуков, у которых стали появляться на свет правнуки Харитона Богдановича. В частности, у старшего внука Савы появились сыновья Иван, Роман и Димитр. Неизвестно, кто, где и как добывал средства на содержание своих семей, но совершенно ясно, что один только земельный надел не смог бы прокормить всё разросшееся семейство.

Скорее всего, как было в обычае небогатой шляхты того времени, Дзиковицкие “дома Харитоновичей”, кроме собственного труда на своей земле и эксплуатации небольшого числа подданных, группировались вокруг какого-либо из могущественных местных магнатов, составляя в мирное время его многочисленную шляхетную дворню, а в случае военных действий или вооружённых стычек с другими магнатами – его собственную феодальную армию. За это они получали некоторые материальные “благодарности”.

В 1589 году Сигизмунд подтвердил пожалованное Пинску магдебургское право.

На территории Великого княжества Литовского «успеху католической пропаганды способствовали беспорядки, которые в то время господствовали в жизни православной церкви. Исходя из существования практики “подания” (то есть раздачи церковных должностей светскими лицами, в ведении которых они находились), церковные должности нередко рассматривались лишь как источник доходов. Те же, кто получал их в погоне за “достатком мирским” и “властительством”, часто не только не являли собой образец христианских достоинств, но и не придерживались наиэлементарнейших моральных норм – были, по выражению современника, не святителями, а “сквернителями”.

В этих условиях на защиту авторитета православия выступили городские организации – братства, которые создавались при приходских церквях. Энергичное вмешательство патриархии в дела местной церкви и явная поддержка онстантинополем братского движения вызывали недовольство верхушки духовенства. Уния гарантировала им полное освобождение из “неволи константинопольских патриархов”, и потому идея перехода под верховенство римского папы начала постепенно овладевать умами православных владык.

Инициатива в этом деле принадлежала владыке Гедеону Балабану, которого на съезде в Белзе поддержали луцкий, турово-пинский и холмский епископы, письменно засвидетельствовавшие свою приверженность унии (1590). Их намерения были одобрены Сигизмундом III. Объединительная авантюра была резко осуждена в послании Василия-Константина Острожского, в котором он призывал к решительному отпору действиям владык, которые игнорировали волю православного населения. Серьёзность собственных намерений он подтверждал готовностью выставить в случае необходимости 15 – 20 тысяч человек на защиту “благочестия”. При таких обстоятельствах Гедеон Балабан стал возражать против своей причастности к униатскому примирению».7

В 1592 годах Сигизмундом вновь были подтверждены полученные ранее городом Пинском особые права.

«В 1592 году, после смерти отца, Сигизмунд официально был объявлен королём Швеции. При помощи части шведских феодалов ему удалось на время подчинить себе страну. Сигизмунд пытался одновременно быть монархом двух крупных государств – Швеции и Польши. Но и объективные, и субъективные обстоятельства не благоприятствовали этому плану. Внешнеполитические интересы Польши и Швеции находились в резком противоречии, оба государства ко времени воцарения Сигизмунда уже 30 лет боролись за обладание Ливонией. Сгладить это противоречие, объединить две столь различных державы было практически невозможно».26 Временно овладев шведским престолом, Сигизмунд III уже в том же 1592 году потерял его и вовлёк Речь Посполитую в войну со Швецией.

«Когда король, задержанный польскими делами, в 1593 году наконец приехал в Швецию, здесь уже произошли серьёзные перемены. До приезда короля в Упсале состоялся церковный собор, на котором были отменены церковные мероприятия Юхана III, сближавшие шведскую церковь с католицизмом, и было официально принято так называемое аугсбургское вероисповедание, то есть полностью восстановлено ортодоксальное лютеранское вероучение».26

Всецело находясь под влиянием иезуитов во главе с П. Скаргой, Сигизмунд III Ваза окончательно перешёл на сторону Габсбургов, с которыми его связывали и родственные отношения (его жена Констанция была сестрой эрцгерцога Фердинанда Штирийского). Таким образом, Сигизмунд лишился поддержки морских государств – Франции, Англии, Голландии, и, как союзник Австрии, вызвал войну Речи Посполитой с Турцией.

«В Польше господствовал дух своеволия. Законы действовали слабо, и вместо того, чтобы прибегать к их защите, люди, чувствовавшие за собой силу, сами расправлялись со своими соперниками. Знатные паны держали у себя вооружённые отряды из шляхты; наезды на имения и дворы были обычным делом. Паны самовольно вмешивались даже в дела соседних государств. Удальцы всякого рода составляли шайки, так называемые “своевольные купы”, и производили разные бесчинства».55 Именно в это время в южной Руси усилилось казачество, особенно после ряда удачных походов в Крым и Молдавию. «Свои боевые услуги казаки предлагали за надлежащее вознаграждение и императору германскому против турок, и своему польскому правительству против Москвы и Крыма, и Москве и Крыму против своего польского правительства. Ранние казацкие восстания против Речи Посполитой носили чисто социальный, демократический характер без всякого религиозно-национального оттенка. Они, конечно, зачинались в Запорожье. Но в первом из них даже вождь был чужой, из враждебной казакам среды, изменивший своему отечеству и сословию, замотавшийся шляхтич из Подляхии Крыштоф Косинский. Он пристроился к Запорожью, с отрядом запорожцев нанялся на королевскую службу и в 1593 году только из-за того, что наёмникам вовремя не уплатили жалованья, набрал запорожцев и всякого казацкого сброда и принялся разорять и жечь украинские города, местечки, усадьбы шляхты и панов, особенно богатейших на Украине землевладельцев, князей Острожских. Князь Константин Острожский побил его, взял в плен, простил его с запорожскими товарищами и заставил их присягнуть на обязательстве смирно сидеть у себя за порогами.

Но месяца через два Косинский поднял новое восстание, присягнул на подданство московскому царю, хвалился с турецкой и татарской помощью перевернуть вверх дном всю Украину, перерезать всю тамошнюю шляхту, осадил город Черкасы, задумав вырезать всех его обывателей со старостой города, тем самым князем Вишневецким, который выпросил ему пощаду у князя Острожского, и, наконец, сложил голову в бою с этим старостой»39 под этими самыми Черкасами.

Преемником ему в достоинстве гетмана был избран Григорий Лобода. «Тогда, кроме казаков, состоявших под начальством гетмана Лободы, явилось другое казацкое ополчение, своевольное, под начальством Северина Наливайко. Наливайко питал закоренелую ненависть к панству вследствие того, что пан Калиновский в местечке Гусятине отнял у Наливайкова отца хутор и самого хозяина так отколотил, что тот умер от побоев. Наливайко задумал продолжать дело Косинского в такое время, когда епископы собирались подчинить русскую церковь папе. Наливайко начал с Волыни и его восстание на этот раз получило несколько религиозный оттенок. Он нападал на имения епископов и мирян, благоприятствовавших унии, взял Луцк, где злоба казаков обратилась на сторонников и слуг епископа Терлецкого, повернул в Белую Русь, овладел Слуцком, где запасся оружием, взял Могилёв, который был тогда сожжён самими жителями, захватил в Пинске ризницу Терлецкого и достал важные пергаментные документы с подписями духовных и светских лиц, соглашавшихся на унию».

Самуил Маскевич, имевший поместья в Новогрудском, Пинском и Слонимском поветах, вспоминал: «В 1594 году в Литве явился Наливайко, казак запорожский, и наделал там много бед. С ним было несколько тысяч человек, к которым присоединились все негодяи для своеволия. Поветы выслали против него свои войска. Ротмистрам, состоявшим на жалованье, велено также выступить».219

В 1594 году на подавление восстания Наливайко был направлен литовский гетман Ян-Кароль Ходкевич.

В 1594 году в своём родовом замке в Замостье бывший канцлер и гетман Ян Замойский основал получившую впоследствии широкую известность Академию Замойскую. В её стенах воспиталось немало талантливых юношей из шляхетской молодёжи, составивших затем созвездие ярчайших имён духовной жизни Речи Посполитой. В конце XVI века в Литве, в дополнение к прежним светским литературным произведениям, появились новые – повесть про Тристана и Изольду, про “семерых мудрецов”. Все они, и эти, и прежние, имели основу в сербской, итальянской, польской, сербо-хорватской литературах.

«Для польской шляхты XVI столетия “золотой век” был связан с прошлым её Родины и совпадал с древними временами. Однако уже вскоре времена “золотого века” были сдвинуты на XVI век. В XVI веке в польской общественной мысли формируется представление о совершенстве Речи Посполитой; этот век, ещё не закончившийся, был назван “золотым”. Так он воспринимался, и таковым, вероятно, был в действительности, но лишь для одного сословия, для элиты общества – шляхты. Мифологизация столь недавней истории произошла потому, что именно на рубеже XVI и XVII веков ситуация в Польше изменилась. На памяти одного поколения произошёл переход от мирного труда, благополучия и свободы к веку войн, раздоров, безудержного обогащения одних и обнищания других».48

Развернувшаяся в Швеции острая междоусобица из-за права на трон затянулась до конца 90-х годов XVI века и кончилась поражением Сигизмунда. «Во главе управления Швецией встал дядя Сигизмунда, младший сын Густава Вазы, герцог Карл, опиравшийся на поддержку среднего и мелкого дворянства и бюргерства и умелой демагогией приобретший и поддержку крестьян. Он был в 1594 году официально признан правителем государства».26

Зимой 1595 – 1596 годов продолжавший свою войну против панов и сторонников церковной унии Наливайко соединился с казацким гетманом Лободой и восстание начало принимать угрожающий размер. Король выслал против казаков в помощь Я.-К. Ходкевичу гетмана Жолкевского. Война с бунтовщиками упорно продолжалась до конца мая 1596 года. Казаки, теснимые польскими войсками, перешли на левый берег Днепра и были осаждёны близ города Лубны. Наливайко убил гетмана Лободу и сам стал гетманом. Затем и он был низвергнут и выдан полякам. Маскевич писал: «Осторожный Наливайко не давался в руки. Наконец, под Лубнами был пойман. Немедленно отослан к королю с несколькими знатнейшими участниками».219

Москва внимательно и с беспокойством следила за событиями в Речи Посполитой, опасаясь за себя саму. Для большей безопасности было решено значительно укрепить важный стратегический пункт – город Смоленск. Летом 1596 года по велению “Государя Царя и Великого Князя Феодора Ивановича всея Руси” городовой мастер Феодор Савельев Конь начал строить крепостную стену, которая позже стала называться Смоленским кремлём. Возведение крепостной стены стало государственным делом, оно потребовало труда нескольких тысяч человек из нескольких областей. Денег на строительство не жалели, хотя казна была не слишком полной. Со всей округи везли лес, извёстку, камень. Действовавших кирпичных заводов, которые принадлежали монастырям и частным владельцам, не хватало, поэтому стали строить новые.

Заключительный акт принятия церковной унии в Речи Посполитой должен был произойти на соборе в Берестье (Брест), назначенном на 6 октября 1596 года. После неудачных попыток договориться обе стороны прокляли одна другую. Так уния глубоко расколола тогдашнее общество вместо того, чтобы, по словам универсала Сигизмунда, “сберечь и укрепить” Речь Посполитую. В этом же году официальная столица Речи Посполитой была перенесена из Кракова в Варшаву.

Униатская часть Брестского собора утвердила акт объединения церквей и создания греко-католической церкви, которая подчинялась папе римскому. Были признаны основные догматы католической церкви, одновременно церковные обряды оставались православными, а церковно-славянский язык – языком богослужения. Униатское духовенство, как и католическое, освобождалось от уплаты налогов, униатская шляхта наравне с католической могла претендовать на государственные должности. Кроме того, униатским епископам было обещано место в сенате. Летоисчисление после принятия Литвой унии стало вестись по новому, так называемому Григорианскому календарю.

Наступление католической и униатской церквей влекло за собой отход части прежде православного населения Великого княжества Литовского от традиционной веры. Особенно этот отход был значительным среди шляхты, стремившейся приобщиться к “польскому образу жизни”. По социальному составу верующих униатская церковь на протяжении всего периода своего существования была “массовой” церковью; привилегированные сословия составляли незначительную часть “паствы”.

21 апреля 1597 года после пыток в новой столице Варшаве был четвертован недавний вождь повстанцев Северин Наливайко. Но почти сразу же в народе родилась легенда, что он был заживо зажарен в медном быке вместе с тремя полковниками.

«Введение церковной Унии было началом великого переворота в умственной и общественной жизни южной и западной Руси. Униатское нововведение пользовалось особенною любовью и покровительством короля Сигизмунда; поддерживать его горячо принялись и иезуиты, захватившие в Польше воспитание и через то овладевшие всемогущею польскою аристократией – а потому было вполне естественно, что униатская сторона тотчас же взяла верх над православною. План римско-католической пропаганды состоял главным образом в том, чтобы отвратить от древней веры и обратить в католичество русский высший класс, так как в Польше единственно высший класс представлял собою силу. Орудием для этого должны были служить школы или коллегии, которые одни за другими заводились иезуитами на Руси. В Вильне иезуиты завели академию при Стефане Батории. Затем явилась иезуитская коллегия в Полоцке. В конце XVI века заведены были коллегии в Ярославле Галицком и во Львове».40

В целом на землях Великого княжества Литовского уния распространялась успешнее, чем на отошедших ранее к Польше “украинных землях” Киевщины, Подолии, Брацлавщины и Волыни, где распространению униатства воспротивились запорожские казаки. Антиуниатские настроения в большей мере были сильны в восточных областях Литвы, но порой проявлялись и на западе – в Слуцке, Вильно и Пинске. Ответом властей стали репрессии: православных стали лишать храмов, исключать из магистратов и изгонять из ремесленных цехов.

В 1598 году Речь Посполитая вмешалась в развернувшиеся династические междоусобицы в России, что повлекло в скором времени большие события. Московские власти продолжали ускоренными темпами возводить Смоленскую крепость. Напряжение было столь велико, что в 1599 году измученные работные люди подняли бунт, который был подавлен силой.

Князь Острожский, остававшийся православным, в 1599 году с другими панами и шляхтой “русской веры” организовал конфедерацию с протестантами для взаимной защиты против наступления католичества. Тогда же подканцлер Лев Сапега получил должность канцлера. Конфедерация князя Острожского, не сумев привлечь к себе массовых симпатий, не повлекла серьёзных последствий для государства и потихоньку заглохла.

«Высший класс в Польше был всемогущ и, конечно, если бы русское шляхетство оставалось твёрдо в вере и крепко решилось стать за отеческую веру, никакие козни короля и иезуитов не в состоянии были её ниспровергнуть. Но в том-то и заключалось несчастие, что это русское шляхетство, – этот высший русский класс, которому слишком выгодно было находиться под властью Польши, – не мог устоять против нравственного гнёта, тяготевшего тогда над православной верой и русской народностью. Породнившись с польским шляхетством, усвоивши польский язык и польские обычаи, сделавшись поляками по приёмам жизни, русские люди не в силах были удержать веру отцов своих. На стороне католичества был бросающийся в глаза блеск западного просвещения. В Польше на русскую веру и русскую народность смотрели презрительно: всё, что было и отзывалось русским, в глазах тогдашнего польского общества казалось мужичьим, грубым, диким, невежественным, таким, чего следует стыдиться образованному и высокопоставленному человеку. Одни за другими принимали новую веру и стыдились старой. В польской Руси особа, принадлежавшая по происхождению и по состоянию к высшему классу, стала немыслима иначе, как с римско-католическою религией, с польским языком, с польскими понятиями и чувствованиями. Оказалось, что уния, вымышленная сначала для приманки русского высшего класса, также для него не пригодилась: паны без неё сделались чистыми католиками. Уния осталась только средством для уничтожения в громаде остального народа признаков православной веры и русской народности. Уния стала оружием более национальных, чем религиозных целей. Принять унию – значило сделаться из русского поляком или, по крайней мере, – полуполяком».55

Дзиковицкие, бывшие до той поры православными, вслед за высшим священством Пинской епархии также обратились тогда к унии. А в доме Перхоровичей один из правнуков Першка Васильевича – Ефимиуш Опанасович (Афанасьевич) Перхорович Дзиковицкий – посвятил себя служению Христу в новой церкви, став униатским капелланом, а в дальнейшем и священником в соседнем Луцком повете Волынского воеводства. Варианты выбора жизненной стези, занятий для других Дзиковицких ограничивались принадлежностью к шляхетству. «Неуважение к нешляхетским занятиям, восприятие труда ремесленников, горожан, торговли как недостойных и неблагородных занятий приводили к тому, что главными занятиями шляхты в случае выбора нецерковной стези были военная служба и ведение помещичьего хозяйства».48

Введение унии неожиданно для самого казачества выдвинуло его на совершенно новую роль в обществе. «Православное общество перестало быть законной Церковью, признанной государством. Рядовому православному духовенству со смертью двух епископов, не принявших унии, предстояло остаться без архиереев; русское мещанство теряло политическую опору с начавшимся повальным переходом православной знати в унию и католичество. Оставалась единственная сила, за которую могли ухватиться духовенство и мещанство, – казачество со своим резервом, русским крестьянством.

Интересы этих четырёх классов были разные, но это различие забывалось при встрече с общим врагом. Церковная уния не объединила этих классов, но дала новый стимул их совместной борьбе и помогла им лучше понимать друг друга: и казаку, и хлопу легко было растолковать, что церковная уния – это союз ляшского короля, пана, ксёндза и их общего агента-жида против русского Бога, которого обязан защищать всякий русский».39 С начала XVII века казачество постепенно начало втягиваться в православно-церковную оппозицию.

В 1600 году началась длительная первая война Речи Посполитой со Швецией за восточное побережье Балтийского моря, вся тяжесть которой легла на Великое княжество Литовское, так как Польша вела борьбу с Турцией за украинские земли.

Мне не известно, сколько детей было у Харитона Дзиковицкого, но его сын Феодор, как минимум, имел одну сестру, а по смерти отца в 1604 году вступил в права наследования частью земельного владения, расположенного в околицах Дзиковичей, которую немедленно передал Опанасу Остаповичу Перхоровичу Дзиковицкому. Очевидно, на небольшом земельном наделе к этому времени стало слишком много владельцев. Шляхетский надел уже не мог обеспечить достаточных средств существования для всех Дзиковицких и младшим детям, которым доставалось меньше всего из наследства родителей, пришлось искать меры к разрешению такой ситуации.

Харитон Богданович Дзиковицкий умер в начале лета 1604 года, когда ему было не менее 74 лет. Похоронен он был, скорее всего, на кладбище деревни Дзиковичи, где к тому времени покоилось уже немало представителей его рода.

 

*  *  *

СПРАВОЧНИК  РОДА  ДЗИКОВИЦКИХ  (ДИКОВИЦКИХ),

проживающих  в  разных  странах, регионах  и  городах

 

ВВОДНАЯ  ЧАСТЬ

 

       Все нижеприведённые персоналии выяснены и зафиксированы в Справочнике либо из открытых источников (Интернет, записи в общедоступных документах и справочниках), либо даже с подачи самих указанных в нём лиц и потому ни в коей мере не могут считаться вторжением в частную жизнь. Справочник задумывался лишь как подспорье для представителей рода в узнавании о сородичах, проживающих в одном с ними городе, регионе или стране для наведения возможных контактов, а также и для контактов с более отдалённо проживающими представителями рода, если такое желание и возможность появятся.

      Это – второй вариант Справочника, созданный взамен утерянного первого образца. Мы надеемся, что его появление вызовет интерес и побудит не включённых в него Дзиковицких (Диковицких) присылать данные на себя и своих близких и знакомых с целью включения их в постоянно (как планируется) переиздаваемый новый вариант Справочника.

       Для того, чтобы уже попавшим на страницы нашего Справочника сородичам можно было легче находить друг друга, перед каждым именем будет стоять либо значок +, что означает его присутствие на сайте «Одноклассники» в группе «Потомки рода Дзиковицких (Диковицких)», либо значок –, что будет означать отсутствие этого лица в группе.

          Расположение частей в Справочнике таково:   I. Беларусь, II. Россия, III. Украина, IV. Азиатские государства бывшего СССР,    V. Дальнее  зарубежье  (включая страны Прибалтики, входившие ранее в СССР). Внутри частей имеются разделы, в которые входят в алфавитном порядке области и столицы в Беларуси, России и Украине и государства в IV и V частях Справочника. В разделах в алфавитном порядке размещаются населённые пункты. В тех населённых пунктах, где количество потомков рода довольно большое, они могут разделяться на две подгруппы: 1-я – мужчины, 2-я – женщины.

 

        Примечание. В Справочник могут включаться как действительные  носители  этой фамилии, так  и  те, кто  носил её ранее (до замужества), или даже те, кто имел предка по одной из линий, который носил эту фамилию, но которая не дошла до ныне живущего потомка, но который при этом не желает утрачивать связь с представителями  рода. Это  относится, в  первую очередь, к вышедшим на нас по линии Интернета через сайт «Одноклассники» и группу в ней «Потомки рода Дзиковицких (Диковицких)».

** В  Справочнике  возможно  повторение  одних  и  тех  же  людей в том случае, когда у составителя Справочника не  было возможности идентифицировать одного и того  же  человека  по  данным, полученным  из  разных  источников.

*** Просьба обо всех обнаруженных неточностях или желаемых добавлениях сообщать администратору группы А.В. Дзиковицкому для внесения надлежащих исправлений.

 

 

Часть I. БЕЛАРУСЬ

 

Раздел 1. Брестская область

 

г. Брест, областной центр

 

 + Даша Диковицкая, 21.11.1995 г.р. Учится в шк. №16 до 2013 года.

 

+ Светлана Рыбчинская (Диковицкая), примерно 1983 г.р. Муж – Андрей Рыбчинский. Входит в группу «Мы Диковицкие». Училась: Пинская школа № 16 в 1989-00 гг.; Пинский учётно-кредитный техникум (Высший банковский колледж) в 2001-04 гг.; Полесский Государственный Университет в Пинске в 2001-08 гг. и 2006-08 гг.(?).

 

+ Татьяна Карпович (Диковицкая), 1990 г.р. Муж Андрей Сапсанов. Училась в Пинске в ср. школе №8 с 1997 г.; колледж РУОР в 2004-06 гг.; Брестское училище Олимпийского Резерва в 2006-08 гг. по волейболу; в марте 2008 г. – в женской сборной Беларуси; Брестский госинститут имени А.С. Пушкина (спортфак) в 2008-13 гг.

 

г. Барановичи

 

 + Виталий Диковицкий, примерно 1984 г.р. Учился: в Барановичской ср. школе № 8 в 1990-01 гг.; Барановичский госуниверситет в 2001-06 гг. Служил в армии в Бобруйске (в Ленгородке) в 2007-09 гг. В 2011 г. живёт в Барановичах.

 

г. Ивацевичи, райцентр

 

- Евгения Диковицкая, 30.01.1990 г. Училась в Ивацевичской ср. школе № 1 в 1996-07 гг. Последний заход на сайт «Одноклассники» - 24.06.2009 г.

 

г. Кобрин, райцентр

 

+ Вячеслав (Слава) Диковицкий, 01.01.1974 года рождения. В 2011 г. живёт в Кобрине.

 

- Елена Диковицкая. Родом из Кобрина. В апреле 2000 г. в Череповце (Россия) на Международном конкурсе исполнителей на народных инструментах «Кубок Севера» заняла 3-е место среди мандолинистов. По сообщению от 25.11.2008 г. она была 2-й мандолиной на Минском мандолинном оркестре (худ. рук. Ярослав Волосюк).

 

г. Лунинец, райцентр

 

+ Мария Малей (девичья - Диковицкая), 15.02.1962 гр. В 2011 г. проживает в г. Лунинец.

 

- Олеся Диковицкая. Согласно сообщению от 12.11.2008 г. в Лунинце на празднике выступала в качестве вокалистки.

 

Пинский район

 

г. Пинск, райцентр

 

(мужчины)

 

- Александр Диковицкий, примерно 1976 г.р. Учился: в гимназии №2, в Пинской ср. школе № 5 в 1981-92 гг. Выпуск из 11 «Б» класса.; в Могилёвском машиностроительном институте в 1992-97 гг. В 2003 г. работает в Пинске специалистом в страховой компании по оценке транспортных средств.

 

+ Александр Диковицкий, 29.07.1985 г.р. Учился: в Пинской ср. школе № 3 в 1990-01 гг. В друзьях: Татьяна Диковицкая (Сукач), Светлана Диковицкая (Изотова), Татьяна Диковицкая (Федорович) (+).

 

- Александр Диковицкий, примерно 1986 года рождения. В 2011 г. – живёт в Пинске.

 

- Александр Диковицкий, примерно 1990 года рождения. В 2011 г. – живёт в Пинске.

 

- Александр Александрович Диковицкий, 1974 года рождения. Стоматолог. Сын Александра Лаврентьевича и Галины.

 

+ Анатолий Диковицкий, 10.02.1974 г.р. Жена Светлана Диковицкая (Пинск, примерно 1975 г.р.). Входит в группу «Мы Диковицкие». Учился: 8-летняя школа № 2 г. Горняк Донецкой обл.; в 1980-89 гг.; Донецкий строительный техникум в 1989-93 гг. Служба в армии в в/ч 0791 в 1993-95 гг. В друзьях: Алина Диковицкая, Неля Диковицкая (США), Ксюша Диковицкая (Пинск), Инга Диковицкая (Файдулина), Анатолий Диковицкий (Пинск, прапорщик).

 

+ Анатолий Диковицкий, 27.01.1979 г.р. В 2011 г. – прапорщик-пограничник в Пинске. В друзьях: Светлана Диковицкая (Пинск, жена Анатолия, примерно 1974 г.р.) (+).

 

- Анатолий Антонович Диковицкий, 1954 г.р. Жена – Любовь (кажется, урождённая Сачковская). Имеет брата Вячеслава и сестру Антонину (по мужу Закене). Работает таксистом. Вместе с братом использует родительский дом в Больших Дзиковичах в качестве дачи.

 

- Андрей Диковицкий. Около 1973 года рождения. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Андрей Диковицкий, 16.03.1977 г.р. Учился в Пинске в 1983-92 гг.

 

+ Артём Диковицкий. Примерно 1992 г.р. Учился в ср. школе № 11 в 1987-99 гг.; в ПолесГУ в 2004-11 гг. В друзьях – Машенька Диковицкая.

 

+ Наташа Кохнюк (Диковицкая), примерно 1984 г.р. Училась в Пинской школе № 14 в 1990-99 гг.; ПТУ-161 в 1999-02 гг.

 

- Артур (Артём?) Диковицкий, 15.07.1991 г.р. Учился: в Пинской ср. школе № 3 в 1998-07 гг. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Андрей Диковицкий, 1977 года рождения. Окончил Пинскую школу №2, затем окончил в 1995 г. «Пинск. уч. КТ». В 2005 г. – женат на Татьяне.

 

- Андрей Диковицкий, 1981 года рождения. Детская кличка – «Дикий». Жил в Пинске на ул. Корбута, учился в школе №1, затем в ПТУ №88. 13.05.2004 г. уехал на полгода в Италию (если это о нём).

 

- Бронислав Диковицкий. 11.08.1999 г.р. Имеет сестру Бажену. Участник “Facebook”.

 

- Валерий Георгиевич Диковицкий, 1963 года рождения. В 2006 г. – майор-пограничник в в/ч в г. Пинске. Адрес: 225710, г. Пинск, ул. Суворова, 33-9. Дом. тел. (80-165)32-24-92.

В ноябре 2008 г. упоминался в Пинской районной газете «Полесская Правда» как подполковник и заместитель начальника штаба в/ч 1235.

 

+ Виталий Диковицкий, 09.07.1973 г.р. В 2011 г. проживает в г. Пинске.

 

- Виталий Диковицкий. Родился около 1974 г. Учился в 1979-90 (?) годах в средней школе имени Я. Коласа в деревне Пиньковичи Пинского района. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Владимир Диковицкий, примерно 1991 г.р. Учился в ср. школе № 16 в 1997-06 гг. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Вячеслав Антонович Диковицкий, 1953 г.р. Вместе с женой Галиной, также урождённой Диковицкой, занимается трикотажем. Имеет брата Анатолия (Пинск) и сестру Антонину (по мужу Закене). Имеет дочь.

 

- Григорий Павлович Диковицкий, сын Павла Ивановича из хутора Дворок под Пинском. В 2005 г. жил в Пинске.

 

- Денис Диковицкий, примерно 1991 года рождения. В 1998-2007 гг. учился в Пинской школе №16, выпускался из 9 «Г» класса.

 

- Дима Диковицкий, 14.07.1981 г.р. Учился в Пинской ср. школе №14 1987-98 гг.

 

- Дмитрий Диковицкий, примерно 1982 года рождения. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Захар Николаевич Диковицкий. Родился 04.11.2010 г. Родители: Николай Николаевич и Анна Сергеевна.

 

- Иван Павлович Диковицкий, сын Павла Ивановича из хутора Дворок под Пинском. В 2005 г. жил в Пинске, считался предпринимателем и имел свой компьютер, что считалось признаком определённого достатка.

 

- Игорь Диковицкий. Около 1974 года рождения. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Максим Диковицкий, примерно 1982 года рождения. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

+ Михаил Диковицкий, примерно 1986 г.р. В друзьях: Оля Диковицкая (Пинск) (+), Катя Диковицкая (Пинск) (+). В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Михаил Диковицкий, 30.11.1987 г.р. Учился в Пинковичской школе имени Я. Коласа в 1994-05 гг. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Михаил Александрович Диковицкий, 1977 г.р. Менеджер (Москва – Пинск). Сын Александра Лаврентьевича Диковицкого и Галины.

 

- Михаил Григорьевич Диковицкий. В сообщении от 10.11.2008 г. указывалось, что у него имеется в Пинске магазин-склад. Тел.: +375 165 34-29-52.

 

- Михаил Мартынович Диковицкий. Жена София Андреевна (17.05.1932 г.р.). Имеет двух дочерей – Галину и Ирину. Живёт в 2012 г. в Пинске, ул. Центральная, 48 – 9. Дом. тел. 33-36-98.

 

- Михаил Олегович Диковицкий, 23.11.1990 г.р. Отец Олег, мать Ирина Михайловна. В 2012 г. окончил ср. школу № 15 в г. Пинске.  Православный. В друзьях – Николай Диковицкий из Пинска, с которым учились в одной школе. Знает русский и английский языки. Участник “Facebook”.

 

- Николай Николаевич Диковицкий. Родился 16.10.1987 г. Родители: отец Николай Фёдорович и Галина Михайловна Диковицкие. Жена – Анна Сергеевна (урождённая Суворова). Учился в ср. школе № 15. Окончил на ветеринара Витебскую сельхозакадемию. Имеет сына Захара (04.11.2010 г.р.). Друг Михаила Диковицкого (23.11.1990 г.р.). Участник “Facebook”. E-mail: menfis_mail@tut.by

 

+ Николай Михайлович Диковицкий, примерно 1950 г.р. Брат Галины Диковицкой, жены Александра Лаврентьевича Диковицкого. Сын Михаила Петровича Диковицкого из дер. Б. Диковичи. Учился: Украина, п. Заречное, медучилище в 1965-69 гг.; Гродненский мединститут в 1972-78 гг. Работа: Пинская горбольница 1978-2018 гг. Хирург, заведующий операционным отделением Центральной больницы в г. Пинске (8.01.2004 г.). Друг Саши (Лаврентьевича) Диковицкого (+).

 

- Николай Петрович Диковицкий, примерно 1962 года рождения, сын Петра Николаевича, всю свою жизнь прожившего в Дзиковичах. Директор ОАО «Гидросельмаш»: 225710, г. Пинск, ул. Иркутско-Пинской дивизии, 61. Тел. 35-37-97, приёмн. 35-00-97, т./ф. 32-27-60, моб. 654-37-97. E-mail: gsmpn@brest.by www.gidroselmash.boom.ru

В январе 2008 г. в журнале «Директор» была помещена статья Николая Петровича.

 

- Николай Фёдорович Диковицкий. Родился 03.01.1956 г. Жена – Галина Михайловна (04.02.1956 г.р.). Имеет сына Николая (16.10.1987 г.р.). Начальник отдела маркетинга пинского предприятия ПКЦ. В августе 2006 г. – фото на городской Доске почёта в Пинске.

 

- Николай Яковлевич Диковицкий. Пенсионер. В 2006 г. жил в Пинске, но летом часто приезжает в Дзиковичи на отдых и рыбалку. Здесь у него дом, доставшийся от предков и ставший теперь дачей.                     

 

- Олег Диковицкий, примерно 1973 г.р. Друзей на сайте нет. Учился: Пинское педучилище в 1994-98 гг.; педколледж (переименовали?) в 1996-98 гг.; педучилище им. Пушкина в Пинске в 1997-01 гг.; в/ч МВВПОУ БОУП (Минск) в 2001-02 гг.; МВВПОУ батальон обеспечения (Минск) в 2001-02 гг.; СВВПТАУ (Екатеринбург) в 2001-02 гг. Живёт в 2011 г. в Пинске.

 

- Олег Диковицкий, муж Ирины Михайловны (урождённой Диковицкой). Сын – Михаил (23.11.1990 г.р.)

 

- Петя Диковицкий, 06.06.1986 г.р. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Пётр Павлович Диковицкий, сын Павла Ивановича из хутора Дворок под Пинском. В 2005 г. жил в Пинске.

 

- Руслан Александрович Диковицкий, 1977 г.р. Жена - Елена ( +). Сын Александра Лаврентьевича и Галины Диковицких. Строитель.

 

+ Саша (Александр Лаврентьевич) Диковицкий, 1948 г.р. Родился и вырос в дер. Большие Дзиковичи. До 15 лет проживал в своей деревне. Администратор группы «Мы Диковицкие». Жена Галина. E-mail: dikovickii@ mail.ru Учился: ср. школа в соседней деревне Местковичи в 1955-63 гг.; Медицинское училище (Украина, пос. Заречное) в 1963-67 гг.; армия: в г. Череповец (Волгоградская обл.) в 1967-69 гг., в пгт Кадуй (Кадуйского района) в ПВО в 1968-69 гг. Опять учился: в Белорусской сельхозакадемии в г. Горки Могилёвской обл. в 1982-87 гг.; Университет марксизма-ленинизма. Работал директором Пинского дома-интерната для психоневрологических больных.

         Про себя он написал так: «Я, ДИКОВИЦКИЙ Александр  Лаврентьевич,  родился и вырос  в самом красочном уголке нашей земли и Белорусского  Полесья в д. Б. Диковичи Пинского района Брестской области, где сливаются реки Стырь, Стоход и Припять. До 15 лет проживал в любимой деревне, закончил Местковичскую школу, Заречнянское медучилище Ровенской области, Беларусскую Сельхозакадемию, Университет марксизма-ленинизма. Служил в Советской Армии -Вологда, Череповец, Гатчино, Уйта. Влюблён в свой край до донышка своей души и часть моего сердца всегда останется там, где закопан пуп - д. Б. Диковичи».

         В друзьях: Дима Диковицкий (+), Мария Холбнева, Лилия Диковицкая, Екатерина Холбнева (+), Неля Диковицкая (США) (+).

 

- Саша Диковицкий, 13.12.1989 г.р. Учился в Пинской ср. школе № 11 в 1996-07 гг. Последний заход на сайт «Одноклассники» - 13.05.2009 г.

 

+ Сергей Диковицкий, примерно 1976 г.р. В друзьях Виталий Диковицкий, 09.07.1973 г.р., из Пинска. В 2011 г. проживает в г. Пинске.

 

- Сергей Диковицкий, 30.05.1986 г.р. Учился: в ср. школе № 2 в 1992-03 гг. Входит в группу «Мы Диковицкие». В друзьях: Ирина Тихон (Диковицкая), Ольга Диковицкая (Середич), Татьяна Диковицкая (Пинск). В 2011 г. – житель Пинска.

 

- Сергей Григорьевич Диковицкий, 1974 года рождения, житель Пинска. 01.03.2008 г. в Пинский ГОВД обратилась его мать Волосюк Н.С., 1953 г.р., кондуктор автопарка №3 г. Пинска о том, что 23.02.2008 г. из дома ушёл её неработающий сын, проживающий вместе с ней, и до сих пор не появился.

 

- Сергей Николаевич Диковицкий. Генеральный директор «Промстройиндустрия ОДО» с 8 сотрудниками, организованной в 1994 году. Специализация: дополнительные приспособления, компоненты и запасные части для сельскохозяйственных машин и оборудования. Адрес: 225710, Беларусь, Брестская область, г. Пинск, ул.Пушкина, 5. Тел.: +375 (1653) 5-09-68, +375 (1653) 2-33-65, +375 (1653) 2-44-52, +375 (1653) 2-44-51; факс: +375 (1653) 2-44-51. E-mail: traktorl30@tut.by

 

- Эдуард Александрович Диковицкий, примерно 1976 г.р. С 20 по 26 августа 2007 г. на Украине в селе Вишняки Хорольского района Полтавской области Украины прошли игры XXII Чемпионата Европы по мотоболу. В борьбе за главный мотобольный трофей приняла участие и сборная Беларуси в следующем составе: …Полевые игроки: …Диковицкий Эдуард ("Юность" Пинск), который до этого не участвовал в подобных соревнованиях и не имел на своём счету забитых мячей. Тренером команды из Белоруссии был Ефремов Владимир  (Пинск). Спортсмен по линии ДОСААФ в 2008 г. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

+ Юрий Александрович Диковицкий (младший сын Александра Лаврентьевича), примерно 1988 г.р. Учится и работает в Москве, но прописан в Пинске в 2011 г..

 

(женщины)

- Алина Диковицкая, примерно 1991 г.р.

 

+ Алла Демчук (по рождению Диковицкая), 02.08.1971 г.р. В 2011 г. живёт в г. Пинске. Сёстры – Марина, Виктория Диковицкая (Пинск) и Светлана Диковицкая (Незнакомка).

 

+ Анжела Станиславовна Ярец (в группе под именем дочери – «Валерия Разуванова»), 23.08.1966 г.р. В девичестве – Здебская. Дед по матери – Иосиф Григорьевич Диковицкий. Дед имел брата Якова Григорьевича, сына Георгия и внука Валерия. Вероятно, это тот Валерий Георгиевич Диковицкий, который служит офицером в пограничной части в Пинске.

 

- Анна Сергеевна Диковицкая (урождённая Суворова). Родилась 23.03.1989 г. Окончила Витебский медуниверситет. Муж – Николай Николаевич (16.10.1987 г.р.). Сын Захар (04.11.2010 г.р.).

 

- Валентина Ивановна Диковицкая. По сообщению от 25.08.2008 г. в Пинском городском избирательном округе №14 являлась членом участковой избирательной комиссии №43.

 

- Валентина Николаевна Диковицкая. Индивидуальный предприниматель в Пинске, прекративший деятельность по решению исполкома (период с 11.01.2007 по 28.11.2008 г.).

 

+ Виктория Диковицкая, примерно 1973 г.р. В 2011 г. живёт в г. Пинске. Сёстры – Алла Демчук (по рождению Диковицкая) из Пинска и Светлана Диковицкая (Незнакомка).

 

+ Виктория Суховерхая (Диковицкая), 26.08.1985 г.р. Училась в Пинске в ср. школе № 7 в 1992-02 гг.; в ПолесГУ в Пинске. В 2011 г. живёт в г. Пинске.

 

- Виктория Диковицкая, 24.03.1997 г.р. Учёба: Пинская ср. школа № 12 в 2003-14 гг. Последний визит на сайт 04.07.2010 г.

 

- Галина Михайловна Диковицкая (в девичестве – тоже Диковицкая), родилась 04.02.1956 г. Жена Николая Фёдоровича. Имеет сына Николая (16.10.1987 г.р.) и дочь Катерину (14.11.1989 г.р.).

 

+ Галина Михайловна Диковицкая (в девичестве – тоже Диковицкая), родилась 31.07.1952 г. Жена Саши Диковицкого. Сестра Николая. В друзьях: Мария Холбнева (Диковицкая), Алёна Диковицкая (Минск) (+), Ольга Диковицкая (Чимбур) (+), Неля Диковицкая (США), Николай Диковицкий (Пинск).

 

- Екатерина Николаевна Диковицкая, 14.11.1989 г.р. Родители: Николай Фёдорович (03.01.1956 г.р.) и Галина Михайловна (04.02.1956 г.р.) Диковицкие. Окончила Мединститут в Гродно. В «Контакте» выступает под псевдонимом «Катрин».

 

+ Екатерина Диковицкая, примерно 1991 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 3 в 2002-11 гг.

 

+ Елена Диковицкая, примерно 1971 г.р. Училась: г. Иваново (РФ) в 1988-94 гг.

 

+ Елена  (Лена, Алёна)  Диковицкая, 05.04.1977 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 7 в 1986-96гг. В друзьях: Ольга Диковицкая (Тарасюк), Саша Диковицкий (Пинск) и его сын  Юрий. Жена  Руслана  Александровича  Диковицкого.

 

- Жанна Диковицкая (Линкевич), примерно 1965 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 10 в 1971-81 гг.; Брестский инженерно-строительный институт (Брест) в 1982-87 гг.

 

- Инка Диковицкая, примерно 1992 г.р. Учёба: Пинская ср. школа № 8 в 1998-09 гг.; БрГУ (Брест) имени А.С. Пушкина (дош. фак.) в 2010-15 гг.

 

- Инна Васильевна Диковицкая. По сообщению от 25.08.2008 г. в Пинском городском избирательном округе №14 являлась членом участковой избирательной комиссии №45.

 

+ Инна Нерода (Диковицкая), примерно 1977 г.р. Училась: технологический колледж бытового обслуживания в Минске в 1994-97 гг.; Витебск, ВГТУ в 1999-06 гг.; Пинская ср. школа № 8 в 2001-11 гг.

 

+ Инна Христюк (Диковицкая), примерно 1983 г.р. В друзьях: Виктория Суховерхая (Диковицкая) (+).

 

- Ирина Диковицкая, примерно 1969 г.р. Последний заход 13.04.?

 

+ Ирина Диковицкая (по рождению Смолко), примерно 1973 г.р., имеет сына. В 2011 г. проживает в г. Пинске.

 

+ Ирина Диковицкая (Грицкевич), 1974 г.р. В родственниках – Василь Васильевич Диковицкий из Ровенской обл. Училась в 1980 – 90 гг. в шк. №10 г. Пинска. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Ирина Михайловна Диковицкая, 1965 г.р. Муж – Олег Диковицкий. Сын Михаил (23.11.1994 г.р.), окончивший в 2012 г. ср. школу № 15 в Пинске. Медсестра.

 

- Ирина Тихон (Диковицкая), примерно 1986 г.р. Училась: ср. школа № 2 в 1993-02 гг.; колледж ПТУ-161 в 1998-02 гг.; Гидромелиоративный техникум в 2001-05 гг.; Белорусская госсельхозакадемия в Пинске в 2005-09 гг. В друзьях: Татьяна Диковицкая (Пинск), Сергей Диковицкий (Пинск, 30.05.86 г.р.).

 

- Ируська Диковицкая, 18.02.1994 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 18 в 2000-09 гг.

 

+ Катя Диковицкая, примерно 1990 г.р. В друзьях: Вася Диковицкий, Михаил Диковицкий (Пинск) (+), Оля Диковицкая (Пинск) (+).

 

+ Ксюша Диковицкая, примерно 1997 г.р. Учёба: Пинская ср. школа № 16 в 2011-16 гг. В друзьях: Светлана с Анатолием Диковицкими (Пинск) (+), Инга Диковицкая (Файдулина).

 

- Лена Диковицкая, 05.04.1977 г.р. В друзьях: Саша Диковицкий (Пинск) и его сын Юрий. Не состоит ни в одной группе.

 

+ Лена Диковицкая, 19.11.1977 г.р. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Лилия Диковицкая, примерно 1992 г.р. Пинский педколледж имени А.С. Пушкина в 2007-11 гг. Входит в группу «Мы Диковицкие».

 

- Любовь Диковицкая. По сообщению от 06.12.2008 г. – родилась в деревне Остров Пинского района. С 1983 года живёт и работает в Пинске. Поэтесса, публиковалась в литературных альманахах и журналах Беларуси.

 

+ Людмила Диковицкая (Павловец), примерно 1977 г.р. Училась: в Пинской ср. школе № 1 в 1983-93 гг.; Пинское медучилище-05750 (медколледж) в 1993-96 гг. Работает: Пинская Центральная поликлиника в 1998-11 гг. В друзьях: Светлана Диковицкая (Незнакомка), Валерий Диковицкий (Брянск) (+).

 

- Марина Диковицкая (Пономарёва), примерно 1961 г.р. Училась в ср. школе № 5; во Всесоюзном Заочном институте текстильной и лёгкой промышленности (ВЗИТАП) в Москве в 1979-85 гг. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Марина Диковицкая, 02.03.1971 г.р. Училась: ср. школа № 8 в 1978-88 гг.

 

- Марина Диковицкая, примерно 1978 г.р. Училась в Пинске в ср. школе № 15 в 1984-93 гг.

 

- Мария Диковицкая, примерно 1991 г.р. Училась в ср. школе № 11 (Брест - ?) в 1997-08 гг.

 

- Мария Николаевна Диковицкая, примерно 1942 г.р. Родители: Николай Андреевич и Ольга, вышедшая вторым браком за Перловского. Замужем.

 

+ Маша Поликовская, 07.02.1960 г.р. Мама Елена, дед по маме – Иосиф Яковлевич Диковицкий, женой которого была Мария Герасимовна. Бабка по отцу – Мария Стефановна, тоже Диковицкая. Все они из Больших Дзикович. Училась в 1975-78 гг. в Пинском госмедколледже. Состоит в группе «Мы – Диковицкие».

 

- Машенька Диковицкая. Примерно 1991 г.р. Мама – Марина (+), брат – Артём (+). Училась в Пинской школе № 11 в 1997-08 гг.; Минский техникум предпринимательства в 2008-11 гг.; Институт парламентаризма и предпринимательства с 2011 г. Мама – Марина (+) (Пинск), брат – Артём (+) (Пинск). Входит в группу «Мы – Диковицкие».

 

- Наталья Диковицкая,17.01.1967 г.р.Училась: в Пинской ср.школа № 10 в1974-84 гг.

 

- Наталья Диковицкая, 15.05.1973 г.р. Училась: в Бресте, ср. школа № 12 в 1979-89 гг.

 

- Наталья Диковицкая. Примерно 1974 года рождения. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Наталья Поликарповна Диковицкая. По сообщению от 25.08.2008 г. в Пинском городском избирательном округе №14 являлась членом участковой избирательной комиссии №49.

 

- Наталья Богурина (Диковицкая), примерно 1970 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 3 в 1976-84 гг.; колледж в Гродно в 1984-87 гг.

 

- Наталья Диковицкая (Разжаловец), примерно 1978 г.р.В друзьях: Анна Диковицкая (Пинск, примерно 1998 г.р.), Анастасия Диковицкая (Пинск, примерно 2001 г.р.).

 

- Наталья Диковицкая (Рында), 02.07.1981 г.р. Училась: в Волковысской школе № 1 в 1987-89 гг.; в Волковысской школе № 3 в 1995-06 гг.; Пинский Государственный высший банковский колледж в 1998-03 гг. Последний визит на сайт «Одноклассники» - 11.02.2011 г.

 

+ Оксана Диковицкая, примерно 1980 г.р. Галина Диковицкая – её тётя, муж тёти Галины – Александр Лаврентьевич Диковицкий. Училась в 1985-96 в школе №8 г. Пинска. Работает учителем биологии и географии в школе. Любит детей и они отвечают ей взаимностью. В друзьях – Николай Диковицкий (Пинск), Юрий Диковицкий (сын Александра Лаврентьевича), Ольга Диковицкая (Тарасюк), Алёна Диковицкая, Александр Дзиковицкий.

 

+ Оксана Диковицкая (Бурван), примерно 1981 г.р. Училась: в Могилёве в МГУП в 1998-03 гг.

 

- Оксана Диковицкая, 13.06.1997 г.р. Учится: ср. школа № 16 в 2011-16 гг.

 

- Ольга Диковицкая (в девичестве Тарасюк), примерно 1979 г.р.

 

+ Ольга Диковицкая (девичья Чимбур), примерно 1984 г.р. Родственница Алёна Диковицкая (Минск) (+). В друзьях: Галина Диковицкая (Пинск) (+), её муж Саша (+), их сын Юрий (+). Училась: Пинская ср. школа №9 в 1990001 гг., Пинский банковский колледж Национального Банка РБ в 2002-05 гг.

 

+ Олька Диковицкая (Трушко), 02.05.1984 г.р. Училась: в дер. Мохро Ивановского района Брестской области в ср. школе № 22 в 1990-01 гг.; в Пинске в колледже ГПТКЛП в 2001-03 гг.; в Мозыре в Государственном пединституте имени И.П. Шамякина в 2010-16 гг. В 2011 г. живёт в Пинске.

 

- Ольга Диковицкая (Середич), примерно 1985 г.р. Училась: в с. Логишин Пинского района в 1990-01 гг. В друзьях: Татьяна Диковицкая (Пинск), Сергей Диковицкий (Пинск, 30.05.1986 г.р.).

 

+ Оля Диковицкая, 15.08.1985 г.р. Изучала бухгалтерию в ПолессГУ в Пинске. В 2011 г. проживает в г. Пинске. В друзьях – Михаил Диковицкий (Пинск) (+). Участник в “Facebook”.

 

- Оля Диковицкая, примерно 1990 г.р. В 2011 г. проживает в г. Пинске. Муж Василий (Вася).

 

- Светлана Гузаревич (Диковицкая). Примерно 1970 г.р. Приглашение присоединиться к группе «Потомки рода Дзиковицких (Диковицких)» отклонила. В 2012 г. проживает в Пинске.

 

- Светлана Диковицкая (Неверовская), 06.05.1960 г.р.

 

+ Светлана Диковицкая (муж Анатолий Диковицкий, примерно 1974 г.р.), примерно 1975 г.р. В друзьях: Мария Холбнева (Диковицкая) (Москва), Инга Диковицкая (Файдулина), Анатолий Диковицкий (прапорщик из Пинска).

 

- Светлана Диковицкая (по мужу Александру - Изотова), примерно 1982 г.р. В друзьях: Александр Диковицкий, 1986 г.р. (муж?). Страница в «Одноклассниках» наглухо закрыта.

 

+ Светлана Яцкив (Диковицкая), примерно 1966 г.р. Входит в группу «Мы Диковицкие». Училась: Пинский район, дер. Лемешевичи, ср. школа в 1981-83 гг.; Пинское педучилище имени А.С. Пушкина в 1983-86 гг.; БрГУ имени Пушкина (дош. Фак.) в Бресте в 1991-94 гг.

- Светлана Анатольевна Диковицкая. По сообщению от 25.08.2008 г. в Пинском городском избирательном округе №14 являлась членом участковой избирательной комиссии №13.

 

- Светлана Михайловна Диковицкая. По сообщению от 25.08.2008 г. в Пинском городском избирательном округе №14 являлась членом участковой избирательной комиссии №43.

 

- София Андреевна Диковицкая. Родилась 17.05.1932 г. в Дзиковичах. Муж – Михаил Мартынович Диковицкий. Имеет двух дочерей: Галину (1956 г.р.) и Ирину (1965 г.р.). В 2012 г. живёт в Пинске, ул. Центральная, 48 – 9. Дом. тел. 33-36-98.

 

- Тамара Антоновна Диковицкая. В начале 2000-х гг. – заведующая 5-м терапевтическим отделением городской больницы №1 г. Пинска. Тел. (0165)33-08-23.

 

+ Тамара Смирнова (по мужу Николаю – Диковицкая), примерно 1955 г.р. В друзьях: Александр Лаврентьевич Диковицкий (Пинск), Андрей Диковицкий. Входит в группу «Мы – Диковицкие».

 

- Таня Диковицкая, примерно 1992 г.р.

 

- Татьяна Былинская (Диковицкая), примерно 1977 г.р. Возможно, медработник. В 2011 г. живёт в Пинске. В друзьях: Мария Холбнева (Диковицкая), Дима Диковицкий (Ждановка, Украина) (+), Антонина Закене (Диковицкая (+).

 

- Татьяна Судницкая (Диковицкая), 03.12.1966 г.р. Училась: Олайнская (Латвия) ср. школа № 2 в 1974-82 гг.

 

- Татьяна Диковицкая, примерно 1979 г.р. Училась: в Пинской гимназии № 1 в 1985-94 гг.; в ней же – в 1989-98 гг. (?).

 

- Татьяна Диковицкая (Космачёва), 04.08.1978 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 5 в 1984-93 гг.; Пинский высший банковский колледж Нацбанка РБ в 1995-99 гг. В друзьях: Инна Диковицкая (Пинск).

 

+ Татьяна Диковицкая, примерно 1981-82 г.р. Учёба: в Пинске ср. школа № 14 в 1987-98 гг.; Витебский Государственный Технологический Университет в 1998-03 гг.; Полесский Госуниверситет (Пинск) в 2005-08 гг. Работа: ППТО «Полесье» (Пинск) в 1999-11 гг. В друзьях: Виталий Диковицкий (Пинск, примерно 2002 г.р.).

 

+ Татьяна Диковицкая (по мужу Дмитрию – Федорович), примерно 1983 г.р. В друзьях: Светлана Диковицкая (Изотова) и Александр Диковицкий, примерно 1986 г.р.

 

+ Татьяна Диковицкая (Сукач), примерно 1986 г.р. В друзьях: Александр Диковицкий (Пинск, 29.07.1985 г.р.).

 

- Татьяна Диковицкая. В 2009 г. – в Пинской детской музыкальной школе № 1. В родственниках – Ирина Тихон (Диковицкая). В друзьях: Ольга Диковицкая (Середич), Сергей Диковицкий (Пинск, 30.05.1986 г.р.).

 

+ Юлия Михайловна Тумилович (Диковицкая), примерно 1981 г.р. В отношениях с Димой Тумилович (?). Училась: Пинская гимназия № 3 в 1987-98 гг.; школа № 14 в 1990-99 гг.; Пинский ГПЛ (государственный производственный лицей ?) машиностроения-137 в 1998-01 гг.; Витебский Государственный индустриально-педагогический колледж в 2000-03 гг.

 

- Юля Диковицкая, примерно 1988 г.р. Училась в ср. школе Пинска № 8 в 1995-06 гг.

 

- Юлька Диковицкая, 21.07.1997 г.р. Училась: ср. школа № 18 в 1997-09 гг. Открыто 9 групп – все о религии, о Боге и прочее подобное.

 

+ Яна Швая (Диковицкая), примерно 1984 г.р.

 

 

Большие Д(з)иковичи, деревня

 

- Александр Устинович Диковицкий. 1930 г.р. Жена Мария Игнатьевна (примерно 1932-33 г.р.). Живёт в Б. Дзиковичах возле часовни. Дети: Антон (1958 г.р.), Любовь (1955 г.р.), Юрий (1966 – 1973 гг.), Светлана (1976 г.р.).

 

- Александра Андреевна Диковицкая (по мужу Антонию Григорьевичу – Козляковская). 1939 г.р. Имела брата Николая, погибшего в войну, сестёр Марию и Софию. Живёт в 2012 г. в Б. Дзиковичах.

 

- Екатерина Устиновна Диковицкая (по мужу Константину – Островская). 1925 г.р. Живёт в Б. Дзиковичах.

 

- Мария Игнатьевна (?) Диковицкая. Родилась примерно в 1932-33 г. Муж Александр Устинович Диковицкий. Дети: Антон (1958 г.р.), Любовь (1955 г.р.), Юрий (1966 – 1973 гг.), Светлана (1976 г.р.). Живёт в Б. Дзиковичах возле часовни.

 

- Михаил Петрович Диковицкий. 1926 г.р. Отец хирурга Николая Михайловича Диковицкого из Пинска и Галины (жены Александра Лаврентьевича). В 1977 г. ездил в Канаду к матери, брату и сестре. Ухаживает за построенной в 2009 году в деревне часовней.

 

- Пётр Николаевич Диковицкий. Живёт всю жизнь в Больших Дзиковичах. Родился около 1930 г., учился в польской школе. В 2007 г. – пенсионер. Очень радушный и приветливый человек, интересующийся событиями в стране и мире.

 

- Фёдор Яковлевич Диковицкий. Родился в 1940-х гг. Бывший колхозник. В 2006 г. – житель деревни Большие Дзиковичи.

 

Ботово, деревня

 

 - Виталий Диковицкий. Бывший учитель в деревне Ботово. По его инициативе в 2003 г. в Ботово построена часовня в честь Георгия Победоносца.

 

Высоково, деревня

 

 - Катя Диковицкая, примерно 1998 г.р. Учёба: в Высоковской школе в 2001-11 гг. В друзьях: Сергей Диковицкий (Пинск, примерно 1976 г.р.) (+), Вася Диковицкий (д. Пинковичи) (+), Виталий Диковицкий (Пинск) (+), Оля Диковицкая (Пинск, примерно 1990 г.р.).

 

Пинковичи, деревня

 

- Василий Никонорович Диковицкий, родился в 1945 г. в дер. Сачковичи Пинского района. После свадьбы уехал вместе с женой на постоянное жительство в дер. Пинковичи. Жена – Диковицкая (в девичестве Козак) Мария Ивановна. Четыре дочери, самая младшая из которых – Светлана.

+ Вася Диковицкий, примерно 1985 г.р. Жена Оля Диковицкая. Учился в Пинковичской ср. школе в 1991-02 гг. В друзьях: Катя Диковицкая (Пинск), Сергей Диковицкий (Пинск), Виталий Диковицкий (Пинск). В 2011 г. живёт в Пинковичи Пинского района.

- Мария Ивановна Диковицкая (в девичестве Козак), родилась в 1945 г. в дер. Охово Пинского района. Замужем за Василием Никоноровичем.

+ Светлана Васильевна Диковицкая (NeznaKomka***), 25.12.1982 г.р. В друзьях с Володимэром Красное Солнышко (Саша Шакун?). Родилась в дер. Пинковичи Пинского района. Имеет сестёр Карину, Викторию и Аллу. Училась в Полесском государственном экономическом университете (Пинск) в 2003-09 гг. E-mail: 3733520@mail.ru

 

Плещицы, деревня

 

 - Евгений Дмитриевич Диковицкий. 05.06.1950 года рождения. Сыновья Вячеслав и Сергей живут со своими семьями в г. Челябинске (Россия).

 

Сачковичи, деревня

 

- Анна Михайловна Диковицкая (в девичестве Сачковская), 1922 г.р. Сын – Василий Никонорович, проживающий в дер. Пинковичи.

 

г. Столин

 

 - Владимир Диковицкий, примерно 1968 г.р. Учился: Пинский гидромелиоративный техникум имени А.Е. Клещёва. В 2011 г. живёт в Столине.

 

- Лариса Диковицкая. Примерно 1969 года рождения. В 2011 г. живёт в Столине.

 

- Марта Андреевна Диковицкая. В 2007 г. на базе общего базового образования (9-10 классов) зачислена на дневную форму обучения в УО СГАЭК (Столинский государственный аграрно-экономический колледж) на факультет «правоведение».

 

 

Раздел 2. Витебская область

 

г. Витебск, областной центр

 

- Вячеслав Диковицкий, 03.06.1976 г.р. Учился в Перми (РФ) в школе № 114 в 1984-92 гг., в профлицее № 21 в 1992-94 гг. Друзей на сайте нет, последний заход – 09.04.2008 г. В 2011 г. живёт в Витебске.

 

+ Евгения Диковицкая (Дадонова), 30.01.1990 г.р. Родом из Пинска. Училась: в дер. Плещицы в школе в 1997-07 гг.; в ВГУ им П.М. Машерова в Витебске в 2007-12 гг. Муж – Виталий, в родственницах – Ирина Диковицкая (Смолко).

 

- Николай Диковицкий, примерно 1988 г.р.

 

- Ольга Диковицкая. Родилась 07.11.1991 г. Училась в Пинске, сейчас живёт в Витебске и учится в Витебском Госмедуниверситете.

г. Глубокое

 

 - Андерсон Диковицкий. Около 1969 года рождения. В 2011 г. живёт в г. Глубокое.

 

- Андрей Диковицкий, 21.05.1982 г.р. Учился в ср. школе № 3 в 1988-99 гг. В 2011 г. живёт в г. Глубокое.

 

 

Раздел 3. Гомельская область

г. Гомель, областной центр

 

- Алеся Валерьевна Диковицкая. Приказом ректора Гомельского Государственного Медицинского Университета №269 от 10.08.2007 г. зачислена в качестве студентки 1-го курса лечебного факультета на платную форму обучения. Адрес ГГМУ: г. Гомель, ул. Ланге, 5. Тел.: +375(0232)74-41-21; факс: +375(0232)74-98-31.

 

- Дмитрий Диковицкий, примерно 1986 г.р. Жена Марина (Каранкевич). В друзьях: Евгений Диковицкий (Жлобин), Катя Диковицкая (Жлобин). В 2011 г. живёт в Гомеле. В одном месте на «Одноклассниках» обозначил себя как «Жлобин – Гомель».

 

- Марина Диковицкая (девичья – Каранкевич), примерно 1987 г.р. Переехала из Жлобина к мужу Дмитрию. Училась: в Жлобине в ср. школе № 6 в 1992-01 гг. В друзьях: Евгения Диковицкая (Жлобин), Каролина Диковицкая (Жлобин), Катя Диковицкая (Жлобин), Марина Диковицкая (Жлобин, примерно 1974 г.р.).

 

 

г. Калинковичи

(районный центр),

населённый пункт Бобровичи

 

+ Ирина Кондратюк. Примерно 1976 г.р. Мать - Приловская Анна Михайловна, дед - Приловский Михаил Фадеевич, бабушка - Диковицкая Анна Венедиктовна. Училась в 1980-90 гг. в Бобровичах, но 1981 по 1992 фактически училась в школе № 24 СГВ в Польше в гг. Жагань и Шпротава (видимо, отец там служил). Затем училась в ЛГПК (г. Лоев, Беларусь) в 1993-95 гг.; в Мозырского госпедуниверситете им. Н.К. Крупской в 1996-99 гг.

Сестра Олега Кондратюка (Бобровичи).

 

+ Олег Кондратюк. Примерно 1974 г.р. Мать - Приловская Анна Михайловна, дед - Приловский Михаил Фадеевич, бабушка - Диковицкая Анна Венедиктовна. Учился в 1980-90 гг. в Бобровичах, но 1986 по 1990 фактически учился в школе № 24 СГВ в Польше в гг. Жагань и Шпротава (видимо, отец там служил). Брат Ирины Кондратюк (Бобровичи). Двоюродная сестра (матери – родные сёстры) – Татьяна Нестеренко (Фокина) из Владимирской области.

 

г. Лельчицы

 

 - Вадим Диковицкий, примерно 1994 г.р. (Возможно, наркоман?).

 

 

г. Жлобин

 

- Евгений Диковицкий, примерно 1989 г.р. В друзьях: Катя Диковицкая (Жлобин), Марина Диковицкая (Каранкевич), Дмитрий Диковицкий (Гомель). В 2011 г. живёт в Жлобине.

 

+ Анастасия Диковицкая, примерно 1985 г.р. Училась: ср. школа № 6 (Жлобин) в 1991-02 гг.; Белорусский Торгово-Экономический Университет (Гомель) в 2002-07 гг. Входит в группу «Мы - Диковицкие».

 

- Катя Диковицкая, примерно 1987 г.р. Входит в группу «Мы - Диковицкие». Училась: в Жлобино в ср. школе № 7 в 1993-02 гг.; в Жлобинском Государственном аграрно-техническом колледже (ЖГПАТК) в 2002-05 гг.; БГСХА (заочное отделение экономического фак-та) в г. Горки в 2006-11 гг. В друзьях: Евгения Диковицкая (Жлобин), Дмитрий Диковицкий (Гомель), Каролина Диковицкая (Жлобин), Марина Диковицкая (Каранкевич), Марина Диковицкая (Жлобин).

 

+ Каролина Диковицкая, 13.08.1978 г.р. Отец и многочисленная родня из Пинска и дер. Новоселье Пинского района. Входит в группу «Мы - Диковицкие». В друзьях: Евгений Диковицкий (Жлобин), Катя Диковицкая (Жлобин), Дмитрий Диковицкий (Гомель), Марина Диковицкая (Каранкевич). E-mail: kara010180@mail.ru

- Марина Диковицкая, примерно 1974 г.р. Училась: в Жлобинской ср. школе № 7 в 1981-91 гг.; в Гомельском ГГПТУ-152 в 1991-92 гг. Входит в группы «Мы - Диковицкие» и «Клуб Диковицких». В друзьях: Каролина Диковицкая (Жлобин), Катя Диковицкая (Жлобин), Марина Диковицкая (Каранкевич).

 

г. Мозырь

 

- В.И. Диковицкий. Упоминался в 2000-х годах в телефонном справочнике г. Мозырь.

 

- Иван ЯковлевичДзиковицкий. В июле 2004 г. упоминался в городских новостях в Мозыре. В 2005 г. упоминался как ветеран районной газеты «Жизнь Полесья» в Мозыре. Около 2008 г. – в газете «Жицце Палесся» заведующий отделом сельского хозяйства. Рабочий тел. 8 (02351)79890

 

+ Максим Диковицкий, примерно 1992 г.р.

 

 

Раздел 4. Гродненская область

г. Гродно, областной центр

 

- Андрей Васильевич Диковицкий, кличка «Дикий». В октябре 2004 г. был наблюдателем в Центральном избирательном округе №52, но не был зарегистрирован таковым. Числился в это время корреспондентом. В 2005 г. – студент 3-й группы 1-го курса математического факультета Гродненского университета. В том же году – участник интернет-акции по решению проблемы общественных туалетов в Гродно. С 06.11.2008 по какой-то месяц 2010 года – на Факультете Математики и Информатики Гродненского государственного университета имени Янки Купалы – инженер-программист, штатный сотрудник АСУ "Университет" на полной ставке.

 

- Наталия Диковицкая (Кучун), примерно 1982 г.р. Училась: Гродненская обл., г. Мосты в ср. школе № 2 в 2001-11 гг. Последний заход на сайт «Одноклассники» - 27.01.2011 г.

 

- Катя Диковицкая, примерно 1990 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 15 в 1996-07 гг.

 

- Татьяна Диковицкая. В марте 2006 г. возглавляла в Гродненском Государственном Медицинском Университете «Совет студенческого самоуправления».

 

 

Раздел 5. Минская  область

г. Минск, столица страны

(мужчины)

 

- Александр Диковицкий, 31.07.1991 года рождения. Согласно сайта футбольного клуба «Динамо» (Минск) за 2008 г., он – полузащитник в юношеской команде.

 

- Александр Александрович Диковицкий. Сотрудник (?) в 2000-х гг. кафедры «Стандартизация, метрология и информационные системы» в Белорусском Национальном Техническом Университете в Минске.

 

- Александр Васильевич Диковицкий. 07.06.2005 г. – сотрудник Унитарного Предприятия «КомпьютербелПлюс» в г. Минске, контактное лицо. Он же - индивидуальный предприниматель по изготовлению заборов, решёток, металлических дверей и ворот. Адрес фирмы: 220013, Минск, ул. Я. Коласа, 7 – 3. E-mail: alex@combelplus.com

 

+ Андрей Диковицкий, примерно 1977 г.р. Учился: в Пинске в школе №8 в 1984-94 гг.; в Минске в МГПУ им. М. Танка в 1994-99 гг. Родители: Николай и Тамара Диковицкие, сестра – Оксана Диковицкая. Женат, двое детей. Входит в группу «Мы – Диковицкие».

 

- Андрей Смайлич-Диковицкий, 08.10.1986 г.р. Учился: в ср. школе № 18 в 1993-02 гг. Последний визит на сайт «Одноклассники» - 23.08.2008 г.

 

- Виталий Фёдорович Диковицкий. В 2000 г. закончил Международный гуманитарно-экономический институт по специальности «Финансы и кредит». В корпорации «Галактика» (информационные технологии управления) работает с 2003 г. – ведущий эксперт-консультант. Работает на белорусских и российских объектах. Тел. (+375-17)294-99-99, внутр. тел. 1434; e-mail: Vitaly.Dikovitski@galaktika.by

 

- Григорий Диковицкий. В 2002-2006 гг. – студент Белорусского торгово-экономического университета потребительской кооперации, член «Центра Бизнес-образования».

 

- Константин Александрович Диковицкий. Никнэйм – Metalore. Главный художник в Минске. Член команды по разработке компьютерных игр  Wind Studio. Моб. тел. (+375-29)754-80-66; e-mail: stonwarl@mail.ru 

 

- Леонид Диковицкий. 31.05.1963 года рождения. Имеет дочь. В 2011 г. живёт в Минске.

 

- Павел Диковицкий, 17.11.1983 г.р. Учился: в Жодинской ср. школе №5 в 1990-01 гг. В 2011 г. живёт в Минске.

 

- Павел Диковицкий. Контактное лицо компании «Мостра-групп» в Минске. Тел.: 389-06-17; 44-728-39-91; rtl-holdings

 

- Роман Диковицкий. Живёт в Минске. Корреспондент газеты «Вечерний Минск» (1996, 2006 гг.), корреспондент газеты «Минский курьер» (2008 г.).

 

- Роман Геннадьевич Диковицкий. В августе 2007 г. зачислен в Белорусский Национальный технический институт на 1-й курс дневного отделения строительного факультета по специальности «Промышленное и гражданское строительство» на бюджетной основе.

 

+ Сергей Диковицкий, примерно 1985 г.р. Жена Елена Диковицкая (Рожок), есть ребёнок. Входит в группу «Мы Диковицкие». Учился: ср. школа № 9 в 1991-02 гг.; БГУИР ИЭФ в Минске в 2002-07 гг. Работа: «Визутех Систем» в 2005-07 гг.; ЗАО БелХардГрупп» с 2008 г. В друзьях: Дмитрий Диковицкий (Пинск, примерно 1980 г.р.). В 2011 г. живёт в Минске.

 

(женщины)

 

+ Алеся Диковицкая (Минск-Речица), примерно 1990 г.р. Училась: ср. школа № 7 (г. Речица Гомельской обл.) в 1996-05 гг.; Речицкий государственный районный лицей в 2005-07 гг.; Гомельский госмединститут в 2007-08 гг.; Белорусский госмедколледж (Минск) в 2009-12 гг. Входит в группу «Мы Диковицкие».

 

+ Алёна Диковицкая, примерно 1978 г.р. Училась: Минская ср. школа № 191 в 1982-93 гг. В друзьях Ольга Диковицкая (Чимбур) (+).

 

- Алина Диковицкая, примерно 1988 г.р. Училась: Минский Государственный Машиностроительный техникум в 2003-07 гг.

 

- Виктория Диковицкая. 22.12.1988 г.р. Училась в МГЛУ. Участник “Facebook”.

 

- Екатерина Диковицкая, 23.06.1980 г.р. Училась: в Бресте в школе № 4 в 1984-92 гг.; в школе № 10 в 1988-99 гг.; в гимназии № 2 в 1992-94 гг. В 2011 г. живёт в Минске.

 

- Елена Диковицкая-Иванова. В Белорусской государственной филармонии (Минск) числится как исполнитель в «Ансамбле солистов» под управлением Игоря Иванова.  E-mail: iva-ans@rambler.ru

         Профессор БГАМ, кандидат искусствоведения В.А.Чабан написал такую статью:

         «В 1994 г. в Белорусской государственной академии музыки (БГАМ) на факультете народных инструментов был организован дуэт в составе студентов III курса Игоря Иванова (балалайка) и Андрея Сивакова (баян). Первые успехи ансамбля связаны с многочисленными выступлениями на родине – в Белоруссии. С их искусством знакомится публика Западной Европы, осуществляются весьма успешные гастрольные поездки в Германию и Францию.

           Вскоре рождается идея создания инструментального квартета: к дуэту балалайка – баян (И.Иванов – А.Сиваков) примыкают студенты БГАМ: Елена Диковицкая-Иванова (домра) и Геннадий Хрулькевич (бас-гитара). В таком составе коллектив осуществляет первые гастрольные поездки за рубеж.

           В 1999 г. дуэт И. Иванов и А. Сиваков приглашается в Белорусскую государственную филармонию (БГФ), где в таком составе работает в течение двух последующих лет. В этот период каждый из музыкантов (и прежнего квартета, и дуэта) участвует в конкурсных соревнованиях в качестве солиста, завоёвывает звание Лауреата или Дипломанта Международных конкурсов.

          В 2001 году восстанавливается деятельность квартета под названием «Славяне». В его составе: Игорь Иванов (балалайка), Андрей Сиваков (баян), Лауреат Международных конкурсов Елена Диковицкая–Иванова (домра), солист Белгосфилармонии Николай Абрамович (бас-гитара). Коллектив продолжает свой творческий путь в отделе БГФ - «Филармония для детей и юношества».

          С ноября 2003 года квартет становится самостоятельной творческой единицей Белгосфилармонии. По решению Художественного совета БГФ квартет «Славяне» переименовывается в «Ансамбль солистов Белорусской государственной филармонии под управлением Игоря Иванова».

          Сегодня коллектив с большим успехом выступает в г. Минске, гастролирует в Республике Беларусь и за рубежом.

          Ансамбль по содержанию своего творчества придерживается академической направленности. Об этом можно судить и по репертуару и по исполнительской культуре. Наряду с аранжированными произведениями мировой музыкальной классики его концертные программы содержат яркие, художественно совершенные обработки славянской народной музыки. Немалое место в этих программах занимают и произведения белорусских композиторов.

         Музыканты весьма внимательны к стилистике музыки прошлых эпох. В транскрипциях И.Иванова и А.Сивакова оригинальные классические произведения не теряют художественных качеств, напротив, они обогащаются новыми тембровыми красками, звучат свежо, современно, сохраняют при этом все признаки стиля. Репертуар ансамбля быстро умножается, становится всё шире и разнообразнее. Ими уже записано несколько компакт – дисков.

          За свою ещё недолгую артистическую жизнь коллектив, дав сотни и сотни концертов, ведёт сегодня интенсивную просветительскую деятельность. Его филармонические концерты проходят с аншлагом и с неизменным успехом. Популярность Ансамбля с каждым годом растёт. Богатый репертуар и мастерство музыкантов Ансамбля позволяет им знакомить широкую аудиторию слушателей с камерной музыкой и расширить число её поклонников. Каждая встреча с ними – праздник».

 

+ Елена Диковицкая (Рожок, по мужу Сергею), примерно 1982 г.р.

 

+ Елена Муравлёва (Диковицкая), 03.12.1960 г.р. Училась в Борисове в ср. школе №15 в 1967-78 гг. В США живёт старшая дочь Дарья Квандт. Имеется в Минске внучка от младшей дочери - Саша. В 2011 г. проживает в г. Минске.

 

+ Елена Юрьева (девичья Гендель, внучка Диковицкого), примерно 1985 г.р. Муж – Константин Юрьев. Училась:

 

+ Ирина Диковицкая (Малуха), примерно 1985 г.р. В друзьях: А. Закене (+). В 2011 г. проживает в г. Минске.

 

+ Надежда Диковицкая, примерно 1988 г.р. Учёба: ГИУСТ БГУ в Минске в 2008-13 гг.

 

+ Наталья Диковицкая, примерно 1980 г.р. В друзьях: Анастасия Чучуева (Дзиковицкая) из Ростовской обл. В 2011 г. живёт в Минске.

 

- Наталья Диковицкая. Примерно 1970 года рождения. В 2011 г. живёт в Минске.

 

- Наталья Диковицкая. В 2008 г. – официантка 5-го разряда в ресторане «Застолье» в г. Минске.

          От 28.11.2008 г. в Интернете появился документ, в котором было упомянуто: «На днях УП «Универмаг «Беларусь», ООО «Торговый центр «У Кургана» и РУП «Отель «Минск» стали эпицентрами соревнований работников торговли.

          Именно здесь проходил конкурс профмастерства «Минский мастер-2008» на звание лучшего продавца продовольственных и непродовольственных товаров, повара, официанта и кондитера. […] в стенах РУП «Отель «Минск» повара и кондитеры готовили и оформляли как свои фирменные, так и предусмотренные заданием блюда, а официанты изощрялись в сервировке и искусстве обслуживания виртуальных клиентов.

         На следующий день были выявлены победители. Среди «продовольственников» лучшей стала продавец 1-й категории магазина № 23 ОАО «Зорина» Наталья Усольцева; среди продавцов непродовольственных товаров 1-е место завоевала работница ООО «Торговый дом «На Немиге» Татьяна Ардюк. Шеф-повар 6-го разряда РУП «Отель «Минск» Федор Боярин, официант 5-го разряда Наталья Диковицкая (ресторан «Застолье») и кондитер 5-го разряда Ольга Лещенко (РУП «Отель «Минск») лидировали в своих профессиях. Победители поощрены дипломами и денежными призами».

 

+ Наташа Диковицкая, примерно 1985 г.р. Училась: в ср. школе №1 в Смиловичах в 1991-02 гг.; колледж в Минске в 2002-04 гг. (ПТУ-221 кулинарии); в 20008 г. – в Белорусском институте правоведения.

 

+ Ольга Диковицкая (в девичестве Хасеневич), примерно 1984 г.р. (Минск-Смиловичи). Муж Олег Диковицкий. Работает: г. Боровляны, Минская областная детская больница – с 2004 г. В друзьях: Наташа Диковицкая (Минск) (+).

 

+ Оля М. Диковицкая, примерно 1987 г.р. Училась: в Пинской школе № 3 в 1993-04 гг.; в Детской хореографической школе (Пинск) в 1994-02 гг.; Белорусский Госуниверситет (Минск, юрфак) в 2004-09 гг. В мае 2005 г., будучи 1-курсницей юридического факультета Белорусского Государственного Университета в Минске, выступала с докладом на 62-й научной конференции студентов и аспирантов БГУ. В друзьях: Екатерина Диковицкая (Пинск, примерно 1991 г.р.) (+).

 

+ Раиса Гендель (девичья Диковицкая), примерно 1959 г.р. Родом из Пинска. Муж – поляк, его прадед участвовал в восстании К. Калиновского в 1863 г. Училась: БГУ имени Ленина (Минск), биофак в 1979-84 гг.

 

- Татьяна Диковицкая, примерно 1984 г.р. Училась: Минская ср. школа № 36 в 1990-01 гг.; Белорусский Государственный Медицинский Университет (БГМУ) (стоматологический фак-т) в 2001-07 гг.

 

- Татьяна Николаевна Диковицкая. В 2008 г. зачислена в Белорусский государственный Университет Культуры и художеств на «эстрадный танец». Адрес БУК: 220001, г. Минск, ул. Рабкоровская, 17; E-mail: buk@buk.by

 

- Эвелина Диковицкая (Кононович), 08.12.1960 г.р. Училась: Пинская  CШ № 12 в 1968-78 гг.; Университет БНТУ в 1978-84 гг.

 

г. Жодино

 

 - Александр Диковицкий, примерно 1975 года рождения. В 2011 г. живёт в Жодино.

 

- Александр Николаевич Диковицкий. По сообщению от 27.01.2007 г. – он массажист команды «Торпедо» (Жодино). В 2008 г. упоминается как тренер.

 

- Лилия Диковицкая (Апанасевич), примерно 1965 г.р. Училась: в Жодино в ср. школе № 6 в 1972-82 гг.; в Минске в ГПТУ-13 в 1982-85 гг. В 2011 г. живёт в Жодино.

 

г. Марьина Горка, райцентр Пуховичского района

 

 - Елена Михайловна Диковицкая, 1960 года рождения, директор ГУ «Территориальный центр социального обслуживания населения Пуховичского района», беспартийная.

         Постановление Президиума Совета Республики Национального Собрания Республики Беларусь 9 января 2008 г. № 752-ПСР3 «О награждении В.Б. Губаревича и Е.М. Диковицкой Почётной Грамотой Национального Собрания Республики Беларусь. Президиум Совета Республики Национального собрания Республики Беларусь постановляет: «За значительный вклад в реализацию социальной и экономической политики Республики Беларусь и многолетнюю добросовестную работу в сфере социальной защиты населения наградить Почётной грамотой Национального собрания Республики Беларусь: Губаревича Валерия Болеславовича - начальника Минского областного управления Фонда социальной защиты населения Министерства труда и социальной защиты Республики Беларусь; Диковицкую Елену Михайловну - директора государственного учреждения «Территориальный центр социального обслуживания населения Пуховичского района». Председатель Совета Республики Г. Новицкий Национального собрания Республики Беларусь».

         На выборах в Палату представителей 25.09.2008 г. по Пуховичскому избирательному округу № 73 стала депутатом от Минской области. E-mail: admin@house.gov.by

 

- Юлия Диковицкая, периода 1993-1998 года рождения. Ученица гимназии в г. Марьина Горка. Скорее всего, дочь Елены Михайловны Диковицкой. 16.04.2008 г. в  Пуховичской районной газете "Пухавіцкія навіны" Н. Николайчик, член клуба юных журналистов “Узлёт”, поместила статью «Песни юности наших отцов»:

         «На протяжении 13 лет Пуховичский районный центр культуры совместно с отделом по делам молодежи райисполкома проводят среди молодёжи конкурс гражданско-патриотической песни “Песни юности наших отцов”. Вот и недавно состоялся отчётный гала-концерт.

         - Подготовка к конкурсу велась давно, - рассказывает заместитель директора дворца культуры Елена Сергеевна Сологубова.         - Сначала провели 2 зональных отборочных тура. После него определилось 24 участника в возрасте от 10 до 30 лет.

          В этом году жюри оценивало участников трёх возрастных категорий: дети в возрасте 10-15 лет, подростки 16-20 лет и участники от 21 до 30 лет. […] Репертуаром конкурсантов занимались художественные руководители домов культуры, преподаватели школ искусств. В репертуар вошли песни о Беларуси, Минске, песни 60-70-х годов, на военную тематику.

          В категории “10-15 лет” победили Юлия Диковицкая и ансамбль “Одноклассники” из Марьиногорской гимназии. […] Самыми активными из года в год являются участники кружков из Дружного, Свислочи, Цитвы, Сергеевич и Марьиной Горки. […] Призы для победителей предоставили РК БРСМ и отдел по делам молодежи райисполкома. По сравнению с прошлыми годами количество участников увеличилось. Улучшилось исполнение, репертуар стал более серьёзным и разнообразным. В финал попали самые лучшие и талантливые ребята, ведь этот конкурс является своеобразным кастингом перед главными концертами года, посвящёнными Дню Победы и Дню Независимости».

 

 

г. Столбцы, райцентр

 

 + Антонина Диковицкая (в девичестве Павлючик), примерно 1975 г.р. В друзьях: Лариса Диковицкая (отклонившая присоединение) и Жанна Диковицкая (ХМАО, РФ) (+).

 

Червенский район, горпосёлок Смиловичи

 

+ Олег Диковицкий, примерно 1980 г.р. Жена Ольга (Хасеневич). Учился: Смиловичи, ср. школа № 2 в 1986-97 гг. В друзьях: Наташа Диковицкая (Минск), примерно 1985 г.р. В 2011 г. живёт в горпосёлке Смиловичи.

 

 

Раздел  6. Могилёвская обл.

г. Могилёв, областной центр

 

- Инна Диковицкая, примерно 1976 г.р. Училась: Могилёвская ср. школа № 5 в 1982-92 гг.; Могилёвский Технологический Институт (МТИ) в 1992-97 гг. В друзьях: Татьяна Диковицкая (Космачёва).

 

г. Бобруйск

 

 + Екатерина Диковицкая (Северин), примерно 1984 г.р. Училась: в Бобруйске в ср. школе № 18 в 1989-00 гг.; в Витебской госакадемии ветеринарной медицины (ВГАВМ) в 2001-06 гг.

 

 

 

Часть II. РОССИЯ

 

Раздел 1. Алтайский край

г. Бийск

 

- Александр Романович Дзиковицкий. 1955 года рождения. Отец Михаила Александровича из г. Бийска Алтайского края.

 

- Анна Никитична Диковицкая. В мае 2002 г. работает в СЭС ОАО энергетики и электрификации Алтайского края «Алтайэнерго». Участница Великой Отечественной войны.

 

- Елена Диковицкая. Примерно в 2005 г. по эл. почте сообщала, что её родители переехали в Алтайский край из ставшего суверенным Казахстана и её интересует происхождение её фамилии.

 

- Елена Егоровна Дзиковицкая. 26 сентября 2008 г. на Бийском котельном заводе прошли праздничные мероприятия. Среди награждённых Почётной грамотой Управления Алтайского края по промышленности и энергетике числится диспетчер по номенклатуре производственно-диспетчерского отдела Елена Егоровна.

 

- Иван Александрович Дзиковицкий. Брат Михаила Александровича из г. Бийска Алтайского края. Имеет жену Юлию.

 

+ Михаил Александрович Дзиковицкий. 29.01.1979 года рождения. Входит в «одноклассниках» в группу «МВД». Работает в МВД. Имеет брата Ивана. Женат на Светлане, имеет дочь Катю примерно 2002 года рождения.

 

+ Светлана Геннадьевна Дзиковицкая, примерно 1975 г.р. Жена Михаила Дзиковицкого (+), дочь Катя (+) примерно 2002 г.р. В начале 2000-х гг. – классный руководитель в 8 «Б» классе школы №30 г. Бийска, Алтайский край. Школьный e-mail:             bschool@mail.ru В 2007 г. на ДООГ-2007(?) возглавляла школьную команду «Эдельвейс». Согласно сообщению заместителя директора школы №30 Н.Н. Красовской от 08.02.2007 г., на первой неделе февраля были проведены классные часы по геральдике России. Классные руководители 8 «а», «б» классов – Попова О.В и Дзиковицкая С.Г совместно со студентами БПГУ организовали мини-исследование по сравнению гимнов России в различные эпохи. Благодарим БПГУ за сотрудничество и надеемся на дальнейшую совместную плодотворную работу.

            В друзьях: Василь Васильевич Дзиковицький (Администратор группы «Клуб Диковицких»).

 

- Юлия Дзиковицкая (Гахова), примерно 1988 г.р.

 

 

г. Камень-на-Оби, райцентр Каменского района

 

 + Томочка Диковицкая (Рыль), примерно 1985 г.р.. В родственниках – Саша Диковицкий (с. Шайдурово Новосибирской обл.) и Елена Seibert (Германия). Имеет двух сыновей.

 

 

Раздел 2. Амурская область

г. Тында

 

 + Валерий Геннадьевич Диковицкий. 23.03.1985 г.р. Учился: ср. школа №38 г. Тынды в 1992-2000 гг. Сестра – Катя Диковицкая (Тында). В 2011 г. живёт в Тынде.

 

+ Евгений Диковицкий, примерно 1980 г.р. Поклонник Жириновского (?).

 

- Елена Геннадьевна Диковицкая (по мужу Окс), примерно 1979 г.р. Училась: в Тынде в ср. школе № 38 в 1984-95 гг.; Орловский Юридический институт МВД России в 1996-00 гг.

 

+ Катя Геннадьевна Диковицкая, примерно 1983 г.р. Училась в ср. школе № 38 г. Тынды в 1999-00 гг. Младший брат – Валерий Диковицкий (23.03.1985 г.р.). В друзьях Елена Диковицкая (Окс) (Тында).

 

+ Юльчик (Юля) Диковицкая («Вовкина Юлька»), примерно 1988 г.р. Есть сестра Катя (Тында) и брат Евгений (Тында). Училась: в Тынде в ср. школе № 3 в 1995-05 гг.; Дальневосточный госколледж градостроительства и бизнеса (Благовещенск) в 2007-10 гг. Работает: «Коммунальные системы БАМа» - 2011 г.

 

 

Раздел 3. Архангельская область

г. Котлас, райцентр

 

- Матвей Диковицкий, 09.11.1979 г.р.

 

 

Раздел 4. Астраханская область

г. Астрахань, областной центр

 

- Вера Алексеевна Дзиковицкая. 22 сентября 2011 г. искала работу и подавала о себе такое резюме: проживает в Астрахани, готова работать директором, заведующей производством или администратором.

 

 

Раздел 5. Брянская область

г. Брянск, областной центр

 

- Борис Диковицкий. Около ? года рождения. В 2011 г. живёт в г. Брянске.

 

+ Валерий Диковицкий, примерно 1984 г.р. В 2011 г. живёт в г. Брянске. По-видимому, медик.

 

Раздел 6. Владимирская обл.

г. Камешково, районный центр

 

- Татьяна Нестеренко (Фокина). Примерно 1970 г.р. По маме Приловской Любови Михайловне (1937 г.р., родилась в д. Б. Диковичи) имела бабушку Диковицкую Анну Венедиктовну (сёстры бабушки - Прасковья, Мария, Степанида, Софья), а прадед - Диковицкий Венедикт Венедиктович (1870 г.р., был женат на Жидецкой Софье Ивановне, 1873 г.р.). Двоюродный брат (матери – родные сёстры) – Олег Кондратюк из населённого пункта Калинковичи в Белоруссии.

         Училась: в ср. школе № 1 г. Камешково в 1977-87 гг.; в ШГПИ в г. Шуя в 1989-93 гг.; во Владимирском филиале Академии при Президенте РФ в 1998-01 гг.

 

Карабаново, посёлок городского типа в Александровском районе

 

- Ирина Диковицкая, 19.07.1967 г.р. Училась: в Пинской школе № 10 в 2001-11 гг.

 

 

Раздел 7. Волгоградская область

г. Волгоград, областной центр

 

 - К. К. Дзиковицкий. В телефонном справочнике за 2005 г. указан, как проживающий в г. Волгограде, на ул. Комсомольской, 8-56. Дом. тел. 36-48-85. Позднее в Интернете указан другой тел. – 38-65-57.

 

- Кира Дзиковицкая, 20.06.1991 г.р. Студентка и певица. Разъезжает с гастролями. В частности в 2011 г. была в США.

 

 

Раздел 8. Вологодская область

г. Никольск, райцентр

 

 - Януся Диковицкая, примерно 1992 г.р. Училась: Никольская школа № 1 в 1997-08 гг.; Пензенский техникум сферы быта и услуг в 2008-10 гг. Отдых: г. Пинск в 1994-02 гг. Входит в группу «Мы Диковицкие».

 

 

Раздел 9. Калининградская область

г. Калининград, областной центр

 

+ Антонина Закене (урождённая Диковицкая). Родилась 02.07.1960 г. в дер. Дзиковичи, имеет двух братьев, живущих в Пинске. В друзьях: М. Холбнева (Диковицкая) из Москвы, Дима Диковицкий с Украины, Ирина Диковицкая (Малуха) из Минска.

 

- Зита Диковицкая, примерно 1962 г.р.

 

- ? Диковицкая. 13.06.2005 г. – частный предприниматель, владелица «Никита магазина». Адрес: 236040, г. Калининград, Театральная, 31. Тел. (0112)431-292. Более поздний адрес (2008 г.?): 236016, Калининград, 9 Апреля, 22, офис: 9, тел: (0112)554348, «НИКИТА МАГАЗИН».

 

- Сергей Диковицкий. Родился 12.12.1958 г.  Живёт в 2011 г. в Калининграде.

 

 

Раздел 10. Калужская область

г. Обнинск

 

+ Александр Витальевич Дзиковицкий, 16.01.1959 г.р. Администратор группы «Потомки рода Дзиковицких (Диковицких)». Родился 16.01.1959 г. в районном г. Хилке (в документах почему-то указанном «Петровско-Забайкальского района») Читинской обл. В 1992 г. участвовал в вооружённом конфликте в Приднестровье в составе казачьего подразделения. С 1997 года – учредитель, издатель и главный редактор патриотической газеты казачьего движения России «Казачий Взгляд». Дом. адрес: 249031; Калужская обл., г. Обнинск, ул. Мира, 18 – 21. Дом. тел. 8(48439)6-58-81, моб. 8-910-540-70-40. E-mail: kozak_review@front.ru

 

+ Валентина Владимировна Дзиковицкая (урождённая Колыженкова), 19.02.1984 г.р. Жена Станислава Александровича Дзиковицкого. Училась: Обнинская 1-я школа имени С.Т. Шацкого в 1990-99 гг.; 6-й лицей в 1999-01 гг.; Обнинский Государственный Университет Атомной Энергетики в 2001-06 гг. Программист. Имеет сына Яна 04.06.2010 года рождения.

 

- Галина Геннадьевна Дзиковицкая, 01.01.1937 года рождения. Родилась в Забайкалье. Дочь Геннадия Ивановича и Глафиры Петровны Дзиковицких. С 1959 года живёт в г. Обнинске Калужской обл. Пенсионер.

 

+ Станислав Александрович Дзиковицкий, 29.10.1982 г.р. Муж Валентины Дзиковицкой. Родился в г. Обнинске Калужской обл. Имеет высшее юридическое образование. Работал следователем в отделении при Обнинском ГОВД, затем перешёл в отдел кадров Обнинского филиала Всероссийского института подготовки и переподготовки младшего и среднего начсостава милиции. Имеет сына Яна 04.06.2010 года рождения. С середины января 2011 г., в связи с президентским сокращением кадров МВД и ликвидацией Института подготовки и переподготовки – в службе безопасности Физико-энергетического института г. Обнинска. Живёт в г. Обнинске, пр. Ленина. Дом. тел. (8-484-39)6-28-64; моб. 8-910-511-04-36. E-mail: stas_obninsk@rambler.ru

 

 

Раздел 11. Камчатская область

г. Петропавловск-Камчатский, областной центр

 

 + Ольга Диковицкая (по мужу Солдатова), 02.04.1975 г.р. Училась  в  Украине в с. Вилино в средней шк. В 1982-92 гг.; в Запорожском Национальном Университете в г. Симферополе в 1992-96 гг., в Петропавловске-Камчатском в Академии Внешней Торговли в 2010-15 гг. Работа: в Петропавловске-Камчатском в ООО «ССЦ-Автолюкс Медиа» с 2000 г.

 

 

Раздел 12. Костромская область

г. Кострома, областной центр

 

- Денис Диковицкий, примерно 1981 г.р. Учился: в г. Арциз (Украина) в ср. школе № 4 в 1987-95 гг. В друзьях: Ирина Диковицкая (Смирнова).

 

- Евгения Аксёнова-Диковицкая (Кострома-Аргун), примерно 1974 г.р. В отношениях с Олегом «Украинцем» («Хохлом»).

 

- Ирина Диковицкая (Смирнова), примерно 1983 г.р. В друзьях: Денис Диковицкий (Кострома).

 

- Эдуард Васильевич Диковицкий. Согласно ЕГРЮЛ (Единый государственный реестр юридических лиц), в 2008 г. он – глава ООО «Ролл Гарант», адрес которого: г. Кострома, ул. Базовая, д. 8 «А».

 

 

Раздел 13. Краснодарский край

г. Краснодар, краевой центр

 

+ Антонина Неволова (по бабушке – Дзиковицкая), примерно 1990 г.р. Училась: 8-я школа пос. Бичевой (Ленинградский р-н Краснодарского края) в 1998-07 гг., Ленинградский педколледж в 2007-11 гг. Есть два брата Максим и Андрей) и сестра Ольга Магенова.

 

г. Геленджик

 

 - Александр Моисеевич Диковицкий, сын Моисея Адамовича, до 1949 года жившего в дер. Жолкино Пинского района, затем арестованного и после освобождения в 1956 г. уехавшего из родных мест. Ветеран лесного хозяйства, лесничий в опытном лесхозе г. Геленджика. В газете «Неделя Геленджика» от 9 – 19 июня 2005 г. упомянут как сотрудник Кабардинского лесничества. В газете «Прибой» от 16.09.2006 г. указан как «мастер леса» в Кабардинском лесничестве (подразделение ФГУ «Геленджикский опытный лесхоз»).

 

- Анна Диковицкая, 23.07.1985 г.р. Работает (?): в 2010 г. в ср. школе № 5 г. Краснодара.

 

г. Сочи

 

 - Андрей Диковицкий. Работал главным врачом санатория в Сочи. Начинал работать врачом ещё в Белоруссии, в Свири.

 

г. Туапсе, райцентр

 

+ Оксана Диковицкая, 28.12.1977 г.р. Училась: Пинская школа № 8 в 1985-94 гг.; колледж БГВПК в Барановичах в 1994-00 гг.; Витебский Государственный Технологический Университет в 1999-04 гг.

 

г.Успенское, райцентр

 

 - Людмила Диковицкая, 20.03.1968 г.р. Училась: в Успенском в ср. школе № 2 в 1975-85 гг.

 

 

Раздел 14. Ленинградская область

г. Ломоносов

 

- Т.Е. Дзиковицкая. В 1997 г. – один из 4-х руководителей детского реферата «Южный берег Финского залива». Один из руководителей Общественной детской региональной экологической организации в г. Ломоносове.

 

г. Петергоф

 

 - Т.И. Дзиковицкая. Живёт (ноябрь 2008 г.) в Ленинградской обл., Санкт-Петербург (Петергоф), ул. Бондаровской Юты, д. 19, корп. 3, кв. 41. Тел.: 420-25-37.

 

 

 Раздел 15. Красноярский край

 

- Олег Валентинович Дзиковицкий. Примерно 1967 года рождения.

           В январе 2012 г. Красноярский региональный сайт ветеранов Афганистана  поместил информацию о награждённых ветеранах Афганистана. Под номером 10 в ней присутствовало сообщение о том, что прапорщик Дзиковицкий, призванный в армию 23.10.1985 г. Таймырским ОГВК Красноярского края, награждён медалями "За боевые заслуги" и "За отвагу". Также указано время его нахождения в Афганистане - с 29.04.1986 по 11.08.1988 года.

 

Раздел 16. Московская  область

г. Москва, столица страны

(мужчины)

 

- А.Л. Диковицкий, Адрес в Москве в 2011 г.: Есенинский б-р, 1/26 – 1 – 55; дом. тел. 8-499-784-91-06.

 

- Александр Диковицкий, примерно 1980 г.р. Имеет ребёнка. Входит в группы «Мы Диковицкие» и «Бойцовский клуб». Учился в с. Грушовка (Крым, Судак), ГСШ в 1986-97 гг.; организация ИРЛАЙН в СПб в 2001-06 гг. Отдыхал в Судаке в 1979-06 гг. (видимо, родом оттуда).           

 

- Александр Львович Диковицкий. 24.05.1969 г.р. Сын Льва Александровича. Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представлял ГОУ ДЮСШ (Государственное образовательное учреждение «Детско-юношеская спортивная школа») №1 г. Москвы. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Онежская, 45/19 – 66; дом. тел. 8-495-453-99-18.

 

+ Алексей Алимович Дзиковицкий. Родился 22.10.1975 в г. Астрахани. Отец – Алим Викторович Дзиковицкий, инженер в Астрахани. Во взрослом возрасте из Астрахани переехал в Москву. Имеет семью – жена Галина (в девичестве Кантаурова) и дочь 2010 года рождения. В 2002 г. участвовал в 1-й Всероссийской дилерской конференции как менеджер фирмы «Деан». После реорганизаций (в 2005 г. – менеджер в «Тринити-лоджик» в ЗАО «Трайдент». Адрес фирмы: Москва, ул. Дубининская, 33-Б. Раб. тел. 540-89-77, добавочн. 72-46; моб. 8-903-770-03-26, 8-903-245-82-47. E-mail: alexey@dean.ru alexdz@mail.ru

            6.07.2006 г. в Казани проходил семинар Trinity Logic, посвящённый выходу нового продукта – процессора AMD. Презентация компаний была доверена 4-м. Один из них – А.А. Дзиковицкий – прочитал доклад по теме «Лидерство во всех сегментах рынка – Новая серия продуктовой линейки ATI X1000».

 

- Анатолий Викторович Дзиковицкий. 06.03.1940 г.р. Сын от первого, а затем возобновлённого брака Виктора Васильевича и Клавдии Николаевны Дзиковицких. Согласно архива по владельцам телефонов за 1998-2000 гг. проживал в Москве, Зеленоград, д. 342, кв. 29. Тел. 8-499-735-36-03. Жена – Дзиковицкая Алла Александровна. Сын – Константин (1966 г.р.).

 

- Андрей Диковицкий, 12.07.1983 г.р.

 

- Андрей Диковицкий. В 2005 г. – контактное лицо ОАО «Московский НПЗ». Москва, Капотня, 2-й квартал. Тел. (495)355-86-58, факс 355-82-83; E-mail: msknpz@narod.ru

 

- Андрей Александрович Диковицкий. В ФФОМС (Федеральном Фонде обязательного медицинского страхования) (Москва) – ведущий специалист 2-го разряда в отделе по обеспечению взаимодействия с регионами. Тел. (499)973-49-16, внутр. тел. 335, каб. 704 (в нём сидит 3 человека). Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представлял ФФОМС.

 

- Андрей Александрович Диковицкий. 23.02.1944 г.р. Родной брат Вадима Александровича Диковицкого. Дочь Надежда  Диковицкая. Адрес в Москве в 2011 г.: ул. Кедрова, 1 – 120; дом. тел. 8-499-129-71-31. Либо ул. Абрамцевская, 2 – 2 – 120; дом. тел. 8-499-209-50-71.

 

- Андрей Львович Диковицкий, 06.02.1958 г.р. Жена Светлана Борисовна Диковицкая (1962 г.р.), сын Георгий Андреевич (1989 г.р.), дочь Анна Андреевна (1986 г.р.). В 2011 г. адрес в Москве: ул. 4-я Новокузьминская, 9-1-124; дом. тел. 8-495-378-87-97. Либо ул. Окская, 42/1-2-60; дом. тел. 8-495-919-46-27.

 

- Вадим Александрович Диковицкий. 12.08.(01.07)1942 г.р. Родной брат Андрея Александровича и отец Владислава Вадимовича. Дочь Наталья Диковицкая. Адрес в Москве в 2011 г.: Нагорный б-р, 15 – 59; дом. тел. 8-499-123-34-83. Либо ул. Абрамцевская, 12 – 170; дом. тел. 8-499-209-13-28.

 

+ Владислав Вадимович Диковицкий, 12.08.1973 г.р. Родители: Вадим Александрович и Светлана Никодимовна Диковицкие. Женат, имеет 5 детей от 3-х браков. В 1988-92 гг. учился в Московском электронно-технологическом техникуме (колледже).

        Его же реклама в Интернете от 03.07.2007 г.: «Веб-сайты, оптимизация и раскрутка, управление сайтом. WEB-сайт с нуля качественно и быстро. Flash-сайты, интернет-магазины. Заходите к нам и закажите действительно качественный сайт!».

        Зарегистрировал домен (тип corporate) 24.07.2007 г. Оплачен (до?) 24.07.2008 г. Телефон: 7 (495)956-60-89; моб.: 8-903-508-26-56. E-mail: dikovitskij@ultranet.ru

       В сообщении от 14.11.2008 г., согласно Сайт-визитке (сайт с управляемым контентом Flash-сайт) Интернет-магазина «Programex», тел. В.В. Диковицкого: +7 (495) 508 26 56. Сам сайт: http://www.programmex.ru В круг задач Владислава Вадимовича входит: создание сайтов, продвижение сайтов, SEO, SEM, системное администрирование.

В 2011 г. работает IT-консультантом. Состоит во всех группах Диковицких в «Одноклассниках». Имеет отца Вадима Александровича и дядю Андрея Александровича Диковицких. В друзьях: родная сестра Наталия Вадимовна и двоюродная сестра Надежда Андреевна Диковицкие (Москва).

Координаты в 2012 г. в Москве: ул. Вильнюсская, 7-2-680 (636?); дом. тел. 8-495-423-54-40 либо ул. Голубинская, 17/9 – 260; дом. тел. 8-495-423-77-86; моб. тел. +7(495)508-26-56; e-mail: wd@programmex

Состоит во всех группах Диковицких в «Одноклассниках».

 

- Георгий Андреевич Диковицкий (Гоги, Жорик, Гоша). 05.10.1989 года рождения. Сын Андрея Львовича В 2010 г. демобилизовался со срочной службы в армии. В 2011 г. живёт в Москве, ул. 4-я Новокузьминская, 9-1-124. Дом. тел. 8-495-378-87-97.

 

- Евгений Сергеевич Дзиковицкий. 21.01.1985 г.р. Сын Сергея Константиновича и Галины Николаевны Дзиковицких. Учился в ср. школе №1143 (выпуск 1993 г.); в МосГУ. Затем работа в «Росгосстрах». Живёт: Москва, ул. Краснодонская, д. 39, кв. 151; дом. тел. 8-495-359-75-50.

 

- Кирилл Владиславович Диковицкий, 2003 г.р. Сын Владислава Вадимовича Диковицкого и его 3-й жены.

 

+ Константин Анатольевич Дзиковицкий, 14.08.1966 г.р. Родители: Анатолий Викторович и Алла Александровна. Учился в школе №845 в 1973 – 83 гг. В 2011 г. живёт в Москве. Учился в московской школе №845. Генеральный директор ООО «ПРОМСНЕК». Регистрационная дата (гмд): 011210. Государственный орган: Московская Регистрационная Палата. Учредитель – гражданин России. ОКФС: Частная собственность. Доля в уставном капитале: 10 000.00 руб. (40%). Уставной фонд (руб.): 2500000. Уставная деятельность: розничная торговля, мясная промышленность (без клеежелатиновой), снабжение, общественное питание, реклама, представительские услуги, маркетинговые исследования, консультации по вопросам коммерческой деятельности, финансов и управления, информационно-вычислительное обслуживание редакции и издательства, внешняя торговля негосударственных организаций. В архиве по владельцам телефонов за 1998-2000 годы указан его дом. тел.: 468-96-96, установленный по адресу: Москва, Измайловский бульвар, д. 71/25, кв. 31. Здесь же жила его бабушка Клавдия Николаевна и некто Владимир М. Назаров. В Московском ЕГРЮЛ (Единый государственный реестр юридических лиц) за 2008 г. (?) указан, как глава ООО «Промснек». Юридический адрес фирмы: 127486, г. Москва, Бескудниковский бульвар, д. 57, корпус 1.

Адрес в 2011 г. в Москве: Измайловский б-р, 71/25-3-11; дом. тел. 8-499-735-36-03.

 

- Лев Александрович Диковицкий. 29.10.1930 г.р. Жена Жаннетта Григорьевна. Имеет сына Александра Львовича (1969 г.р.). Ветеран и пенсионер в Головинском районе г. Москвы. 19 июля 2005 г., как написал зам. секретаря Политсовета Московского Отдела партии «Единая Россия» в Головинском районе В.Т. Иванов, здесь обсуждался проект предвыборной программы «Единой России». В своих выступлениях В.А. Антонов, Л.А. Диковицкий, В.А. Смоленский, Л.С. Битюкова и другие проект программы в целом одобрили, внесли в него ряд поправок и дополнений. В заключительной части собрания ветераны, руководствуясь Федеральным Законом 82-ФЗ от 1999 года, учредили общественную организацию «Союз пенсионеров-ветеранов войн, боевых действий, труда и государственной службы» Головинского района САО г. Москвы. О работе «Союза пенсионеров-ветеранов» можно узнать по тел. 454-32-18. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Онежская, 45/19 – 66; дом. тел. 8-495-453-99-18.

 

- Никита Владиславович Русаков (фамилия по девичьей фамилии матери, хотя по рождению - Диковицкий), 1996 г.р. Сын Владислава Вадимовича Диковицкого и его 1-й жены.

 

- Николай Михайлович Диковицкий. Инженер в Москве. 13.02.2004 г. числился среди учеников, получивших лицензию на программу «Соло на клавиатуре».

 

- Николай Михайлович Диковицкий. Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представлял ИТАР-ТАСС. В Москве (?).

 

- Олег Владиславович Диковицкий, 18.11.1993 г.р. Сын Владислава Вадимовича и его 1-й жены. Проживает в Москве в 2011 г.: ул. Кировоградская, 8-1-13; Дом. тел. 8-495-312-29-76. По сообщению от 08.12.2008 г. – выиграл какой-то приз в «Джуси-фрут».

 

- Павел Диковицкий (Pavel Dikovitsky). Приехал из г. Жодино (Белоруссия). Учился: в Белорусском госуниверситете информатики и радиоэлектроники (БГУИР), затем в РТИ. Работает риэлтором в ГК «Марш». Находится в отношениях с Tatiana Dikovitskaya. Участник “Facebook”.

 

- Сергей Константинович Дзиковицкий. 03.11.1954 г.р. Скорее всего – сын Константина К. Дзиковицкого, обозначенного в телефонном справочнике г. Москвы в начале 1980-х годов, как проживающий на Варшавском шоссе, и Нинель Георгиевны. Имеет старшую сестру Валентину, которая в 1970-х годах была участницей вокально-инструментального ансамбля «Зодиак».

         Муж Галины Николаевны и отец Евгения Сергеевича Дзиковицких. Живёт: Москва, ул. Краснодонская, д. 39, кв. 151; дом. тел. 8-495-359-75-50. Другой адрес в Москве: ул. Искры, д.19.

 

- Эдуард Диковицкий, примерно 1970 г.р. Страница в «Одноклассниках» недоступна.

 

(Женщины)

 

- Диковицкая, 1984 года рождения. Живёт в Москве. 18.10.2006 г. подала заявку в модельное агентство, сообщив о себе следующее: рост – 175 см, объёмы – 96/55/86, размер обуви – 38, цвет глаз – каре-зеленый, цвет волос – каштановый. В графе «иностранные языки» отметки отсутствовали. В графе «опыт работы» также был пробел.

 

- Алиса Владиславовна Диковицкая, 06.07.1998 г.р., дочь Владислава Вадимовича Диковицкого и его 2-й жены Елены Борисовны. Проживает в 2011 г. в Москве: ул. Новолесная, 6 «а» - 16. Дом. тел. 8-495-250-25-79.

 

- Алла Александровна Дзиковицкая. 15.12(29.05).1938 г.р. Муж – Дзиковицкий Анатолий Викторович. Сын – Константин (1966 г.р.). В списке авторов патента от 15.01.1982 г. «за клеевую композицию».

Согласно архива по владельцам телефонов за 1998-2000 гг. проживала в г. Зеленоград, д. 342, кв. 29. Тел. 8-499-735-36-03. Адрес в г. Москве: Борисовский пр., д.11 корп.1.

 

- Анна Диковицкая, 08.02.1985 г.р. Училась: Российский Государственный Торгово-Экономический Университет (РГТЭУ) в 2002-07 гг. Согласно сообщению от 20.12.2006 г., была посетителем RNB-клуба по адресу: Москва, Литовский б-р, 7, здание кинотеатра «Ханой» (у станции метро «Ясенево»). Оставила запись: «Местечко […] никакое, ставлю 1 бал (написано с одним «л»), пойдите в викинг (без кавычек и с маленькой буквы)».

 

- Анна Андреевна Диковицкая, 23.08.1986 г.р. Родители: Андрей Львович и Светлана Борисовна Диковицкие. Адрес в Москве в 2011 г.: ул. 4-я Новокузьминская, 9-1-124; дом. тел. 8-495-378-87-97. Либо: Капотня, 5-й квартал, 19 – 19; дом. тел. 8-499-355-32-91.

 

- Анна Викторовна Дзиковицкая, 31.07.1976 г.р. Адрес в 2011 г. в Москве: Измайловский б-р, 63/12-2-20;дом. тел. 8-495-461-57-88.

 

- Валентина Казеева (Диковицкая), примерно 1951 г.р. Училась в Мордовии, Зубово-Полянский р-н, с. Ширингуши в 1958-68 гг.

 

- Валентина Константиновна Дзиковицкая, 09.10.1948 г.р. Дочь Константина К.  и Нинель Георгиевны Дзиковицких. Имеет младшего брата Сергея.

         В 1973 году входила в состав трио «Зодиак», выросшее из «Линник трио». «Линник трио» – это ансамбль, который наряду с "Ариэлем" (Челябинск) почитается за основоположников фолк-рока в России. Трио было основано в 1969 году братьями Виктором и Дмитрием и сестрой Мариной Линник. Группа впервые появилась на сцене в рамках английского театра филологического факультета МГУ. Это был известный театр, приглашавшийся для выступлений в разные города на языковые факультеты местных институтов. Театр жив до сих пор, и в 1997 году он отметил свое 30-летие! Студенты ставили пьесы на английском языке, для которых Виктор Линник писал музыку. В конце концов выступления Трио Линник превратились в музыкальное отделение этого театра. Трио Линник было не единственным, кто работал в фолк-роковом стиле. Подобные ансамбли существовали и в МГИМО, и в инязе, и в МВТУ им. Баумана. Увлечение фолк-музыкой стало в начале 70-х повсеместным явлением, граничившим с модой. В желании соединить русские и американские народные мелодии проявилась первая попытка ассимиляции рок-музыки в России. Весной 1971 года Трио Линник принимает участие в общемосковском конкурсе студенческой песни и побеждает в своём разделе как лучшее вокальное трио. После этого Трио Линник приглашается на радиостанцию "Юность", где были сделаны несколько записей, которые потом много раз передавали в эфире. Вскоре Трио Линник пригласили и на телевидение. В декабре 1971 года состоялись первые гастроли: Трио Линник поехало в Ленинград вместе с концертной бригадой радиостанции "Юность". Тогда же "Росконцерт" организовал бригады КВН, в одну из которых пригласили и Трио Линник. По этой идее команды КВН ездили с гастролями по городам СССР, и первое отделение — это был собственно КВН, а второе — концерт. И фактически с 1972 года Трио Линник работает уже полупрофессионально, по договорам, получая тарифную ставку в размере 6 рублей 50 копеек за выступление. Трио Линник много и с большим успехом путешествует по стране и, надо сказать, весьма сильно выделяется из того, что делалось тогда у нас на эстраде. В 1972 году редактор фирмы "Мелодия" Аня Качалова предложила Трио Линник записать пластинку, которая и вышла в том же году. На ней были записаны песня Боба Дилана "Ответ уносит ветер" и русская народная песня "Уж вы мои ветры-ветерочки". В том же 1972 году вышла и вторая пластинка Трио Линник с двумя песнями начинающего композитора Алексея Рыбникова, работавшего в той же манере. А в 1973 году — третья пластинка с двумя песнями Дмитрия Линника. В записи этой пластинки приняла участие группа "Машина Времени", и в результате третья пластинка Трио Линник стала также первой пластинкой "Машины Времени". На этой пластинке Трио Линник переименовало себя в ансамбль "Зодиак", поскольку там не смогла участвовать Марина Линник, и её заменила певица Валентина Дзиковицкая, с которой трио познакомилось на гастролях. Трио активно работало только до 1978 года. К тому времени Виктор Линник уже защитил диссертацию в аспирантуре Института США и Канады, потом работал консультантом в аппарате ЦК КПСС. Последний раз Трио Линник собралось в 1984 году лишь для того, чтобы дать прощальный концерт. Последнее выступление состоялось в Таллине, в зале "Олимпия". Дмитрий Линник, правда, пытался продолжать работать с "Зодиаком", собрав собственный состав, но тоже недолго, уйдя в конце концов на радио.

           Адрес в Москве: ул. Академика Янгеля, д.14, корп. 8.

 

- Галина Анатольевна Дзиковицкая. В 2005 г. – в Москве в фирме «ИНО-Центр. Информация. Наука. Образование» работает бухгалтером. Адрес фирмы: 107078, Москва, Центр, Б. Козловский пер., 13/17. Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 231. Тел. (495)921-20-65; 921-82-57; факс (495)928-79-43. В списке участников конференции ИНО-Центра «Социальный контекст развития новых технологий в России: перспективы для междисциплинарных исследований», проходившей  20 октября 2006 года в Российской Академии Наук (Москва, РАН, Ленинский пр. 32), среди других были представители ИНО-Центра: Вагина Т.А., Дарсавелидзе Н.К. и Дзиковицкая Г.А.

 

- Галина Дзиковицкая (Гриненко). 16.03.1956 года рождения. В 2011 г. – живёт в Москве.

 

+ Галина Дзиковицкая (урождённая Кантаурова). 14.04.1976 года рождения. В 2011 г. живёт в Москве. Входит в «одноклассниках» в группу «Покупки без границ». Жена Дзиковицкого Алексея Алимовича. Имеет дочь 2010 года рождения.

 

- Галина Николаевна Дзиковицкая. 11.11(06.03).1956 г.р. Жена Сергея Константиновича и мать Евгения Сергеевича Дзиковицких. Живёт: Москва, ул. Краснодонская, д. 39, кв. 151; Тел. 8-495-359-75-50.

 

- Евгения Львовна Дзиковицкая. 01.02.1967 г.р.

          Руководитель (генеральный директор) АОЗТ «Дженко импорт КО». Госорган регистрации: Московская Регистрационная Палата. Регистрационная Дата (гмд): 940228. Учредитель: гражданин Российской Федерации. ОКФС: Частная собственность. Доля в уставном капитале: 10.00 руб. (100.00 %). ОКПО: 33687667. ИНН: 7702048060. ОКОПФ: Закрытые акционерные общества. OKATO: 45286570000. Уставной фонд (руб.): 1000. Фирма числится в 2006 г. в списке компаний системы «Спарк». Юридический адрес: (в том числе и в 2005 г.) – 129110, Москва, пр. Олимпийский, 22. Тел.: 487-98-08. Уставная деятельность: розничная торговля, посреднические услуги при купле-продаже товаров народного потребления, продукции сельского хозяйства, посреднические услуги в области транспорта, ЖКХ, бытового обслуживания, образования, культуры, здравоохранения и науки, маркетинговые исследования, консультации по вопросам коммерческой деятельности, финансов и управления, погрузочно-разгрузочные и транспортно-экспедиционные услуги без работ и услуг, выполняемых по заказам населения, туризм, полиграфическая промышленность, внешняя торговля негосударственных организаций.

          Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Красного Маяка, 8 – 2 – 296; дом. тел. 8-495-313-52-29. Другой адрес: ул.Митинская д.48, корп.1.

 

+ Екатерина Холбнева, примерно 1988 г.р. В друзьях: Мария Холбнева, Саша Диковицкий (Пинск) (+).

 

- Елена Диковицкая. 19.06.2005 г. - контактное лицо в «ВИСтрейд – внутренние инженерные системы». Адрес фирмы: Москва, ул. Космонавта Волкова, 16 (ст. метро «Войковская»). Тел./факс (495)783-69-90.

 

- Елена Диковицкая. В ноябре 2008 г. упоминалась как автор статей по художественным выставкам в Москве.

 

- Елена Валентиновна Диковицкая, 01.05.1965 г.р. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Солнечногорская, 17 – 43; дом. тел. 8-495-453-20-97.

 

- Елена Борисовна Диковицкая (по мужу), 26.02.1977 г.р. 2-я жена Владислава Вадимовича Диковицкого. Веб-мастер.

Имеет дочь Алису. Проживает в 2011 г. в Москве: ул. Новолесная, 6 «а» - 16. Дом. тел. 8-495-250-25-79.

 

- Елена Геннадьевна Диковицкая. В 2000-х гг. – студентка гуманитарного ВУЗа ВГУЭС.

 

- Жанетта Григорьевна Диковицкая, 15.12.1941 г.р. Муж – Лев Александрович, сын – Александр Львович. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Онежская, 45/19 – 66; дом. тел. 8-495-453-99-18; 8-495-456-62-09.

 

+ Инесса Георгиевна Диковицкая, примерно 1966 г.р. Училась: Минская обл., пос. Нарочь, ср. школа № 2 в 1971-81 гг.. Согласно документу от 02.08.2002 г. работала в 5-м Центральном военном клиническом госпитале ВВС в г. Красногорске. Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представляла одновременно МИД РФ и фирму «Новартис Фарма Сер. Пред-в»(?).

 

- Ксения Владиславовна Диковицкая, 2006 г.р. Дочь Владислава Вадимовича Диковицкого и его 3-й жены.

 

- Людмила Диковицкая. В начале 2000-х гг. – сотрудник телерадиокомпании «Свой круг» в Москве (?). ТК занимается производством телепрограмм, рекламы, проводит рекламные кампании и акции, веб-дизайн. В сообщении от 13.11.2005, обновлённом 13.12.2008 г. она – начальник рекламной службы. О ней сказано: «Эффективно обеспечивает излишком работы творческие группы, принося все новые и новые заказы, даже когда уже совершенно невозможно их выполнить. Находит общий язык практически со всеми заказчиками, включая женщин, вероятно потому, что в партнерах ценит в первую очередь не количество денег, а человеческие качества. В процессе составления медиа-планов иногда забывает, что надо время от времени спать и есть. На вопрос - "почему всегда в красной одежде?" отвечает уклончиво, то ли просто любит этот цвет, то ли постоянно находится в возбуждённо-эйфорическом состоянии. Обладает тембром голоса, вызывающем желание сразу же отдать ей все, что она просит».

 

+ Людмила Диковицкая, примерно 1987 г.р. Училась: Пинская ср. школа № 7 в 1993-04 гг.; в Пинском гидротехникуме в 2004-07 гг.; Московский Госуниверситет природообустройства (МГУП) в 2007-10 гг.

 

+ Мария Холбнева (Диковицкая), примерно 1952 г.р. Училась в Пинском медицинском училище в 1965-69 гг. Входит в группу на «Одноклассниких» «Мы – Диковицкие».

 

- Надежда Андреевна Диковицкая, 14.01.1977 г.р. Отец Андрей Александрович. Училась: в 1986 – 95 гг. – шк. №640 (с углублённым изучением физики и математики), в 1992 – 95 гг. – 4-е медучилище, в 1997 – 2004 гг. – Московский Государственный Медико-Стоматологический Университет им. Семашко, в 2002 – 04 гг. – работа в ГКБ №40 (Москва). Родственница Наталии Диковицкой (Москва). Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представляла «Московский медико-стоматологический университет». Г. Москва. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Кедрова, 1 – 120; дом. тел. 8-499-129-71-31. Либо ул. Абрамцевская, 2 – 2 – 120; дом. тел. 8-499-209-50-71.

 

+ Наталия Диковицкая, 25.07. примерно 1966-67 г.р. Училась: в 1974 – 84 гг. в шк. №16 (Москва), в 2001 – 07 гг. – МГСУ (Московский Государственный Строительный Университет). Работа: в 2006 г. – Агентство недвижимости «Держава» (Москва).

 

+ Наталия Ш. (по маме Анне Ивановне из Б. Дзикович – из Диковицких). Родные тёти и дядя: Мария Ивановна, Елена Ивановна и Георгий Иванович. В 2009 г. в Красноярске в ср. школе № 79, в 2010 г. – в Московском государственном открытом педагогическом университете имени М.А. Шолохова, с 2011 г. – в московской ср. школе № 1938. Состоит в группе «Мы – Диковицкие». Имеет дочь.  

 

- Наталия (Наталья) Вадимовна Диковицкая. 25(01).07.1965 г.р. Отец – Вадим Александрович.

          Генеральный директор ООО «Мэлвин Плюс». Юридический адрес: 109072, г. Москва, ул. Серафимовича, д. 2, Комн. 3. Регистратор (до 1 июля 2002 г.) – Московская Регистрационная Палата, первоначальная дата регистрации: 07.05.2001 года. Форма собственности частная. Уставной фонд 8 349 руб., всего основателей: 1. Сфера деятельности: Оптовая торговля через агентов (за вознаграждение или на договорной основе), а также: Издательская деятельность; Деятельность, связанная с использованием вычислительной техники и информационных технологий; Исследование конъюнктуры рынка; Научные исследования и разработки в области естественных и технических наук; Предоставление прочих услуг; Рекламная деятельность; Розничная торговля, кроме торговли автотранспортными средствами и мотоциклами; ремонт бытовых изделий и предметов личного пользования; оптовая торговля, включая торговлю через агентов, кроме торговли автотранспортными средствами и мотоциклами. Генеральный директор ООО «ВИКЕРС». Юридический адрес там же: 109072, г. Москва, ул. Серафимовича, д. 2, Комн. 3. Регистрационная Дата (гмд): 970417. Уставной фонд (руб.): 834900. Государственный регистрирующий орган: Московская Регистрационная Палата. Учредитель: гражданин Российской Федерации. ОКФС: Частная собственность. Доля в уставном капитале: 8349.00 руб. (100.00 %). ООО «ВИКЕРС» в ноябре 2008 г. находится в стадии ликвидации.

         Адрес в Москве в 2011 г.: Нагорный б-р, 15 – 59; дом. тел. 8-499-123-34-83. Либо ул. Абрамцевская, 12 – 170; дом. тел. 8-499-209-13-28.

 

+ Наталья Диковицкая. Примерно 1970 г.р. Корни семьи – из дер. Стайки Пинского района. Училась: ср. школа № 758 в Москве в 1977-85 гг.; институт ЕГТИ (Екатеринбург) в 1995-99 гг. Родственница Надежды Диковицкой (Москва). Замужем. Двое сыновей (один из них – Артём, школьного возраста). В 2011 г. живёт в Москве.

 

- Наталья Иосифовна Диковицкая. 11.01.1970 г.р. Согласно документу от 17.11.2007 г. в качестве участника выставки представляла ГУП г. Москвы, РЭУ-37 района Перово. Адрес в 2011 г. в Москве: ул. Седова, 4 – 1 – 95; дом. тел. 8-499-189-90-44. Либо ул. Металлургов, 44 – 1 – 5; дом. тел. 8-495-305-50-21.

 

- Нинель Георгиевна Дзиковицкая, 12.04.1925 г.р. Скорее всего – вдова Константина К. Дзиковицкого, который был обозначен в начале 1980-х годов в телефонном справочнике г. Москвы, как проживающий на Варшавском шоссе. Адрес в 2011 г. в Москве: Варшавское шоссе, 18 – 3 – 322; дом. тел. 8-495-954-87-89.

 

- Светлана Борисовна Диковицкая, 09.08.1962 г.р. Жена Андрея Львовича, мать Анны (1986 г.р.). Адрес в Москве в 2011 г.: ул. 4-я Новокузьминская, 9-1-124; дом. тел. 8-495-378-87-97.

 

+ Светлана Малашевская (Диковицкая), примерно 1976 г.р. Училась: Пинская школа № 13 в 1981-92 гг.; Пинский сельхозтехникум в 1992-95 гг.; БАТУ (Минск) в 1995-98 гг.; Витебская Ветакадемия в 1999-02 гг.; Московский Институт Экономики Менеджмента и Права (МИЭМП) в 2007-13 гг. Работа: в Москве «Бутик-отель «Golden apple”» в 2004-10 гг.; ООО «Максима Хотелс», гостиница «Заря» в Москве в 2010- гг.

 

+ Юлия Диковицкая (по мужу Михаилу – Родина). В 2011 г. получили квартиру в Люблино.

 

- Юлия Сергеевна Дзиковицкая, 11.04(11).1979 г.р. Адрес в Москве: ул. Краснодонская, д.39; ул. Люблинская, д.113 стр.1.

 

Калининец, посёлок

 

- Владимир Михайлович Диковицкий. Родился 04.07.1963 г. в местечке Высоцк Ровенской области. Сын Михаила Николаевича (1926 г.р.) и Нины Павловны (1937 г.р.). Имеет сестру Людмилу (по мужу Кравцив). В 2012 г. живёт в г. Чехов.

 

- Николай Диковицкий. Живёт в Московская обл., пос. Калининец, тел.: 8(926)572-91-34. В связи с непорядками в Русской Православной Церкви выступил в защиту епископа Диомида. В интернете он подписался под обращением в его защиту: «Поддерживаю. Считаю необходимым и неизбежным очищение в наше апостасийное время. Идёт война, наверное, самая страшная изо всех прошедших войн, ибо она невидима и неосознаваема большинством. Ну а на что нам ещё рассчитывать? Ведь сказано Спасителем: ”Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч” ”...ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью ее”. Так что не бойся, малое стадо! Земной поклон и искренняя любовь Владыке Диомиду!».

 

 

Черкизово, посёлок

 

 - А.В. Диковицкая. Студентка РГУТиС (Российского государственного торгово-экономического университета?). Адрес РГУТиС: 141221, Московская обл., Пушкинский район, пос. Черкизово, ул. Главная, 99. Тел.: (495)940-83-58. E-mail: info@rguts.ru  На 6-й Межвузовской студенческой научно-практической конференции 26-27 апреля 2007 г. «Молодёжь, наука, сервис – XXI век» делала доклад «Разработка проекта мясо-рыбного цеха предприятия общественного питания полного цикла на 170 мест в гостинице». В ноябре 2008 г. – студентка 5-го курса.

 

г. Чехов, райцентр

 

- Владимир Михайлович Диковицкий. Родился 04.07.1963 г. в с. Высоцк Ровенской области (Украина) в семье Михаила Николаевича и Нины Павловны Диковицких. Имеет сестру Людмилу (г. Ровно).

 

 

Раздел 17. Мурманская область

г. Апатиты

 

 - Владимир Витальевич Диковицкий. В 2008 г. (?) – студент пятого курса в филиале Петрозаводского государственного университета в г. Апатиты. По информации местной газеты “Хибинский вестник», он обеспечивал связь на дистанционных уроках между школьниками 6-8 классов, увлекающимися математикой в школе №15 в Апатитах и в школе №7 в Кировске. По сообщению от 12.11.2008 г. – он преподаватель в Кольском Региональном Центре Интернет-образования. Адрес Центра: 184209, Мурманская обл., г. Апатиты, ул. Ферсмана, 24 «А»; Тел./ факс: +7(81555)79-646.

 

 

Раздел 18. Новосибирская область

г. Новосибирск, областной центр

 

- Владимир Иосифович Диковицкий. Около 1972 года рождения. В 2011 г. живёт в г. Новосибирске. 18 сентября 2006 года Комиссия по размещению муниципального заказа при департаменте строительства и архитектуры мэрии г. Новосибирска рассмотрела котировочные заявки на выполнение окраски лестничных клеток жилого дома №55 на мкр. Горский. До окончания указанного в извещении о проведении запроса котировок срока подачи котировочных заявок поступило 4 заявки. Среди них: Диковицкий В.И., почтовый адрес и адрес электронной почты: г. Новосибирск, ул. Трудовая, 14, к. 3; vdikovitskiy@yandex.ru Ему было присвоено 3-е место и потому заказ ушёл в другие руки.

 

- Галина Дмитриевна Диковицкая. Новосибирская газета «Советская Сибирь» 19.11.2002 г. опубликовала список присяжных заседателей, где она числится по Заельцовскому району г. Новосибирска.

 

+ Надежда, по мужу Вадиму – Крылова (по рождению Диковицкая), примерно 1980 г.р., живёт в г. Новосибирск. Имеет сестёр Татьяну, по мужу Анатолию – Головко (по рождению Диковицкая), примерно 1976 г.р., живёт в г. Новосибирск и Елену Seibert (по рождению Диковицкая). Примерно 1978 г.р. Живёт – Saarlouis (Германия).

 

+ Татьяна, по мужу Анатолию – Головко (по рождению Диковицкая), примерно 1976 г.р., живёт в г. Новосибирск. Имеет сестёр Надежду, по мужу Вадиму – Крылова (по рождению Диковицкая), примерно 1980 г.р., живущую в г. Новосибирск и Елену Seibert (по рождению Диковицкая, примерно 1978 г.р. Живёт – Saarlouis (Германия).

 

- Юлия Орлова (Ковыршина, Диковицкая), примерно 1975 г.р. Училась: Новосибирская ср. школа № 102 в 1980-91 гг.; школа № 1 с. Среднебелое-2 (Ивановский район) в 1982-84 гг.; Школы №№ 4 и 117 Новосибирска в 1985-89 гг. (?); Новосибирский Государственный Университет в 1993-98 гг. В интернете в ноябре 2007 г. обсуждалась «проблема» хорошего кофе в Новосибирске. В ответ на вопрос: «Где можно хороший кофе получить?», была указана кофейня "Пиллигрим", – «особенно, если сможете наткнуться на Юлию Дековицкую... friends». Но появилось чьё-то уточнение: «Юля кофе давно уже не занимается (по крайней мере постоянно). А ещё, она уже не Диковицкая». В 2006 г. в компании ОАО «НЭТА» в г. Новосибирске - пресс-секретарь, в ноябре 2008 г. – PR-менеджер в той же компании. Тел.: (383)210-65-00;  E-mail: dikovickaya.ya@neta.ru

 

Шайдурово, село

 

 - Саша Диковицкий, примерно 1982 г.р. Жена Валентина (в девичестве – Иордан).

 

 

Раздел 19. Нижегородская область

г. Нижний Новгород, областной центр

 

- Алексей Геннадьевич Кобельков (настоящая фамилия должна быть Диковицкий). Родился в 1971 г.

 

- Геннадий Кобельков (по отцу – Диковицкий, но стал носить фамилию отчима). Родился в 1945 г. Имеет двух сыновей - Дмитрия (1976 г.р.) и Алексея (1971 г.р.).

 

- Дмитрий Геннадьевич Кобельков (настоящая фамилия должна быть Диковицкий). Родился в 1976 г.

 

 

Раздел 20. Пермский край

г. Березники

 

- Мария Диковицкая, 13.04.1984 г.р. Училась: Рочегодская школа (пос. Рочегда в Архангельской обл.) в 1990-01 гг.

 

 

Раздел 21. Ростовская область

 

                                                                                            г.Ростов-на-Дону, областной центр

 

 

+ Иван Дзиковицкий, примерно 1995 г.р. Учился:18-я ср. школа в 2000-07 гг., 3-й профлицей в 2011-14 гг.

 

 

Большая Орловка

 

 

+ Наташа Павлова (в девичестве Диковицкая), 11.06.1976 г.р. Муж – Дмитрий, дочери Анна и Татьяна.

 

Кагальницкая, станица

 

+ Анастасия Алексеевна Чучуева (по рождению Дзиковицкая), 15.02.1989 г.р. Отец Алексей Иванович из Ровенской обл. Украины. Двоюродная сестра Ольги Петровны Фомичёвой (по рождению Диковицкой), примерно 1973 г.р., живущей в той же области в х. Комаров. В друзьях: Наталья Диковицкая (Минск).

 

Комаров, хутор

 

 + Ольга Петровна Фомичёва (по рождению Диковицкая), 28.02.примерно 1973 г.р. Отец из Ровенской обл. Украины. Двоюродная сестра Анастасии Алексеевны Чучуевой (по рождению Дзиковицкой), 1989 г.р., живущей в той же области в ст. Кагальницкой.

 

г. Красный Сулин, райцентр

 

 - Зинаида Диковицкая-Королёва, 02.03.1956 г.р. Училась: Рыбинская школа (с. Рыбное Каменского района Ростовской обл) в 1963-73 гг., Ростовский кооперативный техникум в 1986-88 гг.; Южно-Российский Государственный Университет Экономики и Сервиса (г. Шахты Ростовской обл.) в 2000-05 гг.

 

Мартыновский район, Рассвет

 

 - Оксана Коняева (Диковицкая), примерно 1978 г.р.

 

Пролетарский район, село Ново-Моисеевка

 

+ Олеся Тужилина (Дзиковицкая), примерно 1978 г.р.

 

 

Раздел 22. Самарская область

г. Самара

 

- Екатерина Диковицкая, 06.08.1985 г.р. В 1992-03 гг. училась в школе №12 г. Пинска. В 2009 г. указывала себя проживающей в Самаре.

 

 

 

Раздел 23. Санкт-Петербург,

город на правах области

 

 - Вера Диковицкая, примерно 1967 г.р. Последний заход на сайт «Одноклассники» - 01.04.2009 г.

 

- Vera Dikovitskaya. 04.09.1964 г.р. Училась в СПб в ср. школе № 262 (выпуск 1973 г.). Участник на Facebook.

 

- Владимир Михайлович Диковицкий. Главный инженер в начале 2000-х гг. во ВНИИ (Всероссийский научно-исследовательский институт метрологии) им. Менделеева в С-Петербурге. Это - большое пятиэтажное здание с высокой башней, расположенное в глубине небольшого парка в начале Московского проспекта. Тел. (812)251-99-36. 20.06.2007 г. в городской газете «Смена» (www.smena.ru) было упоминание о Диковицком.

 

- Дарина Анатольевна Дзиковицкая. Обучалась в С-Петербургском Госуниверситете низкотемпературных и пищевых технологий. В 2004 г. – победитель по дипломным проектам.

 

- Диана Диковицкая, 02.07.1968 г.р. Училась: г. Урюпинск (Волгоградская обл.), школа № 1 в 1975-85 гг.; г. Грозный, школы №№ 25 и 5 в 1980-83 гг.; Ленинградский Политехнический институт имени Калинина в 1985-91 гг.

 

- Дмитрий Николаевич Диковицкий, руководитель проекта по интерьерам и оснащению в ООО «Кредо» (февраль 2008 г.). Адрес фирмы: 197101, С-Петербург, ул. Чапаева, 15. Рабочий т./ф. (812)332-75-23, 332-75-24. E-mail: credo@credospb.ru На 11-м международном фестивале «Зодчество-2003», состоявшемся в Центральном Выставочном Зале «Манеж» в Москве, за реконструкцию Константиновского дворца, как главный специалист был награждён Серебряным Дипломом по номинации «Реконструкция и приспособление существующих зданий».

 

- Любовь Павловна Диковицкая. В 2000-х гг. – контактное лицо в фирме «АРС-сервис», Санкт-Петербург. Адрес: Санкт-Петербург, пр. Шаумяна 18, к.401; Телефоны: 528-97-05, 528-96-82, 528-96-03, 528-97-13, 528-96-31, 528-47-44

 

- Людмила Диковицкая. В начале 2000-х гг. – участник 2-го тура конкурса в С-Петербурге (по предмету Х – класс 10, балл 1, по предмету Б – класс 10, баллов 3 - ???).

 

- М. И. Диковицкий. В 2000-х годах – жил в г. Санкт-Петербурге, ул. Железноводская, д. 66, кв. 16. Тел.(?): 350-51-94.

 

 

Раздел 24. Саратовская область

г. Саратов, областной центр

 

 - Виктор Диковицкий. Около 1956 года рождения. В 2011 г. живёт в Саратове.

 

 

Раздел 25. Свердловская область

г. Екатеринбург

 

- В. П. Диковицкая. Указана в телефонном справочнике г. Екатеринбурга за 2007 год. Тел.(?): 26-01-12.

 

- Елена Диковицкая, примерно 1981 г.р. Училась: в 61-й школе (с углублённым изучением предметов музыкально-эстетического цикла) в 1987-97 гг.; Уральский Государственный Экономический Университет (УрГЭУ) в 1999-04 гг. В друзьях – Марина Диковицкая (Екатеринбург). В 2007 г. ездила в отпуск в Пинск – отдыхать.

 

+ Марина Диковицкая, примерно 1979 г. р. Училась: 61-я школа (с углублённым изучением предметов музыкально-эстетического цикла) в 2001-11 гг. В друзьях Елена Диковицкая (Екатеринбург).

 

 

Раздел 26. Ставропольский край

г. Новоалександровск

 

+ Людмила Диковицкая, примерно 1977 г.р. В друзьях: Денис Диковицкий (21 год, из Ивано-Франковска). Всего друзей 38, а групп – 89!

 

- Сергей Диковицкий. Около 1977 года рождения. В 2011 г. живёт в г. Новоалександровск.

 

 

Раздел 27. Тюменская область

 

 - Александр Михайлович Диковицкий. Живёт в Тюменской обл. Ранее проживал в Белоруссии. Получил гражданство России по Указу Президента РФ от 17.04.1999 г. №490 «О приёме в гражданство РФ».

 

г. Нижневартовск

 

 - Игорь Анатольевич Диковицкий. На «Телевидении Нижневартовского района» (ТНР) Тюменской обл. – один из 4-х телеоператоров. В 2004 г. – участник 2-го «Ирпенского кинофестиваля альтернативного кинематографа». Был оператором альтернативного фильма «Страйкболл: Эпизод 1». В 2005 г. обращался за советом по ремонту автомобиля к интернет-консультанту.

 

 

Раздел 28. Удмуртская Республика

 

 - Владислав Вадимович Диковицкий. Контактное лицо «Бизнес-справочника г. Ижевска и Ижевской обл.: питание, диета Протасова, форум красоты». Связь: extrapol@mail.ru Дом. страница http://www.zoj-infosite.ru

 

 

Раздел 29. Ханты-Мансийский АО

г. Мегион

 

 - Ирина Диковицкая (Зобова), примерно 1972 г.р. Училась: Казахстан, Кустанайская обл., г. Лисаковск, ср. школа № 2 в 1978-88, ср. школа № 4 в 1979-89 (?). Работа: ОАО «Славнефть-Мегионнефтегаз» в 1991-08 гг.

 

 

Радужный, посёлок

 

+ Жанна (по мужу Николаю – Диковицкая), примерно 1973 г.р.

 

+ Николай Диковицкий, примерно 1973 г.р. Муж Жанны Диковицкой.

 

 

Раздел 30. Челябинская обл.

г. Челябинск, областной центр

 

 + Вячеслав Евгеньевич Диковицкий. 11.09.1972 года рождения. Жена – Ольга Александровна (в девичестве Забелина). Брат – Сергей Евгеньевич. Отец – Евгений Дмитриевич (Пинский район, дер. Плещицы). Имеется сын, занимающийся рисованием.

 

- Дмитрий Вячеславович Диковицкий. 15.05.1994 г.р. Старший сын Вячеслава Евгеньевича и Ольги Александровны.

 

- Сергей Евгеньевич Диковицкий, 18.09.1978 года рождения. Жена – Елена Сергеевна (в девичестве Бобкова). Брат – Вячеслав Евгеньевич. Отец – Евгений Дмитриевич (Пинский район, дер. Плещицы).

 

- Егор Вячеславович Диковицкий. 26.01.2006 г.р. Второй сын Вячеслава Евгеньевича и Ольги Александровны. Юный художник, участвующий в конкурсах детских рисунков.

 

+ Елена Сергеевна Диковицкая (девичья - Бобкова), 10.06.1982 г.р. Училась: Нязепетровск, школа № 1 в 1988-99 гг.; ПТУ № 27 в 1992-95 гг. Служила в в/ч 3635 в Новочеркасске в 1995-97 гг. Опять училась: ЮУрГУ в Челябинске в 1999-05 гг.; Челябинский экономический колледж в 2008-10 гг.

 

+ Ольга Александровна Диковицкая (в девичестве - Забелина), 19.06.1981 г.р. Муж - Вячеслав Евгеньевич. Училась: Казахстан, Кустанай, школа-интернат № 4 в 1987-98 гг.; Челябинская Академия Труда и Социальных отношений в 1998-04 гг.

 

- Яна Вячеславовна Диковицкая. 27.06.2008 г.р. Младшая дочь Вячеслава Евгеньевича и Ольги Александровны.

 

г. Нязепетровск

 

- Татьяна Диковицкая (в девичестве Трусова, бывшая жена Вячеслава Диковицкого из Челябинска), примерно 1972 г.р. Училась: Нязепетровская ср. школа № 27 в 1978-88 гг.; Челябинский 2-й педколледж в 1988-90 гг.; Челябинский Государственный педуниверситет в 1997-01 гг.

 

г. Снежинск, наукоград

 

 - Борис Диковицкий, 12.01.1987 г.р.

 

- Василий Диковицкий, примерно 1989 г.р. 26.05.2006 г. состоялось открытое первенство города (Снежинска?) по боксу и кикбоксингу во Дворце спорта. Победителями в своей весовой категории стали снежинцы Денис Бугаенко, Эдуард Мухамедьянов, Марк Сутин, Алексей Трошин, Андрей Жуков, Сергей Соколов, Юрий Ярулин, Василий Диковицкий и Наталья Водяева. В друзьях: Светлана Диковицкая (Юзькив) (+), Irina Pachina (+).

 

 

Раздел 31. Ямало-Ненецкий АО

г. Лабытнанги

 

 - Любовь Диковицкая (Семёнова), 24.02.1953 г.р. Училась: с Ельцовка (Ельцовского района) в 1968-70 гг.; ПТУ-89 (Барнаул) в 1971-72 гг. Работала: ОРС СМП-544 (г. Тында Амурской обл.) в 1975-86 гг.; ОАО «Севстроймеханизация» в г. Лабытнанги в 1986-00 гг.

 

 

 

Часть III. УКРАИНА

 

Раздел 1. Винницкая область

г. Винница, областной центр

 

 - Виктория Диковицкая (Василиу), примерно 1989 г.р. Училась: Винницкая школа №№ 26 и 33 в 1995-06 гг.; Винницкий ГП Университет имени Коцюбинского в 2006-10 гг.

 

- Олег Леонидович Диковицкий. Контактное лицо на Винницком опытном заводе (г. Винница, пер. Островского, 21; Тел. (0432)274-019, 274-741, 618-650; факс: + (0432) 618-650. Сайт: voz.com.ua; E-mail: info@voz.com.ua). Полный спектр услуг по созданию спиртзавода "под ключ".

 

 

Раздел 2. Днепропетровская область

г. Днепропетровск, областной центр

 

+ Вероника Аксёнова (Диковицкая), 13.06.1963г.р. Училась в Днепропетровске в ср. школе № 52 в 1977-78 гг., в политехникуме в 1978-82 гг. Работает  в  коледже  Технологий и дизайна, мастером  производственного обучения.Была замужем за родным братом Людмилы Родионовой- Диковицкой  (живет  в  г.Днепропетровске).

 

- Л.Д. Дзиковицкая. В 2011 г. указана в телефонном справочнике, как проживающая на улице Красный Камень.

 

+ Людмила Григорьевна, по мужу Сергею – Зиновьева (по рождению Диковицкая), примерно 1972 г.р. Ник-нейм для инета – Мила Людмила. Училась в Днепропетровске: в 1978-81 – шк. №41, в 1980-88 – шк. №118, в 2009 г. – 55-е училище. В 2011 г. живёт в г. Днепропетровск.

 

+ Людмила Родионова-Диковицкая, 14.08.1959 г.р. Училась: в Днепропетровске ср. школа № 93 в 1966-76 гг.

 

+ Карина Диковицкая (муж Саша Ломаго), 14.06.1989 г.р. Имеется ребёнок. В друзьях: Мила Людмила (Диковицкая) (+).

 

 

г. Кривой Рог

 

 - Дмитрий Диковицкий, примерно 1987 года рождения. В 2011 г. живёт в Кривом Роге.

 

+ Любовь Кравченко (по рождению Диковицкая), примерно 1958 г.р. Родилась в селе Деревок Волынской обл., живёт в 2011 г. в г. Кривой Рог.

 

 

Раздел 3. Донецкая область

г. Донецк, областной центр

 

+ Алина Диковицкая, 28.12.1992 г.р. Училась в Донецких ср. школах №№ 35 и 36 в 200-08 гг. Имеет двоюродную сестру Кристину и брата. В друзьях: Анатолий Диковицкий (Пинск, примерно 1974 г.р.) (+).

 

г. Горняк

 

- Инга Диковицкая (Файдулина), примерно 1972 г.р. Училась: Горняк, ср. школа №17 в 1978-88 гг.; Донецкий заочный горный техникум в1990-94 гг.; Харьковский финансово-экономический институт в 1995-96 гг. В друзьях: Светлана и Анатолий Диковицкие (Пинск), Ксюша Диковицкая (Пинск)

 

 

г. Ждановка

 

 + Дима Диковицкий, примерно 1975 г.р. Входит в группу «Мы Диковицкие». В друзьях: Мария Холбнева (Диковицкая), Александр Лаврентьевич Диковицкий (Пинск), Василь Васильевич Диковицкий (Ровенская обл.), Антонина Закене (Диковицкая) и Таня Былинская (Диковицкая). Присоединился к группе в «одноклассниках» – «Наша родина Пинск». В 2011 г. живёт в Ждановке.

 

 

Раздел 4. Житомирская область

г. Житомир, областной центр

 

- Ксюнечка Диковицкая (Украина, Житомирская обл., Железнодорожный), примерно 1981 г.р. Братья Пётр и Павел Диковицкие (Железнодорожный). Училась: г. Житомир, школа № 32 в 86(88)-97 гг.

 

- Людмила Николаевна Диковицкая - преподаватель МХК (мировой художественной культуры?), русского языка и литературы в Житомире (?). Окончила филологический факультет Житомирского педагогического института. Общий стаж преподавания 15 лет.

        В школе, где она работает с 1996 года, один из учеников дал ей такую характеристику: «Любимые фразы: «да, пожалуйста», «а-а-ы» (это своеобразная метафора - аллегория, сарказм), «какая фамильярность», «мне за это не платят».

        Любимые программы: «Ночь с Гордоном», «Зеркало», «Русский дом».

        Любимые выражения: «Здравствуйте, уважаемый … класс», «ну, да ладно», «...тем самым мы подразделим МХК на множество других понятий», «это не мой вид работы!», «мне государство не доплачивает...».

         Характер – добрый и отзывчивый человек. Прочла на окне, что её называют «Дикой», но она хочет – «Диковиной».

        Любит много литературы и альтернативные источники. Очень ценит доклады, эрудированных учеников. Любит классы и предмет, но, к сожалению, не очень удачно распределяет поурочное время и не в состоянии переговорить болтающие классы. Любит отличников и умных учеников.

        Мне за индивидуальность, ведение дневника эстетического развития и просто учёбу проставила «5» в каждое, повторяю, каждое поле журнала за год. На мой вопрос: "А разве так можно?", сказала: "У меня можно всё!". В этом и заключается её методика. Из всех преподавателей, Людмила Николаевна – одна из самых любимых. Она не заставляет учить, а тем, кто хочет – учиться помогает.

        Многие родители на родительском собрании ругали её и жаловались на неё. Возможно, сначала она производит эмоциональное впечатление, так как говорит то, что думает на самом деле.

        Ранее она работала в школе для детей, скажем так, с неуравновешенной психикой, поэтому, проводя занятия с нами, иногда находила некоторые сходства некоторых учеников с профилем её предыдущей работы. Иногда, забывая про время, Людмила Николаевна может погрузиться в лекцию по любой теме.

        На уроках мировой художественной культуры организовывался просмотр телепередач канала «Культура».

        Людмила Николаевна имеет интересный овал лица, за что мы её в шутку считаем инлопланетянкой. Даже специальный словарь придумали: гунд - голова, гундоз - человек, и так далее. Просто Людмила Николаевна – не как все. Иногда она удивляла нас до слёз в смехе. Например, однажды, заболев, она пришла в марлевой повязке на рту и раздала всем ученикам такие повязки: представляете себе такой урок? Все умирали со смеху. Людмила Николаевна в таком виде смотрелась очень смешно. В том числе и за это её любили.

        Очень интересный персонаж – Кристина, дочка Людмилы Николаевны, которая тоже учится в нашей школе. Её отношения с другими учениками ДИКОВИТСКОЙ иногда тоже комичны со стороны. Тут и преданность, и интриги, и зависть (со стороны учеников), а Кристина находилась у Людмилы Николаевны на многих занятиях, в том числе и с нашим классом.

         Многие её не любили за отступления, разговорчивость и нетипичность, но полюбить предмет заставить всех не может ни один преподаватель. И, тем не менее, могу сказать, что её предметы были особенными.

        Трофимов (Зиннатулин) Илья».

 

- Павел Диковицкий (Железнодорожный), примерно 1989 г.р. Сестра Ксюнечка и брат Пётр Диковицкие (Железнодорожный).

 

- Пётр Диковицкий (Железнодорожный, пригород?), примерно 1983 г.р. Имеет сестру Ксюнечку и брата Павла (оба в Железнодорожном).

 

- Таисия Диковицкая, 26.03.1968 г.р. Училась: школа № 36 в 1977-85 гг. Последний визит на сайт «Одноклассники» - 22.03.2009 г.

 

 

Раздел 5. Ивано-Франковская область

г. Ивано-Франковск, областной центр

 

- Денис Диковицкий, 06.12.1989 г.р. Учёба: Ивано-Франковский национальный технический университет нефти и газа в 2008-12 гг. Друг Людмилы Диковицкой (Новоалександровск, РФ) (+).

 

 

Раздел 6. Киевская  область

г. Киев, столица страны

 

 - Iгор Диковицький, примерно 1987 г.р. Учился: Национальный Аграрный Университет (НАУ) в Киеве в 2001-11 гг. Последний визит на сайт «Одноклассники» - 12.05.2011 г.

 

- Оксана Диковицька (Мосiйчук), примерно 1978 г.р. Училась: школа в п. Заречье Ровенской обл. в 1984-95 гг. Входит в группу «Клуб прихильників Юлії Тимошенко».

 

+ Олег Диковицкий. Родился 15.03.1973 г. В друзьях: Светлана Диковицкая (Юзькив) из Симферополя, Irina Pachina (Диковицкая), Борис Диковицкий (Снежинск) и Василий Диковицкий (Снежинск). В 2011 г. живёт в Киеве.

 

- Олег Диковицкий. Адрес: 04205, Киев, тел. +380-444-262-446. E-mail: oldic@ukr.net Пользователь Интернет-сервиса по куплям-продажам, зарегистрированный таковым 09.07.2004 г.

 

+ Ольга (Николаевна) Диковицкая, 1982 г.р. Образование – высшее юридическое. 18.05.2005 г. – живёт в Киеве, адрес: 02090; ул. Пражская, д. 3. E-mail: olgad@gala.net В Пинске живёт её дядя – родной брат отца Валерий Георгиевич Диковицкий, офицер в погранчасти, расположенной в самом Пинске.

 

- Эдуард Владимирович Диковицкий, 25.10.1981 г.р. Учился в ср. школе № 2 г. Старожинец в 1988-99 гг. В мае – августе 2007 года – начальник планово-экономического отдела Планово-экономического Управления. В 2011 г. живёт в Киеве.

 

- Ярослав Диковицкий. Живёт в Киеве. И.о. директора по финансам и инвестициям Национальной акционерной компании «Нафтогаз Украины».

 

 

Раздел 7. Кировоградская область

г. Кировоград, областной центр

 

- Н.Г. Диковицкий. В 2006 г. был (гостем или сотрудником?) в ГЛАУ (Государственная лётная академия Украины?) в г. Кировограде. Житель Кировограда.

 

 

Раздел 8. Крым, автономная республика

г. Симферополь, столица автономной республики

 

- Виталий Диковицкий, примерно 1974 г.р. Жена Наталья (в девичестве Кулиничева). Учился в Лозовской ср. школе-интернате (Симферополь) в 1980-90 гг. В 2011 г. живёт в Симферополе. Друзья: Irina Pachina (Диковицкая) (+).

 

+ Леонида Лешкевич (Диковицкая), примерно 1953 г.р.

 

- Наталья Диковицкая (девичья – Кулиничева), примерно 1974 г.р. Муж – Виталий Диковицкий (Симферополь).

 

+ Светлана  Диковицкая (по мужу Олегу – Юзькив). 1971 года рождения. В 2011 г. живёт в Симферополе. В друзьях Олег Диковицкий из Киева и здесь же родственница Ирина (в девичестве Диковицкую) Pachina.

 

+ Irina, по мужу Николаю – Pachina (по рождению – Диковицкая), примерно 1980 г.р. Родственники: Светлана (Юзькив, Симферополь) и Виталий Диковицкий (Симферополь). В друзьях: Олег Диковицкий (Киев) и Василий Диковицкий (Снежинск Челябинской обл.).

 

Бахчисарайский район

 

- Дмитрий Диковицкий (2007 г.). Бывший работник АОЗТ «Агрофирма «Крым» в Бахчисарайском районе (в Вилинском или Песчанском сельсовете).

 

г. Феодосия

 

+ Ирина Витальевна Семёнова (по мужу Голдырева). Родилась 03.09.1963 г. в г. Луцке Волынской области Украины. Отец – Семёнов Виталий Петрович (по матери Марии Ивановне – Дзиковицкий). Троюродная сестра Александру Дзиковицкому (г. Обнинск). Живёт вместе с сестрой Оксаной Витальевной Семёновой (также по бабушке – Дзиковицкой) живёт в Феодосии (Крым). Работает кассиром в банке. Домашний тел. 8 (065-62) 5- 23-60. Звонить вечером. Сотовый тел. 8098-573-60-02.

 

- Оксана Витальевна Рашкован (по первому мужу), по бабушке Марии Ивановне – Дзиковицкая. Родилась в 1967 г. в г. Луцке Волынской области Украины. Второй брак тоже оказался неудачным. В 2012 г. живёт вместе с сестрой Ириной Витальевной Семёновой (также по бабушке – Дзиковицкой) в Феодосии (Крым). Имеет дочь Катю (по мужу Рашкован) 1988 г.р., которая живёт в Харькове, и сына Даниила (по второму мужу Зимовец) 2002 г.р., который живёт вместе с нею. Троюродная сестра Александру Дзиковицкому (г. Обнинск). Домашний тел. 8 (065-62) 5- 23-60.

 

- Даниил Зимовец, 2002 г.р. Прабабушка – Мария Ивановна Дзиковицкая. Приходится Александру Дзиковицкому (г. Обнинск) троюродным племянником. Проживает вместе с мамой Оксаной Витальевной Рашкован и тётей Ириной Витальевной Семёновой в Феодосии.

 

 

 

Раздел 9. Луганская область

г. Луганск, областной центр

 

- Алина Диковицкая, 13.03.1992 г.р. Училась: Украина, г. Краснодон, ср. школа № 8 в 1999-09 гг.

 

Раздел 10. Львовская область

г. Львов, областной центр

 

- Зоряна Диковицька, примерно 1986 г.р. Училась ср. школе № 96 в 1992-03 гг. Последний визит на сайт «Одноклассники» - 26.07.2009 г.

 

Раздел 11. Одесская область

г. Одесса, областной центр

 

+ Анна Владимировна Голдырева, примерно 1986 г.р. С 20.01.2012 г. вышла замуж и имеет теперь фамилию Милях, с которой выступает теперь на сайте «Вконтакте», в «Одноклассниках собирается оставаться на прежней фамилии. По прабабушке Марии Ивановне – из Дзиковицких. Приходится троюродной племянницей Александру Дзиковицкому (г. Обнинск). В 2009-11 гг. обучалась в Харьковской Академии дизайна и искусств.

 

- Дмитрий Диковицкий, 21.04.1986 г.р. Учился в Днепропетровской ср. школе № 63 в 1992-01 гг.; в Днепропетровском техникуме лёгкой промышленности в 2001-04 гг.; в Одесской Национальной Юридической Академии (ОНЮА) в 2004-10 гг. В 2011 г. живёт в Одессе.

 

+ Инна Диковицкая, примерно 1972 г.р.

 

- Юлия Диковицкая, примерно 1991 г.р. Мать – Vira Dykovytska (Ковенько) (Pescara, Италия) (+). Училась: Заречье, ср. школа № 1 в 1997-07 гг.; Одесская Национальная Юридическая Академия – 2007 г. Входит в группу «Мы - Диковицкие». В друзьях: Альона Диковицкая, Анатолий Диковицкий (Заречное), Ксюша Диковицкая (Ровно), Виктория Диковицкая (Ровно/Рим).

 

 

Раздел 12. Полтавская область

г. Полтава, областной центр

 

+ Александр Диковицкий, примерно 1989 г.р. В 2011 г. живёт в Полтаве.

 

- Анна Диковицкая, примерно 1987 г.р. Училась: ср. школа № 11 (Полтава) в 1993-04 гг.; Полтавский Национальный Технический Университет имени Ю. Кондратюка в 2004-09 гг. Входит в группу «Мы Диковицкие».

 

 

Раздел 13. Ровенская область

г. Ровно, областной центр

 

- Алла Ивановна Диковицкая. Живёт в Ровно. В 2004 г. – в списке членов «Украинского Допплеровского Клуба».

 

- Альона Диковицька, примерно 1986 г.р., сестра Виктории Диковицькой (Ровно/Рим) и Ксюши Диковицкой (Ровно). В друзьях: Юлия Диковицкая (Одесса, примерно 1991 г.р.).

 

- Вiкторiя Диковицька (Ровно/Рим), примерно 1983 г.р. Училась: в Ровно в ср. школе № 7 в 1989-00 гг.; школа-комплекс-27 в 1989-00 гг.; Ровенский Государственный Гуманитарный Университет в 2000-05 гг. Мать Вера Сакевич (Диковицкая, Рим), сёстры Альона и Юлия (Одесса). Брат Макс Диковицкий (Заречное, примерно 1989 г.р.). Дядя Анатолий Диковицкий (Заречное, примерно 1962 г.р.). В друзьях: Ксюша Диковицкая (Ровно, примерно 1989 г.р.)

 

+ Ксюша Диковицкая, примерно 1989 г.р. Входит в группу «Мы Диковицкие». В друзьях: Макс Диковицкий (Заречное), Альона Диковицкая (Ровно), Юлия Диковицкая (Одесса), Анатолий Диковицкий (Заречное) (+).

 

+ Людмила Михайловна Диковицкая (по мужу Кравцiв), примерно 1959 г.р. Работает заведующей магазином. Имеет брата Владимира (1963 г.р.). Имеет дочь Машу.

 

- Нина Павловна Диковицкая (в девичестве Алесенко). Родилась 28.08.1937 г. в с. Борзна Черниговской области. Работала медсестрой в с. Высоцк Ровенской обл. В 2012 г. живёт в г. Ровно под присмотром дочери Людмилы.

 

 

Заречное, горпосёлок, райцентр

 

 + Анатолий Диковицкий, 01.06.1962 г.р. Племянница – Виктория Диковицкая, родственница – Ксюша Диковицкая (Ровно) (+). В друзьях: Альона Диковицкая (Ровно), Юлия Диковицкая (Одесса), Ксюша Диковицкая (Ровно).

 

- Макс Диковицкий, примерно 1989 г.р. В друзьях: Альона Диковицкая (Ровно), Виктория Диковицкая (Ровно-Рим), Ксюша Диковицкая (Ровно), Анатолий Диковицкий (Заречное).

 

г. Кузнецовск, город облподчинения

 

 + Алёна Воскобойник (по мужу) Чижевская (по рождению). Родилась примерно в 1976 г. Бабушка по матери – Диковицкая. Училась в школе №3 г. Кузнецовска в 1983-93 гг. Вместе с мужем владеют несколькими кафе в Кузнецовске.

 

 

 + Василь Васильевич Диковицький, 04.10.1971 г.р. Администратор группы «Клуб Диковицких». В скайпе логин: vasiliy0410 Почтовый ящик: vasiliy_kuzn@ukr.net В друзьях: Светлана Дзиковицкая (Бийск) (+), Дима Диковицкий (+), Саша Диковицкий (Пинск) (+), Ирина Диковицкая (Грицкевич) (+).

 

г. Люботынь

 

 - Валентина Диковицкая, 1952 г.р. Родилась в Диковичах.

 

 Рокитное, посёлок  городского  типа, райцентр

 

 + Инна Кулинич (Диковицкая), примерно 1978 г.р. Училась: в с. Роктное школа № 2 в 1984-95 гг.; Государственный национальный университет имени Ивана Франко во Львове в 2011- гг. В друзьях – Инна Павицевич-Медведева (Диковицкая) (ЮАР) (+).

 

г. Сарны, райцентр

 

 

- Нина Ивановна Диковицкая (по мужу Сидоришина). Родилась 25.08.1970 в дер. Большие Д(з)иковичи. Училась в Столинском аграрно-экономическом колледже в 1986-89 гг. В 2012 г. живёт и работает в Сарнах. Дом. тел. 3-34-83.

 

Раздел 14. Харьковская область

г. Харьков, областной центр

 

+ Анна Владимировна Голдырева, 1985 г.р. Родилась в г. Одессе, где прожила до 1996 г. С 20.01.2012 г. вышла замуж и имеет теперь фамилию Милях, с которой выступает теперь на сайте «Вконтакте», в «Одноклассниках » собирается оставаться на прежней фамилии. По прабабушке Марии Ивановне – из Дзиковицких. Приходится троюродной племянницей Александру Дзиковицкому (г. Обнинск). В 2009-11 гг. обучалась в Харьковской Академии дизайна и искусств. Сейчас (2012 г.) – преподаватель ИЗО в школе искусств (живопись, рисунок, композиция, декоративно-прикладное искусство, попытки мультипликации). Эл. адрес: odessaanna1@gmail.com

 

- Екатерина Рашкован (по мужу Лавьель), 1988 г.р. Прабабушка – Мария Ивановна Дзиковицкая. Приходится Александру Дзиковицкому (г. Обнинск) троюродной племянницей.

 

 

Раздел 15. Херсонская область

г. Херсон, областной центр

 

 - Олег Диковицкий. Примерно 1973 года рождения. Программист. Видимо, житель Херсона. Составлял на себя резюме в ноябре 2008 г. для поиска работы, указывая желательную зарплату от $250 в месяц. E-mail: sektor@selena.kherson.ua

 

 

Раздел 16. Хмельницкая область

г. Хмельницкий, областной центр

 

- Лена Диковицька, 15.07.1991 г.р. Училась: Хмельницкий областной лицей-интернат углублённой подготовки в отрасли науки в 1997-08 гг.

 

+ Оля Диковицкая (Глушакова), примерно 1963 г.р. Училась: школа-интернат № 1 в 1970-80 гг. Имеет сына Виталия Глушакова.

 

 

Раздел 17. Черниговская область

Березно, посёлок городского типа в Менском районе

 

- Тетяна Диковицька, 14.07.1966 г.р. Училась: Киевский Политехнический Институт (КПИ) в 1983-89 гг.

 

 

Часть IV. АЗИАТСКИЕ ГОСУДАРСТВА БЫВШЕГО СССР

 

Раздел 1. Казахстан

 Карагандинская обл., Актас, посёлок городского типа (пригород Караганды)

 

- Юлия Диковицкая, примерно 1985 г.р. Училась в школе №16 г. Актас в 1990-01 гг. В друзьях – Светлана Диковицкая (Калининская +) (Германия, но родом из Актаса).  Приглашение присоединиться к группе «Потомки рода Дзиковицких (Диковицких) отклонила.

 

 

 

Часть V. ДАЛЬНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

 

Раздел 1. Аргентина

 

- Ana Lía Dzikowicki. В ноябре 2007 г. – ученица 270-й школы.

 

- Daniela Dzikowicki Tejerina. Возможно, дочь следователя полиции, сообщение о котором мне довелось увидеть в интернете в начале 2000-х годов. Училась в Национальном университете Комауе (Университет в провинциях Неукен и Рио-Негро на западе Аргентины, основанный в 1972 году). Летом 2009 г., в связи с эпидемией свиного гриппа, у неё брали анализ. Выйти на связь можно через Facebook: http://facebook.com/Danitadz

 

- Maria Antonia Dzikowicki. На сайте Аргентинского Национального рок-форума оставила запись 5 декабря 2011 г.

 

- Oscar Dzikowicki. Живёт в 2011 г. в Аргентине по адресу: chile 443, Plaza Huincul, Neuquen. Работает в фирме Abarzua Hector (владелец фирмы).и 443, Plaza Huincul, НеукенЧили 443, Plaza Huincul, Неукен

 

Раздел 2. Великобритания

 

- Zaneta Dzikowicka-Amaral. Училась в школе в Оструде (Польша); в Университете Вармия и Мазуры в Ольштыне (Польша), выпуск 2007 г.; Технологический Университет в Афинах в 2008 г.; аспирантура (магистратура) в Университете Вармия и Мазуры в Ольштыне, выпуск 2009 г. С сентября 2009 г. работает на компанию Bakkavor (Лондон) в качестве Quality Assurance Auditor. Живёт в 2012 г. в г. Стевенейдж, Йорк.

 

Британские  Виргинские  острова, г. Фрешуотер

 

- Виталий Диковицкий, 27.04.1986 г.р. Учился: в Минске в Международном Гуманитарно-Экономическом Университете в 1995-01 гг. В 2011 г. (?) – на Фрешуотер Понд, Британские Виргинские острова.

 

 

Раздел 3. Германия

 

+ Елена Seibert (по рождению Диковицкая). Примерно 1978 г.р. Живёт – Saarlouis. Имеет сестёр Надежду, по мужу Вадиму – Крылова (по рождению Диковицкая), примерно 1980 г.р., живущую в России, г. Новосибирск и Татьяну, по мужу Анатолию – Головко (по рождению Диковицкая), примерно 1976 г.р., живущую в России, г. Новосибирск.

 

+ Светлана Диковицкая (Калининская), примерно 1965 г.р. Живёт в г. Гюстерло. Училась: в Караганде (Казахстан), Актас в ср. школе № 13 в 1972-82 гг. Имеет дочь Марго 16 лет (в 2011 г.).

 

 

Раздел 4. Ирландия

 

+ Дмитрий Диковицкий, примерно 1980 г.р. Родом из Пинска. Учился в средних школах №№ 2 и 14 г. Пинска. Срочную службу проходил в Пинске в в/ч 44540 в 1996-98 годах. Выехал в Ирландию около 2000 года. Жена Жасмин Андерсон - американка и хочет на родину. Дети – от первого брака (с ирландкой). Празднуют юбилей свадьбы 1 ноября. В 2011 г. – гражданин Белоруссии. Состоит также в группе «Мы – Диковицкие».

 

 

Раздел 5. Италия

 

 - Вера Сакевич (Диковицкая). Родилась около 1962 года. В 2011 г. живёт в Риме. Муж – Пьеро. Имеет двух взрослых дочерей – Ксения и Виктория, от первого брака. Дочери живут в Ровно (Украина).

 

+ Vira Dykovytska (Ковенько) (Pescara, Италия). Мать Юлии Диковицкой (Одесса) В друзьях – Вера Сакевич (Рим).

 

Раздел 6. Канада

 

- Джон Дзиковицки. 19 июня 1948 г. проходил регистрацию по месту своего жительства в г.Meadow Lake – бизнес-центре провинции Саскачеван на северо-западе Канады. Видимо, жил там вместе с женой Ольгой.

 

 - M. Dzikowicki. В 2011 г. проживает в г. Берлингтоне в провинции Онтарио. Адрес: 2154 Alconbury Cres, Burlington, ON, L7P3C4; (905) 319-8291.

 

- Ольга Дзиковицка. 19 июня 1948 г. проходила регистрацию по месту своего жительства в г.Meadow Lake – бизнес-центре провинции Саскачеван на северо-западе Канады. Видимо, жила там вместе с мужем Джоном Дзиковицким.

 

- Фёдор Петрович Диковицкий. Родился в Б. Дзиковичах в 1922 г.р. Вместе с матерью Стефанией Фёдоровной (1898 г.р.) и сестрой Лидией (1929 г.р.) с 1947 г. поселился в г. Гамильтон провинции Онтарио в Канаде. Жена – Ядвига (примерно 1930-31 г.р.). Его брат Михаил Петрович остался жить в Б. Дзиковичах. Имел сына Питера (1952 г.р.) и дочь Кристину (1963 г.р.). Умер примерно в 2004-05 гг.

 

Раздел 7. Польша

(всего в Польше в 2011 г. насчитывалось 65 человек с фамилией Dzikowicki (-cka)

(Мужчины)

 

- Алексей Диковицкий (Дзиковицкий, Дзiкавiцкi), примерно 1974 года рождения. Родился на Пинщине, в Местковичах. В 1999 г. написал заметку о планировавшемся, но не состоявшемся концерте в Пинском Доме Культуры, как корреспондент «Народной Воли». Был корреспондентом, затем выпускающим редактором Пинской газеты «Провинциалка». В 2001 г. являлся представителем Белорусского Хельсинкского комитета в Пинске. 22.11.2001 г. решением Пинского горсуда был приговорён к компенсации 1 млн. белорусских рублей за статью в «Провинциалке».

         Затем работает в Варшаве. С 2003 г., кроме должности корреспондента «Радио Свобода», стал главным редактором хроники «Белорусский акцент», выходящей в Варшаве на польском языке (о политической и экономической ситуации в Белоруссии). Затем – директор информационных программ «Радио Свобода», часто публикуется, в том числе в белорусских газетах. Придерживается строго политики «Радио Свобода» в её неприятии государственного режима в Белоруссии и по другим моментам. 10.08.2005 г. по эл. почте прислал следующий текст: «Вот тут Дзиковицкий, который живёт в Варшаве, появился. Моя родословная хорошо нарисована, груда документов… Действительно, мои предки получили участок земли под Пинском, который стал называться Дзиковичи. Но мой прапрадед и дальше жили уже в Местковичах – и теперь там дедовский дом, где отец и мать проживают. Приветствую возможных свояков и, естественно, однофамильцев».

 

- Cezary Dzikowicki. Глава фирмы “Lgss-lock GSM Sistem Serwis”. Адрес фирмы: 14-100, Warminsko-mazurske woiewodstwo, Ostróda, ul. Mickiewicza, 5/5 a; tel. 89 642 24 02; www.lgss.pl 

 

-  Dawid Dzikowicki. В 2001 г. – в г. Оструда в «Силезском общеобразовательном лицее и гимназии имени св. Доминика Савно» числится в списке выпускников. Координаты лицея: 14-100, Оструда, ул. Фильтрова, 1. Тел. (089)646-46-46; E-mail: slo.ostroda@wp.pl

 

- Edmund Dzikowicki. В г. Оструда 1971-72 учебном году обучался в начальной профессиональной школе в классе III f точной механике. В 1974-75 гг. был в числе выпускников 3-годичного механического техникума в Оструде.

 

- Henryk Dzikowicki. Живёт и работает в г. Оструда. Учился: в общеобразовательном лицее № 1 в классе «А» в 1961-65 гг. Адрес фирмы: 14-100 Ostróda, Mickiewicza 5 «a», woj. Warmińsko-mazurskie, pow. Ostródzki, gm. Ostróda. Розничная торговля: телевизоры, видео, Dvd – детали. Tel.: 89-646-43-53.

http://www.pkt.pl/s/ostroda/512891/dzikowicki_henryk_uslugi_rtv_i_satelitarne.html#ixzz1ktXBhgKH

 

- Jerzy Dzikowicki. В г. Ястжебя Радомского повета Мазовецкого воеводства с 21.08.2002 г. совместно с  Grażyna Jolanta Manowska являются владельцами фирмы «Manjwska, Dzikowicki, Ars-Bud SPÓŁKA JAWNA». Её адрес: ulica OWADÓW, Nr domu 121, Miejscowość  OWADÓW, województwo Mazowieckie, kod pocztowy 26-631, poczta JASTRZĘBIA, Gmina JASTRZĘBIA, Powiat Radomski. Тел.: +48 22 630 9859; jdzikowicki@kig.pl

 

- Kamil Dzikowicki. Автогонщик. Проходил конкурсный отбор на службу в поветовую пожарную стражу на 2011-12 годы, о чём было сообщение на сайте пожарной стражи в Кракове.

 

- Krzysztof Dzikowicki. 1951 г.р. Глава небольшой фирмы «PLASTMET» в г. Гдыня бывшего Гданьского, а ныне Поморского воеводства, ул. Пуцка, 22 «а»; plastmet@op.pl

 

- Krzysztof Dzikowicki. 09.05.2009 г. был среди представляющих школу в г. Грыфув Слёнзки перед гостями из Германии. 22.10.2009 г. вместе с Эвелиной Глос написал небольшой текст об общеобразовательной и профессиональной школе в Грыфув Слёнзки.

 

- Lesław Dzikowicki. В 2011 г. живёт и работает в Олаве. Контактное лицо в фирме «GLEMAR». Координаты фирмы: tel. 603155306; fax. 713133089; ul. Chopina 40/8, 55-200, Oława. NIP: 912-109-93-21 glemar@glemar.pl

Biuro handlowe: ul. Brzeska, 29

 

- Maciej Dzikowicki. Живёт в 2011 г. В Олаве в районе г. Тарнув, Вроцлавского воеводства. Учился: в 1999-03 гг. – лицей имения Яна III Собеского в Олаве, в 2003-08 гг. – Вроцлавский политехникум. 10 декабря 2003 г. был квалифицирован ко второму этапу семинара экспериментального конструирования и программирования роботов во Вроцлавском политехникуме. Программист.

 

- Mirek Dzikowicki. Варшава. Сфера деятельности: в 2010-11 гг. - 1-й год аспирантуры на Химическом факультете Варшавского университета.

 

- Mirosław Dzikowicki. В Варшаве в 38-м общеобразовательном лицее имени Станислава Костки Потоцкого в 2011-12 учебном году – магистр биологии. 15.10.2011 г. был опекуном 4-го издания 2-го общепольского конкурса «Жизнь электросмеси» (?).

 

- Przemysław Dzikowicki. Окончил школу имени Стефана Жеромского в г. Вроцлаве в 2008-09 гг. Это имя находилось в списке награждённых «Клубом водителя» в 2011 г. (?).

 

- Rafał Dzikowiecki. Видимо, живёт и работает в г. Радом, поскольку числится в трёх фирмах этого города и в одной фирме связи в Варшаве.

 

- Romuald Dzikowicki. В 2011 г. Живёт и работает в населённом пункте Лесная Подкова Мазовецкого воеводства. Владеет фирмой «Автозапчасти». Её адрес: 05-807 Podkowa Leśna, Ptasia 10, woj. Mazowieckie, pow. Grodziski, gm. Podkowa Leśna; Branża: Samochody - Akcesoria, Części Zamienne – Detal. Tel: 22-424-54-19.

 

- Ryszard Dzikowicki. Живёт и работает в г. Щецине. Вместе с Veronika Kossen владеет фирмой «Европоддоны». Адрес фирмы: woj. Zachodniopomorskie, powiat Stargardzki, ul. Wojska Polskiego, 20A/6, 73-110 Stargard Szczeciński; Tel.: 600-611-532.

 

- Ryszard Dzikowicki. В г. Оструда Варминско-Мазурского воеводства – владелец торгового цветочного павильона. От 30.01.2012 г. отмечен как поветовый инспектор надзора за строительством. Его адрес:  Pawilon Handlowy, 14-100 Ostróda, ul. Bolesława Chrobrego 9 «c», woj. Warmińsko-Mazurskie, powiat Ostródzki, tel. (89) 6468957

 

- Sebastian Dzikowicki. В 2011 г. живёт в г. Щецине. Учился: в школе № 1 в Старгардзе Щецинском, в техникуме электроники, в Западнопоморском технологическом университете в Щецине (выпуск 2011 г.).

 

- Wacław Dzikowicki. Среди выпускников общеобразовательной и профессиональной школы в Львувке Слёнзском класса 3 «С» в 2007-08 гг. по математике-информатике.

 

- Waldemar Dzikowicki. Контактное лицо в компании «Active-Com». Адрес компании: Любуске провинция, г. Гожув Велькопольски, ул. Устроне, 4/3; ul. Paderewskiego 76/12
66-400 Gorzów Wlkp.

 Сайт фирмы: www.active-com.pl Fax: 48-095-7814497.

 

- Władysław Dzikowicki. Лейтенант, приписанный к Вольденбергу (?).

 

- Yerzy Dzikowicki, в 2003 году – General Director Polish Agency for Foreign Investment. Тогда же находился в списке участников “TECHNOLOGY FORESIGHT SUMMIT 2003”. В мае 2005 года он – представитель фирмы EXPO и директор польского павильона на “EXPO-2005”, проходившем в Японии.

 

- Zbigniew Dzikowicki, 1953 года рождения. В 1987-90 гг. Сотрудничал с музыкальным ансамблем “Buty Sapera” из Нижней Силезии.

         12.11.2006 года избран советником в гмине Грыфув Слёнзки: Woiewodstwo Dolnoslaskie, powiat Lwowecki. Radny Gryfów Slaski, tel. 693-411-369. Збигнев на выборах был поддержан такими 4-мя политическими силами, как “SLD, SDPL, PD, UP LEWICA I DEMOKRACY”, получив 140 голосов по 4-му округу. Информация помещена на www.gyfow.pl за 2008 год.

 

(Женщины)

 

 - Алёна (Елена) Диковицкая (Дзиковицкая, Дзікавіцкая), ранее жившая в Пинске, 1975 года рождения. Окончила художественно-графический факультет (ВДПІ). Художница. Имеет персональные выставки. В 2011 г. живёт и работает в Варшаве. Одна из организаторов художественных проектов культурно-творческого общественного объединения «Коллегиум» в г. Пинске. http://www.kalegium.org     e-mail: kalegium#brest.by

 

- Agnes Dzikowicka. 17.03.2007 года оставила запись в книге посетителей “Weyher Theater” в Бремене (Германия).

 

- Danuta Dzikowicka. Выпускница Общеобразовательного лицея и техникума в г. Львувку Слёнзком в 1974-75 гг.

 

- Irena Dzikowicka. В 1949-50 гг. окончила Школу имени Стефана Жеромского во Вроцлаве.

 

- Małgorzata Dzikowicka. Живёт и работает во Вроцлаве. Является участником (все в разных долях участия) кооператива женщин-инвалидов "Oławianka". Другие участницы: Alicja Marcjan, Małgorzata Mikosiak, Elżbieta Nowicka i Lucyna Schiller Kownacka.

 

- Мария Андреевна Диковицкая (по мужу – Новацкая).Со времён   ВОВ   жила в г. Лодзь. Умерла в 2010 г. 

 

Раздел 8. Соединённые Штаты Америки

(men)

 

+ Максим Юрьевич Диковицкий, примерно 1971 г.р. С 31.01.2003 г. зарегистрирован в Salsa.ru как mdikowi. Указал себя как «Денвер, Колорадо, США». В 2003 г. проводил семинары по танцам «Сальса», стиль «Майами». Сначала в С-Петербурге, а затем, 20 и 29 марта, в Москве. В Москве 1-й семинар был организован Алексеем (Alexus) и Сергеем (Santana), а 2-й – школой сальсы «Аррибадос». Он же упоминался среди «наших людей» в «Ritmo Dance Studio». 14.10.2008 г. – среди подписантов «Петиции к президенту РФ» об освобождении беременной Светланы Бахминой из заключения, составленной в результате кампании, организованной так называемыми «правозащитниками», всегда выступающими за «права» олигархов и нацменов. В этой «петиции» Максим Юрьевич обозначил себя как «финансовый аналитик». Живёт в г. Денвер.

 

- Michael Dikovitsky. Родился 05.01.1961 г. Жил в г. Рочестер, где изучал криминальную юстицию в Общественном колледже Монро. Сейчас живёт в г. Далласе, где работает в Малой армейской тренировочной школе.

  PO Box 2505 Red Oak, Texas, USA; Phone: 469-222-8740; fax 469-533-1598. Занимается русскими боевыми искусствами. Нужен партнёр для тренировок. 15 мая 2006 г. поместил в Интернете объявление: «HD BOAR INVESTIGATIONS. Address: PO Box 2505, Red OakЈ¬DALLAS Texas 75154 Phone: +1-469-222-8740 Fax: +1-469-533-1598 Web site: http://www.hdboartexas.us

          I have a police and military background. I have testified as an expert witness on forensic physical evidence, and drug related issues. I have years of experience conducting individual surveillances of organized crime members and argeted foreign threats to the United States.

          I specialize in security operations, insurance fraud, video surveillance, undercover investigations, runaway/missing persons, and much more.

          Texas. I will work out of state undercover assignments on a temporary basis». 

          Сейчас живёт в г. Далласе, где работает в Малой армейской тренировочной школе. По социальной сети он написал следующее: «Я хотел бы представиться, меня зовут Майкл Стивен Дзиковицкий Dikovitsky. Мой дед приехал в США в 1917 году. Он служил в русской армии и сфотографировался в Минске. Я отправился в Россию, Москву в 1993 году в качестве гостя Московского РОВД. Я был полицейским в Далласе, штат Техас в то время. Я искал родственников, то и русский чиновник правительства сказал, что моя фамилия не русская. Поляки сказали, что я не польский, украинцы сказали мое имя было не из Великобритании. Потом старуха из Беларуси по электронной почте мне и сказал, что моя фамилия означает "свинья в болоте". Это мое имя из Беларуси и связан с еврейским народом, и никто не любит евреев. Затем Алекс Dikovitsky, кто работает на Радио Свободная Европа радио сказали, что я не еврей. Таким образом, теперь я вижу, я могу есть родственники? Может быть? Фото есть моего деда, покороче».

 

- Paul Dicovitsky. Живёт в штате Вермонт. Член группы информационных технологий и сервисов общественного банка Merchants Bank. В специализированном издании «Банковское дело», Вермонт, США, было упоминание о Поле Диковицком:

         «Расположенный в штате Вермонт, США, общественный банк Merchants Bank имеет в своих активах 1 млрд. американских долларов. Банк располагает в штате 35 отделениями и коммерческим административным подразделением. Это финансовое учреждение работает с сетью Frame relay с звездообразной топологией потоков. У каждого отделения канал Frame relay T1, который подключен к центру обработки данных в Саут-Берлингтоне. Установленные маршрутизаторы Cisco обеспечивают соединение удалённых офисов и центра обработки данных.

          Отказываясь от приложений клиент-сервер в пользу централизованных программ на основе Интернет, Merchants Bank решил внедрить новое банковское приложение для всех 35 отделений по всему штату, которым управлял бы центр обработки данных в Берлингтоне. Рассказывает Пол Диковицки (Paul Dicovitsky), член группы информационных технологий и сервисов банка:

         «Для внедрения централизованного приложения нам необходимо было знать, сколько пропускной способности оно будет использовать. В то время у нас были каналы 384 Кб, и мы должны были знать, справятся ли они с повышенной нагрузкой, вызванной внедрением приложения. Мы не располагали никакими средствами для прогнозирования и анализа, которые подтвердили бы, что обновление сети было оправданным».

          Вместе с планом по развёртыванию централизованного приложения существовал список сегментов, которые были перегружены или плохо работали из-за сбоев приложений, но специалисты не могли выяснить, что же на самом деле происходило в сети. Как выразился г-н Диковицки, «мы были в полном неведении, блуждали во тьме».

          Задавшись целью найти необходимое решение для мониторинга, г-н Диковицки и его команда тщательно изучила все возможности: «Мы обратили внимание на сервис управления нашего провайдера, но неподходящей оказалось не цена, а скорее то, что для предоставления необходимой информации о загрузке и пропускной способности поставщик услуг должен был установить зонды во всех сегментах сети. Мы долгие годы присматривались также к ряду других сетевых пакетов по управлению. Различные средства класса high-end, на которых мы останавливали выбор, приходилось долго устанавливать, и нам было тяжело подогнать их под наши требования.

           Решения класса low-end оказались хороши в управлении SNMP, но они не могли предоставить нам информацию о состоянии работы сети или визуализировать потоки данных. Поэтому мы использовали другие средства управления, в том числе решения с открытым кодом, но нам приходилось долго приспосабливать их к нашим потребностям, а потом мы обнаружили информацию о программном обеспечении для анализа NetFlow на сайте компании Cisco. Нам понравились NetFlow Monitor и NetFlow Tracker, и мы сразу же начали их пробное тестирование».

          Г-н Диковицки начал, как он сам говорит, классическую 2-недельную оценку решения с установкой и настройками, которые по сравнению с решениями с открытым кодом оказались очень простыми. Во время тестирования случилась проблема с двумя почтовыми серверами банка».

           Адрес компании Fluke Corporation: P.O. Box 777, Everett, WA, США 98206-0777

 

- Robert Dzikowicki. Проживает в г. Hanover Park, штат Иллинойс, учился в Lake Park High School. Увлечения: футбол, компьютерные игры, музыка, бег. Знает американский вариант английского языка и польский. Выйти на контакт можно по @rdzikowicki  или по ссылке: http://facebook.com/rdzikowicki

 

- Sylvester М. Dzikowicki. Студент Университета Штата Иллинойс в Чикаго по классу 1982 года. Проживает в 2011 г. вместе с (матерью?) Терезой Дзиковицкой в северо-западном предместье г. Ганновер Парк во владении 5736 на ул. S. Bradley Court, в штате Иллинойс, США. Эл. адрес: sdzikowicki*****.com

 

(Women)

 

+ Дарья Квандт (по рождению Диковицкая). Родилась примерно в 1984 г. Старшая дочь Елены Муравлёвой (Диковицкой) из Минска. В 2011 г. живёт в США, Wisconsin.

 

- Людмила Диковицкая (по мужу – Clark), (Вашингтон, DC), примерно 1970 г.р. Училась: в 1985-87 гг. в пос. Мозырь Правдинского р-на Калининградской области России в Мозырской школе; в 1987-92 гг. – в Белорусском госуниверситете (Минск) на геофаке; в 1997-98 – в Высшей школе рекламы (Минск); в 1997-06 гг. – Академии последипломного образования (Минск). Работала: ООО «Промкомплекс», типография «Акварель» (Минск) в 1999-01 гг.; телекомпания «Свой круг» (Минск) – в 2001-03 гг. Имеет дочь. Женщина отклонила возможность участия в группе, может быть ей не позволяет служебное положение её мужа (всё-таки – живут в самом центре американской «политической кухни»).

 

- Margeret Ellen Dikovitsky. Husband – Daniel Walter Runge. В 1996 г. в С-Петербурге печаталась её статья в философско-художественном альманахе «Silentium». В интернете удалось найти следующее сообщение: «В середине 1990-х появилось большое количество работ по визуальной культуре. В 2001 году появляется первая диссертационная работа, посвящённая визуальной культуре, автором которой стала Маргарита Диковицкая, что явилось явным знаком принятия новой области знания академическим сообществом.

          В 1995 Том Митчелл использовал термин «визуальные исследования» как название для слияния художественной истории, культурных исследований и литературной теории. В настоящее время название «визуальные исследования», что, в частности, описано в диссертационной работе Диковицкий, применяется достаточно широко, что в определенном смысле может быть понято как размывание предмета данной дисциплины. Так, например, он употребляется для того, чтобы обозначить новые теоретические подходы к художественной истории».

         31.03.2005 г. в “Джон В. Клуг Центре” Маргарет читала лекцию по исследовательскому проекту по фотографиям о росте колониальных владений Российской империи. Имеется в   Интернете такой документ: «Everyone recognizes that this is a time of visual culture, extraordinarily and in many ways excessively so. The phrase is routinely, and casually, used by many in the media, arts, and even academia. However, there is little comprehension, understanding, or agreement on what this visual culture really is either in terms of a concept or an experience. Dikovitsky steps back from this common use of the term visual culture to try to define and comprehend it by exploring "the history, theoretical frameworks, methodology, and pedagogy of visual culture in the United States." She does this mostly by interviews with college professors in fields ranging from art, film studies, and cultural studies to literature which in one way or another take into account the pronounced and often dominating or suppressive nature of the visual in modern culture. The word "study" in the subtitle connotes not so much Dikovitskaya's study of visual culture--although this is inevitably inherent--as it does the author's chosen task to report how visual culture is being studied mostly in the universities; and along with this answer the question of how it is to be studied so it is understood properly. Without a proper understanding of visual culture, contemporary society cannot be understood properly; contemporary society is a mystery. While not defining visual culture definitively, if this can ever be done, Dikovitskaya's exploration, framing of issues, and probing interviews bring the sprawling, elusive, omnipresent presence and idea of visual culture into clearer focus. Dikovitskaya is a research fellow at the Library of Congress».

 

- Mary Carol Dikovitsky. В 1962-65 гг. обучалась (?) в Regina High School in South euclid, Ohio. Christ the King Province. Имеется в Интернете такой документ: «September 5, 2008 “In our common mission, we devote ourselves to our apostolic ministries as a way of leading people to the fullness of human and spiritual development. As an apostolic community, we participate in the life of the local Church and use the diversity of graces and gifts given us for the building up of the reign of God." Constitutions, Article 66

        Sisters: …Mary Carol Dikovitsky       Grief Counselor, Bereavement Center, Hospice of the Western Reserve; Ministry Team».

 

- Misty Dikovitsky. Из г. Ричардсона (Техас). Училась в школе в Ричардсоне Пирс Хай Скул; в 1978 – в Доминиканском Колледже в Орангебурге (Нью-Йорк); получила высшее образование в State University of New York at Geneseo (Нью-Йорк); проходила аспирантуру или магистратуру в 2007 г., а затем получила спецобразование в Рочестере (Нью-Йорк) в «Назарет Колледже» (выпуск 2011 г.). Живёт в Спрингуотер (Нью-Йорк). Работает в начальной школе в Ливонии (Нью-Йорк). Увлечения: раскрашивание по керамике, фотография. Контакт в «Фейсбуке»: http://facebook.com/mistylynnd5

 

+ Неля Дiковицька, примерно 1987 г.р. Родилась в г. Брошнiв Ровенской области. Выехала в Америку по грин-карте. Живёт в 2011 г. в городе Newark. Медицинский работник. В друзьях: Сергей Диковицкий (Пинск), Оля Диковицкая (Пинск), Николай Диковицкий (Пинск), Галина Диковицкая (Пинск), Анатолий Диковицкий (Пинск), Саша Диковицкий (Пинск), которому она приходится племянницей (дочь брата).

 

- Teresa Dzikowicki. Примерно 1960 г.р. Проживает в 2011 г. вместе с (сыном?) Сильвестром М. Дзиковицким в северо-западном предместье г. Ганновер Парк во владении 5736 на ул. S. Bradley Court, в штате Иллинойс, США. Этот дом был куплен Терезой 8 мая 1998 г. за $158,500.                                                            

 

Раздел 9. Франция

 

- Fabien Dzikowicki.  Вероятно, брат Квентина. Выступал в 2011-12 гг. в соревнованиях по настольному теннису. В соревнованиях 15 и 16 октября – составе команды юниоров.

 

- Quentin Dzikowicki. Вероятно, брат Фабиана. 16.10.2011 г. выступал в соревнованиях по настольному теннису. В соревнованиях 15 и 16 октября – составе команды кадетов.

 

- Michel Dzikowicki. Живёт в Париже (?) на Rue Forêt. 

 

Раздел 10. Эстония

 

г. Тарту

 

+ Аркадий  Колесников  (по деду – из Диковицких). Родился  примерно  в 1973 г. Учился в  ср. шк.№ 6  в  Тарту. Служил в 1990-91 гг. в  г.Добеле  (Латвия) и  в  г.Кейла  (Эстония).Работа: с  2004 г. в  Союзе  Автотранспортных  Предприятий  «Авто-Альянс».

 

Раздел 11. Южно-Африканская Республика

г. Претория, столица страны

 

+ Инна (Анатольевна) Павицевич-Медведева (девичья Диковицкая), примерно 1972 г.р. Выехала с Украины, из с. Рокитного Ровенской обл., где остались бабушка Елена, отец Анатолий Иосифович и подруга Инна Кулинич (Диковицкая) (+). В 1994-09 гг. жила в г. Кургане (Россия). В Москве – младший брат Анатолий Анатольевич.

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ. ПЕРИОД  РЕЧИ  ПОСПОЛИТОЙ

 

ГЛАВА I

 

ФЕОДОР ХАРИТОНОВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1550 – до 1634 годы)

 

Жизнь, может быть, даётся нам

единственно для состязания со смертью,

человек даже из-за гроба борется с ней:

она отнимает от него имя – он пишет

его на кресте, на камне, она хочет тьмой

покрыть пережитое им, а он пытается

одушевить его в слове.

И.А. Бунин.

Наброски к роману “Жизнь Арсеньева”.

 

Около 1550 года, в золотое время Великого княжества Литовского, когда ещё не были испытаны тяготы кровопролитной и истощительной войны с Московией за Ливонию, в семье пинского земянина Харитона Богдановича Домановича Дзиковицкого появился на Божий свет сын Феодор. Кроме сына в семье была дочь, которая носила имя Любка или, как оно звучало в более позднее время, Любовь. Неизвестно, почему в то время, когда были распространены семьи с количеством детей по 6 – 7 и более, у Харитона Богдановича было всего двое. Либо это говорит о том, что он рано овдовел, либо о том, что большинство его детей умерло в раннем возрасте, но факт остаётся фактом: Феодор имел только одну сестру. Вскоре после рождения Феодор был крещён в православную веру и затем оставался православным до вполне зрелого возраста.

В это время на престоле находился добрый для подданных король Сигизмунд II Август. Королевская власть на Пинщине практически не ощущалась, и не только потому, что Сигизмунд-Август лишь пару лет назад стал королём, и у него было много сложностей внешнего и внутреннего порядка, но и потому, что он был сам по себе мягким правителем, не склонным к конфликтам и ссорам.

Феодор Харитонович имел уже около 17 лет от роду, когда умер его дедушка Богдан Семёнович и потому прекрасно помнил его. Феодор знал, что происходит из старинного рода и, можно сказать, на его глазах произошло важное историческое событие подписания Люблинской унии о вечном соединении Великого княжества Литовского и королевства Польского в федеративное государство Речь Посполитую. И он знал, что одним из двух подписавших унию представителей от Пинского повета был старший брат его дедушки, возглавлявший на то время весь род Домановичей Дзиковицких. Короче, ему было чем гордиться.

Новые старосты и державцы систематически насаждали в пограничном с Московией Гомеле польское землевладение путем раздачи полковникам, ротмистрам и хорунжим гомельского замкового гарнизона земель с закрепощёнными крестьянами; короли жаловали угодья прочим шляхтичам “в кормленье” наградою за службу.

Около этого времени, то есть примерно в 1569 году, Феодор Харитонович женился, и в году, примерно, 1570 в молодой семье появился старший сын Сава. Ничего не знаю о наличии в семье дочерей, но генеалогия сообщает о двух других, родившихся позже, сыновьях – Остапе и Миколае. И на уменьшившемся в результате раздела вотчинном наделе, который после смерти дедушки достался его отцу Харитону Богдановичу, стало теперь проживать ещё больше землевладельцев. Даже без привлечения дополнительных документов вполне понятно, что нормальной такую жизнь трудно назвать.

Вторая половина века, наряду с появлением ряда блестящих военных, дала Литве и ряд имён, прославивших себя на поприще культуры. Часто первое совмещалось со вторым. По литературе народа можно составить впечатление о его характере, уме и творческих способностях в каждый исторический период народной жизни, которая, конечно, делилась на духовную жизнь верхних слоёв общества и духовную жизнь простого народа.

В те годы в образованных кругах Великого княжества Литовского стало широко известным имя Мацея Стрыйковского, который был почти ровесником Феодора Харитоновича Дзиковицкого. М. Стрыйковский, родившийся в 1547 году, после учёбы в Краковском университете приехал в Литву. Профессиональный военный, он служил в Витебском и Слуцком гарнизонах, где вёл рыцарский образ жизни – войны, походы и битвы, – и писал патриотические стихотворные произведения по истории Речи Посполитой. Наиболее известные из них “Гонец Цноты...”, “Про вольности Короны Польской и Великого княжества Литовского”, хроника “Про начало, происхождение, мужество, рыцарские и общественные дела славного народа литовского, жемайтского и русского”, посвящённая князю Еже Слуцкому. Родившийся также около 1550 года литвин Андрей Рымша, как и Стрыйковский, был тоже профессиональным военным и принимал участие  во многих битвах и походах Литвы. Рымша стал известным литовским поэтом. Он писал по-русски и по-польски, и основал в литовской литературе жанр эпиграмм.

Во второй половине XVI века первенство в культурном отношении среди Скандинавских стран принадлежало Дании, о чём, среди прочего, свидетельствовало и обращение к теме “Датского королевства” знаменитого английского драматурга Вильяма Шекспира, жившего в то время. Европейскую известность заслужили датские учёные – анатом Бартолин Старший и особенно астроном Тихо Браге. Этот учёный родился в 1546 году и до самой смерти датско-норвежского короля Кристиана III пользовался его особым покровительством. В 1572 году Браге наблюдал новую звезду в созвездии Кассиопеи. Сообщения об открытиях в Дании распространялись в научных кругах по всей Европе

В 1576 году датский король передал астроному Тихо Браге в бессрочное пользование целый остров Вен в проливе Эресунн близ Копенгагена и оплатил строительство здесь новейшей и передовой обсерватории Ураниборг с исключительно точными для того времени инструментами, изготовленными под руководством Браге. Обсерватория была не только лучшей в тогдашней Европе, но и стала научным центром королевства. Здесь в течение 21 года Браге наблюдал звёзды, планеты и кометы. На проекты учёного тратилось до 5% королевских доходов.

Тихо Браге славился искусством производить точные астрономические наблюдения, которые относились в первую очередь к Марсу. Кроме того, учёный открыл два неравенства в движении Луны и доказал, что кометы представляют собой небесные тела, отстоящие от Земли дальше Луны.

Самую большую славу как историку и поэту принесла М. Стрыйковскому “Хроника Польская, Литовская, Жемайтская и всей Руси”, увидевшая свет в 1582 году и ставшая первой печатной историей Великого княжества Литовского. Ценность хроники была в том, что её автор был сам свидетелем многих описанных им войн и непосредственным участником многих сражений. Стрыйковский стал одним из наиболее известных историков Речи Посполитой второй половины XVI века. В 1585 году в Вильно была издана знаменитая рыцарская поэма Андрея Рымши “Десятилетняя повесть”, которая описывала диверсионно-экспедиционную операцию войск Великого княжества Литовского вглубь Московии в 1580 году под командованием гетмана Криштофа Радзивилла. В повести были показаны жестокие реалии войны, когда войска Литвы после 10 лет безуспешной борьбы на своей территории, наконец, вступают на земли противника. Рымша сам принимал участие во всех описанных им битвах, о чём и упоминал в своей повести.

В 1580-х годах город Пинск, практически полностью построенный из дерева, пережил сильный пожар и был почти уничтожен. 15 июня 1589 года король Сигизмунд III подтвердил данное ранее городу магдебургское право, поскольку прежняя грамота об этом также погибла в огне. В этом же году литовский подканцлер Лев Иванович Сапега стал  канцлером Великого княжества.

В начале 1590-х годов на клочке земли Харитона Богдановича проживали уже не только дети Феодора Харитоновича, но и стали появляться внуки Феодора. У одного только старшего сына Савы родилось трое сыновей – Иван, Роман и Димитр. Для того, чтобы добывать средства к существованию, Дзиковицкие из размножившегося “дома Харитоновичей” должны были предложить свои воинские услуги какому-либо из магнатов, которые набирали из обедневшей шляхты собственные воинские отряды.

Исследователи старины отмечали, что двумя самыми массовыми сословиями у поляков была безграмотная шляхта и крестьяне-“хлопы”. Сословную границу между ними проще всего определить так: “хлопы” – это люди, освобождённые от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, – подданные, освобождённые от налогов и обязанные королю военной службой. Разница между “хлопами” и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Её представители обитали в крошечных хуторах (“застенках”), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку всё их дворянское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да “польском гоноре”. Мелкая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской “украины”, ничем от него, по существу, не отличаясь.

И чем меньше у мелкой и средней шляхты было материальных возможностей реализовать свои амбиции в настоящем, тем более значимым было для них самоутвердиться, опираясь на благородство происхождения. Поэтому умножение славы предков, сохранение чести рода и семьи становились не только благим пожеланием, не только оценивались позитивно с этической точки зрения, но и вменялись в обязанность шляхтичу как долг “истинного сармата” по отношению к Родине. «Кому дано, – писал современник, – что он по рождению шляхтичем стал, усердно о том стараться должен, чтобы этой драгоценности не утратил и привилегии этой не оскорбил».49 И многие шляхтичи, действительно, с большой охотой шли на всякие военные действия, стремясь сохранить и приумножить воинскую славу рода, к которому они принадлежали.

В 1595 году датский король умер и на его престол взошёл наследник – Кристиан IV. Вскоре новый король не просто прекращает финансирование научных работ Браге, но даже запрещает ему заниматься астрономией. Судя по всему,  причиной этого оказалась любовная связь знаменитого астронома с его матерью – вдовствующей королевой. Тогда Тихо Браге отправился в Германию.

После 1596 года, когда Феодору было что-то около 50 лет, он, как и другие Дзиковицкие, перешёл в греко-католическую веру, став униатом.

В конце XVI века почти четверть поляков жила в городах. По уровню урбанизации Речь Посполитая оставила бы далеко за собой большинство европейских стран, если бы не то обстоятельство, что среди городов численно преобладали аграрные местечки и даже в таких значительных торгово-ремесленных центрах, как Пинск, весомая часть обывателей добывала себе пропитание сельским хозяйством.

Шляхта Речи Посполитой фактически была представлена, как и благородное сословие современного ей Французского королевства, в двух разновидностях: знатные вельможи – настоящие властители, воинственно настроенные, набитые деньгами, с бесчисленными имениями и должностями, склонные к заговорам против королевской власти и уходящие в раскол по любому поводу; и мелкое шляхетство – обедневшее и разорившееся, у которого был выбор либо прозябать в своих нищих наследственных имениях, либо идти на службу к королю или какому-нибудь могущественному вельможе. Между ними пролегла бездна. Но было между ними и то, что их объединяло: гордость своим происхождением, наличие заслуженных предков и чувство шляхетской чести, которое толкало многих из них постоянно подтверждать эту честь в поединках с другими шляхтичами.

«Согласное свидетельство современных источников показывает, что в конце XVI и первой половины XVII века безусловное господство панов над холопами привело последних к самому горькому быту. Иезуит Скарга, фанатический враг православия и русской народности, говорил, что на всём земном шаре не найдётся государство, где бы так обходились с земледельцами, как в Польше. “Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного хлопа всё, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет и как захочет, и никто не скажет ему за это дурного слова”. Между панами в то время распространилась страсть к непомерной роскоши и мотовство, требующее больших издержек. Один француз, живший тогда в Польше, заметил, что повседневный обед польского пана стоит больше, чем званый во Франции. Тогдашний обличитель нравов Старовольский говорит: “В прежние времена короли хаживали в бараньих тулупах, а теперь кучер покрывает себе тулуп красною материею, чтобы отличиться от простолюдина. Прежде шляхтич ездил на простом возе, а теперь катит шестернёю в коляске, обитой шёлковой тканью с серебряными украшениями. Прежде пивали доброе домашнее пиво, а теперь и конюшни пропахли венгерским. Все наши деньги идут на заморские вина и сласти, а на выкуп пленных и на охранение отечества у нас денег нет. От сенатора до последнего ремесленника все проедают и пропивают своё достояние и входят в неоплатные долги. Никто не хочет жить трудом, а всякий норовит захватить чужое; легко достаётся оно и легко спускается”. Знатный пан считал обязанностью держать при своём дворе толпу ничего не делающих шляхтичей, а жена его – такую же толпу шляхтянок. Всё это падало на рабочий крестьянский класс. Но ничто так не тяготило и не оскорбляло русского народа, как власть иудеев. Паны, ленясь управлять имениями, сами отдавали их в аренды иудеям с полным правом панского господства над хлопами. И тут-то не было предела истязаниям над рабочею силою и духовною жизнью хлопа. Даже римско-католические священники, при всей своей нетерпимости к ненавистной для них “схизме”, вопияли против передачи русского народа во власть иудеев. Понятно, что народ, находясь в таком положении, бросался в казачество, убегал толпами на Запорожье и оттуда появлялся вооружёнными шайками, которые тотчас же разрастались”».40

В конце XVI века начались первые столкновения казачества с официальной властью Речи Посполитой. В ответ на это Варшавский сейм 1597 года провозгласил всех казаков “врагами государства” и постановил уничтожать их.

Спустя два года после отъезда из Дании в Германию, в 1597 году, датский учёный Тихо Браге переезжает в Прагу и занимает должность придворного астронома императора Рудольфа II. Вскоре из Граца в Прагу переехал немецкий астроном Иоганн Кеплер, поступивший в помощники к Браге и занявший при Рудольфе II официальную должность придворного математика. Совместно они продолжали наблюдать за звёздным небом и записывать результаты вычислений.

В 1600 году началась длительная война между Речью Посполитой и Швецией из-за претензий короля Сигизмунда на шведский престол. В том же 1600 году, когда началась война со Швецией, король Сигизмунд III отправил в Москву посольство во главе с канцлером Львом Сапегой, предложив царю Борису Годунову заключить “вечный мир” и тесный союз между обоими государствами. При этом Польша претендовала на передачу ей Смоленска, Чернигово-Северской земли и установление политической унии между обоими государствами. Русское правительство отклонило этот проект и пошло лишь на заключение 20-летнего перемирия на прежних условиях. С этого времени Речь Посполитая непрерывно воевала со своими соседями.

Польско-Литовскому государству, находившемуся в состоянии перманентной войны, была жизненно необходима опытная, высокопрофессиональная армия. Этим требованиям отвечала гусарская кавалерия под командованием одного из самых славных полководцев Литвы – великого гетмана Яна-Кароля Ходкевича. Гусарская кавалерия XVII века была тяжеловооружённой и являлась переходным видом от рыцарского конного строя к более современным родам войск. За спиной у гусаров были прикреплёны крылья, издававшие при движении звук, который пугал лошадей противника. Гусары Ходкевича имели исключительно высокую выучку. Победы над противником, превосходящим по численности в разы, были для них нормой.

Неустойчивость положения царя Бориса Годунова дала польско-литовским магнатам возможность вскоре возобновить попытки подчинения Русского государства. Одной из них было выдвижение на русский престол самозваного “царевича Димитрия”. Первые сведения о пребывании будущего русского царя Димитрия в Речи Посполитой относятся к 1601 году, когда он появился сначала в Киево-Печёрском монастыре, а затем у киевского воеводы князя Константина Острожского.

 

*  *  *

 

В 1601 году во время званого обеда у чешского короля и императора Священной Римской империи Рудольфа II придворный астроном Тихо Браге внезапно скончался. По тут же возникшей легенде, его смерть произошла вследствие разрыва мочевого пузыря, поскольку учёный не решался выйти в туалет, полагая это нарушением этикета. Однако с медицинской точки зрения такой разрыв произойти не может в принципе, так что со временем решили, что Браге чем-то подавился. Однако более правдоподобным является столь распространённая в те времена расправа – отравление. Вероятно, яд был подсыпан астроному его двоюродным братом по поручению Кристиана IV. Вся эта датская история была известна англичанину Вильяму Шекспиру и стала основой для его пьесы “Гамлет”.

Магнатские группировки Речи Посполитой, опираясь на мелкую шляхетскую клиентелу, активно расширяли свои привилегии, рассматривая при этом короля как один из значимых, но не самых главных признаков государственности. С начала XVII века польская и литовская шляхта закрепила за собой право вооружённого сопротивления воле короля в случае нарушения им основных прав государства. Собрания шляхты, отказывавшей королю в повиновении, назывались “рокошем”. Также шляхта получила право создавать вооружённые союзы, не направленные прямо против короля, но необходимые по её мнению в связи с другими причинами. Такие союзы назывались “конфедерациями” и возникали затем во времена бескоролевья, нападений других государств, при несогласии с решениями сейма и по другим случаям.

Добившись расширения полномочий сейма, шляхта далеко не всегда заботилась об эффективности его работы. Уже в начале XVII века отдельные шляхтичи начали  срывать работу сейма, используя принцип “либерум вето”.

«Владения магнатов на Украине достигли огромных размеров и стали своего рода государствами в государстве. Значительную часть своих владений они сдавали другим феодалам в аренду либо заимодавцам в заставу. Постоянно в аренде пребывали государственные имения – королевщины. Барщина достигала трёх-четырёх дней в неделю. Ещё худшим было положение крестьян в имениях, которые феодалы отдавали в аренду. В особо тяжёлом положении оказалось население частновладельческих городов, которые находились в аренде. На Волыни и в Восточной Галичине феодалы захватывали городские земли, забирали у горожан скот, избивали и бросали в тюрьмы, унижали их. В обязанности городского населения входило также принятие на постой польско-шляхетских войск».17 При всём при этом в начале XVII века началось резкое размежевание шляхты на имущую и неимущую, что формировало и определённые настроения в её среде. Так, в мелкой и средней шляхте стал сформировываться антиидеал – самодур-магнат. При декларируемом равенстве всей шляхты внутрисословные противоречия с начала XVII века становятся даже не просто заметными, но бросающимися в глаза. И активный процесс расслоения шляхты был в это время связан не только с общим упадком экономического состояния страны, но и с началом затяжного периода войн и связанных с ними бедствий. Несмотря на то, что сами магнаты, в подавляющем большинстве, пытались всячески сгладить внутрисословные противоречия, апеллируя ко всеобщему равенству между шляхтичами вне зависимости от их материального положения, разница в реальном положении тех и других стала уж слишком явной. Отчасти и поэтому для людей этого века предшествующее столетие стало мифом о “золотом веке”, что совершенно закрепляется с середины XVII века и в качестве неоспоримой истины входит в последующую историю.

А потому и конкретные исторические события в дневниках и мемуарах того времени важны были лишь как фон, на котором обнаруживали себя добродетели шляхтичей, ставших причастными к явлениям исторического масштаба. Следовательно, и значимость конкретной личности определялась самим фактом причастности к описываемому в воспоминаниях событию и степенью участия в нём, а также соответствием образцу шляхетского поведения в конкретной описываемой ситуации. Большую роль играли также оценка личности шляхтича современниками и достигнутый им статус – полученные чины, награды и благодарности. В то же время богатство и образованность при оценке личности шляхтича ценились значительно меньше. Интересно, что польская шляхетская идеология была поразительно схожа с испанской идеологией идальго. А объяснялось это не только общностью рыцарского типа европейской культуры на рубеже средневековья и нового времени, но и, прежде всего, сходством политического положения этих государств, находившихся на рубежах обороны христианства. Как испанская, так и польская шляхта верили в превосходство своего этического кодекса и стиля жизни над обычаями и моралью всех иных групп общества.

*  *  *

Москва ускоренными темпами заканчивала своё главное оборонительное сооружение против Речи Посполитой – Смоленскую крепость. Царь Борис Годунов поднял плату наёмным людям и прислал в Смоленск немалую часть казны – 200 тысяч рублей. К концу 1602 года строительство стены было завершено, и она была освящена. Смоленский кремль стал грандиозным для своего времени сооружением. Стена с 38 башнями протянулась на 6 380 метров. Её высота местами достигала 19 метров. Сообразно рельефу местности её делали то ниже и тоньше, то, напротив, выше и шире. Русское государство доселе ничего не строило с таким размахом.

Младший брат пинского подсудка Самуил Маскевич писал, имея ввиду 1602 год: «В том же году явился в Брагине, у князя Адама Вишневецкого, Димитрий, сын царя московского Иоанна Мучителя. Удивительным образом избегнув тиранских рук властолюбивого Бориса Годунова, он скитался 13 лет, никому не объявляя о себе, пока не нашёл удобного времени. В том же году Димитрий был в Кракове у короля с князем Константином Вишневецким».219 По другим источникам, царевич Димитрий (в позднейших русских летописях он обозначался как Лжедмитрий I), находясь при магнатском дворе Адама Вишневецкого, впервые открыл своё “царское происхождение”, присвоив себе имя сына Ивана IV Грозного, в 1603 году. Затем претендент на царский престол открылся брату Адама Вишневецкого князю Константину, который приходился зятем сандомирскому (самборскому) воеводе Ежи (Юрию) Мнишеку. До сих пор неясно, был ли этот самозванец действительно из рода Рюриковичей, или же нет. Канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега в открытую выступил против использования Лжедмитрия в качестве воздействия на Москву. Однако на всякий случай он направил к Вишневецкому своего слугу Юрия Петровского, который ранее бежал из Москвы и видел там настоящего царевича. Петровский признал Димитрия, о чём доложил Сапеге, и это, собственно, дало начало дальнейшим большим событиям.

В то же время Лев Сапега мог иметь и личную заинтересованность в использовании царевича против Москвы, поскольку род литовского канцлера издавна владел землями на Смоленщине.

В феврале 1604 года “царевич” Димитрий, за которого хлопотал Константин Вишневецкий, прибыл ко двору воеводы Мнишека в прикарпатский город Сандомир. Марине, дочери воеводы, было тогда около 16 лет.

В марте 1604 года “царевич” Димитрий был принят королём в Кракове. Сигизмунд обещал Димитрию тайную поддержку. Таким образом, Речь Посполитая рассчитывала без большой войны реализовать планы Стефана Батория.

Сандомирский воевода Мнишек стал главным организатором военной экспедиции царевича Димитрия в Московское государство, получив от него многочисленные обещания и, прежде всего, свадебный контракт. Документ, подписанный в Самборе 25 мая 1604 года, гласил, что, после вступления на московский престол, царевич женится на дочери воеводы Марине. По обычаю ей полагалось обеспечение – “справа”. По контракту такой справой должны были стать передача в личное владение Марины городов Новгорода и Пскова, а Ежи Мнишеку царевич обещал миллион польских злотых. Щедрые обещания Димитрия папскому нунцию и иезуитам помогли его будущему тестю получить разрешение короля Сигизмунда III на вербовку войск для похода. Армия Лжедмитрия была наемной и формировалась по принципам, принятым в наёмных шляхетских войсках Литвы: хорунжий (полковник) подбирал себе знакомых или рекомендуемых ротмистров, ротмистры подбирали по тем же принципам поручников, а те набирали воинов в отряды, то есть почты. Таким образом, роты, а иногда, но не всегда, и хоругви состояли из воинов одной местности.

Всё предприятие было, прежде всего, делом рук самого воеводы Ежи Мнишека, его ближайших родственников и союзников. Почему же 56-летний сенатор, владелец великолепных резиденций, влиятельный вельможа решился, подобно Кортесу в Америке, покорить с горсткой таких же авантюристов соседнюю огромную державу? Причины просты: во-первых, жажда наживы, усугублённая изрядными долгами, и, во-вторых, фамильная гордыня, мечта о возвышении своего рода до монарших высот.

Марина вряд ли была осведомлёна обо всех интригах, предварявших московскую экспедицию её отца и жениха. По всей вероятности, она приняла предложение царевича вполне добровольно. Сохранившиеся отзывы современников о Димитрии были вполне благосклонны. Ростом царевич был невысок, но хорошо сложен. Хотя он не отличался красотой, ум и уверенность в себе придавали ему особое обаяние. Все эти качества, помноженные на титул наследника московского престола, делали его женихом более чем завидным. Судя по всему, в этом сватовстве со стороны Марины присутствовал не только простой расчёт, но и, если не любовь, то искренняя увлечённость. При обручении Димитрия с княжной Мариной Мнишек присутствовал Лев Сапега, произнеся в ходе обряда обручения речь о “Божьей миссии власти”. Роду Мнишков сторонник канцлера и великого гетмана королевства Польского Яна Замойского пан Миколай Зебжидовский приходился родственником и потому также присутствовал на церемонии.

Канцлер Лев Сапега, используя своё влияние крупного магната и государственного деятеля, оказал Димитрию большую поддержку в собирании шляхты. К тому же Сапега был, кроме всего прочего, владельцем многих земель Пинского повета и здесь на него, естественно, ориентировалась и от него сильно зависела многочисленная мелкая и безземельная шляхта. Вокруг “царевича” Димитрия в надежде на богатую добычу собралось до тысячи крупных и мелких авантюристов.

*  *  *

В начале нового века по приглашению князя Радзивилла, покровительствовавшего протестантам, в Литву прибыла партия шотландцев, оставившая свою родину из-за преследований, развернувшихся в Английском королевстве при новом короле Якове I. Князь, несмотря на противодействие монахов соседнего католического монастыря, поселил протестантов в своём имении Кейданы.

Полемика первого десятилетия после Брестского Собора имела огромное значение, так как она уточнила характер и глубину расхождения между православием и католицизмом, а также протестантством. Хотя большая часть трудов оставалась ненапечатанной, их переписывали, передавали из рук в руки, читали на больших собраниях.

Уже в начале XVII века униатские священнослужители стали изменять богослужение, вводя разные обычаи, свойственные западной церкви и не существовавшие в восточной. Сближаясь всё более с католичеством, уния перестала быть восточной церковью, и стала чем-то промежуточным, оставаясь в то же время достоянием простого народа. И именно в связи с последним она в стране с крайне выраженным преобладанием шляхетства не могла пользоваться равным почётом с верой, которую исповедовали господа – католичеством. Всем этим вместе взятым, – началом военных действий против Швеции и, особенно, гонениями на некатоликов, – Сигизмунд настроил против себя шляхту Великого княжества Литовского. Неосмотрительная политика Сигизмунда III вызвала недовольство как протестантов, так и православных, к которым присоединилось немало диссидентов-католиков.

В 1603 – 1605 годах польское правительство пошло на уступки православным: из митрополии униатского митрополита был выведен Киево-Печёрский монастырь и было разрешено избрать там православного архимандрита – Слисея Плетенецкого; признаны были права православных братств и вывод их из-под юрисдикции митрополита-униата.

На протяжении большей части XVII века внимание Русского государства было приковано к событиям в Речи Посполитой, где развёртывалась напряжённая борьба на землях Украины и Литвы. Группируя вокруг себя буйную шляхту, магнаты держали в страхе местное население, совершали набеги, или, как их называли, наезды, на города и сёла, подвергали их грабежу и разорению. Органы королевской власти были бессильны обуздать разнузданный произвол магнатов и шляхты. Один из современников писал, что магнаты и шляхтичи “смеются над законами и произвольно располагают жизнью крестьян, участь которых более тягостна, чем участь галерных каторжников”.

Главным подстрекателем шляхты был удалённый от королевского двора Ян Замойский, великий канцлер королевства и коронный гетман. Первые сторонники Яна Замойского объединились на стремлении вернуть себе господствующее положение при дворе. Вскоре в заговор оказалась вовлечённой значительная часть великопольской и литовской шляхты. Заговорщики вели пропаганду против короля под разными предлогами и, между прочим, под предлогом дурного управления Речью Посполитой, так как король будто бы ограничивает общественную свободу и не считается с заслуженными людьми.

При этом заговорщики распространяли слух, будто бы Сигизмунд уже давно по совету отца склонился к передаче королевства Польского австрийцам, а именно – брату своей супруги Анны, герцогу австрийскому Эрнесту. Затем заговорщики выступили по случаю вторичной свадьбы короля. При этом они ссылались на то, что, якобы, большинство сословий ставит Сигизмунду в вину, что по смерти своей супруги Анны Австрийской, дочери эрцгерцога Карла-Фердинанда, он вступил в новый брак с её сестрой Констанцией. По утверждениям сторонников Замойского эта свадьба чревата бедой для республики не только из-за нарушения божественного запрета, но ещё больше из-за угрозы австрийского господства, всегда бывшего тяжким для польских вольностей. Шляхта встревожилась; назначены были сеймики, увеличилось недоверие и ненависть к государю; пришёл в смятение сейм.

В таких непростых условиях великим канцлером Львом Сапегой был задуман поход на Москву. Канцлер втайне задумал восстановить полную независимость Великого княжества Литовского от Польши с большим влиянием рода Сапегов, а также включения в его состав Московии. Он задумывал, посадив на престол в Вильно и Москве королевича Владислава, вернуть Великому княжеству достойное место среди европейских держав. К слову, в первой половине XVII века название “Белая Русь” уже твёрдо закрепилось за восточной частью Великого княжества Литовского.

Сам Лев Сапега предвидел борьбу между Радзивиллом и Огинским после своего отхода от государственных дел и боялся, что в эту борьбу так или иначе ввяжется его сын Александр-Антон. Лев Сапега считал, что Александру-Антону с его открытым характером рано тягаться с Радзивиллом и Огинским. Старый и опытный политик, он предложил литовским вельможам Радзивиллу, Огинскому и Пацу (за Пацем всегда стояла значительная часть шляхетского воинства, хотя его род не имел княжеского титула) союз четырёх, который бы неофициально управлял Великим княжеством до восстановления титула великого князя и выхода из федерации Речи Посполитой. Все стороны, готовившиеся к борьбе за власть, согласились, так как это давало передышку перед будущей схваткой. А чтобы удалить сына Александра-Антона от политической борьбы, Лев Сапега поручил ему охрану южных границ.

*  *  *

В это время в Западной Европе развилась мода на светские рыцарские Ордены, которые, при желании, мог учредить любой знатный рыцарь. Так возникли английский “Орден Подвязки”, Орден “Полумесяца”, испанский “Золотого Руна” и так далее.

В 1604 году умер Харитон Богданович и его земельный надел перешёл по наследству к сыну Феодору Харитоновичу, который стал старшим в семье и был обязан заботиться о благополучии её членов. По Литовскому статуту отчины, то есть наследственные земли, должны были передаваться только наследникам по закону, с большими ограничениями права передавать или продавать их посторонним. К наследованию по закону призывались в зависимости от степени родства. Но наследниками первой очереди являлись дети и переживший супруг. Вместе с тем, если у умершего имелись сыновья, то отчина переходила к ним. То есть делилась между сыновьями. Супруга Феодора Харитоновича, видимо, уже раньше оставила этот свет, а других сыновей кроме Феодора у умершего не было. И только сестра Любка имела ещё право на четверть отцовского наследства, которое было ей выделено и названо Белоголовским владением. Однако фактически Белоголовским владением распоряжался сам Феодор, устроив за него, как писала впоследствии Любка, ей “достаток”. В дальнейшем Феодор, выступая за старшего, вёл и переговоры с женихом сестры Петром Алексеевичем Дзиковицким об условиях заключения брака, о посаге и прочем. В будущем сестра Любка свидетельствовала, что брат её хорошо обеспечил. Но унаследованная после отца земля за Феодором не задержалась.

В роду Дзиковицких однофамильцев не было. Все носившие эту фамилию происходили от Сенько Домановича, который по месту жительства стал дополнительно называться Дзиковицким, и со временем первоначальное родовое имя Доманович перестало использоваться. И если раньше кое-кто из жителей селения Дзиковичи ещё использовал в добавление к своему имени определение “Дзиковицкий”, как, например, встречающийся в пописе 1528 года некий Юшко Колейник Дзиковицкий, то со времени заключения Люблинской унии эта фамилия стала принадлежать исключительно потомству Сенько Домановича. Все Дзиковицкие имели один общий герб и признавали старшего в роду их единым главой. В вопросах, касающихся интересов всего рода, Дзиковицкие подчинялись главе рода безусловно, как патриарху. В отличие от них, другие фамилии часто бывали неродственными для всех их носителей. К примеру, потомки одной из ветвей Домановичей, ставшие по своему владению в Пинском повете называться Кочановскими, были не единственными обладателями такой фамилии. Некоторые из Кочановских получили своё прозвание от татарина по имени Кочан, другие пришли из Польши, уже прозываясь таким именем. Потому-то, в отличие от Дзиковицких, Кочановские и пользовались разными гербами – гербом Астоя и гербом Наленч.

В отличие от фамилии, порядки патриархата, строгой подчинённости младших старшим в роду Дзиковицких не были чем-то исключительным. Почти во всех старинных фамилиях было то же, и это было необходимостью в стране, где всё основано было на шляхетских выборах и всё делалось политическими партиями, ориентировавшимися на своих магнатов-покровителей. Хотя, конечно, как и в любых семьях, послушание главе рода не исключало полностью отдельных споров, ссор, недоразумений и даже судебных разбирательств между членами рода.

В Дзиковичах, окружённых болотами, как и во всех Заречских волостях Пинского повета, земли, пригодной для хозяйственных нужд, было мало и увеличивавшемуся из поколения в поколение роду Дзиковицких становилось тесно на прежнем месте. Родовое гнездо было не в силах прокормить всех. Земля была большим дефицитом, очень ценилась и всё больше Дзиковицких из числа младших сыновей, которым доставались меньшие наделы, были вынуждены продавать их и уходить из села в большую жизнь в поисках собственной фортуны. Часть из них оседала в других деревеньках повета, часть устраивалась в самом Пинске, а третьи основывали отдельные ветви рода уже в других поветах и воеводствах Речи Посполитой.

Феодор Харитонович 12 июня 1604 года передал свои права, наверное, за какое-то вознаграждение, на владение наделом Опанасу Остаповичу Перхоровичу-Дзиковицкому, сам став в ряды многочисленной безземельной шляхты. Феодор Харитонович Дзиковицкий обладал теперь только шляхетской свободой, которая, однако, очень ценилась боярами-шляхтой. Ст. Ожеховский в своём произведении “К польской шляхте” писал: «Только свобода, наивеличайшее благо из всех благ, является собственностью вашего рода и вашего имени».48

Тому же Опанасу Остаповичу и в том же году передали свои доли ещё двое других Дзиковицких – Степан Иванович из дома Калениковичей и Прон Кириллович из дома Костюковичей. Видимо, у них также ситуация была похожей на ситуацию Феодора Харитоновича. Но затем что-то заставило переиграть с собиранием наделов в руках Опанаса Остаповича, так как он передал все свои доли во владение своему двоюродному брату – Андрею Грицевичу Перхоровичу-Дзиковицкому. Что могло повлиять на такое изменение первоначального решения? Возможно то, что так было решено всеми Дзиковицкими с согласия, естественно, глав своих домов рода, либо то, что Опанас решил пойти на какую-то более заманчивую, чем обработка земли, службу. (Нельзя исключить и того, что Опанас Остапович решил попытать счастья в отрядах Димитрия, который собирал шляхту для похода на Москву и обещал ей щедрое вознаграждение после занятия русского престола). И, возможно, он решился на такой шаг под влиянием кого-то из других Дзиковицких, из числа уступивших ему свои земельные доли и решивших в поисках богатства присоединиться к “царевичу”. Кто знает... Но, похоже, если Феодор Дзиковицкий сам и не принял участие в последующем походе на Московию, то помог экипироваться для этого похода своему сыну Саве, которому было уже около 34 лет.

К дому Перхоровичей рода Дзиковицких относился и сын Опанаса Остаповича по имени Ефимиуш (родился не позже 1585 – умер не ранее 1616 года), который посвятил себя служению Богу по линии унии. Поначалу он стал капелланом, то есть помощником приходского священника греко-католического вероисповедания в соседнем с Пинским Луцком повете Волынского воеводства, покинув древнее гнездо рода. В 1604 году на имя Ефимиуша Опанасовича для Мульчицкого прихода было сделано дарение от его милости князя Яна Корибутовича Вишневецкого. В дальнейшем, уже в 1615 году, Ефимиуш стал приходским униатским священником в сёлах Мульчичи и Бельская Воля Луцкого повета Волынского воеводства.

Феодор Харитонович прожил оставшуюся часть своей жизни при Сигизмунде III – неординарном, но энергичном короле, проводившем активную и агрессивную внутреннюю и внешнюю политику, что, несомненно, не могло не повлиять на жизнь как уже вполне зрелого человека, которым был тогда Феодор, так и других представителей рода Дзиковицких. Во время правления этого короля в стране проводилась политика католической контрреформации под руководством иезуитов, и практически не кончались военные действия как за пределами государства, так и внутри его.

*  *  *

В августе 1604 года войска, собравшиеся вокруг “царевича” Димитрия, начали медленное передвижение в сторону Москвы, направляясь через Киевщину и Северскую землю. Димитрия поддержали запорожские, донские и волжские казаки.

В войсках великого литовского гетмана Яна-Кароля Ходкевича служил выходец из пинского села Стахова шляхтич Адам Стаховский герба Огоньчик. Он был знатным рыцарем и поэтому был в числе любимцев прославленного полководца. 27 сентября 1604 года войска Речи Посполитой во главе с Ходкевичем встретились со втрое превосходящими их шведскими войсками недалеко от Риги, возле города Кирхгольм. Неизвестно, был ли здесь Стаховский, поскольку известно только, что он принимал участие во многих сражениях с турками и московитами, но не исключено что был. Ложным занижением количества своих гусаров Ходкевич побудил шведов атаковать их из невыгодной позиции. Левым крылом литовского войска командовал отличившийся в этом сражении Ян-Пётр-Павел Сапега. “Закидать шапками” литвинов не удалось и шведы едва успели спастись на кораблях. Эта победа на какое-то время развязала руки полякам и литовцам в отношении Московского государства, но вскоре шведы вторглись в Литву и заняли Биржай.

Во время московского похода и войны со Швецией крымские татары, зная об отсутствии большой части литовской шляхты, совершили два набега и дошли до Пинска и Бреста – так далеко они не добирались уже лет сто. Антон Сапега, быстро собрав войска из местной шляхты, бросился вдогонку уходившим с награбленной добычей и пленниками татарам. Догнав их, разбил и отнял награбленное. Крымский поход стал событием в истории Великого княжества Литовского. Антон Сапега после этих событий прославился на всю Речь Посполитую. Князья Радзивилл и Огинский поняли, что у них появился опаснейший соперник.

В конце октября 1604 года шляхетские отряды царевича вступили в пределы Русского государства в районе Северской окраины (украины). Появление Димитрия совпало с моментом крайнего ослабления правительства царя Бориса Годунова, продолжавшего политику Ивана Грозного в отношении боярства и тем вызвавшего его ненависть к неродовитому монарху. Часть бояр и дворян открыто перешла на сторону царевича Димитрия.

Путь наступления царевича на Москву проходил по юго-западным окраинам Русского государства, где население уже поднялось против Бориса Годунова. Первое серьёзное сопротивление Димитрий встретил лишь под Новгородом-Северским. В январе 1605 года под Добрыничами он потерпел поражение. Как говорит в своих воспоминаниях участник этих событий литвин Станислав Борша, «Димитрий потерпел поражение под Севском отчасти вследствие измены казаков, отчасти от того, что поляки после первого сражения почти все ушли от него с сандомирским воеводою», то есть с Ежи Мнишеком. Но это поражение не изменило общего хода событий и не улучшило положения царя Бориса. Восстание против него продолжало расти, охватывая всё новые территории. В том же январе вопрос о поддержке царевича Димитрия силами всей Речи Посполитой был вынесен на рассмотрение сейма. Сигизмунд III, стремясь избавиться от популярного среди шляхты Яна Замойского, предложил ему, как коронному гетману, возглавить поход в Россию для поддержки царевича, но тот отказался.

Не все присутствовавшие на сейме сочли оказание такой помощи целесообразной. В частности, против использования Димитрия в качестве инструмента восточной политики страны выступили сам Замойский, киевский воевода Константин Острожский, краковский каштелян Януш Острожский, польный коронный гетман Станислав Жолкевский и брацлавский воевода Збаражский. Однако в поддержку Димитрия выступили иерархи римско-католической церкви Речи Посполитой, краковский воевода Миколай Зебжидовский и большинство должностных лиц в Великом княжестве Литовском.

Вскоре после сейма Ян Замойский неожиданно умер. С его смертью за выполнение планов антикоролевского заговора взялись более дерзкие люди, как, например, 52-летний бельский и краковский воевода, гетман надворный и маршалок великий надворный Миколай Флорианович Зебжидовский, Радзивилл и другие. Теперь заговорщики выступали против планов введения наследственной королевской власти и выдвигали лозунг лишения трона Сигизмунда III. В качестве возможных кандидатов на престол ими упоминались “царевич” Димитрий и Габриэль Баторий.

В “Грамоте Лжедмитрия I к Московским боярам и другим всякого звания людям, о правах его на престол Российский” от 4 апреля 1605 года указывается: «А ныне мы, Великий Государь, на престол прародителей наших, великих Государей Царей Российских, идём с Божиею помощь вскоре, а с нами многия рати русския и литовския и татарския». В апреле 1605 года в Москве умер царь Борис Годунов. Возведённый на престол после смерти Бориса его сын Фёдор был убит. Ян-Кароль Ходкевич в этом же году стал великим гетманом литовским.

20 июня 1605 года Димитрий вошёл в русскую столицу, а через месяц венчался на царство. С самого прибытия в Москву намерение воевать с турками и татарами не сходило с языка у нового царя. На пушечном дворе делали новые пушки, мортиры, ружья. Димитрий часто ездил туда, сам пробовал оружие и устраивал военные манёвры, которые одновременно были и потехой, и упражнениями в военном деле. Царь, забывая о сне, работал вместе с другими, не сердился, когда его в давке толкали или сбивали с ног. Он надеялся на союз с немецким императором, с Венецией, с французским королём Генрихом IV, к которому Димитрий чувствовал особое расположение.

В ноябре 1605 года в Краков прибыл посол нового царя дьяк Афанасий Власьев. По обычаю династических браков, ему было поручено представлять государя на заочном венчании. Церемония состоялась 12 ноября. Обряд исполнил родственник Мнишеков краковский архиепископ кардинал Бернард Мацеевский.

В этот вечер Марина была дивно хороша: в короне из драгоценных камней, в белом серебристом платье, усыпанном самоцветами и жемчугом. Московский посол отказался с ней танцевать, заявив, что недостоин даже прикоснуться к жене своего государя, но внимательно следил за всеми церемониями. В частности, он выразил недовольство тем, что старый Мнишек велел дочери поклониться королю Сигизмунду III, благодаря его за “великие благодеяния”, – такое поведение совсем не подобало русской царице.

Марина получила от мужа богатые дары. Ожидалось, что вскоре она отправится в Москву, но отъезд несколько раз откладывался: пан Ежи жаловался зятю на недостаток средств и долги. Тем временем необычная карьера Марины стала известна не только всей Польше, но и за её пределами. В далекой Испании Лопе де Вега написал драму “Великий князь Московский и император”, где под именем Маргариты выведена Марина.

Избранница московского царя с огромным удовольствием играла роль царицы: восседала в церкви под балдахином в окружении свиты, посетила Краковский университет и оставила свой автограф в книге почётных посетителей. В декабре, в день приезда австрийской принцессы, невесты польского короля, она демонстративно покинула Краков, чтобы не уступить первенства во время придворных церемоний. Осыпанная драгоценностями, Марина наслаждалась ролью царственной особы, и почести явно кружили ей голову.

В Московском государстве царь Димитрий всем дворянам, находившимся на военной службе, повысил денежные оклады, им усиленно раздавались земли. «Всего досаднее было для великородных бояр приближение к престолу мнимой незнатной родни царя и его слабость к иноземцам. В Боярской думе рядом с одним князем Мстиславским, двумя князьями Шуйскими и одним князем Голицыным в звании бояр сидело целых пятеро каких-нибудь Нагих, а среди окольничих значились три бывших дьяка».39

В грамоте митрополита Ростовского, Ярославского и Устюжского Филарета (Романова) от 30 ноября 1605 года сказано: «Рострига Гришка Отрепьев, бесосоставным своим умышлением назвав себя сыном великого Государя нашего Царя Великого Князя Ивана Васильевича всея Руси, Царевичем Дмитрием Ивановичем всея Руси, и злым своим чернокнижьем прельстя многих литовских людей и казаков».

Димитрий всю зиму ждал своей невесты Марины Мнишек, а её отец медлил и беспрестанно требовал с наречённого зятя денег. В ожидании прибытия невесты царь стягивал войско, назначая сбор под Ельцом, чтобы тотчас после свадьбы ударить на Крым. Он постоянно приглашал к себе иностранцев и составил около себя стражу из французов и немцев. Приближённые русские всё более и более оскорблялись предпочтением, которое Димитрий оказывал иностранцам. «В записках польского гетмана Жолкевского, принимавшего деятельное участие в московских делах Смутного времени, рассказана одна небольшая сцена, разыгравшаяся в Кракове, выразительно изображающая положение дел в Москве. В самом начале 1606 года туда приехал от Лжедмитрия посол Безобразов известить короля о вступлении нового царя на московский престол. Справив посольство по чину, Безобразов мигнул канцлеру в знак того, что желает поговорить с ним наедине, и назначенному выслушать его пану сообщил данное ему князьями Шуйскими и Голицыными поручение – попенять королю за то, что он дал им в цари человека низкого и легкомысленного, жестокого, распутного мота, недостойного занимать московский престол и не умеющего прилично обращаться с боярами; они-де не знают, как от него отделаться, и уж лучше готовы признать своим царём королевича Владислава».39

Тем временем Ежи Мнишек получил от московского царя 300 тысяч злотых. 2 марта 1606 года Марина наконец выехала из родного Сандомира, окружённая огромной свитой (по разным данным, её численность составляла от 1269 до 3619 человек). Путешествие Марины продолжалось долго – мешали плохие дороги и чрезмерное гостеприимство литовских магнатов, устраивавших пиры в честь молодой русской царицы. Наконец, 18 апреля Марина и её свита пересекли русскую границу. Торжественно встречали её в Смоленске, других русских городах на пути к Москве. Навстречу ей был отправлен воевода Басманов. Царь прислал очередные подарки, в том числе огромную карету с позолоченными колёсами, обитую внутри красным бархатом и украшенную серебряными царскими гербами.

Марина Мнишек въехала в Москву утром 2 мая (24 апреля) 1606 года. С ней был её отец, с которым приехали знатные паны братья Адам и Константин Вишневецкие, Стадницкие, Тарлы, Казановские с толпой всякого рода челяди и со множеством служивших у них шляхтичей. Кроме того, в Москву приехали послы от короля Сигизмунда паны Олесницкий и Гонсевский со своими свитами.

Церемония торжественного прибытия Марины Мнишек в столицу описана многими очевидцами, поражёнными её пышностью, великолепием, роскошью. Малиновый звон бесчисленных колоколов, длинное шествие придворных в раззолоченных нарядах, сияющие панцири кавалерии, толпы москвичей, пришедших увидеть свою новую государыню...

У Спасских ворот Кремля их ожидали ещё 50 барабанщиков и 50 трубачей, которые, по словам голландца Паерле, “производили шум несносный, более похожий на собачий лай, нежели на музыку, оттого, что барабанили и трубили без всякого такта, как кто умел”.

После краткого свидания с супругом в Кремле Марину привезли в Благовещенский монастырь, где её встретила (как говорят, ласково) мать царя – вдова Ивана Грозного царица Марфа Нагая. Здесь полагалось несколько дней ждать венчания. Пребывание в монастыре слегка тяготило Марину. Она жаловалась на слишком грубую русскую пищу, и царь приказал кушанье для неё готовить польским поварам. Для развлечения Марины он послал в монастырь музыкантов, что шокировало москвичей и тотчас вызвало в народе толки.

Венчание назначили на четверг 8 мая. И здесь Димитрий нарушил русский обычай, хотя и не закреплённый в церковном праве: не заключать браки перед постным днем – пятницей. Перед самым заключением брака в Успенском соборе патриарх Игнатий помазал Марину на царство и венчал царским венцом – шапкой Мономаха. Это также не соответствовало русской традиции, но, похоже, Димитрий хотел сделать приятное жене и тестю, подчеркнув особое положение Марины. Царица приняла причастие по православному обряду – вкусив хлеба и вина, что осуждалось католической церковью и могло восприниматься как принятие Мариной православия. В действительности Димитрий не хотел принуждать жену к смене веры и желал лишь исполнения ею – для спокойствия подданных – православных обрядов во время торжественных церемоний. Царь и царица восседали в соборе на золотом и серебряном тронах, облачённые в русский наряд. Бархатное, с длинными рукавами платье царицы было так густо усыпано драгоценными камнями, что даже было трудно определить его цвет.

На следующий день новобрачные, по словам одного иностранного сочинителя, встали очень поздно. Празднества продолжались. Облачившись в польское платье, царь танцевал с женой “по-гусарски”, а его тесть Ежи Мнишек, преисполненный гордости, прислуживал на пиру своей дочери. С тех пор пиры следовали за пирами. Царь в упоении любви всё забыл, предавался удовольствиям, танцевал, не уступая полякам в ловкости и раздражая чопорность местной знати.

А в городе тем временем становилось тревожно. «Старым боярам не нравилось стремление царя к нововведениям и к иноземным обычаям, при котором им, детям старой Руси, не представлялось играть первой роли. Торговые, зажиточные люди свыклись со своим образом жизни, их беспокоило то, что делалось перед их глазами и грозило нарушить вековой застой; притом же, в их домах поставили “нечестивую литву”, которая нахально садилась им на шею».40

Царь Димитрий всё ещё был популярен среди москвичей, но их раздражали иноземцы, прибывшие в столицу в свите Мнишеков. Приехавшие на свадьбу в Москву шляхтичи и их челядь, поселённые в домах московских жителей, вели себя нагло и высокомерно. Получив от царя предложение вступить в русскую службу, они хвастались этим и кричали: “Вот вся ваша казна перейдёт к нам в руки!”. В пьяном разгуле они бросались на женщин на улицах, врывались насильно в дома, где замечали красивую хозяйку или дочь. «Особенно нагло вели себя панские гайдуки. Следует заметить, что большая часть этих пришельцев только считалась поляками, а были русские, даже православные, потому что в то время в южных провинциях Польши не только шляхта и простолюдины, но и многие знатные паны не отступили ещё от предковской веры. Сами приехавшие тогда в Москву братья Адам и Константин Вишневецкие исповедовали православие. Но московские люди с трудом могли признать в приезжих гостях единоверцев и русских по разности обычаев. Притом же все гости говорили или по-польски, или по-малорусски. Если мы вспомним, что польское правительство то и дело, что издавало распоряжения о прекращении своевольств в южных областях Польши, то не трудно понять, почему прибывшие с панами в Москву отличались таким буйством. Но, как ни оскорбляла наглость пришельцев русский народ, он всё-таки настолько любил своего царя, что не поднялся бы на него и извинил бы ему ради его свадьбы. Погибель Дмитрия была устроена путём заговора.

В ночь со вторника на среду с 13 на 14 мая Василий Шуйский [уже однажды изобличённый в интригах против Дмитрия, но неосмотрительно прощённый] собрал к себе заговорщиков, между которыми были и служилые, и торговые люди, раздражённые поступками поляков, и положили сначала отметить дома, в которых стоят поляки, а утром рано в субботу ударить в набат и закричать народу, будто поляки хотят убить царя и перебить думных людей; народ бросится бить поляков, а заговорщики покончат с царём».55 В четверг 15 мая царю донесли о заговоре, но он не поверил и лишь отмахнулся. Торжества не прекратились. 16 мая немцы подали Димитрию письменное сообщение об измене в столице, но царь опять отказался в это верить. На воскресенье был назначен штурм специально построенного деревянного замка, окружённого земляным валом, и другие потехи.

За недостатком соумышленников глава заговора князь Шуйский выпустил из тюрем преступников и раздал им топоры и мечи. На рассвете 17 мая восстание началось. По удару набата толпа бросилась к Кремлю. Главные руководители заговора – братья Шуйские, Голицын и Татищев выехали на Красную площадь верхом с толпой из около 200 человек. Сбегавшемуся со всех сторон народу, не знавшему причину набата, Шуйский кричал: “Литва собирается убить царя и перебить бояр, идите бить литву!”. Народ с яростными криками бросился штурмовать дворы, занимаемые польскими вельможами и послами, в том числе и Ежи Мнишеком, бить литвинов и поляков, многие с мыслью, что в самом деле защищают царя. У других была мысль просто пограбить. Уцелели те, кто сопротивлялся до конца. При этих событиях было убито 1 300 поляков, которые ранее прибыли вместе с Юрием Мнишеком и его дочерью Марией.

Шуйский, освободившись от народа, вместе с заговорщиками въехал в Кремль. Стрельцы сперва хотели было защищать царя, обещавшего им награду, но заговорщики пригрозили им разорением стрелецкой слободы, и те в испуге отступились.

Марина спаслась буквально чудом. Выбежав из спальни, она наткнулась на лестнице на заговорщиков, но, по счастью, не была узнана. Царица бросилась в покои своих придворных дам и спряталась под юбкой гофмейстерины Барбары Казановской, своей дальней родственницы. Вскоре в комнату вломились заговорщики. Единственный защитник Марины – её паж Матвей Осмольский – пал под пулями, истекая кровью. Была смертельно ранена одна из женщин. Толпа вела себя крайне непристойно и с бранными словами требовала сказать, где находится царь и его “еретица”-жена. Димитрий был убит. Но в Москве очень скоро начали распространяться слухи о спасении царя, вместо которого будто бы был убит кто-то другой. Один из приближённых убитого Димитрия, Михаил Молчанов, в майские дни 1606 года бежал из Москвы в Речь Посполитую, рассказывая по дороге о чудесном спасении покойника.

«Разделавшись с Дмитрием, Шуйский бросился усмирять народ, возмущённый им же против поляков во имя царя, но москвичи успели уже перебить до четырёх сотен человек пришельцев, сопровождая своё убийство самыми неистовыми варварствами, нападали на сонных и безоружных и не только убивали, но и мучили: отсекали руки и ноги, выкалывали глаза, обрезывали уши и носы, ругались над женщинами, обнажали их, гоняли по городу в таком виде и били. С большим трудом Шуйский и бояре остановили кровопролитие и всякие неистовства. Народ в этот день до того перепился, что не мог долго дать себе отчёта в происходившем. Волей-неволей народ сделался участником убийства названого Дмитрия. Возвратить потерянного уже нельзя было. Народ молчал в каком-то оцепенении».40

Через два дня участвовавшие в заговоре князья и бояре согласились выбрать Шуйского в цари и приступили к организации новой власти. Василий Иванович Шуйский был провозглашён 19 мая 1606 года новым царём. Лишь через несколько дней пан Ежи узнал, что дочь его осталась в живых. Но бояре забрали у неё всё: подарки мужа, деньги и драгоценности, чётки и крест с мощами. Марина, однако, не слишком жалела о потерянном. По слухам, она заявила, что предпочла бы, чтобы ей вернули негритёнка, которого у неё отняли, нежели все драгоценности и уборы. Марину ослепил блеск короны, а не блеск золота. И тогда, и позже она искала не богатства, и даже не власти как таковой, а почёта, блеска. Но во всей истории с первым самозванцем Марина Мнишек была, пожалуй, единственной, кого трудно в чем-либо упрекнуть. Она вышла замуж за сына Ивана Грозного – не её вина, что русский царевич оказался, возможно, ненастоящим.

1-го июня Василий венчался на царство, а 3-го июня, чтобы доказать народу ложность слухов о спасении царя Димитрия, в Архангельском соборе были выставлены специально привезённые мощи настоящего царевича Димитрия. Однако это не убедило людей. В день открытия мощей народ чуть не взбунтовался и не убил каменьями Шуйского.

Страшась мести со стороны Польши за перебитых в Москве поляков, Шуйский с боярами рассудили, что лучше всего задержать у себя всех поляков и даже послов Сигизмунда – панов Олесницкого и Гонсевского, – а между тем отправить своих послов в Польшу и выведать там, что намерен делать король. В июне Василий отправил князя Григория Волконского и А. Иванова с объяснениями.

Вскоре Мнишеки, их родственники и слуги в количестве 375 человек были сосланы Шуйским в Ярославль. Местные жители неплохо относились к Марине и её спутникам. Старый Мнишек, желая завоевать симпатии русских, отрастил окладистую бороду и длинные волосы, облачился в русское платье. Стража приглядывала за пленниками не слишком рьяно и даже помогала им пересылать письма в Польшу.

15 июня, в воскресенье, в Москве сделался шум и бунт. Пятерых крикунов схватили, высекли кнутом и сослали. Но то было только начало смут.

В первый понедельник после Троицы (15 июня) состоялось под Люблином первое собрание участников рокоша. Через прибывших, наконец, в Польшу московских послов, приписывая убийства в Москве наглости поляков, Шуйский искал для себя оправдания в ранее присланном ему королевском письме, содержавшем позволение безнаказанно убивать в таком случае. Посылая с послами подарки, Шуйский просил свято соблюдать договор о перемирии. Король, не приняв подарки, отвечал, что условленное с Годуновым он будет твёрдо соблюдать, но не может возбранять свободному народу, родным и друзьям убитых при случае напасть и отомстить. Волконский и Иванов пробыли в Польше более года и натерпелись там всяких упрёков и оскорблений.

3 августа 1606 года, как писал С. Маскевич, «Мы стали обозом под Вислицею, а рокошане собрались под Сандомиром и Покривницею. Виновниками междоусобия были пан воевода краковский Зебжидовский и пан подчаший Великого княжества Литовского Януш Радзивилл».219

В своих записках шляхтич С. Маскевич писал, относясь к августу 1606 года: «Я в то время поступил в хоругвь пана тарновского Гратуса, брал серебро из казны и раздавал товарищам. В войске возник мятеж, требовали рокоша, чему не последнею причиною была пощёчина, данная паном Струсем в общем собрании одному товарищу из роты Свенцицкого. Уже завязалась лихая схватка, и неоднократно мы выходили в поле, наименовав маршалком пана Сепекевского. Пан гетман с трудом успокоил недовольных».219

Короля Сигизмунда III в Литве ненавидели, если рассудить, как ненавидят строгого учителя, требующего порядка в классе, или пристрастного командира, вздумавшего искоренить в своей роте беззастенчивую вольницу и анархию, пытаясь ввести строгую дисциплину. Окружение короля было согласно с ним в том, что произвол и ничем не сдерживаемые буйные выходки шляхты были опасны для государства даже более, нежели разлад в хозяйстве, и потому Сигизмунд начал борьбу именно со своеволием местных вельмож. Этого для противников короля оказалось достаточно. Как утверждалось впоследствии историками, Миколай Зебжидовский хотел ни много ни мало, свергнуть с престола Сигизмунда III. Собрав рокошан в Сандомире числом до 100 тысяч, он потребовал, чтобы король публично просил извинения в своих ошибках, отказался от мысли ввести в Речи Посполитой неограниченную королевскую власть, а также удалил от себя “льстецов придворных”. Только на таких условиях Зебжидовский готов был сложить оружие.

Почти одновременно в Сандомире, во владениях Мнишеков, которыми сейчас управляла жена (воеводина) Ежи Мнишека, появился “царевич” Димитрий, который ранее объявил себя российским царём в городе Пропойске, недалеко от Могилёва. Там он жил и готовился к походу на Москву, рассылая свои письма по всей Литве и призывая ратных людей присоединиться к нему. По некоторым данным, “воскресший” Димитрий был обыкновенным евреем, учительствовавшим ранее в городе Шклове. В его письмах говорилось: «В первый раз я с литовскими людьми Москву взял, хочу и теперь идти к ней с ними же». В середине августа на юге Московского государства разнёсся слух, что Димитрий жив и убежал в Польшу. Вся Северская земля, Белгород, Оскол, Елец провозгласили Димитрия. В октябре канцлер Лев Сапега направил в Пропойск своего слугу Гридича, чтобы тот посмотрел на нового претендента на московский престол: “подлинно тот или не тот?”. Но “царь”, живший в монастыре бернардинцев, Гридичу не стал показываться.

В конце концов в замке Мнишеков собралась небольшая горстка вооружённых людей, намеревавшаяся идти в Московию завоёвывать для второго Димитрия трон. Однако, ввиду того, что против короля зрел мятеж (рокош), король Сигизмунд III не только не поддержал идею нового московского похода, но даже стал стремиться к миру на восточных границах Речи Посполитой.

«В первом десятилетии XVII века личная политика Сигизмунда III смогла получить поддержку столь влиятельной группировки господствующего класса, что смогла стать официальной политикой Речи Посполитой. Эти перемены были связаны, прежде всего, с перестановками в соотношении сил в господствующем классе Речи Посполитой, когда политическая власть в стране стала во всё большей степени сосредотачиваться в руках группировки магнатов, тесно связывавших свою политику с насаждением в Речи Посполитой идеологии и практики контрреформации. Во главе этой группировки стоял сам король Сигизмунд III, фанатичный воспитанник иезуитов. Чем дальше, тем всё больше эта группировка искала выход из возникавших перед ней внутри- и внешнеполитических проблем в сближении с католическим лагерем в Европе и его главной опорой – Габсбургами. В Варшаве рассчитывали, что сотрудничество с Габсбургами (не только австрийскими, но и испанскими) может помочь совместной защите южных границ от османов и установлению контроля над Дунайскими княжествами и, что ещё более существенно, обеспечит успешный исход длительного конфликта с протестантской Швецией из-за Прибалтики».38 Поддержка планов Сигизмунда III домом Габсбургов могла иметь немаловажное значение в его борьбе с оппозицией. Противостояние Сигизмунда III и магнатско-шляхетской оппозиции, сопротивлявшейся укреплению королевской власти, в конечном итоге привело к гражданской войне в Речи Посполитой.

Возглавленный краковским воеводой Миколаем Зебжидовским заговор, в вероисповедном отношении в значительной мере оказавшийся протестантским, к концу 1606 года уже достаточно широко раскинул свои сети и стал основанием рокоша. В новый 1607 год видна была радуга “весьма красивая, как среди лета” – писал Маскевич. Шёл дождь, что совсем несвойственно для зимней погоды в Литве. Вместе с Зебжидовским в восстании шляхты в 1607 году принял участие и крупный магнат-протестант Радзивилл. Большинство недовольных понятия не имели ни об эффективном управлении государством, ни об упорядоченной финансовой системе, ни о большой европейской политике, но давно подмечено, что критиковать чьи-то действия, не предлагая взамен своих рецептов, – дело слишком лёгкое и увлекательное, чтобы от него отказался хоть один напыщенный болван или светский горлопан. В Литве, где были сильны сепаратистские настроения, Сигизмунда просто не любили и всё. Без каких-либо попыток аргументировать свою нелюбовь к королю. В то же время, право на рокош было общепризнанной традицией поведения шляхты XVII века и воспринималось как нечто само собой разумеющееся: поссорился Зебжидовский с королём – ну и восстал. На то она и шляхетская вольность! Великое княжество Литовское, давно уже накопившее недовольство религиозной политикой Сигизмунда, теперь, возглавляемое протестантами-повстанцами, стало основным районом рокоша.

О том, насколько ненадёжными были даже войска короля, посланные против мятежников, видно из записок современников. Слово Маскевичу: «Июня 15 мы поступили в хоругвь князя Порыцкого и немедленно чрез Варшаву отправились в лагерь, где собралось и войско его королевского величества.

Июня 18 рокошане расположились под Варшавой в 3 милях от нас. Мы послали к ним своих послов с просьбой предостеречь нас, как братьев, от всякого умысла на Речь Посполитую, если за кем-либо ведали, чтобы и мы за благо Отечества могли стать общими силами. Они ничего основательного не сказали и, видя, что мы наступаем на них, спешили удалиться».219

Восстание шляхты против короля на время сковало возможности правительства Речи Посполитой в проведении активной восточной политики. Рокош усилил анархию в стране, против которой и боролся всё своё царствование Сигизмунд III. И с самого начала одним из участников подавления рокоша был родственник великого канцлера литовского Ян-Пётр Сапега – один из блестящих литовских аристократов, воспитанник итальянских школ и ученик лучших полководцев Речи Посполитой. Великий беспорядок сначала проявлялся в мятежных спорах и легких стычках, но, наконец, дошёл до кровопролитной битвы 5 июля 1607 года у Варки и Гузова, где восставшие были разбиты и рассеяны гетманами Жолкевским и Ходкевичем. Немногие зачинщики понесли наказание, многие были напуганы, а большинство покорёно милостью.

Успокоение, однако, наступило не раньше, чем участники рокоша узнали о московской смуте. Обратившись на неё, пыл лишённых прежней цели людей придал смуте рост и силы. Тогда же, после ликвидации угрозы от рокошан, изменилась вся восточная политика Речи Посполитой. Придворный идеолог польского короля Пальчевский даже написал и выпустил целый труд, доказывавший необходимость превращения Московского царства по примеру американского континента в “польский Новый Свет”, в котором, по испанскому образцу, необходимо местных еретиков привести в лоно католической церкви и, как испанцы подчинили индейцев своей монархии, подчинить русских польской короне.

За заслуги Яна-Петра Сапеги в подавлении шляхетского восстания король пожаловал его денежным жалованьем и должностями киевского каштеляна и старосты усвятского и керепецкого. Правительство, стремясь избавиться от участников литовского шляхетского восстания, дало им возможность уйти в пределы Русского государства. Наёмные королевские солдаты, оставшиеся теперь без работы, также хлынули в русские пределы в надежде на то, что “царёк” щедро вознаградит их за труды.

Если в отношении 1-го Димитрия литовская шляхта испытывала сомнения, то 2-й Димитрий (в русских документах – Лжедмитрий II) был поддержан в Литве с энтузиазмом. Армия 2-го Димитрия, так же, как и 1-го, была наёмной и формировалась по тому же принципу. И роты при этом, как и прежде, состояли из воинов одной местности. Стоит отметить ещё один факт: военная служба во многих семьях литовской шляхты к началу XVII века уже становится семейной традицией и передаётся по наследству. Ю.М. Бохан приводит фамилии представителей литвинской шляхты, которые несли военную службу на протяжении нескольких лет великому князю литовскому Александру в начале XVI века: Станислав Пшонка, Янушак Семиховский, Якуб Вольский, Габриель Запорский, Ян Заремба. Эти же фамилии встречаются и в армии 2-го Димитрия, где их носители выступают в роли ротмистров.

С набранной армией 2-й Димитрий объявился в Стародубе в середине 1607 года. Здесь случайно находился атаман Иван Заруцкий, который участвовал в походе 1-го Димитрия и потому хорошо его знал. Однако Заруцкий предпочёл признать “царевича” за истинного и за такую услугу был пожалован самозванцем в “бояре”.

2 сентября 1607 года ко 2-му Димитрию пришёл со своей хоругвью мозырский хорунжий Осип Будило (Будзило). Затем свои отряды из шляхты привели Адам Вишневецкий, Роман Рожинский и многие другие вельможи Речи Посполитой. Троюродный брат канцлера Льва Сапеги – пан Ян-Пётр Сапега – с разрешения короля стал также собирать войска для нового похода. А ведь много владений Сапегов находилось в окрестностях Бреста и Пинска, а потому, скорее всего, в его отряде находились местные шляхтичи. Многие участники рокоша были прощены королём, но некоторые, как шляхтич Лисовский, за участие в восстании и другие проступки были осуждёны на банницию (изгнание из отечества). Такие люди без колебаний приняли участие в походе 2-го Димитрия на Москву. За крупными литовскими панами опять потянулись мелкие литовские шляхтичи. Также поддержать 2-го Димитрия согласились запорожские и донские казаки.

Несмотря на поражение шляхетского восстания, выступления ещё продолжались. «В то время, когда мы стояли лагерем под Вислицею, – писал С. Маскевич, – король находился в этом городе, а 6 сентября пошёл с нами на рокошан к Покривнице. 13 сентября мы настигли их под Яновом над Вислою. Вождями их были пан воевода краковский [Ян Зебжидовский], пан почаший литовский Радзивилл и пан Стадницкий-Ланцуцкий. Всех рокошан могло быть до 2 000.

Стадницкий остерёгся и с несколькими сотнями своих переправился за Вислу к Казимежу, а другие не успели. Мы быстро наступили на них и через несколько времени принудили пана воеводу краковского и пана подчашего литовского дать на себя обязательство не тревожить более Речи Посполитой и мирно разъехаться. Впрочем, оба они явились на честное слово в стан королевский, и только на третий день после данного ими обязательства получили позволение удалиться. А Стадниций, дьявол (так прозвали его за дерзость и необузданность. – А.Д.), находясь за Вислою, издевался над нами.

Мятежи в войске, однако, не прекратились. Товарищи неоднократно собирались в коло, избрав маршалком пана Гавриила Липского из роты гетманской. Он мог потерять голову, если бы не ускользнул. Наконец всё успокоилось».219

В сентябре Димитрий с отрядом польских шляхтичей двинулся из Стародуба к верховьям Оки. В январе 1608 года к Димитрию вместе с паном Тупальским и 400 конными шляхтичами пришёл брестский воевода Януш Тышкевич, древний магнатский род которого уже давно проживал в окрестностях Бреста и Пинска и после 1569 года получил графский титул и герб Лелива. Вполне вероятно, что среди четырёх сотен всадников, пришедших с Тышкевичем, находился кто-то из Дзиковицких, поскольку их могли привести в этот полк не только связи по знакомству, но и отдалённо родственные. Ведь всего лишь четыре десятка лет до того ещё была жива вторая жена основателя фамилии Дзиковицких Сенько Домановича, которая в девичестве имела фамилию Тишкевич (Тышкевич)!

17 января 1608 года московский царь Василий Шуйский поздним браком, на 56-м году жизни, взял в жёны княжну Марию Буйносову. Совместная жизнь царя и молодой царицы была счастливой. Оба мечтали, чтобы поскорее закончилось Смутное время, чтобы насладиться своим тихим совместным бытиём, чего им так и не представилось.

В течение зимы и весны 1607 – 1608 годов вокруг Димитрия собрались значительные польско-литовские отряды. Но не следует думать, что вторжение Димитрия было “польским проектом”. В рядах русской армии во время битвы под Болховом 10 мая 1608 года среди 170-тысячного русского войска под командованием Шуйского наряду с немцами присутствуют даже поляки: гетман войска Димитрия «Князь Ружинский дал знак вступить в битву прежде всего полку князя Адама Ружинского и полкам Валавского. Против них выступили немцы и поляки». Разбив царские войска под Болховом, отряды Димитрия 1 июня подошли к Москве и начали её осаду.

Однако не всё было гладко. Вот сообщение от 29 мая 1608 года о возвращении русскими своих городов: «Кострому и Ярославль и Ростов и Переяславль государевы люди от воров очистили и воров литовских людей и казаков побили на голову». Но на общий ход событий это не повлияло.

Известия о новых успехах “царя Димитрия” достигли Ярославля, где находились Ежи и Марина Мнишеки, почти одновременно с новостями из Москвы. По перемирию с Польшей, заключённому 23 (13) июля 1608 года, царь Василий обязался освободить всех задержанных поляков. Летом 1608 года в селе Тушино, что находилось в 12 километрах от Москвы, войска Димитрия построили укреплённый лагерь и приступили к её блокаде. В Тушино прибыло немало польских шляхтичей, среди которых наиболее известны были Александр Лисовский и Адам Ружинский. Пришедший с брестским воеводой Янушом Тышкевичем шляхтич Тупальский стал ротмистром в полку Адама Ружинского, а сам граф Тышкевич – одним из 15 хорунжих (полковников) 2-го Димитрия.

Поскольку наиболее буйная и авантюрная шляхта покинула Литву и устремилась на просторы Московии, в Великом княжестве оказалась обескровленной и ослабленной партия сторонников древнего православия. Противостоять наступлению католицизма здесь уже было некому. В 1608 году умер ревнитель православия князь К. Острожский, и среди шляхты уже не было никого, кто мог бы заменить его в деле защиты православия, так как даже дети князя перешли в католичество.

Летом 1608 года в судьбе Яна-Петра Сапеги произошёл крутой перелом. Во главе 7-тысячного отряда шляхтичей и наёмников из числа солдат “инфляндской армии” он вступил в Россию и вскоре прибыл в Тушино к Димитрию. В течение всего времени пребывания Сапеги в России его секретари в духе античных традиций день за днём описывали деяния своего начальника и солдат его войска, что в дальнейшем дало в руки историков богатый материал для изучения истории Русской смуты.

В тушинском лагере собралось огромное войско. В одной только коннице насчитывалось свыше 16 тысяч человек. Помимо этого – до тысячи русских казаков, крестьяне, а также представители части русской придворной знати. Из недовольных Шуйским бояр в Тушино образовалась даже собственная Боярская дума и отдельный “государев двор”. Здесь, после долгих споров, гетман Димитрия, князь Роман Рожинский, командовавший шляхтой из Киевского и Брацлавского воеводств, и Ян-Пётр Сапега договорились о разделе сфер влияния. Рожинский с Димитрием остался в Тушино и контролировал юго-западные уезды Московского государства, а Сапега отправился на северо-восток. Одержав победу в сражении у села Рахманцева и разорив Ростов, новый гетман и его воины захватили Замосковье, часть Поморья и с сентября 1608 года приступили к осаде Троице-Сергиева монастыря. Установив свою власть на русской земле, пришельцы объявили о введении налога – сбор с каждой крестьянской сохи по 80 рублей.

16 августа воевода Мнишек с дочерью и частью свиты отправился в путь, направляясь в Речь Посполитую. Их сопровождал русский отряд во главе с князем Владимиром Долгоруковым. Путь пролегал через Углич, Тверь и Белую к литовской границе. У Белой путешественников поджидал сильный тушинский отряд во главе с ротмистрами Зборовским и Стадницким. Воины Шуйского быстро разбежались.

Марине было объявлено, что она едет в Тушино к своему мужу. Очевидцы вспоминали, что молодая женщина искренне радовалась предстоящей встрече и даже напевала весёлые песенки. Впрочем, по дороге в Тушино Марине открылась тщательно скрываемая от неё правда о гибели её настоящего мужа (её поведал то ли князь Мосальский, то ли некий польский солдат). Известие это по-настоящему потрясло Марину.

Тем временем неутомимый Ежи Мнишек торговался с очередным “зятем”. 2-й Димитрий не жалел обещаний. Мнишеку было обещано 300 тысяч злотых при условии взятия Москвы, а в придачу вся Северская земля и большая часть Смоленской. 14 сентября договор был заключён.

20 сентября 1608 года Ян-Пётр Сапега торжественно проводил Марину в лагерь 2-го Димитрия. Несколькими днями позже католический священник тайно обвенчал Марину с “царем”. Будучи до этого всего лишь статистом исторической драмы, она попыталась – на несчастье своё – вмешаться в большую политику. Что двигало ею? Скорее всего – оскорблённое самолюбие. Марина пыталась найти помощь у папского нунция в Польше Франциско Симагетти, но безуспешно.

Смоленские воеводы в 1608 году писали о положении дел под Дорогобужем и Белой: «Сентября Государь в 22 день писали к нам, холопам твоим, Воин Дивов, Иван Корсаков, Григорей Какошкин: пришли к Дорогобужу воры и литовские люди… А в распросе и с пытками нам, холопам твоим, вязмятин Олексеев человек сказал, что литовских людей приходило 200 человек, да вязмич, детей боярских, и дорогобужан и боярских людей 300 человек… Сентября ж государь в 28 день […] прислали к нам двух человек детей боярских – вязмич Михайла Озерева да Данила Еремьева – а в распросе государь с пытки те дети боярские нам сказали, что в Вязьме с рохмистром Чижем да с вязмичи с детьми боярскими с Ываном Осорьиным, с Ываном Челюсткиным, с меньшим Боборыковым литвы, воров, вязмичей и запорожских черкес 450 человек, а идти им из Вязьмы к Дорогобужу. А под Белой государь сентября в 30 день писал к нам: воевода Семён Одадуров пришёл он под Белую, из Белой де государь против его выходили воры и литва».

Из донесения Шуйскому о положении дел под Дорогобужем: «Ходил-де в Дорогбужской уезд для вестей архиепискупль ж крестьянин Потапка Лаврентьев. И тогда-де Потапка дорогобужские мужики поимали и хотели отвести к литовским людям… Слышал де дорогобужане у своих крестьян, которые были в полону у литовских людей, что пошло к Москве 3 тысячи литовских людей…».

В русском войске наёмниками были не только поляки и немцы. Шуйский уступил Карлу Шведскому Ивангород и ещё две крепости, после чего Карл послал на помощь Москве немалое количество немцев и шведов. В военных действиях на стороне войск Шуйского принимали участие в качестве наёмников англичане, шотландцы, французы и представители других национальностей. 18 хоругвей немцев, бывших под Белой, отделились от прочих и отправили к гетману Жолкевскому 18 послов с заявлением, что на известных условиях готовы перейти на службу к королю. Также к «гетману привели двух англичан, захваченных под Белой. Они говорят, что к Белой идут 3 000 англичан, шотландцев, немцев и французов и несколько тысяч русских».

Осенью 1608 года отряды пана Лисовского, состоявшие из казаков под командой пана Чижевского, и отряды казаков под командой пана Мартына Собельского, посланные суздальским воеводой Феодором Плещеевым, предали огню Лух, Шую (повторно), Юрьевец, Кинешму, Кострому, Плес, Нерехту. Той же осенью костромичи и галичане первыми из северных городов Московии подняли восстание против пришельцев. Восстание быстро распространялось по всему краю. Галичане в ноябре 1608 года, костромичи в декабре организовали первое народное ополчение, изгнали из Костромы литовцев и двинулись походом на Ярославль.

В октябре 1608 года Ян-Пётр Сапега стремительным маршем вошёл в Ростов, намереваясь захватить митрополита Филарета. Дальше произошло нечто покрытое тайной, какой-то сговор, в результате чего Филарет принял из рук Димитрия сан патриарха. Поскольку в скором будущем сын Филарета стал основателем новой русской династии, факт этот всячески затушёвывался в исторических исследованиях.

Из “Отписки устюжан к вычегодцам” от 27 ноября 1608 года говорилось: «Пришед литовские люди в Ростов, потому что жили просто, совету де и обереганья не было, и литовские люди весь выжгли». А вот донесение о вестях из Москвы: «Вор из-под Москвы посылал под Ярославль против понизовских людей воров и литовских людей. А крымских татар под Москву ждут вскоре. А пришли воры и литовские люди в Дорогобуж ныне». Вот отписка из Вологды в Устюг о сведениях, полученных от пленного: «Да с пытки ж, господине, сказал нам литвин Ян Уншинский, а в полках он был у пана Бобовского в роте… А в полках конской и людской голод великий а просят у вора грошей, а падати нечего, и литва говорит стоять им до Рождества Христова, а с Рождества им Христова расходиться по городам и волостям ротами кормиться и грабить».

Когда в занятом литвинами Ростове Сапеге доложили, что в местном монастыре добровольно сидит скованный цепями старец Иринарх, гетман решил взглянуть на Божьего человека и спросить его пророчество о собственной судьбе. В накинутой на плечи шубе появился он в дверях монашеской кельи. Мёрзлым холодом дохнуло на Сапегу от закованного в железо босого старца. Поёжился гетман.

– Как терпишь ты, старче, такую муку в темнице? – спросил он. – Лютый холод у тебя!

– Для Бога терплю, – сказал Иринарх. – А ты, пан, попадай домой. Насмерть замёрзнешь, коли на Руси задержишься.

Осторожно тронул Сапегу за рукав подручный. Прошептал, докладывая:

– Сказывают, что сколько ни принуждали, не хочет молиться этот старец за короля польского. Говорит, я на Руси рождён, на Руси крещён, за русского царя и Богу молюсь.

– Правильно говорит, – думая о своём, сказал Сапега. – В какой земле жить, тому царю и прямить.

– Так он и за царя Дмитрия молиться не хочет! – не унимался доносчик.

– За царька? – раздражённо спросил Сапега. – За которого?

– За обоих не молится царьков… – начал было доносчик и осёкся. Оттолкнув его плечом, Сапега вышел из мёрзлой кельи. Не оглядываясь, зашагал к саням. Остановился. Поманил пальцем проходившего мимо монаха, сунул ему пять рублей:

– Великая правда в батьке! – сказал он. – Передай это ему…

Но не исполнил Ян-Пётр Сапега совета старца Иринарха. Ещё три года после этой встречи воевал он на Руси и в ней же и умер.

На насилия тушинцев горожане и крестьяне уже в конце 1608 года ответили стихийно поднявшейся народной войной. 7 декабря 1608 года сторонники поляков Никифор Плещеев и Карп Навалкин просили Яна-Петра Сапегу о помощи против нижегородцев, жалуясь ему, что нижегородские “изменники” дрались около Балахны и разогнали “государевых”, то есть 2-го Димитрия людей.

На исходе 1608 года из войск Сапеги, находившегося под Троице-Сергиевым монастырем, и из стана тушинцев Димитрия были высланы войска для усмирения разразившегося восстания. Три отряда из них под начальством Лисовского, Стравинского и Яна Шучинского подошли к Ярославлю. Войска Димитрия направились к Суздалю. Лисовский, овладев Ярославлем, оставил здесь охранное войско, перешёл Волгу, разбил войско царского воеводы Монастырского в Данилове и бросился на Кострому. В каждом захваченном городе литвины захватывали большую добычу. Однако всё захваченное и награбленное так же легко уходило из рук пришедших в Московию за богатством, как и приходило. Случайное богатство тут же проигрывалось сослуживцам и русским, а потому большинство шляхтичей-авантюристов как ушло в поход бедняками, так впоследствии бедняками и вернулось.

В декабре 1608 года после захвата городов сторонник Димитрия суздальский воевода Феодор Плещеев уже доносил Яну-Петру Сапеге: «И милостию Божией и Государевым счастьем мы их побили и острог взяли, и посады Шуйские пожгли и с мужиками, которые сели по дворам и билися с нами насмерть». Тушинцы вторично захватили Суздаль 26 декабря 1608 года, но долго удержать не могли. В январе 1609 года Лисовский овладел Галичем, подвергнув город разорению. Костромичи, галичане и волжане извещали другие дружины, что ждут к себе ратников из Нижнего Новгорода.

17 января 1609 года Ежи Мнишек выехал в Речь Посполитую и с тех пор отвечал далеко не на все письма своей дочери.

Сообщение из Ярославля от 1609 года: «В нынешнем во 117 году апреля 1 день пришли под Ярославль воры литовские люди и казаки и черкасы и татаровя и государевы изменники русских городов». Из русского донесения о службе: «Лета 117 года, апреля в 6 день, приходили государевы изменники и литовские люди к Коломне под посад».

В 1609 году наследник знаменитого рода князь Януш Острожский учредил в своих обширных имениях Острожскую ординацию (то есть, по-западноевропейски, майорат, переходящий по наследству к старшему мужчине в роду). Но при этом князь внёс положение, что если пресечётся его фамилия по мужской линии, то возможна передача ординации и по женской линии. Впоследствии так и произошло. Новыми владельцами Острожской ординации стали князья Сангушки, которые, несмотря на всю славу и известность фамилии Острожских, не присоединили её к своей, что тогда являлось обычным делом.

В результате пожара в начале XVII века мозырский замок и часть города Мозыря сгорели. В связи с этим в 1609 – 1613 годах здесь были приняты постановления, согласно которым жителям приказывалось отстроить заново замок и городские площади.

Однажды в 1609 году, во время застолья, будучи, видимо, уже навеселе и потому откровенным до неприличия, литовский канцлер Лев Иванович Сапега, превознося “римскую храбрость” польско-литовской шляхты, произнёс то, что не принято было озвучивать: «Мы дали  русским царя-бродягу, который именовался сыном Иоанна [Грозного] на смех людям. Теперь вторично даём им мнимого Димитрия в государи, завоевав для него уже половину земли их. Завоюем и другую, пусть лопнут от досады, делаем что хотим…».

В том же году король Сигизмунд III, убедившись, что 2-й Димитрий не в состоянии самостоятельно овладеть Москвой, решил начать вторжение в пределы Русского государства. Серьёзным поводом для вторжения армии Речи Посполитой в пределы Московии послужило обращение Шуйского к шведскому королю Карлу IX с предложением рассмотреть кандидатуру шведского принца в качестве нового царя Московии. Выступая перед послами сейма, Сигизмунд III Ваза заверял их, что война будет вестись исключительно во благо Речи Посполитой, а не во имя династических интересов семейства Ваза. На этом сейме, в попытках привлечь симпатии оппозиции, глава шляхетского мятежа пан Зебжидовский, как и другие участники рокоша, был амнистирован. Сигизмунд также пообещал передать Речи Посполитой всё, что будет добыто на этой войне – такие заверения перед подданными были просто немыслимы для любого другого монарха Европы. Но оппозиционный шляхетский сейм всё-таки отказался утвердить налоги на поход в Россию и, в результате, Сигизмунд вынужден был снаряжать войска на свои собственные средства.

Коронный гетман Жолкевский был один из благороднейших и честнейших людей в Речи Посполитой, уважающий права не только своего народа, но и чужих народов, ненавистник насилия, столько же храбрый, сколько умевший держать в порядке войско, великодушный, обходительный и справедливый. К моменту его прихода на Русь было в наличии: хоругвь самого гетмана – 250 человек; краковского кастеляна князя Януша Острожского – 100 человек; королевского кравчего – 100 человек; князя порицкого – 130 человек; старосты сандецкого – 200 человек; старосты тлумацкого Николая Гербурта – 100 человек; людей Балабана – 100 человек; Струся, старосты хмельницкого – 200 гусар, казаков 100 человек; пехоты – 1 000 человек. Всего – 2 380 человек. В середине сентября 1609 года польское войско перешло русскую границу и появилось у стен Смоленска. Отрядам Речи Посполитой, находившимся в Тушино, король приказал покинуть Димитрия и присоединиться к регулярным войскам.

24 декабря 1609 года к Яну-Петру Сапеге прибыли гонцы от Мирского, который сообщал его милости, что он, свернув с большой дороги на Суздаль, просит о помощи. Той же ночью в войске Сапеги был подожжён в трёх местах обоз – в ротах панов Соболевского, Токарского и Семицовей.

Покинутый поляками и опасаясь, что его выдадут королю, в конце декабря 1609 года Димитрий бежал из Тушина в Калугу. Марина осталась в лагере одна. 15(5) января 1610 года она обратилась к королю с просьбой об опеке и помощи. «Уж если кем счастье своевольно играло, – писала Марина, – так это мною; ибо оно возвело меня из шляхетного сословия на высоту Московского царства, с которого столкнуло в ужасную тюрьму, а оттуда вывело меня на мнимую свободу, из которой повергло меня в более свободную, но и более опасную неволю...

Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол осталось при мне, скреплённое венчанием на царство, утверждённое признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов».

После долгой, но оказавшейся безуспешной, осады Троице-Сергиевой лавры войско Яна-Петра Сапеги в январе 1610 года отказалось от прежних планов и отошло в Дмитров. Командование русских войск, докладывая о событиях 16 февраля 1610 года под Торжком, сообщает: «Под Торшком литовского полковника Александра Зборовского побили».

Сигизмунд всячески затягивал переговоры с тушинцами. Тогда Марина попыталась воздействовать на войско. Объезжая лагерь, она сумела поднять значительную часть донских казаков и некоторые другие отряды. Но Рожинскому удалось подавить это выступление. Опасаясь наказания и, вероятно, выдачи королю, Марина в ночь на 24 февраля бежала из Тушина, облачившись в мужской наряд.

Чего ради она рисковала собой, спеша к ненавистному прежде мужу, заброшенному на фальшивый трон? Вела её всё та же гордыня. Марина не могла, не желала признать себя побеждённой. В послании к войску, оставленном в своём шатре, она писала: «Я уезжаю для защиты доброго имени, добродетели самой, – ибо, будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие польской шляхтянки и становиться опять подданной не могу...». Нет, не была способна Марина, вкусив царской власти, превратиться опять в “воеводянку” (недаром так возмутилась она однажды, когда кто-то из польских родственников назвал её “ясновельможной пани”). Блеск царской короны был мимолётным, как солнечный зайчик, но дороги назад для неё уже не было.

Сбившись с пути, Марина попала в Дмитров, занятый войсками Яна-Петра Сапеги. Тушинский гетман советовал ей вернуться, и вновь в ответ прозвучало: «Мне ли, царице всероссийской, в таком презренном виде явиться к родным моим? Я готова разделить с царём всё, что Бог ниспошлёт ему».

Отправляясь в Калугу, Марина решила идти до конца. Но прежде Дмитров был осаждён войсками молодого полководца князя Михаила Скопина-Шуйского. Штурм был недолгим по причине отсутствия припасов, осаждённые отряды шляхтичей и наёмников вели себя не слишком отважно. Рассказывали, что Марина сама поднялась на стену крепости и стыдила солдат, приводя себя в пример: «Что делаете, трусы, я женщина, а не растерялась». Потерпев здесь серьёзное поражение от войск Скопина-Шуйского, Ян-Пётр Сапега с большим трудом увёл остатки своих войск к Иосифо-Волоколамскому монастырю, где соединился с войсками Романа Рожинского.

В апреле 1610 года французский агент в депеше ко Двору своего королевства писал: «Лже-Дмитрий, подозревая поляков, бывших в его армии, особенно после того, как посетили его стан королевские послы…», «После бегства Лже-Дмитрия, оставшиеся, как поляки так и московитяне, послали своих послов к королю…». Для французского агента в армии Димитрия были только поляки и московитяне. Литвинов для него в армии Димитрия не существовало. Вернее, для французского агента поляки и литвины – “одно лицо”. Окружение Димитрия в Калуге было ещё более пёстрым, чем в Тушине: уменьшилось число знатных бояр; как и прежде, были здесь литвины, поляки, казаки, татары, беглые холопы и прочие люди, “родства не помнящие”.

«Московские пленники сообщили под Смоленском полякам, что народ не любит Василия, что войско не захочет за него биться и вся Русь охотно признает Владислава царём».40 По этим известиям Сигизмунд III, не снимая осады Смоленска, направил к Москве войско гетмана Жолкевского.

Русское войско, шедшее на выручку Смоленску, было встречено Жолкевским у села Клушино, в 150 километрах от Москвы. Перед битвой под Клушином к гетману Жолкевскому присоединились полки Александра Зборовского – 1 540 человек, Мартына Казановского – 800 человек, Самуила Дуниковского – 700 человек, Пясковского и Ивашина – 3 000 человек и Людовика Вайера – 200 человек. Таким образом, в распоряжении Жолкевского перед битвой под Клушином было немногим более 8 с половиной тысячи человек. В войске царского брата Дмитрия Шуйского находилось, кроме русских, «5 000 французов, англичан, нидерландцев, финляндцев и другого немецкого народа под начальством Понтуса Делагри и Эдуарда Горна».

24 июня 1610 года коронный гетман Станислав Жолкевский разгромил войско Шуйского. Путь на Москву был открыт. После битвы под Клушином войско Жолкевского опять увеличилось. «Гетман пошёл к Можайску, направляясь к столице. При нём было 10 000 русских, более 2 000 французов и других иноземцев кроме войска, пришедшего с ним, с которым все эти отряды соединились». Таким образом, к войску Жолкевского присоединилось еще 12 тысяч человек. Всего под его руководством оказалось более 20 тысяч человек, из которых половина были русские.

Тем временем армия Сигизмунда III продолжала осаждать Смоленск. Во время переговоров посла короля Речи

Посполитой Богдана Величанина с осаждёнными защитниками Смоленска происходит такой разговор. Богдан Величанин сказал: «Его королевское величество удивляется вашему упорству и грубости, что вы не встречаете с благодарностью прибытия в эти страны короля, который, как христианский государь, сжалившись, что столь давно проливается столько христианской крови, пришёл сюда остановить кровопролитие и, если вы будете достойны Божьей милости, взять вас под свою защиту, так как у вас прекратился род государей. Оцените доброе намерение короля, который хочет пожаловать вас, держать в мире ваших жён и детей, сохранить вам вашу веру, обряды, законы и обычаи». На это горожане ответили: «Хвалим государя короля, что желает обходиться с нами по-христиански, но боимся литвы; мы от неё не обезпечены. Хотя бы король и поцеловал крест, литва не будет держать крестного целования, как и те из литвы, которые стоят под Москвой и которые хотя оберегают наших, но сами же берут наших жён, детей, дочек и разоряют наши волости».

Способный побороться с войсками Сигизмунда военачальник Скопин-Шуйский неожиданно умер, по слухам, отравленный женой царского брата князя Дмитрия Шуйского, проигравшего сражение под Клушином.

3 июля 1610 года войсками Сигизмунда был взят Смоленск.

Ян-Пётр Сапега, после долгих и безуспешных попыток поступить со своим войском на службу к Сигизмунду III, вновь вернулся к “царику” Дмитрию. Тот назначил Сапегу гетманом и отдал приказ возглавить войска в своём новом походе на Москву. О качестве войска Сапеги на тот период сообщает С. Маскевич: «К Сапеге присоединилось немного хорошего войска, всё сбродь. Шляхты мало. Только была она в гусарских хоругвях, коих считалось также немного, а именно: две хоругви самого пана Сапеги, хоругви Каминского, Будзилова, Стравинского и Талафусова. Зато казаков было без числа».219

Жолкевский подступал к столице с запада, Сапега – с юга. Гетман Димитрия взял Серпухов, Боровск, Пафнутьев монастырь и дошел до самой Москвы. Марина остановилась в Николо-Угрешском монастыре, а Димитрий – в селе Коломенское. Московские бояре волей-неволей должны были соглашаться на избрание сына польского короля Владислава. 17 июля 1610 года царь Шуйский был “сведён” с трона заговорщиками, а затем насильно пострижен в монахи. Власть в русской столице перешла к “семибоярщине” во главе с князем Феодором Мстиславским. Вновь, как в тушинские времена, до Кремля было рукой подать и царский престол был пуст.

Сообщает окружная грамота бояр от 20 июля 1610 года: «Ныне польский и литовский король стоит под Смоленском, а гетман Жолкевский с польскими и с литовскими людьми стоит в Можайске, а иные литовские люди и русские воры пришли с вором под Москву и стали в Коломенском, а хотят литовские люди по ссылке с гетманом Жолкевским государством Московским завладеть».

Переговоры семибоярщины с Жолкевским шли три недели и 17 августа бояре заключили с гетманом договор, который имел отличия от договора, заключённого 10 февраля тушинскими боярами с королём Сигизмундом под Смоленском. Главное его отличие – Владислав должен принять православную веру. 27 августа Москва присягнула на верность Владиславу Сигизмундовичу, сыну Сигизмунда III. Строго говоря, приглашение на свой престол иноземцев для Европы того времени было явлением вполне обычным и нормальным, так что тут о государственной измене бояр говорить не приходится. Московское государство избирало царём своим Владислава с тем, что власть его была ограничена по управлению боярами и думными людьми, а по законодательству – думою всей земли. Для Димитрия, не ожидавшего такого выбора московских бояр, случившееся означало полный крах всех надежд.

Гетман Жолкевский во главе коронных войск окружил стан “царика” Димитрия в селе Коломенском. Димитрий бросил свою армию и бежал. Его гетман Ян-Пётр Сапега вступил в долгие переговоры и в конце концов он и его солдаты согласились перейти на службу к московскому правительству. Получив жалованье, войско Сапеги отправилось в Заокские города и Северскую землю. Здесь Сапега в течение всего следующего года вёл сложные переговоры с “цариком” Димитрием, с московским правительством, с королём Сигизмундом и даже с руководителями вскоре возникшего земского ополчения, пытаясь найти наиболее выгодный вариант службы для своего практически личного войска.

19 сентября 1610 года боявшееся народного восстания боярское правительство решило впустить войско гетмана Жолкевского в Москву. Жолкевский с польским отрядом в ночь с 20 на 21 сентября тихо вошёл в Кремль, центральные районы и Новодевичий монастырь и с тех пор польский гарнизон стал хозяином положения, так как на его военной силе держалось боярское правительство. Гетман так умел держать в повиновении своё войско и обращаться с русскими, что даже сам суровый патриарх Гермоген начал смотреть на него более дружелюбными глазами. Русские города один за другим присягали Владиславу, кроме некоторых, всё ещё державших сторону Димитрия. Но им было тяжко. Так, 7 октября 1610 года, по словам старорусской хроники, “пришли из стана Сигизмунда вольные люди, в два часа овладели Козельском; погибло семь тысяч жителей; увели в плен воевод, бояр... Разграбили добро и ушли, предав пламени город”.

Марине с Димитрием пришлось бежать в Калугу. Их сопровождали 500 казаков атамана Ивана Мартыновича Заруцкого.

Несмотря на все усилия литовского канцлера, «Лев Сапега не достиг поставленной для своего рода и родины цели. Хоть Москва и была взята, а королевич Владислав провозглашён царём, но действия короля Сигизмунда разрушили всё, что создал Сапега. Король вдруг заявил о своих собственных претензиях на московский трон. Жолкевский не долго остался в Москве. Сигизмунд был вовсе не доволен договором, поставленным Жолкевским. Сигизмунд думал сам завладеть этим государством и присоединить его к Польше. Управлявшие им иезуиты не видели для своих планов никакой пользы из того, что Владислав сделается московским царём, когда при этом не дозволено будет ни строить костёлов, ни совращать православных в латинство и унию. Полякам вообще не нравилось запрещение давать им староства и должности в московской земле, тогда как они надеялись поживиться при новом порядке вещей. Сигизмунд отозвал Жолкевского из Москвы. В конце октября гетман сдал начальство над войском, оставшимся в Москве, Александру Гонсевскому, а сам выехал под Смоленск, взявши с собой сверженного царя Василия и жену его.

Сигизмунд принял Жолкевского с гневом, с презрением бросил представленный гетманом договор и сказал: “Я не допущу сына моего быть царём московским”».40 Затем Сигизмунд уехал в Варшаву и приказал везти за собою пленённого царя Шуйского и его братьев.

Сообщение 1610 года: «ноября в 4 день, к боярину и воеводам Михаилу Борисовичу Шеину ко князю Петру Ивановичу Горчакову вышел из полона дворцовый крестьянин Вонетцкой волости деревни Мунзареевской Васка Фролов, а взяли его литовские люди… От Духа литовские люди многие пошли под Москву… Да как он был у литовских людей, литовские люди спрашивали про город, сколь глубок будет и сваи сколь копаны и сколь город широк».

Возможно, как уже говорилось выше, Феодор Харитонович принимал участие в военных событиях в Московском государстве. Но остававшиеся в отчичных владениях представители рода продолжали жить своими местными заботами. Так, 9 ноября 1610 года в пинском гродском суде был учинён позыв по делу (имя не читается) Феодоровича Дзиковицкого с Ониском(?) и Тимохом Дзиковицкими о “неправильном распахивании земли”.57

Вот сведения, полученные московитянами в 1610 году от пленного: «Лета 7118 году, ноября в 10 день на вылазке взяты литовских людей два человека и те литовские люди распрашиваны, а в распросе сказали. Литвин, которого взял Иванов человек сказался, зовут его Оникейком, Грицков, Быхова города, роты пана Глотцкого, королевского подчашего. Корол стоит за Троецким монастырём, а при короле радных панов гетман Жолтовской да Лев Сапега и иные паны, а в Духове монастыре пан стоит Глоцкой, а с ним запорожские казаки, а с Глоцким литовские люди и запорожские казаки, всего 3 000 человек, а Глотцкой пришёл из Литвы тому недели две, а с Глотцким пришло 500 человек».

Ещё в Тушино у 2-го Димитрия служил касимовский татарский царь Ураз-Мухаммед, но после раскола в Тушинском лагере он ушёл под Смоленск к Сигизмунду. Семья его, однако, осталась при Димитрии. Однажды Ураз-Мухаммед тайно явился в Калугу то ли за семьёй, то ли арестовать по приказу короля самого Димитрия. Последнее сделать было нетрудно, поскольку отряд телохранителей при “царике” состоял из татар. Однако Мухаммед был опознан и по личному указанию Димитрия казнён. Было произведено дознание и над телохранителями, но мер против них предпринято не было. Татары затаили злобу. 11 декабря 1610 года, во время дальней прогулки телохранитель 2-го Димитрия крещёный татарин князь Пётр Урусов сначала застрелил “царика”, а затем, для верности, отсёк ему голову. Марина была потрясена вестью о гибели своего второго мужа. Она оказалась едва ли не единственной, кто оплакивал его искренне. Беременная на последних месяцах, царица “выбежала из замка, рвала на себе волосы и, не желая жить без друга, просила, чтобы и её тоже убили”. Говорят, что она даже нанесла себе раны (к счастью, неопасные). Жители Калуги сперва отнеслись к ней с сочувствием. Но бояре, желавшие присягнуть королевичу Владиславу, отправили её в заключение. В начале января 1611 года у неё родился сын, крещённый по православному обряду и в честь “деда” названный Иваном.

Предводитель земского ополчения Прокопий Ляпунов в своей грамоте из Рязани в Нижний Новгород в январе 1611 года пишет: «…а к нам они на Рязань шлют войною пана Сопегу, да Струся со многими людьми литовскими».

В этот момент на стороне Марины выступили донские казаки атамана Заруцкого. Заруцкий намеревался посадить на престол новорожденного сына Марины, надеясь, по-видимому, стать при нём регентом. Как бы там ни было, с января 1611 года казачий атаман оставался единственным союзником Марины. Другие руководители неправительственных отрядов не всегда относились к планам Заруцкого с энтузиазмом. Впрочем, вопрос о престолонаследии не мешал сотрудничеству этих разнородных сил. Трубецкой и Заруцкий признали Марину царицей, а её сына – царевичем, но уход из-под Москвы большинства дворян резко уменьшил их шансы на успех.

С января по апрель 1611 года первое ополчение под начальством Ляпунова шло к Москве, соединяясь по дороге с разными ополчениями городов. После Пасхи 11 апреля 1611 года ополченцы Ляпунова осадили войска Сигизмунда III в Москве. В приговоре Ляпуновского ополчения от 30 июня 1611 года называются виновники бед в Российском государстве: «…а поместные и вотчинные земли отписав, раздати безпоместным и разорённым детям боярским, которые поместей своих отбыли от литовского разорения… А у которых дворян и детей боярских и у приказных и у всяких людей в разгроме, как за грех всего православного христианства литовские люди Московское государство разорили и выжгли…».

Летом у осаждённого в Кремле гарнизона вновь обострился вопрос с продовольствием. В июне 1611 года Ян-Пётр Сапега договорился, наконец, с королём о переходе его войска на коронную службу и после этого приступил к операциям по снабжению продовольствием осаждённого в Москве гарнизона. Ян-Пётр Сапега, находившийся в осаде, пошёл на риск. С тремя с половиной тысячами своих ратников он спокойно вышел из Кремля с целью пополнения запасов. Русские решили, что часть поляков, устав от тягот осады, надумала навсегда покинуть их столицу и бежать в Польшу. Выходу осаждённых не стали препятствовать. В отсутствие Сапеги московиты осадили и взяли Девичий монастырь, расположенный в полумиле от Кремля и затем заняли все ворота, которыми осаждённым ещё можно было пользоваться.

Отписка их Тобольска в Нарым о московском разорении 24 июля – 26 августа 1611 года гласит: «…и Жигимонт король по тому гетманскому договору со всеми польскими и литовскими людьми своего крестного целования, на что присягали, ничего не исправил, сына своего Владислава на Московское государство не дал, а польских и литовских людей, которые с гетманом Желковским изменою Михайла Салтыкова да Федьки Андронова с товарищи и с их советники, прибавя из под Смоленска, пустили в город Москву и Московским государством завладели».

При отсутствии власти и порядка Сапега через полтора месяца набрал в окрестных селениях достаточное количество провианта. Ночью на судах он перевёз продовольствие через Москву-реку к Кремлю, вызвав необыкновенное ликование среди осаждённых. Русские пришли в ужас, поняв, что в это же самое время солдаты гарнизона могли беспрепятственно совершить вылазку из Кремля и разбить находившихся в Москве казаков князя Трубецкого. Этого не случилось только из-за несогласованности литовских начальников между собой. Служивший в польском войске немец Конрад Буссов в своей “Московской хронике” писал: «От всего полка немцев и воинов других национальностей осталось только 60 солдат. Кремль уж давно сдался бы сам из-за голода, если бы господин Ян-Пётр Сапега не выручил бы его, с ловкостью пройдя Белый город, занятый московитами [нанеся при этом поражение расположенной рядом казацкой рати], и доставив в Кремль, кроме прочего провианта, 2 000 караваев хлеба».

Неизвестно, как сложилась бы история с завоеванием Московии в ином случае, но, к несчастью для гарнизона Кремля, в походе по Замоскворечью Ян-Пётр Сапега заболел горячкой и 14 (4) сентября, находясь на территории Кремля, в палатах Василия Шуйского, умер. Маскевич писал: «умер пан Сапега в столице после кратковременной болезни. Войско, бывшее под начальством его, [через 10 дней] удалилось из Москвы и разошлось по деревням. Оно не хотело повиноваться ни нашему региментарю (командующему. – А.Д.), ни кому-либо другому. Занималось только набегами, ни с кем не делилось добычей, припекало московитян сзади и наживалось. Королю также не служило, исключая разве того времени, когда несколько недель стояло под Москвою… Тело пана Сапеги оно увезло с собой и отослало в Литву».219 После смерти своего военачальника его солдаты, которых все знали под именем “сапежинцев”, вывезли кроме тела командира и документы его походной канцелярии, передав всё его вдове.

19 сентября 1611 года гарнизон Москвы отправил на сейм в Варшаву, который должен был начаться 26 сентября, своих послов – полковника Хруслинского, ротмистра Подгородинского, поручников Быховца и Победунского, а также товарищей Вольского и Мироницкого. Послам была дана инструкция, в которой, в частности, говорилось: «Имеют узнать наши послы у его величества касательно дальнейшей нашей службы. Если она будет нужна, то чтобы король нам назначил на каждую четверть определённое жалованье, и притом наличными деньгами. Так как нам из московской казны выдано 50 000 флоринов и 4 000 на раненых, то послы наши, переговорив с послами от всего войска, находящегося в Москве, имеют просить, чтобы его величество уравнял нас в этом отношении с полком пана Зборовского согласно обещанию и исключил эту сумму в виде пожалования нам.

Имеют послы старательно изложить перед его величеством заслуги нашего вождя – славной памяти Яна-Петра Сапеги, как он, забывая жену и детей, делал издержки на службу его величеству, обременил долгами свои имения, и здесь, в войске, набрал денег от разных лиц. И вновь обременил ими свои имения, и, что важнее всего, запечатлел эту службу его величеству и Речи Посполитой своей жизнью. Чтобы его величество за столь верную службу не оставил своей милостью его жены и детей в их сиротстве и бедности и благоволил заплатить им и вознаградить их за это.

Послы имеют также принести его величеству усердную просьбу и за заслуженных избитых и раненых ротмистров, включая сюда и обнищавших и искалеченных товарищей, чтобы его величество милостиво принимал и решал все их просьбы.

…Если бы его величество отказал в этих справедливых просьбах, то послы имеют объявить, что рыцарство, вследствие нужды, не может дольше оставаться на службе его величества».218

“Окружная грамота Троицы-Сергиева монастыря” от архимандрита Дионисия от 6 октября 1611 года: «А ныне пришёл  к Москве, к литовским людям на помощь Хоткевич…».

В октябре 1611 года бывший московский царь Василий Шуйский с братьями был доставлен в Польшу. «Успехи Польши над Русью произвели радость во всём католическом мире. В Риме празднества шли за празднествами. Королю устроили торжественный въезд. Жолкевский вёз за собой пленного низверженного царя. Сослуживцы Жолкевского щеголяли блеском своих одежд и вооружения. Сам коронный гетман ехал в открытой, богато убранной коляске, которую везли шесть турецких белых лошадей. За его коляской везли Шуйского в открытой королевской карете. Бывший царь сидел со своими двумя братьями. На нём был длинный, белый, вышитый золотом кафтан, а на голове высокая шапка из чёрной лисицы. Поляки с любопытством всматривались в его измождённое сухощавое лицо и ловили мрачный взгляд его красноватых больных глаз. За ним везли пленного Шеина со смолянами, а потом послов – Голицына и Филарета с товарищами. Это было 29 октября 1611 года. Поезд двигался по Краковскому предместью в замок, где в сенаторской “избе” был в сборе весь сенат, двор, знатнейшие паны Речи Посполитой. На троне сидел король Сигизмунд с королевой, а по бокам – члены его фамилии. Ввели пленных; Василия с братьями поставили перед троном. Жолкевский выступил вперёд и громко произнёс латинскую цветистую речь, в которой упомянул разных римских героев. Гетман продолжал: “Ваше величество, я вас умоляю за них, примите их не как пленных, окажите им своё милосердие, помните, что счастье непостоянно и никто из монархов не может назвать себя счастливым, пока не окончит своего земного поприща”. По окончании этой речи пленники были допущены до руки королевской.

После этого произнесены были ещё две речи, одна – канцлером, другая – маршалом посольской избы в похвалу Сигизмунду, гетману и польской нации. В заключение всего встал со своего места Юрий Мнишек, вспоминал о вероломном убийстве Димитрия, коронованного и всеми признанного, говорил об оскорблении своей дочери, царицы Марины, о предательском избиении гостей, приехавших на свадьбу, и требовал правосудия. Василий стоял молча. Мнишек проговорил свою речь, но никто из панов Речи Посполитой не произнёс ни слова, никто не обратил на него внимания, напротив, все глядели с состраданием и участием на пленного царя. Король отпустил Василия милостиво».40

Вместе с братом Димитрием бывший царь был помещён под охраной в Гостинский замок. Неволя и тоска свели Василия в могилу на следующий же год, 12 сентября, а через пять дней умер и его брат Димитрий. Более благосклонной была судьба к их меньшему брату Ивану, которому поляки разрешили жить на свободе, но под другим именем.

 

*  *  *

 

В допросных речах литовских пленников от 22 января 1612 года говорится: «А в Пермских распросных речах Ивана Чемоданова да Пятко Филатова написано. Сказывали им литовские люди Микитка с Быхова города, а Якушка с Чернобыля города: как они из Литвы пришли под Москву, тому четвёртый год, стояли под Москвою в Тушине и под Троицею в Сопегине полку, а из под Троицы с Сопегом  ж были в Мещенску, а из Мещенска они ходили от Сопеги в Можайск, а из Можайска они, две роты с Выйгуковским паном да Токарским, пришли под Москву к Сопеге в полк… А на Москве сидит литовских людей четыре тысячи и голод и нужда великая…».

Не намного лучше жилось тогда и московитам. Зимой многие русские, жившие под Москвой, лишившись жилищ, замерзали по полям и дорогам. Те, которые были поудалее, образовали шайки удальцов, называемых “шишами”, и нападали на литвинов неожиданными налётами, ведя с ними партизанскую войну.

Киевский купец Богдан Балыка, вздумавший отправиться в Московию по торговым делам в такое время, оставил записки, в которых описал увиденное. Эти записки представляют интерес, как свидетельства очевидца. Он писал: «24 дня [февраля 1612 года по старому стилю] приехали в Смоленск, нашёл там пана Струся и зятя своего Козеку. 24 дня Струсь пошёл к столице. Тогда же двинулись и мы, правда, с большим сожалением, за Струсем до Вязьмы.

В среду 26 дня пана Струся разбили шиши, забрали много имущества, и 9 человек пехотинцев убили. А мы у села Жижина пана Хотымерского нагнали и назавтра через те трупы ехали.

Месяца марта 1, в воскресенье православное, приехали в Вязьму и нашли там Скоробогатого, Богдана Гребенника и Стефана Хмеля – купцов и мещан киевских. Того же месяца 6 [дня] сам пан Струсь со всем войском пошёл было к столице, и мы за ним. Однако из-за плохой ухабистой дороги, из-за шишов и больших снегов пан Струсь мили две отошёл, и мы две версты отошли от деревни князя Ивана Алгидиева.

Сначала мы вернулись в Вязьму 7 дня, а потом и пан Струсь вернулся со всем войском. В тот же день Емельян Скоробогатый и Стефан Хмель отправились назад в Киев, а мы весь Великий пост и после Пасхи несколько недель стояли».74

Положение польско-литовских войск сильно осложнил отказ солдат гетмана Ходкевича принимать дальнейшее участие в боях до тех пор, пока им не выплатят просроченное жалованье. После того, как выяснилось, что денег нет, 13 марта большинство жолнёров двинулось из-под Москвы на родину. Мозырский хорунжий Осип Будило позже записал в своих воспоминаниях: «Когда в Москву, которую уже два года держали в осаде русские, не являлись ни король с сыном Владиславом, которому русские целовали крест, ни вспомогательное войско, когда и вообще в Московской земле не было никакого уже польского войска, потому что король, взяв Смоленск, возвратился в Польшу, то польское войско, бывшее в Москве в то время, когда русские изменили, не дождавшись вспомогательных сил и соскучившись долговременною службой, составило конфедерацию и отправилось в Польшу, в королевские имения, осталось в Москве одно лишь войско Сапеги».

Не правда ли, удивительная осада, когда воины могут свободно выйти из осаждённого города по причине невыплаты заработной платы? Вместе с войском был вынужден отойти от русской столицы и гетман Ходкевич. В Москве остался лишь гарнизон численностью в 1 600 человек из наиболее стойких – это были солдаты Сапеги – “сепежинцы”. Только непонятно, во что они продолжали верить: то ли в помощь правительства Речи Посполитой, то ли в свою удачу. Если в Москве ещё недавно было 4 000 человек, то ушло, получается, более половины…

«В середине Поста немцев человек 60 пришло в Вязьму, разгромив по дороге шишов следующим образом. Как вышли из Смоленска, где им было указано стоять, немцы улеглись в возах по несколько человек и накрылись рогожами, приказав возчикам ехать потихоньку. Шиши, увидев их, подумали, что это едут купцы и бросились к возам. Немцы шишов подпустили близко, и залпом из мушкетов ударили по разбойникам. Несколько десятков убили, несколько десятков раненых поймали, а других в острожках мороз погубил, лишь немногие убежали. Потом, после Пасхи, солдаты, немцы, пехота и некоторые наши добровольцы ходили и кое-кого в острожках пленили и с добычей вернулись.

В том же году мая 1 дня монастырский полковник и [предводитель наших козаков] Ширай другие два острожка взяли и несколько сот бояр и шишов побили, а затем в Вязьму к пану Струсю с товарищами приехали…

В том же году месяца июня 5 дня пришёл под столицу пан Ян-Кароль Ходкевич, гетман литовский, и пан Струсь, и нас, купцов, немало, и Ширай с козаками прибыл, и около Москвы-реки по обе стороны встали. Дня 11 Зборовский, выйдя из столицы, пошёл в Польшу. С ним и наши киевляне пошли в Киев – Урмянин и Ширма. Того же месяца 12 дня в несчастливый час въехали мы в столицу московскую и заперли нас в осаде с паном Миколаем Струсем, старостой хмельницким, королевским полковником паном Будилой, паном Теляфусом, паном Калиновским, королевским ротмистром паном Вгонецким, несколькими десятками наших панов, ротмистрами и пехотой королевской, и нами, мещанами киевскими – человек 20 не считая прислуги».

В числе ушедших из Москвы вместе со Зборовским солдат находился и С. Маскевич, который записал в своих воспоминаниях: «В нескольких милях от столицы заслонили нам дорогу в лесу, на переправах тысяч восемь москвитян, пеших, как шиши. Мы их тоже разбили наголову. У каждого из них было по 3 и по 4 кошеля из бараньей шкуры. “Это мы взяли, – говорили они, – для денег, которые везёте из Москвы”. Всех пленников велено посадить на кол. Только некоторых ремесленников, коих было множество, мы разделили между собой и вывезли в Польшу…

Король, узнав о выходе нашем из столицы, чего никак не ожидал, не веря декларациям наших послов, велел объявить по всем городам универсалами, что из России идут своевольники. Их везде должно бить и никуда не пропускать. Но войско Сапегино, возвратившееся в Литву ещё зимним путём и занявшее Гродно, Брест и Могилёв, узнав о нашей конфедерации, также составило свою конфедерацию. В надежде скорее получить жалованье за службу и удобнее противостоять универсалам, наши снеслись с войском Сапегиным и обещали помогать друг другу в случае насилия».219

Позднейшие историки придавали московским событиям чуть ли не главнейшую роль, но фактически здесь оказалась запертой незначительная часть пришедших в Московию искателей удачи. Другое дело, что сами русские люди придавали особое значение тому, кто сидит в главном городе государства. И в том, что кучка подданных Речи Посполитой оказалась фактически брошена своими на произвол судьбы, проявилась общая непродуманность военной кампании, отсутствие единого плана действий и даже единого командования. Все польско-литовские отряды действовали на свой страх и риск, совершенно независимо друг от друга. Короче говоря, точно так же, как действовали за сто лет до этого отряды испанских конкистадоров в Америке против индейцев. Однако здесь была другая ситуация, что и привело к закономерному результату. И если силы первого ополчения угасли в грабежах и топтании на месте, то появилось второе.

«В Москве давно уже происходила тревога. Смельчаки позволяли себе над поляками оскорбительные выходки, ругались над ними, давали разные бранные клички. Гонсевский сдерживал своих людей и старался не допустить до кровопролития. Приближалась страстная неделя. Поляки через своих лазутчиков узнали, что силы восставшего народа приближаются к Москве.

Наступил вторник страстной недели. Уже русские ополчения с разных сторон подходили к Москве. В Москве русские показывали вид, будто ничего не ждут и всё обстоит обычным порядком. Московские торговцы отворили свои лавки. Народ сходился на рынках. Одно только было необычно: на улицах съехалось очень много извозчиков. Поляки смекнули, что это делается для того, чтобы загородить улицы и не дать полякам развернуться, когда придёт русское ополчение. Поляки стали принуждать собравшихся извозчиков стаскивать пушки на стены Кремля и Китай-города.

Извозчики отказались. Поляки давали им денег – извозчики не брали денег. Тогда поляки начали бить извозчиков; извозчики стали давать сдачи; за тех и других заступились свои. Поляки обнажили сабли и начали рубить и старого и малого.

Народ бежал в Белый город; поляки бросились за ним; но в Белом городе все улицы были загромождёны извозчиками санями, столами, скамьями, брёвнами, кострами дров; русские из-за них, с кровель, заборов, из окон стреляли в поляков, били их каменьями и дубьём. По всем московским церквам раздавался набатный звон, призывавший русских к восстанию. Вся Москва поднялась, как один человек, а между тем ополчения русской земли входили в город с разных сторон.

Поляки увидели, что с их силами невозможно устоять, прибегли к последнему средству и зажгли Белый город в разных местах, потом зажгли и Замоскворечье, а сами заперлись в Китай-городе и Кремле. Русские войска никак не могли прорваться сквозь пылающую столицу.

В продолжении трёх дней большая часть Москвы сгорела. Торчали только стены Белого города с башнями, множество почерневших от дыма церквей, печи уничтоженных домов и каменные подклети. Поляки успели нахватать кое-чего в церквах и богатых домах, и многие так обогатились, что иной, войдя в Белый город в изодранном кунтуше, воротился в Китай-город в золоте, а жемчугу набрали они такое множество, что заряжали им ружья и стреляли в москвичей. Затворившись в Китай-городе, польские воины с досады перебили остававшихся там русских, пощадили только красивых женщин и детей и проигрывали их друг другу в карты.

С тех пор ополчение стояло под Москвой и вело ожесточённую драку с поляками. Редкий день проходил без боя. Но русское ополчение не могло достигнуть своей цели, потому что в нём начались раздоры...».40

28 июля 1612 года из Москвы королю был направлен документ следующего содержания: «Протестация от рыцарства, находящегося в столице, данная пану Кетлинскому для [внесения в книги] ближайших городов в государствах его королевского величества, была такова: “Мы, рыцарство его королевского величества, призваны были ясновельможным гетманом Великого княжества Литовского в довольно трудное время на службу для удержания столичного города Московской земли, когда в нём чувствовался недостаток в войске. Службу эту, которая продолжалась дальше назначенного нам срока, то есть 6 июля, мы несли насколько достало наших сил. Не дождавшись от его королевского величества ожидаемой помощи, как обещал гетман Великого княжества Литовского, и терпя великую нужду, тяжкую нищету и голод, объявляем перед Богом, его королевским величеством и Отечеством, что не будем и не имеем сил оставаться в столице далее срока, объявленного нам паном гетманом Великого княжества Литовского.

Если, сохрани Бог, к этому времени не прибудут от его королевского величества вспомогательные силы, вместо нас не займут стен столицы, и если эти стены по удалении нашем будут заняты неприятелем, то не мы будем причиной этого, мы, которые всё это время жертвовали для защиты их своей жизнью, пролили много крови, потеряли немало дорогих наших братьев, а других видим среди себя израненными.

Мы делаем последнее заявление наших просьб, то есть о присылке вспомогательного войска, о доставке продовольствия и о смене нас. От наших послов, которых посылаем к его королевскому величеству, с этим последним нашим решением, мы требуем, чтобы они и королю заявили его и занесли в публичные гродские книги от имени всего столичного войска”».218 Однако просьбы осаждённых и гетмана Ходкевича о направлении к Москве подкреплений из Речи Посполитой исполнены так и не были.

Купец Минин и князь Пожарский, сформировавшие второе ополчение, состоявшее главным образом из дворян, приближались к Москве. При известии об этом Заруцкий вновь отступил к Калуге. Марина Мнишек с сыном находилась в то время в Коломне. Дворяне Минина и Пожарского, а также добровольцы от городов и местных стрельцов прибыли к Москве 20 августа 1612 года. Здесь, в конце пути, ополчение имело уже численность в 30 тысяч человек, в то время как войско Ходкевича, всё время кружившегося в сравнительно небольшом отдалении от Москвы, составляло всего лишь 12 тысяч.

Практически все российские историки единодушно отмечают, что земские ополченцы боялись не столько поляков, сколько своих “союзников”-казаков. А ведь именно казачье войско и блокировало в Кремле и Китай-городе литовский гарнизон и его русских сторонников.  Но казаки 1612 года – это в большинстве своём крестьяне, разорённые Смутным временем, или холопы, чаще всего даже не беглые, а отпущенные хозяином по причине невозможности их далее содержать. Вот они и шли “казаковать”, жить вольно за счёт грабежа и поборов.

22 августа москвичи увидели идущее с западной стороны литовское войско. То был Ходкевич со своими войсками. За колоннами пехоты и конницы тянулись огромные ряды нескольких сот возов с набранными запасами, которые следовало привезти польскому гарнизону в Кремль и Китай-город. Бой был не очень успешным для обеих сторон. В течение следующего дня Ходкевич перегруппировал силы и переместился в район Донского монастыря.

«24 августа, на рассвете, Ходкевич решился со всем своим войском пробиться через Замоскворечье и, во что бы то ни стало, доставить осаждённым привезённые запасы. Путь был труден по причине развалин и множества прорытых рвов. Конные должны были спешиться; на возах медленно везли запасы, расчищая путь. Казаки Ходкевича успели выгнать казаков московских изо рвов. Ходкевич уже достиг до Пятницкой улицы и здесь-то завязался ожесточённый бой с казаками. Между тем Минин, взявши с собой передавшегося поляка Хмелевского и три сотни дворян, ударил на две литовские роты, оставленные в тылу, и смял их, потерявши племянника, убитого на его глазах».40

Не вдаваясь в тонкости споров о том, был ли Димитрий законным наследником российского престола или нет, отметим наплевательское отношение к судьбе кавалеристов-литвинов гетмана Ходкевича, посланных на помощь осаждённым в Кремле. Хотя, возможно, в той ситуации просто не было иного выхода. Крылатая гусарская кавалерия была лучшей в мире, но она не была предназначена для баррикадных боёв на улицах Москвы. Только благодаря высокому профессионализму гусарам удалось избежать больших потерь.

 Знакомый уже читателю купец из Киева в своих записках отмечал: «Сначала пехота овладела церковью св. Георгия, а московиты заперлись в церкви св. Климентия и в острожке на самой дороге, и наши там взяли приступом и несколько пушек отняли, и была там битва большая с утра до вечера, и побили наши московитов сильно, князя Пожарского подстрелили в руку. И начали было московиты из своего табора убегать. Наши тогда же вышли из Кремля, чтобы оказать своим помощь, а несколько поручников с хоругвями и с пехотой к нам прорвались».74

Но в целом результат дневного боя оказался в пользу московитов. «В полдень московские казаки у церкви Святого Климента отбили литовцев, отрезали и захватили из их обоза четыреста возов с запасами. Тогда Ходкевич увидел, что цель, для которой он прибыл на этот раз в Москву, не достигнута: продовольствия гарнизону он доставить не может. Он приказал спасать остаток возов и ушёл к Воробьёвым горам. Поражение, нанесённое ему, было так велико, что у него оставалось только четыреста коней. Ходкевич с трудом сообщил осаждённым, что он уходит с целью набрать запасы, и обещал воротиться через три недели. 28 августа Ходкевич ушёл».74 Купец Богдан Балыка писал об отходе Ходкевича: «…а в среду с великой скорбью всего нашего рыцарства и нас, бедных купцов, от столицы прочь пошёл, а нас в осаде начал стеснять голод, и пехота, которой было 600 человек, начала есть собак и кошек».74

После отхода литовского войска Пожарский с Трубецким помирились и договорились вести осаду сообща. Кремль и Китай-город были осаждёны со всех сторон. Казаки расходились из-под Москвы по окрестностям и разоряли русские земли. Кроме них, повсюду шатались литовские отряды. И те, и другие жгли селения, убивали и мучили жителей; в особенности свирепствовали отряды Лисовского и Яна Сапеги. Последнего уже в то время не было в живых, но отряд, которым он предводительствовал, продолжал носить имя “сапежинцев”.

Из дневника литовского полковника Иосифа Будило: «23 (13 по старому стилю) сентября русские с гиком бросились на Крым-город (Кремль), но легко были отбиты». Из записей киевского купца Балыки: «Сентября дня 14 голод стал сильно мучить, пехота новая (которая прорвалась в Кремль от Ходкевича) стала от голода умирать и едва не вся вымерла. А наша пехота и товарищество (то есть шляхтичи в набранных “добровольческих” ротах. – А.Д.) также всё поели. Немцы кошек и собак всех поели, мёд и зелья, и травою пожухлой питались, так как московиты всё отняли. Дороговизна наступила великая: селёдка была по ползлотого, шкуры воловьи сначала были по пять злотых, а затем стали по 12 злотых. Хлеб денежный (то есть стоимостью в одну денежку – мелкую медную монету. – А.Д.) – 10 злотых, мы сами покупали калач денежный за 7 злотых».74

25 (15) сентября 1612 года «Пожарский, минуя Струся, отправил к полковникам [Эразму] Стравинскому и [Иосифу] Будзиле письмо; убеждал осаждённых сдаться, обещал отпустить весь гарнизон в отечество невредимым. На это великодушное предложение польские предводители написали Пожарскому надменный ответ, восхваляли в нём мужество и доблести поляков, называли московский народ самым подлейшим в свете, выражали надежду на скорое прибытие Владислава и грозили жестокой карой Пожарскому и его товарищам».40 Они утверждали, что у московитов ничего не получится, поскольку они “мужеством подобны ослу и омерзели перед Богом”.

Осаждённые были ещё убеждёны, что гетман вернётся; но проходили недели – гетмана Ходкевича не было. Запасы их подходили к концу. 6 октября они послали двух воинов известить гетмана, что если ещё пройдёт неделя, то им придётся умереть с голода. Всё было напрасно.

В середине октября голод среди гарнизона в Москве достиг ужасающих размеров. Но несмотря на большие лишения, осаждённые не хотели сдаваться. Из дневника полковника Будило: «14 октября осаждённые, не видя возможности выносить далее голода, снова отправили к гетману двух товарищей, Ельского и Вольского с просьбой подать им помощь на этой неделе, потому что дальше они не могут вынести своего положения, потому что томит невыносимый, неслыханный голод. Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод... когда не стало трав, мышей, собак, кошек, падали, то осаждённые съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли; пехота сама себя съела и ела других, ловя людей...». Осаждённые переели лошадей, грызли ремни, выкапывали из земли гнилые трупы и пожирали. От такой пищи смертность увеличивалась. Живые стали бросаться на живых, резали друг друга и пожирали. Купец Балыка записал: «А затем уже голод несносный наступил, так что пехота и немцы начали тайно людей резать и поедать. Мы впервые, идя от церкви Соборной Пресвятой Богородицы со службы, голову и ноги человеческие в яме нашли в мешке. Свыше десятка разных московских человек, сидевших в тюрьме, пехоте отдали, и та их всех поела. Потом, через несколько дней, несли московиты уголь монетным мастерам в ворота Никольские. Гайдуки, выскочив из рвов, одного порвали и моментально съели. Потом, через несколько дней, жолнёр Воронец и казак Щербина, ворвавшись в дом Феодора Ивановича Мстиславского, начали рыскать, ища домашнюю живность. Мстиславский начал их уговаривать, но в ответ кто-то из ворвавшихся ударил его кирпичом по голове так, что тот едва не умер. Узнав об этом, пан Струсь приказал обоих схватить. Воронец сбежал и спрятался, а Щербину приказал повесить. Но последний и с час на виселице не был: пехота отрезала верёвку, разрубила висельника на куски и съела. Пахолика (оруженосца при товарище. – А.Д.) одного, недавно умершего, из гроба выкопали и съели.

Октября 16 дня выпал большой снег, который покрыл всю траву и коренья. Сильный и неслыханный голод наступил: поводья и подпруги, пояса и ножны, голые кости и падаль мы ели. Свечку сальную покупали по ползлотого. Сын мытника Петриковского с нами в осаде был – того тайно порвали и съели, и других мужчин и юношей без счёта поели. Пришли в одну избу – там нашли несколько кадок солёного человеческого мяса. Одну кадку Жуковский, товарищ [подразделения] Коллонтая, взял. Тот же Жуковский за четвёртую часть бедра человеческого дал 5 злотых. Кварта горилки в то время была по 40 злотых. Мышь за злотый покупали, за кошку пан Рачинский дал 8 злотых. Товарищ [хоругви] пана Будило за пса дал 15 злотых. И того было трудно достать. Голову человеческую покупали за 3 злотых, за ногу человеческую – одни кости – дано было гайдуку два злотых, за ворона чёрного давали два злотых и полфунта пороха… Всех людей больше двухсот пехоты и товарищей поели».74

По воспоминаниям самого Иосифа Будило, нападали с целью пожирания даже на полковника Струся. Именно тогда, 1 ноября (22 октября по старому стилю), перестав надеяться на приход помощи, Струсь согласился на переговоры о капитуляции. В разгар переговоров часть воинов Пожарского во главе с князем Трубецким, увидев, что защитники от истощения еле держатся на ногах, без приказа, в результате оскорбительной перебранки с литвинами, устремилась в Китай-город. Никто этого не ожидал, голодные “сепежинцы” не были в состоянии защищать его, а потому покинули позиции и ушли в Кремль. Переговоры были сорваны.

Первое, что увидели русские в неожиданно захваченном Китай-городе, были чаны, наполненные человеческим мясом. Сапежинцы, потеряв Китай-город, для экономии запасов еды выгнали из Кремля всех женщин и детей – видать, жалели и не хотели обременять на муки голода и опасность быть съеденными. Но зачистка Китай-города от литовского гарнизона, непонятно почему, продолжалась ещё месяц – до 4 ноября – праздника иконы Казанской Божьей Матери.

«Стали в Кремле поляки советоваться, что им делать далее. Весь гарнизон зашумел и порывался отворять ворота. Тогда Струсь отправил к Пожарскому просить помощи, умоляя оставить осаждённым жизнь. Оба русских предводителя дали обещание, что ни один пленник не погибнет от меча.

[3 ноября] 24 октября поляки отворили кремлёвские ворота, выходящие на Неглинную. 25-го октября все кремлёвские ворота стояли уже настежь отворёнными. Русские войска входили в Кремль. Поляки побросали оружие. Их погнали в русский стан. Струся заперли в Чудовом монастыре. Всё имущество пленных сдали в казну и Минин раздавал его казакам в виде награды».40

Из дневника полковника Иосифа Будило: «6 ноября. Когда нас, несчастных осаждённых, злополучие охватило со всех сторон, когда мы не могли получить никакой помощи от короля нашего государя, когда колесо нашего счастья опрокинулось и настал иной конец наших дел [...] мы принуждёны были войти с русскими в договор, ничего не выговаривая себе, кроме того, чтобы нас оставили живыми. Русские того же дня дали присягу, что сохранят нам жизнь и будут держать в чести...».220

7 ноября (28 октября) состоялась окончательная сдача литвинов, подписание ими капитуляции и сброс польских знамён в кремлёвскую грязь. Но казаки, видя беспомощность безоружных пленников, нарушив крестное целование, перебили сдавшихся. Только те пленники, которые достались Пожарскому и земским людям, уцелели. Их затем разослали по разным городам и посадили в тюрьмы.

«В Нижнем, куда был послан Будзило с товарищами, служивший прежде в войске Сапеги, пленных чуть не разорвали и едва-едва мать Пожарского своими убеждениями спасла их от смерти.

Вскоре, однако, услыхали русские, что на Московское государство идёт король Сигизмунд с сыном. Действительно, в ноябре Сигизмунд подошёл под Волок-Ламский. Но московские воеводы выслали против них войско и объявили, что не хотят вступать ни в какие толки о Владиславе. Поляки повернули назад. Король пытался было взять Волок-Ламский, но это не удалось ему и он удалился со своим сыном в Польшу. 21 декабря извещалось по всей Руси об избавлении Москвы».40

7 февраля 1613 года Земский собор в Москве избрал нового царя Михаила Фёдоровича Романова, давшего начало царской династии Романовых. Участники собора присягнули «на Московское государство иных государей и Маринку с сыном не обирати». Некоторое время Марина Мнишек с сыном и атаман Заруцкий находились на Украине. Казаки, прибывавшие в Москву, рассказывали, что «Заруцкий с польскими и литовскими людьми на всякое зло Московскому государству ссылался, и хотел с Маринкой в Польшу и Литву к королю бежати, и его не пустили и удержали атаманы и казаки, которые в те поры были с ним». По-видимому, отчаявшись, Марина и атаман хотели выйти из игры и найти убежище в Речи Посполитой, но казаки всё ещё нуждались в “знамени”. Марина с сыном и Заруцким бежала во всё ещё мятежную Астрахань и расположилась в Астраханском кремле.

Ушедшее же из Москвы до её сдачи литовское войско, разделив залог, взятый с московских бояр за “стенную службу” и получив из казны Речи Посполитой задолженное жалованье, 8 апреля 1614 года сожгло в приходской церкви текст конфедерации и разошлось по домам. Маскевич писал о сидевших в Бресте ветеранах Яна-Петра Сапеги: «Сапежинцы, не выслужив и двух или трёх четвертей, получили плату за десять. Нам также выдали жалованье вполне. Впрочем, мы подарили Речи Посполитой по 100 злотых с коня».219

Война с Речью Посполитой ещё продолжалась, но теперь военная удача склонилась на сторону Москвы. В 1614 году войска, верные новому царю, заняли Вязьму, Дорогобуж, Белую и подошли к Смоленску, хотя и не смогли его взять. 12 мая 1614 года Заруцкий с Мариной, “ворёнком” (то есть сыном Марины. – А.Д.) и горсткой верных им казаков бежали из Астрахани.

5 июня 1614 года в своё родовое имение Сервечь в Новогрудском повете для раздела наследства прибыл пан С. Маскевич. Об этом он писал так: «Мы согласились построить в Сервече каменную часовню над телом покойного отца и брата общими издержками. [Старший из братьев-наследников] пан [пинский] подсудок дал на то 50 злотых, вручив их [другому брату] пану Гавриилу, который обещал приложить своих 50 злотых и наблюдать за строением. Я назначил также 50 злотых. Мы старались погасить все долги, бывшие на имении нашем, общими силами…».219

24 июня преследователи Заруцкого и Марины Мнишек подошли к месту последней стоянки их отряда – Медвежьему острову. Целый день казаки отбивали атаки стрельцов, а на следующее утро связали Заруцкого, Марину и её сына и присягнули новому царю Михаилу Романову. 6 июля пленников доставили в Астрахань, а 13 июля скованными отправили в Москву. Охранявшим пленников стрельцам было приказано убить их в случае попытки освобождения.

Четырёхлетний сын Марины вскоре был всенародно повешен за Серпуховскими воротами. Атамана Заруцкого также казнили, посадив на кол. Смерть же самой Марины, последовавшая вскоре, в том же 1614 году, загадочна. Летопись скупо отметила, что «Маринка умре на Москве». Может быть, её смерть ускорили – уморить человека в тюрьме нетрудно...

Московские отряды, вновь обретя воинский дух, даже достигли пригородов Витебска, Орши и Дубровны, войдя уже на территорию Великого княжества Литовского. Неудачи подорвали боевой дух литовской шляхты и с её стороны всё чаще стали звучать требования закончить войну и наказать её зачинщиков. В этом 1614 году московский посол Желябужский сообщал в Москву из Литвы, что «все литовские сенаторы хотят мира с Москвой, кроме Льва Сапеги».

В это время братья Маскевичи делили отцовское наследство: «Тогда же мы приступили к разделу отцовского имения. Брат пан подсудок брал, что хотел, с упорством отвергая советы друзей и убеждения самой матери, по пословице “так хочу, так приказываю”.

Он взял по суду у пана Качановского наше родовое имение в Пинском повете и не отдал в раздел. Между тем требовал и принудил вписать его на свою часть в формальную запись. Сверх того, не слушая ни расчётов, ни слёз матери, ни советов друзей, сам себе отделил две родовые отчины – Жабчицы в Пинском повете и Ятры в Новогрудском. Причём, не соблюл даже обыкновенного порядка, по которому старший делит, а младший выбирает.

Мы, младшие, видя такую обиду себе, не хотели согласиться. Наше несогласие весьма огорчало матушку и расстроило слабое её здоровье. Только в утешение ей (Богу то известно) я убедил пана Гавриила уступить до времени. Мы дали запись и разобрали свои участки. Пану подсудку достались Жабчицы в Пинском повете, Ятры в Новогрудском с пожизненным правом матери, и общее наше поместье, отобранное у Качановского из трёх деревень: Проташевичей, Тупчиц и Чернав… Сей раздел засвидетельствован в записи 5 октября 1614 года».219

*  *  *

В начале XVII века, когда основные силы Речи Посполитой вели войну с Россией, на польской “украине” чрезвычайно усилилась Запорожская Сечь. В неё влилось много оказачившихся крестьян и мещан, а также и некоторой части буйной шляхты, и Сечь стала в значительной степени автономным образованием внутри государства, ослаблявшим изнутри политическую систему Речи Посполитой.

10 февраля 1615 года каштеляном киевским Юзефом Корыбутовичем Вишневецким сыну Афанасия Остаповича Перхоровича-Дзиковицкого – капеллану Ефимиушу Афанасьевичу – был пожалован греко-римский приход с церковью в селе Мульчичи Луцкого повета Волынского воеводства. К тому же приходу относилось и село Бельская Воля. В дальнейшем должность приходского священника стала наследственной в этой, покинувшей навсегда Дзиковичи, линии дома Перхоровичей-Дзиковицких.

После заключения брака французского короля Людовика XIII в 1615 году с испанской инфантой, он стал родственником Сигизмунда III. «Разумеется, в условиях гражданской войны, развязанной аристократией, трудно было ожидать, что французский король окажет какую-либо поддержку Габсбургам и их (а теперь и своему) родственнику Сигизмунду III, и в Москве не проявили какого-либо беспокойства на этот счёт, но и рассчитывать на содействие русской дипломатии со стороны французского правительства в сложившейся ситуации не было никаких оснований».38

Кроме большой политики, как и прежде, на землях Пинщины вершилась политика маленькая. Кто-то всё время старался в чём-то обойти другого. Так, С. Маскевич упоминал в своих записях: «В день выезда моего [из имения Сервечь], то есть 20 сентября [1615 года], была свадьба пана Хрептовича. По дороге я получил от брата пана подсудка письмо с приглашением прибыть в Пинск с отрядом для сопротивления князю Дольскому. Я не поехал, ибо с письмом меня догнали уже в Рожанах».219

К 1616 году в просвещённых кругах Европы благодаря итальянским учёным Джордано Бруно, а затем Галилео Галилея широкую популярность получило учение польского учёного Миколая Коперника, сформулированное и напечатанное уже 73 года назад, в котором он утверждал, что центром вселенной является не Земля, а Солнце. Защищая такую точку зрения, Галилей писал: «По-моему мнению, учение Коперника не допускает смягчающих оговорок, так как существеннейшим его пунктом и основным утверждением является движение Земли и неподвижность Солнца, вследствие чего его нужно или целиком осудить, или принять таким, как оно есть: иной возможности, во всяком случае, я себе не представляю».

5 марта 1616 года католическая церковь в Риме осудила книгу Коперника “Об обращениях небесных сфер”, записав в своём решении: «До сведения Конгрегации дошло, что ложная, противная Божественному Писанию доктрина о движении Земли и неподвижности Солнца, которую преподавал Миколай Коперник в своей книге, начинает распространяться и принимается многими. Посему Конгрегация решила, что названные [сочинения] Миколая Коперника должны быть изъяты из обращения, пока не будут исправлены». Однако, несмотря на строгий и категорический запрет, было слишком поздно бороться с тем, что уже несколько десятилетий изучалось и заставляло учёных того времени либо принимать учение на веру, либо перепроверять выводы Коперника.

Хотя польский король Сигизмунд ушёл из Московии, со стороны “Северской украины” и после этого продолжали действовать отряды баннита Александра Лисовского. Разбит он был князем Пожарским лишь в 1616 году. В том же году при посредничестве представителя германского императора Эразма Ганделиуса Речь Посполитая и Московия провели под Смоленском переговоры об условиях перемирия, но согласия достичь не смогли. Также в 1616 году запорожские казаки во главе с гетманом Сагайдачным нанесли мощный удар по туркам. Они напали с моря на город Кафу и штурмом взяли эту сильную крепость, бывшую главным невольничьим рынком в Крыму.

Пропустив удобное для себя время, Сигизмунд в 1617 году всё-таки решился отпустить сына Владислава, достигшего 22-летнего возраста, добывать оружием московский престол, на который его избрали семь лет тому назад. Но в это время большинство магнатов и шляхтичей уже считало, что война с Москвой им совершенно не нужна, и наотрез отказались давать королю людей и деньги. На скромные средства короны Владислав смог набрать лишь небольшое количество немецких рейтар, дополненных польскими и литовскими добровольцами. Первые собранные отряды начали военные действия самостоятельно, не дожидаясь других. 14 (25) мая 1617 года на помощь полковнику Гонсевскому из Литвы под Дорогобуж подошёл полковник Чаплинский с войсками поляков, литовцев и казаков. Владислав сумел взять Дорогобуж и Вязьму, поскольку воеводы этих городов передались ему без боя.

В июле 1617 года польско-литовское войско под общим командованием гетмана Яна-Кароля Ходкевича, которому за участие в походе король обещал дать Виленское воеводство, двинулось к Москве. Отряды литовского шляхетского ополчения под командованием полковника Антона Сапеги соединились с войсками королевича. Сопровождали войска гетмана и запорожские казаки. Войска Ходкевича смогли взять города Мещовск и Козельск, но восстановить власть Владислава в Москве не удалось. В этом же году в Речи Посполитой начал действовать униатский монашеский Орден базильянцев, живущих по статуту Базилия Великого, со временем ставший основным центром единения униатов в Литве и на Украине.

В следующем, 1618 году, Владислав пригласил идти на московское государство 20 000 днепровских казаков под начальством гетмана Сагайдачного. Казаки удачно овладели многими украинскими городами. Королевич шёл на Москву от Смоленска и 20 сентября оба войска – польско-литовское и казацкое –  подошли к Москве и заняли Тушино. «Положение царя Михаила было опасное. Русские начинали склоняться к Владиславу. К счастью, московское войско храбро отбило приступ к столице с большим уроном для поляков».39

Антон Сапега с небольшим отрядом 11 октября (30 сентября по старому стилю) взял Арбатские ворота Москвы. В штурме Арбатских и Тверских ворот, по московским источникам, погибло 3 тысячи человек. По ночам на небе сияла комета, возвещая страхи и ужасы. Казалось, вот-вот Антон Сапега повторит подвиг отца и Москва будет взята. Но раздоры между отрядом Антона Сапеги и польским войском, которое больше занималось подготовкой парадных одежд для торжественного въезда в Москву, чем сражалось под её стенами, затянуло осаду. Приближалось холодное время. Как всегда в таких случаях, вдруг обнаружился недостаток провианта и денег для выплаты жалования в войсках. Стоять под Москвой было трудно, тем более, что запорожцы не терпели продолжительных осад и могли разойтись; покушение на Троицкий монастырь также не удалось. Казаки Сагайдачного требовали овса и сена для своих лошадей и вместо штурма города грабили окрестные сёла и городки в поисках фуража. Всё это побудило Владислава вступить в переговоры.

Успешно начавшийся поход обернулся неудачей. Но он многому научил и Антона Сапегу – он не мог не увидеть причин, приведших к провалу. Он навсегда запомнил, что нельзя полагаться на наряженное в красивые одежды польское королевское войско и нужно надеяться только на своих литвинов, закалённых в боях шляхтичей, не меньше польских панов гонорливых и неуступчивых в корчме и у себя на хуторе, но, встав под знамёна ополчения, умевших не только бурей налететь на противника, но и сломить его после долгой, упорной сечи, готовых в случае необходимости по нескольку суток не слезать с коней, без ропота и жалоб ночевать в снегу в открытом поле, завернувшись в накидку из волчьих шкур, не вспоминавших о жаловании до конца похода и предпочитавших умереть в бою, но не уронить фамильной чести шляхтича.

 

*  *  *

К 1618 году положение в Европе было очень сложным. Северная часть Нидерландов – Голландия, – освободившаяся от власти Габсбургов, начала бурно экономически развиваться, основывая свои торговые фактории по всему миру. Испанская империя начала разваливаться и терять своё прежнее господствующее положение в Европе. Именно тогда начались события, приведшие к затяжной войне, охватившей большинство стран. В этом году в Чехии протестанты съехались в Прагу с намерением подать жалобу императору, но его ответ не удовлетворил их. Общее возбуждение, охватившее Прагу, переросло в восстание. Из страны были изгнаны иезуиты и высшее духовенство, бывшие проводниками и опорой Габсбургов. Австрия, пытаясь укрепить свои позиции внутри Священной Римской империи германской нации, вступила в войну с протестантскими князьями.

Международная обстановка затруднила для Речи Посполитой продолжение политики на Востоке. К тому же и её силы были значительно истощены. Поэтому Речь Посполитая вынуждена была в декабре 1618 года заключить в селе Деулине перемирие на 14 с половиной лет, при этом она удержала за собой занятые ею смоленские, черниговские и новгород-северские земли. После этого дело об обмене пленных тянулось до середины июня 1619 года. Второй московский поход обратил на Антона Сапегу внимание тех, кто следил за военными событиями. Литвинская шляхта увидела в нём наследника Льва Сапеги. В этом 1619 году численность реестровых казаков была установлена в 3 тысячи человек.

В это время в Англии распространилось разведение картофеля, первые клубни которого ко двору королевы Елизаветы привёз ещё в конце прошлого века бывший пират, а затем сэр Френсис Дрейк. Однако на материке новую культуру, даже страдая от голода, никак не хотели воспринимать за еду. В 1619 году картофель официально запретили разводить в Бургундии, её примеру вскоре последовали и другие области Франции. Распространился слух, что всякий, съевший “земляное яблоко”, заболеет проказой и ещё более столетия затем французы связывали эту болезнь именно с заморскими клубнями. В Швейцарии картофель считали причиной заболевания золотухой. На столы жителей Германии, Польши и Литвы “земляное яблоко” также не смогло пробиться.

В Чехии Генеральный сейм после смерти в 1619 году императора Матвея провозгласил чешским королём главу южно-немецких протестантов курфюрста Фридриха Пфальцского. Его противник Фердинанд Габсбург был поддержан польским королём Сигизмундом III и седмиградским князем Габором, которому Фердинанд пообещал Словакию. Фридрих Пфальцский не получил помощи от предполагавшихся союзников, но на помощь протестантам Германии пришёл король протестантской Швеции Густав-Адольф.

Магнаты и шляхта начинали понимать, что за то время, когда они воевали с Россией, казаки, превратившись в грозную силу, усилили своё влияние на внутреннюю политическую жизнь “украины”. Реестровые казаки добились даже королевского указа, по которому они считались шляхтичами, а казачьи полковники стали иметь гербы. Правда, родовая шляхта Великого княжества Литовского и Короны не признавала такого шляхетства, дарованного королём чтобы угодить разбойной вольнице, и относилась к “казачьей шляхте” с высокомерным пренебрежением. Следует, однако, сказать, что и сам король не слишком уважал своё новое “шляхетство”. «Казацкое своеволие, – писал сейму Сигизмунд III, – так развилось, что [казаки] организовывают себе своё удельное государство... Вся Украина им подвластна... В городах и местечках королевских всё управление, вся власть в руках казаков», которые «захватывают юрисдикцию, законы издают».4

Окрепшая в военном и политическом отношении Запорожская Сечь стала опорным центром всякого антиправительственного выступления. Также сюда бежали и шляхтичи, у которых из-за проблем с законом или ссор с более могущественными панами начинала гореть земля под ногами в других частях государства.

Завершив войну с Московией, правительство Речи Посполитой приступило к подавлению народных волнений. Частью такой политики являлись попытки объединить население страны в религиозном отношении. В Литве усиленно внедрялась униатская церковь. Впоследствии, с неизвестной степенью достоверности, её противники писали, что здесь «зверствовал униатский архиепископ Иосафат Кунцевич. Он закрывал православные церкви и монастыри, бросал в тюрьмы сопротивлявшихся принятию унии, приказывал выкапывать из могил трупы православных и бросать на съедение собакам, занимался вымогательством и грабежом, даже убийством своих противников».4

«В первой четверти XVII века возникли последовательно иезуитские коллегии в Луцке, Баре, Перемышле, во многих местах Белой Руси, в 1620 году – в Киеве. Иезуиты с необыкновенным искусством умели подчинять своему влиянию юношество. Родители охотно отдавали детей в их школы, так как никто не мог сравниться с ними в скором обучении латинскому языку, считавшемуся признаком учёности. Богатые паны жертвовали им фундуши на содержание их монастырей и школ; но зато иезуиты давали воспитание бедным безденежно и этим поддерживали в обществе высокое мнение о своём бескорыстии и христианской любви к ближнему.

В первой половине XVII века распространение католичества и унии пошло чрезвычайно быстро. Люди шляхетских городов обыкновенно были обращены прямо в латинство, а уния представлялась собственно на долю мещан и простого народа. Новообращённые, как католики, так и униаты, отличались фанатизмом и нетерпимостью.

Король и католические паны признавали законною греческою верою только унию, а тех, которые не хотели принимать унии, считали и обзывали “схизматиками”, то есть отщепенцами, и не признавали за их верою никаких церковных прав. При отсутствии иерархии число православных священников более и более уменьшалось. Но пока ещё иезуиты не успели обратить в католичество всего русского высшего класса, у православия оставались защитники между шляхетством. За православие стояли казаки. В 1620 году совершилось важное событие, несколько задержавшее быстрые успехи католичества. Через Киев проезжал в Москву иерусалимский патриарх Феофан. Здесь казацкий гетман Пётр Конашевич-Сагайдачный и русские шляхетские люди упросили его посвятить им православного митрополита. Феофан рукоположил митрополитом Иова Борецкого, игумена киевского Золотоверхо-Михайловского монастыря и, кроме того, посвятил ещё епископов: в Полоцк, Владимир, Луцк, Перемышль, Холм и Пинск. Король Сигизмунд и все ревнители католичества были сильно раздражены этим поступком. Сначала король, по жалобе униатских архиереев, хотел объявить преступниками и самозванцами новопоставленных православных духовных сановников, но должен был уступить представлениям русских панов и против своего желания терпеть возобновление иерархического порядка православной церкви, так как в Польше по закону всё-таки признавалась свобода совести, по крайней мере для людей высшего класса. Это не мешало происходить по-прежнему самым возмутительным притеснениям там, где сила была на стороне католиков и униатов.

Распространившееся на Руси польское влияние было так велико, что русские люди, ратуя за свою веру, писали по-польски и это вредило успехам русской литературной деятельности того времени. Самый русский язык в учёных сочинениях, писанных по-русски, страдает более или менее примесью польского».40

Осенью 1620 года разразился польско-османский конфликт. В Цецорской битве 1620 года турками был взят в плен будущий предводитель казацкого восстания против Речи Посполитой Богдан Хмельницкий, после чего он провёл два года в турецкой неволе.

Решение о большом походе на Речь Посполитую было принято в Стамбуле во второй половине февраля 1621 года, а в начале марта стали рассылаться распоряжения о сборе войск. Резкое ухудшение международного положения Речи Посполитой после начала польско-османской войны не осталось незамеченным шведскими политиками в окружении Густава-Адольфа. Довольно быстро был поставлен вопрос о том, что необходимо воспользоваться ситуацией для осуществления шведских планов относительно Прибалтики. В марте 1621 года Государственный совет Швеции принял решение напасть на Речь Посполитую летом 1621 года, когда должен был начаться поход на Польшу самого султана Османа. Турция, Крым и Швеция звали в коалицию против Польши и Москву. «Представлялся заманчивый случай расквитаться с поляками за Смутное время. На соборе по этому делу духовные власти обязались молиться “о победе и одолении на вся враги”, бояре и всякие служилые люди биться против короля, не щадя голов своих, торговые люди давать деньги, как кому мочно, смотря по прожиткам».39

Весной 1621 года английский король Яков I крайне любезно принял прибывшего в Лондон посла Сигизмунда III – пана сандомирского, знаменитого впоследствии польского политика Ежи Оссолиньского. Английский монарх постарался пойти навстречу всем пожеланиям польского короля, разрешил нанять в Англии 5 тысяч солдат для войны с османами и закупку снаряжения для Речи Посполитой. Яков I активно содействовал деятельности польского посла, но чего-либо большего он сделать просто не мог из-за отсутствия денег в королевской казне, о чём прямо сообщил Оссолиньскому фаворит и первый министр короля герцог Бэкингем. Кроме того, по просьбе Сигизмунда английский король обратился к шведскому королю Густаву-Адольфу с особым посланием, в котором увещевал его не нарушать перемирия с Речью Посполитой, пока та ведёт войну с “врагами христианства” – османами. Оно, правда, не повлияло на политику Швеции. Уже с конца весны 1621 года русское правительство стало постепенно увеличивать свои военные силы на границе с Речью Посполитой, не желая упустить лакомый кусок в случае её разгрома турками и шведами. 21 мая 1621 года над Литвой было страшное солнечное затмение, которое, как считали современники, ничего хорошего не предвещало.

16 июня 1621 года было подано коллективное письмо литовских сенаторов королю. Сенаторы просили задержать в Великом княжестве часть войск, собранных для войны с османами, прямо ссылаясь при этом на сообщения воевод и старост пограничных городов об опасности со стороны России. В этом же году литовский канцлер Лев Сапега стал ещё и виленским воеводой.

В июне 1621 года огромная турецкая армия, насчитывавшая до 150 тысяч человек, двинулась через Молдавию на север. Была объявлена цель похода – выход к Балтийскому морю. Здесь турки должны были соединиться со шведами и дальнейшее существование самостоятельной Речи Посполитой становилось сомнительным. Но на пути турецкой армии, усиленной крымской конницей, на берегу Днестра стояла мощная крепость Хотин, построенная ещё в XV веке по приказу Витовта.

Оборона Хотина была поручена великому гетману Яну-Каролю Ходкевичу. Войско Речи Посполитой под Хотином насчитывало около 60 тысяч человек. Были польские, литовские отряды, наёмники из Пруссии, Силезии и Германии. Но половину войска составляли запорожские казаки. Великий гетман выбрал оборонительную тактику.

Уже в начале июля, используя ситуацию, на совещании у московского царя и патриарха было принято решение потребовать от правительства Речи Посполитой удовлетворения старых претензий. В инструкции на шляхетские сеймики, датированной 10 июля 1621 года, есть следующие слова о московитах: “уже собираются, уже вооружаются, уже подступают к границе”.

Постоянные напряжённые войны этого времени требовали от шляхты Речи Посполитой возвращения к идеалу “грубого и храброго” воина. Столкновения, в которых противниками выступали некатолики (протестанты-шведы, православные восточных земель государства, мусульмане), подкрепляли уверенность шляхты в уникальности исторической судьбы “сарматского католического народа” (шляхты) и Речи Посполитой в целом. «Не будет преувеличением рассматривать категорию Отечества как центральную в идеологии сарматизма. Речь Посполитая считалась “совершенной во всём” и находящейся под особым покровительством небесных сил. Мессианское предназначение её состояло в том, чтобы стать примером для других. Иными словами, Польша являла собой идеальное государство, организованное по античному примеру Римской республики, что делало польские права и законы “архилучшими, архиразумными, архисовершенными”. Гражданин Польского государства – сармат-шляхтич – воплощал в себе эталон нравственности и сословные добродетели».49

Летом – осенью 1621 года значительная часть крымской орды, не встречая сопротивления, непрерывно грабила южные области Речи Посполитой.

2-го сентября передовые отряды 100-километровой турецкой колонны подошли к крепости Хотин, оборонявшейся гетманом Ходкевичем, и попытались взять её с ходу. Перед началом битвы Ходкевич, стремясь укрепить мужество своих солдат, обратился к войскам с речью: «Вы природные сарматы, воспитанники могучего Марса, а предки ваши некогда на западе в Эльбе, а на востоке в Днепре забили железные сваи, как памятники вечной славы…».48 Поскольку турок уже ждали, завязался упорный бой и подарка султану не получилось.

4-го сентября подошли основные силы турок и, после ураганного обстрела из 60 пушек, они начали штурм. Ожесточённая битва продолжалась целый день. Вечером казацкие конница и пехота отбросили турок и ворвались во вражеский лагерь. Были захвачены пушки. Турки в этот день потеряли до трёх тысяч человек. Казаки около 800, литвины и поляки – около 300.

7-е сентября было одним из самых тяжёлых дней обороны. Целый день турки обстреливали и штурмовали крепость, а к вечеру ворвались в неё, изрубив две роты поляков и немцев. Присланные Ходкевичем запорожцы выбили противника за стены. Султан, не желая упускать уже казавшуюся близкой победу, пустил отборных янычаров на прорыв того же участка обороны. Подпустив противника на близкое расстояние, через ворота вылетели литовские гусарские хоругви Миколая Сенявского, Миколая Зеновича, Петра Опалинского, Яна Рудомины и Александра Сапеги. Атакой командовал сам гетман Ходкевич. Несмотря на фанатизм и отчаянное сопротивление, янычары понесли огромные потери и вынуждены были отступить. С этого дня султан прекратил попытки штурмом взять Хотин и перешёл к блокаде и массированным артобстрелам крепости.

Известный в последующее время поэт, родившийся как раз в год этой битвы – Вацлав Потоцкий, – в написанной им исторической поэме высмеял поведение королевского двора в опасный для существования Речи Посполитой период. По словам поэта, во время битвы королевич Владислав, которому пристало бы носиться орлом на поле брани, болеет, лежит в постели. Его наёмное войско из немцев, объевшись молдавскими дынями, также разболелось. Не лучше и король Сигизмунд, которому не до битвы, потому что он охотится в окрестностях Львова –  “Занятый ловлею зайцев, он слушает вести о войне, как сказку”.

Но не только пушки, но голод и болезни начали косить защитников Хотина. Чтобы добыть пропитание, по ночам казаки делали вылазки в лагерь противника. Туркам, однако, тоже приходилось не сладко. Большие боевые потери, холод и дожди, голод и дезертирство подрывали боевой дух. В начале Хотинской битвы Осман II объявил, что не станет есть до тех пор, пока не падёт лагерь неверных. Теперь об этом уже не вспоминали. Печальным боевым слонам, похоже, не было суждено увидеть балтийские волны.

18-го сентября, уже смертельно больной, гетман Ходкевич созвал совет офицеров, на котором решался вопрос: продолжать оборону или сдаваться? Было решено продолжить оборону. Бойцов стало меньше, поэтому, чтобы уменьшить линию обороны, ближе к замку были возведены новые укрепления меньшей длины.

24-го сентября гетман Ходкевич умер. О смерти литовского гетмана стало известно в турецком лагере.

На следующий день, 25 сентября, янычары, окрылённые известием о кончине славного полководца, яростно ринулись на хотинские бастионы. Сумасшедшая рубка закипела на крепостных валах. Казаки стояли насмерть. При этом сам казачий гетман Пётр Конашевич-Сагайдачный был смертельно ранен, а затем умер и был похоронен в Киеве. Турки раз за разом налетали и вынуждены были откатываться назад, неся огромные потери. Наконец, от решимости штурмовать крепость не осталось ничего, кроме горы трупов.

Начались переговоры, которые закончились подписанием 9-го октября мирного договора. Границы оставались на старых рубежах. Это была победа, спасшая Речь Посполитую.

В Москве об этом пока не знали. «Сложная игра, которую вело [русское] правительство, в конечном итоге увенчалась успехом: Земский собор, созванный 12 октября 1621 года, быстро одобрил предложения правительства, и уже 14 октября в Речь Посполитую был отправлен гонец Г. Борняков с русским ультиматумом панам-раде».38 Но когда Борняков прибыл в Варшаву, там уже знали о неудаче турецкой армии под Хотином и о заключении польско-турецкого перемирия. Польский ответ был поэтому составлен в исключительно грубых и провокационных выражениях, с чем русскому правительству временно пришлось примириться. Поражение турок под Хотином нанесло удар по международному престижу Османской империи и сорвало план совместного выступления против Речи Посполитой трёх стран – Турции, Швеции и Московского государства.

Продолжалась война со шведами, а в казне Речи Посполитой не оказалось денег ни в 1621, ни в следующем, 1622 году, чтобы снарядить войско, способное дать шведам решительный отпор. Наконец, не было и средств на выплату жалованья, невыданного войскам, вернувшимся из-под Хотина, и в Варшаве серьёзно опасались, что они могут выйти из повиновения и организовать конфедерацию.

Видя слабость Речи Посполитой, в Москве вновь стали устремлять на неё голодные взоры. В марте 1622 года царским указом была увеличена в 1,5 – 2 раза численность гарнизонов в таких важнейших центрах на западной границе, как Калуга, Брянск, Вязьма, Торопец. Это означало серьёзный шаг на пути к подготовке военной кампании против Речи Посполитой. Концентрация русских войск быстро стала общеизвестным фактом. Как писали воеводы из приграничных городов, “было в Вильне и в Полоцке с весны у литовских людей смятение и страхование великое”. Было серьёзно обеспокоено и правительство Речи Посполитой. Уже в апреле королевич Владислав и литовский канцлер Лев Сапега нашли нужным поставить в известность коронных и литовских сенаторов об угрозе войны с Россией. У последних, находившихся в непосредственной близости от возможного театра военных действий, это вызвало особую тревогу. Если к шведам, которые готовят нападение на Жемайтию, присоединится Москва, “то придётся нам без сомнения погибнуть”, – писал Льву Сапеге виленский епископ Е. Волович.

В конце мая в Великом княжестве Литовском началась выдача королевских патентов ротмистрам для набора войск, которые должны были собираться к Смоленску. Тогда же было принято решение повернуть на восточную границу часть войска, набранного первоначально для пополнения армии, стоявшей в Прибалтике против шведов.

Однако к концу июня в развитии событий произошёл резкий перелом. Москва “передумала” нападать на Речь Посполитую. Сохранился “лист” Сигизмунда III С. Пацу, которому в конце мая было приказано идти к Смоленску. В этом “листе” ротмистр ставился в известность, что, поскольку русское правительство отказалось от своего намерения начать войну, ему надлежит отправиться против шведов в Ливонию. С. Пац со своей хоругвью прибыл в лагерь польного гетмана 30 июня. К середине июня (к началу июня по старому стилю) начался роспуск собранных на западной границе Русского государства войск.38

Подавление в Литве православных, рассматривавшихся как возможных союзников врага – московитов – привело к восстаниям жителей Могилёва, Орши и Витебска. В 1623 году несколько тысяч жителей Витебска и окрестных крестьян по звону набата бросились к дому униатского архиепископа Иосафата Кунцевича и убили этого “ненавистного душегуба”, а его труп бросили в Двину. Были перебиты и все его сторонники в Витебске.

Папа римский Урбан VIII в специальном послании Сигизмунду III написал: «Да будет проклят тот, кто удержит меч свой от крови... Итак, державный король, ты не должен удержаться от огня и меча. Пусть ересь чувствует, что ей нет пощады».4

В Витебск была выслана королевская комиссия во главе с канцлером Литовского княжества Львом Сапегой. Комиссию сопровождали отряды конницы и пехоты. Получив сведения, что жители Витебска обратились за помощью к украинским казакам, Сапега поторопился закончить расправу над восставшими: 120 его участников были приговорёны к смертной казни, а остальные подвергнуты суровым наказаниям. Всё имущество наказанных конфисковывалось.

У Речи Посполитой продолжали сохраняться крайне напряжённые отношения с протестантской Швецией. В 1623 году дело дошло до набора в Англии войск для готовившегося Сигизмундом III морского похода на Швецию, однако внутренние проблемы страны помешали претворению этих планов в жизнь.

Несмотря на сложность внешнеполитического положения Речи Посполитой, в ней продолжалась и вполне мирная жизнь. В частности, развивалось книгопечатание.  Ещё с XVI века стали появляться печатные чёрно-белые гербовники польской и литовской шляхты. Поскольку до изобретения цветной печати ещё должно было пройти более 300 лет, в этих гербовниках впервые были применены новые условные способы обозначения геральдических цветов и металлов. «Первый опыт применения подобного способа (штриховки. – А.Д.) был сделан Яковом Франкартом, он издал в 1623 году в Брюсселе описание погребения эрцгерцога Альберта Австрийского.  […] Такой графический способ оказался самым целесообразным и удобным и вскоре вошёл во всеобщее употребление, хотя и подвергся впоследствии некоторым изменениям».76

В 1624 году в Крыму татарский полководец Шагин-Гирей из рода Гиреев изгнал из Кафы турецких вассалов, чем ослабил натиск турок на земли Речи Посполитой, хотя борьба в Крыму продолжалась ещё несколько лет. В то же время в 1625 году на Украине вспыхнуло новое восстание под предводительством Жмайло. Престарелый литовский канцлер и виленский воевода Лев Сапега получил должность великого литовского гетмана. Михал Дорошенко, ставший гетманом реестрового казачества в том же 1625 году, проводил политику поддержки в Крыму полководца Шагин-Гирея в борьбе с другим претендентом на ханский престол – Кантемиром. По условиям Куруковского договора 1625 года между великим коронным гетманом Станиславом Конецпольским и казачьей старшиной численность реестровых казаков была ограничена 6 тысячами человек, то есть удваивалась по сравнению с 1619 годом.

29 июля 1626 года в Пинском повете опять дело дошло до судебных разбирательств между Дзиковицкими. Был выдан позов по делу Яцка Охремовича(?) с Петром и Григорием Олешковичами, Феодором и Кириллом Костюковичами Дзиковицкими о разделении имения Дзиковичи.

C ослаблением Испании первой державой Европы постепенно становилась Франция. При её короле Людовике XIII страной правил кардинал Ришелье и совершал свои подвиги знаменитый мушкетёр д’Артаньян. Пользуясь войнами в Европе, турки-мусульмане продолжали свой натиск на христиан. Глава протестантов шведский король Густав-Адольф в ряде сражений разгромил испано-австрийских и польских католиков, прославив шведскую армию как непобедимую. В 1629 году в Крыму турками и татарскими беями был разгромлен Шагин-Гирей. 26 сентября 1629 года было, наконец, подписано перемирие Речи Посполитой со Швецией, которым закончилась война, длившаяся между ними с начала века.

 В 1630 году пинский стольник М. Ельский пригласил в Пинск Орден иезуитов, а для поселения подарил им собственный дом. Разместившись в бывшей усадьбе Ельского, иезуиты первым делом стали готовить место для возведения храма. В 1632 году здешние иезуиты получили значительное пожертвование на обустройство от нового канцлера Великого княжества Литовского Альбрехта-Станислава Радзивилла, одновременно занимавшего должность пинского старосты. Иезуитский монастырь находился в восточной части главной рыночной площади города. Рядом с ним размещались многочисленные торговые ряды и несколько раз в год устраивались знаменитые на всю страну ярмарки. Городские власти шли навстречу иезуитам и даже согласились несколько изменить направление улицы Озёрской, которая теперь стала огибать монастырь. На другой же стороне рыночной площади, напротив монастыря, располагался мощный Старый замок с высокими насыпными бастионами.

Русское правительство внимательно следило за ходом развёртывающейся внутренней борьбы в Речи Посполитой. В 1632 году в Москве стало известно о готовящемся новом восстании на Украине. И в том же году пришло известие о смерти Сигизмунда III.

«По польским обычаям по смерти короля собирался сначала сейм, называемый “конвокационным”, на котором делался обзор предыдущего царствования и подавались разные мнения об улучшении порядка; потом собирался сейм “элекцийный” уже для избрания нового короля. Остатки православного дворянства сплотились тогда около Петра Могилы с целью истребовать законным путём от Речи Посполитой возвращения прав и безопасности православной церкви. Главными действующими лицами с православной стороны в это время были: Адам Кисель, Лаврентий Древинский и Воронич. Вместе с просьбою дворян и духовных подали на сейм просьбу казаки в более резких выражениях, чем дворяне и духовные. “В царствование покойного короля, – писали они, – мы терпели неслыханные оскорбления... Пусть уния будет уничтожена; тогда мы со всем русским народом будем полагать живот за целость любезного отечества. Если, сохрани Боже, и далее не будет иначе, мы должны будем искать других мер удовлетворения”. Такой резкий тон сильно раздражил панов, которые вовсе не хотели давать казакам права вмешиваться в государственные дела. “Они называют себя членами Речи Посполитой, – говорили паны, – но они такие члены, как ногти и волосы, которые обрезывают”. Дальнейшее решение дела о свободе православного вероисповедания отложено было до “элекцийного” сейма. Но и на элекцийном сейме казацкие послы вновь появились с резкими требованиями».40

В связи с избранием 8 ноября 1632 года на престол сына Сигизмунда III – Владислава IV – внутри Польши началась борьба между различными шляхетскими группировками. Так как Речь Посполитая в это время находилась в неприязненных отношениях с Москвой, то Владислав понимал, что расположение казаков и русского народа было чрезвычайно важно для короля и всей страны, да и вообще Владислав был сторонником свободы вероисповедания. Предоставлена была полная свобода переходить как из православия в унию, так и из унии в православие. Вместе с внутренним, осложнилось и внешнее положение Речи Посполитой. Дело в том, что Владислав, предъявляя претензии на русский престол, поставил вопрос и о своих правах на шведский трон, утерянный его отцом. Претензии нового короля вызвали возмущение русского и шведского правительств.

В декабре 1632 года русская армия подошла к Смоленску и начала его осаду. Однако обстановка под Смоленском сложилась крайне неблагоприятно для России. Наступившая зима препятствовала ведению осадных работ и снабжению русских войск боеприпасами и провиантом. Когда же под Смоленском появился Владислав IV со свежими силами, командующий русской армией воевода М.Б. Шеин вынужден был отступить, бросив почти всю артиллерию и обоз.

После неудачи русской армии Владислав IV ещё раз попытался начать наступление на Москву с целью захвата русского престола. Чтобы привлечь на свою сторону православную шляхту и запорожское казачество в войне против России, Владислав издал в 1633 году так называемые “Статьи для успокоения русского народа”, которые формально узаконили существование православной церкви. Но, как и в 1618 году, попытка продвинуться в глубь России встретила решительное сопротивление, и король был вынужден первым предложить переговоры о мире.

В 1634 году на берегу речки Поляновки был подписан мирный договор сроком на 20 лет, и он, в основном, был выдержан. Владислав IV отказался от притязаний на русский престол, но все ранее занятые Речью Посполитой земли остались за нею.

Где, когда и как расстался с жизнью Феодор Харитонович Дзиковицкий – неизвестно. Может быть, во время походов в Великое княжество Московское, а может и иначе. Во всяком случае, он прожил, как минимум, свыше 60 лет.

 

*  *  *

 

ГЛАВА II

 

САВА ФЕОДОРОВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1570 – до 1646 годы)

 

Жизнь-то зовёт, всяк думает, что

его впереди невесть какое счастье ждёт.

К. Осипов. “Дорога на Берлин”.

 

В то самое время, когда Польское королевство и Великое княжество Литовское объединились в федеративное государство Речь Посполитую и подходила к концу королевская династия Ягеллонов, около 1570 года в семье Феодора Харитоновича Дзиковицкого родился старший сын, которого назвали Савой. В дальнейшем у него появились братья Остап и Миколай и все они были окрещены православными. Все дети вместе с родителями жили на участке земли, которым владел в Дзиковичах их дедушка Харитон Богданович.

О жизни Савы Дзиковицкого не сохранилось почти никаких сведений. Но можно близко к действительной реальности представить себе детские и юношеские годы любого представителя рода Дзиковицких в то время. Ведь детство разных людей, живущих в сходных условиях, всегда имеет больше общего, чем у них же, но в более зрелые годы. Исходя из того немногого, что мне известно о деревенской жизни в те времена, и из того, что известно о Дзиковичах и их окрестностях, в общих чертах можно нарисовать картину детской жизни Савы Дзиковицкого в своём родовом гнезде.

Дзиковичи в это время были маленькой деревенькой, раскинувшейся на небольшом возвышении посреди низины на правом, восточном берегу Струменя, в которой не было ровным счётом никаких развлечений для её немногочисленных обитателей: ни рынка, ни церкви. Правда, церковь имелась в недалеко от Дзиковичей расположенных Местковичах. А в деревне Савы не было ничего, кроме кладбища. Низина же вокруг деревеньки после осенних дождей или весеннего таяния снегов превращалась в водное пространство и Дзиковичи становились настоящим островом, жители которого могли общаться с внешним миром лишь благодаря лодкам, которые имелись у каждого хозяина. В этих болотистых местах прекрасно живётся всяким летающим кровососущим насекомым: оводам, слепням, мухам и комарам. Здесь их много, но их утомительное для человека и животных назойливое общество как нельзя кстати для всевозможных птиц, которые благодаря им имеют обильные завтрак, обед и ужин. В течение нескольких столетий сохранялось даже предание, что когда-то из-за огромного количества обитавших здесь птиц, которые являлись для охотников дичью, деревушка и стала называться Дзиковичами (Диковичами). Так это или нет, теперь уже никто не знает.

Комариные болота подступали к улицам деревушки, вымачивая скудные огородики здешних обитателей. По весне местные девушки в реке выстирывают скопившееся за зиму бельё и затем развешивают его на солнце, потому что весенний ветер и солнце покрывают загаром человеческие лица, но при этом белят полотно. Над прибрежной травой летают синие стрекозы. Ближе к вечеру над Струменем начинают летать непонятно где живущие стрижи, хотя тут нет высоких берегов, в которых они обычно устраивают свои гнёзда-норы в других краях.

В водах Струменя, как это было известно местным жителям, обитали русалки – красивые длинноволосые девушки, которые ходят всегда голыми и, в отличие от западноевропейских русалок, у которых были рыбьи хвосты, имеют вполне нормальные человеческие ноги. Русалками становились умершие девушки, в основном утопленницы. Некоторых из них водяной нарочно утащил к себе в услужение, другие были из тех, кто купался в неурочное время. Были среди русалок и умершие некрещёными дети. Иногда русалки выступали как берегини, спасая утопающих, но чаще от них можно ждать беды.

Русалки не любят ни одного злака, за исключением ржи. Первое средство, чтобы не тронула русалка, если человек её обнаружит в ржаном поле, - надо начертить пальцем или палкой круг и встать в его центр. Русалка будет кружиться около черты, но переступить через неё не посмеет, будет бросать в человека камни, но чтобы она не попала, надо заранее сделать круг как можно большим.

Кроме болот и полноводного Струменя вокруг Дзиковичей простирались густые леса и подтопляемые луга. Почвы здесь песчаные, больше всего растёт ивы, но присутствует также ольха, берёза, а на более сухих возвышенностях сосна. Окружающие Дзиковичи равнины пересекают утрамбованные белые дороги, зеленеющие редкой травкой. К ним, словно ручейки к рекам, стекаются распаханные межи распаханных полей, синеющие васильками, желтеющие и розовеющие донником, клевером и горицветом. По обочинам этих грунтовых дорог белеет ромашка, желтеют кустики куриной слепоты.

В августе лягушки здесь молчат. Возможно из-за того, что оканчивается их брачный период, а может потому, что по лугам и по берегам реки бродит множество аистов, высматривающих до самой темноты самых разговорчивых для своего ужина. Река возле Дзиковичей чистая и широкая, порядка 80 – 100 метров, и имеет широкий брод. Как и в других здешних реках, в Струмене водятся не только рыбы, но и устрицы, которые, как считается, чистят воду, а у берегов в спокойную погоду по водной глади носятся беспокойные водомерки. Проще говоря, несмотря на отсутствие развлечений, природа вокруг Дзиковичей могла предоставить много удовольствия тому, чья душа стремилась к общению с ней. Наверное, такими и вырастали здешние дети. Так что о Саве можно сказать, что он был в ладу с природой.

Вместе с другими мальчишками Сава ходил в окрестные леса за ягодами и грибами. По мере того, как они углублялись в лесную чащу, нарастал птичий гомон, постепенно переходящий в неистовый хаос звуков. Летом как-то реже можно было встретить волка, которого все считали нечистой силой. Говорили, что дьявол каждый год зачем-то таскает себе по одному волку. Но на всякий случай, для защиты, каждый мальчик держал в руке крепкую палку.

Лесной воздух, пропитанный сильным запахом смолы, можжевельника и чабреца, смешанный с сырым, напоминающим кладбище запахом земли, покрытой в тенистых местах белой плесенью, совсем не походил на насыщенный испарениями навоза воздух деревни. Местами широкие лапы елей, спускающиеся до самой земли, и молодой суковатый ельник с гирляндами широких развесистых елей стояли тёмно-зелёной, почти чёрной стеной. На опушках прямые и гладкие сосны с высоко вознесёнными кронами подымались над ковром, затканным веерами папоротников и узорами из разноцветных мхов. Из-за сухих иглистых веток можжевельника выглядывали жёлтые цветы волчьей пасти и длинные гирлянды повилики, плюща и плаунов. То здесь, то там краснели, коричневели и желтели самые разнообразные грибы, которыми мальчики быстро наполняли свои туески.

Правда, в глухой лесной трущобе, как известно, обитает леший. Под властью этого духа находятся все звери в лесу. Любые массовые передвижения животных – это проделки лешего. Поэтому охотники всячески пытаются задобрить духа, чтобы тот не вредил им на охоте. Поляки считают, что леший любит сидеть на старых сухих деревьях в образе совы, поэтому они опасаются рубить такие деревья. Литвины же, как и русские, считают, что леший любит сидеть не на ветвях, а в дуплах таких деревьев.

Любимая присказка лешего: «Шёл, нашёл, потерял». Сбивать людей с толку, запутывать их – обычная проделка духа. Если “леший обойдёт” человека, то путник внезапно потеряет дорогу и может “заблудиться в трёх соснах”. Единственный способ рассеять морок лешего – это надеть всю одежду наизнанку, тогда путник сможет найти дорогу из лесу. Кроме того, леший очень любит кричать страшным голосом и свистеть, пугая тем людей. Шествие лешего сопровождается ветром, который заметает его следы. Таких существ, как леший, шведы называют лесными эльфами. По причине любви лешего к ветру, люди, находясь в лесу, избегают свиста, чтобы не привлечь этим духа.

Обычно леший любит одиночество. Если вдруг в лесу заведутся два леших, то между ними обязательно будет борьба, в результате чего в лесу можно будет обнаружить поваленные деревья и распуганных зверей. В лесах и на болотах обитают также лесные и болотные кикиморы, которые называются также лешачихами и лопастами. Эти кикиморы появляются в образе маленькой сгорбленной безобразной старухи, одетой в лохмотья, неряшливой и чудаковатой. Они занимаются похищением детей, вместо которых оставляют зачарованное полешко, поэтому и родители детишек из Дзиковичей опасались за своих отпрысков, отправлявшихся за грибами.

Однако леший со своей кикиморой обитает в лесу не постоянно, а только летом. На святого Ерофея, то есть 17 октября, лешие с лесом расстаются. В этот день дух проваливается под землю, где зимует до весны, но перед зимовкой леший беснуется: поднимает бурю, ломает деревья, разгоняет зверей по норам и свирепствует. Зимой приходил дух Лёд и так сковывал своей силой воду, что водяные и водяницы, омутники и омутницы, багники и болотницы принуждёны были сидеть в своих хороминах на самом дне до весны. Для людей зимой наступал отдых от полевых работ, свободного времени становилось гораздо больше, чем летом. Работа, конечно, и тогда найдётся, но не постоянная: кто столярничает, кто сети плетёт, кто обувь делает кто ещё какое-нибудь нужное дело делает. А остальные, особенно молодёжь, собираются по домам, где просторнее, и поют, играют, танцуют…

Дома в Дзиковичах, поскольку сухое пространство под селением было ограничено, лепились тесно один к другому и потому все жители проживали в близком соседстве друг с другом. Поскольку дома были деревянными, уже через 35 – 40 лет после их постройки они начинали оседать и подгнивать от влаги. У покосившегося строения какое-то время ещё можно было заделывать мхом всё более расширяющиеся пазы между брёвнами и замазывать их глиной. Так что фактически обитателям деревни приходилось заново строиться спустя одно – два поколения. Все же хозяйственные земли располагались в отдалении, на сырых пространствах вокруг села.

Хозяйство каждого жителя находится под влиянием домового. Он поселялся в каждом доме и семействе местных обитателей – беcкрылый, беcтелесный и безрогий дух. Христианская церковь объясняла, что домовой принадлежит к тёмным, дьявольским силам. Но от сатаны он отличается тем, что не делает зла, а только шутит иногда, даже оказывает услуги, если любит хозяина или хозяйку, предупреждает в несчастье, караулит дом и двор. Говорят, что домовой не любит ленивых. Иногда слышат, как он, сидя на хозяйском месте, занимается хозяйской работой, между тем, как ничего этого не видно. Тому, кого домовой любит, он завивает волосы и бороды в косы.

Но если домовой не любит хозяина, то он бьёт и колотит посуду, кричит, топает, ночью щиплет до синяков. По этим синякам судят о какой-нибудь неприятности, особенно если синяк сильно болит. В этом случае перед порогом дома зарывают в землю череп или голову козла.

Домовой не любит зеркал, козлов, а равно тех, кто спит около порога или под порогом. Также домовой может наваливаться во время ночи на спящего и давить его так, что нельзя ни пошевелиться, ни сказать ни слова. Обыкновенно эта напасть наваливается на того, кто спит на спине, в это время спрашивают, к худу или к добру, а домовой отвечает мрачным голосом – “да” или “нет”.

В народе к домовому питают такое уважение, что боятся его чем-либо оскорбить и даже остерегаются произносить его имя без цели. В разговорах между собой жители Дзиковичей домового предпочитают величать “дедушкой”, “хозяином”, “набольшим” или “самим”. Может быть, в этом уважении заключается одна из причин того, что в Дзиковичах никогда не держали в хозяйствах неугодных домовому коз. Да к тому же здешние обитатели считали, что от этих животных толку мало, а забот много. Поголовье скота в Дзиковичах составляли свиньи, коровы, лошади и овцы. Хотя вокруг было много диких пернатых, жители деревни держали и домашнюю птицу, которая давала не только мясо и перо, но и постоянно несла свежие яйца без необходимости выхода за всем этим на охоту. Птица спасалась от зимней стужи в тех же домах, которые служили жилищем людям.

Перед смертью кого-нибудь из домашних домовой воет, иногда даже показывается кому-нибудь, стучит, хлопает дверями и прочее. Живёт он по зимам около печки, или на печи, а если у хозяина есть лошади и конюшня, то помещается около лошадей. Если лошадь ему нравится, то домовой холит её, заплетает гриву и хвост, даёт ей корма, от чего лошадь добреет, и напротив, когда ему животное не по нраву, то он её мучает и часто заколачивает до смерти, подбивает под ясли и прочее. Из-за этого многие хозяева стараются покупать лошадей той масти, которая ко двору, то есть любима домовым.

Иногда в разных частях жилья вдруг слышится – и только кому-то одному – плач ребёнка. Это плачет дитя домового. В этом случае можно покрыть платком то место, откуда слышится плач (скамью, стол, лавку), и домовичка-мать, не находя скрытого ребёнка, отвечает на задаваемые ей вопросы, лишь бы открыли ей дитя; спросить у неё тогда можно что угодно.

При переезде из одного дома в другой, непременною обязанностью считают в последнюю ночь перед выходом из старого дома с хлебом-солью просить домового на новое место.

Кроме домового во дворах жителей Дзиковичей обитали кикиморы, банники, гуменники и овинники. Кикимора-домовой сходна со злым духом мокушей. Кикиморами становятся младенцы, умершие некрещёными. Кикимора является в облике карлика или маленькой женщины, голова у которых с напёрсток и тело тонкое, как соломинка. Кикимора живёт в доме за печкой и занимается прядением и ткачеством, а также проказит по ночам с веретеном и прялкой хозяев дома (например, рвёт пряжу).

Кикимора может вредить домашним животным, в частности курам, бросает и бьёт посуду, мешает спать, шумит по ночам. Избавиться от кикиморы чрезвычайно трудно. Оберегом от неё служит “куриный бог” – камень с естественным отверстием или горлышко разбитого кувшина с лоскутом кумача, которое вешают над насестом, чтобы кикимора не мучила кур, а также можжевельник, пояском из которого обвязывают солонки.

А среди людей встречались и такие, что имели дружбу с нечистой силой. Это были знахари и чаровники. Первые «занимается большею частью лечением болезней и в исключительных случаях вредит человеку»301, а второй гораздо опаснее. «Чаровник всегда при сношении с сатаной надевает на себя хомут. После смерти своей чаровник ходит и пугает свой дом, в котором он жил. Пришедши в дом, чаровник бьёт горшки, бросает хлеб, яйца и всё, что попадётся под руки; выгоняет скот из хлевов, даже сбрасывает крышу с дома».301 Крыши домов в Дзиковичах покрывали камышом – более крепким и долговечным материалом, чем простая солома. Благо этого растения вокруг было в избытке. Под крышей из камыша летом прохладнее, а зимой – теплее. Но правильно скосить камыш и покрыть им крышу – это особое искусство. Зато потом такая крыша служит хозяевам по многу лет. Дома же и хозяйственные постройки были сплошь из круглых брёвен. При строительстве дома плотники или печники, желающие по какой-либо причине навредить хозяевам, могли напустить на них кикимору. Для этого мастера делали из щепок и тряпок куклу (фигурку) кикиморы и закладывали её под матицу (главную балку) или в переднем углу дома. Присутствие кикиморы в доме можно легко определить по мокрым следам на полу, которые остаются, хотя никто из обитателей дома не ходил.

Чтобы чаровник не ходил в дом, «следует забить на могиле его в головах осиновый кол; если же это средство не остановит чаровника, то нужно осыпать его могилу и тот дом, в который он ходит, освящённым маком самосеянцем.301 Чаровника, ходящего после смерти, люди называли ещё упырём.

Если мужчины в Дзиковичах и вообще на Пинщине занимались в основном охотой, рыболовством и возделыванием земли, то основной женской работой была пряжа льна и шерсти, из которых они изготавливали полотно и ткани для повседневного употребления. Все жители Пинщины умели хорошо возделывать землю, сеять, жать, выпекать в домашних печах хлеб, готовить всяческие мясные изделия, варить пиво, делать хмельной мёд, брагу и водку.

За более цивилизованной жизнью жителям Дзиковичей – за церковными службами в больших храмах, ремесленными поделками, привозными товарами и за общением с другими людьми – приходилось, если возникала в том нужда, отправляться в Пинск. Главный город повета в это время был таким же деревянным, как и окружавшие его деревни, если не считать отдельных каменных строений. В Пинске жили во множестве люди, весьма опытные во всех ремёслах, необходимых в человеческой жизни: плотники, умеющие строить дома и суда, тележные мастера, кузнецы, оружейники, кожевники, шорники, сапожники, бондари, портные и прочие. Они были также очень искусны в приготовлении селитры, из которой делали превосходный порох.

Но такой поездке надо было посвятить целый день: с утра выехать, с пол дня побродить по городу, а во второй половине дня уже отправляться назад, чтобы успеть вернуться до захода солнца. И самое лучшее время для таких поездок было летом, в сухую погоду, когда и день был более длинным, и осенние заботы по хозяйству ещё не наступили. Несомненно, когда окрестная шляхта собиралась в Пинске для проведения поветовых сеймиков или когда в городе устраивались ярмарки, отец и дедушка мальчиков выезжали туда. Как минимум в ярмарочные дни туда же отправлялась и мама мальчиков. Но тогда же для развлечения вместе с родителями ездили в Пинск и их дети, включая и старшего сына Саву.

Пинск тогда был развитым торговым и ремесленным центром Полесья. В нём и в его округе добывалось железо и изготавливались изделия из него, включая изготовление оружия, было налажено производство кафеля, продавались добываемые жителями окрестных деревень пушные звери и рыба. В городе работали ремесленники около 40 профессий. Основными товарами, которые на возах вывозились из Пинска в Луцк и Львов, были меха и воск. Оттуда же в Пинск везли скот, соль, пряности, ткани, одежду и диваны. Из польских городов Люблина и Гданьска, являвшегося крупным портом на Балтике, сухопутными и водными путями по рекам доставлялись металлы и готовые изделия из них, ткани, вина, стеклянные изделия, бумага, меха, предметы роскоши, сельдь и пряности.

К концу дня поездки в Пинск, когда семья уже возвращалась в свою деревню, а огромный солнечный шар опускался к горизонту, в вечерней тишине вдоль дороги недвижно стояли большие ивы и сосны с озарёнными закатными лучами верхушками. Уже подъезжая к самому дому, в безмолвии, нарушаемом лишь поскрипыванием колёс воза, Сава слышал клёкот аиста из гнезда, расположенного совсем рядом. На Пинщине водится множество аистов, которых люди зовут по-местному – буськой. Об их происхождении существует такое поверье: «Когда много развелось гадов на земле и человек стал терпеть от них много зла, Бог сжалился над человеком, собрал их всех в мешок, завязал и отдал одному человеку, чтобы он бросил мешок в печь, приказав ему не смотреть, что завязано в мешке. Человек не утерпел: развязал мешок, и гады все оттуда выползли. За это Бог обратил непослушного человека в аиста, приказав ему собирать гадов. Буська поэтому христианской веры и считается за грех, если кто убьёт его».301

С аистом связаны и особые приметы. «Если буська выбросит из своего гнезда яйцо на землю, то это верный признак урожая, если же детёныша, – будет голод. К нему обращаются женщины с просьбою во время жатвы – когда стоит жара, бабы, изнурённые жаром, увидав буську, кричат ему: “Иванько, Иванько, зашли нам трохи витру, бо не здюжим жаты”».301

Вокруг Дзиковичей разливалась умиротворяющая тишина проходящего Божьего дня, а дальше виднелись река и пойменные луга, окаймлённые тёмными массивами прибрежных ив и более далёкого древнего леса. К вечерней дойке возвращались с вольной кормёжки коровы и овцы, загонялись на дворы свиньи, лошади, домашняя птица. Над Струменем, кустарником и болотами стлался белесый туман – непременный атрибут здешних перенасыщенных влагой мест. Он преображал всё вокруг в безбрежное мягкое озеро, переполненное по весне и в начале лета квакающими лягушками. Когда лягушки неожиданно смолкали, откуда-то доносились вскрики болотных птиц, а над головой, выше стелящегося тумана, носились бесшумные летучие мыши. Временами откуда-то раздавался приглушённый туманом звон колокольчика на шее коровы или фырканье готовящейся ко сну в своём стойле лошади. Отголосив своё, отходили ко сну петухи, оставляя место для действий нечистой силе.

Когда же совсем становилось темно, вся деревня засыпала. Ни одного оконца, по бедности затянутого бычьим пузырём, слюдой, а то и просто чем-то заткнутого, а не заставленного стеклом, как в зажиточных домах Пинска, не светилось. Вокруг, насколько было видно за тёмными насаждениями садов, в лунном сиянии купались камышовые крыши, казавшиеся на фоне ночного неба серебристо-белыми. Во дворах сонно тявкали собаки, как бы отвечая отдалённому, но отчётливому кваканью лягушек, крикам ночных птиц и прочим ночным звукам, которые наполняют летнюю ночь, лишь усиливая впечатление тишины.

Но после чудного дня и прекрасной ночи погода могла резко испортиться. Буквально на другой день мог начать моросить мелкий, заунывный дождик, как будто желающий прибавить воды здешним болотам, которые, на его взгляд, начали испытывать жажду. И такой дождик мог затянуться на несколько дней, а то и недель, вымачивая всё живое и неживое, растущее, ходящее, летающее, навевая сонливость и уныние. И оканчивалось такое безобразие лишь с появлением солнышка, которое вновь высушивало всё, что поднималось над поверхностью реки и болот.

Зимой же, когда болота и река сковывались морозом, становилось легко перемещаться верхом и на санях. Обильные снега давали возможность ходить на лыжах на охоту в такие места, куда летом можно было добраться лишь на лодке, да и то не всегда. Свободного времени у всех в семье было гораздо больше, чем летом и детишки вовсю использовали его для своих зимних игр. Теперь уже и поездки в Пинск могли совершаться чаще, но, к сожалению, главного развлечения – ярмарок – в это время года не проводилось.

Несмотря на идиллическую природу, окружавшую Дзиковичи, жизнь её обитателей была преисполнена немалых трудов и забот, поскольку все они не отличались большим достатком и всецело зависели от собственных усилий по прокормлению своих, как правило, многодетных семейств. В таком же бедном и многодетном семействе прошли детство и юность Савы и его братьев и сестёр.

Пока Сава был маленьким, заботы его также были маленькими. Летом, находившись вместе с младшими братьями, сестрёнками и другими мальчиками и девочками по соседним лесам и болотам, собирая грибы и ягоды, он отправлялся с ними на мелководье брода реки, где купался и плескался чуть не до заката солнца. Вдоволь накупавшись, когда хозяева уже начинали загонять на дворы скотину, изголодавшись, Сава с братьями бежали домой, где жадно глотали ужин, приготовленный мамой.

Когда Сава подрос и стал постепенно становиться юношей, он начал заглядываться на девушек, которые, из-за большого притока польской крови во многие поколения местной шляхты, были в этих местах очень привлекательными. Одним из главных достоинств не только дочерей мелкой шляхты, но и знатных девушек-шляхтянок считалось умение вести беседу и рукоделие. Поэтому после трудового дня, вечерами, в Дзиковичах устраивались посиделки. Летом они проходили на улице, а зимой – у кого-нибудь в доме. На посиделках девушки собирались вместе и за рукоделием беседовали, рассказывали какие-либо сказки и страшные истории, пели песни и так далее.

Поскольку в будни иных развлечений на селе не было, посиделки, к которым присоединялись молодые парни, были любимым времяпровождением молодёжи. Во время таких вечеров, которые летом иногда затягивались допоздна, девушки приглядывали себе женихов, а ребята – будущих невест. И весьма часто односельчане создавали семьи, в которых муж и жена были местными жителями во многих поколениях. Из-за такого способа создавать семьи обитатели Дзиковичей, хоть и носили разные фамилии, давно уже были между собой в той или иной степени родства. Если, к примеру, кто-то носил фамилию Серницкий, Полюхович или Горегляд и его жена не была по происхождению Дзиковицкой, то Дзиковицкой уж точно была в девичестве его мать или бабушка. Хотя, конечно, были у Дзиковицких и такие браки, когда жена не являлась жительницей Дзиковичей. Но, в таком случае, как правило она оказывалась дочерью шляхетского семейства, издавна проживающего не слишком в большом удалении, в пределах Пинщины.

Несмотря на объединение Польши и Литвы, литовская шляхта ещё долгое время сохраняла стремление на государственную обособленность Великого княжества Литовского от Короны. Когда на престол Речи Посполитой избирался новый король Сигизмунд из семейства Ваза, литовские представители в начале 1588 года выдвинули своё условие: он должен утвердить новый Литовский Статут, в котором провозглашалась фактическая независимость Литвы от поляков. 28 января 1588 года король утвердил этот важный для литвинов документ и поручил подканцлеру Льву Сапеге издать его. В том же году Статут вышел из печати. Но Лев Сапега сознательно отпечатал кодекс на русском (старобелорусском) языке, объяснив это тем, что польский язык не может отразить все слова и выражения, которые существуют в Литве.

В этом же 1588 году Великое княжество Литовское испытало страшный удар от навалившегося голода и сопутствовавшей ему моровой язвы, которые вместе унесли множество человеческих жизней, выкосив значительную часть населения литвинских городов и деревень.

В Дзиковичах мало что менялось из поколения в поколение, кроме самих людей. Одни уже умерли, другие рождаются, но новая жизнь как бы вливается в старые сосуды и оттого создаётся впечатление неподвижности времени. Но при этом новое население деревни, нося фамилии прежде живших здесь, постепенно меняется: одни из прежних жителей уже ушли, как прадед Богдан, в землю, и встал над ней травою, кто-то, как дедушка Харитон, поник, как бы уменьшился, понемногу сходя в могилу. А кто-то, как отец Феодор, всё ещё трудится, пытается найти способ как накопить денег, поправить материальное состояние семью, сделать состояние. Такие мысли, если они приходили в голову юному Саве, могли бы привести к вопросу: а зачем вообще делать карьеру, жениться, заводить детей, если конец всё равно предрешён?

Но от таких мыслей человека спасает инстинкт самосохранения и желание продлить себя в своём потомстве. К 1592 году Сава Феодорович был уже не только женат, но и имел трёх сыновей – Ивана, Романа и Димитра.

В 1596 году произошло объединение православной церкви на территории Речи Посполитой с католической церковью. Православная церковь признавала своим главой римского папу, но сохраняла богослужение на славянском языке и православную обрядность. Православная Литовско-Новогрудская митрополия своё существование прекратила. Под юрисдикцией униатского священноначалия оказался и епископ Пинский Леонтий Пельчицкий, который подписал акт Брестской унии и занял Пинскую кафедру в качестве униатского архиерея. Как и другие Дзиковицкие, после 1596 года Сава Феодорович стал униатом. Но многие шляхтичи-соседи не приняли нововведений.

Из-за ставшего хроническим малоземелья между Дзиковицкими и их ближайшими родичами, вышедшими из общего рода Домановичей, постоянно возникали недоразумения и споры относительно границ их владений. 12 января 1599 года две группы спорящих вместе со своими возными собрались во дворе пана Андрея Грицевича Перхоровича Дзиковицкого. На одной стороне были сам хозяин дома, паны Опанас Остапович, Конон Васькович и панна “Кириковая Ивановича” – все по фамилии Перхоровичи Дзиковицкие. На другой – пан Есьман Иванович Доманович и пан Станислав Защинский с сыном Яном и дочерью Раиной. Возными были пан Томило Иванович Лозицкий с помощником Василием Стапановичем Сачковицким и Остап Михнович Качановский с сыном Левком в качестве помощника.

Предметом спора были «грунты, в повете Пинском при селе Диковичах лежащие и ко дворам их Местковицким относящиеся, пахотная земля на острове в урочище, прозываемом Наседины».215

Если ранее позов (вызов в суд) был составлен на Перхоровичей Дзиковицких, то теперь был составлен встречный, от них. Новый «позов там же, под сенными дверьми в хоромах пана Андрея Грицевича во дворе его Диковицком составлен, и тот позов челядь их дворная» видела. И все это было составлено в присутствии другой жаловавшейся стороны.

Вот такая история приключилась в Дзиковичах на исходе XVI века.

Расселение отдельных безземельных Дзиковицких в различные места вне “отчизных” земель Саву Феодоровича не коснулось до самой смерти деда. Он и его семья продолжали проживать вместе с семьёй отца и семьями младших братьев в Дзиковичах на земле дедушки Харитона Богдановича. Лишь в 1604 году, когда дедушка умер, а перешедший к его сыну Феодору Харитоновичу земельный надел был переуступлен другим Дзиковицким, пришлось покинуть “дедизну и отчизну”.

В это время сильно окрепло днепровское казачество, которое всё чаще переходило к наступательным действиям против крымчаков и турок, совершая отчаянно смелые морские походы на своих лодках, которые они звали чайками. В 1604 году запорожские казаки сумели овладеть турецкой крепостью Варна, счтавшаяся до этого неприступной.

На годы жизни Савы пришлись основные события многолетних войн в соседнем Московском государстве, в которых приняло участие много обедневших шляхтичей, надеявшихся поправить своё положение участием в походах. Представляется вполне вероятным, что Сава Феодорович принял участие вместе с отцом в шляхетских отрядах, которые под главенством “можных” панов совершали в начале нового века военные походы на Московию. Таковы уж были многие бедные шляхтичи из глухих провинций – с тощими кошельками и богатейшими надеждами поправить свой достаток за счёт военных походов.

Во всяком случае, в войсках 2-го Димитрия один из полковников был Александр Самуилович Зборовский, имевший под своим началом 9 ротмистров. А одним из этих ротмистров был некий Кость, который, скорее всего, был из-под Бреста, поскольку в пописе 1567 года числится единственный носитель такой фамилии – Рафал Кость, – шляхтич Берестейского повета. А исходя из того, что все роты в Литве формировались по принципу родства и знакомства, то есть их состав набирался в ближней округе от места жительства ротмистра, вполне вероятно присутствие в роте Кости шляхтичей из Пинского повета, входившего в одно воеводство с поветом Брестским.

После смерти в Праге датского учёного Браге в распоряжении его помощника Кеплера оказались записи астрономических наблюдений придворного астронома. Изучая эти записи, Кеплер в результате многих лет упорной работы пришёл к выводу, что идущее от Коперника представление о строго кругообразном и равномерном движении планет вокруг Солнца ошибочно. Он доказал, что планеты движутся по эллипсам, в одном из фокусов которых находится Солнце, и что скорость движения планет увеличивается с приближением к нему. Открытие Кеплера было опубликовано в 1609 году, когда ему было уже 38 лет, в труде “Новая астрономия, причинно обоснованная, или Небесная физика, изложенная в исследованиях о движениях звезды Марс, по наблюдениям благороднейшего мужа Тихо Браге”.

Одновременно протекала деятельность великого итальянского астронома и физика Галилея, родившегося в Пизе в 1564 году, более полно обосновавшего взгляды Коперника на солнечную систему. Его открытия связаны с применением телескопа, самостоятельно сконструированного им на основании известия о его изобретении в 1608 году в Голландии. В телескоп Галилею удалось увидеть громадное количество невидимых для невооружённого глаза звёзд, горы на поверхности Луны и спутников Юпитера. Результаты этих открытий Галилей опубликовал в 1610 году в небольшой книжке “Звёздный вестник”, произведшей на современников громадное впечатление: открытия Галилея сравнивали с открытием Америки.

Во время похода литовской шляхты в пределы Московского государства имя полковника (хорунжего) А. Зборовского было хорошо известно. Так, докладывая о событиях 16 февраля 1610 года, командование русских войск пишет: «Под Торшком (то есть городом Торжком. – А.Д.) литовского полковника Александра Зборовского побили».

Перед битвой под Клушиным к гетману Жолкевскому, двинувшемуся по приказу к Москве, присоединились полки: Александра Зборовского (1540 человек), Мартына Казановского (800 человек), Самуила Дуниковского (700 человек), Пясковского и Ивашина – 3000 человек и Людовика Вайера (200 человек).

Бывший староста в городе Усвяты, что под Смоленском, ещё более известный полководец той войны Ян-Пётр Сапега в своей хоругви имел ротмистра пана Токарского. Фамилия пана Токарского произошла от названия его имения Токари, которое находилось недалеко от города Каменец под Брестом. Так что в роте Токарского также вполне могли находиться шляхтичи из Пинского повета.

В допросных речах пленников от 22 января 1612 года говорится: «А в Пермских распросных речах Ивана Чемоданова да Пятко Филатова написано. Сказывали им Литовские люди Микитка с Быхова города, а Якушка с Чернобыля города: как они из Литвы пришли под Москву, тому четвертый год, стояли под Москвою в Тушине и под Троицею в Сопегине полку, а из под Троицы с Сопегом-ж были в Мещенску, а из Мещенска они ходили от Сопеги в Можайск, а из Можайска они, две роты с Выйгуковским паном да Токарским, пришли под Москву к Сопеге в полк… А на Москве сидит Литовских людей четыре тысячи и голод и нужда великая…».

Если моё предположение верно, то Сава Феодорович был солдатом в одной из этих двух рот, либо Кости, либо Токарского, а профессиональные солдаты, как правило, умирают не своей смертью и ранее отведённого им срока.

 

*  *  *

 

Итальянское барокко, проникавшее в польскую культуру уже длительное время, вошло и в литературу того времени. Наука и философия, ставшие уже значительными явлениями умственной жизни Европы, в Речи Посполитой остались вне поля зрения культурного общества, несмотря на то, что ещё в прошлом веке Польша дала миру Коперника.

Но зато здесь появилась целая плеяда поэтов-эрудитов, пренебрегающих родным языком и пишущих на латыни. В первой половине века Речь Посполитая больше, чем какая-либо другая славянская страна, претерпела влияние латинской культуры. Здесь много переводили как древних, так и новых авторов, писавших под влиянием античных произведений. С 1614 года была переведена книга Вергилия “Георгики”, а ещё раньше, 20 лет назад – издан был перевод “Энеиды”.

Православные шляхтичи активно выступили в защиту праотеческой веры. В 1614 году на средства шляхтянки Янины Галабурдиной и Пинского православного братства в конце города, неподалёку от Терецковщины была возведена Богоявленская церковь. Сюда переселялись монахи из переданного униатам Лещинского монастыря. Тогда же запорожские казаки дважды разгромили турецкие города Синоп и Трапезунд на малоазиатском побережье.

В 1614 году литовский печатник Пётр Бласт Кмита издал на любчанском печатном дворе сборник панегиричной поэзии “Epitome”, написанный в честь рода Радзивиллов. Стихотворение “Ревель”, написанное на латыни Соломоном Рысинским, описывает историческую встречу в городе Ревеле шведского короля Карла, московского царя Ивана Грозного, польского короля Сигизмунда и литовского князя Радзивилла. Рысинский происходил из семьи мелкого шляхтича из-под Полоцка и являлся придворным поэтом Радзивиллов и наставником их детей. В стихотворении князь Радзивилл выступает на встрече королей как самостоятельный монарх и всем видом и поведением показывает свою высокородность и независимость Великого княжества Литовского.

В 1615 году казаки в результате дерзкого похода против турок прорвались ко дворцу самого султана в Константинополе.

В 1616 году казаки освободили множество людей на невольничьем рынке в Кафе.

В 1618-м году в Польше был переведён “Освобождённый Иерусалим” итальянского поэта Тассо и продолжалась работа в том же направлении, хотя и касалась она в первую очередь только высших слоёв шляхетского общества. Тем не менее, имена литературных авторов и героев через верхи общественной структуры доходили до низших её звеньев, и Дзиковицкие не могли не слышать о таких кумирах умственной жизни того времени.

23 мая 1618 года в чешской столице Праге случилось почти комическое событие, послужившее началом Тридцатилетней войны между католиками и протестантами в Германии. Представители чешских сословий, главным образом протестанты, явились в городскую ратушу к посланцам императора Священной Римской империи Матиаса, требуя от них подтверждения, что зачитанное пару дней назад в Праге гневное послание императора на самом деле подлинное. Горячий спор завершился “швырянием из окон” двух императорских представителей – Славаты и Мартиница, – и их секретаря Фабриция. Все трое по счастливой случайности почти не пострадали, а само “швыряние из окон” вошло в историю под латинским названием – “дефенестрация”. Последовавший за этим эпизодом военный конфликт унёс не одну тысячу человеческих жизней и превратил в пустыню некогда цветущие страны Центральной Европы.

В начале этого века регулярных армий в Европе всё ещё почти не было – их зачатки существовали только во Франции и Испании. Поэтому во время войн резко возрастал спрос на услуги самозваных “полковников”, набиравших свои отряды по большей части из всякого сброда, который, однако, сражался отчаянно, ибо война была его единственным ремеслом и способом поживиться, а то и разбогатеть на грабеже захваченного города.

В 1623 году в Пинске началось строительство коллегиума, которое растянулось на долгих 11 лет, но подарило городу красивейшее здание. Поскольку оно возводилось тогда, когда уходила в прошлое мода на архитектурный стиль эпохи Возрождения, в нём отразилось смешение стилей барокко и пришедшего ему на смену классицизма. 12 сентября того же года король Сигизмунд издал наказную грамоту киевскому униатскому митрополиту Иосифу-Вельямину Рутскому о наблюдении за целостью пинского епархиального, монастырского и церковного имущества, поскольку пинский епископ Паисий Саховский тяжело болел и был не в состоянии надзирать за порядком в своей епархии.

В 1626 году в  стенах Спасского монастыря в Кобрине прошёл знаменитый Кобринский церковный собор, где были определены основные принципы организации и деятельности греко-католической (униатской) церкви.

В 1630 году казачий реестр был увеличен до 8 тысяч. В том же году гетман реестровых казаков Тарас Феодорович (Трясило) возглавил очередное восстание на Украине.

В это время в Риме правил мудрый и миролюбивый папа Урбан VIII, человек характера властного и твёрдого. При нём жизнь в вечном городе была лёгкой, радостной и праздной, несмотря на затянувшуюся в Европе религиозную войну. В европейском раскладе сил Урбан VIII держал сторону Франции, которая, будучи страной католической, из политических соображений поддерживала протестантских немецких князей и протестантскую Швецию. В Германии, ставшей основным театром военных действий между католиками и протестантами, вновь вошёл в большую силу католический главнокомандующий герцог фридландский Альбрехт Валленштейн. Ходили слухи, что он советовал императору двинуться походом на Рим: целое столетие не брал Рима приступом неприятель и будет, мол, чем поживиться. Говорили, что для организации такого похода Валленштейн предлагал оттянуть из Речи Посполитой её казаков и двинуть это дикое, воинственное и свирепое племя на цветущие города Италии.

В апреле 1632 года умер король Сигизмунд III. Период междуцарствия в Речи Посполитой всегда сопровождался беспорядками и был для соседней Московии самым удобным временем для нападения. Русские двинули на запад войско под командованием героя обороны Смоленска в 1609 – 1611 годах боярина Михаила Борисовича Шеина “в содружестве” с Артемием Измайловым. Удачи в начале войны сулили успех всей кампании. Русские войска сделали попытку отбить у Речи Посполитой город-крепость Смоленск. Брошенное под стены Смоленска русское войско состояло из 4-х солдатских полков, которые западному военному артикулу обучали служилые немцы, из дворянской конницы и казаков южнорусских окраин. Русские осадили город, но Смоленск, имевший прекрасные оборонительные сооружения, долгое время успешно защищался. Когда же полякам удалось спровоцировать очередной набег крымского хана на юг России, “дети боярские” (дворяне) из-под стен Смоленска ушли на защиту южной русской границы. Основной силой осаждавших были теперь пехотные полки западного строя.

 Западная же Европа жила своей жизнью. Несмотря на то, что взгляды Коперника католической церковью были признаны еретическими и его сочинение было внесено в список запрещённых книг ещё в 1616 году, итальянский астроном Галилей продолжал собирать и накапливать доказательства правильности системы Коперника. В 1632 году он, наконец решился опубликовать результаты многолетней работы и издал свою знаменитую книгу “Диалог о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой”, в которой были собраны воедино и в блестящей форме изложены все существовавшие тогда доказательства правильности гелиоцентрической теории.

Осада Смоленска русскими, затянувшаяся на 8 месяцев, перечеркнула все надежды московитов, хотя обессиленные от голода защитники крепости, казалось, вот-вот готовы были сдать город. Неожиданно на помощь им к Смоленску со свежим 20-тысячным войском подошёл Владислав, ставший новым польским королём. Бывшие в войсках Шеина немцы сдались, а затем перешли к польскому королю на службу. Оставшееся практически без командования русское войско было окружено поляками и блокировано. Армия Шеина, оказавшаяся в тисках между наступающим войском короля и осаждённой крепостью, держалась ещё около полугода, но, лишённая продовольствия и одежды, страдающая от цинги и мора, была полностью деморализована и позорно сдалась на милость короля.

Книга Галилея нанесла решающий удар по старым взглядам на мироздание. В 1633 году 69-летний астроном был вызван в Рим на суд инквизиции. Несмотря на вырванное у него под угрозой пыток и сурового наказания отречение, он был признан виновным в том, что поддерживал доктрины “ложные и противные святому и Божественному призванию”.

В начале 1634 года московское войско было принуждёно капитулировать, выдав артиллерию и сложив знамёна перед польским королём. Лишь остатки русского воинства смогли вернуться домой. Командующий русским войском боярин Шеин, взятый в плен, в знак уважения к его боевым заслугам был отпущен поляками в Москву. В Москве бояре, не любившие Шеина, настояли на суде над ним и его товарищами.

Тяжёлое поражение московитян под Смоленском значительно ослабило позиции России в борьбе с Речью Посполитой. Не было ни прежнего войска, ни денег на новое. Оставалось только просить мира. К счастью для русских, попытка Владислава взять крепость Белую потерпела неудачу. Холодные и голодные поляки втянулись в длительную осаду укрепления, а тут ещё пришли дурные вести с турецкой стороны. Королю пришлось самому запросить мира.

Суд, который происходил в Москве над потерпевшим поражение под Смоленском воеводой Шеиным, приговорил его, Артемия Измайлова и сына последнего Василия Артемьевича к смертной казни. 27 апреля 1634 года им отрубили головы. Были наказаны разными мерами и другие военачальники.

17 мая 1634 года Речь Посполитая и Москва заключили Поляновский мир, по которому за королём оставались все города, ранее отошедшие к нему по Деулинскому соглашению. Но кроме того Россия заплатила Владиславу 20 тысяч рублей за отказ от московского престола, а король признал Михаила Романова русским царём и братом. Владислав и Михаил скрепили Поляновский мир крестным целованием.

После долгого военного противостояния, закончившегося заключением договора, король Владислав IV сосредоточил всё своё внимание на подавлении народных выступлений русского населения “украины” и Литвы.

 

*  *  *

Учёный-иезуит Пётр Санкта в 1638 году издал в Риме сочинение “Tesserae gentilitiae”, в котором предложил новый графический способ обозначения геральдических тинктур (цветов) для использования в печати. Именно этот способ и закрепился в дальнейшей практике. «В настоящее время общепринятый метод изображения гербов, без действительного применения красок и металлов, посредством штриховки, следующий. Красный цвет (червлень) изображается через вертикальные штрихи; лазурь – через горизонтальные; зелёный – диагональными чертами, проведёнными из геральдической правой стороны щита (то есть, для смотрящего на щит – левой стороны. – А.Д.) к левой; чёрный – вертикальными и горизонтальными пересекающимися чертами; золото – через пунктир (усеяние поля или фигур точками); серебро – остаётся белым, то есть без черт и точек; пурпур – диагональными чертами, проведёнными от левой стороны к правой (противоположно зелёному). Натуральный цвет не получает, по обыкновению, никакого особого обозначения, чтобы отличить предметы натурального цвета от серебряных, их слегка оттеняют».76

Сава Феодорович умер, вероятно, до 1646 года. В 1646 году его родная тётя, сестра отца Любка Харитоновна, по мужу “Петровая Дзиковицкая”, то есть жена Петра Алексеевича Дзиковицкого, завещала доставшуюся ей от брата и мужа четверть имения в Дзиковичах младшим братьям Савы – Остапу и Миколаю, а также детям самого Савы Феодоровича. В это же время Ян Ефимович Дзиковицкий из дома Перхоровичей был униатским ксёндзом в церкви Мульчицкой Луцкого повета Волынского воеводства.

 

*  *  *

 

ГЛАВА III

 

ДИМИТР САВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(вероятно, 25 октября и не позднее 1592 – не ранее1693 годы)

 

Они быстро проходят через

узловые точки истории, и при

столкновении с ними надо,

 не мешкая, зарисовывать этих

людей: позднее уже ничто не

даст представления о них,

исчезнувших навеки!

Б. д’Орвиньи. “Шевалье Детуш”.

 

В разгар религиозно-идеологических баталий, проходивших в Речи Посполитой между сторонниками католичества и православия, а также заметного обнищания той ветви рода Дзиковицких, которая называлась домом Харитона, в семье Савы Феодоровича Дзиковицкого родился третий сын, названный Димитром. Поскольку празднование дня святого Димитрия Солунского приходилось на 25 октября по старому (православному) календарю, можно предположить, что новорожденный появился на свет именно в этот день. Но с определением года рождения несколько труднее. Произошло это не позже 1592 года и крещён ребёнок был, как и его старшие братья Иван и Роман, по православному обряду. Вся многочисленная семья, включавшая кроме братьев и сестёр, родителей и дядьёв с семьями, ещё и деда Феодора Харитоновича и даже прадеда Харитона Богдановича, ютилась на скромном клочке земли, принадлежавшем прадеду в селении Дзиковичи.

Молодой человек обязан бывать в обществе, особенно если он имеет право быть вхожим в него по праву рождения. Но какое в Дзиковичах у молодого человека общество? Молодёжи мало, да и та вся такая же неотёсанная, не получившая хорошего образования, не обученная манерам. Развлечений здесь также нет. Ему бы в Пинск отправиться, пообтереться в тамошнем благородном обществе. Но просто так это не делается, требуются определённые усилия, связи и, конечно, затраты. А в этом последнем – главное препятствие, поскольку семейство Димитра обеднело и в карманах родителей совсем пусто. И своих крестьян почти не осталось.

Тем не менее, в семьях шляхты неплохое по тем временам образование было далеко не исключением. И не только среди заможной, но и даже мелкой. Так что, вполне вероятно, Димитр, хоть и проживал в маленьком селе, не остался без Божьей милости и был достаточно образованным человеком.

После введения церковной унии Димитр, как и весь дом Харитона, стал относиться к униатской греко-католической церкви.

Спустя несколько лет после того, как в 1604 году была утрачена земля, оставленная большому семейству умершим прадедом Харитоном, Димитр Савич Дзиковицкий женился на пинской земянке Елене Матфеевне из родственной Дзиковицким фамилии Качановских. Это произошло около 1610 года, когда по всему Великому княжеству Литовскому прокатилась волна опустошительных пожаров. Известно о трёх его сыновьях – Луке, Яне и Иване-Лаврине. Последний родился не позднее 1614 года.

В 1617 году король Сигизмунд III отправил своего сына Владислава, достигшего 22-летнего возраста, добывать оружием московский трон, на который его избрали семь лет назад. В сентябре 1618 года королевич подошёл к Москве и атаковал её. Москвичи отбили приступ с большим уроном для штурмующих. Стало ясно, что быстро взять город не удастся. Впереди же была зима и надо было думать об обратной дороге. В конце ноября начались переговоры, которые привели к подписанию 1 декабря Деулинского перемирия на 14 с половиной лет. По этому договору Россия уступила Речи Посполитой Смоленские, Черниговские и Северские земли.

В 1620 году была возобновлена Киевская православная митрополия и после этого удалось возобновить Пинскую православную епархию, которая существовала параллельно с униатской. На востоке Литвы, в Гомельском старостве, из года в год прибавлялась численность польского населения, положение его упрочивалось и польское господство усиливалось.

Гомельский замок наполнился пушкарями, жолнёрами, гусарами, разноплемёнными и разноязычными. За шляхетством и военными пришли евреи-шинкари, маркитанты, перекупни, факторы, и политическое закрепощение гомелян повелось рука об руку с экономическим порабощением их.

Особенно много в этом направлении было сделано Богданом, Андреем и Павлом Сапегами, которые около 50 лет являлись гомельскими старостами, преемственно наследуя его один за другим. Последние два до крайности увлекались идеей о совращении в католичество православных, живших в зависимости от них.

Много гонений и неприятностей натерпелись гомеляне от проповедников унии. В 1621 году известный гонитель православных Иосафат Кунцевич отнял даже у них церковь во имя св. Миколая, которую они не могли отстоять только потому, что она находилась не в городе, а в замке, куда доступ для них был затруднён.

В первых числах февраля 1722 года канцлер литовский и староста пинский Михал-Серваций Вишневецкий выдавал замуж двух своих дочерей. В Пинске справлялась богатая и многолюдная свадьба. Молодых венчал луцкий католический епископ Стефан Рупиевский. Тут же находился и пинский униатский епископ Феофил Годебский, известный своим необузданным и крайне буйным характером, и лещинский архимандрит Поликарп Филиппович. Годебский, при содействии луцкого епископа и Филипповича, уговорил князя Вишневецкого и его гостей ознаменовать свадебное торжество “богоугодным делом”. В самый разгар пиршества, когда все гости находились под воздействием выпитого вина, Вишневецкий в сопровождении гостей и лещинских монахов учинил варварское нападение на православное население Пинска и окрестности города. Таким образом, наследник древнего рода, известного своими православными корнями, стал участником гонений на православных.

“Наезд” знатной банды был на редкость победоносным. Униаты захватили Богоявленский монастырь, приходскую Феодоровскую церковь в Пинске, православные монастыри в сёлах Купятичи и Новом Дворе, ряд приходских сельских церквей, заставили под угрозой смерти до 20 000 православных согласиться перейти в унию.

К счастью для православных, в это время в Могилёв прибыл русский комиссар Игнатий Рудаковский, командированный русским правительством в Польшу для защиты православных от насилий со стороны католиков и униатов. В пинском деле Рудаковский принял живое участие, и благодаря ему Годебский и лещинские монахи не долго торжествовали свою победу.

 

*  *  *

Вследствие всё большего разрастания клана Дзиковицких, ослабления чувства родства между всё более отдаляющимися домами рода и малого достатка обедневшей шляхты села Дзиковичи, конфликты в её среде становились почти нормальным и совсем не редким явлением. Один из таких вспыхнул в августе 1623 года среди родственников Димитра Савича, который, правда, сам не принимал в столкновении участия.

26 августа в гродский Пинский замок из Дзикович прибыл пан Степан Дзиковицкий и, представ перед подстаростой, принёс ему жалобу об избиении и ограблении его сыновей Ждана и Павла, случившемся за три дня до подачи жалобы.213 В поданной “протестации” сообщалось, что 23 августа, в среду, после того, как солнце опустилось за горизонт, Ждан и Павел Дзиковицкие по дороге подошли к переправе через Струмень в том месте, где река делает поворот. Будучи людьми мирными, – сообщал отец, – братья хотели только перейти реку и отправиться домой, и совсем не ожидали засады и нападения на себя со стороны сородичей.

Однако у переправы их поджидали паны Тимох (Тимофей) и Ониско Феодоровичи с паном Опанасом (Афанасием) Семёновичем Дзиковицкие. Кроме этих троих, которые были старшими, в деле участвовали их помощники: сыновья Тимоха – Борис, Иван, Димитр и Данила, и сыновья Опанаса – Семён, Иван и Лаврин.

Нападение численно превосходящего противника на Ждана и Павла произошло неожиданно. Ониско Феодорович не стал применять огнестрельное оружие и ударил Ждана в голень левой ноги ножом, после чего тот стал хромать. Затем Ониско Феодорович поранил ножом палец правой руки Павлу. После этого нападавшие стали избивать братьев, в результате чего у Ждана появились на голове две кровавые раны, а правое плечо посинело и опухло. Павлу же были нанесены раны на правом предплечье и на левой руке над локтём.

Во время избиения напавшие грозили, что сейчас убьют братьев, а затем сбросят тела в реку. При этом победители заявляли, что они уже даже приготовили к выплате головщизну (штраф за убийство) за Ждана и Павла. В жалобе их отца говорилось, что от такого ужасного конца братьев спасли “добрые люди” – пан Григорий Иванович Дзиковицкий и подданный (крестьянин) пана Защинского – Влас Певнебы. Однако, судя по малочисленности “добрых людей” по сравнению с нападавшими, а также по далеко не смертельным ранам пострадавших, намерения убить Ждана и Павла у других Дзиковицких всё-таки не было.

Тем не менее, нападавшие не отказали себе в удовольствии ограбить избитых сородичей: у Ждана забрали 15 польских злотых, приготовленных на сбор для выкупа пленных (в Литве тогда существовал такой сбор, за счёт которого выкупали пленников, захваченных татарами во время их набегов на земли княжества) и 7 литовских грошей. Эту добычу Тимох и Ониско отнесли к себе домой, где и поделили со своими помощниками.

Чем закончилась возникшая тяжба, в документах, которые я видел, сказано не было.

В 1630 году на месте явления Купятицкой иконы Божией Матери на Пинщине был основан православный Свято-Введенский мужской монастырь, где в 1620 – 1630-е годы подвизались святые – преподобномученик Афанасий Филиппович (Брестский) и Макарий, игумен Пинский. Купятицкая икона Божией Матери является самой древней из чудотворных икон, явленных на русской земле Великого княжества Литовского.

В 1630 году на украинные территории Речи Посполитой  прибыл 30-летний уроженец Нормандии Гийом Левассер, по одному из своих французских владений звавшийся де Бопланом. На новом месте де Боплан служил по найму в польском войске капитаном артиллерии в течение долгих 17 лет. Под руководством француза были сооружены крепости или укрепления в разных городах края, а совместно с Андреа дель Аква выходец из Нормандии построил чудесный замок-дворец в стиле Возрождения в Подгорцах, что под Львовом. Проживая на Украине, де Боплан проводил топографические измерения и собирал материалы для картографических работ. Из его записок мы знаем то, чего не узнали бы из местных источников, поскольку пишущий всегда отмечает не то, что и так привычно, а всё то, что кажется ему необычным. Де Боплан писал про казаков следующее:

«Они исповедуют греческую веру, которую называют русской. Свято почитают праздничные дни и соблюдают посты, продолжающиеся у них восемь или девять месяцев года. В это время они воздерживаются от мясных блюд. Формальность эту они соблюдают с упорством, так как убеждены, что от изменения еды зависит спасение души. Зато, мне кажется, нет народа, который сравнялся бы с ними в способности пить: они никогда не бывают настолько пьяны, чтобы не иметь возможности начать пить сначала, – по крайней мере, так здесь говорят, – но так может бывать только на досуге. Зато во время войны, либо тогда, когда задумают какое-либо важное дело, придерживаются чрезвычайной трезвости.

И у них нет ничего грубого, кроме разве одежды. Они быстроумны и проницательны, весьма остроумны и щедры, не стремятся к большим богатствам, зато больше всего дорожат своей свободой, без которой не хотели бы жить. Во имя её они поднимают восстания и бунты против знатных панов, поэтому редко когда проходит более семи или восьми лет без того, чтобы они не восстали против вельмож.

Впрочем, это люди вероломные и коварные, которым довериться можно лишь при благоприятных обстоятельствах.

Они чрезвычайно крепкого телосложения, легко переносят холод и зной, голод и жажду, неутомимы на войне, мужественны и часто столь дерзки, что не дорожат своей жизнью. Больше всего умения и мастерства они проявляют, когда сражаются в таборе, то есть под прикрытием телег (так как очень метко стреляют из ружей, которые являются их главным вооружением), а также при обороне своих позиций. Хорошо воюют также на море, но верхом на лошадях они не настолько искусны. Мне приходилось видеть, как двести польских всадников обращали в бегство 2 000 их лучших воинов. Однако правда и то, что под прикрытием табора сотня этих же казаков не побоится тысячи поляков или даже тысячи татар. Если бы верхом они были столь искусны, как в пехоте, то, думаю, могли бы считаться непобедимыми.

Казаки высоки ростом, сильны и проворны, любят хорошо одеваться. […] Они пользуются от природы крепким здоровьем, даже не подвержены той распространённой в целой Польше болезни, которую врачи называют колтуном (plica). У больных волосы спутываются в какой-то сплошной ком; туземцы называют это заболевание “гостець”. Казаки редко умирают от какой-либо болезни, разве только в глубокой старости: большинство их слагают головы на поле славы»67.

В 1631 году со смертью потомка великокняжеской литовской линии князя Ежи (Юрия) Збаражского прервался род Збаражских. Его имущество досталось их родственникам князьям Четвертинским и ещё более близкому родственнику, происходившему от общего со Збаражскими предка – Янушу Вишневецкому. Вишневецкие и Збаражские были настолько близки по крови, что даже имели один герб – Корибут. А теперь, после наследования Вишневецкими и Збаражского замка, они временами даже стали именоваться , в дополнение к Вишневецким, ещё и Збаражскими, отчего перед историками появляются документы, где одно и то же лицо именуется то так, то иначе.

19 апреля 1632 года, по смерти униатского епископа Пинского и Туровского Григория Михайловского король выдал жалованную грамоту на Пинскую епархию галицкому епископу Рафаилу Корсаку. В 1633 году Пинское православное братство добилось у короля Владислава IV разрешения на строительство монастыря, школы при нём и больницы. Монастырь был построен при Богоявленской церкви и назывался также Богоявленский. Однако наступление унии продолжалось, церкви опечатывались или переводились в униатскую юрисдикцию, а православные священники разгонялись. Вынужденно покинул Пинск и епископ Авраамий. На месте Лещинского монастыря, отобранного у православных, был открыт позднее питейный дом. Принудительно был переведён в унию Свято-Варваринский монастырь.

В Дзиковичах Димитр Савич прожил всю свою долгую жизнь. Видимо, Бог поспособствовал ему несколько поправить свои дела женитьбой и даровал завидное – вековое – долголетие. Овдовев, Димитр Савич Дзиковицкий вновь женился. Видимо, это произошло до 1634 года, когда все дети стали уже самостоятельными и завели собственные семьи. Второй женой Димитра Савича стала Параскева Дорошевна, вдова Опанаса Серницкого. А его отец Сава Феодорович уже, видимо, умер, сумев, однако, что-то скопить и приобрести землю для своих сыновей и внуков.

В 1634 году испанским офицером Игнатием Лойолой был основан католический Орден иезуитов, сыгравший в дальнейшем значительную роль в борьбе католиков с протестантской Реформацией в Европе. Братья Ордена трудились по всему миру, открывая коллегии и академии, подготавливая войны, занимаясь шпионажем и подкупом с единственной целью – вернуть как можно больше еретиков в лонокатолической церкви. В скором времени иезуиты стали появляться и в Польше.

В 1635 году Франция, бразды правления которой крепко держал в своих руках первый министр кардинал Ришелье, нанесла Габсбургам двойной удар, вступив в войну как с императором, так и с Испанией. Усилились и шведы, которые заключили мир с Польшей и перебросили из неё в Германию ряд весьма боеспособных частей.

В целом ситуация на театрах военных действий менялась очень быстро: императорская армия то наступала, отгоняя шведов к балтийскому побережью, то вновь отступала на юг. Этот период войны был самым тяжёлым для мирного населения Германии, которому нескончаемые бои казались чем-то вроде Апокалипсиса, растянувшегося на десятилетия. Тридцатилетняя война способствовала в буквальном смысле одичанию целых народов, упадку их материальной и духовной культуры.

В 1635 году король Речи Посполитой Владислав IV своей грамотой запретил Пинскому магистрату принимать в Пинск православных монахинь, которые хотели основать тут новый монастырь. Архимандрит Лещинского монастыря Елисей Пелецкий и протопоп Димитриевской церкви Феодор вместе со многими священниками за сопротивление унии были лишены сана.

В 1635 году по решению польского сейма вблизи Кодацкого порога французскому инженеру Гийому Левассеру де Боплану было поручено построить крепость для того, чтобы воспрепятствовать связям Запорожской Сечи с остальной польской “украиной”. Сам де Боплан об этом писал так.

«В расстоянии пушечного выстрела вниз по Днепру расположен первый порог, Кодацкий. Порогом называется ряд скал, протянувшихся поперёк реки с одного берега на другой и составляющий препятствие для судоходства. Здесь существует замок, заложенный мною в июле 1635 года; но в следующем месяце, августе, вскоре после моего отъезда, некто [Иван] Сулима, предводитель восставших казаков, возвращался из морского похода и, заметив замок, затруднявший ему возврат на родину, овладел им врасплох и перебил весь гарнизон, состоявший примерно из 200 человек под начальством полковника Мариона, родом француза. Затем, разграбив укрепление, Сулима с казаками возвратился на Запорожье. Однако они недолго владели этой крепостью; вскоре они были осаждёны и разбиты другими верными казаками по приказанию великого Конецпольского, краковского каштеляна. Наконец, предводитель восстания был взят в плен вместе со всеми соучастниками и отвезён в Варшаву, где их четвертовали. После этого поляки оставили без внимания этот замок, что усилило дерзость казаков и открыло им новый путь к восстанию»67, которое вспыхнуло спустя два года.

Бывший гетман реестровых казаков Трясило под давлением коронных войск в 1635 году с частью казаков ушёл на Дон. Новое восстание возглавил Павел Михайлович Бут (Павлюк), который ранее принимал участие в штурме Кодака.

После того, как в 1636 году угасла прямая линия потомков князей Збаражских, их родовой замок Збараж, собственность и влияние перешли к родственному им семейству князей Вишневецких. Среди прочего наследства Вишневецкие приобрели и владения на Пинщине.

В это время быстро набиравший силу Орден иезуитов из Польши проник в Литву. Первым его главой – провинциалом – в Великом княжестве стал Павел Бокша герба Топор, который в 1636 году в Вильно основал костёл святого Казимира.

Боплан писал о зимнем сражении на украинных землях с повстанцами Павлюка: «16 декабря того [1637] года около полудня мы встретили под Кумейками их табор, в котором числилось не менее 18 000 человек, и, хотя наше войско не превышало 4 000 человек, мы атаковали их и одержали победу. Сражение продолжалось до полуночи; со стороны неприятеля осталось на месте около 6 000 человек и пять пушек; прочие спаслись бегством, очистив поле сражения под покровом очень тёмной ночи. [Часть крестьянско-казачьего войска отошла из-под Кумеек к селу Боровице. Во время переговоров с казачьей старшиной, согласившейся на капитуляцию, лидер повстанцев Павлюк и ещё несколько старшин были схвачены своими, переданы полякам и вскоре казнены в Варшаве].

После этого поражения война с казаками тянулась ещё до октября следующего года».67 Однако теперь, после пленения и казни Павлюка, руководителей восстания было уже несколько. Наиболее значительные из них были Дмитро Тимофеевич Гуня, участвовавший в бунте прошлого года, и Яков Остряница.

«По заключении мира знаменитый и великий Конецпольский лично отправился в Кодак с четырёхтысячным войском и оставался там около месяца, пока не были восстановлены укрепления. Затем он удалился, взяв с собой 2 000 солдат, а мне поручил с отрядом войска и с пушками сделать разведки до последнего порога. [...] В этих местностях сто и даже тысяча человек не бывают вполне безопасны; даже целое войско должно идти не иначе как в строгом порядке, ибо степи составляют кочевье татар, которые, не имея осёдлости, бродят то туда, то сюда в этих обширных степях ордами от пяти до шести, иногда до десяти тысяч человек».67

После поражения восстания 1638 года Остряница с частью казаков ушёл на Слободу и поселился с разрешения русского правительства в Чугуевском городище. Казачий реестр польское правительство вновь сократило до 6 тысяч человек. Однако, после подавления ряда казацко-крестьянских восстаний 1630-х годов отношения между украинско-литовским крестьянством и польско-литовскими феодалами лишь обострились, уйдя с поверхности вглубь сознания тогдашнего общества.

Культурная жизнь Речи Посполитой продолжала ориентироваться на лучшие литературные образцы античности и современной Западной Европы. Большую просветительскую работу в этом плане проводил Андрей Морштын. В 1638 году он перевёл “Метаморфозы” Овидия, он же перевёл с французского “Сида” Корнелия, а также перевёл и переделал стихи Марино, прививая польской знати вкус к изящной манерности. Примерно в то же время в Речи Посполитой были осуществлены переводы “Ипполита” Сенеки, Лукиана и Расина.

В 1640 году случился дипломатический скандал. Во Францию для решения вопроса о пленном королевиче Яне-Казимире явился посол Речи Посполитой смоленский воевода Кристоф Гонсевский. Однако, вступив в переговоры с первым министром Франции кардиналом Ришелье, Гонсевский значительно превысил свои полномочия. Он даже заключил соглашение, по которому Речь Посполитая обязывалась разорвать свои союзнические отношения со Священной Римской империей. Естественно, такой поступок посла вызвал негодование короля Владислава IV, который отказался утвердить Парижское соглашение.

В 1640 году под началом атамана Гуни запорожские и донские казаки совершили совместный поход против Турции. Остряница закончил свою жизнь в 1641 году, когда он был убит в результате вооружённого конфликта между рядовыми казаками и старшиной.

Крестьяне в 1630 – 1640-х годах работали на панщине (барщине) по три – четыре дня в неделю, а в западных районах польской “украины” и в большинстве районов Великого княжества Литовского – по шесть дней в неделю. Кроме того, крестьяне выплачивали оброки и выполняли другие работы, не входившие в установленные дни панщины: они должны были исправлять плотины, возить из леса дрова и хворост на панский двор, прясть и чесать шерсть, отбеливать полотно и так далее. Крестьяне были обязаны молоть зерно только на мельнице своего владельца и платить за помол сбор – мерочное. Также панам принадлежало монопольное право винокурения, приносившее им немалый доход.

От произвола магнатов и шляхты страдали не только крестьяне, но и другие слои общества – казаки, мещане, мелкая и средняя православная шляхта. После подавления в 1637 году очередного казацкого восстания сейм принял так называемую “Ординацию Войска Запорожского реестрового”, фактически отменявшую самоуправление казачества и лишающую казаков всех их прав и преимуществ, ранее пожалованных за помощь казачества во внешних войнах Речи Посполитой. Сава Феодорович в результате участия в военных делах, как я предполагаю, сумел разжиться кое-какой военной добычей, которую копил для улучшения материального положения своей семьи. Кроме того, как уже говорилось, Димитру Савичу перешла небольшая часть наследства, оставленного тётей его отца Петровой Дзиковицкой. Во всяком случае, его дети и внуки в дальнейшем вновь вели земельные споры с соседями-землевладельцами, что указывает на их несколько улучшившееся, по сравнению с отцом Савы Феодоровича, благосостояние.

С 1638 по 1648 год ни на польской “украине”, ни в Литве не было крупных мятежей и восстаний. Это десятилетие в Речи Посполитой назвали “золотым покоем”, которым удалось насладиться уже десятилетиями сражавшимся шляхтичам. В середине 40-х годов XVII века началось общее похолодание климата в связи понижением солнечной активности. Этот “малый ледниковый период”, продолжавшийся затем около 70 лет, не был столь тяжёлым, каким был в XIV веке, но всё же явился причиной роста популярности в тогдашней моде галстуков, прикрывавших от холода шею.

В это спокойное время Пинск ещё более разбогател на посреднической торговле и для окрестной шляхты, сидевшей по своим бедным сёлам в округе города, представлялся совсем другим – «великосветским» миром. Приезжая в город, шляхта видела столь непохожие на сельские избы высокие дома, внушительные, хотя и узкие и мрачные улицы. Перед гостями города открывалась роскошная выставка богатейших товаров и блестящих рыцарских доспехов в бесчисленных лавках и складах. Площадь перед Пинским замком и причалом кишела пёстрой толпой, снующей с деловым видом. Лодки на реке и огромные фуры на суше нагружены всяческими товарами – предметами вывоза и ввоза. К первым относились изделия пинских ремесленников, ко вторым – предметы необходимости и роскоши, продукты питания, потребляемые как самим городом, так и предназначенные для вывоза в более отдалённые края. Всё это, вместе взятое, представляло собой картину такого оживления и богатства, какое трудно представлялось человеку, редко выезжавшему из своего села в город.

До конца 1640-х годов в Пинске иезуитами был построен величественный барочный костёл Святого Станислава с двумя башнями-звонницами на главном фасаде. Начала свою деятельность при иезуитском монастыре и школа, которую ежегодно посещали до 50 детей местных жителей. Ещё с 1620-х годов, включая и это время, Пинск находился в подчинении старосты пинского, киевского и тухольского, канцлера Великого княжества Литовского Альбрехта-Станислава Радзивилла, князя на Олыке и Несвиже. Своим подстаростой в Пинск он поставил стольника Адама Брестского.

Несмотря на то, что Дзиковицкие с начала введения унии перешли в лоно греко-католической церкви, некоторые ответвления от более ранних ступеней предков частично остались приверженными древнему православию. Часть прежних Домановичей теперь стала называться Домановскими. Имеется следующий документ, упоминающий и Домановских и Кочановских (той самой ветви Домановичей, которая произошла от Грица Богдановича Домановича, ставшего называться Кочановским (Качановским) по своему селению Кочановичи, находившемуся недалеко от Дзиковичей): «Не менее свидетельствуют в пользу привязанности к православию местных княжеских и дворянских родов многочисленные дарственные записи их, данные православным церквам и монастырям [...] Таковы [...] Фундушевая Запись, составленная в 1640 году владельцами Пинского повета Качановскими, Защинским, Домановским и другими в пользу основанной ими в имении Местковичах, вместо забранной на унию, новой православной церкви святой Троицы».59 Из этого сообщения мы узнаём, что в первой половине XVII века Дзиковицким для того, чтобы отправиться на церковную службу, вовсе не обязательно было ехать в Пинск. В Местковичах, то есть прямо рядом с ними, имелась своя церковь, которая поначалу была православной, а затем стала униатской. Церковь эта, однако, не сохранилась, также, как и новая православная. Мне неизвестно, как выглядели обе эти местковичские церкви. Однако известно, что все сельские сооружения строились тогда из дерева и, если даже спустя столетие большая часть сельских церквей не имела пола и стояла прямо на земле, можно быть уверенным, что и церкви в Местковичах были такими же скромными сооружениями.

В 1644 году турецкий султан назначил крымским ханом Ислам-Гирея III.

«Поворот всему русскому делу дан был во дворце короля Владислава. Этот король, от природы умный и деятельный, тяготился своим положением, осуждавшим его на бездействие; тяжела ему была анархия, господствовавшая в его королевстве. Его самолюбие постоянно терпело унижение от надменных панов. Королю хотелось начать войну с Турцией. По всеобщему мнению современников, за этим желанием скрывалось другое: усилить посредством войны свою королевскую власть. Хотя нет никаких письменных признаний с его стороны в этом умысле, но всё шляхетство от мала до велика было уверено и считало соумышленником королевского канцлера Оссолинского. Впрочем, последний, если и потакал замыслам короля, то вовсе не был надёжным человеком для того, чтоб их исполнить. Это был роскошный, изнеженный, суетный, малодушный аристократ. Умел красно говорить, но не в состоянии был бороться против неудач и, более всего заботясь о самом себе, в виду опасности всегда готов был перейти на противоположную сторону.

В 1645 году Речь Посполитая, помогая своим союзникам-Габсбургам, направила в Германию крупный отряд казаков под командованием Богдана Хмельницкого. В этот отряд, кроме запорожцев, входили казаки с Терека, Дона и Яика. В том же году казаки Хмельницкого совместно с рыцарями Мальтийского духовно-рыцарского ордена приняли участие в битве при Дюнкерке.

В 1645 году прибыл в Польшу венецианский посланник Тьеполо побуждать Польшу вступить с Венециею в союз против турок. Он обещал с венецианской стороны большие суммы денег и более всего домогался, чтобы польское правительство дозволило казакам начать свои морские походы на турецкие берега. Папский нунций также побуждал польского короля к войне. Надеялись на соучастие господарей молдавского и валашского, на седмиградского князя и на московского царя.

Но эти планы трудно было осуществить по причине ограниченности королевской власти в Речи Посполитой. В стране, несмотря на внешнее политическое единство, царила феодальная раздробленность. Центральная власть была чрезвычайно слаба, зато очень сильны были влияния отдельных крупных феодалов-магнатов, которые по взаимной вражде и соперничеству шли на организацию внутренних распрей, вовлекая в свои раздоры и иностранные государства.

В начале 1646 года польский король заключил с Венецией договор: Тьеполо выдал королю 20 000 талеров на постройку казацких чаек».

*  *  *

22 января 1646 года Любка Харитоновна Дзиковицкая, сестра Феодора Харитоновича Дзиковицкого и жена Петра Алексеевича Дзиковицкого, отписала принадлежавшую ей четверть имения в Дзиковичах на двух своих племянников (младших сыновей брата – Остапа и Миколая), а также на детей старшего из племянников – Савы Феодоровича – Ивана, Романа и Димитра. В судовые земские книги была внесена следующая запись:

«…Перед нами, судьёй Владиславом Протасовичем, подсудком Якубом Огородзинским, писарем Филоном Годебским, урядниками судовыми земскими повета Пинского, представ самолично в суде, пани Любка Харитоновна Диковицкая, [по мужу] Петровая Диковицкая, земянка господарская повета Пинского, предъявила документ – добровольный, навечно, содержащий запись [племянникам] пану Миколаю и пану Остапу Феодоровичам, а также пану Яну, пану Роману и пану Димитру Савичам Диковицким, братанькам [внучатым племянникам] своим, на имущество, в том листе описанное, данный. […] Мы, уряд, тот лист осмотрели, и, прослушав содержание, велели вписать в книги. И слово от слова [документ] такие в себе имеет:

“Я, Любка Харитоновна Диковицкого, [по мужу] Петровая Диковицкая, земянка повета Пинского, делаю открыто и признаю этим моим листом добровольным, вечным, вырочоным (занесённым в архив? – А.Д.) записом, кому бы о том знать требовалось.

По смерти покойного пана отца моего пана Харитона Диковицкого, во всём имении его, лежащем в поместье нашем при селе Диковичи в повете Пинском, принадлежало мне, Любце, от брата моего покойного пана Феодора Диковицкого […] по праву посполитому, четвёртая часть того имения, которую […] брат мой пан Феодор Диковицкий при выдаче меня в стан супружеский за пана Петра Олексеевича Диковицкого, выделил из той части четвёртой мою отчистую уборь (отцовскую долю) и охендоство (владение) Белоголовское создав. Ещё и наличными деньгами, вследствие доброго расположения ко мне, дал и достаток обеспечил. А меня с оной [четверти] выпосажил (выселил. – А.Д.), и во всём мне, Любце, за эту четвёртую часть поместья моего наследственного Диковицкого, упомянутый покойник пан Феодор, брат мой, ещё при жизни своей мне достаток устроил.

Поэтому я, Любка Харитоновна Петровая Диковицкая, в то же время лист и запис мой вырочоный по закону сделала ему, пану брату моему Феодору, [и] на уряде признать должна была. Лечь за зоистым (?) как раз в это время покойника пана брата моего с того света призвала смерть. Я тот лист мой вырочёный, как в то время, так и потом аж до сего времени признать не могла. Однако, ту четвёртую часть, как  покойник брат мой, а после него и сыновья его, как уже свою собственность держали. [И такое положение] аж и по сей день есть. И вот теперь братанки мои пан Миколай, пан Остап и сыновья третьего братанка моего – Ян, Роман и Димитр Савичи Диковицкие – хоть мне уже и ничего не принадлежало, по своей доброте наличными деньгами сумму с той же четвёртой части моей мне дали и заплатили и во всём достаток учинили. Поэтому я в продолжение первого листа моего вырочоного теперь ту четвёртую часть поместья моего отчизного Дикович, что мне принадлежала, так и грунты (земли) пахотные, приселенья, сенокосы с проробками, с лесами, борами, реками, болотами, с озёрами, озерищами, с ловами птичьими, звериными, рыбными, вьюнными, и со всеми входами (повинностями), пожитками, пространствами и принадлежностями вокруг села со всем на всём, что в себе эта четвёртая часть моя в себе имела – ничего с неё на себя саму, супруга и потомков моих и ни на кого иного всю ту часть поместья Дикович, мою отчизную четверть, упомянутым особам […],  супругам, детям и потомкам их закрепляю в держание, в спокойное и вечное их владение отдаю, и перед генералом и стороной (свидетелями) шляхтой в посессию их [братанков Диковицких] уступаю. […] И никто другой из близких родных и породнённых моих […] в ту четвёртую часть поместья Дикович […] препятствий никогда создавать не может. Под зарукою тому на сторону, нарушившую [договор] – [штраф] пятьдесят коп грошей литовских с возмещением потерь и убытков. […] Писан в Пинске в 1646 году, месяца января, 22 дня”.

При этом листе при печатях подписи рук со следующими словами (уже на польском языке): “прожжённая печать от пани Любки Харитоновны Диковицкой, до того листа запису Ян Воричевский, своей собственной рукой, рука Адама Защинского, прожжённая до того листа печать от особы Миколая Ширмы”».90

В апреле король Владислав пригласил в Варшаву четырёх казацких старшин для переговоров о намечавшемся морском походе: есаулов Ильяша Караимовича, Ивана Барабаша, чигиринского сотника Богдана Хмельницкого и Нестеренка. Король виделся с казацкими старшинами ночью, обласкал их, обещал увеличить число казаков до 20 000 кроме реестровых, отдал приказание построить чайки и дал им 6 000 талеров, обещая заплатить в течение двух лет 60 000.

«Всё это делалось втайне, но не могло долго сохраняться втайне. Король выдал так называемые приповедные листы для вербовки войска заграницею. Вербовка пошла сначала быстро. В Польшу стали прибывать немецкие солдаты, участвовавшие в Тридцатилетней войне и не привыкшие сдерживать своего произвола. Шляхта, зорко смотревшая за неприкосновенностью своих привилегий, стала кричать против короля. Сенаторы также подняли ропот. Королю ничего не оставалось, как предать свои замыслы на обсуждение сейма.

В сентябре 1646 года открылись предварительные сеймики по воеводствам. Шляхта повсюду оказалась нерасположенной к войне и толковала в самую дурную сторону королевские замыслы. “Король, – кричали на сеймиках, – затевает войну, чтобы составить войско, взять его себе под начальство и посредством его укоротить шляхетские вольности”. Возникали самые чудовищные выдумки: болтали, что король хочет устроить резню вроде Варфоломеевской ночи; Оссолинского обзывали изменником Отечества.

В ноябре собрался сейм в Варшаве. Все единогласно закричали против войны. Короля обязали вперёд не собирать войск и не входить в союзы с иностранными державами без воли Речи Посполитой. Королю оставалось покориться воле сейма и приказать распустить навербованное войско, а казакам запретить строить чайки. По замечанию Тьеполо, королю стоило только подкупить несколько послов, чтобы сорвать сейм, так как в Польше голос одного уничтожал решение целого сейма. Но король не решился на эту меру, потому что боялся междоусобий. Притом, он старался поддерживать к себе расположение нации в надежде, что поляки выберут его сына».40

*  *  *

В это время Великое княжество Литовское было довольно развитым государством и на его территории находилось свыше 450 городов и местечек, что составляло значительную часть всех городов Речи Посполитой. В результате пожара в 1647 году православный Богоявленский монастырь в Пинске сгорел.

В конце января 1648 года выходец из мелкой шляхты, бывший запорожский войсковой писарь, после поражения казацкого восстания пониженный в 1638 году до должности сотника в городе Чигирине, Богдан-Зиновий Хмельницкий возглавил новое восстание запорожцев. Вскоре после этого казаки выбрали его гетманом Сечи. Первоначальной причиной восстания был отнюдь не вопрос народности, как позднее часто утверждалось, а вызвали его несправедливости, ударившие непосредственно по мелкому шляхтичу Богдану Хмельницкому. И только позднее, в разгар борьбы, казацкий гетман выдвинул на первый план национально-русские лозунги: “Чтобы имя русское не изгладилось в Малой России! Чтобы на русской земле не было ни жида, ни ляха, ни унии!”.

В это время на территории польской “украины” было много баннитов, то есть изгнанных за пределы отечества польских шляхтичей. В своей массе они влились в состав бунтовщиков, и считается, что в войсках Хмельницкого их было до 6 тысяч. Значительная часть этих удальцов осела потом на казацкой Украине, став православными, но сохранив, за несколькими исключениями, свои родовые польские прозвания-фамилии. А кто вообще составлял старшину Запорожской Сечи? Среди неё, кроме гетмана, находилось весьма много оказачившихся шляхтичей, которые в своё время даже латыни понахватались, что тогда служило признаком учёности!

В феврале – марте 1648 года в столице Крымского ханства – Бахчисарае – в качестве заложника, гарантировавшего исполнение Хмельницким договора с Ислам-Гиреем III, находился старший сын гетмана Сечи – Тимош.

Международная обстановка в это время была благоприятной для начала борьбы с Речью Посполитой. В Англии продолжалась революция Кромвеля. Во Франции началось антиправительственное движение аристократии – фронда. В Германии заканчивалась Тридцатилетняя война, в которой принимала участие и Польша, воевавшая с протестантской Швецией. В ходе войны Польша была значительно ослаблена. Отношения с Турцией и Крымом также обострились.

1648-й год, когда был, наконец, заключён Вестфальский мир, положивший конец Тридцатилетней войне, стал важным рубежом для династии Габсбургов. Эпоха их доминирования в Европе подошла к концу. Европа приобрела “горизонтальную” структуру межгосударственных связей, возобладавшую над остатками “вертикальной” организации христианского мира, объединённого универсалистской властью, которую ранее олицетворяли римский папа и император Священной Римской империи. С окончанием религиозных войн угас в Европе и интерес к “охоте на ведьм”, хотя испытание водой подозреваемых в колдовстве применялось и после этого ещё долгое время. В результате Тридцатилетней войны в Европе погибло более половины населения Германии и Чехии, а множество немецких солдат-ландскнехтов, ранее занятых в армиях противоборствующих сторон и знавших только военное ремесло, массами стало наниматься на службу к государям соседних стран, в том числе и Речи Посполитой.

К середине XVII века Речь Посполитая изменилась до неузнаваемости. Если в начале столетия государство бесилось с жиру, маялось дурью и искало, с кем бы ещё померяться силой, то к 1648 году Речь Посполитая представляла собой место жалкого существования нищего и озлоблённого народа. Выросло два поколения людей, никогда не видевших мира. Тридцатилетняя война 1618 – 1648 годов унесла огромное количество жизней и без перерыва для Речи Посполитой перешла в гражданскую. Обычная опухоль, которую не лечат, превращается в злокачественную. Таким же образом длительная и тяжёлая внешняя война трансформировалась во внутреннюю. Вспышки недовольства запорожских казаков постепенно перерастали в массовые бунты.

Начало настоящего восстания на польской “украине” пришлось на май 1648 года. 6 – 8 мая 1648 года в битве под Жёлтыми Водами запорожское войско и татары Тугай-бея одержали первую победу над передовым отрядом польских войск Стефана Потоцкого. В польском войске находился талантливый 49-летний полковник Стефан Чарнецкий, первым применивший в польских войсках тактику партизанской войны. Чарнецкий содержался затем пленником в имении у Хмельницкого в селе Суботове под Чигирином. Запорожцами был также пленён шотландец Мак-Лэй, служивший в качестве наёмника в войсках Речи Посполитой. От него пошла затем обрусевшая фамилия Маклай, выходцем из которой в конце  XIX века был выдающийся русский путешественник, антрополог и этнограф Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Ещё одним пленником оказался шляхтич Иван Выговский, который настолько сумел понравиться Богдану Хмельницкому, что тот вскоре приблизил Выговского к себе, затем породнился с ним, отдав ему в жёны свою дочь и поставил на должность генерального писаря в запорожском войске.

Весть о первых победах Хмельницкого под Жёлтыми Водами и под Корсунем быстро распространилась. Развёртыванию гражданской войны благоприятствовала политическая обстановка и в самой Речи Посполитой, где известия о первых победах повстанцев совпали со смертью короля Владислава IV, умершего 20 мая. В Польше началась обычная предвыборная борьба за престол соперничавших магнатско-шляхетских группировок. «Простые люди на Украине, прослышав о разгроме коронных войск во главе с гетманами, сразу же начали собираться в полки, не только те, которые бывали казаками, но и те, кто никогда не знал казачества. Видя это, держатели имений на Украине, не только бывшие по городам старосты, но и сам князь Вишневецкий, которому подвластно было почти всё Заднепровье и который имел при себе от десяти до двадцати тысяч наёмного войска, кроме драгунов и солдат-выбранцев (их множество установил по городам из числа своих подданных), должен был бежать и уходить из Украины, из своих городов вместе с княгиней и сыном Михалом, который впоследствии стал польским королём.

Хмельницкий уже после разгрома коронных войск официально принял звание гетмана по просьбе всего казацкого войска. […] Сразу же казаки разошлись по разным городам. Установив себе полковников и сотников. Где только нашлись шляхтичи, замковые слуги, евреи, городские власти – везде их убивали, не жалея жён и детей, грабили имения, жгли и разрушали костёлы, опустошали шляхетские замки и усадьбы, еврейские дворы, не оставляя ни одного. Редко кто тогда не обагрил рук кровью и не принимал участия в грабежах имений. И в то время значительным людям всех сословий была печаль великая и наругание от простых людей и больше всего от своевольников, то есть от работников пивоварен, винокурен, селитренных и поташных промыслов, от наймитов, пастухов. Если кто-либо из людей значительных и не хотел приставать к тому казацкому войску, всё же был вынужден это делать, чтобы избежать надругательств и нестерпимых бедствий – побоев, лишений в напитках и еде. Осаждали шляхтичей, закрывшихся в замках в городах Нежине, Чернигове, Стародубе, Гомеле. А взяв замки, вырубили шляхтичей, – сначала они, устрашившись, повыдавали евреев с их имуществом, а потом и самих шляхтичей похватали и вырубили. […] И так на Украине не осталось ни одного иудея, а шляхетские жёны стали жёнами казацкими. Также и по той стороне Днепра, по самый Днестр было такое же опустошение замков, костёлов, усадеб шляхетских и дворов еврейских».223

Летом 1648 года восстания охватили уже всю польскую “украину”, докатились до Карпат, Восточной Галиции, поветов Великого княжества Литовского, Левобережья Днепра, а позднее перебросились и в Польшу. Богдан Хмельницкий послал на Гомель полковника Шеболтасного с шестью сотнями казаков из Мены и Богдана Щебоченка с тремя сотнями из Новгород-Северска. Гомельские поляки в тревоге заперлись в замке, но Шеболтасный, немного не дойдя до Гомеля, был отозван назад.

В Пинске в это время еврейская община достигла уже численности около тысячи человек. Они – евреи – были одной из главных мишеней восставшего народа, поскольку именно они опутывали простых людей ростовщическими поборами и выжимали все соки из крестьян, будучи арендаторами панских поместий.

Довольно рано заметными стали претензии запорожского гетмана на абсолютную власть в стане повстанцев. Уже летом 1648 года маршалок сейма Лещинский сообщал, что казацкий гетман желает “новой русской монархии”, что подтверждается его “титулованием русским князем”. Однако при этом Хмельницкий должен был учитывать, что ни казачество, ни шляхта, которая поддерживала восстание, ещё не дозрели до такой идеи. Большинство из гетманского окружения даже не до конца верило в успех военного противостояния с Варшавой и не представляло своего будущего вне границ Речи Посполитой.

Оценивая сложившуюся тогда в южных воеводствах обстановку, киевский воевода Криштоф Тышкевич писал в своём донесении варшавскому сейму 30 июля 1648 года: «Теперь каждый крестьянин – наш враг, каждый город, каждое селение мы должны считать вражеским отрядом». Восставшие казаки и крестьяне громили имения магнатов и шляхты, захватывали их имущество, уничтожали документы, расправлялись с землевладельцами, их управителями и евреями, вводили у себя казацкие порядки. Повстанцы украинского гетмана Богдана Хмельницкого вступили в город Кобрин. Вблизи Пинска орудовало тогда до 40 тысяч “повстанцев”, что по тем временам, когда в самом Пинске населения было менее 20 тысяч, считалось весьма многочисленным. В рядах этих “повстанцев”, которые, пользуясь безвластием и неразберихой, в большинстве своём занимались обычными грабежами и разбоями, было немало пришедших из украинных земель. А в гражданских усобицах, как известно, именно пришлые отличаются особой жестокостью по отношению к местным жителям, с которыми их не связывают ни родственные узы, ни прежнее знакомство или давние контакты.

Современник происходивших событий писал: «как от главного врага – турков, от внутренних врагов – казаков, крепостных крестьян и своих свинопасов, – бросая всё, [шляхта] начала убегать, захватив жён и детей, каждый кто мог, в Польшу, за Вислу».

В частности, желая избежать опасности и тревог, богатая земская шляхтянка Киевского воеводства пани Барбара Тышкевич со всеми своими девушками (придворными шляхтянками), дочерьми и служанками из своего имения Боровички (на юге тогдашнего Пинского повета. – АД.), собравшись вместе с преподобными отцами доминиканцами из Чернобыля, а также с пани Анной Конталовской, её сестрой Катериной Кучбарской и двумя девками, выехали в Волынский край. Там, на Волыни вблизи Луцка, погостили у друзей, а после того, как тревога утихла, пустились в обратный путь. По дороге заехали в город Пинск, где и оставались довольно долго.

Находившиеся в Пинске киевские мещане Иван Чепелько и Сидор Апанасович, киевский бургомистр Кирилл Меходович и пинский мещанин Семён Патушка проведав о том, что у пани Конталовской имеются драгоценности, а у доминиканцев церковная утварь, задумали их ограбить. По сговору с шайками из пинских мещан, бродившими вокруг города, они, притворяясь, что задумали байдаками ехать с разными товарами для обмена в Киев, уговорили пани Тышкевич, пани Конталовскую и отцов доминиканцев ехать с ними по Припяти до имения пани Тышкевич, поклявшись, что довезут их здоровыми и целыми.

18 августа будущие жертвы погрузились в Пинске в байдаки со всем золотом, серебром, драгоценностями, одеждой, наличными деньгами, оловянной и медной посудой и возами, то есть каретами, и пустились в путь по реке вместе с мещанами. Злоумышленники послали на лодке двух крестьян-байдачников вперед по реке сообщить казакам, что вниз по реке плывёт богатая добыча. Женщины и доминиканцы, ничего не подозревая, беспечно плыли со злодеями.

23 августа к ночи байдаки приплыли к ляховскому перевозу и причалили. Спутники-мещане, зная, что гультяйство и казаки-бунтовщики тайно переправляются этим перевозом в город Ляхово, который был имением маршалка Великого княжества Литовского князя Радзивилла, нарочно предложили находящимся на байдаках людям кричать, шуметь и свистеть.

Из-за крика и свиста сначала несколько всадников из гультяйства и казаков, а потом и весь отряд напал на байдаки и находящихся в них. Напавшие, выведя всех ксёндзов из байдаков, сначала подвергли их жестоким пыткам, а потом из ружей и мушкетов расстреляли. Пани же Конталовскую с сестрой Катериной и челядью забрали с собой, а пани Тышкевич с дочками и девушками, обобрав до нитки, отпустили. Всё, что было в сундуках и ящиках, а также церковную утварь и много другой добычи, сложив в один байдак, с киевским бургомистром Меходовичем отправили в Киев.

Кроме восстания черни, летом 1648 года пришла на эти земли ещё одна беда – эпидемия чумы. И хотя она оказалась не такой повальной, как в XIV – XV веках, когда она получила название “Чёрной смерти”, и нынешняя собрала много тысяч жертв как среди противоборствующих, так и среди мирного населения.

«Восстание, охватившее районы Пинска, Новогрудка, Бреста, ширилось, угрожая слиться с восстанием крестьян на территории Польши. Поэтому в Брестский повет и в Новогрудчину феодалы Литвы и Белоруссии стянули все воинские силы Великого княжества Литовского, а также отряды Гонсевского, Комаровского, Мирского и других панов».47 К началу сентября 1648 года Речь Посполитая собрала армию, в которой насчитывалось около 40 тысяч человек, в том числе 8 тысяч немецких наёмников. Вместе с обозом в армии было до 100 тысяч человек. Общее руководство войсками в Литве, которые насчитывали 12 – 14 тысяч человек, и которые должны были принять участие в освобождении от бунта южных районов Великого княжества, было поручено 36-летнему польному гетману Великого княжества Литовского Янушу Радзивиллу, одному из крупнейших магнатов Речи Посполитой. Жестокость, коварство и честолюбие сочетались в нём с высокомерием и презрением к “простым хлопам”. По свидетельству его противников, это был “ненавистник всего рода православных, тиран и упрямец”.4

На польской “украине” в трёхдневном бою с 21 по 23 сентября 1648 года под Пилявцами польско-шляхетское войско было полностью разгромлено и в панике отступило. Но на юге Литвы дела правительственных войск были более успешны. Первым городом, принявшим удар хорошо вооружённых артиллерией войск, был мятежный город Пинск – один из крупнейших ремесленных и торговых центров княжества Литовского того времени. Город располагался километрах в 180 на восток от Бреста. В Пинске было много каменных строений, а в центре его находился хорошо укреплённый деревянный замок. Прочная деревянная стена окружала Пинск и служила серьёзным препятствием для вторжения. Кроме Пинска Радзивилл также направил несколько крупных отрядов немецких, шведских, венгерских наёмников и литовской шляхты в районы Чернкова и Бреста. Казаки и местные повстанцы нанесли этим отрядам ряд поражений в районе города Речица, у селения Горволь, южнее города Рогачева, в районах Кобрина, Мозыря и в ряде других мест. Под Пинском же сложилась следующая ситуация.

«Этот город Пинск, основанный за шесть сот и несколько десятков лет до того времени, пустился в разные купеческие торги; и так над рекою Пиною, с одной стороны, на восток текущею от хутора его милости ксёндза-владыки Пинского на запад до монастыря Лещинского... густо построился в длину с лишком на полмили и имел от многих королей великие права и вольности; число домов в нём простиралось до пяти или шести тысяч.

Жители приобрели такую силу и богатство, что было множество горожан, имевших в торгу по сто тысяч. И так, всякий без исключения будучи в хорошем положении, при поблажке начальства возгордившись и пренебрёгши сперва начальством, его милостью королём уже избранным, сенатом и князем, его милостью господином канцлером [Альбрехтом-Станиславом Радзивиллом], своим старостою, даже правами и вольностями своими, из дерзости изменнически предали город бунтовщикам-казакам, введя их тайно в город прежде нашего войска. [Пинчуки] сделали сами с казаками заговор защищать с ними город до последней крайности и бить ляхов. Они посулили казакам 7 000 войска для боя в поле, сами же обещали остаться для обороны в городе. Бурмистры, ратманы, лавники, цехмистры и весь народ разных ведомств, сделавшись изменниками Речи Посполитой, впустили казаков запорожских в город, признали их своими господами и, поклявшись им, составили с ними вместе заговор против костёлов и священников католических, против дворянства римской веры обоих полов, против начальников духовных и светских».30

Больше всего возмущало шляхту, что жители Пинска, в отличие от действительно бедных и неимущих подданных, устремились в бунт не по безвыходности и нужде, а “взбесившись с жиру”. Хотя уже в самом начале городского восстания проявились противоречия и среди горожан между бедными и зажиточными жителями. Эти противоречия привели к тому, что ремесленники обратили своё оружие не только против властей, евреев и церкви, но и против пинских купцов. Все зажиточные горожане и монахи, не успевшие покинуть Пинск, были убиты, а монастыри разграблены.

Со стороны горожан восстанием руководили ремесленники – седельник Иван Шешеня, шапочник Григорий Мешкович, портной Ермолай Велесницкий, скорняк Богдан Сочивка. «Войту города полковнику Лукашу Ельскому [герба Пелеш, имевшему фамилию по селению Ельск в Мозырском повете] с частью уцелевших панов удалось бежать. Тогда к Пинску в конце сентября Янушем Радзивиллом было направлено несколько крупных отрядов наёмников под командованием полковника Шварца и шляхты во главе с князем Мирским с большим количеством артиллерии. Узнав об этом, жители города объединились с восставшими окрестными крестьянами и казацким отрядом из Украины Антона Небабы, который ещё летом переправился через Припять и совместно с местными повстанцами громил шляхту и католическое духовенство на территории Полесья вплоть до реки Березины»47, то есть и те места, где находились Дзиковичи. С приходом казаков в Пинске началась подготовка к обороне: укреплялись городские стены, устраивались завалы, перекапывались рвами улицы, из свинцовых рам костёльных и монастырских окон отливались пули. Город превращался в неприступную крепость, о которую должно было разбиться войско Мирского и Ельского.

Лукаш Ельский решил взять город внезапным ударом. Не ожидая подхода главных сил, «5 октября 1648 года отряд шляхетской кавалерии под начальством его милости господина маршала и полковника Пинского повета Луки Ельского вошёл в Пинск и по улице Жидовской направился к центру города. Окна домов были наглухо закрыты, а улицы пусты. Ведущий к рынку мост, находящийся у иезуитского костёла, оказался разобранным. Передние ряды кавалерии остановились. И вот, когда узкую улицу противник заполнил, внезапно из всех окон костёла раздался дружный залп засевших там казаков. В это же время повстанцы открыли огонь по вражеской кавалерии из многочисленных засад. Шляхтичи и наёмники в беспорядке пытались прорваться вновь к городским воротам, но восставшие успели перегородить улицы повозками и в ожесточённой схватке у самой ограды города довершили разгром противника. Католический монах, очевидец этого боя, писал, что в избиении шляхты и наёмников приняли участие жители города от мала до велика. Врагов били кто из ружей, кто косами, кто палками, камнями, поленьями и чем кто мог».30

«Таким образом был убит ксёндз Холевский, проповедник Пинского конвента. Товарища хоругви его милости господина полковника Трачевского опасно ранили выстрелом в ногу. Убили: из челяди господина Боруховского челядника Чернецкого, господина Ельцового – Розинского, господина Лущинского – Семёновича, господина Пруского – Добржынского, господина Матышевича – Лемешевского. И лошадей шесть было убито. А казаков-изменников, убитых руками рыцарскими, также и потонувших в реке при бегстве от наших, осталось немалое число. А таким образом, не имея ниоткуда подкреплений, и видя, что неприятель с изменниками-неприятелями соединился, должны были выступить из города и наше войско на ночь отступило к деревне Ставку.

6-го октября его милость господин Коморовский посылал в Хомск, за десять миль от Пинска, к его милости стражнику за орудиями и подкреплением. Того же дня его милость господин полковник пинский с своими хоругвями, и его милости господина Гонсевского хоругвью, пошли на подъезд (то есть, в разведку боем. – А.Д.). Те, которые ходили с его милостью полковником пинским, получили от взятого языка достоверное известие о возвращении казаков из-за Ясельды, убиении его милости господина хорунжего пинского, и о том, что казаки уговорились с пинскими мещанами защищаться в Пинске до последнего. А чтобы казаки до Рождества Христова не отступали из города, то горожане обещали им десять тысяч золотых и верное жалованье каждому по десяти копеек, тулупы, сапоги, шапки.

7-го числа его милость господин стражник Великого княжества Литовского с войском и орудиями пришёл из Хомска и остановился на ночь в Охове, ксёндзовской деревне.

8-го числа там же в Охове стояли с войском, ожидая, пока стянутся пехота и орудия. Но что случилось, видно учинило предопределение Божье, потому что страшная комета показалась в небе 9 числа октября с полуночи над самым городом Пинском: меч остриём вниз и рукояткою к небу. Этот кровавый меч пробыл час с лишком, на что горожане и казаки долго смотрели.

9-го числа его милость господин Мирский, полковник Речи Посполитой, со всем войском и с орудиями тронулся из Охова, и хоругви его милости полковника пинского подступили к ограде и устроили войско в поле, где с обеих сторон было гарцеванье. Человек двести казаков выскочило было из города для наездничества, но потом так быстро ушли с поля, что никому из наших не удалось хорошо сразиться с ними. После того, когда наши казацких наездников с поля согнали, а также выстрелили в город из восьми орудий, подвезённых к нему, по ходатайству его милости господина полковника пинского пальба на час [была] прекращена. [Полковник] к горожанам пинским для образумления послал с трубачом и мужиком письмо, написанное в таких словах:

“Лука Ельский, маршал, полковник Пинского повета и войт города Пинска, объявляю.

Так как у вас показалась такая явная будущему, уже избранному Его Величеству королю, милостивому господину нашему, и Речи Посполитой измена, что вы нарочно бунтовщиков-казаков к себе привлекши, город и вольности свои в великую неволю им предали, и разные преступления, Богу и людям мерзкие, сами сделали и этим бунтовщикам-казакам во всём злом были руководителями; костёлы Божии ограбили и нападали с ними на шляхетские дома, то теперь, по определению Божию и начальства его, войска короля польского, находящиеся под предводительством князя его милости господина гетмана Великого княжества Литовского [Радзивилла] с сильною артиллериею к Пинску стянулись и с помощью Божьею хотят взять город и всех бунтовщиков и изменников наказать огнём и мечом.

Я, как человек христианин, будучи войтом вашим, и не желая, чтобы дети невинные и пол женский столь строгой справедливости карою обременены были, горячо упрашиваю его милость предводителя войск и всё войско, чтобы они мне, для извещения вас, а вам для образумления, дав несколько времени, святой справедливости руку остановили. В чём вы познали бы ваши обязанности к королям, господам вашим, это изменническое ваше намерение оставили, а головы свои наклоняя к покорности, к его милости господину полковнику Его Королевского Величества, уже избранного, обратились с покорной просьбою, чтобы при виноватых невинные, оставшись от наказания несколько свободными, могли вкусить сколь ни есть милосердия. А если этого не сделаете, вскоре познаете над собою, жёнами и детьми вашими, строгую кару справедливости Божией.

Писано в лагере под Пинском 9-го октября 1648 года. Желающий вам скоро образумиться и исправиться Лука Ельский, маршал и полковник повета Пинского”.

Горожане пинские, презрев письмом и увещеванием его милости господина маршала и полковника пинского, остались при казаках и обещали при них стоять до крайности.

Тогда его милость господин стражник [Великого княжества Литовского полковник Мирский] опять приказал сильно стрелять из орудий. И на штурм 120 драгун его милости господина Гонсевского и пехота его милости господина Петра Подлевского – 200 человек, были направлены к Северским воротам. Две же хоругви его милости господина полковника пинского сами добровольно бросились на штурм, отогнали неприятеля стрельбой от ворот Лещинских, укреплённых рогатками и хорошо снабжённых народом, как горожанами, так и казаками, – [и] взяли их. И с двух сторон, одни через эти ворота, а пехота через Северские ворвавшись, при помощи хоругвей его милости господина Гонсевского и его милости господина Павловича, [а также] его милости господина Шварцоха рейтарской ворвавшись, укротили в зажжённом городе рыцарскою рукою с помощью Божьею высокомерную мысль казацкую и измену пинчуков. И наказали бунтовщиков огнём и мечом.

Они должны были почти каждый дом штурмовать, потому что неприятель, отбитый от ограды и рогаток, сильно оборонялся в запертых домах. Так что, начиная с полудня сего понедельника до полуденной же поры следующего дня, всю ночь и день, рыцарская рука не уставала среди трудов. И одних, как казаков, так и горожан на месте убивая, других, бегущих к воде и в ней потонувших, рука святой справедливости наказала, потому что и две мельницы, находившиеся на ладьях подле города, и два струга, на которые много потеснилось народу, вместе с мельницами должны были потонуть и доныне стоят в воде на самом дне».

Только к вечеру войска полностью заняли город. Но повстанцы, засевшие в домах, продолжали обороняться. Начались пожары. Во время пожара был уничтожен Димитриевский кафедральный собор. Наёмники и шляхта во главе с князем Мирским жестоко расправились с защитниками Пинска. Около 14 тысяч жителей погибли. Более 3 тысяч защитников были убиты, а город разрушен. Только небольшая группа казаков во главе с Небабой смогла вырваться из города.

«Когда уже наступал вечер упомянутого дня, остальные казаки-изменники, уклоняя свои предательские шеи от рыцарской руки, бросились из Пинска на запад солнца, и, думая уходить за хутор владыки пинского, над рекою Пиною, выскочили в поле. Но, по надлежащей предосторожности благоразумного вождя, – его милости господина стражника Великого княжества Литовского, все дороги были заняты, хотя и малым войском. С этой стороны сии изменники попали в поле на хоругви его милости господина Полубинского, воеводича парнавского. Так что не всем пришлось переломить копьё о изменщиков-бунтовщиков. Иным, опустив копья, пришлось палашами сносить каиновские головы. Вследствие сего изменники, которых не настигла рыцарская рука, одни принуждёны были назад под меч в город возвращаться, а другие топиться в воде. Так эти два дня кровавого боя были прекращены за господским двором господина владыки, куда пробирались казаки, уходя от огня в городе и рыцарской руки, где, как говорят, многие в этом болоте потонули.

[10-го октября,] когда уже святой справедливости рука господствовала над городом, опять во второй раз показался над ним кровавый меч на небе и метла, на что смотрело немало почтенных людей, особенно господ офицеров и войсковых товарищей. Поэтому так случилось, что меч и метла небесная истребили город Пинск. 10 числа войско стояло в расположенном под Пинском лагере, а вольная челядь забавлялась добычею как на казаках, так и на предательских горожанах. Не скоро возвратились в обоз с добычею, состоящею в забранных вещах.

11-го числа то же происходило. Город Пинск сгорел от великого пожара. В нём сгорело костёлов с монастырями – два, церквей неуниатских с монастырём – два, церквей, принадлежащих к унии – пять, домов же, построенных более или менее – 5 000 с лишком».30 Всего же, как говорят историки, тогда практически погиб не только город, но и почти всё его население. Множество ценных документов и целых архивов, связанных с историей Пинска, из-за мятежа горожан навсегда оказались утерянными для поздних исследователей. Однако жизнь не покинула город окончательно. Медленно и робко она начала возрождаться благодаря тому, что на пепелище родных домов стали возвращаться те, кому ранее удалось бежать из Пинска и найти убежище в его окрестностях.

В то же самое время, в том же октябре, армия Богдана Хмельницкого расположилась возле самого Львова и опустошила все его окрестности. После того, как полк Кривоноса стремительным штурмом овладел Высоким замком – возвышавшейся над городом неприступной крепостью, все львовские укрепления оказались под контролем войск Хмельницкого.

В этот год на южные воеводства Речи Посполитой налетела в большом количестве саранча, которая принесла огромный урон и так поела хлеба и травы, что негде было на зиму накосить сена. После учинённого войсками разгрома чернь по всей Пинщине, боясь мести, смирно сидела по своим углам, и всё возвращалось к прежним порядкам. Люди, которые ещё недавно дерзко грабили, разрушали и убивали, теперь присмирели и делали вид, что они ни о чём не ведали и не слышали. Теперь, ограбленная почти два месяца назад, пани Барбара Тышкевич 17 октября со слезами на глазах предстала перед пинским подстаростой Адамом Брестским и подала протестацию. Оценив свой ущерб от грабежа в 30 тысяч злотых, она просила взыскать эту сумму в её пользу с киевских и пинских мещан.

Превосходящим силам наёмников и шляхты также удалось сломить сопротивление жителей Бреста, разрушить и разграбить его, а всех взятых в плен повстанцев казнить.

Гарнизон Львова, не имея возможности оказать сопротивление войскам Хмельницкого и орде, был вынужден выполнить требования об уплате казакам и татарам огромного выкупа почти в полмиллиона злотых. 24 октября Хмельницкий двинулся из-под Львова к Замостью, в глубину уже настоящей Польши. «Стоя там, орда с казаками по самую Вислу воевали, также на Волыни взяли крупные города: Острог Великий, Заслав, Луцк, Владимир, Кобрин и даже Брест Литовский».223 Поздней осенью казацко-украинские армии заняли почти все украинные земли и во многих городах стали действовать “украинские магистраты” – органы самоуправления по подобию тех, что ранее появились в восточных воеводствах.

В конце октября было заключено перемирие между Хмельницким и королём Яном-Казимиром на три месяца. Одной из причин его заключения являлось то обстоятельство, что успешные наступательные действия магнатов и шляхты против повстанцев в Литве в дальнейшем развитии, если бы Хмельницкий продолжил свой путь на Варшаву, могли привести к удару войск гетмана Радзивилла по флангу и тылу украинских войск. Под Замостьем Хмельницкий простоял до середины ноября.

В Варшаве, однако, процедура выборов нового короля ещё не была завершена окончательно. «На этот раз близость казаков не дозволила панам тянуть избрания целые месяцы, как прежде случалось, потребность главы государства слишком была очевидна. Хмельницкий со своей стороны отправил на сейм депутатов от казаков.

Было тогда три кандидата на польский престол: седмиградский князь Ракочи и двое сыновей покойного короля Сигизмунда III – Карл и Ян-Казимир. Седмиградский князь был устранён прежде всех; из двух братьев взяла верх партия Яна-Казимира; казацкие депутаты стояли также за него; Оссолинский склонил многих на сторону Яна-Казимира, уверяя, что иначе Хмельницкий будет воевать за этого королевича. Дело между двумя братьями уладилось тем, что Карл добровольно отказался от соискательства в пользу брата. Ян-Казимир был избран, несмотря на то, что был прежде иезуитом и получил от папы кардинальскую шапку. Что располагало Хмельницкого быть на стороне этого государя – неизвестно, как равным образом трудно теперь определить, в какой степени участвовало желание Хмельницкого в этом избрании. Тем не менее, Хмельницкий показывал большое удовольствие, когда услышал о выборе Яна-Казимира».40

20 ноября 1648 года Ян-Казимир стал королём Речи Посполитой, а вскоре Хмельницкому привезли от короля письмо с приказанием прекратить войну и ожидать королевских комиссаров, которые должны будут рассмотреть его обиды и претензии к Короне. Тогда же впервые официально Хмельницкий получил от польского правительства титул гетмана войска Запорожского. Учитывая трудности, связанные с чумой, трудностями в доставке продовольствия и наступившими холодами, Хмельницкий воспользовался предложением короля и его армия тотчас потянулась от Замостья назад на Украину.

2 января 1649 года (23 декабря 1648 года по прежнему православному календарю) Хмельницкому была устроена в Киеве торжественная встреча. Войцех Мясковский, член посольства от Речи Посполитой, в своём дневнике так описывал этот день: Сам патриарх [иерусалимский Паисий] с тысячью всадников выезжал из города его встречать, и здешний митрополит [Сильвестр Косов] дал ему место в санях по правую руку от себя. Вышедший навстречу народ, вся чернь приветствовали его на поле перед городом. И [Киево-Могилянская] академия приветствовала его речами и восклицаниями как Моисея, избавителя, спасителя и освободителя народа от польского ига, усматривая в имени Богдан доброе знамение, названный от слов “Богом данный”.  Патриарх титуловал его светлейшим князем. В знак триумфа стреляли из всех пушек в замке и из меньших орудий в городе».222

Военные успехи казацко-крестьянской армии подняли международный авторитет Хмельницкого. «Довольно быстро гетман передумал идти вновь в послушание королю и Речи Посполитой и уже в начале 1649 года заявил смутившимся королевским посланцам: “Я являюсь единовладцем и самодержцем русским”. В это время гетман уже начал лелеять план создания династии правителей Руси – Хмельницких. «На протяжении нескольких дней патриарх вёл с Хмельницким тайные переговоры, после чего отправился в Москву. Однако ещё раньше выехал Хмельницкий, и патриарх провожал его за город».222 Хмельницкий начал искать себе союзников из числа государств, выступавших против возглавляемой Священной Римской империей и папством “Католической лиги”, на которую ориентировались правящие круги Речи Посполитой.

«На Рождество Христово послал его милость король своих великих послов – князя Четвертинского и воеводу киевского Адама Киселя, благочестивых панов, вместе с другими панами к гетману Хмельницкому и всему войску запорожскому. По причине их прибытия созвал гетман Хмельницкий раду в Переяславе и приехал туда после Рождества Христова со всеми полковниками и сотниками. И там, в Переяславе, на той раде передали паны послы грамоту на вольности, и булаву, и бунчук, и знамя, и бубны, и войсковые знаки от его милости короля, желая утихомирить ту войну. Там же и послы короля венгерского были на той раде: быстро по всем землям пошла слава о казаках и Хмельницком, так что разные монархи предложили дружбу и подарки присылали – послы от его царского величества из Москвы, от господарей Молдавии и Валахии стали прибывать с большими дарами».223 Лорд-протектор Англии Кромвель приветствовал украинского гетмана как “императора всех казаков”, именовал его “грозой и истребителем аристократии Польши”, “искоренителем католицизма”. Возгордившись, Хмельницкий в разгар застолья похвалялся: “Если дуки и князья будут брыкаться за Вислой, найду их и там!.. Поможет мне в этом вся чернь по Люблин и Краков!”.  Славословие и возвеличивание иностранцев «гетмана Хмельницкого побуждало к большому ожесточению и к гордыне, и поэтому не пошёл он на справедливое соглашение с польским монархом как своим господином, а приняв от великих послов его милости короля те войсковые клейноды и большие подарки, отправил послов с честью, обещая всё сделать по желанию его милости короля и ту войну оставить, только лишь чтобы оставаться при старинных своих казацких вольностях. Но сразу же отправил своих послов в Крым, приглашая самого хана со всеми ордами».223

Зима в этом году была очень суровой, а из-за прошлогодней саранчи крестьянам нечем было кормить скот. Множество его было пущено под нож. Наступивший год обещал быть голодным.

«Януш Радзивилл в январе 1649 года во главе большого войска отправился из Бреста на юг Белоруссии. Его отряды двигались в направлении Пинск – Туров – Мозырь – Речица. Он рассчитывал перерезать путь казацким отрядам, направляющимся из Украины на помощь белорусским крестьянам, подавить восстания в Белоруссии, а после нанести удар по тылу войск Б. Хмельницкого. Объединившись под Нобелем с отрядом Мирского, Радзивилл нанёс первый удар по Турову».13

Вместе с повстанцами-литвинами сражались украинские казачьи отряды, нёсшие тяжёлые потери. В Мозыре израненный предводитель казацкого отряда Михненко по приказу Радзивилла был сброшен на камни с самой высокой башни замка. В Бобруйске другого раненого предводителя Поддубского вместе с несколькими захваченными в плен его товарищами посадили на кол. По приказу Радзивилла здесь казнили несколько тысяч повстанцев, не пощадив и тех, кто, спасая свою шкуру, перешёл на литовскую сторону. Были произведены казни и среди участников восстания в Речице.

Создание на территории Украины казацкой полковой и сотенной администрации и успешное формирование других звеньев государственного аппарата помогло Хмельницкому к весне 1649 года собрать значительное войско и хорошо наладить его снабжение оружием и другими припасами. Однако ситуация в соседней Литве внушала казацкому гетману большие опасения.

В феврале 1649 года войско Радзивилла было готово к походу на Украину из Полесья. Чтобы расстроить эти планы, Хмельницкий срочно направил в Великое княжество Литовское 10-тысячный отряд во главе с запорожским казаком Ильёй Голотой. Ранней весной Голота переправился через Струмень и внезапным ударом прорвал линию расположения войск Радзивилла, который понёс тяжёлые потери. В короткий срок отряд Голоты вырос до 30 тысяч человек. Казаки заняли города Чечерск, Туров, Речицу. Вслед за Полесьем вновь восстали центральные районы Литвы. Это привело к срыву подготовленного Радзивиллом наступления на Украину.

Прошлогодняя саранча, оставшаяся на Украине и сумевшая перенести зиму, по весне вновь расплодилась. Это привело к огромной дороговизне. Крестьяне и городская беднота, не имея средств к существованию, ещё с большим желанием бросали своё хозяйство и примыкали к армиям Хмельницкого, рассчитывая прожить и даже обогатиться за счёт грабежей.

«Уже весной Хмельницкий, отменив дружбу и договор с польским королём, привлёк самого хана с великой силой татарской и собрал своё несметное казацкое войско. […] Даже за Днестром, около Галича, тоже причисляли себя к казакам […]. А в здешних краях показачились все волости и города, кроме одного только Каменца-Подольского. За Старым Константиновом было казачество в Шульжинцах, Грицеве, Чорторые; в Овруче был отдельный полковник, которому было подвластно Полесье. […] Все эти полки были с гетманом Хмельницким, а в них – несметное количество войска: некоторые полки имели казаков более двадцати тысяч. Что село, то и свой сотник, а в иных сотнях и по тысяче людей. Так всё живое поднялось в казачество, вряд ли можно было в любом селе найти человека, который не пошёл в войско сам либо сын его, а если сам недомогал, то слугу посылал. А часто все шли со двора, сколько их было, так что трудно было найти батрака. […] Даже в городах присяжные, бургомистры и советники оставляли свои должности, брили бороды и шли в то войско: там считали бесчестием, если бы кто был небритым в войске. Так дьявол подшутил над степенными людьми».223   

Хорошо понимая роль господствующего класса общества в деле становления сильного и независимого государства, гетман Хмельницкий придавал особое внимание его становлению и сплочению. Основу новой элиты общества составили казаки, к которым примкнула часть шляхты, стремившаяся к военным подвигам и трофеям. Будучи сам по происхождению шляхтичем, гетман никогда не был её врагом. Наоборот, он прилагал усилия к тому, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше представителей прежней элиты – православной шляхты, для которой умение управлять государством, представлять и защищать его было профессией. Массовая поддержка новой элиты сделала бы “Козацкую державу” легитимной в глазах современников, позволила бы сплотить общество и выступить единым фронтом против Варшавы, Вильно и любого другого противника.

Богдан Хмельницкий обращался с призывами к шляхте, даже к князьям, издавал универсалы на подтверждение шляхетских имений. Хотя гетман не раз заявлял “не отступлю от черни, ибо это правая рука наша”, одновременно Хмельницкий требовал от крестьян выполнения “прежних повинностей”, прежде всего в пользу тех шляхтичей, которые поддерживали его военное и государственное строительство. Он продвигал шляхту на главные государственные места и уже в 1649 году большинство ведущих должностей в “Козацкой державе” занимали выходцы из шляхты. По мере усиления Украинского государства на его сторону переходило всё больше и больше шляхтичей.

Однако подавляющее большинство шляхты, особенно средней и крупной, всё-таки не поддержало бунтовщика Богдана Хмельницкого. Из её верхушки только один из обедневших князей Четвертинских и Юрий Немирич оказались в лагере гетмана. Остальные, как, например, талантливый полководец князь Иеремия Вишневецкий, мечтавший до восстания Хмельницкого создать на левобережной части Украины автономное Русское воеводство и немало преуспевший в своих планах, воевали за Речь Посполитую.

Весной 1649 года казацкий полковник Небаба с 2 500 казаками и с гомельскими крестьянами появился под Гомелем в самый канун Пасхи, в страстную субботу, и при содействии самих горожан овладел им. Произошла страшная резня, казаки мстили беспощадно: погибло много поляков и, как говорят, до 1 500 евреев. Казаки говорили польским властям: “хотя бы Хмельницкий и хотел помириться, да не может: чернь до того рассвирепела, что решилась или истребить шляхту или погибнуть”.

Однако Небаба недолго продержался в Гомеле, так как Пац и Волович, а потом литовский гетман князь Ян Радзивилл принудили его уйти на левый берег Сожа.

Поляки снова укрепили замок, наполнили погреба порохом, по стенам поставили пушки и ввели наёмные отряды венгерской и немецкой пехоты да хоругвь татар.

В июне литовцам удалось в районе Загалья, близ Струменя, прижать отряд Голоты к непроходимым болотам и почти полностью уничтожить. Тяжелораненый предводитель повстанцев был зарублен шляхтичами. Литовское войско опять было готово к походу на Киев. Чтобы предупредить удар войска Радзивилла, Хмельницкий в конце июня 1649 года вновь направил в Литву 10 тысяч казаков под командой Степана Подбайло. Перед ним была поставлена задача: любой ценой сдержать противника на переправах через Днепр и Струмень и не допустить его продвижения на Украину. Казаки успели поднять несколько тысяч холопов. Чтобы придать организованность повстанцам в Литве, Хмельницкий возложил на полковника М. Гладкого общее командование казацкими и повстанческими отрядами на её территории. Но Гладкому не удалось установить связь между разрозненными, самостоятельно действовавшими среди болот и лесов отрядами и обеспечить единое руководство ими.

 «Одновременно с казацкими загонами Хмельницкий посылал в Белоруссию многочисленные универсалы с призывами к местному населению активнее подниматься на борьбу против своих угнетателей. Призывы действовали, так как подкреплялись прибытием хорошо вооружённых и организованных казацких формирований. Около Речицы были разбиты шляхетские хоругви под командованием писаря Великого княжества Литовского Воловича».13

Подбайло занял позицию у города Лоева, где Днепр и впадавший в него Сож с трёх сторон прикрывали его отряд от внезапного нападения. Свой лагерь казаки укрепили. Расположенный на противоположном берегу Днепра Лоев казаки-освободители сожгли, не церемонясь с его жителями. Радзивилл, стянув к Речице все свои силы и оставив в этом городе крупный гарнизон, с остальным войском двинулся к Лоеву. Наёмная немецкая пехота плыла по Днепру на лодках, а конница и артиллерия продвигались вдоль берега. К концу июля 1649 года войско Радзивилла подошло к Лоеву и стало готовиться к переправе на левый берег Днепра, где расположился лагерем Подбайло.

На помощь казакам Подбайло спешил посланный запорожским гетманом 15-тысячный отряд под командованием одного из ближайших сподвижников Хмельницкого и его личного друга – переяславского полковника Михала Кричевского (Кречовского), родом шляхтича из-под Бреста. Как только Кричевский переправился через Струмень, его отряд стал быстро пополняться русскими повстанцами Литвы. Уже через несколько дней силы Кричевского возросли до 30 тысяч человек.

Местные крестьяне, хорошо знавшие своё родное Полесье, вели войско Кричевского к лагерю Радзивилла напрямик – через леса и болота. Казаки продвигались настолько осторожно, что их заметили только на расстоянии мили от вражеского лагеря. Кричевский обрушил на противника ряд сильных ударов, но ожесточённый бой не принёс успеха ни той, ни другой стороне. Тогда Кричевский пошёл на хитрость. Его левый фланг, начав ложное отступление, увлёк за собой резерв Радзивилла. В это время правый фланг Кричевского стремительно развернулся и вышел в тыл войску Радзивилла, а левый фланг, внезапно прекратив отход, ударил по этому войску с фронта. Боевой порядок противника был расстроен. Зажатые с двух сторон шляхтичи и наёмники несли большие потери. Но в критический момент подоспели свежие отряды литовской кавалерии и вынудили Кричевского отступить к лесу. Шляхетская артиллерия, открыв огонь, задержала переправу на правый берег отряда С. Подбайло, а наёмная пехота оттеснила казаков к Днепру и помешала их соединению с Кричевским, который был окружён.

К ночи сражение закончилось. Опасаясь неожиданной атаки Кричевского, шляхтичи и наёмники несколько отступили, а затем разложили костры, осветившие окружающую местность. В лагере Кричевского тоже всю ночь горели костры, оттуда доносились шум, крики, которые к утру неожиданно стихли. Когда на рассвете шляхтичи и наёмники со всех сторон ворвались в лагерь, там было пусто. Кричевскому ещё раз удалось обмануть врагов: ночью казаки и крестьяне незаметно выскользнули из окружения в тот момент, когда в их лагере нарочно жгли костры и производили шум.

Разъярённый Радзивилл бросил в погоню за беглецами свою кавалерию, но настигнуть ей удалось только один казачий отряд – тот, который вёз на телеге тяжелораненного Кричевского. Казачий конвой был порублен, а шляхтич Кричевский, который не мог надеяться на лёгкую казнь, покончил с собой, разбив голову о телегу.

После битвы под Лоевом казаки и бунтовщики-крестьяне рассеялись в окрестностях города отдельными шайками. Они уничтожали небольшие гарнизоны противника, перехватывали обозы с боеприпасами и продовольствием, занимали отдельные сёла и даже города.

Города Лоев и Речица находились не столь уж далеко от Пинщины и, вне всякого сомнения, хоть кто-то из сильно разросшегося рода Дзиковицких был втянут в водоворот тех событий. Димитр Савич Дзиковицкий вместе с уже взрослыми сыновьями Лукой, Яном и Иваном были непосредственными свидетелями тех событий.

Несмотря на победу, в битве под Лоевом войско Радзивилла понесло такие огромные потери, что о наступлении на Украину теперь не могло быть и речи. Армия Радзивилла, наступавшая на Киев, была вынуждена повернуть вспять. Это было вызвано и тем, что Радзивилл опасался выступления на помощь повстанцам России, с которой вёл активные переговоры Хмельницкий, и удара русских войск ему в тыл.

На помощь осаждённым в Збараже польским войскам выступил король Ян-Казимир с 30-тысячным войском. Хмельницкий с главными силами и татары двинулись навстречу и 5 августа, во время переправы поляков через реку Стрыпа, атаковали их с фронта и тыла и окружили. 6 августа казаки ворвались в польский укреплённый лагерь и лишь измена подкупленного поляками хана спасла польское войско от полного разгрома. 8 августа 1649 года между королём и Хмельницким был заключён Зборовский мирный договор, после чего казацкий гетман был допущен к королю. Вслед за тем было дано приказание казацким отрядам прекратить войну и в Литве.

В 1649 году выбранцам было позволено откупаться от военной службы.

Проходивший в конце 1650 года сейм уполномочил короля Яна-Казимира навербовать большое наёмное войско и созвать посполитое рушение. После этого Речь Посполитая стала готовить новое наступление, однако русское правительство потребовало соблюдения Польшей ранее заключённого ею с Хмельницким Зборовского договора. В то же время Хмельницкому было разрешено перебросить в Литву через Брянский лес 4 тысячи казаков. Неожиданное появление казаков в Великом княжестве и разгром ими литовских отрядов вызвали панику среди шляхты и усилили борьбу местных повстанцев. Литовское войско, предназначенное для похода на польскую “украину”, по этой причине осталось на месте.

Весной 1651 года, как только на южнорусских землях возобновились военные действия, в Литве началась новая волна народных восстаний. «Крестьяне, – по словам шляхтича Ерлича, – собирались как бы на мёд и в восстание бросались и стар и млад, невзирая на то, что наступали косьба и жатва».47

В середине июня 1651 года под Берестечком на западе Волыни сосредоточилась 150-тысячная польская армия под командованием короля Яна-Казимира, в составе которой находилась и частное войско князя Иеремии Вишневецкого. Им противостояли 100-тысячная армия Хмельницкого и 50-тысячное войско крымского хана Ислам-Гирея. Сражение было жестоким и кровопролитным. Первые два дня оказались успешными для казаков, но на третий день поляки обрушили все свои силы на левый фланг, где стояли татары. Орда не выдержала и бежала. Хмельницкий бросился в стан Ислам-Гирея, чтобы уговорить хана не покидать поля битвы, но хан захватил гетмана в заложники чтобы татары могли спокойно уйти в Крым, не опасаясь мести казаков.

Оставшийся без Хмельницкого казацко-крестьянский лагерь с трёх сторон оказался окружён шляхетским войском, а с четвёртой к нему примыкала река и непроходимое болото. Осаждённые 10 дней и ночей оборонялись от атак поляков. В конце концов, взявший на себя командование Иван Богун решил вывести основные казацкие силы через сооружённую под покровом ночи переправу, бросив примкнувших к войску крестьян на произвол судьбы. Для прикрытия Богун оставил только один казацкий отряд. Шляхтич-очевидец писал о нём: «Одна казацкая дружина числом в 200 или 300 человек, засев на островке, оказывала нашим столь решительный и мужественный отпор, что, хотя гетман Потоцкий обещал им даровать жизнь, они не приняли предложения и, высыпав в знак своего решения деньги из кошельков в воду, стали так сильно обороняться, что пехота была вынуждена наступать на них всей массой, и хотя расчленила их и разогнала, они тем не менее отступали на болото, не желая сдаваться, и там поодиночке каждого из них приходилось убивать. А один из них, захватив лодку, на глазах короля и всего войска дал пример некрестьянского мужества, обороняясь на этом челне при помощи косы несколько часов».

В это время ордынцы, грабя по пути население и уводя с собой огромный полон, возвращались в Крым. После победы поляков под Берестечком князь Вишневецкий внезапно скончался, скорее всего был отравлен. После смерти князя Иеремии его жена, ранее получившая вместе с братом хорошее образование в Замойской академии, оказалась перед лицом финансового кризиса. Не могло идти речи даже о проведении траура, о похоронах даже не вспоминали. В последующем опеку над вдовой взял её брат и княгиня поселилась у него в Замостье. А спустя две недели после взятия Хмельницкого в заложники, хан Ислам-Гирей отпустил его на свободу. С этого года в ходе гражданской войны резко обозначился неблагоприятный для повстанцев перелом.

Ожесточение, всегда сопутствующее гражданским войнам, когда убивают вчерашнего соседа, знакомого, а то и родственника, ставшего вдруг врагом, проявилось даже внутри семьи Хмельницкого. Поскольку Мотрона, вторая жена Хмельницкого, встала костью поперёк горла двум его сыновьям от первого брака, старший сын Тимош, воспользовавшись пребыванием отца на войне, приказал в 1651 году казнить опротивевшую мачеху. Несмотря на то, что Богдан Хмельницкий любил Мотрону, голос разума не позволил ему как-либо наказать сына, которому он надеялся передать по наследству свою гетманскую булаву.

Поражение под Берестечком имело тяжёлые последствия для Хмельницкого. В июле 1651 года польская армия двинулась вглубь Украины и, взяв город Трилисы, вырубила его население. Литовская армия под командованием Радзивилла также перешла в наступление. Прибыв на переправы под Лоев, где 15-тысячная казацкая армия стерегла границу, войско Радзивилла «имело сражение со стоявшим там на заставе немалым казацким войском – полками Черниговским и Нежинским. Но они были беспечны, больше пьянствовали, чем стояли на страже, считая себя уже непобедимыми. А когда охрана дала весть, что литовское войско переправляется через Днепр, старший над казаками черниговский полковник Небаба бросился без должного порядка на их регулярное войско, и сразу же то литовское войско его сломило, многих казаков порубили, а самого Небабу, небрежного полковника, казнили. Остальное казацкое войско под командованием нежинского полковника отступило к Чернигову, а за ними князь Радзивилл подступил к Чернигову. Но там он уже ничего не добился, повернул обратно к Любечу и, оставив в городе Любече своих солдат, двинулся на Киев».223

По дороге 20-тысячная армия Радзивилла грабила и сжигала мятежные селения, города, монастыри. В последних числах июля литовское войско подступило к Киеву. «Киевский полковник Жданович вышел из города в надежде напасть на литовцев, когда последние будут находиться в Киеве. Город был занят литовцами 6 августа. Литовцы не могли быть застигнуты врасплох и отбили нападение. Киев сильно пострадал от пожара».40 «Произведя опустошения в Киеве, литовское войско пошло под Белую Церковь, где, соединившись с коронным войском, напали на войско гетмана Хмельницкого. Но гетман не растерялся: дал крепкий бой обоим тем войскам, коронному и литовскому, так что много их погибло; казаки им затруднили снабжение водой, а татары – фуражом для коней. И так простояв две недели, приступили к переговорам».223 В сентябре 1651 года Хмельницкий был вынужден подписать с Польшей Белоцерковское соглашение, невыгодное для него. В соответствии с ним с территории Великого княжества Литовского были выведены все казацкие войска, а евреям было снова возвращено право водворяться по всей Украине.

«Польские солдаты, пребывавшие на Украине на зимних квартирах, рассчитывая на миролюбие и терпеливость гетмана Хмельницкого, чинили населению большие притеснения и беды по своему солдатскому обычаю: обирали людей, а тех, кто стали казаками, обрекали на смерть. Об этом к Хмельницкому доходили со всех сторон многие жалобы. Увидев, что солдаты относятся к людям всё более жестоко, вызвал хана с его ордами».223

1 – 2 июня (22 – 23 мая по православному стилю) 1652 года под Батогом польская армия под предводительством выкупленного из плена и ставшего коронным гетманом М. Калиновского потерпела сильное поражение. Об этом событии его участник, польский шляхтич Длужевский, писал в донесении канцлеру Речи Посполитой Анджею Лещинскому.

«Ясновельможный и ко мне милостивый господин ксёндз-канцлер, наш благодетель! 3 июня я встретил гонца с королевской почтой, которая была послана к нам в лагерь под Батогом. Но не было уже куда ему идти. Поэтому я решился возвратить гонца к Вашей милости, чтобы как можно скорее уведомить о несчастном, неслыханном и быстром разгроме нас Хмельницким и ордой Крымской, Ногайской и Буджацкой.

Ход боёв был таков. 1 июня подступило к нашему войску 16 тысяч ордынцев. Наше войско сначала действовало ретиво. Три полка отогнали орду на полмили, но туда к ордынцам пришли подкрепления. И когда наступили на наших, добились перевеса, а нашим рыцарям не обошлось без потерь. Так продолжалось до вечера.

На следующий день, 2 июня, начиная с полудня нас атаковал сам Хмельницкий с такими крупными силами, что мы не смогли сдерживать их и одного часа. Нас, окружённых со всех сторон, ордынцы рубили саблями, а казаки овладели лагерем, так что наше войско было полностью стёрто с лица земли. Господин гетман [Марцин Калиновский] сразу же спрятался в редут, занимаемый иноземными солдатами. Но там не пробыл долго, так как враг, имевший несколько десятков пушек, окружил ими наш редут. Защитники его были убиты или взяты в плен. Сдались, так как не имели другого выхода. В таких редутах, не имеющих воды, сооружённых наспех, при штурме невозможно удержаться, а тем более при возникшем замешательстве[...] А лагерь был такой, что и 100 тысяч вряд ли бы его оборонили. Впереди поставили только одну шеренгу, сзади не было не только арьергарда, но и вообще никого, способного к обороне. Казаки и татары легко взяли нас и проникали в лагерь, где только пожелали.

Из всей нашей хоругви Бог спас только меня и ещё одного воина. Нам чудом удалось переплыть реку. А вообще уйти удалось очень немногим, так как многочисленные речные переправы и густые леса очень затрудняли отступление. При гетмане находились черниговский каштелян пан Одживольский, пан коронный обозный, сын коронного польного гетмана Калиновского, красноставский староста Марк Собеский, пан Балабан, пан Незабитовский, брацлавский подсудок пан Косаковский, пан Калинский и ещё несколько ротмистров. Трудно сказать, какая их постигла участь. Сомневаюсь, удалось ли им уйти, пробиваясь сквозь густой заслон войск.

Иноземцы и рейтары держались стойко, но и из них только немногие смогут в будущем послужить Речи Посполитой.

Его милость пан брацлавский воевода [Адам Кисель], который стоял недалеко от лагеря, но с нами не соединился, вероятно, смог отступить к Каменцу. Заднепровское войско, полки воеводы русского [Иеремии Вишневецкого] и господ Сапег, ожидавшие в Охматове прихода Заднепровского войска, возможно, сумели сосредоточиться и сейчас осаждёны казаками. Другие же утверждают, что они с боем отступают под прикрытием лесов. Каковы дальнейшие намерения врага, известно только Богу. Вы должны побуждать короля и всю Речь Посполитую наладить оборону в течение одной – двух недель ввиду опасности, что они могут двинуться в глубь страны.

Изложив всё это на усмотрение Вашего светлого ума, надеюсь, что недобрые вести (сообщённые не философом, а воином, избитым кистенями, с глазами, опалёнными порохом) будут приняты благосклонно. Выражаю надежду, что Вы не забудете бедного солдата, который служит уже двадцать с лишним лет. Полагаюсь на Вашу доброжелательность. Новоконстантинов, ночью 3 июня 1652 года. Миколай Длужевский».66

За всю свою средневековую историю Польша не знала такого страшного поражения. Погибло не менее 8 тысяч солдат, в том числе половина всех гусар Речи Посполитой. Кроме Калиновского, отрубленную голову которого Хмельницкому принёс татарин, погиб командир немецких наёмных солдат пан Пшемский и множество других военачальников. Современники сравнивали тактику Хмельницкого в Батогском сражении с тактикой Ганнибала под Каннами. «Из лагеря польского войска мало кто ушёл: те, кто уходили на добрых конях либо лесами пробирались, ещё до того пока их татары догнали, уничтожались простыми людьми, не имевшими к ним жалости […]. И в том году опять по городам погибло много панов, которые было понаехали в свои имения. Их убивали простые люди, а казаки, ушедшие из своих усадеб, возвращались».223

Хмельницкий после этого стал думать о создании 50-тысячной регулярной армии, бывшая польская “украина” стала фактически независимой “Украинской державой” и власть гетмана сильно окрепла. В этом году польский агент Щитницкий докладывал о планах гетмана: «Замысел Хмельницкого – править абсолютно и независимо, не подчиняясь никакому монарху, и владеть всей землёй, которая начинается от Днестра и идёт до Днепра и далее, до московской границы».

Летом 1652 года, в условиях продолжающихся военных действий, вновь разразилась эпидемия чумы (“моровое поветрие”, как называли её современники), которая охватила и Правобережье, и западноукраинские земли, и польские с литовскими. От чумы погибло много тысяч людей, а некоторые местности были почти опустошёны...

В августе 1652 года браком Тимоша, старшего сына Хмельницкого, с дочерью молдавского господаря Василия Лупула – Роксандой (Розандой) – был скреплён союз Украины и Молдавии. Интересно, что при этом литовский магнат и ярый противник украинского гетмана Януш Радзивилл являлся мужем другой дочери молдавского господаря – Марии. Имеются упоминания, что осенью 1652 года чеканилась собственная украинская монета. Шведская королева Кристина, правившая до 1654 года, надеясь поживиться за счёт ослабленной войнами Речи Посполитой, посылала к Богдану Хмельницкому своего представителя с восхвалением подвигов запорожского гетмана и обещала военную помощь Швеции против поляков: «Да будет тебе несомненно известно, что я снаряжу из пограничных моих областей 60 тысяч воинов тебе на помощь, дабы ты сокрушил моих врагов».

«Войны приносили огромные бедствия, местами полное разорение крестьянам, тяжело отражались на помещичьем хозяйстве, разоряли города, уменьшали количество населения. Так, если в 1650 году в 10 войтовствах и 5 местечках Пинского староства (без города Пинска) было 4430 дворов, то к 1653 году их сохранилось 1360. Ряд местечек был полностью уничтожен».47 Само собой разумеется, что такие же последствия проявились на имущественном положении и численном составе рода Дзиковицких. Несчастья местного населения дополнялись ещё и постоями войск. Постои армий, разорявшие крестьян и тем самым лишавшие и панов их доходов, вызывали недовольство даже шляхты. Так, в 1653 году волынская шляхта отмечала, что “окончательной гибели воеводства” содействовали “постоянные переходы войск Речи Посполитой, частые стоянки в соседстве наших краёв”.18

Весной 1653 года, когда подросла трава, польский король Ян-Казимир стал собирать коронные войска для будущих сражений. В 1653 году на территорию Великого княжества Литовского надвинулась эпидемия тифа, намного увеличившая потери населения. Все победы войск Хмельницкого в предшествующее время не изменили в целом неблагоприятного для него хода войны. Внешнеполитические неудачи вместе с разорением казачества, недовольство грабительскими действиями союзников-татар, а также неудачи Тимоша Хмельницкого в Молдавии около 20 июня 1653 года вызвали массовое выступление бойцов в лагере под Городком на Подолии против политики Богдана Хмельницкого. Ему пришлось отказаться от продолжения похода в Галичину и вернуться к Белой Церкви.

Король Ян-Казимир 22 августа выдвинулся из-под Глинян и «стал обозом под Каменцем-Подольским. Проведав об этом, Хмельницкий послал за ордой, с которой пошёл в поход и хан. И гетман Хмельницкий собрал казацкое войско вместе с ордой и двинулся навстречу королю, оставив под Черниговом часть войска – полки Нежинский, Переяславский, Черниговский – против литовского войска, стоявшего обозом под Речицей. И придал часть орды под командованием нескольких мурз Ивану Золотаренко, своему шурину, бывшему нежинским полковником».223

В начале октября, ещё не зная о том, что его сын Тимош в середине сентября умер в Молдавии от полученной раны, Хмельницкий выступил в поход против поляков. Объединившись по дороге с татарами, вперёд себя он направил авангард к Сочаве, который вскоре повернул назад, поскольку украинские отряды попали в окружение, а затем, добившись почётной капитуляции, повернули назад на Украину.

О самостоятельном государстве “Украина” Хмельницкому пришлось забыть. Выход из крайне сложного положения виделся только в немедленном объединении с Россией и закреплении за родом Хмельницких хотя бы положения удельного малороссийского владетеля. Это было сделано по решению Земского собора в Москве в октябре 1653 года и затем подтверждено на казачьей раде в городе Переяславе (Левобережная Украина) в январе 1654 года. Уже в конце 1653 года в Речи Посполитой стало известно, что Россия готовится к войне с ней. Поэтому в спешном порядке начали укреплять пограничные замки, увеличивать их гарнизоны. Одновременно на сеймиках принимались решения о созыве шляхетских ополчений, которым вменялось в обязанность защищать свои поветы от русских войск.

Пользуясь неразберихой гражданской войны, крымские татары ходили дальними рейдами по разорённой стране, собирая обильный урожай чужого имущества и живого товара в виде пленников для продажи на работорговых рынках. Имеется заявление пинского возного генерала о разорении татарами имения Угриничи Пинского повета от 6 января 1654 года, в котором среди свидетелей со стороны шляхты присутствовал пан Стефан Дзиковицкий. Под заявлением от 8 января 1654 года земянина Андрея Телятинского о разорении татарами имения Задолжа Пинского повета свидетелем от шляхты был Павел Дзиковицкий. 9 января 1654 года Павел Дзиковицкий был свидетелем при составлении акта о разорении татарами имения Кухча в Пинском повете. Так что можно сделать вывод, что Стефан и Павел Дзиковицкие родились не позднее 1634 года и жили как минимум до 1655 года.

В это время процесс полонизации Великого княжества Литовского ускорился. Литовская знать, не желая иметь ничего общего с бунтовщиками, знаменем которых было православие и русские традиции, всё больше перенимала польские обычаи и культуру. Стоявшие за единую Речь Посполитую православные магнаты, в частности князь Вишневецкий, после поражения стали быстро ополячиваться.

В ответ на решение Переяславской рады «Януш Радзивилл 16 февраля 1654 года издал универсал, в котором приказывал всем наёмным войскам и шляхетскому ополчению собраться под Оршей».13

«В том же году, сразу весной, его царское величество, оповестив своими послами его милости королю о своих обидах и об угнетении православной веры введением римской веры и больше всего притеснением христиан унией, объявил, что идёт войной на короля польского и сам своей персоной царской двинулся из столицы с многими войсками, направляясь под Смоленск, а боярина Василия Васильевича Бутурлина с многими войсками выслал к гетману Хмельницкому».223

В мае 1654 года три большие группировки московских войск ворвались в пределы Великого княжества Литовского с направлений Великих Лук, Вязьмы и Брянска. Основные силы русских войск двинулись к Смоленску, осадили город, а затем овладели им. На помощь московитам с юга пришли украинские казаки под командой шурина Хмельницкого наказного гетмана Ивана Золотаренко, которых направил Хмельницкий. Общая численность московских и казацких войск составила около 100 тысяч человек, в то время как численность войск Великого княжества Литовского не превышала 12 тысяч.

В 1654 году по смерти крымского хана Ислам-Гирея ханом стал Мохаммед-Гирей и из Крыма также регулярно выходили татарские чамбулы (конные отряды) для разорения литовских земель и захвата пленных.

В июне 1654 года из Новгород-Северска атаман Иван Золотаренко пошёл на Гомель. Ему предшествовала молва, будто с ним 40 и даже 100 тысяч казаков, хотя на самом деле он имел около 20 тысяч. Польский гарнизон поспешил укрыться за замковыми укреплениями, и 20 июня ему открылось зрелище, как несколько тысяч казаков подъезжали и подходили к городу, как Золотаренко и Петр Забелло расставляли пушки вокруг замка по улицам и по окрестным холмам, и как все готовились к первому приступу. Но через день к осаждающим приехал боярин князь Александр Никитич Трубецкой и не велел приступаться к замку, опасаясь большого урона. После этого рвение казаков охладело и большая часть их, не торопясь с окончанием осады, разошлась загонами жечь замки Речицу, Злобин, Рогачёв, Горваль и Стрешин, причинявшие им прежде много вреда, а Золотаренко остался с прочими донимать осаждённых голодом, безводьем и пушечной пальбой. Замок в Речице, простоявший более двухсот лет, тогда и был сожжён.

Взятые Золотаренко “языки” показывали, что в Гомеле заперлись не 2 000 человек, как он первоначально думал, а только 700, и что среди них находились староста Рудский, хорунжий князь Жижемский, полковник Бобровницкий и командир наёмного отряда из немцев некий Михал Сверской. Золотаренко посылал им письма, от имени царя и гетмана приглашая их сдаться, но те в ответ высылали казакам увещания снять осаду и “пёсьими своими губами нарушали достоинство царского величества”.

14 июля в лагерь приезжал царский подьячий Яков Портомоин передать грамоту с известием об успехах московского оружия и осмотреть, как ведётся осада. Ему всё показали и он уехал обратно.

26 июля прискакали царские гонцы Иван Кровков, Григорий Куракин, Ларион Алексеев и другие с грамотой, чтобы Золотаренко, оставив Гомель, скорее шёл на помощь царским войскам. Но наказной атаман упорствовал, послал своего брата Василия Никифоровича, Ивана Нестеренко и Петра Забелло с 1 000 казаков, а сам продолжал осаду. По словам одного польского автора, он велел втащить несколько пушек на колокольню Спасской церкви и оттуда стал стрелять но замку, чем нанёс страшный урон литовцам. Положение гарнизона ухудшилось ещё от того, что казаки отрезали подвоз провианта и спуск к Сожу за водой.

Томимые голодом и жаждой осаждённые в конце восьмой недели решили сдаться на великодушие победителя и 13 августа объявили об этом Золотаренко. Он предложил им принести присягу верноподданнически служить царю Алексею Михайловичу. Когда поляки и немцы исполнили это, каждый по обрядам своей веры, Золотаренко дал всем полную свободу: собранные в Гомеле старшины и челядь присоединились к казакам и участвовали в военных действиях; пехота пана Гедройца, рота татар и венгерская пехота были размещены по куреням; немецкая пехота отправилась на стоянку по деревням, а командир её перешёл на службу к царю. Лукавые Рудский и Жижемский приятельски сблизились с Золотаренко и некоторое время сопровождали его в дальнейшем походе к Чечерску, но потом опять передались к своим в Быхов. Несколько поляков и некто Фащ были отосланы к царю. Царь Алексей Михайлович пожаловал казакам на память об осаде Гомеля небольшие золотые медали, прозванные “золотыми копейками”.

Гомель снова принадлежал Московскому государству, и русская часть его населения свободнее вздохнула, когда пронёсся царский указ: «униатам не быть, жидам не быть и жития никакого не иметь».

Во время большого пожара в Пинске в 1654 году Димитриевский кафедральный собор, наряду с другими постройками, был уничтожен вторично и на этот раз окончательно.

Русско-польская война 1654 – 1667 годов за Украину и Литву вскоре превратилась в крупнейший международный конфликт, в котором приняли участие Швеция, Османская империя и её вассальные государства – Молдавия и Крымское ханство. Начало войны было ознаменовано большими успехами русских войск.

Во второй половине 1650-х годов православный Пинский Богоявленский монастырь был после пожара 1654 года заново отстроен и обнесён оградой. Богоявленский монастырь оставался в XVII веке одним из немногих центров Православия в Великом княжестве Литовском. Игумены монастыря духовно опекали православные приходы, находящиеся на территории Пинской униатской епархии.

В 1658 году в Литву снова пришла эпидемия тифа.

Казаки господствовали над всей Литвой, преемник Золотаренко – Иван Нечай – гордился титулом “полковника Гомельского”, царь Алексей Михайлович жил в литовской столице Вильно, и одно время успех русских казался везде обеспеченным. Но тут среди казаков образовалась бунтовавшая партия, погубившая все надежды.

От её захватов Гомель оберегался сперва Черниговским и Чаадаевым полком, а потом Завадским и Рославченко с задисненскими сотнями. Наконец, нежинский полковник Василий Золотаренко, брат покойного атамана, будучи в Москве выпросил у царя Гомель в награду за свою верную службу и для обережения от врагов. Царь милостиво пожаловал “Гомель с волостью и с уездом и всеми угодьями ему, его жене и наследникам”. Это пожалование состоялось в марте 1661 года, но осуществиться уже не могло, так как замком завладел изменник – некий Мурашка.

В 1662 году в Кобрин ворвалось взбунтовавшееся литовское войско.

Новый правитель Гомеля Мурашка был типичным сыном буйного и своевольного XVII века: полуказак, полуполяк, он не знал более высокого закона, чем собственная его шашка и, обманывая обе стороны, сумел продержаться в Гомеле более 10 лет. Его товарищи набирались из всякого сброда и были такими же головорезами, как и сам он. С этим сбродом Мурашка почти каждый год вторгался вглубь Малороссии и, после грабежей и убийств, безнаказанно возвращался домой.

В феврале 1663 года он предпринял большой набег на город Севск, распустив слух, что с ним 100 тысяч войска. Золотаренко и другие полковники вышли навстречу, и Мурашка, обескураженный раскрытием своего замысла, ушёл ни с чем. Зимой 1664 года, накануне нового года, он нагрянул на сёла и деревни под Новгород-Северским, разграбил и сжёг их, крестьян частью перебил, частью увёл в плен и поспешил укрыться за неприступными стенами своего замка. Через 4 месяца после этой удачи, Мурашка с 400 конных и пеших поляков повторил набег на Стародуб, но, подойдя к нему 6 мая и увидав, что жители приготовились обороняться, ушёл. Однако на полдороге остановился и послал хорунжаго Ремишевского с 80 человеками взять “языков”. Тут на него напал подошедший из Чернигова полковник Дёмка Многогрешный и разгромил его. Мурашка спасся только благодаря случаю и, истекая кровью, едва добрёл до Гомеля.

Между тем как он медленно залечивал свои раны, день ото дня возрастала общая ненависть к нему.

“Как голодный волк докучает нас своими нападениями этот злохитренный Мурашка, – говорили о нем казаки, – дай-то нам, Боже, изловить этого волка!”.

По весне следующего года подошли к Гомелю с разных концов тысячи конных и пеших казаков. Из Стародуба пришел полковник Леско Острянин, из Чернигова Дёмка Игнатов с целым полком, поднялись Иван Щербина и Матвей Винтовка с добровольцами, к ним примкнули запорожские удальцы и союзники из Валахии брацлавский полковник Димитрашка Райг с полком волохской конницы. Стали обозом вокруг города, окружили замок окопами, подвели шанцы и решили морить голодом злохитренного волка Мурашку. Хитрец выслал для переговоров своего товарища Черняка Нормонтовича и местного протопопа, рассчитывая затянуть время и дождаться помощи, но казаки задержали их и не отпустили к нему.

Думая, что известие о казацком походе будет сочувственно встречено в Москве, гетман Брюховецкий писал: “Уведомляю, как Господь Гомлем поблагословит”, но ему прислали в ответ суровый указ: “от Гомля отступить и зачепок ни в чём не чинить”, чтобы не нарушать условий перемирия.

Казаки немедленно отпустили протопопа и “языков”, и пошли, кто по домам, кто на защиту от крымцев, один Винтовка в 1666 году грозил вновь показаться под Гомелем.

Но никто так не жалел о неудаче казаков, как сами гомеляне. Правление Мурашки довело их до того, что многие стали выселяться на Украину, а оставшиеся в городке в количестве около сотни дворов то и дело увещевали казаков выбить из замка гарнизон и не раз “со слезами просили милости у великого государя и к гетману присылали, чтобы великий государь указал город Гомель и их всех принять под свою царского величества высокодержавную руку в вечное подданство”.

В 1667 году тиф опять гулял по Великому княжеству Литовскому, собирая обильный урожай человеческих жизней.

В то время, как в Литве, страдавшей от военных действий, уровень образованности и культуры населения отставал от времени, в Западной Европе ситуация была намного лучше. Работы астрономов Галилея и Кеплера с такой очевидностью подтвердили учение Коперника, что со второй половины XVII века все астрономы Европы, стоящие на уровне научных требований своего времени, уже признают его истинность. Хотя, тем не менее, католическая церковь ещё длительное время продолжала бороться с новыми взглядами на Вселенную.

Самая большая неожиданность в жизни вдовы Иеремии-Михала Вишневецкого произошла 19 июня 1669 года, когда её единственного сына избрали польским королём. С самого начала она старалась поддержать сына и привлекать ему сторонников. Для неё было совершенно ясно, что молодой избранник находится в очень шатком положении и поэтому старательно искала всех, кто мог бы его поддержать.

В 1670 году для привлечения гомелян на свою сторону король Корибут-Вишневецкий дал им привилегию на нестеснение торговли и беспошлинный провоз товаров. Но едва брожение умов успокоилось, как с ними начали обращаться по-прежнему, и администрация таможен нарушила её.

В 1672 году новый гетман Демьян Игнатович (бывший полковник Дёмка) убеждал московского государя милосердуя о стародавних заслугах войска запорожского принять Гомель в своё подданство ввиду того, что малороссийским жителям и всей Украйне бывает от него великое утеснение: “едва наступит война на Украйне, – говорил он, – как поляки посадят в Гомель человек со 100 своих, и они не пропустят ни единого человека ни к Стародубу, ни к Чернигову, а нигде миновать этого Гомеля нельзя, и великая беда от него, от Гомеля, чинится. Если б государь приказал взять его, мы бы завоевали его, и вся Украйна успокоилась бы. Сами гомеляне к нам просятся, а как гетману не принять Гомля: войско запорожское никого не отгоняет”. Но из Москвы постоянно отвечали, что нельзя брать Гомеля, так как это запрещено в перемирных грамотах.

Гетман даже предлагал такой план: захватить на время Гомель и заселить его казаками с левого берега Сожа, которые уж ни в коем случае не пропустят поляков. С этой целью он посылал к нему, на свой страх и риск, своего брата с кошевой пехотой, но из Москвы повторились те же запрещения – и гетман уступил.

А тем временем и Мурашка оказался безвреден: оставив Гомель в руках поляков, он раскаялся, просил принять его в русское подданство и отправить на войну с турками. Его отпустили туда, и через год бывший гомельский правитель кончил на чужбине свою беспокойную жизнь.

Согласно реестра подымного налога, составленного сборщиком налогов по Брест-Литовскому воеводству Самуэлем Колбом в 1673 году, в Дзиковичах в это время находилось 7 хозяйств, населённых представителями фамилии Дзиковицких. Хозяйства эти облагались особым подымным налогом, и потому назывались “дым”. Ещё один дым Димитра Тимоховича Дзиковицкого находился в селе Кочановичи, и один в Местковичах на двоих – на Стефана Шелятинского и Демьяна Дзиковицкого. Из этих 7 хозяйств в Дзиковичах одно было записано на Димитра Савича вместе с братом Юзефом. Скорее всего, имя Юзеф было вторым именем старшего брата Димитра – Ивана Савича. А средний брат Роман, видимо, либо погиб в каком-то из трагических эпизодов того смутного времени, либо в поисках лучшей доли уже уехал из родового гнезда Дзиковицких. Ещё один “дым” был записан на родного дядю Ивана-Юзефа и Димитра Савичей – на Остапа Феодоровича с сыном Феодором Остаповичем, и третий – на детей третьего родного дяди Миколая – на Феодора и Стефана. Судя по всему, большинство представителей рода Дзиковицких к этому времени уже рассеялось по другим населённым пунктам Пинского повета, жили в самом Пинске, а также в других поветах и даже других воеводствах Речи Посполитой.

В Гомеле преемники Мурашки не предпринимали набегов, но зато всецело занялись внутренней борьбой: позабыв уроки прошлого, они угнетали всех, кто не принадлежал к польской национальности и католической религии, вели борьбу против массы народа и, стало быть, против самих себя. Последствия её были такие, как и полвека перед тем. Стоило казакам в 1684 году при гетмане Самойловиче появиться под Гомелем, как все гомельские сёла на левом берегу Сожа отпали от Польши и присоединились к ним.

В 1685 году в Гомельской волости на землях рода Халецких герба Абданк староверами-беженцами из центральных районов России был основан населённый пункт Ветка. В дальнейшем, вплоть до падения Речи Посполитой, Ветка вместе с окрестными слободами, монастырями и скитами являлась центром раскола. Здесь сформировались местные особенности иконописи и оформления книги, сложилась самобытная школа резьбы по дереву.

Много ещё чего произошло в течение дальнейшей жизни Димитра Савича Дзиковицкого. Однако, он был уже далеко не молод и активного участия в событиях просто не мог принимать. Такое участие, скорее всего, было теперь уделом более молодого поколения. 3 января 1693 года в пинский гродский суд было подано объявление от Яна Дмитриевича и его уже престарелого отца Димитра Савича, а также ещё от одного Дзиковицкого – Ивана Семёновича – о том, что ранее выдвинутая к ним претензия со стороны Феодоры Дзиковицкой разрешилась полюбовным соглашением сторон.

Димитр Савич прожил долгую жизнь в течение практически всего бурного XVII века и умер вскоре после 1693 года, когда ему было никак не меньше 101 года!

 

 

*  *  *

ГЛАВА IV

 

ИВАН-ЛАВРИН ДМИТРИЕВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1614 – до 1690 годы)

 

Вот так и жизнь моя, – подумалось

ему: – мелькнёт, и никто никогда не

вспомнит, не узнает, как и чем жил я.

К. Осипов. “Дорога на Берлин”.

 

Закончилась многолетняя смута в соседнем Московском государстве, где на престол взошёл новый царь, давший начало династии Романовых. Польско-литовские военные отряды, действовавшие в чужой стране без существенной поддержки со стороны короля Сигизмунда III, в большинстве своём покинули пределы Московии и вернулись на родину. В эти годы в семье Димитра Савича Дзиковицкого один за другим появились трое сыновей. Последним после Луки (Лукаша) и Яна родился Иван-Лаврин Димитриевич, что произошло не позднее 1614 года. Крещён он был в греко-католической церкви. В то время часто давались человеку сразу два имени – церковное и домашнее, но широко использовалось лишь одно. У Ивана-Лаврина наиболее употребительным было имя “Иван”, но в документах писались оба. Иван был мелким шляхтичем и владел небольшим земельным наделом в пределах бывшего общего родового владения Дзиковицких.

В первой половине XVII века Пинск был довольно развитым культурным центром. Здесь не только существовала богатая библиотека, но и действовали школа православного братства, школа иконописной живописи. Пинск также являлся одним из центров развития музыкальной культуры. В 1635 году король Владислав IV подтвердил городу Пинску особые права, предусмотренные магдебургским правом.

13 октября 1639 года братья Ян и Иван-Лаврин Дзиковицкие, “земяне господарские повета Пинского”, присутствовали в замке Пинском в качестве свидетелей со стороны шляхты, когда возный генерал Пинского повета Анджей Сачковский предъявлял древние документы от князей Соломерецких на введение во владение угодьями в селе Высоцке, что недалеко на северо-восток от Пинска, причта местной Успенской церкви.

Восстание запорожских казаков и последовавшие войны между Речью Посполитой и Казацкой Украинской державой Иван-Лаврин и его братья сумели как-то пережить и выжить, несмотря на суровые условия. Более подробно о событиях времён этого междоусобия рассказано в предыдущей главе.

Магнаты во второй половине XVII века до того нуждались в деньгах, что закладывали свои имения на необычайно тяжёлых для себя условиях. «Однако выкупленные имения у магнатов долго не задерживались. “Нуждаясь в сумме”, они чаще всего их вновь закладывали. Заставная посессия длилась десятилетиями. В конце XVII – начале XVIII веков было мало оснований опасаться того, что собственник выкупит имение в близкое время. Великий Раковец Иеремия Вишневецкий заложил Пиорковскому в середине XVII века. Заставная посессия от Пиорковских перешла по наследству к Глуховскому, который владел этим селом до 1745 года».18

Город Тешин, который ещё будет упоминаться на страницах этой книги, вместе со своей областью – одно из древнейших мест польской Силезии. Первое упоминание о Тешине относится к 1000 году в связи с восстанием во Вроцлавском епископстве. В течение XII века он входил в состав Опольско-Ратиборского, после чего стал столицей Тешинско-Освенцимского княжества. А первым князем Тешина являлся Мешко из династии Пястов. Так продолжалось до Тридцатилетней войны, в ходе которой город был почти полностью разрушен. В 1653 году тешинская ветвь династии Пястов угасла. Этим воспользовались чешские короли из династии Габсбургов, которые захватили власть в Тешине, что привело к острому политическому и экономическому кризису на этой территории. Но хотя Тешин со своей округой стал частью Австрийской империи Габсбургов, польская политическая и культурная жизнь в нём не останавливалась ни на минуту.

С середины XVII до начала XVIII века – внутри так называемого “малого ледникового периода”, продолжавшегося с XIV до середины XIX века, – установился ещё более холодный климат с суровыми зимами, когда в Англии регулярно замерзала  река Темза, и прохладным летом. Декабрь 1653 года принёс новые беды жителям Пинщины. Стоял мороз, сковавший льдом реку. Ветер, свистевший в ветвях голых деревьев и в сухих тростниках болот, походил на звуки какой-то дикой музыки. Именно тогда “неприятельское татарское гультяйство” напало на повет Пинский и «очень несносные кривды, шкоды чинило, дворы шляхетские, а также города и сёла некоторые палили и в полон как шляхту, так и разного состояния людей множество забрали. Этот неприятель также напал на имение и двор пана Телятицкого под названием Задолже».72 24 декабря несколько сотен конных татар напали на имение Кухча, принадлежащее земянину Валериану Гричине и его жене Марине (в девичестве Достоевской). Супруги вместе с детьми едва успели уехать. Двор, дом, фольварк, гумно со всем содержимым и скотом были разграблены, а затем сожжены. Крестьян Терешка и Миска Прокоповичей и Илька Струковича, которые пытались бежать, вместе с другими забрали “в полон до орды татарской”. Скот, имущество и ульи крестьянские полностью были разграблены.

Тогда же татары напали и на село Дзиковичи. Заснеженные улицы села, в котором проживали многие из Дзиковицких, представляли ужасающую картину разгрома. Со всех сторон неслись рыдания и крики женщин, стоны и вопли испуганных жителей, познакомившихся на опыте с разнузданностью свирепых кочевников. По Дзиковичам стелился дым, сыпались искры от камышовых крыш подожжённых татарами жилищ, испуганно ревел скот, который уводили за собой грабители. Крики ужаса сливались со звоном оружия и шумом битвы, как будто отчаяние и насилие соперничали друг с другом – кто громче возвысит свой голос. Однако внезапность нападения и многочисленность нападавших быстро подавили отчаянное сопротивление оборонявшихся, многие из которых вскоре были убиты.

5 января возный генерал Пинского повета Анджей Сачковский осмотрел и зафиксировал разорение татарами имения Угриничи. При этом его свидетелями были пан Ян Островский и пан Стефан Дзиковицкий. 8 января возный генерал Ян Анкудовский предъявил пинскому подстаросте Владиславу-Казимиру Войне “акт реляцийный” об ограблении и сожжении имения Задолже, в котором свидетелями со стороны пана Анджея Телятицкого выступили шляхтичи Ян Яблонский и Павел Дзиковицкий. Те же паны Ян Яблонский и Павел Дзиковицкий на следующий день выступили свидетелями при подаче Яном Анкудовским акта о разграблении и сожжении имения Кухча.

24 марта 1654 года в пинский гродский суд Владиславу-Казимиру Войне, подстаросте пинскому, подчинённому канцлеру Великого княжества Литовского и старосте Пинского повета Альбрехту-Станиславу Радзивиллу, было подано заявление от шляхтичей Данилы, Андрея, Димитра, Бориса и Ивана Тимофеевичей Дзиковицких о нападении татар на имение Дзиковичи. В документе говорилось: «Оповещаем о […] сожжении домов в Божьем имении нашем в году 1653 от рождения Божьего от нечестивых татар, напавших на имение наше Диковичи. Там же убили двоих братьев – Афанаса Семёновича и Семёна Семёновича Диковицких, – дома которых сожгли, а самих поубивали. А при Даниле Тимофеевиче был привилей наш, выданный их милостями панами и королями, устанавливавший границы нашего имения Диковичи с селом, и другие разные документы, нам принадлежащие, вместе со шкатулкой».212 6 июня того же года Дзиковицкими вновь была подана “протестация” по поводу сожжения села Дзиковичи.

В это время Ивану Дмитриевичу было уже не менее 40 лет и, в отличие от своего отца, которому было не менее 62 лет, он вполне мог принимать какое-то активное участие в происходивших событиях. Может, поэтому и не было его подписи под заявлением других Дзиковицких о нападении татар на Дзиковичи?..

После окончания первого этапа гражданской войны в Речи Посполитой, когда шляхта подвергшихся разорению земель оказалась не только лишённой имущества и средств к существованию, но и не имела никаких документов, подтверждающих её прежнее социальное положение и владельческие права, королём был издан Манифест 1654 года. Согласно этому Манифесту был значительно облегчён порядок доказательства шляхтой своих прежних прав. В генеалогии Дзиковицких есть отметка, что в Дзиковичах также были уничтожены документы и привилеи, в связи с чем Манифест 1654 года напрямую затрагивал интересы и этого семейства.

Русский царь Алексей Михайлович внимательно следил за событиями, происходившими в соседней стране и готовился к войне. Защита запорожцев от польского короля стала прекрасным предлогом для её начала.

Огромная 100-тысячная армия устремилась на запад. Обессиленная и обескровленная Речь Посполитая смогла собрать лишь 10 тысяч человек, которые выиграли несколько пограничных сражений, а затем были попросту смяты.

Спустя всего 5 лет после прежнего разгрома Пинска, не успев ещё восстановиться, город вновь испытал разрушительное нападение. Летом 1654 года, когда началась война между Москвой и Речью Посполитой, московский воевода князь Волконский, заняв Пинск и простояв здесь двое суток, выжег город и его слободы, а затем отплыл вниз по Струменю.

В этом же году русское правительство создало Литовский казачий полк во главе с могилёвским шляхтичем К.Ю. Поклонским, намереваясь использовать его против Речи Посполитой на территории Великого княжества Литовского.

Среди всевозможных военных трофеев полон считался самой выгодной добычей царских воинов. К категории военнопленных московское правительство относило и мирное население, захваченное на неприятельской территории. Кроме государственных пленных существовали частные, которые сразу переводились в «холопство пленное». Такой простой путь заполучить пригонных людей в любом количестве обусловил массовый вывод жителей Литвы, особенно детей, женщин и квалифицированных мастеров, в Московское государство. Уже в июле 1654 года антиохский архидьякон Павел Алеппский, направляясь из Путивля в Москву, видел на дороге многочисленные «телеги с пленными польско-литовскими женщинами и детьми, которых везли с театра войны; а мужчин московиты избивали мечом», и с грустью добавил: «Бог да не даст нам видеть подобное!». В самой Москве Алеппского поразило «бессчётное число пленников», которых приводили царские бояре и помещики: «Ни одного из них мы не видели без одного, двух, пяти, шести и более пленных. По причине бывшей в то время сильной грязи и слякоти и падежа лошадей они большую часть пленных бросили в дороге умирать от голода и холода».

Алексей Михайлович был обо всём этом прекрасно осведомлён. Ещё в июле, когда на восток пошли первые партии невольников, он поручил воеводе Ивану Хованскому принять и контролировать полон под Вязьмой: дольше пропускались «Мстиславского и иных зарубежных городов литовские люди, католицкие и емяцкие веры, и жиды, и мурзы, и всякие некрещённые люди», а тех, кто назывались «Бельского, Дорогобужского, Смоленского и иных ближних городов и уездов белорусцы пахатные крестьяне», надо было присылать к царю. Не без царской воли высылались на восток жители Горов, Смоленска, Дубровны и других городов. Эта по его приказам опустошались литовские города и поветы...

Из Могилёвского повета московскому царю «розных станов и деревень крестьянишка» ещё в августе пожаловались, что «полку боярина и воеводы Якова Кудентовича Черкасского с товарищи ратные люди поимали жёнишек наших и детишек в полон, как мы, сироты твои, были на твоей государевой службе у пана Поклонского в подмоге...». Московский царь рассматривал жалобы потерпевших, выдавал им охранные грамоты, грозил ратникам смертной карой за издевательства над православными. Таким образом 25 августа Орша получила охранную грамоту, у которой царь обещал горожанам «жон их и детей в полон имати отнюдь никому не велети». На жалобу Баркалабовского и Буйницкого монастырей монарх приказал воеводе Михаилу Воейкову и полковнику Константину Поклонскому «их от всяких людей оберегать».

На деле, однако, и православные литвины, и их соотечественники католического и униатского вероисповедания, и шляхта, и селяне, и жители городов – все были одинаково беззащитны. Царские воины, нападая, опустошали и грабили всех без разбору. Деревни Павловичи, Крапенина, Замалач неприятельское войско ещё осенью 1654 года «спустошыла, дома в тех поместьях со всем сожгло, а подданных – одних в плен забрало, других порубило, поубивало и поразогнало, скотину, коней и всё позабирало».

В соответствии с жалобой шляхтича Оршанского повета Якова Шумовского, деревеньку Углы, что над рекой Басей, люди воеводы Трубецкого всю «выжгли, и крестьянишка разбрелися, а иные поиманы в полон». Крестьяне разных деревень того же повета жаловались царю в начале сентября, что после того, как они «государю с хлебом и солью били челом», их «жёнишка и детишка все без вести распропали, потому что побрали твои государевы ратные люди и розвели по разным полкам и к тебе государю под Смоленск, и животишка, статки все у нас и скотину и хлеб поимали, и домишка пожгли, скитаемся по лесам наги и босы, сидим на пепелище, с холоду и голоду вконец погибли...». Искать же им своих родных в полках и занятых деревнях ратники не давали – везде били.

В конце 1654 – начале 1655 годов войска Великого княжества Литовского (посполитое рушение) под руководством Я. Радзивилла, В. Гонсевского, П. Сапеги, Глебовича, Оскерки сняли осаду Нового Быхова, заняли Копысь, Дубровно, Оршу и другие.

В январе 1655 года объединённые русско-украинские войска нанесли поражение польской армии, а московский князь Семён Андреевич Урусов принудил в Бресте сдаться воеводу Великого княжества Литовского Павла-Яна Сапегу, русские также осадили Сурож и Езерищенский замок. Воспользовавшись этим, шведы вторглись из Ливонии в Жемайтию, а из Поморья – в Западную Польшу. Шведская армия за короткий срок дошла до Чехии. Польский король спасся бегством.

Шведы теперь хозяйничали в Польше, а в Литве – восточный сосед. Речь Посполитая исчезла с карты Европы. Виновников уничтожения литовского народа можно легко установить по сохранившимся указам царя Алексея Михайловича и донесениям московских воевод: «слуцкие посады и слободы велели мы все выжечь, а идучи дорогою до Слонима, сёла, и деревни, и хлеб, и сено по обе стороны жгли и людей побивали и в полон имали, и разоряли совсем без остатку, а у Клецку и на посаде литовских людей побили всех…» (из донесения воеводы Трубецкого царю Алексею Михайловичу “Тишайшему”).

С православными литвинами “старший брат” тоже не церемонился. Вместо национального и экономического давления поляков, русская армия принесла литвинам смерть. Жители Могилёва, чтобы не разделить судьбу вырезанных стрельцами после штурма жителей православных Мстиславля, Кричёва, Друи и Витебска, решили открыть городские ворота. Но не вся Литва готова была сдаться. Войска княжества во главе с Радзивиллом и Гонсевским продолжали борьбу. 12 февраля они осадили казаков и русских в Могилёве. Литовский казачий полк К.Ю. Поклонского в этом же феврале, насмотревшись на зверства завоевателей, перешёл на сторону Речи Посполитой и отныне сражался за неё. «А христиан наших, которые в повседневном гонении от униатов пребывали, ныне в вечную неволю забрали, а иных помучали; а какие безделия над честными жёнами и девицами чинили…», – писал позже полковник Поклонский.

В 1655 году в Великом княжестве Литовском появились дикие племена калмыков, пришедших в составе московских войск. В Минске, вследствие нападения на них городского гарнизона, калмыки жестоко разграбили храмы, дома и вырезали несколько тысяч жителей. Ещё одно бедствие – это массовый насильственный вывоз литовских ремесленников в Россию. Кроме грабежа скота, имущества и драгоценностей, московиты в массовом порядке уводили из Литвы пленных, которым уже не суждено было вернуться на родину. Десятки новых ремёсел появились в Москве благодаря литовским мастерам, поселённым в так называемой “немецкой слободе”. Можно сказать, что вся основа ремёсел, впоследствии развившихся в России, была заложена выходцами из Великого княжества Литовского. Угнанные пленные, по разным оценкам, составляли от 10 до 20% посадского населения Москвы. В результате слияния российского и литвинского языков сформировалось даже своеобразное “акающее” московское произношение. Семьи подневольных мастеров царские слуги продавали на невольничьих рынках Астрахани.

В Измайловской усадьбе царя Алексея Михайловича на окраине Москвы безвестные ремесленники выстроили целую систему садов и парков, в которых были “вавилон” (то есть “лабиринт”), “зверинец”, “итальянский” и “виноградный” сады. Здесь заботливые руки выращивали такие диковинные для этих мест растения, как арбузы, дыни, перец и даже тутовые деревья и финики!

 

*  *  *

 

Крупный московский политический деятель и дипломат Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин вошёл в историю как сторонник развития связей России с Западной Европой. Приверженец Запада и его общественных порядков, Ордин-Нащокин, проникнутый благоговением к европейскому образованию, пожелал и сыну своему, Воиньке, дать по возможности отведать этого роскошного плода. Но какие были средства для этого в тогдашней Московской Руси? Ни университетов, которыми давно гордилась Европа, ни высших или хотя бы средних образовательных училищ, ни самих учителей. Даже для царских детей приходилось брать учителей из Малороссии. Но Малороссию Ордин-Нащокин не любил. Не будучи сам знатного рода, он льнул к древней родовитости, к аристократизму. Он презрительно отзывался даже о Голландии и её республиканском управлении.

Зато сердце его лежало к полякам – к аристократической нации по преимуществу. И вот из поляков, попавших к русским в плен, Ордин-Нащокин выбрал учителей для своего балованного сына Воина. Учителя его сына постарались со своей стороны усилить в Воине страсть к чужеземному, воспламенив его рассказами о польской воле.

Неудивительно, что вместе с мечтательной любовью к Западу учителя эти посеяли в сердце своего пылкого и впечатлительного ученика презрение к Москве, к её обычаям и порядкам, даже к её верованиям. Всё московское было для него или смешно, или противно. Уже в конце 1650-х годов Воин Афанасьевич Ордин-Нащокин «был известен как умный, распорядительный молодой человек, во время отсутствия отца занимал его место в Царевиче-Дмитриеве городе, вёл заграничную переписку, пересылал вести к отцу и в Москву к самому царю.

Большая политика, однако, мало затрагивала жителей Пинщины, стремившихся остаться в стороне от раздоров сильных мира сего. Полещуки угрюмо отмахивались в ответ на посулы шляхты и на пламенные призывы Богдана Хмельницкого. Ну, а что касается Москвы, то ярче всего говорят об этом местные поговорки: “Тату, тату, лезет чёрт в хату! – кричит хлопчик. – Ладно! Лишь бы не москаль!”. Или так: “От чёрта откреститься, но от москаля не отмолиться, от москаля полы врежь да беги!”.

«В 1655 году московские русские получили чрезвычайный успех в Литве. Они взяли Минск, [16 августа] Ковно, наконец Вильно. Алексей Михайлович въехал в столицу Ягеллонов и повелел именовать себя великим князем литовским. Города сдавались за городами, большей частью без всякого сопротивления. Мещане и шляхтичи, сохранившие православие, а ещё более угнетённые владычеством панов поселяне, принимали московских людей как освободителей. Успех был бы ещё действительнее, если бы московские люди вели войну с большим воздержанием и не делали бесчинств и насилий над жителями».40

Дальнейшему продвижению московских войск на запад помешали не только указания из Москвы, но и отряды левого крыла литовского войска, которые во главе с Казимиром Хвалибогом Жеромским отошли сначала из-под Вильно левым берегом реки Вилии на Понары, Троки и Гродно, а затем 23 августа в Вержболове организовали военную конфедерацию во главе с Жеромским как маршалком, заявив о своей верности королю Яну-Казимиру.

В первых числах сентября московские войска остановились на линии среднего Немана, заняв 7 сентября город Гродно. Тем самым они заставили участников конфедерации Жеромского оставить район Вержболова и передвинуться на юг от Гродно, а затем и в Волковысский повет Новогрудского воеводства. Лишь часть московского войска в числе нескольких тысяч казаков под командованием Василия Золотаренко двинулась на юг от Немана в направлении Бреста. В то же время участники конфедерации направились к Каменцу Литовскому, чтобы установить связь с группой войск, собравшихся около Бреста Литовского под командованием витебского воеводы Павла-Яна Сапеги. Так им предписывали распоряжения короля Яна-Казимира, который прислал Сапеге на съезд литовско-подляшской шляхты в Пружаны акт назначения региментарем войск Великого княжества Литовского.

5 октября (25 сентября по православному стилю) 1655 года «москва и казаки, неприятели государства его королевской милости Короны Польской и Великого княжества Литовского войском в несколько тысяч человек прибыли челнами и байдаками под город Пинск. Подъехавши и спешившись, вторглись в город».72 Командовал ими русский воевода Ф. Волконский. Простояв здесь двое суток, повырезав даже детей и беременных женщин, захватчики «всё имущество, деньги, разные товары, золото, серебро, свинец, медь, колокола костёльные и церковные, домашние вещи и утварь выбрав дочиста, снесли в байдаки и челны. А отходя от Пинска, замок, город, костёлы, церкви, постройки рыночные, дома, фольварки» и прочее «огнём спалили и в ничто обратили».72 В огне пожаров, уничтоживших большую часть Пинска, погибло около четырнадцати тысяч горожан. Лишь несколько домов в одном конце в предместье осталось, которых огонь не достиг. Мещане, которых не смогли застать на месте, живут теперь в большой нищете, радуясь, что остались живы, и, потеряв жильё, разбрелись по разным местечкам и сёлам повета. А князь Волконский после своего набега отплыл вниз по Струменю.

От 15 октября 1655 года пинскому подстаросте Владиславу-Казимиру Войне было подано через возных генералов Яна Анкудовского и Анджея Сачковского заявление жителей Пинска об убытках при взятии этого города московскими войсками. Свидетелями от шляхты были паны Феодор и Самуэль Островские, Ян и Войцех Сачковские и пан Павел Дзиковицкий.

К осени 1655 года почти вся территория Великого княжества Литовского была занята русскими войсками и присоединена к России. Только гарнизоны Старого Быхова, Слуцка и Бреста продолжали ещё оказывать сопротивление.

Московский князь Урусов с воеводой Ю. Барятинским выступил 2 ноября из Ковно в поход против войск Литвы, собравшихся в Бресте и его округе под началом Павла-Яна Сапеги. 27 ноября произошло кровавое столкновение в окрестностях Верховичи на краю Беловежской пущи. Исход его был неопределённым: московиты отошли к Слониму, а затем к Вильно.

В это время Урусов выполнил распоряжение царя Алексея Михайловича, приказавшего составить список шляхты Великого княжества, готовой присягнуть его власти. Присягу принесли воевода трокский Миколай-Стефан Пац, воевода новогрудский Пётр-Казимир Вяжевич, полковник Якуб Кунцевич, ротмистры, хорунжие и многочисленная шляхта Гродненского, Слонимского, Новогрудского, Лидского, Волковысского, Ошмянского и Трокского поветов – то есть тех земель, что находились под властью московских войск. Из других поветов присягнувших оказались единицы. В частности, от Пинского повета такой “новый верноподданный” оказался в единственном числе – некий Александр сын Симака Чухалинский. Из общего списка в 2058 лиц шляхетского происхождения. Хотя, конечно, всех присягнувших царю было больше, чем оказалось записано в составленной Урусовым “Крестоприводной книге”.

Шляхтичи Мянчинские из-под  Могилёва писали, что московские ратные люди «дворишка наша сожгли и разорили без остатку, а животишка наши все поимали до основанья». Даже после того, как Мянчинские приняли царское подданство, «государевы воинские люди, заехав, во дворишке мать нашу, да брата, да сестру и людишек наших били и мучили и огнём сожгли до смерти, и достолные животишка, что было, всё побрали и разграбили без остатку, толко мы, холопи твои, остались душою да телом». Как жаловался Станислав Кожарин из Горов, ратник воеводы Чаркасского, «резанец взял в полон жёнишку мою Аленицу и з детишками моими с тремя сынишками, да четвёртую дочеришко моё, да свояченицу мою Микулаеву жену Дубовского Марью саму сему з детми с четырмя сыновми да з двемя дочерми, и свёз их к себе в поместья». От набега не спасло даже крестоцелование и верность царю. Крестьяне многих деревень Витебщины, которые присягнули на верность Алексею Михайловичу, и в 1655 году писали, что московские ратники, приехавши в деревню, «нас бедных бьют и увечат и достальные животишка грабят, лошади и животину отогнали и хлеб потолочили, и нас пытают и жгут и саблями рубят, а иных до смерти изрубили, и жёнишек и дочеришек позорят», поэтому все прячутся в лесу и по деревням не живут. Пожары 1655 года опустошили целые города и деревни Великого княжества Литовского.

Уже несколько лет Хмельницкий сносился со шведами и побуждал их к союзу против поляков. Ослабление Речи Посполитой побудило шведского короля Карла Х Густава объявить ей под ничтожным предлогом войну. Воспользовавшись русско-польской войной, шведы заставили капитулировать польские войска под командованием познанского воеводы Кристофа Опалинского под Устьем. Затем, встречая слабое сопротивление, шведские войска заняли польскую Прибалтику, почти всю Польшу вместе с её столицей Варшавой, а также часть Литвы, где шведов поддержал гетман Великого княжества князь Януш Радзивилл, добровольно сдавшийся шведам ввиду московской опасности. Король Ян-Казимир бежал в Силезию. Радзивилл подписал со шведами соглашение, по которому Литва обязалась разорвать союз с Польшей и заключить аналогичный со Швецией. Но большинство литовской шляхты не приняло такого договора, называло Радзивилла изменником и даже требовало для него позорной казни. Варшава, Краков, многие другие города и почти вся Польша была уже занята шведами. Однако монастырь Ясная Гора в Ченстохове чудом выдержал осаду шведов, и это всколыхнуло всю Польшу. Радзивилл избежал повешения, так как в конце 1655 года умер собственной смертью. С конца 1655 года Москва, напуганная успехами Швеции, решила пойти на сближение с Речью Посполитой. Ситуация вновь стала резко изменяться. Шведы были вынуждены оставить Варшаву и отступать с большими потерями.

Собиравшиеся на сеймы шляхтичи никак не могли договориться о противодействии захватчикам. Достаточно было одного подкупленного крикуна, чтобы сорвать голосование. Оружие у всех было с собой, поэтому довольно часто прения переходили в рукопашные схватки. Население страны истекало кровью и находилось на грани физического уничтожения, а шляхта обсуждала такие “важные” вопросы, как законность наследования чьей-то мельницы и кто кого назвал “хамом”. Возможно, ей тогда казалось, что силы государства безграничны, и кто-то другой спасёт страну.

В связи с напряжённой обстановкой 9 января 1656 года мечный и хорунжий Пинского повета Базилий Альбрехтович Орда издал универсал, созывающий шляхту повета с “почтами” (то есть с воинами, составлявшими собственные небольшие отряды шляхтичей) на 17 января в Пинск на совещание. А уже в этот день собравшаяся шляхта повета объявила универсал, подписанный пинским подкоморием Миколаем Кунцевичем в качестве директора “кола” шляхты и Базилием Ордою, которым назначался общий съезд шляхты повета с “почтами” в Пинске на 25 января.

В конце мая 1656 года московский царь объявил войну Швеции, а в июне двинул на неё войско. Также в 1656 году московское правительство сделало новую попытку создать своё казачество в Литве. Под его протекцией образовался новый Литовский казачий полк московской ориентации во главе с Иваном Нечаем.

Считая, что польская армия надолго потеряла свою боеспособность, русское правительство пошло на переговоры с Речью Посполитой. Московский царь, прельстившийся возможностью сделаться королём польским мирным образом, отправил своих уполномоченных в Литву. С июня 1656 года в Вильно начались русско-польские переговоры. Московские политики думали, что теперь можно с Польшей делать всё, что угодно. «От царского имени велено было разослать по Литве грамоту о собрании сеймиков, на которых при рассуждении о делах иметь в виду, что царь не уступит Великое княжество Литовское, и стараться непременно, чтобы после Яна-Казимира избран был польским королём московский государь или его сын. С такими требованиями явились на виленский съезд московские послы – князь Никита Иванович Одоевский с товарищами. Цезарский посланник Плегретти был на этом съезде в качестве посредника и оказался совершенно на стороне Польши; он отклонял поляков от избрания царя. Поляки со своей стороны стали смелее, когда увидели, что их враги поссорились между собою».40

Наконец, после многих споров и толков с уполномоченными Речи Посполитой, Москва заключила в конце октября – начале ноября 1656 года перемирие, по которому поляки обязались после смерти Яна-Казимира избрать на польский престол Алексея Михайловича. Алексей Михайлович, со своей стороны, обещал защищать Польшу от её врагов и обратить оружие на шведов.

Вскоре московиты начали военные действия против Швеции. Виленское перемирие обходило молчанием вопрос признания польским правительством независимости казацкой Украины. В том же 1656 году Богдан Хмельницкий и князь Трансильвании (Седмиградья) Юрий II Ракочи (Ракоци) подписали договор о совместной войне против Речи Посполитой. В конце 1656 года гетман Хмельницкий сильно захворал и слёг в постель, что естественно привело к снижению его политической активности.

В начале 1657 года Хмельницкий заключил тайный договор со шведским королём Карлом Х и седмиградским князем Ракочи о разделе Польши. По этому договору королю шведскому должны были достаться Великая Польша, Ливония и Гданьск с приморскими окрестностями; Ракочи – Малая Польша, Великое княжество Литовское, княжество Мазовецкое и часть Червоной Руси; Украина же с остальными южнорусскими землями должна быть признана навсегда отделённой от Польши.

«Истый представитель своего казачества, привыкшего служить на все четыре стороны, Богдан перебывал слугой или союзником, а подчас и предателем всех соседних владетелей – и короля польского, и царя московского, и хана крымского, и султана турецкого, и господаря молдавского, и князя трансильванского, и кончил замыслом стать вольным удельным князем малороссийским при польско-шведском короле, которым хотелось быть Карлу Х».

В 1657 году казаки схватили монаха-иезуита из Пинской коллегии А. Боболю. За миссионерскую деятельность они его жестоко пытали, а затем убили. Гроб с телом мученика затем 150 лет хранился в Пинске. 6 мая 1657 года в пинские гродские книги был внесён универсал пана Павла Сапеги, воеводы виленского и гетмана Великого княжества Литовского, выданный в Бресте 2 мая, требующий от обывателей Пинского повета, чтобы они, собравшись в Пинске, строго соблюдали перемирие с царём московским. На этом универсале пинские маршалок и хорунжий Базилий-Альбрехт Орда сделали приписку, которой созывали шляхту повета на 11 мая в Пинск на посполитое рушение и на совещание. 18 мая маршалок и хорунжий Пинского повета издали универсал по повету: ввиду опустошений его различными войсками. Они приглашали поветовую шляхту из Загородья и Заречья на съезд в Пинск на 23 мая “do rady zdrowey” (для размышления). Сеймик пинской шляхты постановил отправить послов к Богдану Хмельницкому и поручил им договориться об условиях, на которых тот прекратит разорение повета.

Летом 1657 года пинский поветовый сеймик выслушал своих послов, возвратившихся от казацкого гетмана с известием о “гетманской милости” ко всему повету. Этот факт был документально оформлен:

«Присяга их милостей панов обывателей пинских, принесённая гетману Богдану Хмельницкому. Во имя Святой Троицы, Отца, Сына и Духа Святого. Аминь.

Великие войны попускаются для державы с двояким последствием: либо чтобы после небольшого кровопролития принести мир на долгие времена, либо для полного разрушения и искоренения, за исключением, когда столкнувшиеся не опомнятся. Такое попущение испытало и княжество Литовское, и через вражеское бесчинство разных войск едва спаслось от полного и жалкого опустошения – возможно, неся расплату за грехи свои. Повету Пинскому также немалая часть этой кары досталась в том пожаре... Однако по совету посланных из своей среды уважаемых людей, чтобы избежать наглядной и близкой уже Божьей кары, обговорили мы дружбу с его милостью паном гетманом запорожским и всем войском, которой мы присягнули в таких словах:

“Мы, представители власти Пинского повета – Лукаш Ельский, маршалок, и Адам-Самуэль Бжевский, стольник, – как посланные послы именем своим и всей [шляхетной] братии повета нашего, присягаем Богу в Троице единому, Святой Деве и всем святым, в соответствии с обрядом и верой нашей, через апостолов нам переданной и познанной:

Всё, в чём мы именем всей братии и по её поручению договорились с его милостью паном гетманом войск Запорожских в деле вечной и неразрывной дружбы, – это мы сами и те, именем которых мы это постановляем, во всех прилагающихся к этой дружбе условиях и пунктах, и потомки наши будут обязаны соблюдать силой присяги, ныне нами данной. Обещаем, что не будем никогда думать про какую-нибудь измену и разрыв союза нашего с Войском Запорожским, как и тайно не настраивать против него посторонних недругов, а также фракций никаких не будем устраивать ему во вред. Напротив, на всех неприятелей того войска мы обязаны встать, не отговариваясь никакой близостью и родством – хоть бы то были и самые близкие нам люди. Именем своей братии обязуемся своевременно давать знать про всякие неприязненные намерения, которые будут известны на нашем пограничье, предостерегать обо всём, что могло бы причинить вред Украйне и всему войску и ни в чём не вредить дружеской верности.

Совместно с войском нашим Запорожским мы, и потомки наши, будем оборонять веру православную греческую так же, как и римскую, свободы и границы наши общие, когда какой-нибудь неприятель стал бы на них наступать.

Старшины, знать и начальство, как земские, так и войсковые, зависят от его милости пана гетмана Запорожского, и им предоставляются, с тем, однако, что для всех должностей, которые замещались издавна выбором, остаётся выбор, свободный для всех обывателей Пинского повета, а после выбора надлежит просить конфирмацию у его милости. Гражданская и военная власть будут относиться только к нему, и когда будет в том необходимость, мы будем ожидать от него приказа, либо от того, кого он захочет поставить над нашими войсковыми властями, и без его ведения никто не может объявлять войну, а также не может нападать на какой-нибудь край без его дозволения. Через него же, [будучи] при Войске Запорожском, мы признаём себя в вечном подданстве его милости царя, и должны ни в чём не помогать его неприятелям, ни советом, ни какой-нибудь помощью, явно или тайно.

В общем, насколько его милость пан гетман, оставив нас при давних, данных королями польскими правах, прерогативах, вольностях, судах и достоинствах, ни в чём не нарушая их значения, и отобрав только королевщины, относящиеся к Пинскому староству, недавно розданные, и не нарушив даже ленных и наследственных пожалований, пожалованных издавна, только поставив условие, что пожизненно, а по смерти особы, которая имеет на него право, должны будут присоединены к Пинскому староству, то и мы, и потомки наши будем сохранять к пану гетману теперешнему и последующему, и ко всему Войску Запорожскому такую же верную дружбу и почтение, как к прежним панам нашим – в счастье и несчастье одинаково, на вечные времена, не поддаваясь на лукавые чужие наговоры. Напротив, если бы мы [узнали] про кого-то в соседстве, в краях Польских или Литовских, что они упорно не хотят склоняться к дружбе и союзу с его милостью паном гетманом и всем Войском Запорожским, мы обещаем отвращать их от этого упрямства нашими уговорами, и вообще следить за всем, что относится ко взаимной дружбе. И всем мы должны зависеть только от его милости пана гетмана запорожского – теперешнего и последующего, и не присваивать себе никаких должностей без его воли: не выдумывать себе сеймиков для обсуждений, не собирать хоругви без особого оглашения его милости пана гетмана – даже в особых и срочных случаях.

Унию и другие чужие веры, обеим сторонам неприязненные и противные, мы должны искоренить совместно со всей братией, не давая места и приюта в своём повете такой заразе душ христианских. Но если бы кто-то из духовных упросил надлежащего киевского митрополита и, получив от него свидетельство прощения за уклонение [в вере] и за него горячо просило духовенство, такой имеет право на панское внимание его милости пана гетмана.

Наконец, все общие условия дружбы, хотя бы и не названные тут, мы обязаны выполнять вечно.

Так помоги нам Боже и невинная мука Христова”.

А по принесению присяги их милости паны послы – его милость пан Лукаш Ельский, маршалок, и пан Адам-Самуэль Бжевский, стольник Пинского повета, с теми братьями, что при них, для надёжнейшего скрепления подписались при печатях своими собственными руками, обещая, что то же самое без промедления сделают все их милости обыватели пинские.

Свершилось в Чигирине 20 июня 1657 года».

Шляхтичи, собравшиеся на сеймик для заслушивания заключённой присяги, одобрили действия своих представителей. Таким образом, Пинский повет отторгался от Великого княжества Литовского и включался в состав Украинской державы.

Однако уже 6 августа 1657 года Богдан Хмельницкий умер. А его смерть явилась ощутимым ударом по молодому казацкому государству. Старый гетман был похоронен в церкви его родового села Суботово под Чигирином.

Вскорости, 2 сентября, Юрия Хмельницкого отстранил от гетманства, сам став новым гетманом, войсковой писарь шляхтич Иван Выговский. Получив гетманскую булаву, он решил подавить на Украине промосковские настроенных казаков, для чего повёл борьбу с их предводителем полтавским полковником Мартыном Пушкарём. Сторону Пушкаря приняло Запорожье, выслав ему в помощь 7 тысяч казаков, но Выговский призвал татар, взял Полтаву и казнил соперника.

Осенью 1657 года был заключён договор между Украиной и Швецией, который признавал западную часть Малороссии, к которой теперь относился и Пинский повет, составной частью казацкой Украины. Но договор этот имел лишь формальный характер, так как Карл Х уже начал искать пути для договорённости с Речью Посполитой. В конце 1657 года литовские подразделения заняли Пинск, что привело к новому обострению польско-украинских отношений.

Суровой зимой 1657 – 1658 годов прервалось даже судоходство между Балтийским и Северным морями. Проливы покрылись льдом. Война со Швецией не принесла русским ожидавшегося быстрого успеха и потому в начале 1658 года обе стороны заключили перемирие на 20 лет.

В соседней Австрии в это время вступил на престол Леопольд I, правивший затем почти полвека. Но его мать и отец, оба потомки Филиппа Красивого и Хуаны Безумной, наградили сына таким генотипом, что он привёл к поистине пугающей внешности. Знаменитая “габсбургская челюсть” у Леопольда была самой выдающейся из всех её обладателей. Во время дождя, как говорили, вода заливалась монарху прямо в рот. А из-за невнятной речи Леопольд создавал впечатление слабоумного. Вдобавок к этому австрийский император был низкорослым и очень близоруким.

В 1658 году война между Россией и Польшей за обладание Литвой и Украиной вспыхнула с новой силой. В литовских областях эта война сначала пошла неудачно для поляков. Князь Юрий Долгорукий разбил и взял в плен литовского гетмана Гонсевского. Затем и в Малороссии дела пошли не “на корысть полякам”. Но в решительный момент казацкий гетман Выговский принял польскую сторону. Литовский казачий полк Ивана Нечая, как и прежде созданный, перешёл на сторону Речи Посполитой и занял города Быхов, Чаусы, Мстиславль, Рогачев и другие. Поскольку он размещался в городе Чаусы, отсюда пошло его второе название – Чаусский казачий полк.

Во время Первой Северной войны 1655 – 1660 годов Фридрих-Вильгельм, великий курфюрст Бранденбурга, дважды предавал Речь Посполитую, которой был обязан помогать в качестве вассала, и дважды изменял Швеции, с которой он заключал союзы против Польши.

В сентябре 1658 года гетман Иван Выговский подписал Гадячский договор с польским королём Яном-Казимиром, по которому Украина возвращалась в состав Речи Посполитой с большими автономными правами, становясь наряду с самой Польшей и Литвой третьим участником этого конфедеративного государства. Однако, южная часть Пинского повета, включавшая такие старые населённые пункты, как Прикладники, Коморы, Морочное, Неньковичи, в которых когда-то получали имения представители рода Домановичей, оказалась теперь северной частью украинской Волыни. В дальнейшем не прослеживается жительство здесь шляхтичей Дзиковицких, из чего можно предположить, что они, даже если продолжали чем-то владеть, предпочли жить севернее, поближе к Пинску, на территории, вернувшейся в составе Великого княжества Литовского.

Тогда же началось возрождение пинского иезуитского монастыря. Храм уцелел и нуждался лишь в небольшом ремонте. Однако бывший дом Ельского, где размещались школа и кельи монахов, сгорел. В итоге было принято решение о закладке рядом с костёлом, на берегу реки, прямоугольного трёхэтажного корпуса коллегиума.

В 1659 году на Великое княжество Литовское навалились сразу голод и моровая язва. Описывая эти несчастья, свидетели событий сообщали, что люди убивали друг друга за кусок хлеба и даже съедали трупы. Ошмяны, Лида, Сморгонь были опустошены до такой степени, что их жителей на несколько лет освободили от уплаты всех податей.

Для “исправления” неблагоприятной для Москвы военно-политической ситуации на Украину была направлена армия под командованием князя Алексея Трубецкого. Но казаки Выговского в июле 1659 года совершили налёт на лагерь московитов, стоявший под Конотопом, порубили людей и угнали лошадей. В погоню пошла вся русская конница – 20 тысяч всадников под командованием Семёна Пожарского. Выговский увёл их подальше и заманил в засаду – на реке Сосновке ждала татарская орда. Вырваться удалось немногим, большинство погибло. Пожарский попал в плен, ему обещали оставить жизнь, если он согласится перейти в ислам. Однако храбрый воин плюнул в хана, попав на его бороду, и за такое бесчестье был обезглавлен. Пять тысяч московитов были зарублены.

Этой победой казаков и татар было уничтожено лучшее войско царя Алексея. Теперь поляки перестали уже манить московского царя обещаниями польского трона. К тому же война России со Швецией отвлекла основные силы обоих государств от Речи Посполитой, где началось широкое народное движение против шведских захватчиков, которое привело к очищению территории Польши от вражеских войск. Однако по приказу из Москвы донские казаки напали на крымские улусы и хан тут же увёл свои чамбулы из Украины на защиту земель и жилищ своих подданных. На Украину вновь двинулось московское войско. Сейм Речи Посполитой не ратифицировал Гадячский договор в полном объёме (с образованием Великого княжества Русского), а казаки после многих лет войны с Польшей не пожелали вернуться под руку польского короля. И Выговский вынужден был бежать к полякам. 17 октября 1659 года в Переяславе открылась рада, избравшая новым гетманом Юрия Хмельницкого.

Казалось, для Москвы наступили благоприятные времена. На 1660 год планировалось сломить Речь Посполитую двумя ударами – в Литве и на Украине. А чтобы отвлечь Крым, предполагалось опять напасть на него из Запорожья и с Дона. В феврале 1660 года московский дипломат Афанасий Ордин-Нащокин направлялся на переговоры со Швецией. В это время его сын Воин вместо того, чтобы ехать в Ливонию, бежал в Гданьск к польскому королю. Король же отправил младшего Ордина-Нащокина сначала к императору, а затем во Францию.

Вскоре умер шведский король Карл Х и в первой половине мая 1660 года Речь Посполитая заключила мирный Оливский договор со Швецией, по которому польское владение с XVI века – Ливония – вместе с Эстляндией и Водской пятиной, носившей у шведов название Ингерманландии (Ингрии), досталась Швеции. Швеция закрепилась в Лифляндии, но новых земель не приобрела.

Оливский договор со Швецией дал Речи Посполитой возможность бросить все свои вооружённые силы против русских войск. Правительство короля Яна-Казимира, заручившись поддержкой хана Мухаммед-Гирея и не желая мириться с потерей украинско-литовских земель, пошло на срыв переговоров с Москвой и начало подготовку к наступлению. В универсале маршалка Лукаша Ельского и хорунжего Пинского повета Орды от 11 мая 1660 года предписывается всем шляхтичам Пинского повета, как с Загородской, так и Заречской стороны, явиться 14 мая в Пинск в полном военном снаряжении.

29 мая 1660 года в Пинске была составлена интромиция (то есть введение во владение. – А.Д.) на пахотные земли, покосы, затоны, раковые “ловы” на реке Струмень и прочую недвижимость в окрестностях села Дзиковичи. Это владение располагалось по соседству с землями Миколая Грицевича и Яна Миколаевича Дзиковицких. Новым посессором стал сын первого и брат второго – Есиф (Иосиф, Юзеф) Миколаевич Дзиковицкий вместе с супругой Феодорой Тимофеевной, также урождённой Дзиковицкой. Свидетелями интромиции со стороны шляхты выступили сосед Григорий Пиотровский и его жена Ганна Тимофеевна, которая была урождённой Дзиковицкой и приходилась родной сестрой жене нового посессора.

В это время началась вторая русско-польская война. Московское войско под командой Василия Шереметева начало наступление на Волынь. В Литве московский военачальник князь Иван Хованский 18 июня был разгромлен наголову войсками Речи Посполитой, потерял весь обоз и множество пленных. В универсале хорунжего пинского Базилия-Альбрехта Орды от 2 июля 1660 года вновь предлагается всем шляхтичам Пинского повета, как с Загородской, так и с Заречской стороны, собраться 4 июля в Пинске в полном военном снаряжении.

Но 4 июля (25 июня по православному стилю) 1660 года в Пинский повет и в сам город, несмотря на ранее заключённый ещё с гетманом Выговским договор, “против образа рыцарского, мужского и воинского”, вторглись украинские казаки и “москали”. После осады казацко-московские войска штурмом овладели Пинском, после чего город подвергся разграблению. При этом было убито множество евреев. «Даже убогих поселян и других в плен быстро побрали, костёлы, город, селения страшно огнём опустошили».72 Пинский замок в предместье Каролин также подвергся осаде русского войска. Затем, переправившись из пинского Загородья через реку Пину, 7 июля казаки пришли в “маетность Местковицкую”.

В село Местковичи, лежащее в миле от Пинска, в имении земянина Самуэля Олехновича Лопацкого они забрали запертых в хлеве 17 свиней и 42 гуся. После этого казаки для развлечения сожгли не только двор пана Лопацкого, но и все крестьянские дома. Земянин из села Завидчичи Ян Достоевский также подвергся нападению. Впоследствии он писал: «Вероломный кривоприсяжца москал с ребелизантом его королевской милости и Речи Посполитой козаком в добра повету Пинского неприятелско вторгнувши, оные мечом и огнём воевал, где по зруйнованию и самого города Пинского, того же года, месяца июля седьмого дня на имение жалующегося и двор в селе Завидчичах в повете Пинском находящиеся, неожиданно напав», разграбил. А напоследок, «всё село Завидчичи и двор со всеми дворовыми постройками, фольварковыми и гуменными, а также и дома крестьян, гумна по забранию всего огнём спалили».72

21 июля 1660 года было подано возному генералу Анджею Сачковскому заявление Самуэля Олехновича Лопацкого об опустошении его имения Местковичи. Под этим заявлением имеются подписи свидетелей от шляхты панов Семёна и Данилы Дзиковицких. В тот же день было подано заявление земянина Яна Достоевского об опустошении казацко-московскими войсками его имения в селе Завидчичи. 27 июля 1660 года в замке Пинском перед стольником и подстаростой пинским был представлен акт осмотра возными генералами Яном Анкудовским и Анджеем Сачковским от 24 июля города Пинска после опустошения его московскими войсками 4 июля того же года. В нём было сказано, что осмотр производился вместе с панами бурмистрами, райцами, лавниками, цехмистрами и представителями горожан. Со стороны шляхты присутствовали паны Ян и Феодор Островские герба Корчак, Миколай и Томаш (Фома) Дзиковицкие, Пётр Шоломицкий герба Гиппоцентаурус. Все они ходили по рынку и городским улицам и осматривали дома на рынке и улицах, “в пепел обращённые и огнём спалённые”. Упоминаемые здесь Островские в это время имели родственника Ежи Островского, полковника, сражавшегося со шведами, москалями и казаками, которому тогда было 40 лет.

В начале августа 1660 года основные силы польского войска перешли реку Западный Буг и через Владимир-Волынский и Луцк двигались вглубь Волыни. Вскоре к ним присоединились воинские части ряда магнатов, а также 40 тысяч татар. Войска украинских казаков и поляков встретились в сентябре 1660 года под Любаром на Волыни. Начались тяжёлые бои, продолжавшиеся около полутора месяцев. Не дождавшись помощи от нового гетмана Украины – Юрия Хмельницкого, сына Богдана Хмельницкого, – русские и казацкие полки стали отступать к городу Чуднову. В результате армия Шереметева под Чудновом попала в окружение и погибла. Теперь Россия попала в тяжёлое положение. Это побудило московское правительство заключить вначале перемирие, а потом Кардисский мир со Швецией, отказавшись от всех своих прежних завоеваний в Прибалтике.

Там русское войско потерпело поражение, но вскоре, однако, продвижение поляков было приостановлено. Началась затяжная война, изматывавшая силы обеих сторон. Надеясь не прогадать и прислушиваясь к стремлениям своего ближнего окружения, гетман Юрий Хмельницкий решил принять сторону короля. «Хмельницкий под нажимом старшинско-шляхетской верхушки согласился начать с польско-шляхетскими представителями мирные переговоры, а 17 октября 1660 года подписал Слободищенский трактат, который предусматривал отрыв Украины от России и переход под власть шляхетской Польши.

Слободищенский трактат возобновлял статьи Гадяцкого договора и ещё больше ухудшал положение Украины. По этому трактату Украина превращалась в провинцию».17

Многие литовские города, находившиеся к этому времени уже в руках московских воевод, один за другим сдавались королю. «Сам Ян-Казимир осадил Вильну; тамошний царский воевода князь Данило Мышецкий решился лучше погибнуть, чем сдаться, но был выдан своими и казнён королём за жестокости. Ещё хуже шли дела в Малороссии. Современники-поляки заявляли, что если бы тогда в польском войске была дисциплина, и вообще, если бы поляки действовали дружно, то не только отняли бы всё завоёванное русскими, но покорили бы самую Москву».40 Хмельницкий с татарами вторгался в русские пределы, подступал к Севску, Карачеву, Путивлю.

Шведский король Карл XI в Ливонии учредил пересмотр земель, находившихся в дворянском владении, и приказал отобрать те из них, которые во время существования Ливонского ордена не составляли частных владений или принадлежали вообще орденскому капитулу, или же считались за духовными и светскими должностями. Все такие имения, обращённые без всякого права только силою захвата в потомственные владения, король шведский приказал отобрать из частного ведомства в государственное. Само собою разумеется, что прибалтийское рыцарство было этим недовольно, и один из среды его, Рейнгольд Паткуль, человек горячий и предприимчивый, до того начал протестовать против действий правительства и возбуждать других к противодействию, что шведское правительство обвинило его в измене.

Русской армии приходилось “воевать” не только с мирным населением Речи Посполитой, но и с партизанскими отрядами, небольшими по численности, но состоящими из профессиональных военных-шляхтичей и крестьян. В замке Несвижа постоянно находился гарнизон, артиллерия, кордегардия, в укреплённых бастионах размещались арсеналы, пороховые склады, склады войсковой амуниции, связанные четырьмя потайными ходами. Поэтому замок Радзивиллов успешно выдерживал длительные осады русских войск во время войны России с Речью Посполитой. В ряды литовских партизан вливались горожане, крестьяне и даже православные священники. В православном Могилёве в ночь с 1-го на 2-е февраля 1661 года во время восстания горожан было уничтожено семь тысяч стрельцов. Спасся только один, находившийся за городом в самовольной отлучке. Горожане заблаговременно вывинтили из русских ружей кремни и потери среди повстанцев были небольшими. В апреле 1661 года произошли восстания жителей городов Литвы, занятых русскими войсками – в Дисне, Мстиславле, Старом Быхове, Себеже, Гомеле и других.

Гражданская война 1648 – 1654 годов и русско-польская война 1654 – 1667 годов принесли большие разрушения и огромные людские потери Речи Посполитой. Эти войны были самыми страшными для Литвы. Из-за количества пролитой крови её называют “потопом”. Во время “потопа” XVII века погибло 50% литвинов, а в районах, пограничных с Россией – восемь из десяти.

В постановлении сейма от 1661 года говорится о бедственном положении разрушенных и опустошённых земель Великого княжества Литовского: «Гродненский повет “превращён в руины и преобладающая часть его сожжена”, Браславский – “полностью разрушен”, Слонимский – “почти полностью сожжён и разграблен”, Волковысский – “во многих местах пожжённый”, Оршанский – “полностью разрушен и сожжён”, Брестское воеводство – “в большинстве своём превращено в пепелище и полностью разрушено”».13

Однако и Русское государство в результате войны с Речью Посполитой оказалось на грани краха. Обе боровшиеся стороны дошли до крайнего истощения. В Москве вспыхнул “медный бунт”, магнаты и шляхта Великой Польши взбунтовались против короля под предводительством князя Любомирского. При сложных настроениях, охвативших все стороны общественной жизни в России, желанием царского правительства стало во что бы то ни стало примириться с Польшей. Первая попытка к этому была сделана в марте 1662 года, но польские сенаторы на это предложение ответили, что мира не может быть иначе, как на основании Поляновского договора 1634 года.

В 1662 году на Корсунской раде, после отречения и ухода в монастырь Юрия Хмельницкого, новым гетманом был избран его зять Павел Тетеря Моржковский. Он подтвердил Гадячский договор о вхождении в Речь Посполитую.

28 мая 1663 года в пинский земский суд для получения копий сожжённых документов рода Дзиковицких была представлена привилегия от князя Феодора Ярославича, полученная в 1513 году братьями Анцухом, Сеньком, Василевским и Богданом Домановичами на освобождение их имений от податей.

В 1663 году гетманом Левобережной Украины стал кошевой гетман запорожцев Иван Мартынович Брюховецкий. В дальнейшем Брюховецкий вёл непрерывные войны с поляками и своими соперниками на Украине, неоднократно посылая в Москву просить помощи. Украина распалась на две части. Правобережная Украина совершенно отпала от Малороссии и имела своих гетманов, как Тетеря и другие, которые постоянно стремились объединить под своим бунчуком украинские земли, лежавших по правую сторону Днепра. Вся же Левобережная Украина и Запорожье находились под главенством гетмана Брюховецкого.

Осенью 1663 года король Ян-Казимир предпринял решающий удар. В Литве наступала армия Сапеги, а король, соединившись с гетманом Тетерей и татарами, вторгся на Левобережье и взял 13 городов. Брюховецкий молил о помощи, но царь отправил ему только артиллерию и небольшие отряды, не желая рисковать вновь сформированными после разгромов войсками.

Алексей Михайлович избрал другой вариант: он отправил драгун, донских и запорожских казаков на Крым. Хан занервничал и увёл свою орду из армии Яна-Казимира. Теперь царские драгуны и казаки направились на Правобережье, в результате чего занервничали сторонники гетмана Тетери, ставшие отъезжать по домам. Ян-Казимир, оставшись без союзников, в начале 1664 года повернул на север – на соединение с литовской армией Сапеги. Тут только и вступили в бои новые армии московитов. Под командой Куракина и Барятинского они разбили под Брянском Сапегу, заставив его отступать. А король застрял, осаждая город Глухов.

20 февраля 1664 обозным коронным Самуэлем Лещинским ксёндзу Феодору Яновичу из дома Перхоровичей рода Дзиковицких был сделан дар для новопостроенной в Луцком повете Волынского воеводства, граничившем с Пинским поветом, церкви села Бильская Воля. Его сын Ефимиуш Феодорович впоследствии также стал ксёндзом в церкви своего отца. Пинско-Туровская униатская епархия до конца XVII века была самой малочисленной по количеству верующих: в 1664 году в ней насчитывалось только 10 приходских церквей.

Ян-Казимир продолжал осаду Глухова. Русский гарнизон и казаки глуховской сотни отбили несколько приступов, а за это время подошли полки московского князя Ромодановского и гетмана Брюховецкого. Король решил дать битву, выстроив в поле немецкую пехоту и шляхетскую кавалерию. Сражение длилось целый день, но под вечер поляки не выдержали. Их отступление быстро превратилось в бегство. Казаки и царские ратники настигли противника на берегу Десны и учинили кровавое побоище. Королевские воины, бросая оружие, попытались уйти по тонкому мартовскому льду. По нему ударила артиллерия московитов. От армии короля уцелели только жалкие остатки. После такого сокрушительного разгрома Ян-Казимир согласился на переговоры.

В том же 1664 году казацкие и русские войска осадили города Могилёв и Пинск. В Могилёве был сожжён замок. В мае 1664 года в Смоленск для мирных переговоров с Речью Посполитой выехало московское посольство из князей Ю.А. и Д.А. Долгоруких, Н.И. Одоевского и А.Л. Ордина-Нащокина. 1 июня 1664 года в Дуровичах начались польско-русские переговоры. Целью русской дипломатии было заключение союза с Польшей и установление границы по Днепру.

Предложения Польши оставались в силе, однако «тяжело было на это решиться – потерять плоды многолетних усилий, отдать снова в рабство Польше Малороссию и потерпеть крайнее унижение. Но и противной стороне не во всём была удача. Это-то обстоятельство заставляло поляков, несмотря на упоение своими успехами, быть податливее на московские предложения. Начались съезды уполномоченных; они то прерывались, то опять возобновлялись. Заключено только перемирие до июня 1665 года».40 В 1664 году был ликвидирован за дальнейшей ненадобностью Чаусский белорусский казачий полк.

Немало убытков несло мирное население не только от вражеских войск, но и от своих солдат, которые нередко вели себя как завоеватели. Так, летом 1664 года перед праздником Вознесения Пресвятой Богородицы Русской коронный ротмистр пан Парасевич вместе со своим товарищем Свенцицким вошёл на территорию повета и забрал 15 злотых с “убогих сёл” местной шляхты. В самом начале 1665 года «его милость пан Самуэль Ющинский в день нового года с хоругвью прибывши, половину на Диковичи, и на нас [в село Местковичи] разделил, вышед в субботу после обеда. От той хоругви немало убытков причинилось...».72 Большие потери понёс в Местковичах пан Самуэль Олехнович Лопацкий и шляхтичи из его окружения Ян Малиевский, Ян Качановский, Анджей Горбачевский, Степан Домановский, Миколай Лозицкий, Фастович и сельский священник. 15 января 1665 года на ночлег в селе Красеево, принадлежащем пинскому чашнику пану Самуэлю Бжескому, остановилась казацкая хоругвь стольника и полковника Великого княжества Огинского. Уже в сумерки 30 всадников этой хоругви под начальством пана Шуйского отправились грабить соседнее село Иваники, принадлежащее пану Казимиру Гедройцу. Невзирая на жалобные стенания жителей, солдаты повыбрасывали в окна в сильный мороз босых детей и позабирали у крестьян пшеницу, овёс, ячмень, крупы, солонину, двух кабанов, барана, деньги и прочее, что могли найти. 8 и 20 февраля о перечисленных притеснениях подавались жалобы в Пинский замок стольнику и подстаросте Якубу Кгинвиду Панкевичу от панов Казимира Гедройца и Самуэля Лопацкого.

Весной 1665 года левобережный гетман Брюховецкий с несколькими украинскими полками и великорусскими ратными людьми перешёл на правую сторону Днепра. С польской же стороны против него шёл знаменитый польский полководец Чарнецкий с не менее знаменитым 40-летним коронным хорунжим Яном Собеским, с Махновским, с правобережным гетманом Тетерей и другими.

Чарнецкий двигался по направлению к Суботову, бывшему имению Богдана Хмельницкого, где когда-то этот последний держал у себя в плену этого самого Чарнецкого. Брюховецкий же в это время стоял ниже Чигирина, у Бужина, где тогда находился и запорожский кошевой атаман Серко со своими казаками. Как говорили, после Суботова поляки собирались взять Чигирин, а затем переправиться за Днепр.

Суботово было занято без сопротивления, так как в нём не оставалось ни одного казацкого отряда. Прежде чем двинуться к Чигирину, Чарнецкий отрядил по этому направлению часть своего войска под начальством Незабитовского и Тетери и приказал им искать Серко с запорожцами, а если Серко соединился с Брюховецким, то не допускать до Чигирина ни того, ни другого. Сам же остался ночевать в Суботове.

Чарнецкий приказал разбить свой шатёр на холме, откуда виден был весь его лагерь и откуда он мог созерцать Суботово, с которым у него соединялись обидные воспоминания его плена, в который он попал 17 лет назад. Теперь он смотрел на это местечко, бывшее когда-то гнездом унизившего его врага, с чувством глубокого удовлетворения: он мог превратить его в развалины, в мусор, и разметать этот мусор по полю. При закате солнца он долго сидел у своего шатра, и перед ним проносились воспоминания его бурной, полной тревог жизни. Вся жизнь – на коне, в поле, под свистом пуль и татарских стрел. Постоянно кругом смерть, похороны, стоны. Но он свыкся с этим – в этом вся его жизнь. Но где же его личное счастье, не счастье и гордость побед, не слава полководца, а счастье разделённого чувства? Кажется, его и не было.

На утро, окружённый своим штабом, Чарнецкий торжественно въехал в Суботово. Он направился прямо к церкви, где в то время только что кончилась обедня. Народ начал было выходить из церкви, но, увидав приближение богато одетых всадников, остановился. Чарнецкий, сойдя с коня, направился прямо в церковь, а за ним и вся его свита. Старенький священник, служивший обедню, ещё не успел разоблачиться, а потому, увидев входящих панов, вышел к ним навстречу с крестом.

– Прочь, поп! – крикнул на него Чарнецкий. – Мы не схизматики. Показывай, где могила Хмельницкого.

Перепуганный батюшка пошёл к правому приделу.

– Здесь покоится тело раба Божия Зиновия-Богдана, при жизни Божиею милостию гетмана Украины, – робко выговорил он.

– Божиею милостию, – ухмыльнулся надменно Стефан Чарнецкий, – много чести.

Он подошёл к гранитной плите и ткнул её ногой.

– Поднять плиту! – громко сказал он.

Священник ещё больше растерялся и испуганными глазами уставился на страшного гостя.

Чарнецкий обернулся:

– Сейчас же принести ломы! – скомандовал он. Бывшие в церкви некоторые из жолнёров бросились исполнять приказание своего вождя.

Ломы и топоры были скоро принесены. Плита была поднята. В тёмном каменном склепе виднелся массивный дубовый гроб. Свет, падавший сверху, освещал нижнюю его половину.

– Вынимайте гроб! – продолжал Чарнецкий.

– Ясновельможный, сиятельный князь! Это святотатство! – с ужасом проговорил священник; крест дрожал у него в руках. – Пощади его кости, сиятельный...

– Молчать, поп! – крикнул на него старый противник Хмельницкого.

Жолнёры бросились в склеп, и гроб был вынут.

– Поднимите крышку!

Топорами отбили крышку – и в очи Чарнецкому глянуло истлевшее лицо мёртвого врага. Чарнецкий долго глядел в это лицо. Оно уже в гробу обросло седой бородой. Черные брови, казалось, сердито насупились, но из-под них уже не глядели глаза, перед которыми трепетала когда-то Речь Посполитая. Только широкий белый лоб оставался ещё грозным...

Чарнецкий все глядел на него...

– А помнишь тот замок над рекою? Помнишь ту ночь? Помнишь ту белую лилию с распущенной косой?

– Вынести гроб из церкви и выбросить падаль собакам! – наконец сказал он и вышел из церкви.

За ним жолнёры несли гроб, окружённый свитой Чарнецкого, точно почётным караулом. На лице Яна Собеского вспыхнуло негодование, но он смолчал...

В 1665 году казацкие старшины Правобережья собрали свою раду и “выкликнули” ещё одним гетманом Петра Дорошенко, отстаивавшего идею “вольной Украины”, то есть создания украинского государства, независимого ни от России, ни от Польши. В эти годы всю Украину раздирали смуты: там почти в одно время боролись за власть семь гетманов – Многогрешный, Дорошенко, Ханенко, Суховиенко и Юрий Хмельницкий – и кровь народа лилась рекой.

Дорошенко вступил в борьбу с Польшей и прорусским гетманом Брюховецким, который к тому времени тоже изменил союзу с Москвой и снёсся с турками. В 1665 году 66-летний коронный гетман Стефан Чарнецкий умер.

«Москва и Польша, казалось, готовы были выпить друг у друга последние капли крови. Их выручил обеих гетман Дорошенко, поддавшись с Правобережной Украйной султану»39 в 1666 году. В этом году под Межибожьем был разбит польский полковник Махновский (Маховский), после чего в оковах привезён в Крым.

Ввиду грозного врага срочно, уже в мае этого года, начались русско-польские переговоры в деревне Андрусово над рекой Городнёй. И только когда главный царский посол Ордин-Нащокин известил Алексея Михайловича, что, если не будет заключено перемирие, то польские войска войдут в Смоленский уезд, царь согласился на уступки. В итоге кровопролитной русско-польской войны, в сочетании с эпидемиями, пожарами и прочим, литовский народ был приведён к самой настоящей демографической катастрофе.

В конце 1666 года начались войны Турции с Речью Посполитой, продолжавшиеся свыше 30 лет. В войсках короля Яна III Собеского исключительно отличился выходец из села Вылазы Пинского повета ротмистр Мирон Литвинович герба Елита. Не исключено, что в его роте присутствовали в качестве товарищей какие-нибудь Дзиковицкие.

30 января 1667 года было, наконец, в селе Андрусово, недалеко от Смоленска, заключено польско-русское перемирие на 13 с половиной лет до июня 1680 года. «Днепр назначен был границею между русскими и польскими владениями; Киев оставлен за Россиею только на два года, а на удовлетворение шляхте, разорённой казаками, царь обещал миллион золотых».40 Белоруссия и Правобережная Украина остались под властью Речи Посполитой. Виновником этого гибельного для Малороссии мира был старый наш знакомый, Ордин-Нащокин-отец. Мало того! Ходили слухи – и небезосновательные, – что Ордин-Нащокин советовал царю совсем уничтожить казачество, как корень всех смут внутри государства и как начало всех несогласий и недоразумений с соседними государствами: долой Запорожье! Долой донское и яицкое войска!

В 1667 году дипломат московского царя князь А.Л. Ордин-Нащокин фактически возглавил русское правительство, став начальником Посольского приказа. В этом же году левобережный гетман И. Брюховецкий казнил одного из своих давних противников – одного из правобережных гетманов Павла Тетерю Моржковского.

За 13 лет войны с Россией город Пинск претерпел страшные потери и надолго утратил своё прежнее экономическое и торговое значение. Превратившись в заштатный городок, он потерял своё магдебургское право, лишился самоуправления.

Если в 1650 году в границах Великого княжества Литовского проживало 2,9 миллиона человек, то в 1667 – 1673 годах – не более 1,4 миллиона человек. Во время войны Российского государства и Речи Посполитой в 1654 – 1667 годов Каменец Брестский получил такие разрушения, что сейм освободил город на четыре года от выплаты налога. Большое количество жертв среди населения Литвы вызвали голод и эпидемии, охватившие страну в результате затянувшихся боевых действий. Без тени сомнения можно утверждать, что шляхетский род Дзиковицких во всех его ветвях также понёс значительные кровавые и имущественные потери в результате многолетнего военного лихолетья.

Не раз во второй половине XVII века Речь Посполитая находилась в критическом положении. Но сравнительно благополучный исход войн 1650 – 1660-х годов породил у польской и литовской шляхты иллюзию прочности Речи Посполитой. Эти настроения нашли отражение в теории “золотой вольности”, которая была разработана в 1660-х годах львовским каштеляном Анджеем-Максимилианом Фредро. И хотя внутри шляхетско-магнатского лагеря образовалась фракция, выдвинувшая идею усиления королевской власти, тем не менее эта группировка, как и противоположная ей фракция, защищавшая принципы “золотой вольности”, выражала не государственные, а групповые или даже личные интересы. В этой борьбе победила партия защитников “золотой вольности”. К тому же иностранные государства всемерно поддерживали “золотую вольность”, так как связанная с нею анархия ослабляла Польшу.

Принципы “золотой вольности” были возведены шляхтой в ранг идеального государственного устройства. С этого времени шляхтичи особенно ревниво охраняли свои права и привилегии и считали себя самыми свободными гражданами Европы. Любую попытку изменить сложившийся порядок шляхта рассматривала как стремление установить в Речи Посполитой диктаторский режим. Во второй половине XVII века срыв работы сеймов посредством использования “либерум вето” стал нормой политической жизни государства.

Андрусовский договор произвёл крутой перелом в политике Москвы в отношении Польши. Польша перестала быть опасной и стала даже союзником ввиду угрозы обеим странам со стороны Турции. В этом же 1667 году за ненадобностью был упразднён Белорусский казачий полк, созданный 13 лет назад под командованием Поклонского.

2 апреля 1668 года в пинский гродский суд было представлено духовное завещание Василия Есьмановича(?) Дзиковицкого, которым он распределил на равные части своим сыновьям Томашу (Фоме) и Димитру Дзиковицким свои земельные владения. В том же году униатам был передан бывший до того православным старинный Лещинский Рождество-Богородицкий монастырь.

В августе 1668 года, когда слухи о намерении московской власти уничтожить казачью вольницу проникли на Запорожье и на Дон, всё казачество подняло голову.

– Лучше жить в братстве с турками, чем с москалями! – крикнул на полковничьей раде Брюховецкий, потрясая в воздухе гетманской булавой. Это он выкрикнул в Гадяче. Подобный же возглас раздался и на Дону, на небольшом острове Кагальнике.

– Я вырежу всё московское боярство и всех господ и поставлю над Русской землёй один казацкий круг! – сказал удалой атаман Степан Разин, когда к нему на Дон явились посланцы от Брюховецкого. В послании говорилось о нестерпимых утеснениях, делаемых Москвой и её воеводами Украине, об отдаче Киева и всех печёрских угодников полякам, о намерении уничтожить всё казачество.

Посольство Брюховецкого к Разину, однако, ни к чему не привело. Гетман Правобережной Украины Дорошенко, перейдя Днепр, в несколько недель покорил под свою власть всю Левобережную Украину, и Брюховецкий своею же чернью – “голотою” – в несколько минут был забит палками и ружейными прикладами, “как бешеная собака”, по выражению летописца.

16 сентября 1668 года Ян-Казимир, разочарованный неудачами своей деятельности по возврату утерянных украинских земель, отрёкся от престола и уехал во Францию, где через 4 года умер. Правлению династии Ваза в Речи Посполитой пришёл конец. В Польше образовалась партия, желавшая избрания сына Алексея Михайловича, царевича Алексея Алексеевича. Среди магнатов Речи Посполитой разгорелась ожесточенная борьба за трон, в которой самое деятельное участие принял избранный в том же году великим коронным гетманом 39-летний уроженец города Олесно Ян Собеский.

Но 19 июня 1669 года новым королём был избран кандидат, приемлемый для Австрии – слабый и безвольный Михал Корибут Вишневецкий, сын грозного князя и воеводы Иеремии Вишневецкого. При этом было принято сеймовое постановление, запрещавшее впредь монарху Речи Посполитой отрекаться от престола без разрешения сейма. Кроме того, сейм записал: “Всякое нововведение в Речи Посполитой может быть опасным и приведёт к большим волнениям. Надлежит сейму следить за тем, чтобы ничто не подвергалось изменениям”.

«Для ведения войн правительство Речи Посполитой занимало крупные суммы у магнатов. Не имея средств для их погашения, оно раздавало им остатки государственных земель. В результате в Белоруссии образовались огромные латифундии князей Радзивиллов, Сапег, Огинских, Вишневецких, Чарторыйских и других. Одновременно с расширением крупного феодального землевладения происходило постепенное сокращение землевладения мелкой и средней шляхты. Не имея достаточных средств для восстановления разрушенных во время войн хозяйств, мелкая и средняя шляхта часто продавала свои имения крупным магнатам, постепенно превращалась в приживальщиков при имениях. Так, у Радзивилла в Несвиже состояли на службе около 6 тысяч шляхтичей».13

В документах о “священнической” ветви из дома Перхоровичей рода Диковицких имеется указание, что в 1669 году обозным Короны ясновельможным Самуэлем Лещинским ксёндзу Феодору Яновичу Перхоровичу-Дзиковицкому был выдан документ об учреждении новопостроенной церкви в селе Бельская Воля в Луцком повете Волынского воеводства.12

В начале октября 1669 года правобережный казацкий гетман П. Дорошенко направил посольство И. Демиденко и И. Ковальского (Ковалевского?) на сейм в Варшаву. Среди задач посольства было добиться восстановления функционирования “письма нашего русского” во всех канцеляриях Польши и Литвы, а также признания удельности казацкой Украины, в состав которой должны войти Подольское воеводство до Межибожа, и Брацлавское с Киевским до Горыни с Пинским, Могилёвским и Речицким поветами.

В 1670 году за прежние заслуги в войсках короля ротмистр Мирон Литвинович получил пожалование – урочище Осьница в своём родовом имении в Вылазах, что на Пинщине.

*  *  *

В каких же условиях жили в это время люди? Вся Восточная Европа пребывала в состоянии непрекращающихся войн и столкновений, и простой быт отходил на второй план после стремления выжить и уцелеть. Но антисанитария быта была характерной особенностью не только восточно-европейских стран! Даже во Франции, бывшей при “Короле-Солнце” Людовике XIV примером культурной и изящной, куртуазной жизни, в 1670 году внутри королевского дворца Лувра, в его окрестностях, в аллеях, за всеми дверьми – всюду и везде можно было увидеть тысячи “кучек”, и понюхать самые разные запахи одного и того же продукта естественного отправления живущих здесь и приходящих сюда ежедневно.

В соседней с Литвой Москве, бывшей ранее, до прихода династии Романовых, образцом чистоты, к этому времени также было незавидно. Здесь с проблемой не справлялась ни открытая ливневая канализация, ни плотницкие артели, мостившие улицы деревянным покрытием. Весной и осенью грязи в городе, смешанной с нечистотами, было чуть не по щиколотку. Единственными очагами чистоты в Восточной Европе оставались сельские поселения, благодаря как меньшей населённости, так и длившейся ещё со времён Древней Руси традиции чистоплотности, в том числе и при помощи омовения в банях. И сёла Пинского повета, в которых жили тогдашние Дзиковицкие, в этом смысле, несмотря на военные бедствия, продолжали древнюю традицию чистоты, которой, несомненно, имели возможность придерживаться и представители рода.

Правда, жителям Дзиковичей приходилось остерегаться зловредных козней банника – духа, живущего в бане, пугающего людей и требующего жертв, которые ему оставляли в бане после мытья. Выглядит банник как крохотный, но очень сильный старичок с длинной и лохматой бородой, покрытой плесенью.

Банник может насылать обмороки и другие несчастные случае в бане. Если кто-то обжёгся, ударился, поскользнулся – это, скорее всего, проказы банника. Любимое же его развлечение – шпарить моющихся кипятком, раскалывать и “стрелять” камнями в печи-каменке, а также пугать парящихся стуком в стенку. Вредить по-крупному (обдирать кожу, запаривать до смерти) банник начинает только тогда, когда люди злостно нарушают запреты: моются в праздники, поздно ночью или после двух-трёх смен парящихся.

Банник также участвует в святочных гаданиях: в полночь девушки подходят снаружи к двери бани, задрав юбки; или подходят к челу каменки, или суют зад в дымник. Если банник в это время прикоснётся мохнатой рукой – будет жених богатый, если голой рукой – бедный. Тем, кто, гадая, суёт руку в окно бани, банник может сковать пальцы железными кольцами. Добиваются расположения банника тем, что оставляют ему кусок ржаного хлеба, густо посыпанного крупной солью. А чтобы навсегда отнять у него охоту вредить, приносят в дар чёрную курицу. Выстроив новую баню, такую курицу, не ощипывая перьев, душат (не режут) и закапывают под порогом.

Банник может выступать также в женском облике – банниха, байница, баенная матушка, обдериха. Обдериха выглядит как лохматая, страшная старуха, иногда голая. Показывается в виде кошки. Живёт под полком. Она ведёт себя так же, как банник, но не участвует в гаданиях. Как женская разновидность банного духа может выступать также шишига – которая показывается в бане тем, кто идёт туда без молитвы. Принимает образ знакомой или родственницы и зовёт с собой париться. Но того, кто идёт с шишигой в баню, она может запарить до смерти.

 

*  *  *

«Неограниченный произвол феодальной знати сопровождался созданием магнатских “партий”, конфедераций и вооружённой борьбой между отдельными магнатскими группировками. Во второй половине XVII века в этой борьбе основными соперниками были Радзивиллы, Пацы, Сапеги. В 60-х и первой половине 70-х годов XVII века наибольшего политического влияния добились Пацы, в первой половине 80-х годов – Сапеги».13

В 1669 году новым королём Речи Посполитой был избран сын знаменитого Иеремии Вишневецкого, прославившийся битвами с Хмельницким, – Михал-Корибут Вишневецкий. 19 сентября он был коронован. В 1670 году великий гетман Великого княжества Литовского Михал Пац одержал над турками победу под Хотином. Затем турки утратили и Каменец-Подольский.

Суровой зимой помёрзли растительность, птица, люди и скот и потом наступила дороговизна на хлеб. Недолго процарствовав, король Михал простился со светом и после него в воеводствах и поветах, как обычно, до следующих выборов власть перешла в руки “судов междуцарствия”. В это время гетман Правобережной Украины Пётр Дорошенко выразил готовность стать вассалом султана, что послужило поводом для активизации турецкой экспансии в Причерноморье. Султан Мехмед IV согласился включить украинские земли в состав своих владений и приказал крымскому хану оказать украинским казакам всемерную поддержку. Но гетман Дорошенко так и не успел получить помощь от крымчаков, так как вскоре был растерзан возмущёнными казаками. Речь Посполитая сочла переход Правобережья под покровительство турок незаконным. Мехмед IV решил доказать своё право на спорные территории при помощи силы.

В декабре 1671 года султан Мохаммед IV объявил Польскому королевству войну. В 1672 году, незадолго до нашествия турок на земли Речи Посполитой, был заключён договор между Польшей и Москвой. По нему царь обязался помогать королю в случае нападения турок и послать к султану и крымскому хану послов, чтобы отговаривать тех от начала войны. Однако это не помогло. Летом 1672 года Мехмед IV лично повёл огромную турецкую армию под командованием великого визиря Ахмеда через Молдавию к берегам Днестра, опираясь на поддержку крымских татар. Турецкая армия осадила и взяла стратегически важную крепость Каменец-Подольский. Большая часть польского гарнизона, численностью в 1100 человек, погибла под обломками Каменецкого замка, который защитники взорвали на двенадцатый день осады. Затем османы дошли до Львова, а татары достигли рек Сан и Западный Буг. После этого великий визирь Ахмед повёл войска на город Люблин, почти не встречая по пути сопротивления, и взял его. Так огромная турецкая армия оказалась на юге собственно Польши.

Осенью 1672 года  король не только сам отправился с войском отражать турок, которые захватили много городов-крепостей на Правобережье, но и объявил посполитое рушение шляхты. 2 сентября к королю отправилась шляхта Пинского повета. В то же время горожане самого Пинска по цехам каждый день проводят военные смотры и несут караул, поддерживая готовность на случай прихода турецких войск. Опасность в это время была так велика, что даже отдалённый Гданьск заперся в своих стенах и купцы приезжие, в том числе и пинские, по своим городам разъехались.

В октябре 1672 года поляки согласились на капитуляцию и заключили с турками унизительный Бучачский мирный договор. Король Михал Вишневецкий, у которого на глазах распадалось огромное королевство, уступил Стамбулу Подольскую провинцию и Правобережную Украину до Днепра, а также согласился выплачивать Османской империи дань размером 22 тысячи золотых монет. В крепости Каменец-Подольский расположился турецкий гарнизон.

Но условия Бучачского мира выглядели столь позорными, что сейм Речи Посполитой его не утвердил: в отличие от поляков, многие из которых были готовы на выплату дани султану, резко против договора  выступили послы от Литвы. Сейм проголосовал за продолжение войны.

В 1673 году великий коронный гетман Ян Собеский поднял на борьбу с турецкими захватчиками всю Польшу. Он сумел объединить военные силы страны и стал во главе 40-тысячной коронной армии, выступившей в поход на южную границу Польского королевства. Полководец повел польские и литовские войска на сильную турецкую приграничную крепость Хотин, на которую опиралась султанская армия под командованием Хусейн-паши. 11 ноября 1673 года состоялась Вторая Хотинская битва, в которой почти 80-тысячная турецкая армия была разгромлена наголову.

В 1673 году было принято постановление сейма о проведении каждого третьего его созыва в городе Гродно, что свидетельствовало о росте влияния Великого княжества Литовского в общегосударственных делах Речи Посполитой.

«В конце 1673 года скончался польский король Михал, и в Польше опять образовалась партия, состоявшая, преимущественно, из литовских панов (гетмана Паца, Огинского, Бростовского и других), которая желала избрать на польский престол сына Алексея Михайловича – царевича Фёдора, с условиями: принять католичество, вступить в брак с вдовою покойного Михала, возвратить Польше все завоёванные земли и давать деньги Польше на войну против турок. Ближние царские бояре, Матвеев и Юрий Долгорукий, отвечали на это, что царь сам желает быть избранным в польские короли, но от принятия католичества отказывается. Такой ответ уничтожил планы соединения польской короны с московскою».40

Другая магнатско-шляхетская партия выдвинула своим кандидатом великого коронного гетмана Яна Собеского, рано выдвинувшегося как талантливый военачальник. Собеский был сторонником активных наступательных действий, стремился бить врага по частям, умело применял манёвр на поле боя. Имея большой боевой опыт, будучи храбрым и решительным человеком, он, в отличие от большинства всесильных магнатов Речи Посполитой, желал видеть свое отечество сильным, независимым от соседей, централизованным государством, которое не подвергалось бы постоянным внутренним потрясениям от шляхетского демократического своеволия. Эта позиция принесла Собескому большой авторитет в польском обществе. 21 мая 1674 года почти 45-летний сын воеводы Яна Собеского, тоже Ян Собеский, но великий коронный гетман, был избран королем Польши под именем Яна III Собеского.

В 1675 году примерно 60 тысяч турок и 100 тысяч крымской конницы вторглись в Подолию, в польскую часть Украины. Османы снова захватили Хотинскую крепость и стали угрожать городу Львову. Ян Собеский, собрав большое коронное войско, нанес турецкой армии поражение в битве при Львове и в ходе последующих столкновений освободил от неприятеля Бар, Брацлав, Могилёв-Подольский и всю подольскую территорию за исключением Каменца. Военные действия королю в том году пришлось остановить из-за внутренних раздоров в стране.

Сложность государственного устройства Речи Посполитой ставила в тупик дипломатов других государств, не знавших к кому надо обращаться со своими вопросами. Так, московский представитель в Варшаве Василий Тяпкин в 1675 году писал в своём донесении: “Не такие тут порядки, что в государстве Московском, где как пресветлое солнце в небеси единый монарх и государь во вселенной просвещается и своим государским повелением, яко солнечными лучами, всюду един сияет; единого слушаем, единого боимся, единому служим все… А здесь что жбан, то пан, не боятся и самого создателя, не только избранного государя своего; никак не узнаешь, где, у кого добиться решения дела…”.

В 1675 году в Пинске было закончено строительство прямоугольного трёхэтажного иезуитского коллегиума в стиле барокко. Огромное здание с толщиной стен первого этажа в 2 метра было построено на средства магната Станислава-Альбрехта Радзивилла, канцлера Великого княжества Литовского. Значительные средства тратились на повышение уровня преподавания в коллегиуме. Вскоре учебная программа возросла до пяти классов, которые могли посещать все желающие. Кроме того, тут ещё действовало и дополнительное 4-летнее философско-богословское отделение, которое готовило воспитанников к поступлению в иезуитский орден. Прекрасные преподаватели со всей Европы, значительное количество учебно-методических инструментов и оборудования, а также превосходная библиотека сделали Пинский коллегиум одним из самых популярных в Великом княжестве Литовском, и к концу XVII века тут ежегодно училось уже до 700 юношей со всей Речи Посполитой. В этой иезуитской школе молодые талантливые люди делали первые шаги на пути приобретения образования в европейских университетах и академиях. Помимо учебного заведения, очень известного в Великом княжестве Литовском, в коллегиуме и в монастыре в разные годы находились аптека, типография, библиотека.

В это время появляется новое географическое название, заменившее впоследствии название территорий Великого княжества Литовского. Впервые название “Белая Русь”, относящееся к православной епархии Московского патриархата в Могилевской области, датируется 1675 годом.

При дворе московского царя Алексея Михайловича существовала своеобразная мода на всё польское. «Первый русский резидент в Польше Тяпкин отдал своего сына в польскую школу. В 1675 году, посылая его в Москву с дипломатическим поручением, отец представил его во Львове королю Яну III Собескому. Молодой человек произнёс перед королём речь, в которой благодарил его “за хлеб, за соль и за науку школьную”. Речь была сказана на тогдашнем школьном полупольском и полулатинском жаргоне, причём, по донесению отца, “сынок так явственно и изобразительно свою орацию предложил, что ни в одном слове не запнулся”. Король пожаловал оратору сотню злотых и 15 аршин красного бархата. Так почувствовали в Москве потребность в европейском искусстве и комфорте, а потом и в научном образовании».39 В конце века заметным двигателем умственных сил в Москве являлись, по преимуществу, выходцы из Речи Посполитой, вносившие в русскую образованную среду западноевропейский оттенок. Тогда в царской семье и почти во всех московских боярских домах наставниками были выходцы из Польши. При Алексее Михайловиче для составления “Уложения” были вызваны из Польши законоведы, среди которых находился и некий Гжибовский, который, осев в Московии, явился предком прославившегося в начале XIX века русского писателя и дипломата, автора “Горе от ума”, Грибоедова.

Но очередная польско-турецкая война ещё не закончилась. В сентябре 1676 года почти 200-тысячная турецкая армия, в которой преобладала конница Крымского ханства, опять вторглась в юго-восточную Польшу. Армией Османской Порты командовал опытный полководец Ибрагим-паша. Вражеская конница начала опустошать украинские приграничные области. В том году воюющие стороны еще несколько раз сразились друг с другом, и каждый раз коронная армия Польши одерживала верх, как это было, например, под Злочевом. Война для Стамбула имела немаловажное значение. В случае победы к Оттоманской империи присоединялись украинские земли.

Большое сражение состоялось под городом Сучавой, в северной части Молдавии. Армиями командовали два монарха – король Ян III Собеский и султан Мехмед IV. Если первый стремился отбить врага от границ своего королевства, то второй хотел разгромить Польшу и отторгнуть значительную часть ее южных и юго-восточных владений. К дню Сучавской битвы король-полководец Ян Собеский значительно усилил коронную армию литовскими войсками. Это в немалой степени сказалось на итогах сражения. Турки были побеждёны, крымская конница обращена в бегство. Вскоре в селении Журавно на Украине был заключён Журавненский мирный договор 1676 года. Турки согласились вернуть Речи Посполитой 2/3 территории Правобережной Украины, сохранив за собой Подолию с Каменец-Подольским. Условия перемирия не предусматривали выплату дани Османской империи.

После заключения мира между королём и султаном Россия оказалась один на один против турок и татар. К тому же в этом году скончался её государь Алексей Михайлович и на престол взошёл слабый здоровьем его сын Феодор, которому было суждено править недолго, всего шесть лет. И уже на следующий, 1677 год, 120-тысячное турецко-татарское войско вторглось на земли Левобережной Украины.

Где-то в это время Иван-Лаврин Дмитриевич Диковицкий, которому было уже около 60 лет, решился создать семью. Его первым сыном стал Иван, родившийся не позднее 1677 года, а затем на Божий свет появились один за другим ещё четыре сына – Миколай, Антон, Григорий и Юрий. И неизвестно, сколько родилось в семье Ивана-Лаврина девочек. Свою затянувшуюся холостяцкую жизнь он под старость решил скрасить многодетной семьёй, не дав угаснуть своей линии рода.

В 1678 году армия турецкого султана в ещё большем числе, чем в прошлом году, ворвалась на московскую часть украинских земель. Долго России вести такую войну было не под силу.

Московский царь Феодор Алексеевич в 1680 году решил жениться на девице Агафье, дочери незнатного шляхтича польского происхождения, которую он случайно увидел во время Крестного хода. Однако, чтобы соблюсти дедовский обычай, царь приказал собрать во дворец толпу девиц на смотрины невесты, из которой и “выбрал” заранее полюбившуюся ему девушку. Бракосочетание состоялось 18 июля 1680 года. С появлением Агафьи во дворце стали входить в моду некоторые польские обычаи и гораздо чаще стал звучать польский язык.

Согласно выписке из книг пинского гродского суда от 25 сентября 1682 года следует, что в это время поветовым возным генералом был член рода Протас (Прокоп, Прон) Дзиковицкий – хоть и не очень большая, но заметная должность в жизни местного шляхетского общества. Из семи “дымов”, принадлежавших представителям рода Дзиковицких в селении Дзиковичи, вместе с братьями Александром и Иваном возный генерал Протас Дзиковицкий имел одно общее хозяйство. В это же время по одному “дыму” за Дзиковицкими по “Реестру подымного налога” числилось в селениях Пинского повета – в Кочановичах, в Местковичах, в Дубое и в Жолкине. В других населённых пунктах Пинского повета в его тогдашних границах, согласно “Реестру”, никто из Дзиковицких в то время никакой недвижимости не имел, хотя это, конечно, было не так, поскольку Иван-Лаврин и его старшие братья, не указанные здесь, имели свою землю и хозяйство.

Турки-османы завоевали уже все страны в Северной Африке до Марокко, Малую Азию, Сирию, Месопотамию, Армению, западную часть Грузии. Побережье Чёрного и Азовского морей также было в их руках. После войны с Польским королевством Оттоманская Порта пошла войной на соседнюю Австрию, столица которой город Вена являлась одновременно и столицей Священной Римской империи. “Яблоком раздора” являлись, прежде всего, земли Венгрии и Трансильвании – большого княжества в Южных Карпатах. И австрийский император из династии Габсбургов Леопольд I, и турецкий султан исторически претендовали на них.

Король Ян III Собеский решил воспользоваться сложившейся ситуацией и приобрести себе сильного союзника. Он, не без оснований на то, считал, что если Австрия не устоит перед турецкой армией, то следующий удар турки нанесут по сердцу тогдашней Польши – городу Кракову. В 1683 году Собеский заключил со Священной Римской империей оборонительно-наступательный военный союз против Турции.

В 1683 году турки во главе с великим визирем Кара-Мустафой осадили австрийскую столицу Вену. Их войско насчитывало 158 тысяч воинов. Вена упорно оборонялась. Австрийский император со своим двором уехал в Линц и призвал польского короля направить войска к Вене. Узнав о вражеском вторжении в союзную Австрию, король Ян III Собеский остался верен заключенному договору и откликнулся на призыв как императора, так и папы римского Иннокентия XI. Ян III Собеский решил не ограничиваться финансовой помощью христианскому императору и стал собирать силы для войны с турками.

Угроза турецкой агрессии, нависшая над Польшей и Россией, способствовала ещё более тесному русско-польскому сближению. Тогда, в видах долгой войны с Турцией, Речь Посполитая намеревалась было воскресить казачество с той же самой целью, с какой оно первоначально когда-то возникло: для защиты пределов Речи Посполитой от турок. Король, вступив в войну с Турцией, начал рассылать офицеров с поручениями набирать всякого рода бродячую вольницу и организовывать из неё казаков. В 1683 году Ян Собеский назначил для возобновляемых казаков и гетмана, шляхтича Куницкого. У этого Куницкого оказалось казацкого войска уже до 8 тысяч.

Спешно собранная коронная 30-тысячная армия в конце августа поспешила на выручку к осажденной Вене. Ян Собеский проделал со своими главными силами переход в 320 километров от Варшавы до Вены за 15 дней, и появление его перед турецким лагерем стало полной неожиданностью для великого визиря Кара-Мустафы. К польско-литовским войскам присоединились войска немецких князей – всего их было около 76 тысяч.

13 сентября состоялась битва под стенами Вены. Турки потерпели от Яна III Собеского сокрушительное поражение, остатки их войска обратились в бегство. Были убиты шесть султанских военачальников-пашей. Победителям достались богатые трофеи, в том числе огромный лагерь врага. Правда, гетман Казимир-Ян Сапега с литовским войском прибыл уже после битвы и участвовал лишь в дальнейших победных сражениях короля. Европа была спасена. Поражение турок под Веной раз и навсегда подорвало их престиж в качестве нации-завоевателя в глазах Европы. Эта битва не только принесла Яну Собескому славу спасителя Европы, но и вызвала давно не виданный религиозный энтузиазм во многих странах.

А в Дзиковичах жизнь населения была наполнена своими, провинциальными деревенскими интересами. Недоразумения, возникавшие из-за неопределённости границ земельных участков между соседями, привели к тому, что братья Лукаш, Ян и Иван-Лаврин Дзиковицкие договорились со своими соседями Марцином Грицевичем Серницким с женой Евдокией Борисовной, в девичестве Дзиковицкой, панами Хомой Андреевичем и Андреем Ивановичем и панами Григорием, Василием и Романом Даниловичами Дзиковицкими о размежевании их земель и определении точных границ владений каждого хозяйства. Для этого 7 октября 1683 года они пригласили коморника Пинского повета пана Петра Ширму. В обязанности коморника, то есть помощника подкомория, лежала обязанность рассматривать небольшие земельные споры между землевладельцами повета. Пан Пётр Ширма произвёл замеры и, согласно закона, должен был вскоре выдать Дзиковицким и Серницкому соответствующие декреты (решения суда), однако их выдача затянулась…

В начале 1684 года казацкая вольница казнила своего предводителя гетмана Куницкого и выбрала другого – Могилу, но при этом значительная часть казаков с правого берега Днепра отошла на левый, под власть гетмана Самойловича. Могила принял под свою команду не более 2 тысяч человек.

Несмотря на то, что уже прошла весна и были засеяны яровые хлеба, соседи-земяне, проживавшие в Дзиковичах, более полугода назад приглашавшие для размежевания своих земель пинского коморника П. Ширму, так и не поучили декреты об определении границ их земельных наделов. Не имея на руках документов и опираясь на своё понимание того, как поветовый коморник определил границы их владений, Дзиковицкие опять начали споры между собой. В связи с этим 4 июня 1684 года в Пинский гродский суд была подана протестация (жалоба) от всех обращавшихся ранее к коморнику Ширме панов Дзиковицких, включая и братьев Лукаша, Яна и Ивана-Лаврина Дмитриевичей.216 Протестация приносилась как на неправильное размежевание земель, так и на невыдачу им декретов. Из этого можно заключить, что, несмотря на бедствия гражданской и затем внешней войны, Иван Дмитриевич и его братья не растеряли своего имения и удержались в качестве мелких землевладельцев.

В 1684 году, ввиду сохранявшейся турецкой опасности, Польша совместно с Австрией и Венецией при участии римской курии создала военно-оборонительный союз “Священная лига”. Под влиянием победы у стен Вены война с турками стала очень популярной, в ней приняли участие шляхта и рыцарство со всей Европы, и в 1685 году в распоряжении императора Леопольда I в Венгрии собралось уже около 100 тысяч человек.

В 1685 году король Ян Собеский убедил польский сейм признать законным образом восстановление казацкого сословия. Но едва только новый закон состоялся, как в Полесье и на Волыни он произвёл суматоху и беспорядок. Одни шляхтичи и паны набирали людей в казаки, другие жаловались и кричали, что новые казаки производят буйства и разорения в панских имениях. В 1685 году гетман Юрий Хмельницкий, придерживавшийся в это время ориентации на союз с Турцией, был окончательно отстранён от гетманства и по приговору турецкого паши казнён.

В 1686 году казацкого гетмана Могилы уже не было, но вместо него появилась целая толпа всяких начальников отрядов с названиями полковников, среди которых были как люди из простого народа, так и из шляхетства. Казачество на Украине отживало свою историю…

В 1686 году объединенная армия христианских государств, входивших в “Священную лигу”, освободила Буду и за несколько лет полностью изгнала турок с территории Венгрии. В том же году Ян III Собеский подписал с Россией “Вечный мир”, который, однако, не ликвидировал территориальные претензии обеих сторон друг к другу. После заключения договора Россия присоединилась к “Священной лиге”. Одна из статей “Вечного мира” предусматривала защиту православного населения Речи Посполитой со стороны России, создавая тем самым юридическую основу для вмешательства во внутренние дела Польско-Литовского государства. Этот договор, подтвердивший условия Андрусовского перемирия, наметил перелом в отношениях между Россией и Польшей.

Но внутренние конфликты в Речи Посполитой даже перед лицом внешней опасности не прекращались. Стремление Яна III Собеского ввести в Речи Посполитой наследственную монархию, превратить Польшу в централизованное государство не было осуществлено из-за сопротивления польских магнатов и противодействия Австрии и Бранденбурга. Это также помешало Собескому выгодно использовать достигнутые в войнах с турками военные успехи и привело к дальнейшему ухудшению внешнеполитического и внутреннего положения Польши.

В результате этого, а также из-за бродивших всюду шаек вооружённых людей, потерявших свой кров и живших грабежами, множество населения не только погибло, но и бежало в пределы Московского государства. Общее запустение и обезлюдение восточной части Речи Посполитой во второй половине XVII века получило название “Руйна”. Так, в 1690 году проводились инвентарь и люстрация части Острогощины в Луцком и Кременецком поветах Волыни с целью выявления состояния огромной латифундии по сравнению с тем, что было до битвы под Берестечком в 1651 году, на предмет хозяйственной реставрации. «Судя по этим примерам, от старого населения (не считая Острога) осталось 4%. Новой колонизацией число хозяйств было увеличено более чем в два раза. Несмотря на это, население Острогощины в 1690 году составляло всего 12% того, которое здесь было перед битвой под Берестечком».19

Когда точно, где и при каких обстоятельствах окончил свои дни Иван-Лаврин Дмитриевич Дзиковицкий, мне неизвестно. Во всяком случае, это произошло не ранее 1684, но до 1690 года.

 

*  *  *

ГЛАВА V

 

ЯН (ИВАН) ИВАНОВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1677 – не ранее 1732 годы)

 

Мы, шляхта нашей Речи Посполитой, не знаю

с каких пор имели и имеем привилегию самим

защищать нашу страну. Мужиков в нашем

войске нет, они землю пашут. А мы, с детства

привыкшие к сабле и солдатской службе, имеем

дурную привычку драться невесть за что.

Что поделаешь? Руки чешутся!

Ю.И. Крашевский. “Из времён Семилетней войны”.

 

В то время, как над Европой нависла угроза турецкого завоевания, на престол Речи Посполитой взошёл король Ян III из фамилии Собеских, которому было суждено стать избавителем Европы от мусульманской угрозы. В это время в семье задержавшегося по неизвестной мне причине в холостяках престарелого пинского шляхтича Ивана-Лаврина Дмитриевича Дзиковицкого родился первый сын – Ян. Возможно, Иван-Лаврин был весь в войнах и потому ему было не до женитьбы. А, может, он и был женат, но первая его супруга была бездетна… Во всяком случае его первенец появился на свет лишь не позднее 1677 года. После него родились ещё четыре брата – Миколай, Антон, Григорий и Юрий, и, видимо, были у Яна и сёстры. Как и их родители, все дети были крещёны в униатской церкви. Ян, видимо, обучался в каком-то заведении, а образованием тогда всецело заведовали иезуиты, организовавшие бесплатные школы, что побуждало бедных и малоимущих шляхтичей, желавших видеть своих наследников грамотными, отдавать им своих сыновей. Иезуиты умно и без явного нажима подготавливали своих воспитанников не только к вере, но и выдвигали способных учеников к церковной карьере. Таким образом много детей из униатских семей переходило в католичество.

Значительная часть земли в это время принадлежала мелкой и средней шляхте. Мелкое шляхетское землевладение являлось преобладающим примерно в половине сёл восточных провинций Речи Посполитой. Имения средней и мелкой шляхты включали обычно по нескольку сёл, но такая загоновая шляхта, к которой в это время относились Дзиковицкие, довольствовалась лишь отдельными частями сёл и пахотных земель. И всё равно шляхта любого уровня достатка оставалась главной опорой государства и общественного строя, установившегося в Речи Посполитой.

После целой череды восстаний и войн, через которые прошла Речь Посполитая в XVII веке, страна вошла в период экономического и политического упадка, приведшего в конце концов к ликвидации самой государственности. Но для этого понадобилось ещё одно столетие.

Особенно активно вмешивались иностранные государства в сопровождавшую в Польше каждый период бескоролевья предвыборную борьбу, стремясь провести на польский престол своего кандидата и, таким образом, обеспечить своё влияние на политику Речи Посполитой.

Многочисленные войны, которые вела Речь Посполитая в XVII веке, объективно повышали значимость шляхты как военного сословия в политической жизни Польско-Литовского государства. Однако реальную выгоду от многочисленных военных кампаний получали наиболее мощные группировки (семейства) аристократии – магнаты. Представители магнатских родов занимали ключевые посты в Польше и Литве. К концу XVII века они могли не только содержать за свой счет воинские дружины и самостоятельно вести дипломатические переговоры с представителями зарубежных государств, но и ставили порой себя выше королей Речи Посполитой.

В Великом княжестве Литовском влиятельными родами длительное время считались Гаштольды, Кезгайлы, Воловичи, Глебовичи, Радзивиллы, хотя политическое влияние последних после войн и восстаний существенно ослабло. Во второй половине 1670-х – первой половине 1680-х годов наибольшей власти добились магнаты, группировавшиеся вокруг хоть и некняжеского, но влиятельного рода Пацов. Княжеская фамилия Сапегов вместе с другими князьями – Огинскими – выступила против всевластия Пацов и повела с ними борьбу, которая привела к переходу власти в Литве в их руки. Таким образом, со второй половины 1680-х годов плеяду наиболее могущественных магнатов Великого княжества Литовского возглавили Сапеги, прежде всего – гетман Казимир-Ян Сапега. Большое влияние оказывали Сапеги на решения съездов шляхты, постановления местных сеймиков. В 1688 году «В Варшаве на вальном сейме объявился богохульник против Пана Бога, атеист, прозываемый Лыщинским, подсудок брестский, которого хоть и отозвали, но присудили сжечь и сожгли. Богохульства его трудно было слушать…».225

Саксонский принц Фридрих-Август I получил тщательное воспитание и различными рыцарскими упражнениями ещё более развил свою и без того необыкновенную природную физическую силу. К Августу вполне подходила французская песенка про Генриха IV: “…войну любил он страшно и дрался как петух, и в схватке рукопашной один он стоил двух…”. В 1686 году, то есть в 16 лет, Август отличился, осаждая вместе с датчанами Гамбург. В 1687 – 1689 годах он предпринял обязательное для воспитания принцев путешествие по Европе. Роскошь и великолепие Версальского и Лондонского дворов ослепили его. А постоянная лесть, расточаемая его личным достоинствам, вскружила ему голову и разожгла честолюбие.

Фридрих-Август под началом отца, а затем курфюрста Баварского воевал на Рейне с французами в 1689 – 1691 годах.

 

*  *  *

 

1 марта 1690 года братья Лукаш и Ян Дмитриевичи Дзиковицкие, приходившиеся Яну Ивановичу родными дядями, а также его родные братья Миколай, Антон, Григорий и Юрий были введены во владение имением Качановичи с крестьянами. Это имение располагалось не столь далеко от гнезда рода – Дзиковичей. По этому поводу был составлен следующий документ.

«Я, Прокоп Диковицкий, енерал его королевской милости повета Пинского, признаю этим моим интромицийным (вводящим в наследование) листом в году нынешнем 1690-м, месяца марта первого дня со стороною (свидетелями) шляхтой паном Григорием Диковицким, паном Петром Серницким и паном Герасимом Островским, с которыми было взято в дело от пана Лукаша, пана Яна Димитровичей и племянников их панов Яна, Миколая, Антона, Григория и Ерого (Юрия) Ивановичей Лавриновичей (то есть детей Ивана-Лаврина. – А.Д.) Диковицких, земян господарских повета Пинского, с которыми ездили до имения, называемого Качановичи, в повете Пинском находящемся. [Это было нужно] для осмотра части имения Грицкевичовской – Качанович и Молодильчиц – по ушедшей с сего света покойнице пани Елены Матфеевны Качановской, [по мужу] Димитровой Диковицкой – матери пана Лукаша и пана Яна Димитровичей Диковицких, и бабки вышепоименованных племянников. Имение Качановичи [они] при жизни матери своей спокойно держали.

Там же, по прибытии нашем енеральском и [свидетелей] стороны шляхты в имение Качановичи с упомянутыми паном Лукашем и паном Яном […] спрашивали мы панов Качановских, есть ли кто-нибудь из них или из людей общих, кто, на какое-либо право ссылаясь, на те имения претендовал. Никто там не претендовал, и ни на какое право не ссылался.

Тогда мы, енерал и сторона шляхта, по требованию пана Лукаша и пана Яна Димитровичей, и племянников их вышеупомянутых Диковицких, в это имение Качановичи и Молодильчицы, по праву рождения пану Лукашу, пану Яну Димитровичам и племянникам их доставшемся, и издавна во владении их находящемся, утвердили в держанье и спокойном пользовании в вечистой посессии. […] И их в то имение Качановичи ввели в наследство. […] Пан Лукаш, пан Ян Димитровичи Диковицкие и вышеупомянутые племянники их того имения материнского Качановичи и Молодильчицы вечне (пожизненно. – А.Д.) державцами посессорами остались.

Итак, я, енерал, со стороною шляхтою, что видел и слышал, то всё на тот мой интромицийный лист списав, с печатью и подписью руки моей и печатями стороны шляхты до книг гродских пинских подаю и признаю.

Прокоп Диковицкий, енерал его королевской милости повета Пинского».

10 марта эту интромицию принял для записи наместник гродский пинский Иван Стоянович.

В 1690 году «По Божьему попущению на Украине, за Днепром и на Северщине, а также на Полесье и около Слуцка, на Чёрной Руси саранча, какой от века не слыхано, такой большой силы была и напала на хлеба, на травы, всё поела, так что не было чего жать или косить…».225

 

 

*  *  *

 

В 1691 году, по смерти отца, саксонский принц Фридрих-Август отправился в Вену, где подружился с римским королём Иосифом I, – обстоятельство, имевшее потом существенное влияние на его политику.

Со смертью старшего брата и наследника саксонской короны Иоанна-Георга IV в 1694 году его младший брат Фридрих-

Август унаследовал курфюршеское достоинство и принял начальство над соединённым австрийско-саксонским войском, посланным в Венгрию против турок. Кстати, в те годы было много командующих армиями, не достигших 25-летнего возраста.

Фридрих-Август был высок, красив и физически силён. Он легко гнул подковы и серебряные кубки, поднимал 450-фунтовое (184-килограммовое) чугунное ядро. “Ещё любил он женщин, имел средь них успех, победами увенчан, он жил счастливей всех”. Современники насчитали у Фридриха-Августа 700 любовниц и 354 внебрачных ребёнка.

Союзником Австрии и Саксонии в войне с османами была Польша. Затянувшееся состояние войны Речи Посполитой с Турцией вылилось в целый ряд пограничных столкновений в Подолии. Внутри самой Речи Посполитой не прекращались внутренние раздоры и интриги различных групп польских магнатов. Возраставшее всевластие Сапег, про которых уже открыто говорили, что они хотят оторвать Литву от Польши и стать в ней независимыми правителями, вызвало недовольство других крупнейших магнатов – Радзивиллов, Пацов, Огинских и Вишневецких, которым, в частности, принадлежала резиденция в Пинске. При этом пинским старостой с 1695 года был Януш-Антоний Вишневецкий (Збаражский).

В 1695 году из-за бурно таявших снегов «страшное наводнение было весной, которое нанесло большой ущерб и немало людей из домов повыгоняло. Потом в том же году месяца июля 4 дня в субботу по Божьем Теле в вечер великий снег пошёл, который несколько дней лежал в Могилёве. А за Березиной, за Неманом и далее – там в три раза хуже было. И целое лето зимнее, с морозом, хлебу урон нанесло, в то время, как приезжали из других городов для покупки зерна.

…Татары прокрались в несколько десятков тысяч и напали подо Львов, где мужественно сопротивлялся его милость пан староста луцкий, подскарбий надворный Менчинский. Множество татаров в поле положил, а потом так сильно на них нападать стал, что турчина самого гоняя, едва копьём не убил. И если бы турчин крещёный, некий Богдан, копья саблей не отбил, пришёлся бы удар по нему, однако же епанча, которую имел на себе, порвалась, даже застёжки сорвались, и ушёл».225

При поддержке короля большая часть литовской шляхты (“республиканцев”) под руководством Огинских и Вишневецких выступила против Сапег, организовав в 1696 году в Бресте конфедерацию. Огинские и Вишневецкие издали универсал, в котором объявили гетмана Сапегу и его друзей врагами Отчизны и заочно приговорили их к смерти. Узнав об этом, гетман Казимир-Ян Сапега с войском направился к Бресту, где вскоре произошло крупное военное столкновение сапежинцев с конфедератами. Недовольные Сапегами потерпели поражение, но не сложили оружия. Начавшаяся борьба приобрела характер гражданской войны, получившей название “Домашней войны в Литве”.

«А потом зимними дорогами несколько тысяч бедных людей с жёнами и детьми поуходили в московскую землю со своих мест, так как дороговизна ещё хуже наступила. За мерку ржи пятнадцать гарцев предлагалось, по злотому и более – за полгорбушки хлеба около дня святого Яна в 1696 году, однако и того не было. Пшеница была по талеру битому, ячмень по 3 флорина, овёс по 2 флорина. Однако возле Слуцка, Минска и на [западном] пограничье литовском – там в три раза хуже дороговизна была: даже детей своих бросали на дорогах, другие, посадив их на лавку ожидать, уходили…».225

Поскольку противники Сапегов князья Вишневецкие были хозяевами в Пинске, скорее всего и Дзиковицкие оказались в стане противников Сапегов. Но, в любом случае, материального достатка в этих конфликтах они не приобрели.

Дела в государстве пришли в полное расстройство, и король Ян III Собеский был бессилен что-либо сделать. В такой обстановке прославленный победами над турками король-полководец в городе Виланова 17 июня 1696 года ушёл из жизни, так и не сумев избавить Польское государство от внутренних раздоров и интриг. Тогда же «снова, через несколько лет после сожжения Лыщинского, другой объявился, ещё худший богохульник-атеист, некий Пшеборовский, которого также сожгли».225

После смерти короля в Речи Посполитой вновь началась борьба за власть, в которую по установившейся традиции стали активно вмешиваться иностранные государства. Повышенную активность проявляла французская дипломатия, предложившая избрать новым королём принца де Конти. Но это не устраивало Московское государство и Священную Римскую империю, которые опасались выхода в таком случае Речи Посполитой из Священной лиги. Объединив усилия, представители этих двух стран противопоставили де Конти кандидатуру саксонского курфюрста Фридриха-Августа. Фридрих-Август, узнав о смерти польского короля и возникших на его счёт планах, вознамерился занять освободившийся престол. После битвы в 1696 году при Олаше Фридрих-Август сложил с себя начальство над саксонско-австрийскими войсками, воевавшими в Венгрии, и вернулся в Вену, где объявил свой план добиваться польского престола.

 

 

*  *  *

В конце XVII века правительство Речи Посполитой, стремясь к сплочению своих земель, повело борьбу с русским языком и православием, усматривая в них почву для сепаратистских настроений. Уже почти 130 лет прошло со времени заключения Люблинской унии, благодаря которой Литва стала подвергаться не только усиленному проникновению на государственные должности в Великом княжестве поляков, но и польской культуры, нравов и языка. Постепенно почти все литовские феодалы и представители высшего православного духовенства приняли католичество или унию, переняв польские культуру и обычаи. На территории Великого княжества Литовского к концу XVII века численность униатов впервые за всю 100-летнюю историю унии превысила численность населения, остававшегося православным. Как мы видим на примере рода Дзиковицких, ополячивание его также было уже давно завершено. Это видно хотя бы по польским именам дома Перхоровичей-Дзиковицких. Так, в конце XVII – начале XVIII века в Луцком повете жил униатский ксёндз Габриэль Перхорович-Дзиковицкий, который был женат на Хелене.

За прошедшее от Люблинской унии время литовское наречие русского языка (белорусская мова), долгие века бывшее языком государственного делопроизводства, подверглось сильному засорению польскими и латинскими словами и выражениями. Ополяченная литовская шляхта, общавшаяся между собой исключительно по-польски, вообще стала с трудом понимать официальный государственный язык Литвы. Эта причина побудила послов Великого княжества на сейме 1696 года внести предложение о замене русского языка польским в государственном употреблении Литвы. 29 августа 1696 года Всеобщая конфедерация сословий (конфедеративный сейм) Речи Посполитой приняла постановление о том, что в Великом княжестве Литовском государственные документы должны отныне писаться не на литовском, как было ранее, а на польском и латинском языках. Предложение было принято всеми послами единодушно, ни один голос не раздался против. Таким образом произошла замена государственного языка Великого княжества Литовского. В следующем году это постановление стало законом.

С этого же времени и фамилия рода Домановичей, давно ставших по написанию в документах Диковицкими, но по устному звучанию – с польским “дз” в начале, теперь стала и писаться на польский лад – Дзиковицкие. То, что ранее уже прочно вошло лишь в разговорную речь, теперь, с переходом к польскому языку, закрепилось и в письменной форме. Со временем прежний вариант родового прозвания – Диковицкие – вообще забылся. Точно такие же изменения произошли и с другими старыми литовскими фамилиями. К примеру, магнаты Радивилы стали Радзивиллами не только в разговорной речи, но и на письме. Соответственно, и село Диковичи приняло в документах новую форму написания – Дзиковичи.

 

 

*  *  *

 

В конце ноября 1696 года во Франции был промульгирован королевский указ о внесении всех гербов, имевших тогда хождение в королевстве, в пространный список – Всеобщий Гербовник. Но если чьё-то имя и герб заносились во Всеобщий Гербовник 1696 года, то это вовсе не означало, что носитель имени и владелец герба принадлежал к знати. Среди ста двадцати тысяч с небольшим зарегистрированных гербов только шестая часть принадлежала знатным лицам или семьям.

С помощью своих агентов, не щадивших средств, саксонскому курфюрсту Фридриху-Августу удалось устранить кандидатуру своего соперника, принца де Конти, и даже, чтобы уничтожить последнее препятствие к своему избранию на престол Речи Посполитой, он в Бадене близ Вены перешёл в католицизм. До 10 миллионов гульденов было потрачено на подкупы польских магнатов, и чтобы добыть эту сумму, Фридриху-Августу пришлось продать и заложить часть своих наследственных земель. Во время выборов 1697 года для большей убедительности своих аргументов по приказу царя Петра I к границам Речи Посполитой была придвинута русская армия. Усилия Фридриха-Августа и поддержавших его России и Австрии привели к требовавшемуся результату: Фридрих-Август был избран на польский престол под именем Августа II.

После избрания Августа польским королём предстоял ещё коронационный сейм, на котором уже избранного короля должны были венчать короной Речи Посполитой. Послам от шляхетства на коронационный сейм шляхтой поветов выдавались так называемые “инструкции”. 9 августа 1697 года такая инструкция была выдана и послам Пинского повета, а среди подписавших её числился целый ряд Дзиковицких в количестве 16 человек: Василий, Антон, Мартын, Осип, Миколай, Степан, Иван (скорее всего, это Иван-Лаврин Дмитриевич), Иван (скорее всего, это Ян Иванович-Лавринович), Степан, Мартын, Корней, Степан, Гавриил, Антон, Иван и Прокоп. Последний из них был поветовым возным генералом. 15 сентября в древней столице польских королей Кракове на Августа II возложили польскую корону.

А вскоре в Польшу пришло известие об окончании войны Австрии с Турцией. Решающим событием, заставившим турок пойти на мир с австрийским императором, стала блестящая победа принца Евгения Савойского 11 сентября 1697 года у Зенты над войсками султана Мустафы II. Соотношение потерь сторон в этом сражении кажется совершенно неправдоподобным: турки потеряли убитыми около 25 тысяч, императорская же армия – всего 430 солдат и офицеров! На самом деле ничего удивительного здесь нет, ибо войска принца Евгения заняли выгодную позицию и, кроме того, располагали лучшим по качеству и в большем количестве огнестрельным оружием и артиллерией.

Когда саксонский курфюрст стал польским королём Августом II, его двор по блеску и роскоши старался не уступать версальскому и лондонскому дворам, так восхитившим его в юности. Балы, приёмы, фавориты и фаворитки, бесконечно сменяя друг друга, поглощали невероятные суммы. Но Август достиг своей цели – маленький саксонско-польский двор стал одним из самых блестящих в Европе. Возглавив Речь Посполитую на условиях персональной унии, Август II попытался укрепить свою власть в новом для себя государстве, но такие настроения монарха совсем не понравились шляхте Польши и Литвы.

Интересны воспоминания современников о новом короле. Так, в частности, говорилось, что Август в детстве хоть и превосходил сверстников ростом, но был худ, как жердь, и слаб, как цыплёнок. Но он поставил перед собой цель с помощью упражнений стать таким же, как Геракл. До идеала своего Август всё же не дотянулся. Но непрерывные занятия гимнастикой, плаванием и конной ездой сделали своё дело. Август мог сшибить с ног гвардейца, смело хватал под уздцы норовистых лошадей, и те, почувствовав мощную руку, застывали на месте, пугливо водя глазами и прижимая к голове уши.

При своём вступлении на престол Август обязался вернуть Польше уступленные ею шведам провинции. Но польские магнаты не хотели войны, и, чтобы исполнить своё обещание, король должен был вести её с помощью саксонских войск и на средства своей собственной страны. Теперь опять приходится вспомнить о ливонском дворянине Рейнгольде Паткуле, который ранее был объявлен изменником шведским правительством. После своего побега и скитания по разным странам, он, наконец, приютился в Польше и начал внушать Августу II мысль овладеть Лифляндией, а для этой цели заключить договор с московским царём. Однако он советовал обращаться с царём так осторожно, чтобы не дать ему возможности присвоить себе из принадлежавших Швеции земель более того, чем прежде владела Россия, то есть Ингерманландии и Карелии.

О событии, произошедшем накануне окончания века и поразившем воображение современников, рассказала потомкам Могилёвская хроника. В зимнее время, «за несколько лет перед выходом короля шведского из своего государства в чужие народы рыбаки под прусским Кролевцем, ловя рыбу, раз, два и три закинули сети, но улов оказался маленьким. Немного отойдя, на новом месте они опять закинули сеть и с большим трудом, думая, что это тяжесть рыбы, вытащили на поверхность змея, нигде не виданного, толщины и длины огромной необыкновенно, с головой с зубцами весьма свирепой. Чешуя на нём была разных невиданных и невообразимых цветов, а глаза огнём пылают. Одним словом, это было необыкновенное чудовище, которое, когда его из сети вытряхнули, стало страшно извиваться на льду и хотело снова улизнуть в прорубь под лёд. Но рыбаки, устрашённые его видом и опасаясь, что его не удастся показать, пешнями, которыми лёд секут, его забили и до проруби добраться не дали. А чтобы показать такое страшное чудо, положив на сани, в Кролевец отвезли.

Когда же привезли того змея в Кролевец, дивился народ такому ужасному и невиданному змею. Однако несколько учёных людей и старики предсказали, что выйдет король могучий и страшный и под свою власть возьмёт разные народы. Но, так как змея забили и не допустили до проруби, не вернётся в свою столицу...

Того змея вышеописанного в Кролевце для показа приказано было ошкурить, а шкуру, высушив, тряпьём набить, которая и до сих пор висит в старой ратуше в Кролевце».225

Некоторые европейские державы пытались склонить русского царя Петра I к необходимости во имя борьбы с Османской империей объединить католическую и православную церкви. Такую идею ревностно пропагандировал при царском дворе посол Речи Посполитой князь Огинский.

– Если Ваше Величество совершит это великое дело, – убеждал посол Петра I во время ассамблеи у Меншикова, – то Его Святейшество папа римский благословит Вас византийской короной.

– Вы слышите? – обратился царь к присутствующим. – Папа римский отнял у турок Византию!

Все сдержанно заулыбались, поглядывая на посла. А Пётр продолжал в том же духе:

– А корону византийскую дарит мне. Ну, что ж, кланяюсь ему за такую милость. А Вас, господин Огинский, жалую своим комендантом в Константинополь!

В 1698 году Август II в ходе секретных переговоров с Петром I в Раве-Русской договорился о создании военно-политического союза против Швеции. В случае победы над шведами русский царь обещал признать права Августа II как монарха Саксонии на Ливонию. И Август, и Пётр затем тщательно скрывали свою договорённость от представителей Речи Посполитой.

В 1698 году в Вильно организовалась новая антисапежинская конфедерация шляхты. Под командой Огинских конфедераты направились на северо-запад, но за городом Ковно их встретили войска Михала Сапеги. После битвы М. Сапега направился к городу Юрборку, где произошло ещё одно сражение с конфедератами.

После долгих соображений Август вошёл в союз против Швеции с Данией и отправил посольство в Москву. Так началась знаменитая Северная война, длившаяся 21 год. «Союзники рассчитывали, что при таком короле, какой был тогда в Швеции, легко будет отобрать земли на южном берегу Балтийского моря. В самом деле, молодой шестнадцатилетний Карл XII своим поведением подавал мало надежд самим шведам. Он не занимался делами, проводил время то безобразничая самым школьническим образом, то устраивал балы, маскарады и разные увеселения.

Первые неприязненные действия против Швеции начались со стороны Дании. Датские войска выгнали голштинского герцога, он убежал в Стокгольм».51 В Москву прибыл послом от Августа Карловиц, а вместе с ним приехал под чужим именем и Паткуль. Это было в сентябре 1699 года.

В ноябре того же года, в подкрепление прежней устной договорённости, был заключён тайный договор между Августом и Петром против Швеции. Август обязывался напасть на Ливонию с саксонскими войсками и склонить и Речь Посполитую к этой войне. Но царь обещал двинуть свои войска в Ингерманландию и Карелию не ранее, как после заключения мира с Турцией, и если этот мир почему-то не состоится, то обязывался помирить Августа со шведским королём, потому что в одиночку Август не в состоянии был вести войну.

В этом же году был заключён мир между Польшей и Турцией, по которому Речи Посполитой возвращалась Подолия, бывшая под турецкой властью с 1676 года. Польша теперь получила возможность направить высвободившиеся военные силы для наведения порядка во всё ещё неспокойные области державы. Местная шляхта также создавала вооружённые отряды, которые использовались в “Домашней войне” в Литве.

[В феврале 1700 года] Август двинулся с саксонскими войсками в Ливонию. С ним был Паткуль. Но здесь дела пошли не так успешно, как в Голштинии. Ливонское дворянство не поддавалось льстивым убеждениям Паткуля. Август осадил Ригу и не мог взять её при малочисленности своих орудий, а граждане Риги, как и дворяне ливонские, боялись изменять Швеции, не надеясь на выигрыш. Август отправил посла к Петру требовать, чтоб он, по условию, начал войну со шведами. Но Пётр, решив до тех пор не начинать войны, пока не заключит мира с Турцией, старался показывать миролюбивые отношения к Швеции».51 Речь Посполитая в лице своих магнатов и шляхты выразила желание сохранить нейтралитет в начавшейся войне и отказала в военной помощи Августу.

В Литве в это время работал книгоиздателем и переводчиком некто Илья Копиевич, родом из Мстиславля и окончивший гимназию в Слуцке. В 1700 году он, из-за гражданской войны уехав с родной земли, открыл свою типографию в процветающем голландском городе Амстердаме, ставшую впоследствии довольно известной в Европе.

Уровень культуры польского общества во второй половине XVII – первой половине XVIII века значительно снизился по сравнению с периодом, предшествовавшим восстанию Хмельницкого. По сохранившимся сведениям, на одной из львовских ярмарок начала XVIII века среди прибывших мещан было 44% неграмотных, из крупной шляхты – 28, из средней шляхты – 40 и мелкой – 92% неграмотных. Эти цифры отражают более или менее положение в стране в целом. И, уж если большинство мелкой пинской шляхты относилось к числу неграмотных, то, скорее всего, и Ян Иванович, являясь мелким шляхтичем, не относился к числу грамотных. Низкий уровень просвещения, религиозный фанатизм и нетерпимость благоприятствовали распространению суеверий и предрассудков. Сужение политических горизонтов, застой во внутренней жизни имели своим следствием ограничение и оскудение интеллектуальных интересов. Шляхетское общество проявляет равнодушие и пренебрежение к науке и культуре, и в то же время рабски копирует французские или саксонские моды в одежде, украшениях, образе жизни. Жизнь магнатов, окружённых многочисленными приживалами из мелкой шляхты, а также следующих их примеру помещиков средней руки проходила в разгуле и пьянстве, постоянных столкновениях и вооружённых нападениях одних шляхетских групп на другие. В это время родились такие выражения, как “Польша держится беспорядком” и “При королях саксонских ешь, пей и распускай пояс”.

К восемнадцатому столетию винное дело стало почти главным занятием евреев в Речи Посполитой. Этот промысел часто создавал столкновения между евреем и мужиком, этим бесправным “хлопом”, который шёл в шинок не от достатка, а от крайней бедности и горя.

При дворе Августа II существовал обычай на пирах взвешивать гостей до и после еды. Данные эти заносили в особую мерную книгу. Согласно записям, гости на пирах прибавляли в весе до 3 килограммов! Причём, меню состояло преимущественно из острых и жирных мясных блюд, горячих и холодных. Запивали всё это большим количеством вина.

Последствия неумеренного чревоугодия должны были предупреждать медики, дежурившие во дворце во время пиршеств.

Что же касается характеристики польской шляхты этого времени, то, как писал английский писатель Д. Дефо в первой половине XVIII века, «Венеция и Польша – вот две страны, где знатное происхождение превозносится ныне в преувеличенных до смешного размерах. В Польше эта кичливость своим происхождением ещё хуже. Дворяне помыкают бедным людом в Польше, как псами, и нередко их убивают, ни перед кем не отвечая за это... Причиной тому – польская спесь и гордыня. Относительно польской шляхты и помещиков, – продолжает Дефо, – мы можем утверждать, что это люди наиболее надменные, властолюбивые и заносчивые из всех живущих». Очень похожа оказалась польская шляхта на сословие идальго в Испании. Испанские идальго долгие века отличались от благородных сословий других стран Европы бросающейся в глаза смесью чего-то низменно-безобразного с возвышенным, и даже театрально-напыщенным. Именно такая характеристика и роднила их с польско-литовским шляхетством. И в Испании, и в Речи Посполитой человеческие страсти долго сохраняли свою изначальную силу и страсть. В обеих странах благородное сословие было особо привержено к звучным речам и патетическим чувствам.

В 1700 году испанская ветвь рода Габсбургов из-за целой серии близкородственных браков, сперва выродившись, вымерла. Испания с её заморскими колониями перешла к Бурбонам – представителям французского королевского рода. Австрийская ветвь Габсбургов не согласилась с таким решением и началась война за испанское наследство, которая отвлекла внимание и силы Габсбургов от борьбы, начинавшейся на востоке Европы.

Если значение королевской власти в Речи Посполитой было давно подорвано, то теперь потерял своё значение и другой орган центральной власти – сейм. Установление в XVII веке принципа “либерум вето”, то есть полного единогласия при решении дел, давало право любому участнику сейма выступить против сеймового постановления, и в таком случае оно отменялось. Такой порядок голосования, по мнению магнатов, не давал возможности “глупому большинству приказывать мудрому меньшинству”. Право “либерум вето” строго охранялось, так как считалось, что покушение на него ограничит “шляхетскую свободу” – одну из важнейших основ польской государственности. Областные собрания шляхты – сеймики – действовали совершенно самостоятельно и только в интересах местной шляхты, что усиливало децентрализацию страны.

Борьба между королями и знатью, а также между отдельными магнатскими группировками Речи Посполитой породила явление “шляхетской дипломатии”, когда, копируя королевский двор, магнаты стали создавать при своих дворах на базе личных канцелярий собственные “министерства иностранных дел” для связи с иностранными государями. Речь Посполитая была сильно ослаблена и в военном отношении. Польское войско (“посполитое рушение”), в котором преобладала шляхетская конница, отличавшаяся недисциплинированностью, потеряло своё значение. Большая часть регулярного войска состояла из иностранных наёмников. Военное командование не пользовалось авторитетом, его деятельность характеризовалась чудовищными злоупотреблениями. Войскам иногда не выплачивалось жалованье, и в таких случаях солдаты расходились по домам или грабили шляхетские поместья и крестьян.

В качестве иллюстрации к тогдашней жизни можно привести выдержки из инструкции депутатам, отправляемым на Варшавский сейм в 1700 году от Брестского воеводства.

«…Должны довести до сведения короля, что неисполнение прежних обещаний относительно вывода саксонских войск из пределов Речи Посполитой совершается в ущерб правам и благоденствию разорённой страны.

…5. При чтении pactorum conventorum не входить ни в какие соглашения до тех пор, пока немцы буквально не будут выведены из Речи Посполитой и не довольствоваться обманчивыми обещаниями…

…7. Просить короля о заключении союза с Московским государством настолько тесного и дружелюбного, чтобы можно было сдержать неприязненные атаки последнего…

…10. Настаивать на удалении немцев из разных крепостей с тем, чтобы защита оных на будущее время была вверяема патриотам.

11. Привлечь к суду сенаторов, согласившихся на введение неприятельских войск во внутренность страны и требовать, чтобы на будущее время они сего не делали.

12. Ходатайствовать, чтобы места в Короне и на Литве раздавались туземцам и отнюдь не иностранцам и чтобы индигенатов не было.

…17. Противиться назначению податей со шляхты.

…21. Требовать устранения немцев и жидов от экономического управления и отнятия у них ключей от скарбовых (то есть вещевых. – А.Д.) складов; лишения права защищаться “железными листами” от ответственности за долги шляхте, и взыскании долгов с брестского кагала…».71

В войне против Дании шведы, ведомые молодым, воинственным, безрассудно храбрым и талантливым королём Карлом XII, сумели не только защититься, но Карл смелой вылазкой чуть было не захватил Копенгаген и заставил Данию выйти из войны. То было 8 августа 1700 года. Расправившись с датчанами, Карл поспешил к Риге, осаждённой польским войском. Вскоре после этого в начавшуюся в Ливонии войну включилась Россия. «Редкая война даже Россию заставала так врасплох, так плохо была обдумана и подготовлена, как Северная. Какие союзники были у Петра в начале этой войны? Польский король Август II, не сама Польша, а курфюрст Германской империи, совсем бессовестный саксонский авантюрист, кое-как забравшийся на польский престол и которого чуть не половина Польши готова была сбросить с этого престола, потом какая-то Дания, не умевшая собрать солдат для защиты своей столицы от 15 тысяч шведов, неожиданно под неё подплывших, и в несколько дней позорно бежавшая из коалиции по миру в Травендале, а душою союза был ливонский проходимец Паткуль, предназначавший Петру, единственному серьёзному участнику этой опереточной коалиции, роль совсем балаганного простака, который за свои будущие победы должен довольствоваться болотами Ингрии и Карелии. Войну начали кое-как, спустя рукава. Намечены были ближайшие цели, но не заметно разработанного плана. За 5 месяцев до разрыва Пётр приторговывал продажные пушки у шведов, с которыми собирался воевать».39

Одной из ярких иллюстраций полководческого “гения” царя Петра является битва со шведами под Нарвой. Двинутая под Нарву армия, численностью 35 – 40 тысяч, состояла большею частью из новобранцев. «Стратегических путей не было; по грязным осенним дорогам не могли подвезти достаточно ни снарядов, ни продовольствия. Начали обстреливать крепость; но пушки оказывались негодными, да и те скоро перестали стрелять за недостатком пороха».39 Накануне битвы Пётр, поняв, что его ожидает поражение, уехал в свои владения собирать новую армию. У него даже не появилось мысли уклониться от заведомо проигранного сражения, или хотя бы сменить невыгодную позицию. А зачем? В России людей предостаточно. Солдаты старой армии были для него уже покойниками. Оставленный ими командовать иностранный офицер-наёмник даже не мог говорить по-русски. Осаждающие, по словам очевидца, ходили около крепости, как кошки около горячей каши; но мер против наступления Карла XII не приняли.

В злую ноябрьскую вьюгу король подкрался к русскому лагерю. Утром спавших русских солдат разбудили, построили в шеренги и погнали на бойню. В этом сражении десять тысяч шведов наголову разгромили сорок тысяч русских. Из-за большого количества бегущих людей рухнули два моста, унося с собой около 10 тысяч беглецов. Король пуще всего боялся, как бы дворянская и казачья конница Шереметева не ударила ему в тыл; но она, по словам Карла, была так любезна, что бросилась бежать вплавь через реку Нарову, потопив тысячу коней. Количество пленённых было настолько велико, что Карл XII, опасаясь за безопасность своих солдат, отпраздновавших обильной выпивкой победу, приказал сапёрам за ночь восстановить один из мостов, чтобы дать части русских возможность бежать из шведского плена.

«Около трети осадного корпуса, вся артиллерия и десятков восемь начальных людей, в том числе десять генералов, были потеряны. Шведский 18-летний мальчик выражал полное удовольствие, что так легко выручил Нарву, неприятельскую армию разбил и весь генералитет в полон взял».39

18 – 19 ноября 1700 года “республиканская” шляхта  под руководством великого хорунжего литовского Р. Огинского в битве под Вильно сперва у города Ошмяны, а затем 1 декабря возле города Олькеники (Алькенинки) разбила войска Сапегов. Конюшего Михала Сапегу окружили вместе с пушками, но до заключения условий мира он отдался под защиту виленского епископа Бжостовского и каноника Белозора. Но конфедераты, невзирая на защитников, зарубили Сапегу саблями. И отсюда большой пожар разгорелся в Польше и Литве и все последовавшие смуты и заговоры, поскольку Сапеги, мстя за смерть конюшего, задумали навести на Речь Посполитую шведов. А конфедераты, ведя свою закулисную игру, позвали на свой победный банкет московского заговорщика-царя. К власти в княжестве пришли теперь  князья Вишневецкие и Огинские.

«После зарубления конюшего и по учинению этой безбожной экспедиции паны конфедераты в Олькениках разные соглашения заключили, воинские должности разным панам пораздавали, а потом ходили по сапежинским имениям и задолженности, как со своих имений, брали. И в разных воеводствах и поветах свои постановления издавали. Сапежинское имущество грабили и хотя и не задолжавшие города и местечки обдирая так своевольно, как и сапежинцы раньше большие кривды чинили».225 Многие владения рода Сапегов были конфискованы и розданы другим феодалам. Битвой под Олькениками фактически завершилась многолетняя “Домашняя война”, но облегчения стране не наступило.

Если бы король Карл постарался добить обессиленную армию Петра, война, вероятно, закончилась бы скорой победой шведов. Но Карл XII распределил свои войска по Ливонии и готовился нападать весною на Польшу с целью низложить Августа. Тем самым, Карл повёл дело так, что Петру не требовалось оказывать прямой помощи Августу. Это позволило Петру в зиму 1700 – 1701 годов собрать новую армию и отлить около 300 пушек из снятых с колоколен церковных колоколов.

«Начался век восемнадцатый по Пану Христу, а ожидавшийся долгожданный мир обернулся ещё худшими несчастьями, оскорблениями, грабежами и разбоями на дорогах. Трудно приходилось тем, кто в дорогу выехал, так как на ней конные отряды гультяйства один на другой нападали… В этом году была сильная дороговизна из-за неурожая».225

В самой Польше различные слои шляхты и магнатско-шляхетские группировки относились к войне со Швецией по-разному, но в общем не одобряли её. Август должен был считаться с этими настроениями. «Август в феврале 1701 года увиделся с Петром в Биржах (Динабургского уезда), и оба государя провели несколько дней в пиршествах, стараясь перепить друг друга; но при забавах и кутежах заключили договор, по которому Пётр обещал поддерживать Августа, давать ему от 15 000 до 20 000 войска и платить в течение трёх лет по сто тысяч рублей с тем, что король будет воевать в Ливонии.  Тогда условились, что Россия завоюет себе Ингерманландию и Карелию, а Ливония будет уступлена Речи Посполитой. Здесь Август договаривался только от своего лица. Речь Посполитая не принимала прямого участия в войне, хотя Пётр старался склонить к этому бывших с Августом панов».51

Весной 1701 года шведский король, высадившись в Эстляндии с лучшими своими силами, окончательно вытеснил саксонцев из Ливонии, после чего захватил Курляндию и пошёл войной на Августа II. Карл XII стремился к военным победам и к подавлению своих противников вооружённой рукой. Проигнорировав заявления Речи Посполитой о её нейтралитете, он вступил с войсками в Литву и Польшу.

Бранденбургский курфюрст Фридрих III, с началом Северной войны и войны за испанское наследство пообещавший поддержать Австрию против её врагов, добился у императора королевского титула. В 1701 году курфюрст провозгласил себя королём Пруссии под именем Фридриха I. Таким образом, бывший вассал Речи Посполитой стал независимым правителем новорожденного Прусского королевства.

В 1701 году в Литве сторонники Вишневецких и Огинских сошлись в бою с войсками Сапегов, всё ещё не смирившихся с потерей своей власти в Литве. Сражение под городом Дубровно окончательно поставило точку в затянувшемся споре. Сапеги были отстранены от первых ролей в Великом княжестве Литовском. Но, возможно, тогда погиб пинский староста Януш-Антоний Вишневецкий, поскольку в этом году староство унаследовал его сын Михал-Серваций Вишневецкий.

«Шведский король вошёл в Польшу в мае и занял Варшаву; половина Польши стала против Августа; другая была за него; составилось две конфедерации: Сандомирская – из шляхты южных воеводств в пользу Августа, и Шродская – из северных за Карла. Шведы вербовали в Польше и Силезии людей в своё войско».51

Речь Посполитая вступила в XVIII век уже ослабленной, а крупные потрясения, которые пришлось испытать стране в первые десятилетия этого века, ещё более расшатали Польское государство. Непрерывные войны, разорение страны иностранными армиями и эпидемии повлекли за собой хозяйственную разруху и сокращение численности населения. В это время на территории Правобережной Украины опять обострилась ситуация. Некий Семён Иванович Палий, носивший звание фастовского (хвастовского) полковника, стал предводителем казаков на правой стороне Днепра. Фастов стал гнездом беглецов, затеявших восстание по всей южной Руси против польских владельцев, пристанищем всех бездомных, бедных и беспокойных. Именно таких собирал вокруг себя с 1701 года Палий и подговаривал их против поляков. «Между тем над правобережными казаками продолжали существовать гетманы, утверждаемые властию короля. В первых годах XVIII века был таким гетманом Самусь, он был друг Палия и со всеми своими казаками стал во враждебное отношение к полякам».51

На Украине Палий и Самусь, призвав всех крестьян к оружию, начали новое восстание против Речи Посполитой. Шляхта, составившая там ополчение, потерпела поражение.

Противники шведов в Речи Посполитой, не слишком надеясь на Августа II, решили обратиться за поддержкой к России. В апреле 1702 года пророссийски настроенная шляхта во главе с великим гетманом литовским Михалом-Сервацием Вишневецким подписала соглашение с царём Петром I о создании антишведского союза, согласившись отдать в заклад за поддержку города Друя и Старый Быхов. После этого в Литву был направлен 12-тысячный отряд запорожских казаков во главе с гетманом Иваном Мазепой.

В сражении под Клишовом 9 июля 1702 года шведы одержали решительную победу над соединёнными войсками саксонцев и поляков, а затем заняли Краков. Как писал бывалый воин, искатель приключений и денег, итальянец по происхождению Джулио Лигви, ставший сначала австрийским, а затем польским офицером, «если бы Август с Карлом XII дрались на кулаках, то дело воинственного шведа было бы гиблым. Кроме того, Август не трус. Он храбр, а подчас безрассудно бросается на любого неприятеля. Не щадит ни войск, ни себя. Но странное обстоятельство: король умудряется проигрывать все битвы, которые начинал. Пока что это обошлось его государству в 88 миллионов талеров. Кроме того, бесследно исчезли в пороховом дыму 800 пушек и 40 тысяч отборных гвардейцев».

Но эти удачи не означали конца польского похода; саксонские войска не ушли из Польши. Карл XII стремился обеспечить свой тыл для борьбы против России, но этой цели не достиг.

30 августа 1702 года волынский каштелян и полковник Волынского воеводства Францишек на Ледохове и Крупе Ледуховский (Ледоховский) издал универсал к шляхте, объявляющий о восстании наказного казацкого гетмана Самуся Ивановича и созывающий посполитое рушение. 22 сентября 1702 года Ледуховский издал новый универсал, созывающий шляхту воеводства на поголовное ополчение против казаков. 3 октября он опять издал универсал, но уже с угрозой тем шляхтичам, которые не явятся на посполитое рушение.

16 октября 1702 года на Украине казаки овладели Бердичевом и произвели там массовую резню и кровопролитие над польскими солдатами, шляхтой и евреями, предводители шляхетского ополчения бежали. Гетман Самусь «взял крепость Немиров. Казаки мучительски перебили там всех шляхтичей и евреев. Палий в это же время овладел Белою Церковью. Восстание по берегам Буга и Днестра росло на страх полякам. Сжигались усадьбы владельцев, истреблялось их достояние, где только могли встретить поляка или иудея, – тотчас мучили до смерти, мещане и крестьяне составляли шайки, называя себя казаками, а своих атаманов – полковниками. Поляки и иудеи спасались бегством толпами, нашлись и такие шляхтичи, что приставали к казакам и вместе с ними делались врагами своей же братьи».51 После этого восстание распространилось на Подолию и Волынь.

11 ноября 1702 года подстолий земский и писарь гродский летичевский Юзеф с Струмян на Мукше Домбровский издал универсал, обращённый к шляхте воеводства Подольского, созывающий её на посполитое рушение против казаков.

20 ноября 1702 года сеймик шляхты Волынского воеводства принял постановление собрать против казаков ополчение из всего воеводства по одному солдату (шляхтичу или иностранцу) с каждых 30 дымов, устроить сбор податей, предоставить волынскому каштеляну право созвать посполитое рушение и отправить послов за помощью в воеводства Русское (Брестское), Белзское, Люблинское и в землю Холмскую. 22 ноября коронный подкоморий граф Ежи-Доминик Любомирский издал универсал к волынской шляхте, в котором объявил, что готов содействовать ей в усмирении казаков, и пригласил шляхтичей собираться в лагерь под селом Полонное.

Вскоре каштелян Ледуховский сумел укротить восстание на Волыни, но в Подолии, где его возглавлял сам гетман Самусь, оно не могло улечься так быстро. Польша была тогда занята войной со Швецией, ей было трудно сосредоточить свои силы для прекращения беспорядков. Поляки стали просить царя Петра содействовать усмирению малороссов, и Пётр приказал послать от себя увещательные грамоты Самусю и Палию, но грамоты эти не оказали на них никакого влияния.

Великий коронный гетман Иероним Любомирский начал советовать панам прибегнуть к мирным средствам. На Любомирского из-за этого было брошено подозрение в измене и вместо него был назначен польный гетман Синявский. Этот предводитель собрал дворовые отряды разных панов и присоединил их к своему небольшому войску. Зимой 1702 – 1703 годов Синявский без особого труда рассеял разрозненные отряды разошедшихся по домам казаков. Самусь был разбит в Немирове и потерял свою популярность в народе, которая теперь перешла к Палию. Подолия была укрощена.

18 марта 1703 года великий коронный гетман Адам-Миколай Синявский издал универсал к жителям Подольского, Брацлавского, Волынского воеводств и к начальникам расположенных в этих воеводствах войск, в котором сообщал об усмирении казацко-крестьянского восстания и приглашал жителей спокойно возвращаться домой. Начальникам войск здесь же он приказал прекратить беспорядки, производимые под предлогом усмирения восставших.

2 мая 1703 года шведы одержали новую победу над саксонцами под Пултуском, однако Август II отказался признать поражение. Убедившись, что война приобретает затяжной характер, Карл XII решил вывести Августа II из игры, используя внутренние противоречия среди шляхты Речи Посполитой. Первоначально шведы, лишив власти в Литве Вишневецких и Огинских, стали поддерживать Сапег, которые только два с половиной года назад, пытаясь установить своё господство в Литве, потерпели военное поражение от литовских магнатов и шляхты. Недовольная политикой короля Августа литовская шляхта во главе с Сапегами поддержала шведов.

11 июня в Люблине начался чрезвычайный сейм, продолжившийся до 19 августа. Маршалом этого сейма был Михал-Серваций Вишневецкий. Карл в это время расположился с войском в Речи Посполитой, обложив её большой контрибуцией. В июле 1703 года сторонники российской ориентации в Великом княжестве Литовском подтвердили своё намерение состоять в союзе с Россией даже в том случае, если против этого будет выступать польская шляхта.

24 июля 1703 года шляхта Брестского воеводства, собравшись на посполитое рушение вследствие постановления Речи Посполитой на экстраординарном сейме изгнать неприятеля силой кварциального войска, и обнаружив, что некоторые из граждан не только не явились на посполитое рушение сами, но и не выставили почт, не объяснив своего отсутствия, постановила взыскать с виновных по 10 злотых подымного.71

Вскоре решение сейма было получено в Пинске, поскольку в начале XVIII века, а может быть и раньше, открылась первая почтовая станция на Пинщине, что доставило возможность относительно быстрой связи местных жителей с внешним миром.

 «Шведы, загостившись в Польше, скоро стали озлоблять против себя жителей главным образом тем, что, будучи протестантами, не оказывали уважения римско-католической святыне. Несчастная Польша попала, так сказать, между двух огней: её разоряли и шведы, и саксонцы, и самые сыны её. Август бегал от Карла; Карл гонялся за Августом, разбил снова саксонское войско при Пултуске, осадил Торунь и стоял перед ним целых полгода, пока, наконец, взял его в конце сентября 1703 года.

При посредстве Паткуля, который был принят в русскую службу и находился теперь при Августе уже в качестве царского уполномоченного, Август заключил договор с русским царём, по которому русский царь обязался дать польскому королю 12 000 войска и 300 000 рублей. Достойно замечания, что сам Паткуль, понимавший планы Петра и старавшийся подделаться к нему, выражался тогда, что этот договор был заключаем только для вида и что в интересах царя, да и самого короля, было не допускать поляков прийти в силу».51

Карл XII, гоняясь по польским городам и лесам за Августом II, оставил на русской границе слабые отряды, чем дал возможность Петру собрать силы и время научиться воевать.

«Швед увяз в Польше для того, чтоб обеспечить себе тыл для действия против России, чтоб свергнуть с престола короля Августа и возвести на его место человека, себе вполне преданного, следовательно, враждебного России. Чтоб воспрепятствовать исполнению этого плана, надо было деятельно помочь Августу. Но помочь ему было трудно. Русский посланник в Польше князь Григорий Долгорукий писал, что “в короле крепости немного, как у короля, так и в казне Речи Посполитой денег нет, но на польских дам, на оперы и комедии у короля деньги есть, одним оперным певцам дано на зиму 100 000 ефимков”».27

Между тем, шведские войска, заняв большую часть территории Речи Посполитой, включая Варшаву и Краков, беспощадно обирали население. Конфискации и контрибуции, грабежи и опустошения возбудили в стране всеобщее возмущение. Против шведских войск поднялись горожане, крестьяне, шляхта. Часть литовской шляхты вступила в контакт с Россией, от которой она стала получать материальную и военную помощь. Формально, однако, Речь Посполитая не вступила ещё в войну со шведами. Большая часть польских военных сил была брошена на подавление крестьянского восстания на Правобережной Украине под предводительством Семёна Палия. Военные действия против шведов вели главным образом расположенные в Польше саксонские войска, которые жили за счёт населения. В Польше разгорелась борьба между сторонниками и противниками Августа II.

В конце 1703 года шведский король, убедившийся в непопулярности среди значительной части литовской шляхты Сапег, призвал своих сторонников в Речи Посполитой избрать на престол Якова Собеского, сына бывшего популярного среди шляхты польского короля Яна Собеского. В начале 1704 года в Варшаве противники войны со Швецией под покровительством Карла XII создали Варшавскую конфедерацию и начали борьбу против Августа II, обвиняя саксонского курфюрста в том, что это именно он втянул Речь Посполитую в войну против её согласия.

14 января 1704 года польский кардинал-примас Радзиевский по приказанию Карла XII созвал сейм в Варшаве под предлогом заключения мира со шведским королём, который объявил, что хочет договориться только с республикой, а не с польским королем Августом. Этот предлог нужен был для того, чтобы сейм происходил в отсутствие короля. Уполномоченным от Карла XII на сейме был генерал Горн, а отряд шведского войска разместился около здания, где заседал сейм.

2 февраля Горн передал сейму письменное объявление, что король его не может войти ни в какие переговоры с республикой, пока она не будет свободна, то есть переговоры и решения настоящего сейма не должны ни от кого зависеть, а для этого необходимо свергнуть короля Августа II с престола.

Шведы представили сейму несколько перехваченных писем Августа, где говорилось о скандальности, вероломстве и пьянстве поляков. Варшавские конфедераты, они же послы на сейме, по требованию примаса объявили 5 февраля Августа лишённым престола. Сейм объявил, что “Август, саксонский курфюрст, не способен носить польскую корону”. Польский престол был единогласно признан свободным.

Раздражение панов ещё более усилилось, когда они узнали, что Август арестовал Якова Собеского и его брата Константина. Братья охотились в Силезии, где на них 21 февраля внезапно напали на дороге тридцать саксонских драгун. Они были отвезены в крепость Кёнигсштейн и заключены под стражу. Когда Карлу доложили об аресте Якова Собеского, он заявил: “Ничего, мы состряпаем другого короля полякам”. Он предложил корону младшему из Собеских – Александру, но тот проявил благоразумие и отказался.

Карл проходил по Польше и приказывал разорять имения панов-приверженцев Августа II. Примас располагал умы в пользу князя Любомирского, краковского воеводы, но Карл стал поддерживать другого претендента – познанского воеводу Станислава Лещинского. Тот был молод, приятной наружности, честен, отлично образован, но у него недоставало главного, чтобы быть королём в такое бурное время, – сильного характера и выдержки. Выбор человека, не отличавшегося ни блестящими способностями, ни знатностью происхождения, ни богатством, разумеется, был принципиальной ошибкой Карла XII.

Когда паны узнали о выборе короля, поднялся страшный ропот, поскольку десятки фамилий считали себя выше Лещинского. Примас Радзиевский обратился к королю с предложением снять кандидатуру Лещинского и заменить кем-либо из родственников коронного гетмана Любомирского. “Но что вы можете возразить против Станислава Лещинского?” – спросил король. “Ваше величество, он слишком молод”, – опрометчиво ответил примас. Карл сухо заметил: “Он приблизительно одного со мной возраста”. И, повернувшись к примасу спиной, король тотчас послал графа Горна объявить сейму, что в течение пяти дней следует выбрать Станислава Лещинского польским королём.

7 июля 1704 года Горн прибыл в Варшаву и назначил выборы на 12 июля. В воспитательных целях шведы жгли без пощады имения магнатов, стоявших за Августа II, и тем не менее на избирательный сейм не явился ни один воевода, кроме Лещинского. Из епископов был только один познанский, из важных чиновников – один Сапега.

12 июля, в субботу, в три часа пополудни, состоялось избрание. Вместо примаса председательствовал епископ познанский. На заседании открыто присутствовали Горн и два шведских генерала как чрезвычайные послы Карла XII при Речи Посполитой. Рядом с местом, где проходил сейм, выстроились 300 шведских конных драгун и 500 пехотинцев. Сам Карл с войском находился в пяти верстах от Варшавы.

На сейме паны дебатировали шесть часов, пока не был избран король Станислав. На следующий день Карл выделил для личной охраны короля Стася шведский отряд.

Сохранилось предание, что «когда Станислав Лещинский был в молодых годах, он имел при себе наставника мудрого и учёного, духовную особу за гувернёра, который ему предсказал: “Два раза трон королевский займёшь в жизни, но с горечью смешано это будет”. А отец его на это сказал: “Боже его от этого упаси!”. И снова сказал гувернёр: “Когда он через войну и королевскую корону к концу приблизится, с великим успокоением в сердце с этого света сойдёт”. Отец ответил: “Пусть будет воля Господня!” ».225

Новоизбранный король и великий князь Станислав Лещинский при поддержке шведов начал войну против Августа. Раздосадованный этим избранием примас Радзиевский перешёл на сторону Августа. Мазовецкий воевода и краковский каштелян Станислав Понятовский (1676 – 1762), как и подавляющее большинство польских магнатов, не имел ни моральных принципов, ни политических убеждений, а действовал исключительно по соображениям собственной выгоды. Ради корысти он примкнул к королю Лещинскому.

Лещинский получил признание со стороны многих европейских государств, включая Францию и Австрию. Шведский король обещал новому королю Речи Посполитой после победы над Россией уступить Украину и Смоленщину.

В том же году, «на святого Илью, то есть дня 20 июля, в вечернее время, когда загоняли скот, показалась комета на небе, возникнув из маленькой звезды, а потом расширилась… И страшно это было. В это время по церквям большие молебны происходили… и к полночи исчезла».225

Не имея достаточных сил для борьбы со Станиславом Лещинским, Август предложил соседнему монарху – Петру I – вести боевые действия против шведов и их союзников на территории своего государства – Речи Посполитой. Повторился сценарий “Потопа”. Снова литвины стреляли друг в друга.

Старостой пинским был противник шведов и сторонник Августа великий гетман литовский князь Михал-Серваций Вишневецкий, владелец Пинского замка в городском предместье Каролин. Пока продолжались военные действия и вершилась большая политика, население Дзиковичей продолжало жить своей повседневной, наполненной трудами и заботами, сельской жизнью. Поскольку семейства разных Дзиковицких с течением времени увеличивались и даже не помогал отток некоторых из них в другие местности, кое-кто из жителей деревушки решил перебраться на другой берег Струмени и построить свои жилища в новом месте. Но поскольку западный берег реки был болотистым, новые дома стали строиться в некотором удалении от береговой линии, на более сухой возвышенности. Новое поселение поначалу не имело собственного имени и называлось просто “сельцо”, то есть маленькое село. Со временем сельцо разрослось и заняло площадь даже более обширную, чем прежние Дзиковичи, а после осушения прибрежной полосы земли новое поселение постепенно как бы “переползло” ближе к реке. Когда стало уже неудобно называть прежнее сельцо просто “сельцом”, его стали называть Новыми Дзиковичами. С того времени родственные семейства, жившие по разные стороны Струменя, стали называть друг друга “туболцы” (то есть, на местном говоре, “тулупцы”, “тулупщики”) и “насельники” (то есть “новопоселенцы”). Туболцами, естественно, назывались обитатели старого поселения, а насельниками – обитатели нового. Прежнее поселение, соответственно, стало именоваться Старыми Дзиковичами. Но всё это было гораздо позже, а в описываемое время на западном берегу стояло лишь небольшое сельцо.

Михал-Серваций Вишневецкий активно участвовал в Северной войне. Поскольку Вишневецкие выступали в поддержку на польский престол Августа II, это не устраивало шведского короля. После избрания С. Лещинского Карл XII продолжал ходить по всей Речи Посполитой, принуждая признать навязанного ей монарха. В 1704 году войска Карла XII осадили Пинский замок. Отряды шведов рассылались для грабежа окрестностей, заготовки провианта и фуража по окрестностям Пинска. Один из таких отрядов вошёл и в сельцо, позже ставшее Новыми Дзиковичами. Однако его немногочисленные “насельники” оказали неожиданно упорное сопротивление, предпочитая погибнуть, чем расстаться с огромным трудом нажитым имуществом. Жители сельца использовали даже кипяток, выплёскивая его в окна своих домов на головы изумлённых шведов. И день этот сохранился в преданиях, и память о нём передавалась из поколения в поколение, как и воспоминания о страшных днях тревоги и ужаса шведского нашествия. Так и не сумев взять Пинский замок, на этот раз враг покинул земли Пинщины.

Сторонники Августа II отказались признать Лещинского в качестве короля и образовали свою конфедерацию в Сандомире, которую возглавил литовский ловчий Станислав Денгоф. Август II и его сторонники решили обратиться за помощью к России. 30 августа 1704 года представители Сандомирской конфедерации подписали под Нарвой договор о союзе с Россией, закрепивший уже юридически факт участия Речи Посполитой в Северной войне. Польша теперь уже официально объявила Швеции войну. Русское правительство обязалось оказывать польско-литовскому государству военную и финансовую помощь, передать ему все крепости и города в Ливонии, которые будут отбиты у шведов, а также обещало помощь в подавлении крестьянского восстания на Украине.

Русские войска получили право действовать на территории Речи Посполитой против шведов и их сторонников. И это право стало в будущем правом постоянно вмешиваться в дела соседнего государства. На следующий день на территорию Речи Посполитой вступила 60-тысячная русская армия, перед которой была поставлена задача не вступать в столкновения со шведами, а поддержать Августа II, чтобы не допустить его выхода из войны.

В 1704 году «дня 6 сентября король шведский с войском своим подошёл под Львов, где, как он слышал, находилась казна короля Августа, кроме того, самые преданные ему и богатейшие паны свезли туда своё имущество, добыл штурмом этот город и вознаградил себя намного больше, чем ожидал. Очень много людей под корень вырубил, целый гарнизон в плен забрал, 116 железных пушек приказал порохом взорвать, так как из-за нехватки коней невозможно было их с собой забрать, а 24 штуки в распоряжение короля Станислава в целости оставили. И, кроме разграбления, наложил на город подать – от четырёх тысяч сто тысяч талеров, отчего Львов пришёл в убожество».225

15 сентября – наоборот, Паткуль с русско-польским войском отнял у Карла Варшаву. Но вскоре поляки и союзные с ними русские, находившиеся под командой Герца, были разбиты шведами. Иноземные войска, а также вооружённые силы обеих конфедераций проходили по польской территории во всех направлениях, разрушая города и селения, опустошая страну и принося огромные бедствия населению.В 1705 году шведы одерживали над Августом победы одна за другой. Станислав Лещинский нуждался в шведской защите и оказался для Карла XII тяжёлым политическим бременем. Лещинский, чтобы заручиться поддержкой Швеции, в этом году подписал со шведским королём договор, согласно которому Швеция получила право набирать в Польше солдат, держать в ней свои войска и вести военные действия. Польша обязывалась не участвовать в антишведских коалициях и вместе со Швецией выступить против России. В результате всех этих договоров территория Польши превратилась в театр военных действий.

Весной 1705 года в город Батурин, где находилась ставка левобережного гетмана, пришёл царский указ: казацкому войску переправиться на правый берег Днепра и начать борьбу против отрядов магнатов – сторонников Лещинского. В июне 1705 года по царскому указу в новый поход на Правобережье выступило 40-тысячное казацкое войско и три русских полка. В походе приняли участие и правобережные казацкие полки. Это войско заняло Киевщину, Волынь, Восточную Галичину и достигло Белзского воеводства. При этом в планах Петра I было аннексировать Правобережную Украину: «Царское правительство ни сейчас, ни после войны со Швецией не имело намерения отдавать Правобережье под власть Польши».17

Равенство  униатского литовского города Полоцка “Второму Риму” – Константинополю – было как кость в горле польским монархам. Зная вандализм русской армии, Август предложил Петру в качестве военного лагеря именно Полоцк. При подходе “союзников” население города разбегалось. Время нахождения российской армии в Полоцке трудно назвать иначе, чем оккупацией. Летом, отправив фельдмаршала Шереметева к Митаве, в Полоцк прибыл царь. К сожалению, самые мрачные ожидания здешнего населения сбылись.

29 июня 1705 года Пётр I отмечал в Полоцке свои именины. На следующий день, из “домика Петра Первого”, по обыкновению напившись водки, “их величество” вместе со своим любимцем Меньшиковым направились в Софийский собор, принадлежавший униатам. Кстати, враги Меньшикова называли его по-немецки – Menschenkot (Меншенкот), что в переводе на русский значит “человеческий кал”. Вместе с несколькими офицерами Пётр и Меньшиков ввалились в храм. В это время прихожан там не было, молились лишь шестеро униатских священников и монахов. Даже в русских храмах царь не снимал головной убор, а в униатских и подавно. Пётр прервал службу и потребовал провести для него и собутыльников экскурсию. Викарий Константин Зайковский вынужден был подчиниться. Возле иконы униатского святого Иосафата Кунцевича, к которому царь питал особую ненависть, Пётр сбил с ног Зайковского, начал бить его тростью, а потом рубить саблей. Меньшиков одним ударом палаша убил проповедника Феофана Кальбечинского, принимавшего причастие. Беря пример с разъярённого хозяина, офицеры зарубили регента соборного хора Якуба Кнышевича, отцов Язэпа Анкудовича и Мелета Кондратовича. Святые смотрели с икон, как по храму плывёт кровавый ручей. Старого архимандрита Якуба Кизиковского царские слуги забрали в свой лагерь и всю ночь пытали, требуя выдать, где спрятана соборная казна. Утром его повесили. В петле скончался и викарий Зайковский. Спастись от коронованного палача удалось лишь Язэпу Анкудовичу – его посчитали убитым.

В разграбленном Софийском соборе был устроен пороховой склад. «Этот поступок наделал в своё время много шуму в католическом мире».51

В дальнейшем Пётр из Вильно, где он стоял, выступил в Курляндию, 2 сентября взял столицу Курляндии, и вся страна покорилась ему. Отсюда Пётр решил вновь идти в Литву на выручку Августу. Главнокомандующим он назначил иностранца Огильви, не ладившего с любимцем царя Меньшиковым. Главная квартира Огильви была устроена в Гродно.

23 сентября (4 октября) 1705 года в Варшаве был коронован ранее избранный сеймом 28-летний Станислав Лещинский. Архиепископ львовский торжественно надел корону польских королей на ставленника Карла XII. Сам же шведский король наблюдал церемонию инкогнито. Теперь уже от имени Речи Посполитой Станислав Лещинский заключил с Карлом военный договор против Августа и Петра. Хотя часть литовских магнатов, во главе с Сапегами, поддерживала шведов, но основная масса шляхты под руководством Григория Огинского продолжала вести со шведами упорную борьбу.

 В октябре в Гродно прибыл Пётр и свиделся с прибывшим туда же Августом. “Партия Августа” собралась в Тыкочине 1 ноября и решила защищать Августа, который в память об этом событии учредил первый в истории Польши орден – Белого орла. «Задумав поход в русские владения, Карл пропустил всё лето и осень, простояв лето в Саксонии, а осень в Польше, и двинулся в поход в Литву зимою, подвергая своё войско и стуже, и недостатку продовольствия; вдобавок, он раздражал поляков, не скрывая явного к ним презрения, и без всякой пощады их обирал».51

С зимы 1705 на 1706 год дела становились всё хуже для Петра и Августа и всё лучше для Карла и Станислава. Шведы направлялись в Литву. В декабре 1705 – январе 1706 года Карл XII, до того прохлаждавшийся под Варшавой, вдруг появился под Гродно, переморозив в быстром походе тысячи три из своего 24-тысячного корпуса, и перерезал сообщения сосредоточенных здесь главных сил Петра числом свыше 35 тысяч под командой фельдмаршала Огильви. Август II, с осени находившийся в городе, покинул Гродно, сославшись на необходимость привести сюда из Саксонии дополнительные подкрепления. Только сильные морозы и недостаток продовольствия в шведских войсках помешали Карлу XII полностью разгромить заблокированную русскую армию, так и не дождавшуюся обещанных Августом II саксонских подкреплений, поскольку саксонский главнокомандующий Шуленберг был наголову разбит при Фрауэнштадте шведским генералом Реншильдом, а Потоцкий, предводитель польского войска со стороны Станислава, поразил польское войско Августовой стороны, бывшее под командой Михала-Сервация Вишневецкого. Но успех шведов под Гродно не возымел решающего значения, так как там стояла лишь часть русской армии.

В конце марта, в самый ледоход, когда шведы не могли перейти Неман в погоню за отступавшими, русское войско, спустив в реку до ста пушек с зарядами, стало отступать на Украину мимо Бреста через Волынь “с великою нуждою и трудом”. Династия князей Вишневецких, основной резиденцией которых был замок в Вишневце, продолжала выступать в поддержку Августа II, чем вновь навлекла на себя гнев шведского короля. Стремясь не допустить отхода русских войск, Карл двинул свои силы им наперерез и 16 (5 по старому стилю) мая 1706 года, внезапно появившись, занял Пинск и его замок, хозяевами которого были Вишневецкие. Наряду с военными задачами, король Карл намеревался учинить расправу над князьями-противниками.

На этот счёт существует легенда. Прибыв в Пинск, швед сразу с коня полез на звонницу иезуитского костёла осматривать дивные околицы. Увидев необъятные просторы воды и болот, произнёс: “Здесь моя смерть”. После таких умозаключений король провёл в городе не один день. Дальнейшее продвижение шведов остановил разлив рек. Благодаря этому русское войско благополучно отошло к Киеву, обогнув юго-западную окраину непроходимого Полесья, где застрял Карл. Летописцы утверждают, что Карл XII покинул Пинск 3 июля 1706 года, решив в отместку сжечь замок Вишневецких. Кроме замка, шведский король разграбил и сжёг весь город. Тогда-то Пинск и утратил окончательно своё прежнее экономическое и торговое значение, превратившись в заурядный городок местного значения. В том же году войска Карла XII после долгой осады и штурма взяли замок князей Радзивиллов в Несвиже и взорвали его могучие укреплённые бастионы. В 1706 году войсками шведского короля Карла ХІІ был также захвачен и разграблен Кобрин.

Не сумев догнать и разбить отступавшую русскую армию, шведский король решил перенести боевые действия на территорию Саксонии.

Нет ни малейшего сомнения, что в результате всех этих событий Северной войны род Дзиковицких потерял какое-то количество своих представителей. И не только потому, что кто-то из Дзиковицких мог оказаться в самом Пинске во время его разграбления Карлом XII и попасть под пулю или удар сабли. И не только потому, что кто-то из них мог быть убит в каком-то из сёл Пинщины, где он жил и где шведские заготовители фуража и провианта реквизировали для нужд шведской армии всё, что только могли обнаружить. А, скорее всего, именно потому, что они были шляхтичами, и шляхтичами литовскими, большинство которых, как и хозяева Пинского замка Вишневецкие, состояли в антишведской Сандомирской конфедерации. Но, как бы то ни было, Ян Иванович Дзиковицкий не только выжил в этих обстоятельствах, но и даже завёл семью.

В 1706 году гетман украинских казаков Иван Мазепа получил от Петра I указ об устройстве казаков в “пятаки” наподобие слободских полков и между полковниками начались разговоры, что выбор пятаков – ступень к преобразованию казаков в драгуны и солдаты. Начался сильный ропот. Недовольные собирались у обозного Ломиковского, а особенно у полковника миргородского, и советовались, как бы предупредить беду, защитить свои вольности. Мазепа не принимал никакого участия в этих совещаниях. В это время Михал-Серваций Вишневецкий поддерживал отношения с гетманом.

В сентябре 1706 года Август II, видя разрушения в своём наследственном курфюршестве, согласился заключить мир со Швецией. Под Лейпцигом в замке Альтранштадт 24 сентября был заключён тайный мир между Карлом XII и Августом II, который отказался от притязаний на Польшу и Литву в пользу Лещинского и от союза с Россией. Кроме того, Август обязался освободить всех пленных шведов и выплатить Швеции большую контрибуцию. Одним из следствий Альтранштадтского мира была выдача шведам Паткуля. В то время, как Август отрёкся от польского престола, Михал-Серваций прислал к Мазепе в Дубно звать его к себе в Белую Криницу: просил быть крёстным отцом у его дочери; крёстной матерью была мать князя, княгиня Дольская.

Вскоре произошло неожиданное. 18 октября того же года в сражении при Калише Август II против своей воли соединил саксонско-польские войска с русскими, и шведы потерпели поражение. «Пётр запировал в своём парадизе, Петербурге, узнав, что его любимец (Меньшиков. – А.Д.) одержал победу, “какой ещё никогда не бывало”. Но вслед за этим он узнал, что Август, чтоб спасти свою Саксонию от вторгнувшихся в неё шведов, помирился с Карлом, отказавшись от польского престола».27 Теперь Карл, покончив с Августом, собирался идти на Москву.

Брат Михала-Сервация Вишневецкого, Януш, ещё в начале 1707 года был в Жолкве среди панов, заключивших с Петром союзный договор, но через некоторое время помирился со своим давним врагом Сапегой и объявил себя за Станислава.

«29 марта 1707 года Паткуля вывезли из Зонненштайна и передали шведским комиссарам. Его повезли в Калишское воеводство, в местечко Казимерж, и отдали под суд, продолжавшийся несколько месяцев».51 Несмотря на то, что за генерала Паткуля просил сам король Станислав, шведы не поддались на уговоры о помиловании своего бывшего подданного. «10 октября Паткуль на площади близ Казимержа был колесован самым мучительным образом, потому что выбрали палачом неопытного в этом деле поляка. Несчастный с воплем молил, чтобы ему поскорее отрубили голову. Растерзанные части его были выставлены на пяти колёсах по варшавской дороге».51

«После примирения Августа с Карлом и отказа польского короля от короны Польша оставалась в неопределённом положении. Полякам приходилось или признать королём Станислава, навязанного им чужеземною силою, или выбирать нового. Если бы у них доставало политического смысла и гражданского мужества, то, конечно, они бы стремились устроить у себя правительство, не угождая ни Петру, ни Карлу. Но тут открылось, что польские паны, правившие тогда своим государством, повели уже Речь Посполитую к разложению. Влиятельные паны, бывшие сторонники Августа и противники Станислава, составлявшие генеральную конфедерацию, без зазрения совести просили от русского царя подачек за то, что будут держать Речь Посполитую в союзе с Россией и в войне с Карлом. Таким образом, куявский бискуп Шенбек, люблинский и мазовецкий воеводы, коронный подканцлер, маршалок конфедерации, тайно взяли из рук русского посла Украинцева по нескольку тысяч. Кроме того, Пётр дал конфедерации 20 000 рублей на войско».51 Пётр преуспел настолько, что Сандомирская генеральная конфедерация, собравшись во Львове, заключила договор с Россией действовать против Карла и не признала Альтранштадтский договор. Со своей стороны и Август, посредством своих благоприятелей, уверял поляков, что он не хочет отказываться от короны. Однако Пётр ему уже не доверял и делал попытки предложить польскую корону сначала сыну покойного короля Яна Собеского, Якову, но тот в сложившихся новых обстоятельствах решил от неё отказаться. Тогда Пётр предложил польскую корону трансильванскому князю Ракочи. Тот был не против, но не имел партии своих сторонников в Речи Посполитой. Наконец, царь предложил корону знаменитому имперскому полководцу принцу Евгению Савойскому, но и тот не прельстился на опасную корону. Тогда российский император решил отдать польскую корону пинскому старосте и великому гетману Литвы Михалу-Сервацию Вишневецкому, ещё не зная, что тот задумал, вслед за братом, перейти на сторону Лещинского.

Гетман Мазепа, ещё находясь в Минске, обратился к Вишневецкому с просьбой подать помощь Мировичу в Ляховичах. Вишневецкий отговорился тем, что его войско разослано в другие места. Через несколько дней Мазепа узнал, что хотя Вишневецкий и не объявил себя решительно на стороне Станислава, но уже сносится с панами шведской партии и, стоя на Двине, сам не двигается против неприятеля и своим начальникам отрядов запрещает воевать против шведов и их польских союзников, а к быховскому коменданту Синицкому послал приказание не пускать казаков ни в Быхов, ни в Могилёв.

Партия Станислава ещё более усилилась, когда в Литву вступил с войском шведский генерал Левенгаупт, назначенный от Карла губернатором Ливонии. Теперь оба брата Вишневецкие открыто стали на сторону Станислава. Гетман литовский Михал-Серваций издал к обывателям Великого княжества Литовского универсал, в котором убеждал повиноваться Станиславу и изгонять русских, как врагов, из пределов Речи Посполитой.

Пример Вишневецких был до того влиятелен, что почти вся Литва оказалась признающей короля Станислава. Пётр I расценил это как предательство. Оставшись один на один с Карлом, Пётр стал предпринимать попытки примириться с ним. Русский царь готов был теперь согласиться на мир при условии получения всего лишь одной гавани на Балтийском море. Но дело не сладилось и война продолжалась. В том же году Михал-Серваций Вишневецкий попал в русский плен.

В конце декабря 1707 года шведская армия перешла Вислу и весной 1708 вторглась на территорию Великого княжества Литовского, собираясь идти на Смоленск. Гетман Левобережной Украины Иван Мазепа, втайне недовольный самодержавной властью Петра I на его родине, пишет письма к Станиславу Лещинскому, в которых испрашивает для себя после будущей победы над Россией должность королевского наместника в Великом княжестве Литовском.

Зима затянулась и ещё в середине марта 1708 года было очень холодно. Карл встал в местечке Радошковичи и простоял там 4 месяца. Затем, разбив по дороге русский отряд Шереметева, в июле армия Карла заняла Могилёв и простояла там около месяца, ожидая подкреплений из Лифляндии, откуда к Карлу с большими запасами провианта шёл генерал Левенгаупт и отряд левобережного гетмана И.С. Мазепы, перешедшего на сторону шведов. Однако русские внезапным нападением под деревней Лесной разбили Левенгаупта и захватили весь шведский обоз. Узнав об этом, Карл XII, не дойдя до Смоленска, повернул в юго-восточном направлении, на украинские земли, надеясь там найти продовольственную базу и помощь гетмана Мазепы.

Свой низкий профессиональный уровень российская армия компенсировала тактикой “выжженной земли”, проводимой на литовских и украинских землях. Меньшиков, отступая перед шведами, по приказу Петра I уничтожал на своём пути все запасы продовольствия. То, что кроме десятка тысяч шведов на голодную смерть были обречены сотни тысяч литвинов и украинцев, Петра не волновало. Захватив ставку гетмана Мазепы в городе Батурин, Меньшиков вырезал там 15 тысяч жителей от грудного младенца до старца. В результате, украинские казаки принимали не только шведские желто-голубые цвета, но и всерьёз думали о крещении в лютеранство.

Август II, находясь в Саксонии, увлёкся идеями своего придворного алхимика Иоганна-Фридриха Бетгера. Он поселил его в старинном замке Альбрехтсбург в городе Мейсене и приказал выделять ему из казны средства для проведения опытов. Бетгер привёз в замок реторты, тигли и пробирки и принялся раздувать горны и плавить свинец в надежде отыскать для короля философский камень, способный превращать металлы в золото. Август, ведя роскошную жизнь и вечно нуждаясь в деньгах на балы и любовниц, периодически наезжал в Мейсен и, видя, что работа не продвигается, устраивал незадачливому алхимику шумные скандалы. Устранившись от войны в Речи Посполитой, Август II под чужим именем в 1708 году принимал участие в походе принца Евгения против французов.

Население часто упоминаемой “немецкой слободы” в Москве состояло преимущественно из литвинов. Дело в том, что в России “немцами” в те времена называли всех, говорящих на чужом языке, то есть иностранцев. Ремесленники, находившиеся на поселении в “немецкой слободе”, были потомками литвинов, вывезенных в Москву отцом Петра I – Алексеем Михайловичем во времена “Потопа”. Однако, используя мастерство и знания учёных и ремесленников, проживавших в “немецкой слободе”, при строительстве своего государства, царь Пётр с завистью глядел на богатую и технически развитую Европу.

Самыми передовыми странами Европы тогда были Голландия и Англия, где и заказывал русский царь для своего государства последние достижения техники. В 1708 году Петром был утвержден новый, “гражданский” шрифт для книгопечатания. Красивые округлые буквы были заказаны в Амстердаме у мастера со странным для голландца именем Илья Копиевич. Получив царский заказ, Копиевич усовершенствовал кириллические шрифты, разработанные когда-то Франциском Скориной для Литвы. Именно на основе литер Копиевича были затем созданы шрифты, которыми стали пользоваться белорусы, русские, украинцы, македонцы, болгары, сербы и другие народы, использующие кириллицу. Этими шрифтами печатаются современные газеты, журналы, книги, в том числе и та, которую перед собой сейчас держишь ты, уважаемый читатель.

Зима 1708 – 1709 годов была морозной. Могилёвская хроника свидетельствовала: «В этом году зима суровая была и долго длилась. Снега невообразимые и необычайно великие были, так что не только звери, птицы, но и люди на дорогах замерзали, и дороговизна на зерно и разную еду значительная была».225 “Походный журнал Петра Великого” также сохранил записи, относящиеся к этому периоду: “Зело великие морозы, коих мало помнили в прежние годы. От них немало шведских солдат пропало. Тако же и в наших людях от морозов было не без упадку”. Той же зимой досталось и Европе – у берегов Венеции наблюдался “стоячий лёд”, а земля в Италии промёрзла на 6 футов. Жестокие холода царили также в Англии и Голландии, где лёд на каналах достигал полутора метров толщины.

Не позже 1709 года в семье Яна Ивановича Дзиковицкого, ведшего по условиям военного времени довольно мирную и тихую жизнь, родился сын Владислав.

Дойдя до города Полтавы, шведско-украинское войско осадило его, надеясь за счёт городских складов и запасов обеспечить продовольствием потрёпанную армию. Истощённое скитаниями по опустошённой русскими солдатами Украине, отощавшее и деморализованное шведско-украинское войско Карла XII, от которого осталось 19 тысяч человек, 27 июня 1709 года под Полтавой вступило в бой против 42-тысячной русской армии.

После победы русских и бегства Карла XII и Мазепы в Турцию армия Петра I совместно с войсками Сандомирской конфедерации начала очищать Речь Посполитую от шведских оккупантов. С 1909 года Михал-Серваций Вишневецкий, освобождённый из плена, находится в эмиграции. В конце августа бывший король Речи Посполитой «Август, услыхав о несчастии Карла, увидел возможность нарушить Альтранштадтский мир и, собрав 14 000 саксонского войска, двинулся в Польшу, обнародовал манифест, в котором доказывал справедливость разрыва вынужденного мира со шведским королём, взваливал вину на своих министров, и представлял свои права на польский престол, ссылаясь на то, что папа не утвердил Станислава королём. Царь Пётр приехал в Варшаву. Паны-противники Лещинского величали Петра спасителем своей вольности, тем более, что русский отряд, посланный перед тем в Польшу под начальством Гольца, вместе с гетманом Синявским одержал победу над войсками Станислава».51 Станислав Лещинский был вынужден покинуть Польшу и уйти вместе с остатками шведских войск в Померанию. В результате этой войны население Литвы уменьшилось ещё на треть.

Август II вновь утвердился на польском престоле. Как утверждала Могилёвская хроника, авторы которой, как и их современники, считали, что со шведским королём всё уже ясно, «вследствие старого предсказания, сделанного в городе Кролевце при поимке чудовищного змея, король шведский со своим войском прошёл королевства, княжества, народы, монархии, но до своего государства так и не доехал».225 

 «26 сентября Пётр приехал в Торунь и там свиделся с Августом; всё прежнее казалось забытым; Пётр простил ему изменнический мир со шведами и выдачу Паткуля. Август всё сваливал на своих министров. Друзья снова заключили оборонительный договор против Швеции; Август уступал Эстляндию России; царь обещал польскому королю, в вознаграждение издержек, Ливонию, но тут же проговорился, сказав саксонскому министру Флемингу, что приобретённое Россиею на войне без участия союзников будет принадлежать России».51 По договору в Торуни в октябре 1709 года Пётр уступал Лифляндию в наследственную собственность Августу, как курфюрсту саксонскому.

В 1710 году был созван сейм (“Варшавская рада”), на котором магнатско-шляхетские круги вынуждены были окончательно отказаться от своих претензий на Левобережную Украину и Киев. После 1710 года Речь Посполитая фактически вышла из Северной войны. Война нанесла значительный ущерб экономике и культуре польско-литовского государства, поскольку именно земли Польши и Великого княжества Литовского стали основным театром военных действий. Накануне отхода русских войск из Полоцка 1 мая 1710 года бывший Софийский собор, в котором они устроили пороховой склад, был ими взорван. Воюющие армии действовали по принципу “война кормит саму себя” и не церемонились с местным населением. В Литве в результате войны многие города оказались разграбленными и сожжёнными, при этом погибла треть населения. Дополнительные проблемы создавало состояние гражданской войны между Варшавской и Сандомирской конфедерациями. Следствием войны стало также обострение межрелигиозных противоречий в польско-литовском обществе, поскольку шведы-протестанты и православные русские оказывали неприкрытую поддержку в Речи Посполитой своим единоверцам, подвергая гонениям католиков и униатов.

Алхимик Августа Сильного, продолжая безуспешно искать философский камень, попутно увлекался работе над глиной. Благодаря этому своему увлечению Бетгер в конце концов нашёл нечто гораздо более ценное, чем золото – рецепт изготовления фарфора, которым тогда владели только китайцы, державшие его в секрете. В 1710 году Август Сильный на четырёх языках оповестил мир о великом открытии, а в замке Альбрехтсбург в режиме строгой секретности была организована Саксонская фарфоровая мануфактура. Впоследствии здесь изготавливались сервизы и статуэтки для всех королевских дворов Европы.

Август II, по договору с Петром I, продолжал военные действия, но вооружёнными силами одной Саксонии. Началась новая война со шведами, возгоревшаяся с особенною силою по возвращении Карла XII из Турции.

В 1711 году Речь Посполитую постигла ещё одна беда – моровая язва. Недалеко от Пинска, в Кобрине, моровая язва выкосила несколько сот душ жителей.

Неудачная для России война с Турцией вынудила правительство Петра I по условиям Прутского трактата 1711 года возвратить Правобережную Украину Польше.

При Петре I и его преемниках в Гомельскую волость через московский рубеж стали переходить русские староверы, искавшие свободного отправления богослужения по старопечатным книгам и привлечённые в здешний край молвой о непроходимости лесов, об отсутствии двойных налогов, рекрутчины и паспортов и о полной готовности панов уступать им землю.

Все это было верно. Движимые своекорыстными и отчасти политическими соображениями, гомельские старосты Василий Красинский, а затем его преемники Фома и Миколай Красинские не останавливали этого массового переселения. Великорусские выходцы расходились по всей волости, занимали все понравившиеся им лужайки и пролески, строили около источников келии и небольшие монастырки и основывали посёлки, презрительно сторонясь местных жителей и братски поддерживая друг друга. Старостам и панам они вполне исправно платили за землю, требуя одного: чтобы те не вмешивались в их дела. Благодаря этому старообрядцы составили особый мирок, чуждавшийся местных нужд и живший собственными интересами. Один из их посёлков незаметно вырос под самым Гомелем в полуверсте от замка и вскоре обратился в Спасову слободу, насчитывавшую до сотни дворов.

В дальнейшем, по ходу повествования, нам ещё не раз предстоит возвращаться к староверам в Речи Посполитой, поскольку линия жизни одного из потомков Дзиковицких через пару столетий после описываемых сейчас событий, неожиданно пересечётся с линией жизни одной из девушек, являвшейся потомком этих самых староверов.

«Уже несколько лет в Польше происходила недомолвка между королём и магнатами. Поляки, прежде недовольные присутствием русских войск в своей стране, стали потом оказывать ещё больше неудовольствие своему королю за то, что он расставил в Польше саксонские войска. В планах России было поддерживать разлад между королём и поляками, на искренность Августа полагаться было нельзя: самым безопасным и выгодным делом было держать его так, чтоб его особа нуждалась в помощи России. Это было нетрудно при легкомысленной продажности польских панов. Они брали от русского посла подачки, обещая вести дело так, как было бы выгоднее для России. Польский сейм никак не мог установить какого-нибудь закона при существовании liberum veto, когда каждый посол имел право прервать всё течение дел на сейме, заявив своё несогласие по предлагаемому закону. Русские посланники пользовались этим и, когда замечали, что готовится какое-нибудь распоряжение не в пользу России, тотчас подкупали нескольких сеймовых послов, и сейм “срывался”. На эту пору русским послом в Польше был князь Григорий Фёдорович Долгорукий, человек ловкий и умевший пользоваться обстоятельствами».51

В 1713 году на престол Пруссии вступил король Фридрих-Вильгельм, посвятивший всё своё 27-летнее правление созданию могучей армии, способной тягаться с армиями ведущих европейских государств. Для этого был введён режим жесточайшей экономии на всё, что не было связано с войсками и их нуждами. Поэтому прусский королевский двор в Европе высмеивали как самый нищий и скупой. Но под этой личиной нищеты закладывались основы будущего неожиданного для современников возвышения маленького тогда государства. Фридрих-Вильгельм впервые в истории ввёл полностью регулярную армию и одел её в одинаковые форменные камзолы синего цвета, чтобы легче было отличать своих на поле боя. При этом короле войска впервые стали ходить “нога в ногу”, а не как раньше – “кто как“, что не только позволило передвигать большие массы людей на поле битвы одновременно, без задержек одних и ожидании их другими, но и значительно увеличить скорость передвижения пеших колонн во время переходов. Такое нововведение позволило также стрелять солдатам одновременно, что увеличило скорострельность прусского войска: в то время как другие делали всего по два выстрела в минуту, солдаты Фридриха-Вильгельма были способны за это время сделать шесть выстрелов! В заключение следует сказать, что король возродил основы древне-римской военной науки – тактики – позволявшей его армии заранее рассчитывать наиболее выгодные варианты предстоящего боя.

В течение 1714 года на Правобережье всё ещё происходили тяжёлые бои. В ноябре 1714 года Карл XII, находившийся как бы в почётном плену в Турции, убежал оттуда и появился в Померании в Штральзунде. В этом же ноябре 1714 года Турция приказала крымскому хану, чтобы он заставил запорожцев, которые находились под его протекцией, прекратить борьбу с поляками за Правобережную Украину. На эти земли стали возвращаться наследники тех владельцев, что 60 лет назад покинули здесь свои имения, спасаясь от Хмельниччины. «Однако наследники уже не могли найти тех имений, ни даже границ их среди пустошей и пожарищ. Они разыскивали в архивах старые документы, указания на места владений их отцов или дедов, однако уже не осталось тех больших деревьев, мельниц или родничков, что означали границы. А главное – не осталось людей, которые помнили их. Легче было восстановить границы огромных латифундий, чем мелких имений.

Восстановив свою власть на всей территории Правобережья, Речь Посполитая ликвидировала отныне казацкие полки, справедливо усматривая в их наличии постоянную угрозу стабильности государства. Крестьяне, горожане и казаки переводились теперь в разряд “посполитых” – феодально зависимых жителей панских имений либо державы. Однако для стабилизации обстановки в государстве этого было недостаточно.

Северная война всё ещё продолжалась. Датский и прусский короли, приступив к осаде Штральзунда, добивались присылки им в помощь против короля Швеции русского войска. А оно стояло тогда в Польше под начальством фельдмаршала Шереметева, готовое вступить в любой момент в борьбу с поляками в целях защиты Августа II от его подданных. Здесь его задерживал посол князь Долгорукий даже несмотря на то, что царь Пётр был недоволен отсутствием русских под Штральзундом.

Хотя Август и был признан польским королем, но против стремления короля ликвидировать шляхетские вольности и присутствия в Речи Посполитой его саксонских войск в 1715 году составилась Тарногродская конфедерация со Станиславом Ледоховским во главе. В Польше началась продолжительная борьба между Августом II и шляхтой. Создавшаяся обстановка всё более благоприятствовала иностранному вмешательству во внутренние дела Польши. Обе стороны прибегали к посредничеству России, закрепившей в Польше своё решающее влияние. Поддержка Петром I Сандомирской конфедерации снискала ему много сторонников, а гарантирование Россией “золотой вольности” удовлетворяло чаяниям широких кругов шляхты. В споре между королём и оппозиционной шляхтой Пётр I играл роль арбитра, не давая ни одной из сторон решительного перевеса над другой. Пётр не согласился с требованием оппозиции лишить Августа польского престола, но вместе с тем не одобрил абсолютистских планов короля.

В 1710-х годах всесильная мачеха гомельского старосты Красинского по чьим-то проискам стала принуждать православных к принятию ненавистной унии, а когда православные оказали единодушное сопротивление, то фанатически настроенная старостиха изгнала из Гомеля православного протоиерея, захватила со своими слугами соборную церковь св. Миколая и завладела серебряной утварью и церковными вещами.

6 февраля 1716 года Пётр отправился за границу вместе с племянницей Екатериной, достиг Данцига и остановился там до конца апреля. 23 марта 1716 года была создана Виленская конфедерации шляхты Великого княжества Литовского, которая присоединилась к Тарногродской конфедерации.

«В Данциге 19 апреля русский царь совершил бракосочетание своей племянницы Екатерины Иоанновны с мекленбургским герцогом. К этой свадьбе прибыл и польский король, некогда бывший задушевным другом Петра, но со времени Альтранштадтского мира находившийся с ним в натянутых отношениях. С Августом в Данциг прибыли его неразлучный друг и слуга саксонец генерал Флеминг и несколько польских магнатов. С Петром были граф Головкин, вице-канцлер Шафиров и Толстой; сюда же приехал и русский посол при Августе князь Григорий Долгорукий. Устроилась конференция с целью уладить несогласия. Русская сторона выставляла Августу на вид его тайные попытки примириться с Швецией при посредстве французского посла в Константинополе, сношения Флеминга со шведским генералом Штейнбоком, сношения самого Августа с зятем Карла XII гессен-кассельским ландграфом, интриги, клонившиеся к тому, чтобы поссорить прусского короля с датским. Явились тогда к Петру послы от враждебной польскому королю конфедерации; они жаловались, что король наводняет польские области саксонскими войсками, и просили царя взять на себя посредничество между ними и королём. Пётр доверил вместо себя это последнее дело послу своему Долгорукому с тем, чтобы для этого был собран нарочно съезд в одном из польских городов. Пётр внешне помирился с Августом по случаю свадебных торжеств; оба государя давали друг другу обеды, но уже прежней дружбы между ними не было, потому что не стало взаимной доверчивости».51

Русский посол в Польше князь Долгорукий, исполняя данное Петром приказание, занялся устройством примирения между Августом и конфедератами. В этом году Михал-Серваций Вишневецкий примирился с Августом и вернулся в Литву, получив опять все свои прежние звания и имущество. Но королю надо было ещё добиться примирения со всеми конфедератами. «Съезд по этому поводу собрался в Люблине в июне месяце. Как нелегко было Долгорукому играть роль миротворца, показывает его отзыв к Петру о характере съезда. “Съехалось много депутатов, – писал он, – между ними мало таких, которые смыслили бы в деле, только своевольно кричать, а те, которые потолковее, не смеют говорить при них. У ваших донских казаков в кругу дела идут лучше, чем здесь. Часто с 7 часов до 4 часов пополудни мы кричим и ничего сделать не можем”. Конфедераты, хлопоча об изгнании саксонского войска, добивались вывода из Польши и русского. Но Долгорукий по царскому приказанию писал, напротив, к русскому генералу Рённу, чтоб он вступил в Польшу с угрозами действовать против той стороны, которая будет упрямиться.

Между тем конфедераты продолжали драться с саксонцами, несмотря на установленное перемирие на время съезда. Прошло всё лето, дело умиротворения не двигалось, пока, наконец, генерал Рённ с русским войском не вступил в Польшу, а Долгорукий не припугнул конфедератов, что прикажет усмирить их русским оружием. Наконец, 24 октября 1716 года стараниями Долгорукого состоялось примирение. Саксонские войска должны были оставить Польшу в течение месяца, а король имел право удержать из них тысячу двести человек гвардии и содержать их на своём иждивении. Но примирение было пока только на бумаге, на деле всё ещё лада не было до 1 февраля (21 января) 1717 года, когда собранный чрезвычайный сейм подтвердил постановление съезда и дал приказ саксонским войскам выйти из Польши в течение двух недель».51 Этот однодневный съезд получил название “немого” по той причине, что депутаты его находились в руках русских войск и фактически не могли и слова молвить против воли, диктуемой русским послом. С согласия “немого сейма” было реализовано стремление Петра I ввести строгую опеку над Польшей в форме признания за Россией “прав гаранта” нерушимости политического устройства Речи Посполитой.

Соглашение между Августом и шляхетской конфедерацией, утверждённое 1 февраля 1717 года на “немом сейме”, предусматривало ограничение власти короля и гетманов Речи Посполитой, и не только увод саксонских войск, но и ограничение численности наёмной польской армии. А это фактически лишало короля сил для укрепления государственной власти, а также и сил для отстаивания интересов страны в отношениях с другими государствами и, прежде всего, перед лицом крепнущей Российской империи, ставшей претендовать на реальную власть в Польше. Слабость центральной власти в Речи Посполитой вскоре привела к тому, что страна оказалась под фактическим протекторатом России.

Но если Августу не удалось подчинить себе поляков силою оружия, то зато он привлек их к себе блеском и пышностью своего двора, вся тяжесть содержания которого ложилась на несчастную, разорённую им Саксонию. Фавориты и фаворитки и разные шарлатаны, обещавшие изготовить жизненный эликсир, поглощали неимоверные суммы. Науки мало пользовались его покровительством, а искусства он поощрял лишь настолько, насколько они служили его страсти к роскоши и постройкам.

«Генерал Рённ, вошедший в Польшу, в это время умер. Преемник его генерал Вейсбах по приказанию Долгорукого выступил из Польши, но вместо него тотчас же вступило туда новое русское войско под начальством Шереметева и расположилось на неопределённое время. Видно, что Пётр не придавал значения жалобам и домогательствам поляков о выводе русских войск из Польши. Так окончилась и развязалась Тарногродская конфедерация, имевшая то важное значение в польской истории, что послужила новою ступенью к ограничению монархической власти и вместе с тем к усилению русского влияния на внутренние дела Польши».51

Совершив одно насилие над православными, мачеха гомельского старосты в 1717 году “стала принуждать людей благочестивых к унии побоями и разными мучениями” и уже готовилась отнять Спасскую и Троицкую церковь.

Тогда православные принесли на неё жалобу, но не в Варшаву и не к своему королю, у которого нельзя было добиться правосудия, а в Петербург царю Петру I.

5 июня 1717 года  была составлена Степаном Лукашевичем Дзиковицким – двоюродным братом Яна Ивановича – дарственная запись своей жене Элеоноре на принадлежавшую ему часть имения Дзиковичи. Но в действие запись пока не была воплощена. Видимо, она была сделана в расчёте на будущее.

В январе 1718 года все мужские и женские православные монастыри Речи Посполитой принесли жалобу Петру на притеснения со стороны католиков. Пётр в марте 1718 года обратился с ходатайством о православных к Августу, и Долгорукий от имени своего государя объявлял, что Россия не может далее сносить, чтобы, вопреки мирному договору, была гонима и искореняема православная вера в Польше. Тем самым Россия явно заявила о своих намерениях отныне и навсегда быть фактической властью в Речи Посполитой. Во время проходившего в 1718 – 1719 годах Аландского мирного конгресса у Петра с польским королём не ладилось: Август поддавался внушениям императора и французского короля, которые подавали ему надежду сделать польский престол наследственным в его доме.

Вернувшись из Турции в Швецию, чтобы поднять боевой дух армии, король Карл XII начал новую войну против Норвегии. Шведский кронпринц Фредерик Гессенский, направляясь в армию, перед отъездом из Стокгольма велел своей жене Ульрике-Элеоноре (сестре Карла) немедленно короноваться “если с королем вдруг что-то случится”.

«В самой Польше между панами образовалась партия, хотевшая полного освобождения польских земель от русского войска, с этою партией сблизился король. Пётр приказывал своему послу Долгорукому внушать полякам, что русские войска посылаются в Польшу для охранения от коварных намерений короля Августа, который при пособии венского двора думает установить наследственное правление в Польше и ограничить шляхетскую свободу в пользу самодержавной королевской власти. Чтоб не дать полякам сойтись с королём и сделать что-нибудь противное русским планам, из России присылались соболи и камни для раздачи сеймовым послам Речи Посполитой за то, чтобы они, служа планам России, не доводили сеймов до конца. Так, на Гродненском сейме, начавшемся в октябре 1718 года, король Август начинал было приобретать большое влияние, но подкупленный Россией посол сорвал этот сейм».51

Во время осады шведами норвежской крепости Фредрикстен, когда в лагере шведов находился кронпринц Фредерик, 30 ноября 1718 года, шведский король Карл XII погиб от пули, прилетевшей предположительно со шведских позиций. Кронпринц Фредерик, став королём, через несколько лет проиграл Северную войну. Смертельно больной Фредерик открывал окна королевского дворца в Стокгольме и кричал, что это он убил Карла.

В обвинениях Петра, которые он предъявлял польскому королю в намерении установить наследственную монархию в Речи Посполитой, действительно имелись реальные факты. В 1719 году Август II прекратил войну со шведами. С этого времени он постоянно жил в Дрездене, наведываясь в Варшаву лишь на время сеймов. Лещинскому же пришлось бежать в Париж. «Польский король заключил прелиминарный договор с Швецией, и полномочный посол Августа, мазовецкий воевода Хоментовский приехал в Россию требовать от царя возвращения Лифляндии и уплаты обещанных по договору субсидий. Насчёт субсидий Пётр отвечал, что такие субсидии обещаны были только на войска, действующие против общего неприятеля – шведов, но король Август со своими войсками против него не действовал. Что же касается Ливонии, то царь не отрекался от того, что прежде обещал возвратить этот край королю и Речи Посполитой, но не может теперь исполнить своего обещания, потому что Ливония будет Августом возвращена Швеции, так как прелиминарный договор, заключённый между Польшей и Швецией, постановлен на основании Оливского мирного трактата, а по этому трактату Ливония была уступлена Швеции.

Тут подали Хоментовскому многозначительный материал, где излагался целый ряд оскорблений, нанесённых в Польше православной церкви и её последователям. Царь требовал, чтобы вперёд дозволено было православным строить новые церкви, которых духовенство [если] приняло и вперёд примет унию или католичество, должны оставаться в православном ведомстве, предупреждая, что “продолжение подобных гонений на православных может подать повод и причину к неприятным последствиям”. Православные епископы должны пользоваться наравне с католиками одинаковым правом вступать в государственную службу. Наконец, Пётр требовал установления закона о наказании тем, которые начнут делать препятствия к отправлению православного богослужения. Одновременно с этим белорусский епископ доказывал королевской грамотой, что церковь св. Миколая в Гомеле принадлежит православным, то же говорили под присягой шляхта и мещане, но следствие по этому делу вёл ксёндз Анкуда Антипатренский, а судьёй был епископ виленский, и православные не получили никакого удовлетворения».51

Так как церковь оставалась в руках униатов, то православные задумали построить новую каменную церковь по привилегии от князей Нейбургских. Этому воспротивилась личность официально не властная, но фактически сильная – местный ксёндз, духовник Красинских. Постройка, к огорчению православных, не состоялась.

Август II, опираясь на Англию и Австрию, сделал было попытку противодействовать планам Петра I по превращению Речи Посполитой в своего бесправного вассала. В 1719 году он подписал с Австрией и Англией Венский трактат, в котором говорилось о защите независимости Польши. «Сейм, собравшийся в Варшаве и долженствовавший, по планам царя, утвердить его требования, сразу стал подпадать под влияние врагов России, английского и шведского посланников, хотевших вооружить поляков против Петра. Сам Долгорукий увидел тогда необходимость постараться, чтобы этот сейм разошёлся, не окончив своего дела».51 В ответ на попытки поляков освободиться от диктата Петра I, Россия и Пруссия заключили между собой в 1720 году договор, гарантировавший сохранение существующего государственного строя Польши, а русская дипломатия успешно воспротивилась ратификации сеймом Венского трактата.

В плане религиозной обрядности между униатами и православными Речи Посполитой долгое время особых различий не наблюдалось. Однако использование Россией религиозного вопроса в Речи Посполитой в качестве предлога для вмешательства во внутреннюю жизнь этой страны вызвало недовольство в униатской среде. Положение внутри униатской церкви стало существенно меняться после греко-католического церковного собора, собравшегося в Замостье в 1720 году. С этого времени принципиально иным становится внешний облик и внутреннее убранство униатских храмов, всё более сближаясь с обликом и убранством католических костёлов. Нарастающее отторжение униатского духовенства от православного не могло не сказаться и на сознании униатов Дзиковицких.

Пруссия неоднократно пыталась воспользоваться затруднениями Речи Посполитой. Прусский король выдвигал планы раздела части польской территории между соседними державами. Россия стремилась, наоборот, сохранить целостность Польши, как страны, находящейся под её безраздельным влиянием.

В ведущей тогда европейской державе – Франции – король Людовик XV, являвшийся правнуком Короля-Солнца и сыном герцога Бургундского, вступил на престол в 1715 году сначала по малолетству под регентством герцога Орлеанского, а в дальнейшем, с 1723 года, самостоятельно. Когда встал вопрос о женитьбе Людовика, сорок претенденток оспаривали право стать королевой Франции. В 1720 году русский царь Пётр I также попытался устроить брак своей дочери Елизаветы с королём, бывшем ей ровесником. Однако происхождение русской претендентки от простолюдинки, безграмотной и само рождение Елизаветы до официального бракосочетания родителей заставили французский двор отнестись прохладно к этой идее. Среди претенденток была и дочь польского короля Станислава Лещинского, которую отвергли из-за того, что она была старше Людовика. Невест отвергали по разным причинам – кто “стар”, кто слаб здоровьем, кто недостаточно красив и знатен...

В 1721 году завершилась Северная война России против Швеции, хотя Саксония продолжала после этого оставаться в состоянии войны еще более десяти лет. Северная война впервые отчётливо показала слабость международных позиций Речи Посполитой, которая из государства, проводящего активную внешнюю политику, стало объектом воздействия других государств, полностью зависящим от их воли. Северная война 1700 – 1721 годов сократила население Великого княжества Литовского на 700 тысяч человек: с 2,2 до 1,5 миллиона. Король Август II полностью утратил контроль над ситуацией в стране и весной 1721 года с его ведома и согласия банкиры Леман и Майер разработали проект раздела Речи Посполитой между соседями. За то, чтобы утвердить наследственную власть саксонских монархов на исконных польских землях, по плану банкиров предполагалось отдать России всё Великое княжество Литовское, Пруссию удовлетворить передачей ей так называемой “Польской Пруссии” с городом Гданьском и соседнюю область Вармию, а Австрии подарить польские земли, граничащие с Венгрией и Силезией. Этот план одобрил сам Август II и король Пруссии Фридрих-Вильгельм.

Однако неожиданно для Августа II раздел Речи Посполитой не устроил русского царя Петра I. Он заявил, что предложения “противны Богу, совести и верности и надобно опасаться от них дурных последствий”. Также Пётр подчеркнул, что он “не только никогда не вступит в подобные планы, но и будет помогать Речи Посполитой против всех, кто войдёт в виды короля Августа”. Такое решительное противодействие русского царя позволило продлить существование Речи Посполитой.

В 1723 году в Пинске началось выступление недовольных, но тяжёлых последствий не произошло и было вскоре подавлено.

В феврале 1724 года был заключён оборонительный союз России и Швеции. После продолжительной войны оба государя вступили в самую искреннюю дружбу. «Обе державы постановляли, кроме того, не допускать внутренних беспорядков в Польше, а поддерживать её старинную вольность и избирательное правление. Это последнее условие определило на долгое время взгляд на политику, какую должны были соблюдать соседи в отношении к польской республике; соседям выгодно было поддерживать старинную польскую шляхетскую вольность, потому что такой государственный строй вёл Польшу рано или поздно к гибели, и давал надежды на возможность сделать приобретение в эпоху неизбежного падения польской республики».51

Судьбы Польши, как не раз в истории, оказались в некоторой степени связаны с судьбами ведущей страны Европы – Франции, в которой всё ещё пытались подыскать подходящую пару для молодого короля. «Марию Лещинскую, дочь польского короля Станислава Лещинского, происходившего из великопольской дворянской семьи, тоже сначала отвергли из-за возраста. Но когда снова стали перебирать претенденток, остановились всё же на ней, и вот почему. Король Польши в силу сложившихся неблагоприятных политических обстоятельств был вынужден отказаться от короны и удалился во Францию в изгнание. Его дочь Мария была образованна, хорошо воспитана и, по мнению французского двора, из-за своего стеснённого положения должна была вести себя скромно. То, что она была на несколько лет старше Людовика XV, теперь считалось преимуществом – быстрее появится наследник».28 В 1725 году Мария Лещинская стала женой 15-летнего французского короля. Впоследствии она родила десять детей, восемь из которых были девочки и только двое – мальчики. Этот брак был дважды оскорбительным для России. Во-первых, французы взяли в невесты дочь давнего врага России. Во-вторых, Пётр I давно хлопотал о браке Людовика со свой дочерью Елизаветой, которая была ровесницей королю. Получив отказ, Пётр предложил Елизавету герцогу Шартрскому, намекнув, что в перспективе их сын может стать королём Польши, но и тут русская дипломатия потерпела фиаско. Мало того – французы оскорбительно намекнули на “сомнительное происхождение” матери невесты.

 

*  *  *

 

В 1725 году русский царь Пётр I умирал. Страшные физические мучения терзали Петра на смертном одре. Угрызения совести были не легче. Что он оставлял после себя? Обезлюдевшую страну, экономику, находящуюся в катастрофическом состоянии, ужасающие масштабы коррупции, изменяющая жена. “Птенцы гнезда Петрова” – преступники, подорвавшие силы своей страны, чтобы избежать заслуженного наказания, вопреки петровскому завещанию, сделали его жену императрицей. Екатерина I была не против. Ещё бы! Снова зарабатывать себе на хлеб, отдаваясь под телегами русским солдатам, она не хотела. Меньшиков с компанией остались при власти. “Реформы” продолжались. Экономика России оставалась в коматозном состоянии еще несколько десятилетий. Из-за этого в середине XVIII века на территорию Великого княжества Литовского бежало около миллиона российских крестьян.

13 декабря 1725 года в пинский гродский суд была представлена от двоюродного брата Яна Дзиковицкого – Степана Лукашевича Дзиковицкого – дарственная запись его жене Элеоноре на часть имения Дзиковичи, составленная в 1717 году.

В 1726 году был заключён “трактат трёх чёрных орлов” между Россией, Австрией и Пруссией по нерушимости внутреннего устройства Речи Посполитой без участия самих поляков. Но польские консервативные политики видели в этом лишь гарантию нерушимости существования Польши в её тогдашних границах.

8 августа 1730 года в пинский гродский суд была подана жалоба от Василия и его сыновей Ивана, Василия, Даниила и Андрея Дзиковицких на брата Яна Ивановича Дзиковицкого – Антона Ивановича, который должен был выступать ответчиком вместе со своими сыновьями Дементием, Иваном и Михалом. Брат Яна Ивановича обвинялся другими Дзиковицкими в причинении жалующимся разных обид.

14 декабря 1731 года в Пинский гродский суд судье, хорунжему и подстаросте управления повета  Йозефу Протасовичу было подано “объявление” на некоего Юрия Козельского, который должен был отвечать за своих юридически неполноправных подданных о причинении “разных обид” сразу от нескольких Дзиковицких. В числе обид были потравы зерна скотом и возами, а также споры из-за покосов. Среди обратившихся к судье и подстаросте был не только Ян Иванович с уже взрослым и женатым сыном Владиславом, но и родные братья Миколай Иванович с сыновьями Андреем и Петром, и Григорий Иванович с сыном Леоном, а также ещё один из родственников – Михал Стефанович Дзиковицкий. Вместе с Дзиковицкими к протестации присоединились братья Бенедикт и Антоний Серницкие.

В это время Ян Иванович уже имел возможность любоваться своими маленькими внуками – Яном и Стефаном Владиславовичами, которые, видимо, родились не позднее 1731 и 1732 года.

Последующей удачной карьере уже упоминавшегося выше воеводы Станислава Понятовского способствовала его женитьба на дочери Казимира Чарторыйского – литовского подканцлера и виленского каштеляна. В 1732 году у Станислава Понятовского родился сын, также названный Станиславом.

В начале 1730 годов проблемы Речи Посполитой вновь оказались в центре внимания Европы в связи с ухудшением здоровья Августа II. Австрия, Швеция и Пруссия даже опять стали обсуждать проекты раздела Речи Посполитой в случае смерти её монарха. Однако русское правительство вновь отвергло эти планы. В декабре 1732 года Россия, Пруссия и Австрия подписали в Берлине договор, предусматривавший сохранение неизменности внутреннего устройства Речи Посполитой и недопущение на её престол ставленника Франции.

В январе 1733 года король Август II приехал из Саксонии на сейм в Варшаву. Здесь король Август, при котором Речь Посполитая попала в зависимость от России, скончался 1 (11) февраля 1733 года. По смерти короля первым лицом в Речи Посполитой становился архиепископ гнезненский Теодор Потоцкий, сторонник бывшего короля Станислава Лещинского. Примас распустил сейм и гвардию покойного короля и велел 1200 саксонцам, находившимся на службе при дворе Августа, немедленно выехать из Польши.

Наступившее бескоролевье принесло Польше тяжёлые испытания. Франция уже давно стремилась к тому, чтобы вновь возвести на престол Станислава Лещинского, и немедленно отправила в Варшаву миллион ливров золотом. Другие европейские монархи также начали активную борьбу за возведение на престол своих кандидатов. Стась Понятовский тоже попытался пролезть в короли. По сему поводу русский посол в Варшаве Левенвольде отписал в Петербург: «…избрание королём Станислава Понятовского опаснее для России, чем избрание Лещинского».

В Польше возникли две партии, одна хотела избрать в преемники Августу сына его, курфюрста саксонского, другая – французского кандидата Станислава Лещинского, уже некогда избранного в сан короля Речи Посполитой и бывшего в это время тестем французского короля Людовика XV. Этот проект вызвал энергичное противодействие в Петербурге и Вене. Россия и Австрия  благоприятствовали курфюрсту саксонскому, потому что он обещал, сделавшись королём, утвердить “Прагматическую санкцию”, по которой германский император Карл VI передавал свои наследственные владения дочери своей австрийской императрице Марии-Терезии, а российскому двору – не препятствовать возвести в звание герцога курляндского Бирона, фаворита русской императрицы Анны Ивановны. Великий гетман литовский Михал-Серваций Вишневецкий, будучи сторонником русской партии, поддерживал кандидатуру саксонского курфюрста.

В Польше кандидатура Лещинского получила поддержку значительной части шляхты и магнатов. 12 сентября 1733 года он был избран польским королём. Понятовский понял, что королём ему не бывать, но удержаться от активной политической игры не смог, да и в придачу “поставил не на ту лошадь”. Вскоре после этого Лещинский высадился в Гданьске, где затем успешно выдерживал длительную осаду войск саксонского курфюрста (сына Августа II). Понятовский также оказался в осаждённом русскими Гданьске вместе со своим давним приятелем Лещинским.

Однако Россия решила не допустить победы Лещинского и начала вооружённую интервенцию в Речь Посполитую. Российский фельдмаршал Ласси, отправленный с 20 тысячами войска, содействовал избранию ещё одним польским королём 5 октября курфюрста саксонского под именем Августа III и преследовал партию Станислава Лещинского.

С этими событиями связано возникновение повстанческого движения “гайдамаччина”, сменившего в XVIII веке обыкновенную ранее вывеску “козаччины”. «Непосредственной причиной вспышки восстаний было вступление на Правобережье в конце 1733 года царских войск, которые имели задачу поддержать короля Августа III и вести борьбу с шляхетско-магнатской группой, которая выдвинула королём Станислава Лещинского. Уже зимой 1734 года повстанческие отряды действовали на Волыни под Бердичевом».17 Гайдамаки считали, что царские войска пришли помочь им в освобождении от панов-владельцев.

22 февраля 1734 года фельдмаршал Ласси с 12 000 русского войска осадил Гданьск, но у осаждённых было сил больше и потому осада шла нерешительно, ограничиваясь стычками между осаждёнными, делавшими вылазки, и казаками. Предшествовавшее спокойствие в Европе оказалось губительным для лучшего полководца того времени принца Евгения Савойского, состоявшего на службе у Габсбургов. В 1734 году, во время войны за польское наследство, принц Евгений, уже дряхлый старик, вновь выступил в поход для поддержки Августа. Но на сей раз он не снискал лавров а два года спустя умер, оставив после себя многомиллионное состояние, несколько роскошных дворцов и обширную библиотеку.

Фаворит императрицы Бирон, ревнуя к успехам при дворе генерала Миниха и желая удалить его с глаз Анны Ивановны, убедил её отправить Миниха в Польшу с войсками против Лещинского. К Гданьску Миних прибыл 5 марта 1734 года и принял главную команду над остававшимся там российским войском, потребовав себе ещё свежих сил. Для начала Миних послал обитателям Гданьска грозный манифест, требуя покорности королю Августу III, обещая в случае упорства разорить весь город до основания и “покарать грехи отцов на чадах чад их”. Но на такое заявление ответа не последовало.

Миних, у которого не хватало осадной артиллерии, на время был вынужден отказаться от исполнения своих угроз в отношении Гданьска. «Но вот из Саксонии прибыли мортиры, провезённые через прусские владения в телегах под видом экипажей герцога вейсенфельского, а из Польши пришла прочная русская артиллерия: тогда началось метание бомб в город. Осада Гданьска продолжалась 135 дней. Поляки партии Лещинского пытались оказывать помощь осаждённым нападениями на русских, но были разбиты русскими отрядами. Осаждённые надеялись на прибытие французской флотилии, которая, как ожидали, привезёт им свежих сил. Французские корабли привезли и высадили к ним на берег всего только 2400 человек.

Затем к Миниху пришла на помощь саксонская военная сила, а 12 июня русская флотилия в числе 29 судов вошла в Гданский рейд и привезла Миниху ещё орудий. Бомбардировка усилилась. 19 июня Миних потребовал снова сдачи. Осаждённые выпросили три дня на размышление. После многих переговоров французское войско вышло с тем, что их отвезут в один из нейтральных портов Балтийского моря и отправят оттуда во Францию.

28 июня гданский магистрат выслал к Миниху парламентёра. Миних требовал покорности королю Августу и выдачи Станислава Лещинского с главнейшими приверженцами. На другой день магистрат известил Миниха, что Станислава невозможно выдать, потому что он убежал, переодевшись в крестьянское платье. Миних сильно рассердился, велел было опять начать бомбардирование, наконец, 30 июня принял сдачу города и дозволил находившимся в городе польским панам ехать куда пожелают, приказав арестовать только трёх лиц: примаса, пана Понятовского и француза маркиза де Монти; их отвезли в Торунь».51 Так окончилась эта осада, во время которой русские потеряли 8 тысяч солдат и 200 офицеров. На город Гданьск была наложена контрибуция в 2 миллиона, но императрица снизила эту сумму в два раза.

Несколько месяцев о короле Стасе ничего не было слышно, по Польше ходили слухи, что он бежал в Турцию. Объявился же он в Кёнигсберге, где прусский король предоставил ему для пребывания свой дворец. Отсюда в августе 1734 года Станислав Лещинский отправил манифест, призывавший к генеральной конфедерации. Видя катастрофическое положение государства, в том же 1734 году в селении Дзиков (Южная Польша, недалеко от Тарнова) образовалась под предводительством люблинского воеводы Адама Тарлы Дзиковская конфедерация для поддержки Лещинского. Лозунгом конфедерации была борьба с Саксонией и Россией за независимость Речи Посполитой и проведение реформ в управлении. Но эта конфедерация не надеялась на собственные силы и отправила Ожаровского великим послом во Францию просить 40-тысячное войско и денег на его содержание, а также о привлечении Турции и Швеции к войне с Россией и о нападении на Саксонию, чему конфедераты обещали содействовать со стороны Силезии.

25 декабря 1734 года в Кракове состоялась коронация Августа ІІІ. Воевода Тарло начал было весной 1735 года боевые действия в Великой Польше, но ни французы, ни шведы, ни пруссаки на помощь к нему не пришли. В результате при приближении русских войск ополчение Тарло разбежалось.

 

 

*  *  *

 

Зато в Европе из-за Польши началась большая война, получившая название войны за “польское наследство”. Людовик XV объявил войну австрийскому императору Карлу VI. Францию поддержали Испания и Сардинское королевство. Союзники захватили районы Неаполя и Милана, Сицилию и Ломбардию.

Две французские армии двинулись в Германию. Ряд германских государств (Бавария, Кёльн, Пфальц и другие) приняли сторону Людовика XV. Французы заняли Лотарингию, овладели Келем и Филипсбургом.

Австрия срочно попросила Россию о помощи. 8 июня 1735 года 12-тысячная русская армия под командованием Ласси двинулась из Польши в Силезию и далее к Рейну, на соединение с австрийской армией принца Евгения Савойского.

Международная обстановка лета 1735 года ознаменовалась военной и дипломатической победой России в Польше, а также крупным поражением Франции и С. Лещинского. 5 августа 1735 года был продлён мирный договор Швеции с Россией, по которому Швеция отказалась от помощи Лещинскому.

15 августа русские войска соединились с австрийскими и были дислоцированы между Гейдельбергом и Ладебургом. Из 25 тысяч солдат Ласси довёл лишь 10 тысяч, часть из других 15 тысяч заболели, а большинство дезертировали. Однако само по себе появление на Рейне русской армии вызвало шок во Франции – русские так далеко до этого никогда не заходили. В итоге участвовать в боевых действиях армии Ласси не пришлось, поскольку в ноябре 1735 года французы попросили перемирия. За этот поход Ласси получил от императрицы Анны Ивановны звание фельдмаршала. Станислав Лещинский отказался от короны и уехал из Кёнигсберга во Францию. Больше он в Польшу не возвращался. В Нанси Лещинский основал школу для польских юношей и занялся литературной деятельностью. Но борьба между сторонниками Лещинского и Августа III продолжалась затем ещё два года.

Гайдамацкое движение, ставшее России уже ненужным и даже вредным, продолжалось. «Гайдамацкие отряды чинили справедливый суд над представителями господствующего класса (независимо от их этнической принадлежности), громили поместья магнатов и шляхты, экспроприировали их имущество. Чрезвычайно важно и то, что крестьяне уничтожали актовый материал, особенно грамоты, купчие, люстрации, которые подтверждали правовой статус феодала-владельца земли и подданных-крепостных».21 Лишь только в конце 1738 года гайдамацкое движение, неоднократно выплёскивавшееся и в литовское Полесье, было придушено объединёнными силами польских войск и русского корпуса генерал-фельдмаршала Б. Миниха.

Очень немного оказалось известно о жизни Яна Ивановича Дзиковицкого, прожившего незамеченным на фоне бурных событий первой трети XVIII века и ярких личностей, оставивших имена свои в истории. Но, как сказано в Святой Библии, «Всему и всем – одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы…» (Екклесиаст). Неизвестно, когда умер Ян Иванович, возможно, около 1735 года, но точно никак не ранее 1732 года, прожив не менее 55 лет.

 

*  *  *

 

 

 

ГЛАВА VI

 

ВЛАДИСЛАВ  ЯНОВИЧ  ДЗИКОВИЦКИЙ

(не  позднее  1709 – до 1758 годы)

 

Нет, не Будущим манящим

И не Прошлым, что мертво,

Жить должны мы настоящим,

В нём лишь – жизни торжество!

Г.У. Лонгфелло. “Псалом жизни”.

 

В то самое время, когда по всей территории Речи Посполитой в результате Северной войны из края в край передвигались враждующие войска шведов, русских и своих конфедератов, в семье шляхтича Яна Ивановича Дзиковицкого, проживавшего в деревушке Дзиковичи, около 1709 года родился сын Владислав, или, как здесь произносили это имя, Владыслав. Правда, и этот второй вариант имени в устах близких и соседей звучал по-простому – Ладысь. Войска противников проходили, в том числе, и по местам, где жили Дзиковицкие. Когда Ладысь уже стал подростком, закончилась длившаяся с начала века Северная война, в результате которой Речь Посполитая потеряла остатки своего военного и политического значения. Сильный физически, но слабый как король, Август II стал фактически вассалом возмужавшей России.

Наследник Августа II на саксонском престоле, тоже Август, был воспитан своею матерью в протестантской религии. Но во время путешествия, предпринятого им в 1712 году по Германии, Франции и Италии, Август был тайно обращен в католицизм в Болонье, хотя открыто признал себя его приверженцем лишь в 1717 году в Саксонии. Надо полагать, что на это решение Августа повлияли его виды на польскую корону и на брак с австрийской принцессой.

В 1726 году выбранцам окончательно отменили несение военной службы. Оставив за ними личную свободу, несение военной обязанности было отныне заменено на уплату особого для них платежа.

В конце летних месяцев, во время жатвы всё пространство вокруг Дзиковичей превращалось в золотистый ковёр, по которому сновали сотни маленьких фигурок. Настоящий цвет земли проступал лишь кое-где на дорогах, ведущих из полей к деревне и поросших редкой травкой, да на тех деляницах, что были вспаханы под озимые. Маленькие фигурки были обитателями шляхетской деревни, которые работали вместе не потому, что окрестные поля были их общей собственностью, а потому лишь, что отдельные владения были перепутаны самым причудливым образом, не понятным ни для кого, кроме самих владельцев. Ни у кого не было твёрдо отграниченной межами деляницы, непосредственно примыкающей к их дому. Напротив, участки пахотной земли, принадлежавшие множеству лиц, делились случайно и были разбросаны где попало. С течением времени они ещё больше дробились и эти мелкие клочки оказывались раскиданными по всему полю. Конечно, каждый знал, где искать свой клочок, но порой не обходилось и без ссор.

Жизнь в Дзиковичах была бы вполне сносной, если бы её постоянно не портили эти самые споры из-за земли, которой на всех жителей явно не хватало. Любой посторонний мог бы быстро убедиться, что не все обитатели шляхетской деревни пользовались одинаковым достатком. Было очевидно, что земля – главная основа существования здешних насельников – подвергалась частым и неравномерным переделам, и что издавна, может быть из века в век, поколение за поколением, семейство за семейством кроили между собой этот хлеб насущный, и что эту зелень и цветы, растущие на влажной почве, поливали не только дожди и росы, но и людские пот и слёзы. Лишь вековые корявые вербы равнодушно взирали как на достаток, так и нужду копошащихся внизу людей, а буйная природа набрасывала на всю округу покрывало романтичности.

Деревня Дзиковичи ничем особо не выделялась из числа других, более населённых или немноголюдных, расположенных ближе к ней или несколько подальше. И во многих соседних поселениях благодаря продолжавшимся уже не одно столетие женитьбам и замужествам образовались родственные Дзиковицким семейства такой же мелкой, либо средней шляхты. И если считать не только те семьи, что носили фамилию Дзиковицкие, то родни по Пинскому повету у жителей Дзиковичей набиралось не так уж и мало.

Владислав Янович Дзиковицкий жил, как и большинство его родственников, не в каком-то богатом шляхетском поместье, а в том старинном шляхетском дворе, где, как хотелось думать, когда-то всего было в большем достатке. Что бросалось в глаза, так это стремление хозяев сохранить всё в возможном порядке и целости. Чья-то заботливая и неутомимая рука всё время что-то подпирала, исправляла, чистила. Как бы часто ни ломалась ограда, её немедленно исправляли, и хотя она была вся в заплатах, стояла прямо и крепко и хорошо охраняла от соседских мальчишек двор и сад. Дом был из-за возраста низок и с каждым годом всё больше врастал в землю. Здесь не было, как в богатых панских усадьбах, редких растений и дорогих цветов на клумбах, но зато и не видно было зарослей крапивы, лопуха и бурьяна, сопровождающих неухоженные дворы сельских жителей других мест. Короче, жизнь здешних хозяев протекала просто, но с заметным постороннему взгляду налётом внутреннего достоинства, которым мелкая шляхта всегда отгораживается от таких же небогатых простолюдинов.

Споры между соседями, а подчас и родственниками из-за малоземелья временами перерастали в судебные тяжбы, которые вполне могли длиться годами и судебными издержками ещё более ухудшали благосостояние тяжущихся. В августе 1728 года Владислав Янович вместе с двоюродным дядей Стефаном Лукашевичем, Евгением Яновичем, Миколаем-Григорием Яновичем с сыном Леоном Григорьевичем, Базилием Корнеевичем, Михалом Стефановичем «и все другие паны Дзиковицкие в околице Дзиковичах проживающие»214, начали земельный спор с монастырём доминиканцев, владения которого были расположены недалеко от их деревни. Почему в суд не мог явиться отец Владислава Яновича, который жил в это время в той же деревне, неизвестно. Возможно, из-за состояния здоровья, или по старости, или из-за того, что входил в категорию, которая в документе звучала, как “все другие паны Дзиковицкие”. К Дзиковицким в споре присоединился и пан Ежи Козельский. И не просто присоединился, а, судя по тому, что его имя стояло в документе первым, именно он и возглавил “партию Дзиковицких”. Один из монахов – Енджи Велятицкий – происходил из старинной местной шляхетской фамилии и, видимо, подарил свой надел земли, границы которого оспаривали Дзиковицкие, монастырю.

1 февраля 1729 года Владислав Янович вместе с перечисленными родственниками призывался по “позову” приора конвента, доктора святой теологии преподобного ксёндза Михала Львовича, и всех монахов монастыря, в судебное разбирательство в Пинск. Рассматривал спор сам пинский, глинянский и волковысский староста Михал-Серваций Корибут граф Вишневецкий, коморный канцлер Великого княжества Литовского. Приор конвента заявил, что так, как поступили Дзиковицкие, нельзя поступать не только находящимся “в панстве греческом” (то есть униатам), но и еретикам, поскольку существует соглашение, заверенное печатями, по которому границей между владениями спорщиков является придорожный крест, который установлен на монастырской земле напротив болота и тростника. В этом поручился и преподобный брат Енджи Велятицкий.

Чем же закончилась эта тяжба, мне не известно. Вполне возможно, что и она переросла в разряд многолетних безрезультатных споров. Но из заявления католического приора видно, что Дзиковицкие в это время всё ещё состояли в униатстве.

Польский портрет эпохи барокко, так называемый “сарматский портрет”, представляет собой очень интересное явление в истории европейской живописи. “Сарматский портрет” получил свое название от так называемого “сарматизма” – специфической шляхетской идеологии и культуры конца XVI – XVIII веков, обладающей ярко выраженными национально-самобытными чертами.

К этому времени в основном сформировался традиционный “старопольский” шляхетский костюм, состоящий из кунтуша с “отлётными” рукавами, под которым носился жупан. Непременным атрибутом костюма был богато расшитый золотом пояс – кушак, к которому привешивалась сабля – гордость каждого шляхтича. Костюм дополняли шаровары и сапоги, обычно желтые или (реже) красные. Головной убор: шапка-магерка или рогатывка (rogatywka), которую в Речи Посполитой первоначально носили татары, из которых формировались первые уланские полки. Рогатывка – это шапка с белым или малиновым четырехугольным верхом, стёганной суконной тульей и меховым околышем. Название происходит от характерных “рогов”, образуемых углами тульи. Прототипы рогатывки можно найти в Китае и Тибете. Подобный головной убор, но с жёлтым верхом, является элементом калмыцкого народного костюма.

В Европе во времена расцвета барокко родилось выражение “знать носит свои богатства на плечах”. Костюм французского короля Людовика XIV включал 2000 алмазов. Мода носить богатые и пышно украшенные одежды не обошла и Речь Посполитую.

Ещё до 1730 года Владислав Янович женился. Неизвестно, как выглядела его жена, зато можно описать, как она была одета. В то время, как все шляхтичи носили кунтуш, все дамы-шляхтянки также одевались одинаково: в длинную белую кофту (в обыкновенные дни канифасную, а в праздничные – коленкоровую) до колен, с фалдами и узкими рукавами. Корсаж состоял из шнуровки, с чёрными лентами накрест. Белая верхняя исподница до колен была обшита фалдами и, между ними, одной широкой чёрной лентой. На голове – высокий чепец. На ногах – чёрные башмаки с золотыми пряжками и красными каблуками а-ля Людовик XIV. Вскоре в молодой семье родился первый сын – Ян.

В Дзиковичах в это время кипели общественные страсти местного, сельского масштаба. Ещё недавно, каких-то три года назад, Дзиковицкие выступали в споре с монахами-доминиканцами под предводительством Ежи Козельского, а теперь они в нём не только разочаровались, но и накопили массу обид. Скорее всего, Козельский был более богат, чем местная мелкая шляхта, и не считал нужным считаться с их шляхетским гонором. Не имея возможности справиться с этим, очевидно, недавно поселившимся здесь шляхтичем, вчерашние его приятели обратились за помощью в суд.

14 декабря 1731 года в пинский гродский суд хорунжему и подстаросте судовому Пинского повета Юзефу Протасовичу было подано заявление от Владислава Яновича, его отца Яна Ивановича, а также родных дядей Миколая и Григория Ивановичей с их детьми Леоном Григорьевичем, Андреем и Петром Миколаевичами, от другого родственника Михала Стефановича Дзиковицкого и от братьев Бенедикта и Антония Серницких – на Ежи Козельского о причинении им разных хозяйственных “обид” от его подданных-крестьян, в частности пастуха, крестьянина Миско, девушек.

В этого время в семье Владислава Яновича рос уже второй сын, которого назвали Стефаном. 19 июня 1732 года кто-то, скорее всего сам Владислав Янович, совершил купчую крепость от Андрея Малышицкого и Бенедикта Серницкого на имя своего сына Стефана, тогда ещё совсем юного человека. Совершена купчая была в Дзиковичах.

  А вот другой документ от того же времени: “Декрет по делу между Казимиром Топольским, Теодором Кореневичем Высоцким и их жёнами Марианной Топольской и Евдокией Высоцкой из Красовских, родными сёстрами, с пани Анной Дзиковицкой и её сыновьями Григорием и Стефаном Дзиковицкими о (не)выплате Теодором Дзиковицким заявленного посага (приданого) в сумме 300 злотых своей дочери Красовской Яновой Гелене Дзиковицкой, матери Марианны и Евдокии Красовских.

  1732 года, месяца июня 19 дня.

  В деле их милости панов Казимира Топольского и Теодора Кореневича Высоцкого, с учётом их брачного старшинства, и их милости пань Марианны Топольской и Евдокии Высоцкой из Красовских, сестёр родных, их самих, и его милостью паном Мартином Красовским, братом их родным, — истцов, с её милостью пани Анной из Дзиковицких Мартиновой Остаповичевой, матерью, [cогласно] докладу их милости опекунов её милости панов Григория и Стефана Дзиковицких, сыновьями её милости, и с очевистой и достаточной через их милостей панов патронов […]* их милости пана Казимира Топольского и её милости Евдокии из Красовских Высоцкой с одной стороны, с другой же стороны её милости пани Анны из Дзиковицких Мартиновой Остаповичевой Дзиковицкой, представившей как истица дело о том, что умерший пан Теодор Остапович Дзиковицкий, выдавая замуж дочь свою Хелену Дзиковицкую, мать теперешних истиц, то есть их милостей панн Топольской и Высоцкой, посагу 300 злотых обещавший сам, [однако] после его смерти сукцессоры (распорядители наследства) после напоминания (требования) [посага] не отдали. Так как юридически эта претензия не была подтверждена никакими документами, а земская давность (артикул 4, раздел 5) истекла, то претензия [истцов] для рассмотрения в суде была отклонена. […] Вышеупомянутый квитацийный лист (вечистая запись в актовых книгах от 25 января 1680 года) от умершего пана Яна Красовского и самой Хелены из Дзиковицких Красовской, жены его, пану Теодору Остаповичу Дзиковицкому, её отцу, данный. [А также] того же пана Яна Красовского отцу её милости до земства Пинского в 1682 году на роки Троецкие достоверно вписанный, о том, что по жене своей [Хелене Дзиковицкой] взял посагу 300 злотых […].

  Мы, суд, [не дождавшись] присяги от обеих сторон […] запись вышеупомянутого квитацийного зречоного листа, давностями земскими подтвержденного, […] утверждаем... . Её милость истицу Анну из Дзиковицких Мартиновую Остаповичевую Дзиковицкую, мать, и их милостей панов Григория и Стефана Дзиковицких, сыновей её милости навечно освобождаем […], [чтобы] никаких вин на истцов сторона позваная и взаимных жалоб и иска не имела, предлагаем вечное согласие и примирение между сторонами.

  Законность предъявленная на спорящих, представлена […] на роках Троецких в 1682 году […]

  * Фрагмент с угасающим текстом”.318

  В 1733 году, по смерти короля Августа II, его сын Август, несмотря на старания французского короля Людовика XV снова возвести на престол Речи Посполитой Станислава Лещинского, был провозглашён частью польской шляхты новым королём под именем Августа III. Мрачные перспективы дальнейшей судьбы Речи Посполитой понимали уже многие умные вельможи. Станислав Лещинский, избранный, но не допущенный на польский престол, в своём политическом трактате “Свободный голос” в 1733 году предлагал укрепить государственный аппарат и ликвидировать крепостническую зависимость крестьян.

  Он писал: «Всем, чем мы славимся, мы обязаны простому народу. Очевидно, что я не мог бы быть шляхтичем, если бы хлоп не был хлопом. Плебеи суть наши хлебодатели; они добывают для нас сокровища из земли; от их работ нам достаток, от их труда – богатство государства. Они несут бремя податей, дают рекрутов; если бы их не было, мы бы сами должны были сделаться землепашцами, так что вместо поговорки: пан из панов, следовало бы говорить: пан из хлопов».

В 1734 году шляхта Брестского воеводства на реляцийном сеймике вынесла постановление о почте, касавшееся и Пинского повета: «Деятельность почты воеводства нашего чтобы не прекращалась. Силой принятых ранее уставов чтобы отчисления на содержание почты с налога чапового шеленжневого (налог с продажи алкогольных напитков) от плательщиков ежегодно доходили, об обязанности этой напоминаем».

В конце XVII-го и в начале XVIII-го столетия в Стародубье и около Ветки, являвшейся неформальной столицей русских староверов в Речи Посполитой, и откуда вышли “деды” семейских, то есть будущих жителей российского Забайкалья, проживало много выходцев с Дона. Имеется, например, указание, что в начале XVIII-го века около Ветки находилась слобода из 65 старообрядческих дворов донских казаков. Но гомельские старообрядцы соперничали зажиточностью даже с соседними старообрядцами-ветковцами, у которых тогда был собственный епископ Епифаний, и выстроили у себя церковь во имя Преображения Господня, во всем подобную ветковской. Стоявшие во главе их попы Иоаким и Матвей убеждали их устроить у себя раскольничью епископскую кафедру и, если ветковцы не отдадут Епифания, то насильно увести его в Гомель. По их советам гомельские старообрядцы 31 марта 1735 года толпами пошли на Ветку добывать Епифания, но неожиданное вмешательство расстроило их планы.

Правительство императрицы Анны Иоанновны, пользуясь бессилием Польши, из фискальных соображений приказало полковнику Сытину вступить в польские пределы и вывести обратно в Россию ветковских старообрядцев. Это было исполнено 1 апреля 1735 года. Гомеляне, увидав, что полки Сытина окружают Ветку, поспешили по домам, а некоторые из них тут же решили добровольно уйти в Россию: разобрали свою церковь и во главе с Варлаамом Казанским переселились в Клинцы.

Но с уходом их приток старообрядцев в окрестности Гомеля и в ту же Ветку не ослабевал.

Фактически Август III стал царствовать в 1735 году, когда отказался от дальнейшей борьбы Станислав Лещинский. В 1736 году он был признан королём на Варшавском сейме. После утверждения Августа ІІІ на престоле Станислав Понятовский примкнул к “русской партии”, возглавляемой “Фамилией”, основу которой составлял многочисленный клан Чарторыйских. В годы правления Августа III ещё больше обострилась борьба группировок внутри господствующего класса Речи Посполитой. Время его долгого царствования стало периодом дальнейшего упадка и национальных бедствий Речи Посполитой.

Не обладая способностями своего отца, Август III, однако, унаследовал от него страсть к роскоши, по его примеру содержал блестящий двор и тратил громадные суммы на приобретение картин и на содержание своей капеллы.

Август III интересовался проблемами Речи Посполитой ещё меньше, чем его отец, предпочитая находиться в саксонской столице Дрездене, либо путешествовать по европейским странам. Управление Речью Посполитой Август III предоставил своему первому министру и любимцу графу Брюль. Такое поведение монарха вполне устраивало магнатов Речи Посполитой. В обстановке фактического безвластия они успешно решали свои проблемы, которые редко совпадали с интересами самого польско-литовского государства.

Зима 1639 – 1640 годов выдалась на востоке Европы лютой. Морозы держались с ноября по март. В 1740 году сразу в нескольких странах Европы сменились монархи. Помимо австрийского императора Карла VI, отправились в мир иной русская царица Анна Иоанновна и прусский король Фридрих-Вильгельм I, прозванный за свою любовь к армии и замашки солдафона “капралом на троне”. Если смерть русской самодержицы не слишком повлияла на соотношение сил в Европе, то переход власти в Берлине к молодому и энергичному Фридриху II изменил очень многое. Целью политики Фридриха стало вступление тогда ещё совсем небольшой Пруссии, где жило чуть более 2 миллионов человек, в узкий круг великих держав. Король-капрал оставил сыну отлично вымуштрованную 80-тысячную армию, что делало вышеуказанную задачу не такой уж невыполнимой. Для сравнения: Франция, в то время в 10 раз превосходившая Пруссию по численности населения, держала под ружьём 150 тысяч солдат.

Поскольку молодой наследник прусского престола увлекался идеями Просвещения, писал музыку и дружил с философами и мыслителями, в Европе никак не ожидали от него каких-либо агрессивных действий. Однако молодой король вскоре поразил всех европейских монархов. На востоке Речи Посполитой, в городе Кричеве в это время начался бунт, который возглавил некий Ващило, сумевший продержаться затем долгих четыре года. Менее, чем через два месяца после смерти австрийского императора Карла VI, в середине декабря 1740 года прусские войска вступили в Силезию. В отличие от принятого в то время обычая перед началом битвы устраивать плотный завтрак, Фридрих предпочитал ввязываться в битву натощак, когда его противник ещё был в полудрёме.

При фактически начавшейся войне формально война Австрии объявлена не была. Баварский курфюрст Карл-Альбрехт, за которым стояла Франция, предъявил от имени своей супруги претензии на габсбургские земли.

Весной 1741 года к антигабсбургской коалиции примкнула Саксония, чей курфюрст был также польским королём под именем Августа III. Он действовал против австрийской императрицы Марии-Терезии в союзе с Испанией, Францией и Баварией, но, обеспокоенный успехами прусского короля Фридриха II, уже в 1742 году заключил против него союз с Марией-Терезией.

В 1742 году между шляхтой из пинского селения Стетичево – Гедройцем, Сачковским, Фастовичем, Горбачевским, Красовским и Телятицким – и маршалком Пинского повета Михалом Ожешко возник судебный процесс в связи с нарушением границ земельных владений шляхтичей.

Интересны сложившиеся в это время стереотипные представления жителей Речи Посполитой о своих соседях, и представления соседей о жителях Польши. Так, поляки знают, какие их недостатки позволили немцам обрести приятное ощущение собственного превосходства: отсутствие порядка, неумение управляться с вещественным миром (в европейской литературе дырявые мосты и грязные дороги – стандартный образ Польши уже начиная со средневековья), легкомыслие, пьянство, неспособность так устроить свою жизнь, чтобы она была уютной и спокойной. В то же время поляки осознавали свои достоинства, редко встречающиеся у немцев, которых они называют тупыми и тяжеловесными: фантазию, ироничность, дар импровизации, насмешливое отношение к любой власти, способствующее расшатыванию политической системы Речи Посполитой. Суждение поляков о русских всегда было более сложным, чем суждение о них немцев, однако в этом суждении неизменно присутствовал оттенок презрения, приправленного жалостью. Ощущение превосходства давали полякам их традиции, католический моральный кодекс, принадлежность к Западу. Для русских же традиционная польская церемонность – реверансы, улыбки, вежливость и лесть – была пустой формой, а стало быть, фальшью.

С конца XVII и в XVIII веках вся Польша раздиралась внутренними неурядицами, разрушалась хозяйственная жизнь и усилилось ничем не ограниченное своеволие магнатов. Речь Посполитая стала страной магнатов и их “партий”. Мелкие и даже средние шляхтичи могли обеспечить себе спокойное существование, если они прибегали к покровительству одного из влиятельных вельмож, проживавших или имевших владения недалеко от места проживания шляхтича, или же входили в его свиту. За такое покровительство шляхтич фактически расплачивался некоторой частью своей “злотой вольности”: на поветовых сеймиках он был обязан голосовать так, как желает его патрон, а также поддерживать своего магната-покровителя в его вооружённых наездах на соседей.

С другой стороны, если шляхтич пожелал бы отказаться от такого патронажа, знатные вельможи, располагавшие собственными военными отрядами из шляхты и прочими разнообразными средствами, всегда могли найти предлог, чтобы травить, преследовать и довести до полного разорения своего соседа-шляхтича. Это обстоятельство также толкало шляхту искать магнатского покровительства.

Во время продолжительной, двухвековой агонии Польши даже её еврейство обнищало, морально опустилось и, застыв в средневековом обличье, далеко отстало в своём развитии и достатке от уровня евреев Европы. Г. Грец пишет об этом так: «Ни в какое время не представляли евреи столь печального зрелища, как в период от конца XVII до середины XVIII веков, как будто это было задумано, чтоб их подъём из нижайших глубин выглядел как чудо. В трагическом течении столетий бывшие учителя Европы были унижены до детского состояния или, ещё хуже, старческого слабоумия».

Экономически живо общаясь с окружающим населением, еврейство Речи Посполитой за пять веков пребывания там не впустило в себя внешнего влияния. Шли и шли века послесредневекового развития Европы, а польское еврейство оставалось замкнутой организацией. Оно не было разрозненным, но с прочными внутренними связями. Всей еврейской жизнью управляли местные кагалы, выросшие из самых недр еврейской жизни, и раввины. В Речи Посполитой кагал был посредником между еврейством с одной стороны и властями и магистратами с другой, собирал подати для короны и за это поддерживался властями. Кагал вёл сборы на еврейские общественные нужды, устанавливал правила для торговли и ремёсел: перекупка имущества, взятие откупа или аренды могли происходить только с его разрешения. Кагальные старшины имели и карательную власть над еврейским населением. Суд еврея с евреем мог вершиться только в системе кагальной, а проигравший в кагальном суде не мог подать апелляцию в государственный суд, иначе подвергался херему, то есть религиозному проклятию и отчуждению от общины.

С течением времени православие на землях Великого княжества Литовского отступало перед униатством и католичеством. И если униаты продолжали считать себя по происхождению русскими, то многие литвины-католики стали “поляками”. По поводу гонений на православных со стороны католиков православный архиепископ Литвы обращался к русскому правительству, прося заступничества. “Гомель есть вотчина князей Чарторыйских, - писал он, – из этого следует, что и этот остаток епархии весь перейдёт в унию. И если только всемогущая Poccийская держава не поможет здешним православным, то очень может быть, вскоре здесь и не к чему и не на что будет содержать православного епископа...”. С ним одинаково думала и его паства. Как она ослабела, и как усилилась проповедь унии и католицизма, можно судить по тому, что за 9 лет с 1734 по 1743 год у русских было отнято 128 храмов, и за короткий срок 140 шляхетских фамилий в Литве приняли католичество.

19 февраля 1743 года в книгах униатской церкви Мульчицкой отмечается рождение Максимилиана, (будущая жена его Ефросиния) сына Парфимиуша Перхоровича-Дзиковицкого. И отец, и сын были ксёндзами в этой церкви. В 1743 году к униатам на Пинщине перешёл Купятицкий Свято-Введенский и Новодворский Успенский монастыри.

В 1744 году со смертью пинского, глинянского и волковысского старосты, великого гетмана и великого канцлера литовского, виленского воеводы  графа Михала-Сервация Корибут Вишневецкого (Збаражского) угас род Вишневецких. Магнату Вишневецкому в одной только южной Волыни принадлежало 3 города и 87 сёл. Лишь после его смерти выяснилось, что большая часть этих поселений была князем давно заложена. Также им был оставлен наследникам долг в огромную сумму 1 524 063 злотых. Но долги и угроза разорения не останавливали магнатов в их стремлении к роскошной жизни. В частности, при замке князя Потоцкого для караульной службы состояла целая рота солдат, на головах которых вместо привычных всем шляп водружались большие медвежьи шапки.

В 1744 году «вышли универсалы от короля его милости Августа, чтобы купцы конской амуницией и саму конскую амуницию в Пруссию и во Вроцлав (в Силезии) за границу не пропускали. И стража была выставлена на дорогах с таким приказом, что если кто стражу объедет либо подкупит, тогда у того пропущенного или тайным путём едущего купца вольно позабирать все товары по той причине, что король польский с королём прусским начинали уже готовиться к войне».225

Успехи прусского короля в войне настолько обеспокоили его соседей, что в январе 1745 года против него сложился союз в составе Англии, Австрии, Голландии и Саксонии. В том же 1745 году Август III дважды потерпел поражение от пруссаков.

К середине XVIII века угасли роды магнатов Вишневецких, Конецпольских, Собеских, и права на их латифундии перешли к породнённым с ними фамилиям. В XVIII веке наибольшими землевладельцами Правобережной Украины стали Любомирские, Потоцкие, Яблоновские, Чарторыйские, Сангушки, Тышкевичи, Браницкие, которые своими богатствами и властью напоминали “королят” времён перед Хмельниччиной. Используя ослабление королевской власти, магнаты захватывали “королевщины” – украинские староства – и превращали их в свои наследственные владения. Шляхта, которой труднее было восстановить свои имения, в основном довольствовалась тем, что получала земли от магнатов и становилась зависимой от них – в форме вассальной зависимости или аренды. Много шляхтичей стали разного рода служащими больших панов: управляющими, экономами, а также официалистами».20 Похожая картина наблюдалась и в литовском Полесье.

 

*  *  *

Весьма интересен духовный мир людей того времени, хорошо переданный одной из выпускавшихся тогда газет. «В августе пришла в Могилёв такая газета, что один пан, очень богатый, в Польше при границе турецкой живший, имел достаток от своих волов и наконец, прикупив к ним ещё, сказал своим факторам пригнать несколько тысяч скота для Вроцлава.

А в это время там было большое скопление войска, так как пруссак воевал с венгерской королевой [Марией Терезией]. И тогда перегоняемые волы начали на дороге сдыхать. Когда тому пану сообщили об этом, он, не доверяя этому, сам вслед за быдлом выехал, а когда его нагнал, всё быдло уже подохло. Встал он тогда над быдлом и, воспылав ужасным гневом, такие произнёс несчастливые слова: “Пане Боже, сделал из моего превосходного быдла падаль, так и ешь сам!”. И такое чудо Божье на него нашло, что по произнесении таковых слов он тут же, в присутствии своих слуг и факторов, в пса превратился и, как пёс, воя и лая, бросился на своё быдло и стал поедать.

По совету духовенства его посадили на цепь как пса, и когда давали есть из блюд, он не ел, но из посуды ел гадкой, какую обычно для псов употребляли.

А потом его повели по разным чудотворным местам, вымаливая чуда Божьего, чтобы соблаговолил его обратить обратно из пса в человека».225

 

*  *  *

 

Только по Дрезденскому миру, подписанному представителями Пруссии, Австрии и Саксонии 25 декабря 1745 года, Август III получил обратно свою Саксонию, занятую Пруссией.

В 1748 году генерал-адъютант В.Н. Репнин возглавил вспомогательный русский корпус в 37 тысяч человек, который императрица Елизавета отправила к берегам Рейна на помощь Австрии в её противостоянии с Пруссией. При местечке Пулавы у Вислы дивизия Ливена, входившая во вспомогательный корпус, ожидала прибытия главнокомандующего и строила переправу, поскольку главная польская река из-за весеннего половодья разлилась в ширину мили на две. В Пулавах находились резиденция и большой замок графа Потоцкого, который хлебосольно принимал у себя генерала Ливена и весь его штат.

Стол польского магната отличался разнообразием и изысканностью блюд, во время обедов для хозяев и гостей исполнялись вокальная и итальянская музыка. Русские офицеры отмечали, что польская знать ведёт жизнь расточительную и по пышности не уступает королевским особам. Как в прошлом, так и в этом веке внешний вид модниц из высшего света резко контрастировал с видом девушек из более низких слоёв общества. Модниц продолжала преследовать оспа, портившая кожу лица, и потому сохранялся спрос на свинцовые белила.

После переправы через Вислу русские войска через территорию Моравии вступили в Чехию, куда для осмотра полков прибыла сама императрица.

От внезапно разбившего его паралича 21 июля 1748 года командующий русским корпусом Репнин умер. На этом посту его заменил генерал Ливен.

Во время возвращения русского корпуса в место прежней дислокации в городе Риге, проходя по территории Литвы, офицеры вновь всюду встречали радушное гостеприимство магнатов, которые устраивали богатые застолья с неизменным любимым ими венгерским вином, с итальянской музыкой, с танцами и карточной игрой. Остались письменные свидетельства, что так принимали у себя русских пани Сапега, князья Чарторыйский и Радзивилл.

В 1749 году Владислав Янович Дзиковицкий, скопив приличную сумму денег и узнав, что некоторые из Дзиковицких решили продать свои части имения Дзиковичи вместе с селом Местковичи, решил приобрести древние родовые земли для себя и своего наследника. Документ покупки звучал так.

«Перед нами, судьями главными в Трибунале Великого княжества Литовского от воеводств, земель и поветов на год нынешний, 1749 выбранными, во главе с патроном его милостью паном Миколаем Шпаковским, была представлена вечистая запись от панов Дзиковицких в пользу панов Владислава и его сына Стефана Дзиковицких. […] [В записисказано:] “Мы, Базили Андреевич, ручаясь и обязуясь за сыновей Андрея и Антония, имеющего сына Яна, а также Базили Янович, [ручаясь] за сына Доминика и внука Стефана, а также Бенедикт, [ручаясь] за сыновей Теодора, имеющего сына Мацея, и Михала, и Иоахим Базилиевич, ручаясь и обязуясь за сына Теодора Дзиковицкие, делаем объявление этой нашей […] записью […] их милостям панам Владиславу Яновичу и сыну его Стефану Дзиковицкому. […] Базили по отцу Андрею от деда Теодора Протасовича, Базили по отцу Яну от деда Стефана, Бенедикт и Иоахим по отцу Базилию от деда Юзефа Дзиковицкие, будучи прямыми наследниками имения Дзиковичи с селом Местковичи с подданными (крестьянами), в повете Пинском лежащем, где по причине размножения потомства появилась трудность в разделении [имения] на части, поскольку передел частей вызывал споры и недоразумения, единодушно постановили продать кузенам нашим Владиславу Яновичу и сыну его Стефану Дзиковицким за […] 8 000 злотых польских. Эту сумму в день сегодняшний нам в руки действительно оплатили и пересчитали, после чего […] имение наше Дзиковичи с селом Местковичи с постройками фольварочными, огородами, грунтами (землями), пашнями, сенокосами морожными и болотными, садами, кустарниками, выгонами, реками, с крестьянами, издавна оседлыми и их семействами, доходами, повинностями и данинами, которые указаны в инвентаре, ничего не исключая, передаём их милостям панам Владиславу и сыну его Стефану Дзиковицким на вечные времена. […].

 Дан в году 1749-м, месяца ноября 4”.

Устно и лично запрошенная от их милостей панов Базилия, другого Базилия, Бенедикта и Иоахима Дзиковицких по этой продаже вечистая запись на имение Дзиковичи с селом Местковичи с подданными за сумму 8 000 злотых польских их милостям панам Владиславу и сыну его Стефану Дзиковицким проданное, подписал Игнацы (Игнатий) Орда, стражник пинский».92 Однако запись в трибунальские книги по какой-то причине затянулась на год и четыре месяца.

 «Весной 1750 года на Украине вспыхнуло новое крестьянско-гайдамацкое восстание. Это движение быстро распространилось на юг и юго-запад Белоруссии. Гайдамацкие отряды, прибывшие из Украины и состоявшие преимущественно из беглых белорусских крестьян и горожан, быстро пополнились за счёт местного населения и, рассеявшись по бассейну Припяти, громили имения магнатов и шляхты. Уже осенью 1750 года восстанием были охвачены Речицкий, Мозырский, Пинский и другие поветы».13 Район Дзиковичи, входивший в эту территорию, также, естественно, подвергся нашествию бунтующего простонародья. Около этого времени остававшуюся за государством собственность в деревне Стетичево получил наследовавший пинскому старосте Вишневецкому гетман Михал Огинский.

После периода междоусобных войн, противоборствующих конфедераций и иностранных военных вмешательств, Польша к середине XVIII века  сумела оправиться от военных потрясений, и в её социально-экономической жизни обнаружился заметный прогресс. Чему, однако, всемерно старалась воспрепятствовать Россия. Пинск, ставший экономически развитым центром, современники сравнивали с градом Китежем, называли его “литовским Ливерпулем”, “солнцем окрестностей, находящимся в сношениях с Чёрным и Белым морями”.

В это время шляхетское сословие, ставшее самым главным и практически единственным господствующим классом Речи Посполитой, внутри себя крайне расслоилось. Жизнь магнатов, ведущих роскошную и расточительную жизнь в окружении многочисленной придворной челяди из мелкой шляхты, резко контрастировала с образом жизни рядовой шляхты, не пристроившейся к патронам из крупных магнатов. Тем не менее и непристроившаяся мелкая шляхта, в силу сложившихся условий внутренней жизни государства, вынуждена была ориентироваться либо на одного, либо на другого представителя знати.

«XVIII столетие вошло в историю Европы как век Просвещения. Естественнонаучные открытия и новые философские концепции, получившие распространение в эту эпоху, постепенно формировали у образованной части европейского общества иной взгляд на мир, природу вещей, отношения между людьми, социальную структуру и общественные идеалы. Представления, основанные на христианских традициях и принципах феодализма, уступали место культу разума, естественного равенства, свободы личности и её ответственности перед другими людьми.

В разных частях Старого Света новые веяния, которые принёс XVIII век, имели неодинаковое распространение и по-разному претворялись в жизнь. В странах Запада идеи Просвещения упали на социальную почву, хорошо взрыхлённую и удобренную предыдущими десятилетиями экономического роста и поступательного политического развития. В центре же и на востоке Европы ситуация оказалась качественно иной. Специфика Центральной и Восточной Европы вела к тому, что здесь, в отличие от Запада, стремление к переменам шло не снизу, а со стороны части самого привилегированного класса, сталкивавшейся с традиционными препятствиями, – недоверием крестьян, реакционностью священников, региональным сепаратизмом, агрессивностью иностранных государств и упорным консерватизмом большей части мелкого дворянства. Никакие реформы в такой ситуации не были бы возможны, если бы их душой и двигателем не оказались люди, в руках которых были сосредоточены огромные властные полномочия».85 Однако если в окружавших Речь Посполитую странах монархи обладали этими самыми огромными властными полномочиями и проводили в жизнь реформы, которые требовало новое время, то в польско-литовском государстве, с её бесправным королём и неработающим сеймом, всё застыло и законсервировалось.

Ещё более застывшей представлялась жизнь в таких оторванных и глухих закоулках, каким являлась территория Пинщины. Здесь, даже несмотря на столетиями исповедываемое христианство, до сих пор присутствовали вполне языческие воззрения на многие явления. Особенно зримо это выглядело в отношении представлений о смерти. Даже гораздо позднее, уже в XIX веке, исследователь местных обычаев отмечал: «Смерть в воображении пинчука представляется в виде необыкновенного человека, которого никто не видит, кроме умирающего. По его воззрению, смерть так же, как человек, имеет голову, руки, ноги и другие члены; она приходит к больному обыкновенно с косою, на конце которой всегда висит капля смерти. Явившись к больному, она становится в головах его, и когда больной откроет рот, то в него попадает с косы капля смерти, от которой он и умирает.

После смерти душа погружается, или, как говорят, полощется в воде, находящейся в доме и тем оскверняет её. Напившийся той воды в скором времени умирает, вследствие чего перед смертью больного домашние выливают всю воду на двор и самые сосуды, в которых была вода, перевёртывают вверх дном».301

В XVIII веке значимость Великого княжества Литовского в международных сношениях снизилась. Упоминание о том, что Речь Посполитая является “государством двух народов”, стало исчезать из дипломатических документов, заменяясь ссылкой на то, что Речь Посполитая является государством “народа польского”. Как польское государство Речь Посполитую стали воспринимать и в международных делах.

Жизнь польско-литовской шляхты в XVIII веке была уже совершенно не такой, какой она была в прежние времена. «Закованный в железо с ног до головы средневековый рыцарь сидит в XVIII веке в будуаре напудренной маркизы в шёлковом камзоле и штиблетах, потемневший под арабским небом крестоносец боится резкого движения, чтобы не разбить фарфоровой статуэтки Дафны или Хлои или сдвинуть артистически завязанное жабо. Король, закутанный в горностаевую мантию с бесконечным шлейфом, который несут за ним херувимы-пажи, в драгоценной короне – чуде ювелирного искусства, – выходит теперь во фраке с шапокляком в руке. В каждое данное время всё – речь, костюм, постройки, увеселения, понятия, вся совокупность быта – имеет свой стиль, свою яркую оригинальную физиономию».64

В 1752 году комплекс городского центра Несвижа был перестроен в стиле позднего барокко. Тогда же обитавшее здесь уже 200 лет привидение Чёрной Дамы стало выполнять новые обязанности: следить за поведением молодых девушек и женщин. Некоторым оно являлось в тёмных местах, некоторых могло проучить во время бала, если считало, что туалет какой-либо дамы чересчур откровенен.

В 1752 году канцлером Великого княжества Литовского стал представитель могущественной магнатской фамилии Чарторыйских князь Фредерик-Михал. Тогда же своим выступлением в польском сейме и ораторскими способностями впервые обратил на себя внимание общества молодой граф Станислав-Август Понятовский, которому в будущем судьба уготовила блестящий взлёт и падение. Он был сыном краковского каштеляна Станислава Понятовского, а по матери Констанции приходился родственником князей Чарторыйских. Станислав-Август получил хорошее образование и много путешествовал по Западной Европе, долгое время прожил в Англии, детально изучив её парламентский строй.

Королевский двор, которому стремились подражать владельцы огромных латифундий, проводил время в бесконечных увеселениях – балах, пирах, охотах. Так, например, барон Бринкен, «описывая Беловежскую пущу, подробно говорит об одной знаменитой охоте Августа III с женою и с сыновьями Ксаверием и Карлом в 1752 году, 27 сентября, во время которой убито 42 зубра и 13 лосей, кроме других зверей; в том числе одной королевой убито 20 зубров. В память такой счастливой охоты Август III поставил на берегу реки Наревки в деревне Беловежье квадратный каменный столб, на котором велел вырезать на польском и немецком языках имена охотившихся и число убитых зверей».59

Охота составляла любимую забаву средних и зажиточных панов. Нигде в Европе не было тогда так искусно организованных охот, такого порядка на них, таких искусных стрелков и такого множества дичи, такого веселья и пирования на охоте, как в Литве. Достаточные помещики содержали множество стрелков, лошадей, своры собак и имели целые арсеналы дорогих ружей. Часто и дамы сопутствовали мужьям и братьям на охоту, и тогда было ещё веселее. Мелкая шляхта, составлявшая партию какого-либо магната, в том числе и Дзиковицкие, также временами приглашалась принять участие в такой забаве.

В магнатских домах царили во время таких охот нравы простые. Когда собиралось много гостей и не хватало на всех кроватей, то не только молодые люди, но даже и женщины спали на соломе, постланной прямо на полу, разумеется, в особых отделениях дома. Расстеленная солома покрывалась коврами и простынями, клались подушки и все гости ложились в ряд, как солдаты в палатках. Появился даже особый термин для обозначения такого сна: спать покотом.

Последние годы жизни Владислава Яновича Дзиковицкого не были омрачены крупными потрясениями ни в стране, ни в его семье. Он умер до 1758 года, когда ему было не менее, чем 44  года.

 

*  *  *

ГЛАВА VII

 

СТЕФАН ВЛАДИСЛАВОВИЧ ДЗИКОВИЦКИЙ

(не позднее 1732 – не ранее 1824 годы)

 

...По пристрастию возвели на польский престол

Понятовского, хотели ему против вольностей

польских прибавить самовластия, взяли в защищение

диссидентов... – через сие подали причину к турецкой

войне, счастливой в действиях, но более России

стоющей, нежели какая прежде бывшая война.

М. Щербатов. “О повреждении нравов в России”.

 

«Польское королевство называлось Речью Посполитой. Это была эпиграмма на республику и на королевство. Король не имел в королевстве никакой власти, а польского народа вовсе не существовало в республике, потому что среднего сословия из туземцев вовсе не было, а поселяне были в угнетении и в рабстве. В городах немцы и жиды занимались ремёслами и торговлей с весьма малыми исключениями.

Мнимую республику составляло шляхетство, присвоившее себе всю власть, и между шляхетством богатство заменяло все достоинства. Бедное дворянство было подвержено такому же угнетению, как мещане и поселяне. Вся Польша была разделена на партии, без единства власти и воли».82 В хаосе, называвшемся “древним польским правлением”, господствовали четыре силы, подчинявшие себе весь ход общественных дел. Эти силы принадлежали богатым панам, католическому духовенству, женщинам и евреям, имевшим в своих руках всю торговлю и продукты сельского хозяйства – единственное богатство тогдашней Польши.

Поляки с молоком матери всасывали рыцарское уважение, повиновение и преданность к женскому полу. Отказать женщине в просьбе почиталось или совершенной дикостью, или непреклонностью Катона.

«Пьянство в Польше, – писал в своих воспоминаниях Я. Охоцкий, – о котором так много писали и кричали, никогда, в сущности, не было народным пороком. Оно вошло в моду в начале царствования Августа II, а через 60 лет тишины и мира укоренилось в обычаях и сильно распространилось».77 В самом конце царствования этого Августа, прозванного Сильным, около 1732 года в семье мелкого пинского шляхтича Владислава Яновича родился второй сын, которого назвали Стефаном.

Стефан, как и его старший брат Ян, видели вокруг себя не только родителей, но и многочисленную близкую и дальнюю родню, жившую в ближайшем с ними соседстве. Среди близких родственников был их дедушка Иван Иванович со своими четырьмя братьями, у которых были свои дети, приходившиеся двоюродными дядями и тётями мальчикам. У этих двоюродных дядей и тётей также было много своих детей, которые приходились Яну и Стефану уже троюродными братьями и сёстрами. А если учесть, что более дальние родственники из рода Дзиковицких также продолжали в своём подавляющем большинстве проживать на той же “малой родине”, на Пинщине, то можно представить, каково было расти мальчикам в сознании многочисленности и связанной с этим силе их племени – шляхетской фамилии Дзиковицких! Было чем гордиться, и было на что оглядываться. Стефан с самого раннего детства привык гордиться и высоко ставить своё шляхетское достоинство, хотя в семье как родителей, так и его собственной, катастрофически не хватало средств с надлежащей честью его поддерживать.

Неизвестно, кто и в какое время являлся главой рода Дзиковицких, но тогда, по всеобщему обыкновению, каждая многочисленная шляхетская фамилия, жительствующая в пределах досягаемости её представителей, хорошо знала всю подноготную своего рода и чётко определяла, кто является главой рода. На этого патриарха ориентировалась вся фамилия, дружно выступавшая на поветовых сеймиках как единое целое. Поэтому, чем более многочисленным был шляхетский род, по тогдашним условиям жизни он занимал и более значительное положение в местной жизни.

Всё шляхетство Речи Посполитой смотрело на себя как на стержень и основу всего государства и формально неподчинялось никому. Даже король считался всего лишь первым среди равных, и каждый шляхтич, в принципе, мог быть избран своими собратьями по сословию на королевский престол. В то же время авторитет монарха при саксонских королях упал в высшем обществе так низко, как никогда ранее в истории страны. Трепет и преклонение перед монархом сохранились разве что в глухой провинции, где королевская особа, так никем в жизни и не увиденная, скорее являла собой лишь отвлечённую, блистающую идею шляхетского государства. Такой глухой провинцией была, в том числе, и Пинщина.

В полной мере шляхетскими правами и привилегиями в силу своего могущества пользовались лишь магнаты. В то же время, положение мелкой деревенской шляхты, древней, но многочисленной и небогатой, не представляло особых возможностей для осуществления юношеских честолюбивых мечтаний Стефана Дзиковицкого, как, впрочем, и других детей мелких шляхтичей. Охоцкий писал об этом: «Есть деревни, населённые одной шляхтой, от двухсот до трёхсот дворов. Такое скопление в одном месте далеко не способствовало увеличению довольства. Уменьшение и раздробление имений сделало невозможным порядочное воспитание детей, из этого возникло грубое неведение и простонародные обычаи, очень подходившие к крестьянским. Подобное польское дворянство, жившее на небольших участках земли… очень бедное и нищее, было при всём том настоящее, заслуженное дворянство. У них есть ещё грамоты Ягеллов, Стефана Батория, Сигизмунда III, Владислава IV, Яна-Казимира и Яна III».77 На памяти Стефана Дзиковицкого попросту не случалось, чтобы кто-то из живших рядом представителей рода взял себе нового слугу. Те немногие слуги, что имелись у отдельных Дзиковицких, были взяты на своё место ещё до его рождения и всегда казались Стефану столь же неотъемлемой принадлежностью захудавшего рода, как соседняя болотистая почва, река Струмень и соломенные крыши домов деревушки Дзиковчи.

К 1749 году старший брата Стефана, по-видимому, уже был женат, но его семья была бездетной. И единственным наследником и продолжателем линии Владислава Яновича мог стать его второй сын. В 1749 году отец Стефана на своё имя и на имя сына купил всё имение Дзиковичи вместе с селом Местковичи и с крестьянами, жившими на этих землях. Но надолго имение в семье не задержалось, поскольку как отец Владислав Янович, так и сын Стефан Владиславович вели жизнь на широкую ногу, расточительно, а долги, которые они делали, были обеспечены имуществом в виде имения Дзиковичи.

Время тогда было пышное и куртуазное, во многом диктуемое французским Версалем, но имевшим и свой национальный колорит. Магнаты, ведя пышную и расточительную жизнь, случалось, запутывались в долгах ростовщикам-евреям и оказывались перед перспективой финансового краха. Чтобы уплатить долги, часть своих имений магнаты вынуждены были продавать. Также обычным средством, помогавшим вельможам удерживаться на поверхности, было занятие государственных должностей и получение в управление доходных староств. Но чтобы получить этот “хлеб заслуженных”, нужно было иметь влияние в среде “братьев шляхты”. Но, в свою очередь, приобретение и сохранение этого влияния требовали больших расходов. Надо было держать “открытый дом”, устраивать приёмы, празднества с большим количеством гостей, играть роль в сеймиках и сейме, поить и подкупать “братьев шляхту”, а также иметь постоянную группу своих клиентов из шляхты. Чтобы иметь клиентов, магнаты раздавали в посессию (аренду) по низкой цене деревеньки, кусочки их, чиншевые (с которых шли подати) земли. Получившие их шляхтичи обязаны были быть на сеймиках и поддерживать партию своего вельможи словом и делом.

«Дворы вельмож были очень многочисленны, они состояли из шляхты, сыновей помещиков, дворян, комнатных прислужников (покойовцев), оруженосцев и пажей. Лакеи и камердинеры тогда были ещё неизвестны. Зато были гайдуки, ливрейные паюки и скороходы в свойственных им костюмах. Дворяне одевались как хотели, только в залы обязаны были являться всегда при саблях и с ладунками; они получали ничтожное жалованье “salarium”, но обыкновенно вельможи делали им богатые подарки. Дворяне обязаны были держать отличных лошадей, с богатым прибором, потому что в столице, или когда ехали в гости, они всей компанией сопровождали карету самого вельможи или жену его. Карета бывала пышно убрана гербами и всеми атрибутами сана владельца; лошади почти всегда были таранты, в полосы и пятна как леопарды, или белые с красными или зелёными гривами, иногда телесного цвета с белыми ноздрями, белыми гривами и хвостами и красными глазами. Эту породу привезли к нам из Испании…

Ни один дворянин не мог показаться без сабли ни у соседа, ни в городе, ни в церкви; некоторые мещане тоже пользовались этой привилегией. Во время чтения Евангелия, во время обедни все надевали шапки и наполовину вынимали сабли в доказательство своей готовности защищать католическую веру».77

Стены и своды в храме во имя Божьего Тела в столице магнатов Радзивиллов в Несвиже сплошным ковром покрыли уникальные фрески, выполненные в технике “гризайль” на библейские темы. Главный алтарь украшает икона “Тайная Вечеря”, созданная вместе с фресковыми росписями в 1750-1770 годах. При костёле находится родовая усыпальница Радзивиллов, где со временем было установлено 72 саркофага.

По глубокому убеждению каждого шляхтича, находившемуся в полном соответствии с нравами эпохи, человек, не имевший права носить саблю, то есть простолюдин, не имел равным образом даже права на горделивую осанку. И если встречный крестьянин не приветствовал ехавшего на коне шляхтича снятием шапки и поклоном, шляхтич вправе был отхлестать невежу кнутом. Правда, в жизни этого не происходило, так как крестьяне предпочитали не подвергать себя неприятностям.

Кроме добывания средств к существованию у мелкой провинциальной шляхты было только два важных для неё занятия. Во-первых, участие в сеймиках, где происходили выборы в местные должности и выборы послов на общегосударственный сейм, и, во-вторых, участие в бесконечных и беспрерывных судебных процессах либо в качестве участников, либо зрителей. А у адвокатов для таких дел всегда в достаточном количестве водились чернила, белая и гербовая бумага, а также гусиные перья последнего осеннего ощипа.

«Многое можно было бы сказать о том, отчего до такой степени укоренилось у нас сутяжничество, отчего гродские и земские суды были завалены делами. Главными причинами бесчисленных процессов были невероятная дешевизна производства дел; гербовая бумага, и то только первый лист, стоил всего грош серебром. Потом многочисленность студентов, окружавших суды и набивавшихся всем со своими услугами. Большую роль играло панское самолюбие, желание унизить противника и поставить на своём. Не раз я видел дела, не стоившие и двухсот злотых, так упорно поддерживаемые, что для прекращения их ни посредство друзей, ни ходатайство уважаемых личностей не имели ни малейшего влияния».77 Таково мнение Яна-Дуклана Охоцкого. А вот что говорил по тому же поводу Фаддей Булгарин.

«Страсть к процессам происходила вовсе не от любостяжания. Процессы всегда почти рождались или из ложного честолюбия, или вследствие личной ссоры. Хотя бы лишиться последнего куска хлеба, лишь бы поставить на своём!

Кроме того, процессы заменяли театр и литературу в провинциях. Речи адвокатов – так называемые манифесты, то есть изложение претензий – печатались и рассылаемы были ко всем приятелям. Судопроизводство было открытое и привлекало в запутанных делах, или когда тягались значительные люди, множество слушателей в суды. Сами тяжущиеся говорили иногда речи, и это занимало умы и убивало время».82

В мемуарах брест-литовского каштеляна Мартина Матушевича на примере одного дела о наследстве дано яркое свидетельство разлада государственного механизма Речи Посполитой и царившей в стране анархии. Он писал: «Дело длилось три недели, наконец, когда депутату радзивилловской партии Горницкому дали слабительного, так что он не был в состоянии явиться на заседание, то одним голосом большинства отец коадъютор виленский выиграл дело об опеке над имуществом своих племянников и ими самими».

Вся шляхта Речи Посполитой, от бедного сельского шляхтича до самого короля безудержно пила, ела, устраивала охоты и гуляла. О короле Августе III ходило много интересных рассказов, не только передававшихся из уст в уста, но и служивших примерами для подражания среди богатых вельмож. Говорили о чрезвычайной силе короля, о разгульных пирушках и его посещениях домов землевладельцев, после которых в погребах не оставалось ни капли вина. Август любил устраивать соревнования по пьянству – так называемые “бутылочные поединки”, после которых часто следовали в награду отличившимся целые староства, пенсии и даже звёзды ордена Белого Орла. Любители вкусно поесть, особенно католические монахи, лакомились бобровыми хвостами, состоящими из одного нежного и хрупкого жира, но бобрового мяса не употребляли в пищу. Замечательно, что жирный бобровый хвост почитался постной пищей, как будто бобр – это рыба!

Но, несмотря на такой бросающийся в глаза разгул верхушки общества, он уживался со скромным бытом не только мелкого и среднего шляхетства, но и порой самих магнатов. «Нужно откровенно сказать, что тогда не знали той роскоши, которая потом так распространилась. Барыня выезжала в данцигской коляске, не стоящей более ста талеров, или в карете той же фабрики, обитой трипом, ценою в триста талеров. Лошади были хорошо откормленные, но из собственного стада нашей чисто польской породы, которой теперь и следов не осталось. Жёны вельмож брали к себе дочерей помещиков когда они оканчивали воспитание в монастыре. Затем их выдавали замуж, снабжали приданым и протежировали потом всю жизнь.

Сам помещик, бывший в молодости при дворе вельможи, по его милости запасался богатым и многочисленным гардеробом и не шил потом ничего нового, а только суживал или расширял по своему объёму. Впоследствии этот же самый гардероб переделывали на взрослых сыновей.

Необходимо также брать в расчёт дешевизну товаров. Например, бочка венгерского вина стоила 4 червонца, а французское самое дорогое вино – 7 червонцев. Десять фунтов кофе и столько же сахару стоили 5 злотых… Доходы были невелики, а пили много, но это дёшево, правда, обходилось. Такой образ жизни не вводил шляхту в долги, напротив, почти всегда увеличивалось состояние. Кто собирал какой-нибудь капиталец, отдавал под залог вельможе и брал деревню, поэтому не было случая, чтобы помещики продавали за долги имения или увёртывались от кредиторов».77 Учитель географии и природоведения XVIII века Габриэль Рончинский, преподававший в иезуитских школах, писал, что в некоторых местностях Пинщины высушенные рыбы вьюны использовались в качестве светилен. Рончинский сообщал также, что полная лодка раков в Пинске стоила всего лишь имперский грот, а шестьдесят штук можно было купить за шеляг. Из-за огромного количества в Пинске черепах и раков более поздний писатель Ю. Крашевский даже назвал его их столицей.

Судя по всему, многие из Дзиковицких, включая Стефана Владиславовича, прошли школу шляхетской жизни при дворе местного вельможи. В то же время образование мелкой шляхты сильно отставало от новых научных достижений и, находясь в ведении иезуитов, давало широкий простор распространению суеверий и выдумок. Всё тот же Рончинский писал, что камешки, находящиеся в раках и которые на Пинщине называют “рачьими глазами”, собирали в большом количестве. Эти камешки считались хорошим лекарством от ядовитых укусов, от мора и лихорадки. Однажды, желая заработать, какой-то шляхтич из-под Пинска завёз 200 таких камней в Гданьск.

Мелкая пинская шляхта, даже та, что изучала польский и латинский языки в иезуитских школах, постоянно соприкасаясь с простолюдинами, в обычной жизни сама говорила на их языке, представлявшем смешанный польско-белорусский говор.

Несмотря на формальное равенство всех шляхтичей между собой, звание, состояние и высокое положение одной его части ставили неодолимые преграды между различными слоями благородного сословия. И такое положение как бы консервировало социальный статус родителей, перенося его на детей и внуков. Вельможи заключали браки внутри своего круга, средняя шляхта – внутри своего, а мелкая – среди такой же мелкой шляхты. Редкие исключения из этого лишь подтверждали общее правило, а потому и Стефан женился на такой же, как сам, мелкой шляхтянке по имени Евдокия. Возможно, она также находилась в придворном штате жены вельможи и их брак был делом рук знатных благодетелей, любивших устраивать семейные союзы между своими вассалами.

 

 

*  *  *

 

Станислав Понятовский Младший, будучи наполовину Понятовским, а наполовину Чарторыйским, быстро делал карьеру и ещё подростком получил чин литовского стольника.

Большую часть времени Станислав Младший проводил не в Польше, а в столице Саксонии Дрездене, при дворе короля Августа ІІІ. Там он приглянулся сэру Генбюри Вильямсу – английскому послу при саксонском дворе. Летом 1755 года, около дня Святой Троицы, в русскую столицу Петербург прибыл английский посланник кавалер Вильямс. В свите посланника находился молодой поляк граф Понятовский, отец которого во время Северной войны держал сторону шведского короля. Вот как польский историк Казимир Валишевский характеризует новую звезду, появившуюся на петербургском небосклоне:

«У него было приятное лицо… он был gentilhomme в полном смысле этого слова, как его понимали в то время: образование его было разностороннее, привычки утончённые, воспитание космополитическое, с тонким налётом философии… Он олицетворял собой ту умственную культуру и светский лоск, к которым она [Екатерина II] одно время пристрастилась благодаря чтению Вольтера и мадам де Севинье. Он путешествовал и принадлежал в Париже к высокому обществу, блеском и очарованием своим импонировавшему всей Европе, как и королевский престиж, на который ещё никто не посягал в то время. Он как бы принёс с собой непосредственную струю этой атмосферы и обладал как качествами, так и недостатками её. Он умел вести искристый разговор о самых отвлечённых материях и искусно подойти к самым щекотливым темам. Он мастерски писал записочки и умел ловко ввернуть мадригал в банальный разговор. Он обладал искусством вовремя умилиться. Он был чувствителен. Он выставлял напоказ романтическое направление мыслей, при случае придавая ему героическую и смелую окраску и скрывая под цветами сухую и холодную натуру, невозмутимый эгоизм, даже неисчерпаемый запас цинизма».

Спустя несколько дней в Ораниенбауме праздновался Петров день, который совпал с именинами внука императрицы Елизаветы и сына великого князя Петра и его жены Екатерины. Среди гостей присутствовали иностранные посланники и министры. Великая княгиня Екатерина обратила внимание на Понятовского и записала впоследствии: «…глядя на графа Понятовского, который танцевал, я заговорила с кавалером Вильямсом об отце его и о том зле, которое он причинил Петру I. Английский посланник говорил мне много хорошего о сыне и подтвердил то, что я уже знала: именно, что старик Понятовский и семья жены его, Чарторижские, в то время были главными представителями “русской партии” в Польше. Что они послали молодого графа в Россию и поручили его Вильямсу для того, чтобы воспитать в нём доброе расположение к России. “Я надеюсь, – заметил Вильямс, – что этот молодой человек сделает успехи в России”. Ему тогда могло быть около 22 или 23 лет. Я отвечала, что, по моему мнению, Россия может служить для иностранцев пробным камнем их достоинств, и что кто успеет в России, тот наверно может рассчитывать на успех во всей Европе».75

И Понятовский преуспел. Осенью начались тайные любовные встречи молодого графа и великой княгини.

В Европе же опять назревала война. Прусский король Фридрих II чувствовал себя уверенно. Его казна была пополнена английским союзником, в армии – свыше 200 тысяч вымуштрованных солдат. Король решил, что для него наилучшей тактикой будет молниеносная война, в которой он поодиночке разобьёт медлительных противников (они ещё не освоили прусскую ходьбу “нога в ногу”). Поэтому, не обладая перевесом над французами и австрийцами, самоуверенный Фридрих ударил первым. 29 августа 1756 года началась самая кровавая из войн XVIII столетия, которую иногда, учитывая, что боевые действия велись и на других континентах, даже называют мировой.

Саксонский курфюрст и польский король Август III вследствие тайного договора с Австрией опять вовлечён был в сражения с Пруссией. На начальном этапе войны Россия попыталась побудить Речь Посполитую выступить против прусского короля, но эта попытка не увенчалась успехом. При Августе III  в стране регулярной армии не было, а её слабым подобием являлись личные армии магнатов. Финансовая система Речи Посполитой практически бездействовала, а рынок был завален фальшивыми деньгами. В таком положении страна просто не могла себе позволить ввязываться в какую-либо военную кампанию. А маленькая Саксония против Пруссии продержалась недолго. Вскоре Август III был заперт Фридрихом II в лагере при Пирне с 17-тысячным войском, которое вынуждено было сдаться в плен. Сам Август бежал в Кенигштейн, а потом в Польшу.

Летом 1756 года граф Станислав-Август Понятовский выехал из Петербурга в Речь Посполитую, откуда вернулся к концу года уже в качестве официального посланника в России и министра саксонского курфюрста и польского короля Августа III.

 

 

*  *  *

 

В середине XVIII века российская императрица Елизавета требовала от короля Речи Посполитой вернуть с литовских земель миллион беглых крестьян. Много это или мало? Если учесть, что население Литвы тогда составляло три миллиона человек, то становится ясно, что беженцы из России изменили демографическую ситуацию. Возникала парадоксальная ситуация: чем хуже жил народ самой России, тем больше беженцев оседало в соседних странах.

Выселение старообрядцев из Ветки и из близких к ней местностей на Гомельщине было не добровольное. Российская власть рассматривала их как перебежчиков и потому, выводя опять в пределы Российской империи, определяла староверов на жительство, как на ссылку, в наказание за побег. Так многие староверы оказались в Сибири.

«Когда поселились старообрядцы в Забайкалье? По сообщению иркутского летописца в декабре 1756 года они добрались до Иркутска. “Сего [1756] года пришли в Иркутск польские старообрядцы для поселения за Байкалом. Их сопровождал подполковник Иванов”… Первая партия семейских в 1756 году была поселена по Чиною, следующие партии – по Хилку. За короткое время тут образовался широкий земледельческий район.

Старообрядцы, в различие от других ссыльных, шли в ссылку целыми родственными группами, по несколько семей совместно. Такового рода переселения были новостью для Сибири, отсюда их местное заглавие – “семейские”…

“В декабре месяце, – записано в другой летописи, – в разные числа приведены в Иркутск переведенцы [польские] и за ними подполковник Иван Иванов, кои из Иркутска и отправлены в Нерчинск в январе и феврале месяцах 1757 года, подполковник отбыл в Тобольск”.

...С Доном были связи у семейских до переселения в Сибирь и после водворения в Забайкалье. Когда старообрядцы поселились в Забайкалье, среди них действовал книжный человек Пётр Буров, бывший казак Пятиизбянской станицы II-го Донского округа, на правом берегу Дона» 314.

В одной из книг, написанной в первой половине XX века выходцем из забайкальских старообрядцев, сказано так: «Пригнала семейщину царица Екатерина с Волыни, с далёкой Ветки, от самых, кажись, польских земель за Байкал, в горы да степи, к Хилку, к косоглазым нехристям, на край света... [...] Туго было сначала в неведомом краю, среди диких людей, диких хребтов, нетронутых увалов. И здесь довелось воевать с царскими исправниками, когда снова те начали теснить за веру. С годами, однако, утряслось. Исправники на крепость семейскую напоролись и поотстали. Братских (то есть бурятов. – А.Д.), басурманов, с их стадами, потеснили семейские в дальние степи, подняли целину увалов и распадков, тайгу раскорчевали... Случалось с немалым боем и кровью уступали братские свою землю, но постепенно смирились... Зажила семейщина вольготно, земли вдосталь, жирная, кормит без отказа; зверя и птицы перелётной, непуганой – хоть палками бей» 317.

 

 

*  *  *

 

К концу 1756 года Саксония была полностью оккупирована войсками Фридриха. Прусский король привёл несколько десятков тысяч саксонских пленных солдат к присяге себе и своему знамени и включил их в состав прусской армии.

Август III смог возвратиться из Варшавы в Дрезден только после Губертусбургского мира.

В апреле 1757 года российская великая княгиня Екатерина почувствовала, что беременна. В сентябре, когда императрица Елизавета заболела, а беременность Екатерины была уже явной, её супруг великий князь Пётр Феодорович заявлял: «Бог знает, откуда моя жена беременеет. Я не знаю наверное, мой ли это ребёнок и должен ли я признавать его своим».75 Тем не менее, он не пошёл на скандал и 9 декабря Екатерина родила дочь Анну.

В 1757 году правительство Речи Посполитой разрешило русским войскам пройти по территории Литвы и Польши в направлении Пруссии. При этом русские дипломаты подчёркивали, что проход войск призван обеспечить сохранение внутренней стабильности в Речи Посполитой и не направлен на отторжение каких-либо земель от неё.

Занятию русской армией города Кёнигсберга – столицы Восточной Пруссии – предшествовала депутация от местного немецкого рыцарства, решившего войти под покровительство России, чтобы избежать разорения своих городов от военных действий. К тому же рыцарство знало, как Россия уже несколько десятков лет по итогам Северной войны управляла соседним прибалтийским краем, где немцы составляли большинство и в высшем социальном слое, и в администрации.

Столица Восточной Пруссии была взята 11 (24 по новому стилю) января 1758 года без боя маневром главнокомандующего русской армией генерал-аншефа Фермора. Более того. По свидетельству русского офицера А.Т. Болотова, население Кёнигсберга восторженно встречало русские войска: «Все улицы, окна и кровли домов усеяны были бесчисленным множеством народа. Стечение оного было превеликое, ибо все жадничали видеть наши войска и самого командира, а как присовокуплялся к тому и звон колоколов во всём городе, и играние на всех башнях и колокольнях в трубы и литавры, продолжавшиеся во всё время шествия, то всё сие придавало оному ещё более пышности и великолепия».

Основная цель войны для России была достигнута: вскоре вся Восточная Пруссия указом императрицы Елизаветы была превращена в русское генерал-губернаторство. Прусское население, приведённое к присяге на русское подданство, не противилось русским войскам, и местные власти были настроены благожелательно по отношению к России.

В Дзиковичах же всё шло по-старому. К 1758 году уже не было в живых отца, а в семье Стефана и Евдокии Дзиковицких рос сын Онуфрий. В этом году Стефан Дзиковицкий, оказавшись в больших долгах, от своего имени и от имени своего сына и наследника, продал имение Дзиковичи вместе с селом Местковичи пану Станиславу Ожешко. Продажный документ звучал так.

«Я, Стефан Дзиковицкий, ручаясь и обязуясь за сына своего Онуфрия, подчиняясь всем правилам и определениям, законами предписанным, выдал сию мою, ни под каким предлогом нарушиться немогущую, вечистую запись пану Станиславу Ожешко. В том, что я, […] имея вотчинное имение, Дзиковичи называемое, с деревней Местковичи, с крестьянами, в Пинском повете расположенное, приобретённое совместно с отцом моим паном Владиславом Дзиковицким по вечистой записи от Базиля (Василия) Андреевича, Базиля Яновича, а также Бенедикта и Ефима Васильевичей Дзиковицких в 1749 году, месяца ноября 4-го дня […], и нуждаясь в деньгах на удовлетворение долгов, ещё при жизни моего отца сделанных и обеспеченных тем же имением, я вынужден [это имение] продать.

И посему, войдя в договор с паном Станиславом Ожешко, который за имение сумму 8 500 польских злотых в мои руки уплатил и засчитал, с принятия которой, вечисто документируя, имение Дзиковичи с селом Местковичи, со всякими строениями дворовыми и гумёнными, огородами яровыми и овощными, лесами, полями, пашнями, сенокосами морожными и болотными, с крестьянами и их семействами, имуществом и повинностями, ничего не исключая, со всем тем, что только было в моём владении, пану Станиславу Ожешко навсегда продаю и уступаю. И от имения оного в его пользу отказавшись, делать ввод [во владение] дозволяю По силе затем такового права волен будет пан Станислав Ожешко таковым имением им приобретённым управлять, распоряжаться, всякие с него выгоды получать, кому угодно дать, дарить, записать, продать, заложить и к самолучшей своей пользе обратить. В чём я, никакого препятствия не делая, от всякого претендента заступать и оборонять собственными моими издержками обязуюсь и наследники мои должны будут, под штрафом, стойность дела составляющим и наказанием личного имущества.

И в том я дал сию мою вечистой крепости запись с моей и панов свидетелей подписями. Писано 1758 года, месяца марта 1-го дня».91 Свидетелями, поставившими свои подписи, были Клеменс Пуцатти, Георгий Вальский и Базили Плотницкий. 8 марта, лично явившись в Минское заседание Главного Трибунала Великого княжества Литовского, Стефан Дзиковицкий признал свою продажную запись.

После таковой продажи у него, конечно, ещё оставалось какое-то недвижимое имущество, но, скорее всего, уже не столь значительное и достаточное, чтобы чувствовать себя спокойно и уверенно.

Манифест императрицы Елизаветы от 6 (19 по новому стилю) марта 1758 года предписывал российскому генерал-губернатору Восточной Пруссии «среди самой войны пещись сколько можно о благосостоянии невиновных худому своему жребию земель, потому торговлю их и коммерцию не пресекать, но защищать и вспомоществовать». Поэтому с присоединением к России Восточная Пруссия ничего не теряла, но обретала большее спокойствие и защиту.

В конце 50-х годов король Август ІІІ стал хворать и польские магнаты начали думать о его преемнике. Естественно, что сам король мечтал передать трон сыну – курфюрсту саксонскому. Во главе саксонской партии были премьер-министр Бриль и его зять, великий маршал коронный граф Мнишек, а также могущественный клан магнатов Потоцких.

Против них выступал клан князей Чарторыйских. Этот многочисленный клан в Польше стали называть “Фамилией” ещё в 20 – 30-х годах XVIII века. Чарторыйские предлагали осуществить ряд реформ в Польше, причём главной из них должен был стать переход всей полноты власти к “Фамилии”. Они утверждали, что новым королём должен быть только Пяст. Утверждение это было сплошной демагогией. Законные потомки королевской династии Пястов вымерли несколько столетий назад, а члены “Фамилии” никакого отношения к Пястам не имели. Однако в Петербурге делали вид, что не разбираются в польской генеалогии и называли Пястом любого лояльного к России магната. К Чарторыйским примкнул и Станислав Понятовский – мазовецкий воевода и краковский каштелян, жена которого по рождению была Чарторыйской.

 

 

*  *  *

 

В России в марте 1759 года в результате придворных интриг был арестован вице-канцлер граф Бестужев. Вскоре после этого русское министерство официально потребовало от польского короля отозвать графа Понятовского, ссылаясь на то, что в бумагах Бестужева была найдена одна записка польского посланника, хоть и совершенно невинного содержания. Правда, отъезд затянулся, и в конце апреля Понятовский всё ещё был в Петербурге.

Вернувшись в своё отечество, польский посланник в России граф Станислав Понятовский увидел всё то же затянувшееся магнатское веселье. Во второй половине XVIII века в Речи Посполитой создаётся благоприятная хозяйственная конъюнктура, которая улучшила материальное положение средней шляхты. Однако, при внешнем равенстве, внутри шляхетского сословия шла упорная борьба между группой “можных” (крупных) и средне-мелкими землевладельцами. При этом магнаты, имевшие возможность опираться на многочисленную безземельную шляхту, группировавшуюся около их дворов, определяли и делали посредством сеймов и поветовых сеймиков всю политику.

Стремление крупных магнатов жить в полное своё удовольствие и нежелание поступиться хоть малой частью своих феодальных привилегий в пользу усиления королевской власти отнюдь не способствовало укреплению страны на случай внешней военной угрозы. В Несвиже, например, 12-й воевода виленский и староста несвижский и брестский князь Карл Радзивилл, получивший прозвище Пане-Коханку (Возлюбленные Господа), также старался жить по-королевски. Он имел здесь свой “оберегательный гарнизон” и крепость с шанцами и валами, на которых всегда стояло до 60 пушек. Князь считался самым знатным и наиболее богатым среди литовских магнатов. «По древности рода и родству через Ягеллов со многими царствующими домами Европы он превосходил всех своих соотечественников. Князь Карл росту был менее даже чем среднего, очень толстый и одевался всегда по-старопольски».77

После присоединения Восточной Пруссии к России русская армия одержала победы и в западной её части, взяв и там столицу Берлин 28 сентября (9 октября по новому стилю) 1760 года. Но лишь четыре года Восточная Пруссия была частью Российской империи. Смерть императрицы Елизаветы в декабре 1761 года и вступление престол нового императора Петра III привели к добровольному отказу России от всех своих важных приобретений в Семилетней войне.

28 июня 1762 года в Петербурге произошёл государственный переворот, в результате которого император Пётр III лишился престола, а затем и жизни, а российской государыней стала его властолюбивая, хитрая и умная жена Екатерина. Французский посол Бретейль, наблюдая, как великая княгиня, ставшая императрицей Екатериной II, афиширует своё горе и слёзы по поводу гибели ненавистного ей супруга, заметил: “Эта комедия внушает мне такой же страх, как и факт, вызвавший её”.

Если бы в 1763 году можно было пролететь на высоте птичьего полёта над обширной Речью Посполитой и попытаться оценить сверху состояние дел в государстве, наблюдатель отметил бы, что в нём царит мирное спокойствие, нарушаемое местами лишь буйными наездами одних магнатов во главе шляхетских отрядов на владения других. И если не обращать внимания на это вошедшее в традицию явление, то всё говорило о прочном мире. Не видно было осаждённых городов, по дорогам и крестьянским полям не двигались войска, не дымили обширные пожарища. Короче, всюду царила спокойная жизнь.

В этом же году вступил во владение майоратом и имениями своего отца ставший знаменитым на всю Литву своими выходками и экстравагантностью, опиравшимися на огромное богатство, князь Карл-Станислав Радзивилл, получивший прозвище “Пане Коханку”.

Однако именно в это время в стране созревали и силы, попытавшиеся вскорости обуздать и буйное шляхетство, и сделать сильной королевскую власть, и вновь вернуть стране растраченное за предшествующие два столетия могущество и величие. Просветительская литература этого времени дружно выступила за национальное единство страны и против сепаратистских притязаний магнатов. Она воспевала крепкую королевскую власть, способную обуздать вельмож. Критика политических и общественных порядков современности сочетается в произведениях поэтов с воспеванием героической старины. Поэтому большое распространение получили, с одной стороны, сатиры, басни и комедии, а с другой – исторические исследования типа “Истории” Адама Нарушевича или “Исторические песни” Немцевича. Страна стояла на пороге больших потрясений. Воцарившаяся в ней тишина была лишь затишьем перед бурей, грозой, которая должна была привести либо к победе, либо к поражению Речи Посполитой.

В начале апреля 1763 года в Польшу были введены новые российские воинские части. Первая колонна, под командованием князя М.Н. Волконского, двигалась через Минск, а вторая, под командованием князя М.И. Дашкова, шла через Гродно.

В тогдашней образованной части польского общества развернулась острая идеологическая борьба. Наиболее дальновидные представители магнатов и шляхты понимали, что под угрозой уже находится само существование Речи Посполитой и потому выступали с программой политических и экономических реформ, включавшей создание постоянной армии, упорядочение финансов и налоговой системы, реорганизацию сейма и всего государственного устройства и так далее. Такую программу выдвинул находившийся в эмиграции бывший король Станислав Лещинский, который высказывался в пользу личного освобождения крестьян и перевода их на чинш.

В этом году шляхта Великого княжества Литовского подписала некий “манифест литовской шляхты”, отражавший государственно-политические настроения местных вельмож. Среди подписавших находился и некто Ян Дзиковицкий. И не исключено, что это мог быть старший брат Стефана Владиславовича.

По дошедшим семейным преданиям, Дзиковицкие, якобы, были в каких-то “родственных отношениях” с последним польским королём. Однако, исходя из известных событий того времени, более реальной представляется следующая картина. Под названием “Фамилия” выступала большая группа близких и не очень близких магнатско-шляхетских родов Речи Посполитой, среди которых были и Радзивиллы. А многочисленный род Радзивиллов был одним из наиболее влиятельных на землях Великого княжества Литовского, то есть, как раз там, где находились Дзиковичи, и где проживали в то время уже довольно многочисленные представители рода Дзиковицких. А раз так, то, как было принято во времена, когда шляхта вслед за магнатами делилась на противоборствующие магнатско-шляхетские партии, и оказалось, что все Дзиковицкие, включая и Стефана, вошли в ту партию, которая называлась “Фамилия”. Так что, хотя семейное предание оказывается перепутанным, оно всё-таки несёт в себе некоторую любопытную информацию о былом политическом бытии рода.

10 (21) апреля 26 польских магнатов подписали письмо Екатерине II, в котором говорилось: «Мы, не уступающие никому из наших сограждан в пламенном патриотизме, с горестию узнали, что есть люди, которые хотят отличаться неудовольствием по поводу вступления войск вашего императорского величества в нашу страну и даже сочли приличным обратиться с жалобою на это к вашему величеству. Мы видим с горестию, что законы нашего отечества недостаточны для удержания этих мнимых патриотов в должных пределах. С опасностию для нас мы испытали с их стороны притеснение нашей свободы, именно на последних сеймиках, где военная сила стесняла подачу голосов во многих местах. Нам грозило такое же злоупотребление силы и на будущих сеймах, конвокационном и избирательном, на которых у нас не было бы войска, чтоб противопоставить его войску государственному, вместо защиты угнетающему государство, когда мы узнали о вступлении русского войска, посланного вашим величеством для защиты наших постановлений и нашей свободы. Цель вступления этого войска в наши границы и его поведение возбуждают живейшую признательность в каждом благонамеренном поляке, и эту признательность мы сочли своим долгом выразить вашему императорскому величеству».

Среди подписей были имена куявского епископа Островского, плоцкого епископа Шептицкого, Замойского, пятерых Чарторыйских (Августа, Михала, Станислава, Адама и Иосифа), Станислава-Августа Понятовского, Потоцкого, Лобомирского, Сулковского, Сологуба, Велёпольского.

У реального хозяина Речи Посполитой – русского правительства – также возникли свои предположения о приемлемом для России развитии польских событий. В этом, 1763-м, году в Петербурге обсуждался секретный план отторжения от Польши территорий с городами Динабург, Полоцк, Витебск, Орша и Могилёв. Однако на этот раз от идеи раздела Речи Посполитой решили отказаться, посчитав момент неблагоприятным.

В конце апреля 1763 года в Варшаву на конвокационный сейм начали съезжаться сенаторы, депутаты и паны. Так, князь Карл-Станислав Радзивилл, виленский воевода, пришёл с 3-тысячной частной армией. Привели частную армию и Чарторыйские, недалеко от неё расположились и русские войска (в Уязове и на Солце).

Сейм открылся 26 апреля (7 мая) 1763 года. Варшава в этот день представляла собой город, занятый двумя враждебными войсками, готовыми к бою. Партия Чарторыйских явилась на сейм, но их противников не было: они с раннего утра совещались у гетмана и, наконец, подписали протест против нарушения народного права появлением русских войск. Хотели сорвать сейм – не удалось, требовали составить немедленно тут же в Варшаве конфедерацию, но Браницкий струсил. Он заявил, что не чувствует себя в безопасности в Варшаве, и выступил из города, чтобы составить конфедерацию в более удобном месте, но время тратилось без толку, а между тем следом за гетманом шёл русский отряд Дашкова, перешедший из Литвы в Польшу. В 30 верстах от Варшавы произошла стычка между отрядом Дашкова и гетманским арьергардом.

5 октября 1763 году в своём любимом Дрездене умер король Август III. «Не смейтесь мне, что я со стула вскочила, как получила известие о смерти короля Польского; король Прусский из-за стола вскочил, как услышал», – писала Екатерина II Панину. Началось очередное бескоролевье. Обострилась внутренняя обстановка в стране. Гетман Браницкий привёл в боевую готовность коронное польское войско, к которому присоединились саксонские отряды. В ответ Чарторыйские обратились прямо к императрице с просьбой прислать им на помощь две тысячи человек конницы и два полка пехоты.

К тому времени в Польше имелись лишь небольшие отряды русских (полторы – две тысячи человек), охранявшие магазины (склады), оставшиеся после Семилетней войны. Эти силы было решено собрать и двинуть к резиденции коронного гетмана в Белостоке. Русский посол в Польше князь Н.В. Репнин писал графу Н.И. Панину: «Правда, что этого войска мало, но для Польши довольно; я уверен, что пять или шесть тысяч поляков не только не могут осилить отряд Хомутова, но и подумать о том не осмелятся». Замыслам Екатерины и Фридриха способствовала и смерть 6 декабря 1763 года сына короля Августа ІІІ Карла-Августа. Младшему же сыну покойного короля Фридриху-Августу исполнилось только 13 лет, и избрание его королём было маловероятно. Главным противником Станислава Понятовского мог стать только гетман Браницкий.

31 марта (11 апреля) 1764 года в Петербурге были подписаны русско-прусский оборонительный трактат и секретная конвенция относительно Польши. В соответствии с третьим артикулом трактата Пруссия обязывалась выплачивать России ежегодные субсидии в 400 тысяч рублей в случае её войны с Турцией или Крымом. Екатерина и Фридрих договорились избрать королём Станислава Понятовского, что и было зафиксировано в конвенции, а также сохранять «вплоть до применения оружия» действующие «конституцию и фундаментальные законы» Польши. Совместно выступили за возвращение диссидентам «привилегий, вольностей и преимуществ, которыми они ранее владели и пользовались как в делах религиозных, так и гражданских».

Первые польские реформы относятся к 1764 году, когда во время бескоролевья Чарторыйским удалось взять власть в свои руки. Надеясь на избрание королём представителя “Фамилии”, они провели на конвокационном сейме ряд постановлений, касавшихся как порядка деятельности сейма – было ограничено применение “либерум вето”, – так и финансовых, военных и судебных органов, которые подверглись значительной реорганизации.

Несмотря на появившееся в польском обществе осознание необходимости реформ, большинство магнатов и шляхты было против всего нового: против налогов на постоянную армию, против предоставления такой армии в распоряжение короля, против проектов отмены или хотя бы ограничения “либерум вето” и изменения статуса всевластного и, в то же время, совершенно бессильного сейма. Было подсчитано, что с 1652 по нынешний, 1764 год, из 55 проводившихся сеймов из-за “либерум вето” было сорвано 48. То есть, работа этого главнейшего политического органа государства уже более ста лет была попросту парализована. В это же время начались политические дискуссии, продолжившиеся и в следующем десятилетии, в которых поднимался вопрос, являются ли хлопы составной частью польской нации или же нацию составляет исключительно шляхта.

В июне 1764 года закончился конвокационный сейм. На нем была создана польская генеральная конфедерация, которая соединилась с литовской. Маршалком коронной конфедерации избрали князя Чарторыйского, воеводу русского. Сейм постановил при королевских выборах не допускать иностранных кандидатов, выбран мог быть только польский шляхтич по отцу и матери, исповедующий римско-католическую веру.

Чарторыйские для достижения своей цели пользовались русскими деньгами и русскими войсками, а в благодарность за это сейм признал императорский титул русской государыни. В акт конфедерации была внесена публичная благодарность русской императрице, и с выражением этой благодарности в Петербург должен был отправиться писарь коронный граф Жевусский. А между тем русские солдаты должны были окончательно очистить Польшу от врагов “Фамилии”.

Радзивилл, вышедший из Варшавы вместе с Браницким, отделился от него по дороге и направился к себе в Литву, но под Слонимом столкнулся с русским отрядом и потерпел поражение. Вместе со своей конницей (1200 сабель) Радзивилл переправился у Могилёва через Днепр и ушёл в Молдавию. Но пехота и артиллерия из его частной армии были окружены князем Дашковым у деревни Гавриловка и капитулировали.

Из Молдавии Радзивилл перебрался в Венгрию, а оттуда – в Дрезден. Браницкий, преследуемый русскими, также не мог больше оставаться в Польше и ушёл в Венгрию.

Между тем русский посол в Польше Репнин заподозрил князя Августа Чарторыйского в желании самому стать королём, поэтому Репнин просил у императрицы санкции на открытую поддержку кандидатуры Станислава Понятовского. Екатерина вяло сопротивлялась и написала на донесении Репнина: «Мне кажется, что нам не годится называть кандидата, дабы до конца сказать можно было, что республика вольно действовала».

Сейчас трудно сказать, получил ли князь Репнин санкцию императрицы или действовал в инициативном порядке, но 27 июля Кейзерлинг и Репнин поехали к примасу Польши, где уже нашли прусского посла, князей Чарторыйских и других панов. Кейзерлинг при всех заявил примасу, что императрица желает видеть на польском престоле графа Понятовского, которого он, посол, именем её величества будет рекомендовать всей нации на избирательном сейме. Прусский посол сказал то же от имени своего государя, князья Чарторыйские также порекомендовали племянника и поблагодарили оба двора за расположение к их “Фамилии”.

С 5 (16) по 15 (26) августа 1764 года тихо прошёл избирательный (элекционный) сейм. Граф Понятовский, второстепенный представитель “Фамилии”, был единогласно избран королём под именем Станислава-Августа IV. Паны этим были крайне удивлены и говорили, что такого спокойного избрания никогда не бывало. В Петербурге тоже сильно обрадовались, Екатерина писала Панину: «Поздравляю вас с королём, которого мы сделали».

В сентябре Репнин приступил к выплате гонораров. Королю он выдал 1200 червонцев, но тут вмешалась Екатерина и прислала ещё 100 тысяч червонцев. Август-Александр Чарторыйский получил от Репнина 3 тысячи червонцев. Примасу Польши обещали 80 тысяч, но пока выдали лишь 17 тысяч. Персонам помельче и давали соответственно. Так, шляхтич Михал-Казимир Огинский получил на содержание своей частной армии только 300 червонцев.

Понятовский, имея перед собой печальный опыт Станислава Лещинского, который короновался не в Кракове и потому, как считали многие, был неудачен в достижении реальной власти, пытался нейтрализовать легендарное заклятие “за грех предка своего Болеслава”. Во искупление нарушенной традиции коронации в 1764 году в Варшаве, а не в Кракове, новоизбранный король решил попросить прощения у Святого Станислава – покровителя Польши, таким способом: учредив в 1765 году Орден Святого Станислава. Этот Орден стал второй, после высшей государственной награды Речи Посполитой – Ордена Белого Орла, государственной наградой Польши.

Станислав-Август был умным, образованным, патриотически и реформистски настроенным человеком, но при этом слабым и нерешительным. Самый могущественный из литовских магнатов князь Карл Радзивилл противился избранию Понятовского и даже составил против него Радомскую конфедерацию. Поэтому, припомнив Радзивиллу прежние его грехи, преданная избранному королю партия в том же году привлекла князя к суду, добилась его осуждения, лишения всех должностей, секвестра имущества и изгнания из отечества. Князь Карл с 200 всадниками бежал в Турцию, а после жил в Дрездене на деньги, которые ему тайно посылали преданные арендаторы.

Зато в том же 1764 году 33-летний внук по матери пинского старосты Михала-Сервация Вишневецкого, умершего уже 20 лет назад, Михал-Казимир Огинский стал генерал-майором литовских войск и воеводой виленским.

Совместно с королём Чарторыйские хотели продолжать политику реформ. Однако преобразования государственного устройства Речи Посполитой встретили решительные возражения со стороны Пруссии и России, не желавших усиления Польши и поэтому настаивавших на сохранении шляхетских вольностей.

Станислав-Август был сыном своего времени: любил женщин и даже чересчур много. На сейме ему не дозволили вступить в брак, опасаясь, вероятно, чтобы его потомок не занял престол. Вельможи рассчитывали на смятения будущих выборов нового короля, на которых всегда можно было получить какую-то выгоду. Не имея жены, король имел любовниц. С начала своего царствования Станислав-Август старался прекратить излишнюю роскошь в нарядах, разорявшую шляхту. Притом это производило слишком резкий контраст между вельможей и простым шляхтичем. «Часто вельможа сразу надевал на себя стоимость двух – трёх деревень, или даже целой вотчины. Не могла же сравниться с ним шляхта своими наследственными драгоценностями».77 Начал Станислав-Август и преобразования в казначействе и чеканке денег, в армии ввёл новые виды оружия, стал заводить пехоту. Делал попытки отменить liberum veto.

В то время, как Станислав-Август воображал себе, что склонность Екатерины II к заключению союзнических отношений с Польшей даст Речи Посполитой шанс на ликвидацию в сейме “liberum veto”, на реформу сеймиков и увеличение армии, шаг к чему король и его единомышленники сделали уже на конвокационном сейме, Екатерина II в качестве предварительного условия начала переговоров о союзе выставила требование отказа от этих реформ. Неожиданно для Станислава-Августа, за две недели до коронационного сейма, который должен был заседать в Варшаве с 3 по 20 декабря 1764 года, Екатерина II отвергла все польские предложения и прямо запретила проводить какие-либо реформы.

Политика царского правительства в отношении Речи Посполитой вызывала раздражение в правящих кругах Пруссии и Австрии, которые хотели бы уничтожить русское влияние в Речи Посполитой и добиться согласия Екатерины II на раздел Польши. Надеясь на поддержку со стороны Пруссии и Австрии, правящие круги Речи Посполитой стали на путь открытого сопротивления царскому правительству.

«Первые годы царствования С. Понятовского прошли спокойно: все радовались, что на престоле сидит не иностранец, а природный “Пяст”. Радушное обращение нового короля, его заботы о просвещении, веселье, которое он внёс в придворную жизнь, заслонили собою тёмные черты его характера: все с восторгом говорили о его “четвергах”, где собирался весь цвет польского художественного, литературного и учёного мира. Создалось мнение, что с воцарения Станислава-Августа начался в Польше золотой век возрождения наук и искусств. Эти надежды омрачались крайним развратом, которому предавался король и его двор. Жёны первых сановников в королевстве домогались чести обратить на себя внимание Станислава-Августа, сделаться королевской метрессой считалось высшим счастьем».22 Придворная жизнь в это время стала настолько неприличной, что провинциальные шляхтичи, державшиеся старинных понятий о нравственности, дорожившие честью своего имени и репутацией, старались держать своих жён и дочерей подальше от королевского двора.

«“Просвещённый” XVIII век был самым несчастным временем для русского населения в Польше. Оно представляло собою сплошную массу мужиков, закрепощённых польским или ополяченным душевладельцам. Разница веры клала неизгладимую пропасть между “паном”-католиком и “хлопом”-православным. Русского образованного общества не было, да и не могло быть, потому что не существовало русских школ для получения образования. Кто из русских учился в иезуитских (например, в Луцкой, существовавшей с 1608 года) или базилианских школах, становился поляком. Религиозными пастырями православного простонародья были невежественные священники (“попы”), забитые и зависимые в каждой мелочи жизни от владельцев тех сёл, где находились церкви, тем более что и самые церкви по польскому праву считались собственностью владельцев. Переход в унию являлся обыкновенно единственным средством для настоятеля мужицкого прихода сколько-нибудь улучшить своё положение.

Высшее правительство в лице обладавшего только призрачной королевской властью Станислава Понятовского было бездеятельно, слабо и более чем равнодушно относилось к нуждам русских закрепощённых “панам” мужиков.

Такая сеймовая и литературная борьба за веру и народность, какая велась в первой половине XVII века, была уже невозможна за полным отсутствием среди русского населения нужных для этого умственных сил. Казачество как политическое движение отжило своё время и сменилось диким разбойничьим гайдамачеством».63

Пользовавшееся огромными правами и многочисленными привилегиями польское шляхетство ценилось во всей Европе и даже самые знаменитые европейские фамилии стремились получить звание шляхты Речи Посполитой. «Тогда много самых значительных фамилий русских, немецких, итальянских, английских, испанских получили права польского дворянства от государственного собрания, не считая тех, которые раздавал король».77 Во времена Станислава-Августа в полную силу проявился и развился талант выдающегося польского графика Яна-Петра Норблина, который стал основоположником бытового жанра в польском искусстве. Живые зарисовки с польских сеймов, балов, судебных трибуналов, с сельских шляхтичей и военных оставили на память потомкам характерные образы, навсегда ушедшие в прошлое.

Екатерина II, обидевшись на Станислава-Августа за его любовниц и пренебрежение к ней, в отместку в подаренном ей польским королём золотом троне приказала сделать в середине отверстие и использовала этот трон в качестве своеобразного детского стульчака-унитаза. Говорят, она на нём и скончалась впоследствии.

 

 

*  *  *

 

Число семейских в Забайкалье постоянно пополнялось новыми переселенцами с Запада. «В 1765 году было издано распоряжение об отсылке в Сибирь недобровольно возвращающихся из Польши и Литвы беглецов. Часть высланных старообрядцев была поселена на Алтае. О пути, пройденном “польскими” старообрядцами до Забайкалья, Мартос, со слов, вероятно старообрядцев, сообщил, что “они следовали водою из Калуги до Верхотурья и продолжали идти далее сухим путем. В Тобольске сформировали из них два пехотных полка: Томской и Селенгинской; остальных затем разделили надвое: одна часть поселена по Иртышу, другая за Байкалом”. Об этом пути помнили забайкальцы ещё в 60-х годах прошлого [XIX-го] столетия. С их слов С.В. Максимов записал следующий рассказ.

“Народ собирали в Калуге, где на берегу Оки за городом стояли нарочно выстроенные амбары (бараки). В бараках этих много перемерло народу. По Оке в Волгу везли на судах до Казани. В Казани много взяли в рекруты: целый полк потом был сформирован из семейских в Тобольске. За Байкал пришли уже малыми частями”. Перечислено несколько фамилий первых поселенцев, существующих и поныне, но с увеличившимся раз в 25 количеством членов их” (С. Мартос. Письма о Восточной Сибири. Москва, 1827 г.)…

Мы располагаем сведениями о количестве дворов (семейств) старообрядцев, относящихся … к первым годам их жизни в Забайкалье. П.С. Паллас, путешествуя по Сибири, объездил и Забайкалье (в апреле – июне 1772 года). Он побывал и в сёлах, где лет 6 тому назад, по его сведениям, поселились “польские колонисты”, то есть предки наших семейских, пришедшие из Польши, и записал количество их дворов в той или иной деревне. Так, в Тарбагатае было тогда 10 дворов (теперь 479), в Хонхолое 28 (теперь 526), в Куйтуне 50 (теперь 618). Всего в Тарбагатайском окружии, куда входили, между прочим, села Бурнашевка, Пестерева, Куйтун, Куналей, Брянь, число “новопоселённых колонистов” Паллас определяет цифрой 466.

...Трудолюбие семейских и результаты его были отмечаемы с самых первых: лет их заселения в Забайкалье. В 1772 году Паллас обращает особое внимание на “большой труд и прилежание” и на “чрезвычайный успех” “польских колонистов”».314

В то же время, у новопоселенцев долгое время, как и на прежнем месте жительства, не существовало чувства единства. Староверы не были духовно спаяны, постоянно дробясь на так называемые “толки”, мелкие дробления семейских “беспоповских согласий”, широко распространённых в Забайкалье с конца XVIII аж до середины XX века. Возникали толки из-за различий в толковании Святого Писания, в бытовой и церковной культуре и обрядности, иногда из-за амбиций уставщиков. Лишь во 2-й половине XIX – XX веках большинство старообрядцев Забайкалья стали приверженцами Белокриницкой старообрядческой церкви, прервав связи с толками, и те, которые продолжали состоять в этих толках, теперь составляли меньшинство среди семейских.

В 1768 году вновь были организованы переселения старообрядцев из пределов Речи Посполитой в Сибирь.

 

 

*  *  *

При Станиславе-Августе в обеих столицах Речи Посполитой – в Варшаве и Вильно – установилась утончённость Парижа. Но, в то же самое время, в провинциях, особенно в Литве и на Украине, господствовали фанатизм и самоволие средних веков, пьянство и обжорство. В то же время провинциальная шляхта отличалась от столичной своей нравственностью. Практически вся шляхта Речи Посполитой, за исключением занимавшей придворные должности, большую часть года проживала в своих поместьях, в семейном кругу, соблюдая патриархальные обычаи. Если любовные интриги и случались, то тайные, с сохранением внешних приличий. И, невзирая на свободное общение между мужчинами и женщинами, никто не посмел бы похвастать, как при королевском дворе, наличием у него любовницы. А женщина подозрительного поведения не смела даже показаться в люди.

«“Просвещённый” XVIII век был самым несчастным временем для русского населения в Польше. Оно представляло собою сплошную массу мужиков, закрепощённых польским или ополяченным душевладельцам. Разница веры клала неизгладимую пропасть между “паном”-католиком и “хлопом”-православным. Русского образованного общества не было, да и не могло быть, потому что не существовало русских школ для получения образования. Кто из русских учился в иезуитских (например, в Луцкой, существовавшей с 1608 года) или базилианских школах, становился поляком. Религиозными пастырями православного простонародья были невежественные священники (“попы”), забитые и зависимые в каждой мелочи жизни от владельцев тех сёл, где находились церкви, тем более что и самые церкви по польскому праву считались собственностью владельцев. Переход в унию являлся обыкновенно единственным средством для настоятеля мужицкого прихода сколько-нибудь улучшить своё положение.

Высшее правительство в лице обладавшего только призрачной королевской властью Станислава Понятовского было бездеятельно, слабо и более чем равнодушно относилось к нуждам русских закрепощённых “панам” мужиков.

Такая сеймовая и литературная борьба за веру и народность, какая велась в первой половине XVII века, была уже невозможна за полным отсутствием среди русского населения нужных для этого умственных сил. Казачество как политическое движение отжило своё время и сменилось диким разбойничьим гайдамачеством».63

В XVIII веке значимость Великого княжества Литовского в международных сношениях снизилась. Упоминание о том, что Речь Посполитая является “государством двух народов”, стало исчезать из дипломатических документов, заменяясь ссылкой на то, что Речь Посполитая является государством “народа польского”. Как польское государство Речь Посполитую стали воспринимать и в международных делах.

В это время в Дзиковичах стало укрепляться положение шляхетского рода Просоловичей-Островских герба Равич. В 1765 году шляхтич Ян из этой фамилии приобрёл землю у шляхтичей Шоломицких и заглядывался на земли, бывшие во владении Дзиковицких. В семье Стефана и Евдокии Дзиковицких тогда уже было два сына. Младшего, родившегося не позднее 1766 года, и к линии которого относится автор этой книги, звали Григорием. Были, возможно, ещё и дочери, но в документах, которыми мне удалось воспользоваться, они не указывались.

«В продолжении шести-семи лет сумятицы, поднявшейся в Польше со смерти короля Августа III, в русской политике незаметно мысли о воссоединении Западной Руси: она затёрта вопросами о гарантии, диссидентах, конфедерациях. Русский кабинет сначала довольствовался (думал только) исправлением границ с польской стороны и каким-нибудь территориальным вознаграждением Фридриха за содействие в Польше».51 «В продолжении шести-семи лет сумятицы, поднявшейся в Польше со смерти короля Августа III, в русской политике незаметно мысли о воссоединении Западной Руси: она затёрта вопросами о гарантии, диссидентах, конфедерациях. Русский кабинет сначала довольствовался (думал только) исправлением границ с польской стороны и каким-нибудь территориальным вознаграждением Фридриха за содействие в Польше».51

Россия в течение долгого времени выступала против раздела и ликвидации Речи Посполитой, находившейся под её влиянием, но в начавшемся в Польше движении за реформы русская императрица Екатерина II увидела угрозу такому влиянию. Стремясь оказать давление на польскую власть, русское правительство использовало в качестве предлога так называемый диссидентский вопрос, то есть вопрос об угнетённом положении в Польше украинского и белорусского населения, исповедующего православие. Сейм 1766 года выступил против уравнения в правах католиков и диссидентов. После окончания сейма русское правительство предложило Чарторыйским решить вопрос о диссидентах, а также заключить оборонительно-наступательный союз с Россией.

Получив отказ, Екатерина II через русского посланника в Польше Репнина подняла против короля часть шляхты. В Великом княжестве в городе Слуцке образовалась Слуцкая конфедерация, а в Королевстве в городе Торунь – Торуньская конфедерация. Мятежная шляхта, опираясь на 30-тысячную русскую армию, воспротивилась всяким реформам.

Русские войска под командой Дуншена, Нуммерса и Кречетникова, разделившись на небольшие отряды, весной-летом 1767 года заняли многие города Речи Посполитой, в том числе и столицу – Варшаву. Осенью был созван новый сейм. «Репнин, опираясь на десять тысяч русских штыков, предложил польскому сейму обеспечить свободу вероисповедания и гражданские права иноверцам. Встретив сопротивление шляхты, он приказал ночью арестовать четырёх влиятельных вожаков и отправить их под конвоем в Россию».23 В числе арестованных был киевский епископ Юзеф-Анджей Залусский, один из двух братьев, создавших первую публичную библиотеку в Польше. За выступление в сейме против русской политики Залусский был сослан на 5 лет в Калугу.

Среди ограничений, которые временами накладывались на польское еврейство настояниями католической церкви, был запрет иметь христианскую прислугу. Но если по отношению к полякам и литвинам это выполнялось, то к бежавшим из соседней России от рекрутских наборов и казённых податей крестьянам и старообрядцам этот запрет не соблюдался. В прениях екатерининской Комиссии об Уложении, работавшей в 1767 – 1768 годах, звучали такие претензии к Речи Посполитой, как “Жиды по нескольку русских беглецов имеют у себя в услужении”.

В результате широкомасштабного давления царского правительства значительная часть депутатов польского сейма и шляхты во главе с королём уступила требованиям России, и в феврале 1768 года пошла на подписание договора об уравнении в правах диссидентов с католиками. Приход гомельского костёла считался очень богатым, и в 1768 году сюда был назначен ксёндзом один из замечательнейших проповедников того времени Станислав Богуш-Сестренцевич, переводчик сочинений Мекэнзи “О здоровье” и впоследствии вице-президент Императорской Академии Наук, но вскоре его заменил другой.

 Примирившись с королём, князь Карл Радзивилл на сейме 1768 года выхлопотал уничтожение судебного решения 1764 года в отношении себя и получил обратно чины, староства и собственное имение. В 1768 году виленский воевода Михал-Казимир Огинский получил должность великого гетмана литовского.

Поскольку король убоялся действовать против желаний России, это вызвало полное к нему охлаждение в польском обществе, перешедшее вскоре в ненависть.

Когда русский посол при польском дворе, князь Н.В. Репнин, получил решающий голос в делах внутреннего управления, часть шляхты, напуганная этим вмешательством, 29 февраля 1768 года образовали в городе Баре на Подольщине конфедерацию, направленную против короля и России. Целью конфедерации была защита внутренней и внешней самостоятельности Польши, сохранение всех древних прав и привилегий, которыми обладала шляхта, и сопротивление усилиям русской партии выхлопотать равноправность для диссидентов. Зачинщиками конфедерации были, главным образом, Адам-Станислав Красинский, епископ каменецкий, Михал Красинский, подкоморий рожанский и Юзеф Пулавский, староста варецкий. Король, узнав о конфедерации, старался сначала действовать примирительно, несмотря на то, что конфедерация в своём манифесте обошла его молчанием, но когда дальнейший миролюбивый образ действий стал невозможным, гетман Францишек-Ксаверий Браницкий с польским войском и русские генералы Апраксин и Кречетников двинулись против конфедератов и взяли Бар.

Приход русских войск на территорию южных воеводств Речи Посполитой спровоцировал в мае 1768 года большое восстание против своих панов-католиков местного православного крестьянства под предводительством Гонты и Железняка, получившее название “Колиивщина”. Его вожаками были запорожцы и разного рода “вольные люди”. «Когда про это (про прибытие русских войск. – А.Д.) пошли вести на Украину, люди поняли это не иначе, как Россия послала своё войско на освобождение их от Польши. Снова пошли слухи про царицыны указы, даже потом показывались копии такой “Золотой грамоты”, где наказывалось уничтожать поляков и жидов и само их имя стереть за обиды, которые делаются от них православной вере. Эти копии были выдуманы, однако им верили и люди, и сами руководители восстания».16

Положение населения польской Руси в это время было лучшим, чем в коренных провинциях Польши, условия жизни более льготны и повинности меньше, и причины восстания заключались в большей мере в кочевнических, авантюристических, веками выработанных и ставших второй натурой привычках местного селянства. Колиивщина – движение не чисто крестьянское, а, скорее, захватившее крестьян движение бездомных, бродячих, оторванных от земледелия мелких промышленников и торговцев, входивших в состав Запорожья или тесно связанных своими интересами с этим “добычническо-торговым государством”. Запорожье пополняло гайдамацкие ряды, давало им военную организацию и возглавляло их отряды.

Летом 1768 года восстание охватило северную часть Киевщины, перебросилось на Волынь и южные поветы Великого княжества Литовского. Особенно сильным здесь оно было в соседнем с Пинским Мозырском повете Минского воеводства. Староста Гомеля Чарторыйский в конце своей жизни также восстал против короля и польского сената за издание ими закона о веротерпимости к диссидентам и вступил в мятежную конфедерацию.

Барская конфедерация оказалась стоящей сразу против трёх противников (не считая враждебную Пруссию): польского войска во главе с Браницким, русского войска во главе с генералом Кречетниковым и крестьянско-гайдамацкого восстания. Но русские контролировали только крупные города и военные лагеря. Польские паны, и в мирное время игнорировавшие закон, теперь открыто грабили население. Единого командования над отрядами конфедератов фактически не было.

Бунт крестьян повлиял на расстройство конфедерации в восточных провинциях Польши. Но раз вспыхнувшее пламя распространилось и в других местах, а именно в Великой и Малой Польше и даже в Литве; конфедераты стали обращаться к соседним государствам, вызвали войну между Турцией и Россией и получили обещание деятельной помощи со стороны Франции. Вскоре в других местностях страны появились конфедерации по типу Барской во главе со своими маршалами – в Галиции, Люблине, Познани. Все вместе они составили так называемую Генеральную конфедерацию, во главе которой встал граф Потоцкий. В числе её руководителей в разное время были великий гетман Михал-Казимир-Клеофас Огинский, маршалок М. Пац; армией конфедератов командовал Ю. Сапега. По своему составу она была весьма пёстрой – от консервативно-католических кругов до прогрессивно-реформаторских, которых объединило недовольство вмешательством России во внутренние дела Речи Посполитой. В 1768 – 1770 годах главная резиденция Конфедерации находилась в принадлежавшем Австрии силезском городе Тешине.

Мне неизвестно, принимал ли участие в этих делах Стефан Владиславович, но готов предположить, что к движению конфедератов он, по крайней мере, относился с сочувствием.

Австрия довольствовалась тем, что давала убежище конфедератам, Франция же хотела оказать им более деятельную помощь. В 1768 году первый министр Людовика XV, герцог Шуазёль, отправил к конфедератам на границу Молдавии драгунского капитана Толеса со значительной суммой денег, но, познакомившись с конфедератами поближе и оценив обстановку, Толес понял, что для Польши уже ничего сделать нельзя, не стоит тратить французские деньги и решил вернуться во Францию. Опасаясь, что письмо его к герцогу Шуазёлю о принятом решении попадет в руки полякам, Толес писал: «Так как я не нашёл в этой стране ни одной лошади, достойной занять место в конюшнях королевских, то возвращаюсь во Францию с деньгами, которых я не хотел употребить на покупку кляч».

Уже с началом июня 1768 года Барская конфедерация, несмотря на самоотверженность и героизм её участников, была почти полностью разгромлена. «Когда преследуемые со всех сторон конфедераты отступили от Кракова на Волынь и Украину, один из предводителей их, – Пулавский, – после взятия города Бара пришёл в Бердичев с отрядом из 700 человек, укрепился в монастыре и 25 дней держался там против осаждающих русских войск под командой генерала Кречетникова, но наконец сдался на капитуляцию».25

Настала очередь и Колиивщины. «Царица Екатерина, обеспокоенная слухами про её грамоты, что ими поднято восстание, издала манифест, отрекаясь от тех фальшивых грамот и гайдамаков».16 Летом силы гайдамаков были разгромлены, а их вожди казнены. Судьба Речи Посполитой была предрешена, и только ультимативное требование о выводе русских войск из Польши, которое выдвинула Турция, отсрочило падение государства.

Осенью 1768 года началась новая русско-турецкая война, отвлекшая значительные русские военные силы на этот театр военных действий. В Польше приобрёл свою первую славу бригадир Александр Суворов. 15 ноября 1768 года он вместе с Суздальским полком выступил из Новой Ладоги и уже 15 декабря прибыл в Смоленск. За месяц полк прошёл 927 километров.

Конфедератское движение всё разгоралось: во главе его в Великой Польше стал Игнаций Мальчевский, а в Литве – в Михал Пац и князь Карл-Станислав Радзивилл. Собрав 10-тысячное войско, конфедераты развернули военные действия в виде партизанского движения. Их постоянные набеги довели русские отряды до крайнего утомления, даже изнурения. Во время Барской конфедерации шапка-рогатывка была любимым головным убором конфедератов, отсюда и пошло её новое название – конфедератка. Во 2-й половине XVIII века конфедератка становится непременным атрибутом шляхетского костюма, а также основным военным головным убором в армии Речи Посполитой.

Между тем война с Турцией кончилась победой русских, войска конфедерации в нескольких схватках были побеждены Древичем, и, наконец, с дозволения Австрии в Белой, что в Силезии, собралась Генеральная конфедерация, состоявшая из 37 воеводских маршалов. Михал Красинский и Иоахим-Потоцкий, находившиеся тогда в Турции, считались во главе конфедератов, но место их заступали Михал-Иван Пац вместе с Игнацием Богушем. В своих манифестах конфедерация постоянно умалчивала о короле и от себя выслала уполномоченных послов к заграничным дворам: Вельгорского во Францию, Петра Потоцкого в Австрию, Суфчинского в Турцию и Скоржевского в Пруссию. Пристав к Барской конфедерации, Карл Радзивилл во главе 2 000 конной шляхты торжественно вошёл в Вильно. По распоряжению русского правительства царский генерал Измайлов осадил Несвиж, а затем велел разрушить крепость и снять с валов военные орудия. После этого происшествия князь Карл ушёл со своими сокровищами и значительными суммами в Австрию. Но Несвиж и несколько десятков миллионов князь Радзивилл всё-таки потерял.

В июле 1769 года войска Суворова вошли на территорию Речи Посполитой, а в середине августа он уже вступил в предместье Варшавы Прагу. Когда король выступил против конфедерации вместе с Россией, князю Карлу Радзивиллу был пожалован русский генеральский чин и он с русскими войсками вступил в Варшаву. Россия в этой войне выступала в союзе с Пруссией. Но князь Карл Радзивилл, увидев, что другая, противная восставшей шляхте конфедерация, стремится к целям, с которыми он не мог быть согласен, тайно ушёл в Литву и в своей резиденции в Несвиже стал собирать единомышленников.

Конфедераты, разбитые в одном месте, появлялись в другом: «Наши войска, сколько за сим ветром не гоняются, – сообщал Репнин, – но догнать не могут».24 Борьба Генеральной конфедерации против русского присутствия в Речи Посполитой растянулась на несколько лет. Стефану Дзиковицкому было тогда около 40 лет. В этом возрасте он стал свидетелем трагических для его родины событий и разделов земель Речи Посполитой между её хищными и алчными соседями.

Прусский король Фридрих сначала испугался начала русско-турецкой войны, опасаясь, что Австрия, злобясь на русско-прусский союз, вмешается в неё, станет за Турцию и впутает Пруссию. С целью отклонить эту опасность, из Берлина с самого начала войны была запущена идея о разделе Польши. Но идея эта витала в воздухе уже с XVII века и не раз предлагалась ещё Петру I. Так что Фридриху II принадлежала не сама идея, а её практическое воплощение. «Он сам признавался, что, страшась усиления России, он попробовал без войны, без жертв и риска, только ловкостью извлечь пользу из её успехов. Война России с Турцией дала ему желанный случай, который он, по его выражению, схватил за волосы. По его плану к союзу России с Пруссией привлекалась враждебная им обеим Австрия для дипломатического – только отнюдь не вооружённого – содействия России в войне с Турцией, и все три державы получали земельное вознаграждение не от Турции, а от Польши, подавшей повод к войне».52

До весны 1769 года русские войска и конфедераты провели в мелких стычках друг с другом. Неудача князя Голицына при штурме крепости Хотина (в войне с турками) ободрила конфедератов. В мае 1769 года пять тысяч партизан, ведомых Казимиром и Францем-Ксаверием Пулавскими, двумя из трёх братьев Пулавских, и их отца-адвоката (маршала Барской конфедерации), «напали на Львов, сожгли несколько улиц в городе, но затем были оттеснены из города слабым гарнизоном».23 Будучи отбиты, Пулавские направились к Люблину и в Подолию, где были рассеяны русскими отрядами.

Очень вредила делу конфедератов вражда между её лидерами. Так, глава Генеральной конфедерации граф Потоцкий оклеветал своего соперника перед турецким султаном, и старший Пулавский умер в константинопольской тюрьме.

В 1769 году будущий польский герой 23-летний Анджей-Тадеуш-Бонавентура Костюшко окончил Варшавскую военную школу и был отправлен во Францию для повышения военной квалификации, где затем в течение пяти лет учился в парижской “Есоіе militarite” (заведение наподобие более поздней военной академии). Насколько полонизирована была русская шляхта Литвы, как раз видно из судьбы Костюшко. Католик из-под Бреста, выходец из старинной литвинской шляхетской семьи среднего достатка, он принадлежал к тому поколению, которое во второй половине XVIII века уже полностью отождествляло себя единым “народом” – шляхтой Речи Посполитой и с польской культурой. Родившийся, как и поэт Адам Мицкевич, на белорусской земле, знавший язык, традиции и культуру белорусов, он в социальном, политическом и психологическом планах относил себя к польскому началу. Но при этом Костюшко никогда не забывал о корнях своего рода, и считал себя литвином, как тогда называли белорусов. Вне всякого сомнения, Стефан Дзиковицкий, как и большинство других представителей рода Дзиковицких, также был и поляк, и литвин, и католик.

В конце августа «Казимир и Франц-Ксаверий во главе восьми тысяч заняли Замостье, но при приближении Каргопольского карабинерного полка фон Рённа отошли к Люблину, энергично преследуемые русскими. Вступив в Литву, Пулавские волновали шляхту и вербовали себе новых приверженцев».23 Судя по тому, что Пулавские вошли в места, близкие к Дзиковичам, а также по тому, что Дзиковицких проживало здесь уже, наверное, никак не менее двух десятков семейств, можно вполне обоснованно предположить, что кто-то из представителей рода откликнулся на призыв конфедератов присоединиться к ним. Местная шляхта, решившая вступить в конфедерацию, имела место сбора в районе города Пинска. Консилиаржем Пинской дистрикции Генеральной конфедерации, то есть предводителем восставшей шляхты Пинского повета, стал представитель местного старинного шляхетского рода Михал Доманский, фамилия которого имела начало в фамилии Домановичей.

Как выглядели эти места, ставшие ареной партизанской борьбы здешней шляхты, можно прочитать у писателя Ю. Крашевского. И хотя его путевые заметки относятся к более позднему времени, отстоящему от ныне излагаемых событий почти на 70 лет, в этой провинциальной глуши его течение было замедленным и общий вид окрестностей вряд ли мог сильно измениться. Крашевский писал: «Наконец подъезжаю к самому Пинску, этому солнцу окрестностей, находящемуся в сношениях с Чёрным и Белым морями. Показалась издали колокольня бывшего иезуитского костёла, и только. Тащусь я с нетерпением по пескам, кругом торчат скирды, стоги, корчмы, тополя, по сторонам дороги какие-то заплесневевшие пруды; дома о пятидесяти трубах, ветряные мельницы, стоящие как под наказанием...».54

Все окрестности и болота вокруг Дзиковичей были для любого представителя рода Дзиковицких с детства знакомы, исхожены вдоль и поперёк на многие километры и в светлое, и в тёмное время суток. Таким же знанием местности могли похвалиться и прочие шляхетские семейства, искони обитавшие в этих местах.. Однако партизанам здесь не повезло. В начале августа 1769 года, ввиду слухов о приближении к Варшаве крупного отряда конфедератов, в Польшу был отправлен тогда ещё бригадир, будущий русский генералиссимус А.В. Суворов с Суздальским полком и двумя эскадронами драгун. Во время своего движения Суворов попутно рассеял скопление конфедератов под Пинском. Скорее всего, среди этого “скопления” присутствовали и шляхтичи, носившие фамилию Дзиковицких.

В конце августа 1769 года Суворов получил приказ приступить к поиску крупного отряда конфедератов, которым командовали Казимир и Франц Пулавские. 31 августа (12 сентября) Суворов с войском прибыл в Брест. Лазутчики доносили, что отряд Пулавских двигается на Кобрин. С юго-запада, от Замостья, его преследовал отряд полковника К.И. Рённа. Суворов, не теряя времени, пустился вдогонку за противником. Он взял с собой только гренадерскую роту, нескольких егерей, 36 драгун и две пушки. Остальные войска остались в Бресте.

По дороге отряд Суворова встретил полсотни карабинеров Каргопольского полка и около тридцати казаков во главе с ротмистром Кастели. Это был авангард отряда Рённа, который шёл по пятам конфедератов. Присоединив эту группу к своему отряду, Суворов продолжил погоню.

Около полудня 2 (14) сентября в в 70 верстах от Бреста, у деревень Орехово и Ломазы, Суворов настиг Пулавских. Их отряд занимал выгодную позицию, подступы к которой прикрывало болото, через которое пролегала дорога с тремя мостами. Оценив обстановку, Суворов повёл своих солдат в атаку. Преодолев болото, они развернулись в боевой порядок. Гренадеры под командованием поручика Михаила Сахарова построились колонной. На её флангах встали егеря и карабинеры. Пехота нанесла штыковой удар. Карабинеры действовали палашами. «Скорость нашей атаки, – доносил Суворов, – была чрезвычайная».

Не умаляя полководческий дар Суворова, справедливости ради следует сказать, что он был крайне тщеславен и не забывал прихвастнуть в реляциях. Так и тут Суворов писал: «Пулавских ядры брали у меня целые ряды…».

Как писал И.И. Ростунов, «…конфедератов охватила паника, и они побежали. Суворов с группой всадников стал их преследовать». А куда делись польские пушки? Неужто они “в панике” все их увезли? А потери отряда Суворова – всего пятеро убитых?

Видимо, поляки отступили в порядке, но на следующий день наткнулись на Каргопольский карабинерный полк Рённа и были окончательно разбиты. В этом бою погиб, заслоняя своего брата, Франц-Ксаверий Пулавский, получивший пистолетный выстрел в упор. «Он скончался на другой день в плену, оплакиваемый поляками и окружённый уважением русских».23 Казимир бежал в Австрию. Эта страна давала убежище конфедератам, и их главная квартира там была сначала в Тешене в Силезии, а потом в Эпериеше в Венгрии. Генеральным маршалом конфедерации был провозглашен зёловский староста Михал Пац.

Победа, достигнутая Суворовым под Ореховом, сказалась на состоянии партизанского движения в целом крае. Главнокомандующий русских войск в Польше Веймарн предложил ему выступить в Люблин. 17 сентября Суворов был уже в этом городе.

«Избрав своим капителем, то есть столицей, сам Люблин, старинный город, расположенный почти на равном расстоянии от Варшавы, Бреста и Кракова, он мог наблюдать отсюда за Литвой, Великопольшей и областями Австрии, где формировались конфедератские соединения. 8 апреля 1770 года под Сандомиром Суворов разбил мужественно сражавшийся отряд конфедератов под началом полковника Мощинского.

Край был уже совершенно разорён войною, поборами с обеих сторон, где неизвестно даже было, кто приносил мирному населению более тягот – русские войска или польские дворяне-повстанцы.

Дипломатические усилия французского двора и его первого министра герцога Шуазёля оказали немалое воздействие на характер русско-турецких и русско-польских отношений. Франция прибегла к прямой помощи Оттоманской Порте и конфедератам.

В 1770 году Совет Генеральной конфедерации был перенесён в Прешов (Эпериеш) в Венгрии, откуда он вёл дипломатические переговоры, главным образом с Францией, Австрией и Турцией, и руководил военными действиями против России. В качестве главнокомандующего для Генеральной конфедерации в конце 1770 года был отправлен первым министром Франции Шуазёлем с офицерами и деньгами для конфедератов 31-летний тогда ещё полковник Шарль-Франсуа Дюмурье, который не оказался ни хорошим политиком, ни талантливым полководцем. Ещё во время Семилетней войны он был взят в плен, и лишь в 1761 году получил свободу. На Дюмурье конфедераты произвели то же впечатление, что и ранее на Толеса. Вот выдержки из его записок в пересказе С.М. Соловьёва:

«Нравы вождей конфедерации азиатские. Изумительная роскошь, безумные издержки, длинные обеды, игра и пляска – вот их занятия! Они думали, что Дюмурье привёз им сокровища, и пришли в отчаяние, когда он им объявил, что приехал без денег и что, судя по их образу жизни, они ни в чём не нуждаются. Он дал знать герцогу Шуазёлю, чтобы тот прекратил пенсии вождям конфедерации, и герцог исполнил это немедленно. Войско конфедератов простиралось от 16 до 17 000 человек; но войско это было под начальством осьми или десяти независимых вождей, несогласных между собою, подозревающих друг друга, иногда дерущихся друг с другом и переманивающих друг у друга солдат. Всё это была одна кавалерия, состоявшая из шляхтичей, равных между собою, без дисциплины, дурно вооружённых, на худых лошадях. Шляхта эта не могла сопротивляться не только линейным русским войскам, но даже и казакам. Ни одной крепости, ни одной пушки, ни одного пехотинца. Конфедераты грабили своих поляков, тиранили знатных землевладельцев, били крестьян, завербованных в войско. Вожди ссорились друг с другом. Вместо того чтобы поручить управление соляными копями двоим членам совета финансов, вожди разделили по себе соль и продали её дешёвою ценою силезским жидам, чтобы поскорее взять себе деньги. Товарищи [шляхта] не соглашались стоять на часах – они посылали для этого крестьян, а сами играли и пили в домах; офицеры в это время играли и плясали в соседних замках.

Что касается до характера отдельных вождей, то генеральный маршал Пац, по отзыву Дюмурье, был человек, преданный удовольствиям, очень любезный и очень ветреный; у него было больше честолюбия, чем способностей, больше смелости, чем мужества. Он был красноречив – качество, распространённое между поляками благодаря сеймам. Единственный человек с головою был литвин Богуш, генеральный секретарь конфедерации, деспотически управлявший делами её. Князь Радзивилл – совершенное животное, но это самый знатный господин в Польше. Пулавский очень храбр, очень предприимчив, но любит независимость, ветрен, не умеет ни на чём остановиться, невежда в военном деле, гордый своими небольшими успехами, которые поляки по своей склонности к преувеличениям ставят выше подвигов Собеского.

Поляки храбры, великодушны, учтивы, общительны. Они страстно любят свободу; они охотно жертвуют этой страсти имуществом и жизнью; но их социальная система, их конституция противятся их усилиям. Польская конституция есть чистая аристократия, но в которой у благородных нет народа для управления, потому что нельзя назвать народом 8 или 10 миллионов рабов, которых продают, покупают, меняют, как домашних животных. Польское социальное тело – это чудовище, составленное из голов и желудков, без рук и ног. Польское управление похоже на управление сахарных плантаций, которые не могут быть независимы.

Умственные способности, таланты, энергия в Польше от мужчин перешли к женщинам. Женщины ведут дела, а мужчины ведут чувственную жизнь».

О русских Дюмурье писал: «Это превосходные солдаты, но у них мало хороших офицеров, исключая вождей. Лучших не послали против поляков, которых презирают».

Уже будучи на месте, Дюмурье самовольно сформировал собственный военный отряд.

Сделанные Россией попытки к примирению с конфедератами оказались безуспешными вследствие настойчивости Дюмурье: на собрании в Эпериеше конфедераты объявили короля Станислава-Августа низложенным. В то время, когда король вёл переговоры с целью присоединиться к конфедерации, его против воли значительной части конфедератов и французского правительства объявили узурпатором и тираном. После этого король примкнул снова к русской партии, но манифест, изданный против него, был вместе с тем последним актом конфедерации. Вся Европа от неё отшатнулась, и она, несмотря на военную реорганизацию, которую в 1770 и 1771 годах старался устроить Дюмурье, потеряла всякое значение.

Чтобы привести шумных и заносчивых конфедератов к согласию, Дюмурье пришлось прибегнуть к услугам женщины – влиятельнейшей графини Мнишек. Он выписал французских офицеров всех родов войск, приступил к организации пехоты из австрийских и прусских дезертиров, предложил вооружить двадцать пять тысяч крестьян, на что, однако, шляхтичи не решились.

К началу 1771 года Дюмурье надеялся собрать шестидесятитысячное войско. План его, столь же остроумный, сколь и авантюрный, заключался в том, чтобы “поджечь Польшу” сразу с нескольких сторон, захватив русских врасплох. Двадцатитрёхлетний маршалок великопольский Заремба и маршалок вышеградский Сава Цалинский с десятитысячным отрядом должны были наступать в направлении Варшавы. Казимиру Пулавскому вменялось угрожать русским магазинам в Подолии. Великого гетмана литовского князя Михала-Казимира-Клеофаса Огинского, неудачного претендента на польский престол, просили двинуться с восемью тысячами регулярных войск к Смоленску. Сам же Дюмурье, имея двадцать тысяч пехоты и восемь тысяч конницы, собирался захватить Краков, а оттуда идти на Сандомир, развивая наступление (в зависимости от того, где конфедераты добьются большего успеха) на Варшаву или Подолию.

Из Люблина Суворов внимательно следил за первыми шагами Дюмурье, хотя и не предполагал размаха готовящейся операции».23 В начале 1771 года конфедераты открыли из Галиции наступательные действия. «Прослышав о появлении в окрестностях Сандомира генерала Миончинского, он [Суворов] выступил с “лёгким деташементом” в начале февраля и в двух стычках рассеял конфедератов. Остатки партии бежали в горы, к старинному местечку Ландскрона. У Ландскроны генерал-майор [Суворов] получил тревожное известие о намерении соединённой партии Пулавского и Цалинского захватить Люблин. Суворов настиг Цалинского ночью 18 февраля, расположившегося в местечке Рахов с четырьмястами драгунами, лучшими кавалеристами в рядах конфедератов. Всего взято было около ста пленных и весь конфедератский обоз».23 В этот раз Саве Цалинскому удалось уйти.

«13 апреля Сава Цалинский был захвачен в плен премьер-майором Салеманом. Тяжело раненный в схватке, он скончался тридцати одного года от роду на руках у своей матери, сопровождавшей его во всех походах. Гибель Савы тяжело отозвалась на всём конфедератском деле, так как шляхта потеряла энергичного и боевого руководителя.

В то время как Суворов разоружал в Рахове драгун Савы, Казимир Пулавский безуспешно штурмовал русский пост в Краснике. В Люблинском районе, как и во всей Польше, наступило затишье.

Ночью 18 апреля, внезапно атакованные крупными силами к югу от Кракова, русские были отброшены за Вислу. Дюмурье занял Краков, не овладев лишь замком».23 Потом были взяты и другие укреплённые пункты на границе, но затем начались несогласия между предводителями конфедератов.

10 мая 1771 года Суворов с 3-тысячным отрядом атаковал Дюмурье. Позиция, занятая конфедератами на гребне высоты, была очень выгодной и хорошо укрепленной. Левый фланг позиции упирался в город Ландскрону, в котором был оставлен гарнизон в 600 человек.

Такой же гарнизон занимал замок на высоте, примыкавшей к городу. В городе и замке имелось тридцать орудий. Перед центром позиции находились густые сосновые рощи, и в каждой укрылось по сотне французских стрелков. Перед правым флангом было поставлено двадцать орудий.

Однако такая сильная позиция не остановила Суворова, и он приказал 150 казакам авангарда атаковать центр, намереваясь поддержать их пехотой. Казаки понеслись в атаку врассыпную.

Между тем Дюмурье, совершенно уверенный в успехе, побоялся, что русские откажутся от боя, и поэтому приказал своим стрелкам не открывать огня, пока русские не покажутся на высоте. Но ожидания его не оправдались: казаки, взойдя на высоту, быстро сомкнулись и атаковали центр и фронт, где стояли войска молодого Сапеги и литовцы Оржевского.

Конфедераты были опрокинуты. В это время Суворов ввёл в дело пехоту Астраханского и Петербургского полков. Выбив стрелков, защищавших центральную рощу, пехота взобралась на высоту и построилась в боевом порядке. Стоявшие в центре конфедераты, желая предупредить атаку, двинулись вперёд и врубились в ряды русских войск, но были отражены и обратились в бегство.

Части левого фланга в порядке отошли к Ландскроне, куда отступили и стрелки, занимавшие рощи и почти не принимавшие участия в бою. Казаки несколько вёрст преследовали разбитого неприятеля. Конфедераты потеряли около пятисот человек убитыми и двести пленными. Бой длился всего около получаса и был выигран, по меткому выражению Суворова, благодаря “хитрых маневров французскою запутанностью и потому, что польские войска не разумели своего предводителя”.

В этом сражении был нанесён смертельный удар всей конфедерации. Генерал Миончинский раненный попал в плен, храброго Ожешко закололи пикой, Каэтана Сапегу убили собственные обезумевшие солдаты, отступление которых он пытался остановить. В плен попало два маршалка Генеральной конфедерации. Из этой битвы смогли выйти, сохраняя порядок, только французы Дюмурье и отряд Валевского.

11 мая Суворов намеревался штурмовать Ландскрону, но, имея всего восемь орудий и не рискуя атаковать прочные укрепления, выступил к Замостью, тем более что конфедераты начали действовать на его коммуникациях. В результате поражения у Ландскроны конфедераты были вынуждены вернуться к чисто партизанским действиям.

Дюмурье был крайне возмущён бездарностью поляков и уехал в Венгрию, а оттуда за превышение своих полномочий был отозван во Францию. Там он в будущем станет одним из наиболее известных и способных генералов. Как иронически заметил Суворов, он “откланялся по-французски и сделал антрешат в Бялу, на границу”.

Перед отъездом Дюмурье отправил Казимиру Пулавскому письмо, где высказал всё, что думал о поляках. Как писал Суворов, “он его [Пулавского] ладно отпел”.

Однако Казимир Пулавский не считал дело проигранным. Он устремился в Литву и попытался штурмом овладеть юго-восточнее Люблина крепостью Замостье, но ему удалось захватить только передовые укрепления и предместье. Рано утром 22 мая к Замостью подошёл Суворов и выбил из его предместья старосту жезуленицкого. Однако ловким манёвром, заставив Суворова преследовать лишь один из своих отрядов, Пулавский обошёл преследователей и вернулся под стены Ландскроны. По одной из версий, восхищённый Суворов послал к старосте Пулавскому пленного польского ротмистра с подарком – любимой фарфоровой табакеркой.

После полного крушения планов Дюмурье конфедераты могли рассчитывать только на литовского великого гетмана Огинского. Талантливый композитор, музыкант, писатель, инженер, Огинский не обладал только одним даром: военачальника, полководца. Как гетман, то есть главнокомандующий вооружённых сил, он пользовался огромным влиянием, имел собственное войско. Огинский долго колебался. Он не начал боевых действий даже тогда, когда это было всего опаснее для русских, – одновременно с Дюмурье. С трёх-четырёхтысячным войском гетман выжидал благоприятного стечения обстоятельств. Есть основания предполагать наличие в его войске представителей фамилии Дзиковицких, поскольку их было много и наверняка кто-то посвятил себя военному делу.

«Между тем Верховный совет Генеральной конфедерации поручил подлясскому маршалку Коссаковскому пройти в Литву и побудить гетмана к открытому вооружённому выступлению. Рейд его ускорил развитие событий. Всюду, где проходил Коссаковский, начиналось глухое брожение: казалось, на северо-востоке Польши назревает гроза.

Как писал Мельников о поляках, “не наученные горьким опытом, вздумали они продолжать борьбу с Екатериной II, которую считали единственною виновницей ослабления их отечества”. «Со множеством подручной шляхты некоторые из магнатов отправились в Западную Европу возбуждать против России тамошние правительства. Но в одной только Франции они имели некоторый успех. Михал-Казимир Огинский, напольный гетман литовский, посланный Станиславом Понятовским в качестве посланника к Людовику XV с протестом против намерения трёх соседних держав отнять у Польши значительные области, жил в Париже, напрасно вымаливая у Шуазеля деятельной помощи против Екатерины и просил о поддержке султана. Как официальному лицу, королевскому посланнику Огинскому не приходилось быть в близких и прямых сношениях с противниками своего государя – конфедератами, но в тайных сношениях он с ними находился ради одной цели – вреда России. Богатейшим из эмигрантов был князь Радзивилл. С ним посол Станислава Понятовского находился в тайных сношениях.

В Польше дела наши шли вяло, русского войска там было немного, и конфедераты подняли головы. Напрасно Станислав Понятовский объявлял амнистию за амнистией: никто почти не обращал на них внимания, и конфедераты продолжали своё дело. Версальский кабинет подавал им надежду на вооружённое вмешательство Франции в войну России с Турцией».26

Несмотря на подавление Россией буйной и своевольной польско-литовской шляхты, пример её упорной борьбы за честь и достоинство, за вольность и независимость, не мог не вызывать в России невыгодных сравнений с бесправным и неродовитым российским “шляхетством”, в массе своей происходившем из вчерашней дворни и прислужников. Возможно, пытаясь хоть как-то “облагородить” местную бюрократию, в России «в 1771 году положительно было воспрещено принимать в статскую службу людей податного звания. С этого времени право поступать в гражданскую службу предоставлено было преимущественно дворянству, и никаких изъятий в этом отношении не допускалось, несмотря на большой недостаток канцелярских служителей во многих губерниях».116

Станислав Понятовский и русский посол в Варшаве Салдерн всячески старались удержать гетмана Огинского от выступления, однако подстрекательская политика Версаля, сильный нажим сторонников конфедерации, а также требование русских дать в категорической форме ответ, “за или против кого он содержит войска”, побудили, наконец, Огинского сделать выбор. В ночь на 30 августа он внезапно напал на батальон Албычева; сам полковник погиб, а его солдаты были захвачены в плен. Направившись в Пинск, Огинский издал манифест о своём присоединении к конфедерации.

В ночь с 12 на 13 сентября и на следующий день в местечке Столовичи, что примерно на полпути между Брестом и Минском, небольшой отряд генерал-майора Суворова из 822 человек разбил 3-тысячное войско Михала-Казимира Огинского. Поражением под Столовичами был положен конец восстанию в Литве. Эта битва сделала Суворова известным в Европе, и сам прусский король Фридрих II обратил на него внимание и рекомендовал полякам его остерегаться.

Гетман Огинский вынужден был бежать за границу. Теперь, на закате конфедерации, Россия решилась на раздел Речи Посполитой, давно вынашивавшийся Пруссией.

В том же сентябре 1771 года конфедераты получили из Франции взамен Дюмурье генерала барона де Виомениля. Помня о неудаче своего предшественника, де Виомениль не строил грандиозные планы и лишь стремился возможно дольше поддержать слабеющее конфедератское движение. “В отчаянном положении, в котором находится конфедерация, – считал он, – потребен блистательный подвиг для того, чтобы снова поддержать её и вдохнуть в неё мужество”. В конце 1771 года такую попытку по поручению Казимира Пулавского предприняли несколько дерзких шляхтичей, выкравших из Варшавы польского короля. Однако один из заговорщиков в последний момент переметнулся на сторону монарха и помог Понятовскому вернуться в столицу.

Де Виомениль решился на другую отчаянную демонстрацию – захват Краковского замка. В ночь на 22 января 1772 года 600 человек конфедератов под начальством французского бригадира Шуази захватили замок. 24 января в Краков прибыл Суворов и с ним вместе граф Ксаверий Браницкий с пятью кавалерийскими польскими полками. Осаждая крепость, Суворов сам находился в осаде: вокруг бродили повстанцы; ожидалось, что Пулавский выставит полуторатысячный отряд, а де Виомениль подойдёт из Тынца с тысячью солдат. Всё это побуждало Суворова торопиться со штурмом и, тем не менее, хотя таковой производился, к успеху русских не привёл. Оставалось надеяться лишь на длительную осаду и ожидать прибытия орудий большого калибра.

В конце февраля осаждённые терпели уже настоящий голод, ели ворон, конину. Все попытки Казимира Пулавского и подлясского маршалка Симона Коссаковского помочь им терпели неудачу.

В марте 1772 года князь Радзивилл послал Михала Доманского из Мангейма, где они тогда жили, в Ландсгут, на конфедерационный генеральный польский комитет, собиравшийся в этом городе. Этот комитет состоял из главнейших членов Барской конфедерации, бежавших за границу после поражения. Целью совещаний было противодействие трактату, который тогда ещё только готовились заключить между собой Россия, Австрия и Пруссия о разделе Польши. Доманский предложил от имени Радзивилла издать манифест, в котором протестовать против приготовляемого раздела и всеми средствами содействовать  низвержению с престола Станислава Понятовского. Предложение было принято, однако всё это не имело ровно никакого положительного результата для Польского государства.

Понимая значение капитуляции Краковского замка, а с нею – гибель последних надежд конфедератов, Суворов сам предложил гарнизону сдаться на чрезвычайно почётных условиях. 15 апреля 1772 года гарнизон замка сдался и вышел из укреплений. Отряды Зарембы и Пулавского были разбиты, а остатки конфедератов были вытеснены из Великой Польши вступившими туда прусскими войсками. Этим и закончилась борьба России с конфедератами. «С падением замка в Кракове русским войскам оставалось занять лишь последние опорные пункты конфедератов – Тынец, Ландскрону и Ченстохов, но и этого не пришлось делать, так как Австрия и Пруссия, страшившиеся полного подчинения Россией Речи Посполитой, осуществили вооружённое вмешательство в польские дела. Вена и Берлин воспользовались тем, что Россия вела войну с турками. От неё требовали мира и отказа от Молдавии и Валахии, освобождённых русским оружием, а в вознаграждение предлагали взять часть польских земель. В то же время Австрия двинула войска в пределы Краковского воеводства. Невзирая на протесты, австрийцы прорвали русские кордоны и захватили Тынец».23 Последними пали укрепления конфедератов в Ченстоховском монастыре.

Эти события повлекли за собой первый раздел Речи Посполитой между Россией, Пруссией и Австрией в мае1772 года.

Около этого же времени граф Потоцкий посылал из Парижа Чарномского и Каленского в лагерь турецких войск, сражавшихся с русскими. Цель поездки заключалась в разведывании, нельзя ли получить оттуда помощь Генеральной польской конфедерации. После выполнения этого поручения Чарномский привёз Потоцкому ответ и вступил в службу к князю Карлу Радзивиллу, маршалу Генеральной конфедерации.

Последним старостой Гомеля был князь Михал Чарторыйский, князь на Клевани и Жукове, канцлер коронный литовский, человек, любивший магнатскую пышность и до крайности нетерпимый. Он получал с Гомеля и волости огромные доходы: одной так называемой кварты в казну до 1772 года взималось 20752 злотых или в 5 раз больше, чем с соседней Речицы и в 4 раза, чем с Рогачёва, и 3832 злотых гиберны. Чарторыйский построил новый крепкий дубовый замок с бойницами, углубил рвы и на валах поставил деревянные стены или палисады с подъёмными мостами. Для католиков он соорудил новый деревянный костёл и сильно поддерживал униатов. Михал Чарторыйский, не имея успеха в конфедерации, решился бежать за границу. Кроме богатств, им были увезены важные документы касательно Гомеля, царские и королевские грамоты и прочее. Вслед за бегством Чарторыйского Гомель был конфискован в казну и сделан уездным городом Рогачёвской провинции.

«Князь Карл Радзивилл летом 1772 года приехал на берега Рейна, откуда входил в сношения с Версальским кабинетом. При нём было немало приверженцев Барской конфедерации и врагов короля Понятовского, которых он употреблял для переговоров. Князь Радзивилл не был настолько умён, чтобы самому вести политическую интригу, но в помощниках у него недостатка не было».26 Одним из них был Михал Доманский, приехавший на Рейн одновременно с князем. Это тот самый Доманский, который во времена Барской конфедерации был консилиаржем Пинской дистрикции.

После трёхлетних русско-прусско-австрийских переговоров о дальнейшей судьбе Речи Посполитой участники договорились. Одни польские области должны были отойти к России взамен уже завоёванных турецких, а другие – к Пруссии и Австрии за так просто. То есть, к Пруссии всего лишь за новую постановку вопроса о разделе Польши, а к Австрии – в виде отступного за вражду к России. 25 июля 1772 года состоялось соглашение трёх держав-дольщиц, по которому Австрия получала всю Галицию с округами, захваченными до формального раздела, Пруссия – западную Пруссию с некоторыми другими землями, а Россия – Белоруссию, то есть восточную часть Великого княжества Литовского.

«Доля России, понёсшей на себе всю тяжесть турецкой войны и борьбы с польской сумятицей, была не самая крупная: по вычислениям, какие представил Панин, она по населённости занимала среднее место, а по доходности – последнее; самая населённая доля была австрийская, самая доходная – прусская.

Однако, когда австрийский посол объявил Фридриху свою долю, король не утерпел, чтоб не воскликнуть, взглянув на карту: “Чёрт возьми, господа! У вас, я вижу, отличный аппетит: ваша доля столь же велика, как моя и русская вместе; поистине у вас отличный аппетит”. Но он был доволен разделом больше остальных участников. Удовольствие его доходило до самозабвения, то есть до желания быть добросовестным: он признавался, что у России много прав поступить так с Польшей, “чего нельзя сказать об нас с Австрией”. Он видел, как плохо воспользовалась Россия своими правами и в Турции, и в Польше, и чувствовал, как из этих ошибок росла его новая сила.

Это чувствовали и другие. Французский министр злорадно предостерегал русского уполномоченного, что Россия со временем пожалеет об усилении Пруссии, которому она так много содействовала. В России также винили Панина в чрезмерном усилении Пруссии, и он сам сознавался, что зашёл дальше, чем желал, а Григорий Орлов считал договор о разделе Польши, так усиливший Пруссию и Австрию, преступлением, заслуживающим смертной казни».52 Рассказывали, что императрица Екатерина II даже плакала об уступке Австрии территории Галиции.

В сентябре 1772 года по договору о разделе Речи Посполитой Екатерина ввела в восточные польские области два новых русских корпуса. Накануне раздела страны соотношение военных сил выглядело так: русская армия насчитывала 350 тысяч человек, австрийская – 280 тысяч человек, прусская – 200 тысяч человек. При этом вся польская армия состояла из жалких 16 тысяч солдат, на каждого из которых приходилось по 52 противника.

Потеря свыше 30% территории и 40% населения подействовала на Речь Посполитую как кровопускание. Первый раздел на многие годы усмирил и парализовал оппозиционные настроения в значительно урезанном государстве. Акт раздела почти без сопротивления утвердил коррумпированный и запуганный (за несколькими исключениями) сейм. В течение последующих 15 лет польская политическая элита эпохи первого раздела проводила умеренную, скорее даже консервативную политику. Для Карла Радзивилла всё кончилось тем, что магнат покорился обстоятельствам, испросил прощение у Екатерины II и возвратился в Несвиж, решив навсегда отказаться от участия в политических делах.

С другой стороны, «в Польше после страшного удара 1772 года много людей всполошилось и стало стремиться навести порядок. Это были спасительные для Польши планы, но пришли они слишком поздно. Соседи не хотели этого. Особенно гневалось российское правительство, что поляки берутся заводить новые порядки без его согласия».16

После раздела Речи Посполитой, когда северо-восточные земли Литвы отошли к России, название православной епархии Московского патриархата на Могилёвщине – “Белая Русь” – получает административно-географическое значение, означавшее территорию, отошедшую к России от Литвы. Передел частной собственности на землях Беларуси начался сразу же после первого раздела Речи Посполитой.

Присоединённая к России в 1772 часть Великого княжества Литовского составила Полоцкую (впоследствии Витебскую) и Могилёвскую губернии. В обращении к ним было объявлено от имени царицы Екатерины II, что жители этого края, «“какого бы рода и звания ни были”, отныне будут [сохранять] право на публичное отправление веры и на владение собственностью», а ещё будут награждены «всеми теми правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние её подданные пользуются». Таким образом, евреи уравнивались в правах с христианами, чего в Польше они были лишены. При том было добавлено особо о евреях, что их общества «будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, какими они ныне... пользуются» – то есть ничего не отнималось и от польского. Правда, этим самым как бы и сохранялась прежняя власть кагалов, и евреи своей кагальной организацией ещё оставались оторваны от прочего населения, ещё не вошли прямо в то торгово-промышленное сословие, которое и соответствовало их преимущественным занятиям.

На первых порах Екатерина остерегалась как враждебной реакции польской знати, упускающей властвование, так и неблагоприятного впечатления на православных подданных. Но, сочувственно относясь к евреям и ожидая от них экономической пользы для страны, Екатерина готовила им большие права.

Уже после 1-го раздела Речи Посполитой власти России столкнулись с проблемой наличия большой прослойки привилегированного сословия на присоединенных землях. Общее количество шляхты составляло 7 – 8% всего населения Великого княжества Литовского. Имущественный и социальный статус привилегированного сословия был весьма разнообразен, и с трудом вписывался в существующий статус дворянина Российской империи. Тем не менее, шляхта бывшей Речи Посполитой, оказавшаяся после её раздела в составе Российской империи, автоматически была вписана в состав общероссийского дворянства, что в дальнейшем имело для неё весьма существенные последствия.

Согласно Табели о рангах “не имел никто ранг взять по характеру, который он в чужих службах получил, пока мы его оного характера не подтвердили”. Отсюда последовали в дальнейшем юридические обоснования гонений на польское шляхетство. «Особняком в империи, неподдающимся ассимиляции, – говорилось в одном исследовании, – стало дворянство польское. По присоединении западно-русских губерний повелено было тамошнему дворянству представить доказательства своего дворянства. Польское дворянство распадалось на высшее – магнатов, и низшее – собственно шляхту. Большинство же низшего дворянства произошло или от официалистов, служивших при дворе магнатов, или от подделавших документы на шляхетское достоинство. Но по недоразумению русское правительство включило в ряды дворянства империи и всю шляхту, которая скорее имела право на включение в однодворцы и мещане».78

Для того, чтобы представить себе разницу в положении польского шляхтича и русского дворянина по отношению к обществу и государству, приведём их правовую характеристику.

В литовских и польских землях слово “шляхта”, “шляхетство” не имело определённого значения. К нему относились: князья, паны духовные и светские, паны хоругвенные, земяне, рыцарская шляхта и тому подобные. По закону все шляхтичи от самого знатного до беднейшего были между собою равны. Их главные привилегии как сословия, называвшиеся “шляхетскими вольностями”, заключались в следующем:

– Всякий шляхтич имел право подавать голос на сейме, избиравшем короля;

– Шляхтич не мог быть взят под стражу по истечении 24 часов ни за какое преступление, кроме государственных и оскорбления Величества;

– Обвинённого шляхтича нельзя было взять под стражу до окончания суда и произнесения приговора и без троекратного вызова его к заслушиванию решения;

– Шляхтичи могли вносить короны в гербы свои, лить пушки и строить крепости;

– Власть шляхтича над крепостными крестьянами была почти неограниченной. За убийство крестьянина взыскивалась только в пользу его наследников пеня в 40 гривен (около 84 рублей ассигнациями);

– В случае убийства для осуждения крестьянина достаточно было свидетельства двух шляхтичей; но для уличения шляхтича требовалось не менее 14 свидетелей из крестьян;

– Шляхетские поместья были освобождены от зимнего военного постоя, и войско могло проходить через них только в военное время;

– Шляхетские крестьяне не подлежали никаким государственным податям и повинностям без добровольного согласия владельцев и постановления Генерального сейма;

– Шляхта избирала своих судей и это звание было пожизненно;

Что же получили, или, вернее, потеряли польские шляхтичи, став русскими дворянами?

Дело в том, что российское дворянство фактически началось только с Петра I, выделившего отдельные группы государственных служащих в обособленное сословие, названное сначала на польский манер шляхетством, а затем уже ставшее именоваться дворянством. Пётр I ввёл “Табель о рангах”, согласно которой проходила государственная служба и благодаря которой могло приобретаться дворянство простолюдинами. «Табель о рангах водворила в наших общественных отношениях перевес чина над породой, обусловила чином внешние знаки почестей и отличий. […] Увлечённый образцами Запада, он старался поднять новое сословие до феодальной аристократии, переняв у неё основной её институт – майорат, дабы фамилии – потомство прапорщиков и надворных советников – не упадали, но в своей ясности неколебимы были чрез славные и великие домы. Но феодальное учреждение к нашему дворянству не привилось, да и не могло привиться вследствие коренного отличия нашего дворянства от западноевропейской аристократии.

Название целого сословия дворянством устанавливается уже во второй половине XVIII столетия. Это последнее наименование, во всяком случае, более подходило к историческим особенностям образования нашего дворянства. Западноевропейские термины: “nobility”, “noblesse”, “Adel”, “шляхетство” указывают на совершенно другой источник высшего класса – породу, кровь. Отечественный же термин “дворянство”, “дворянин” прекрасно резюмирует прошлую историю нашего высшего класса – оно образовалось из дворни, придворных чинов княжеских и царских. Даже дворовые люди наместников назывались иногда дворянами, хотя принадлежали к рабам. В Малороссии дворня старшин и шляхетства называлась дворянами даже в XVIII столетии.

Для чести боярина или окольничего была бы “потерка” (урон. – А.Д.), если бы их назвали дворянами. Между прочим, может быть потому Пётр Великий позаимствовал польско-немецкое слово [“шляхетство”] для наименования целого сословия, в ряды которого вошли и высокие чины. И уже впоследствии, когда из памяти изгладилось, что “дворянство” означало одну из невысоких чиновных степеней, это слово возрождается, распространяясь на всё сословие».78

Русское дворянство никогда не было осознающей своё независимое и исключительное положение в обществе силой, хотя бы приблизительно равной по благородству монарху. Вплоть до Петра I дворяне, при обращении к царю, обязаны были именовать себя холопами и называть уменьшительными именами – Ивашка, Петрушка и так далее.

К тому же, дворяне в России всецело зависели от воли и прихотей царя и никогда не ощущали единого, корпоративного духа, братства, чести. Унижение одного из них не считалось унижением дворянства как такового. И дворян, и простолюдинов без разбору подвергали телесным наказаниям. Боярина и генерала лупили кнутом так же нещадно, как последнего крепостного. Пётр в особенности любил, выказывая неудовольствие, пороть своих приближённых.

Положение дворянина вечно было достаточно шатким. Даже в XVIII веке, когда дворянство находилось в зените своего могущества, служилого человека могли без предупреждения и без права обжалования лишить дворянского звания. В российском дворянстве отсутствовало до духовное превосходство, которое являлось отличительной чертой родовой европейской аристократии. Один иностранный наблюдатель хорошо подметил это отличие словами: “В России нет джентльменов, но есть майоры, капитаны, асессоры и регистраторы”.

Сразу после раздела Речи Посполитой российские власти начали проводить мероприятия по исключению малоимущей шляхты новоприобретённых территорий из привилегированного сословия.

В Высочайше утверждённом докладе белорусского генерал-губернатора Чернышёва от 13 сентября 1772 года шляхте было указано подать губернским властям документы с подтверждением своего дворянского происхождения. В специальном указе разъяснялось, что через земские суды в губернские канцелярии должны быть поданы списки всех членов дворянских семей с подробным описанием происхождения рода, гербами, со всеми упоминаниями и документами. В указе подчеркивалось, что впредь без царского соизволения никто не мог называть себя шляхтой и пользоваться шляхетскими правами.

Во время ревизии, начатой в 1772 году и продолжавшейся два года, часть чиншевой и служилой шляхты была записана в крестьянское сословие. А самые “нижние” слои шляхетского сословия – “земяне” и “панцирные бояре” – были записаны крестьянами поголовно. При этом они были обложены подушным налогом и рекрутской повинностью. По указу от 14 июня 1773 бывшая литовская шляхта должна была доказывать своё происхождение в Верховных провинциальных земских судах – так называемый “разбор”.

В пределах сохранившейся территории Речи Посполитой, сделав из предыдущих событий выводы, польское правительство усилило преследование всех некатоликов, видя в них потенциальных врагов государства – агентов и проводников иностранного влияния. В 1773 году под давлением политической необходимости римский папа распустил Орден иезуитов. В Речи Посполитой имения ликвидированного ордена – так называемые “поиезуитские имения” – были изъяты в коронную казну и затем распроданы “единожды и навсегда в потомственное владение” шляхте. Тогда же прервалась славная история пинской иезуитской коллегии, в здании которой разместилась светская школа. В соответствии с постановлениями сеймов, с 1773 года православные шляхтичи лишались права избираться послами в сейм, ограничивался круг государственных должностей, которые могли занимать некатолики, ликвидирован смешанный суд.

В 1774 году в Пруссии из-за неурожаев был голод. Однако голодавшие жители Кольбурга, как и прежде, отказались есть “ядовитые” клубни картофеля, который им в качестве помощи прислал король Фридрих II. В том же году Дзиковицкие совместно с неким шляхтичем Дубенецким участвовали в судебном процессе против Просоловичей-Островских герба Равич. Поводом к ссоре, как всегда, были разногласия хозяйственного порядка. В 1774 году Костюшко вернулся из Франции на родину.

В связи со своими победами над Турцией Россия вновь после 1774 года обратила взоры на Речь Посполитую, где, к её неудовольствию, активизировала свою деятельность верхушка униатской церкви.

Звание польского шляхтича в тогдашней Европе очень ценилось. Была даже мода на него, из-за чего вельможи других государств стремились получить права гражданства в Речи Посполитой. Король и сейм имели право выдавать чужестранцам шляхетские грамоты, но просители должны были представить доказательства своего благородного происхождения у себя на родине. В продолжение долгих лет царствования Августа II и Августа III сейм не мог выдавать грамот по причине того, что один за другим срывался  из-за принципа liberum veto. Нобилитации и грамоты выдавались лишь из королевской канцелярии. Польское шляхетство до самого последнего дня существования Речи Посполитой обыкновенно и по преимуществу носило гордое название рыцарства, и к нему мечтали принадлежать даже многие из числа вчерашних противников. В 1775 году многие русские генералы, среди которых оказался и многолетний фаворит Екатерины II светлейший князь Потёмкин, получили звания польских шляхтичей.

Уместно подчеркнуть еще одну важную деталь польской особенности: титулы, такие как граф или барон, у поляков были не приняты. Только после раздела Речи Посполитой поляки стали принимать иностранные титулы, хотя это считалось непатриотичным.

После присоединения Галиции к наследственным владениям Габсбургов австрийское правительство для привлечения на свою сторону польского шляхетства узаконило положение, «что те польские шляхетские роды, в числе прямых предков которых был “староста”, то есть владелец имения, отданного во временное пользование королём, имеют право на графский титул по королевству Галицийскому». Возводили в графское и баронское достоинства австрийские и российские императоры, прусские короли и впоследствии Наполеон.

В это время подстаростием пинским был Матеуш Бутримович, много сделавший для порученной его заботам земли. На Пинщине он строил (насыпал) дороги, воздвигал дамбы и прокладывал новые каналы. Он был первым, кто предложил соединить реки Пину и Муховец каналом для создания торгового водного пути между Пинщиной и Балтикой. В 1775 году по указанию короля Станислава-Августа Понятовского было начато строительство канала. Литовская банковская комиссия дала согласие на начало работ и выделила для этого 70 тысяч злотых.

Решением Варшавского церковного конгресса от 4 апреля 1776 года православное население Правобережной Украины и Литвы облагалось специальной податью, так называемой харитативой. В Великом княжестве Литовском в городе Гродно началось в 1776 году издание первого печатного периодического издания – “Газеты Гродненской” (“Gazeta Grodzienska”), продолжавшееся 7 лет. Все эти меры способствовали укреплению независимости, но стали возможными только потому, что Россия была втянута в продолжительные войны с Крымом и стоявшей за ним Турцией. Около 1776 года исчезли и последние следы Генеральной конфедерации.

В то же время в урезанной Польше продолжалось развитие экономики. Произведённые, наконец, некоторые реформы и наступивший мир позволили даже проявиться некоторому прогрессу в хозяйстве страны. Началась активизация товарного производства, предназначенного уже не только для собственного потребления, но и для продажи на рынках. При слабой королевской власти экономическое укрепление магнатов сопровождалось ростом их могущества. Королевские имения оказались в пожизненной посессии крупных феодалов с правом передачи их по наследству. Магнаты стали, по сути, неограниченными владельцами этих земель. Люстрации 1765 и 1789 годов последовательно свидетельствуют о заметном уменьшении королевщин и росте магнатских латифундий, особенно за счёт присвоения и покупки земли. В частности, магнат Феликс Потоцкий владел 130 тысячами крепостных крестьян.

Семья Стефана Дзиковицкого продолжала и после раздела Речи Посполитой проживать в своих пинских имениях. Впрочем, вся околица, то есть шляхетское селение Дзиковичи, практически не ощутила каких-либо перемен в привычном укладе сонной провинциальной сельской жизни. Здесь, как и при прежних поколениях жителей, рутинный хозяйственный уклад разнообразился лишь столь же традиционными праздниками, доставшимися, возможно, ещё от языческих времён, “достоверными слухами” о колдовстве кого-либо из односельчан и рассказами о чудесах, творившихся в непосредственной близости от домов жителей Старых и Новых Дзиковичей. К таким чудесам, в частности, относилось появление время от времени на месте брода через Струмень между двумя поселениями какого-то сверхъестественного существа. Отдельные свидетели рассказывали, что собственными глазами видели выскакивающую из воды с целым фонтаном брызг нагую девушку. После своего внезапного появления девушка начинала примерять на себя одно за другим красное, синее и прочих цветов платья…

В разгар лета, с 6-го на 7-е июля, то есть накануне праздника Яна Купалы, всё население обоих Дзиковичей праздновало и отмечало древний славянский праздник, уходивший своими корнями в язычество. По преданию, в эту ночь, единственный раз в году, на несколько мгновений расцветал папоротник, сорванный цветок которого мог принести счастливчику богатство, славу и исполнение любого желания. Днём 6 июля жители Дзиковичей затыкали крапивой все щели в постройках для скота, чтобы злые духи не тревожили его и не забирали у коров молоко, собирали целебные травы и цветы, которые в этот день обладали особо сильными свойствами, а когда начинало темнеть, разжигали на окраине большой костёр, вокруг которого устраивали хороводы, песни и игры. Всё это сопровождалось различными обрядами с огнём и водой, а также гаданиями. То есть, несмотря на своё шляхетское достоинство, жившие в Дзиковичах представители родов Островских, Полюховичей, Серницких, Сачковских, Гореглядов и Дзиковицких в своём быту почти ничем не отличались от окружавших их простых поселян.

«В Литве, кроме магнатов и высшего дворянства, никто не хотел знать и не знал короля, никто не помышлял о делах государственных. Солнце, вокруг которого вращалась вся литовская шляхта – это был князь Карл Радзивилл, а сосредоточие всех надежд – Несвиж. Каждый шляхтич, бедный и богатый, имел право приехать со всем своим семейством к обеду, на вечер, на бал или в театр к князю Карлу Радзивиллу и все были принимаемы с одинаковою вежливостью».82 Карл Радзивилл жил в своих поместьях, довольствуясь прозванием “литовского короля”, данным ему по чрезвычайному его влиянию на умы литовской шляхты, которая его обожала. Впрочем, Пане-Коханку хоть и имел в числе своих сторонников большинство шляхты Великого княжества, существовала и другая, соперничавшая с ним партия. Возглавлял её литовский канцлер князь Сапега.

Костюшко, будучи человеком бедным, не сумел сделать карьеру в Речи Посполитой и в 1776 году уехал во Францию, а оттуда в Америку, которая в то время вела Войну за независимость.

Уже в 1778 на на отторгнутый Россией от Литвы край, называвшийся теперь Белорусским, было распространено недавнее российское постановление: владеющие капиталом до 500 рублей составляют отныне сословие мещан, а большей суммой – сословие купцов, состоящее из трёх гильдий, и освобождаются от поголовной подати, и платят 1% с капитала, ими “объявленного по совести”. Это постановление имело большое значение: оно разрушало, как и задумывала Екатерина II, еврейскую национальную изолированность. Одновременно оно подрывало и традиционный польский взгляд на евреев, как на элемент внегосударственный. Подрывало постановление и кагальный строй. С указанного момента начинается процесс внедрения евреев в русский государственный организм. Евреи широко воспользовались правом записываться в купечество – так что, например, по Могилёвской губернии купцами объявилось 10% от еврейского населения (а от христианского – только 5,5%). Евреи-купцы освобождались теперь от податного отношения к кагалу и уже не должны были, в частности, обращаться к кагалу за разрешением на всякую отлучку, как раньше.

В 1778 году русские войска совершили очередной поход в Речь Посполитую.

В 1779 году поход русских войск в Речь Посполитую опять повторился. В то же время Россия продолжала вести войны с Турцией. Императрица Екатерина II, подстрекаемая известным на всю Европу просветителем Вольтером, вынашивала планы о возрождении Византийской империи. Даже своего первенца, родившегося в 1779 году, которого она мечтала посадить на трон в освобождённом от турок Константинополе, императрица назвала Константином. Но Европа, опасаясь чрезмерного усиления России, решительно выступила против планов завоевания Османской империи.

5 июля 1779 года старший брат Стефана Владиславовича пан Ян составил завещание в пользу внуков своего брата – внучатых племянников Якуба, Петра и Анджея. Старший сын его брата Стефана – Онуфрий – имел уже своих детей. По составленному бездетным паном Яном документу после его смерти принадлежащие ему имения в Старых и Новых Дзиковичах (которые впоследствии стали называться Малыми и Большими, соответственно) должны были перейти в собственность детей Онуфрия Стефановича. Имения эти завещались «с плацами селидебными, огородами, землями пахотными и невозделанными, сенокосами грунтовыми и болотными, с реками и озёрами, хатами и хатками, выгонами, выпасами».93 Младший сын брата – Григорий – в документе даже не упоминался. Видимо, пан Ян хотел укрепить материальное положение той линии семьи, которая уже точно будет иметь продолжение в своих потомках.

Тогда же в деревне Телеханы под Пинском появилась фаянсовая мануфактура, работавшая на местном сырье. На ней выпускались майоликовые вазоны и другие предметы, декорированные рельефными узорами из цветов, листьев и фруктов. Изделия покрывались белой глазурью, а поверху делали многоцветные росписи. В 1780 году вновь русские войска совершили поход в Речь Посполитую. И опять, как уже происходило и ранее, начались новые переселения старообрядцев с польских территорий в Сибирь.

В знак благодарности за монаршее благорасположение к ним в 1780 году приехавшую в Белоруссию царицу Екатерину II евреи могилёвские и шкловские встречали одами.

На Гродненском сейме 1780 года ярко выступил представитель магнатской фамилии Анджей Замойский, относившийся к числу молодёжи, обеспокоенной бедственным положением отечества. Он предложил уничтожить принцип “либерум вето” и подтвердить права городского и сельского населения. На столь радикальную меру послы сейма не согласились, а сам Замойский впоследствии даже был объявлен изменником отечества. Зато сейм узаконил старую идею короля прекратить показную роскошь в одеждах вельмож и учредил в воеводствах мундиры под названием “Les sumpturiae”, которые отныне должны были носить занимающие государственные или общественные должности.

Продолжавший оставаться самым влиятельным магнатом в Литве даже после всех потерь, связанных с участием в Барской конфедерации, знаменитый князь из Несвижа Карл Радзивилл – Пане-Коханку, – привязанный ко всему старинному, исконно польскому, после такого решения сейма «чаще всего являлся в мундире виленского воеводы: гранатового цвета кунтуш, жупан и отвороты малиновые, и золотые пуговицы. Сабля, осыпанная крупными бриллиантами, в золотых ножнах, лосиные перчатки за поясом, а на голове малиновая конфедератка. Носил он длинные усы и подбривал лоб. На темени у него был нарост величиною с волошский орех. И сам воевода, и все литвины его двора носили широкое и даже мешковатое платье – это у них считалось старосветскою модою, которой все охотно придерживались.

Князь Радзивилл нововведений не любил и боялся. «Многих сыновей литовских помещиков – своих клиентов (а кто же в то время не был клиентом Радзивилла?!), даже детей людей недворянского сословия, он на свой счёт высылал заграницу, если замечал в них таланты и способности. Многие из них впоследствии были полезными людьми в отечестве. Князь понимал, что заграницей невозможно было студенту или артисту одеваться по-польски. Но по возвращении домой требовал от своих воспитанников, чтобы они сейчас же оделись по-польски: в жупан, кунтуш, с саблей, подбритым лбом, в конфедератке, с лосиными перчатками за поясом. В ином платье нельзя было добиться аудиенции в Несвиже.

Князя обвиняли, что он в разговорах со своими дворянами лгал без всякого стыда и зазрения совести о своих никогда не бывалых приключениях. Но это была только шутливость, забава от скуки, не более. Во всех его рассказах было больше необузданной фантазии, чем остроумия, но и остроумие иногда проглядывало.

Князь Карл, принадлежавший к Барской конфедерации, таил в душе неудовольствие на новые порядки и покрывал обиду, нанесённую своему самолюбию, покровом шутливости и легкомысленного балагурства. Он ненавидел Станислава-Августа, его двор, французские моды и прочие нововведения, называвшиеся у нас тогда цивилизацией; всего этого он избегал и от нечего делать разъезжал со своим двором из одного имения в другое своих огромных владений и имений своих клиентов, занимаясь охотой, питьём и пирами, не зная как убить время».77 Ходил слух, что Карл Радзивилл велел отчеканить несколько сотен червонцев с изображением короля и надписью: “Король Понятовский, дурак Божьей милостью”, и эта монета была в обращении в Варшаве.

Роскошь магнатов в последние годы существования Речи Посполитой, особенно многочисленность их прислуги и лошадей, превосходила всякое вероятие. Тот же Карл Радзивилл иногда выезжал целым поездом в тысячу лошадей!

К концу XVIII века среди модниц Европы краски и притирания были распространены настолько широко, что даже на бесспорные доказательства их опасности для здоровья никто не хотел обращать внимания. Ради возможности носить модные узкие туфельки женщины готовы были ампутировать даже пальцы на ногах – так разве могло их испугать такое традиционное косметическое средство, как свинцовые белила? Один из авторов того времени писал: “Из-за белил глаза опухают, воспаляются, болят и слезятся. От них появляется насморк, кожа покрывается прыщами, расшатываются и болят зубы, разрушается зубная эмаль. Они заставляют гореть рот и глотку, заражают и портят слюну, проникают в поры кожи, постепенно воздействуя на губчатое вещество лёгких”. Но главное, они просто убивали, чему были зримые примеры.

17 августа 1780 года пинский гродский суд признал интромицию (акт введения в наследство) возного генерала на имя Стефана Владиславовича Дзиковицкого на основании купчей крепости на его имя от 1732 года. 22 августа того же года в пинском гродском суде был выдан лист о передаче во владение Стефану Владиславовичу Дзиковицкому участка земли в застенке Дзиковичи.

В это время в присоединённых к России восточных землях Великого княжества Литовского бывшая шляхта пыталась утвердиться в новом для себя достоинстве – в российском дворянстве. «Шлёцер в своих письмах из России в 1781 году говорил: “Знатный дворянин здесь ничто”. Тот же Кокс удивляется, что в России благородный ничего не значит без ранга, без должности; что старшие сыновья важнейших лиц в государстве не имеют никаких прав в силу своего рождения, как пэры Англии и Франции, гранды Испании; что значение аристократической фамилии упадает со смертью её главы, а имущество раздробляется между детьми; наследственный титул - князя, графа или барона – ничего не значит без должности, без службы гражданской или военной».78 Дворянство в России было далеко не тем, чем оно было в Европе. Здесь оно было просто своеобразной формой военного или гражданского чиновничества. Таковое состояние сословия подтверждается ещё и тем, что любой простолюдин, согласно Табели о рангах, достигший определённого положения по службе, становился дворянином. Но, тем не менее, бывшая литовская шляхта, дабы не оказаться в составе податных сословий, была согласна и на такое сословное состояние.

5 марта 1782 года была заключена “заменная крепость”, выданная двоюродным дядей Стефана – Юзефом Антоновичем Дзиковицким – Даниилу и Миколаю Васильевичам Дзиковицким.

Вообще России того времени купцы и мещане не пользовались свободой передвижения, чтобы отъездом своим не понижать платёжеспособность своих городских обществ. Но для Белоруссии в 1782 году Сенат сделал исключение: купцы могут переходить из города в город “смотря по удобности их коммерции”. Этот порядок опять дал преимущество еврейским купцам. Однако они стали пользоваться этим правом шире, чем это было определено: еврейские купцы стали записываться в Москве и в Смоленске. Некоторые евреи, записавшись в здешнее купечество, завели крупную торговлю. Другие же евреи занимались продажей заграничных товаров на своих квартирах или постоялых дворах, а также в разнос по домам, что в ту пору было вообще запрещено.

За боевые заслуги Костюшко в Америке в 1783 году получил чин генерала и орден Цинцинната.

В 1783 году русское правительство приняло очередное решение по жившим в Белорусском крае евреям. С выходом из еврейских обществ 5 лет назад евреев-купцов все остальные евреи отныне тоже должны были быть отнесены в какое-то сословие и, очевидно, только в мещан. Правда, поначалу желающих переходить было мало – из-за того, что годичный поголовный сбор с мещан в то время был 60 копеек, а с евреев – 50 копеек. С нынешнего 1783 года как евреи-мещане, так и евреи-купцы должны были вносить сборы не в кагал, а в магистрат, на общих основаниях, и паспорт на выезд получать от него же.

В то время торгово-промышленный класс России, равно как и городские общества, пользовались широким самоуправлением. Таким образом, в руки евреев, наравне с христианами, была передана известная административная и судебная власть, благодаря чему еврейское население приобрело силу и значение в общественно-государственной жизни. Из евреев бывали теперь и бургомистры, и ратманы, и судьи.

В 1783 году русские войска совершили очередной поход в Польшу.

26 апреля 1784 года в пинский гродский суд была представлена заменная крепость Юзефа Антоновича Дзиковицкого братьям Даниилу и Миколаю Васильевичам Дзиковицким, составленная в 1782 году.

После 9-летнего строительства появился канал, связавший Пинщину с внешним миром. Канал называли “Королевским”, но, поскольку при строительстве его не хватало денег и использовалась даже работа крестьян, которую они выполняли в счёт барщинных дней, канал имел незначительную ширину и примитивность сооружений. Продвигаться по нему имели возможность только малые суда, да и то только в половодье. В летнее же время суда приходилось тащить волоком. Но всё же канал способствовал развитию торговых связей Пинщины и вовлечению населения Полесья в экономическую жизнь страны. Дзиковичи, находившиеся в 500 километрах от устья Струменя, были местом, от которого Струмень считался судоходным. Жителям деревни нередко можно было наблюдать, как длинной цепью тянулись плоты, в которые связывались сплавляемые по реке огромные брёвна. Они как золото горели под солнечными лучами, а стоявшие на корме плотовщики в широких белых полотняных рубахах и соломенных шляпах казались какими-то речными исполинами. Поворачивая тяжёлые плоты в том месте, где рядом с Дзиковичами полноводный Струмень делал поворот, они ударяли по воде рулевыми вёслами, из-под которых с громким плеском каскадом взлетали жемчужные брызги. Береговые ласточки кружили над самой рекой, между плотами скользил рыбачий челн и вся природа радовалась чудесной погоде. Позднее, с развитием торгового судоходства, через Пинск пошли речные караваны с солью и пшеницей к Балтийскому морю.

В то же время Пинщина оставалась глухим медвежьим углом Речи Посполитой и здесь процветали пышным цветом всевозможные суеверия. На Пинщине у людей была распространена болезнь, которая в других местах обычно считается болезнью лошадей. Она известна под названием “колтун”. Это – паршевидная экзема в местах, покрытых волосами, то есть на голове. Кроме Полесья эта болезнь встречается также у татар, в Венгрии, Бельгии и над Рейном. Древние медики видели причину возникновения колтуна в каких-то сернистых элементах, другие считали его прямым результатом неопрятности. Существовало и такое мнение, что колтун был занесен на Полесье во время нашествия татар, которые, якобы, травили реки. Наконец, некоторые считали, что эта болезнь возникает из-за чрезмерного употребления водки и обитания в задымленных домах.

В 1784 году Костюшко вернулся из Америки в Польшу.

Где-то около этого времени, получив прощение, Михал-Казимир Огинский также возвратился на родину, в Литву, где строил фабрики, истратил несколько миллионов на сооружение канала, проходившего, в том числе, и по северной части Пинского повета, и получившего его имя. Украсил город Слоним. Он отошёл от политики, хорошо рисовал и играл на нескольких инструментах. Знал теорию музыки и обладал композиторским талантом, написал несколько песен, отличавшихся колоритом национальных мелодий. В его слонимском дворце находили радушный приём, а иногда и приют, артисты, певцы, художники.

На осень 1784 года намечалось проведение сейма в Гродно. Вместо нескольких дней пути из Варшавы король решился на более дальний путь с посещением других городов государства, в том числе и Пинска. Появился здесь найяснейший пан 7 сентября 1784 года. При этом последнюю четверть мили (польская миля – около 8 километров) король Станислав-Август Понятовский проплыл на специально подготовленном судне, сойдя на берег в центре Пинска между бывшим Пинским старостинским замком и бывшим Иезуитским коллегиумом.

Организацией приёма короля занимался городской судья Матеуш Бутримович. Сопровождал короля здесь епископ Адам Нарушевич – уроженец Пинщины, историк и поэт. Станислав-Август посетил костёл Успение Девы Марии, принял участие в освящении четырёх штандартов расквартированной в Пинске Пятигорской бригады национальной кавалерии, и в местечке Заполье под Пинском присутствовал на парадном строевом смотре конной бригады, которым командовал генерал Пётр Твардовский.

На другой день король посетил костёл иезуитов, гроб благословенного мученика Боболи и выехал вместе с Бутримовичем в его имение Кристиново на обед. Тогда же Станислав-Август посетил расположенные под городом Горново, Альбрехтово, Хлябы, Лопатню и Дубое, где иезуиты построили для детей-сирот приют и костёл-каплицу, обойдя, однако, своим вниманием Дзиковичи. 9 сентября король присутствовал на церемонии закладки Дворца Бутримовича. В честь его приезда в фундамент ранее заложенного дворца была опущена памятная плита. В 9 часов король, садясь в карету, обратился к пинчанам: “Многие мои надежды здесь выполняются по улучшению жизни этого края: осушением болот, строительством дорог”.

На сейме в Гродно в 1784 году крупный магнат Щенсный Потоцкий сделал любимой Речи Посполитой щедрый подарок – пехотный полк. Одновременно он обязался всегда содержать его на свой счёт и, кроме того, подарил 24 орудия артиллерии со всей прислугой, упряжью и офицерами, с полным годовым содержанием всего этого отряда. Такие подарки мог делать только король и гродненский сейм принял их с благодарностью. Тогда же русские войска опять вошли в Речь Посполитую, напоминая полякам о настоящем хозяине их страны.

В 1785 году король Станислав-Август решил сделать подарок Пинску. Своим указом он возвратил ему давние привилегии от 1635 года, которые город утратил в результате разгромов, сожжений и грабежей середины XVII и начала XVIII веков.

 

 

*  *  *

 

До Екатерины II никаких гарантированных от произвола властей прав российское дворянство не имело. Первый законодательный акт, как-то оградивший это сословие и призванный поднять его престиж – “Жалованная грамота дворянству”, изданная Екатериной II в 1785 году. Возможно, на издание грамоты императрицу подтолкнуло наличие в её империи бывшей шляхты Речи Посполитой с её вековыми понятиями о благородстве и чести. Бывшее польское шляхетство, оказавшись внутри российского дворянства, держалось особняком, с чувством своего природного превосходства. И потому, естественно, все последующие лишения благородства, производимые русскими царями в отношении бывшей польской шляхты, были с её точки зрения не более правомерными, чем произведённый раздел Польши.

Дворянская грамота децентрализовала ведение дворянской родословной книги: точнее определив доказательства дворянства, она предоставила дворянскому обществу каждой губернии посредством депутатского собрания ведение дворянской родословной книги губернии. Таким образом, самим дворянским обществам предоставлено было разрешение вопроса: кто может быть их членом и какого разряда.

Дворянские родословные книги были разделены на 6 частей:

1. В первую часть записано было дворянство, пожалованное в дворянство до ста лет назад, как жалованное, так и действительное (полученное по наследству).

2. Во вторую – военное дворянство, приобретённое чином военной службы.

3. В третью – дворянство бюрократическое, приобретённое чином гражданской службы.

4. В четвёртую – все иностранные дворянские роды.

5. В пятую – дворянство, украшенное титулами – как родовыми, так и пожалованными (князья, графы и бароны).

6. В шестую – древние благородные дворянские роды, доказательства дворянского достоинства которых восходят за сто лет, а благородное начало покрыто неизвестностью.

Эти разряды, на которые раздробила дворянство “Жалованная грамота” 1785 года, не представляли никаких юридических отличий, но общественное мнение и мнение самого дворянства относилось небезразлично к заветной 6-й части!

Шестой разряд всегда считал себя дворянством “по преимуществу”, самым крепким столпом государства, а на первые три разряда смотрел, как на дворян-выскочек, плебейской крови. С меньшим пренебрежением 6-я часть относилась к 4-й, а титулованное дворянство (5-го разряда) всегда пользовалось особенным уважением дворянства родового.

После Жалованной грамоты дворянству 1785 года оформились “корпоративные” права дворянства Российской империи. Для бывшей литовской шляхты требовалось предоставить документы, удовлетворявшие Российским юридическим нормам, а не тем, которые были приняты в Великом княжестве Литовском.

В то время, как царское правительство боролось с оказавшимся на присоединённых к России землях шляхетством, шло постоянное улучшение положения местного еврейства. Сперва в крупных городах применялось ограничение: чтобы евреев на выборных должностях не было больше, чем христиан. Однако в 1786 году Екатерина II послала белорусскому генерал-губернатору собственноручно подписанный приказ: чтобы равенство прав евреев в сословно-городском самоуправлении «непременно и без всякого отлагательства приведено было в действие», а с неисполнителей его «учинёно было [бы] законное взыскание».

Таким образом, евреи получили гражданское равноправие не только в отличие от Речи Посполитой, но раньше, чем во Франции и в германских землях. И, что ещё существенней: евреи в России от начала имели ту личную свободу, которой предстояло ещё 80 лет не иметь российским крестьянам. И, парадоксально: евреи получили даже большую свободу, чем русские купцы и мещане: те – жили непременно в городах, а еврейское население, не в пример им, могло проживать в уездных селениях, занимаясь, в частности, винными промыслами. Белорусская администрация указывала, что «присутствие евреев в деревнях вредно отражается на экономическом и нравственном состоянии крестьянского населения, так как евреи... развивают пьянство среди местного населения».

В 1786 году младший сын Стефана Владиславовича решил уехать из Дзиковичей в поисках фортуны ко двору преуспевающего управляющего “Черноморской торговой компании” магната Антония-Протазана Потоцкого. Стефан Владиславович снабдил младшего сына небольшой суммой денег, из накопленного им за годы жизни, необходимой для обустройства Григория на новом месте в Брацлавском воеводстве и остался отныне в обществе старшего сына, брата Яна, жены Евдокии и старика-отца Владислава Ивановича. Младший сын, как оказалось, навсегда ушёл из семьи и из родных краёв.

Под давлением царского правительства для населения польских воеводств Украины и Литвы в 1786 году открылась православная епархия, зависимая от русского Синода. Ватикан и католическо-униатское духовенство выказали неудовольствие действиями правительственных кругов царской России. В протестациях польскому сейму они выказывали опасения, что открытие епархии вызовет ещё большую ненависть народа к шляхетству и католическим иерархам, “подкрепляя и усиливая его бунтарский дух”.17

2 января 1787 года Екатерина II под гром салюта покинула Петербург и отправилась в знаменитое путешествие в Тавриду. Её кортеж состоял из 14 карет и 164 саней. На каждой почтовой станции поезд ожидали 560 свежих лошадей. На лошадях императрица ехала до Киева, а в апреле, когда сошёл лёд на Днепре, пересела на галеру “Днепр”. Специально для её путешествия в 1785 – 1786 годах под Смоленском было построено семь галер.

Днепр по-прежнему служил границей между Россией и Речью Посполитой. В Каневе, на правом берегу Днепра, Екатерину торжественно встретил король Станислав-Август. Это была их первая встреча за тридцать лет.

Ряд историков утверждает, что Понятовский был холодно принят Екатериной и уехал обескураженный. Действительно, Станислав надеялся на большее, тем не менее эта встреча прошла не зря. Екатерина в Каневе наградила Станислава высшим российским орденом Андрея Первозванного, а он по возвращении в Варшаву послал ей польский орден Белого орла. Но это лишь внешняя сторона встречи. Куда важнее было предложение короля о заключении русско-польского военного союза. Это не могло не понравиться Екатерине, но, увы, заключение союза Станислав-Август связывал с согласием императрицы на проведение в Польше усиливающих королевскую власть реформ. Екатерина была настроена против реформ, чем и расстроила короля.

Русско-польский военный союз оба монарха рассматривали в контексте предстоящей войны с Турцией, и Станислав-Август по возвращении в Варшаву велел в городе установить конную статую короля Яна Собеского, разгромившего в 1683 году турецкую армию.

А то же время земли в районе древнего проживания рода Дзиковицких продолжали активно перераспределяться и постоянно переходили из рук в руки. Так, 19 марта 1787 года составлена и на следующий день была признана в пинском земском суде купчая крепость, которую выдали Андрею Дементьевичу Дзиковицкому на часть имения Дзиковичи другие члены рода – Захарий Бенедиктович, Михаил, Леон и Фома Гавриловичи Дзиковицкие. В том же году землю в Дзиковичах по интромиции (введению в наследство) от каких-то Дзиковицких получил Теодор Прасолович-Островский герба Равич совместно с сыновьями Мацеем и Якубом.

В 1787 году бывший пинский иезуитский коллегиум, в котором уже 14 лет была светская школа, был передан униатам, которые устроили здесь резиденцию епископа.

11 июля 1787 года, уже в Херсоне, Екатерина II милостиво приняла племянника короля Станислава-Августа, Станислава Понятовского. Вернувшись домой, молодой Станислав объявил дяде, что Екатерина II и австрийский император Иосиф II одобрили назначение его наследником польского престола.

К счастью для Польши, в 1787 году Турция начала против России новую войну, будучи недовольна захватом Россией Крыма. Новое поколение польских патриотически настроенных политиков, носителей просветительских идей и не имеющих “комплекса катастрофы раздела”, решило использовать российские затруднения в ходе войны с турками. Через две недели после объявления Турцией войны России Екатерина вернулась к предложению Станислава-Августа о подписании русско-польского оборонительного договора. В депеше от 1 сентября 1787 года вице-канцлер И.А. Остерман проинформировал русского посла в Варшаве, графа Штакельберга, о том, что «её императорское величество убеждена, что в условиях нынешнего кризиса проявляется благоприятная возможность реализовать этот проект».

Однако инициатива Петербурга была парализована действиями Берлина. Новый прусский король Фридрих-Вильгельм II велел передать гетману литовскому Михалу Огинскому: «Я желаю Польше добра, но не потерплю, чтоб она вступила в союз с каким-нибудь другим государством. Если республика нуждается в союзе, то я предлагаю свой с обязательством выставить 40 000 войска на её защиту, не требуя для себя ничего за это». Министр Герцберг прибавил, что король может помочь Польше с возвращением Галиции, отторгнутой Австрией, лишь бы поляки не трогали турок.

В октябре 1788 года в Варшаве собрался сейм, которому предстояло сыграть исключительно важную роль в истории Речи Посполитой. Депутатами этого сейма от Пинского повета стали известные и влиятельные здесь шамбеллан (королевский камергер) и мечник пан Матеуш Бутримович и пинский гродский писарь подстолий Павел Ширма. Этому сейму был предложен союз с Россией при решении восточного вопроса. Россия обязывалась вооружить за свой счёт и содержать в продолжение всей войны двенадцатитысячный корпус польского войска, а после заключения мира в течение шести лет выплачивать на его содержание ежегодно по миллиону польских злотых. Также предложены были большие торговые выгоды и дано обязательство вытребовать такие же выгоды от Турции при заключении мира.

Кроме того, Екатерина тайно предложила Станиславу-Августу турецкие земли в Подолии и Молдавии – разумеется, в случае успешного окончания войны.

Король Станислав-Август был всей душой за этот союз, но прусский посол Бухгольц подал сейму ноту, в которой говорилось, что прусский король не видит для Польши ни пользы, ни необходимости в союзе с Россией, что не только Польша, но и пограничные с ней прусские владения могут пострадать, если республика заключит союз, который даст туркам право вторгнуться в Польшу. Если Польша нуждается в союзе, то прусский король предлагает ей свой и постарается сделать всё, чтобы избавить поляков от чужестранного притеснения и от нашествия турок, обещает всякую помощь для охранения независимости, свободы и безопасности Польши.

На самом же деле Фридрих-Вильгельм II смертельно боялся усиления Австрии и России в ходе турецкой войны. Пруссия ничего не могла получить при разгроме Оттоманской империи. Но если дядя Фридрих Великий воспользовался первой турецкой войной и получил часть Польши, то почему его племянник Фридрих-Вильгельм не может получить ещё больший кусок, не сделав ни одного пушечного выстрела?

Присоединение Польши к России и Австрии в ходе войны с Турцией давало ей последний шанс остаться на карте Европы независимо от исхода кампании. Даже в случае поражения России, что представляется весьма маловероятным, Польша выигрывала. России было бы не до захвата польской земли, но при этом Екатерина вряд ли допустила бы раздел Польши между Австрией и Пруссией, не говоря уж о победителе – турецком султане, который стал бы диктовать свои условия. В случае же успеха России Польша уже в ходе войны смогла бы создать мощную, хорошо обученную и дисциплинированную армию, а после заключения мира получить обширные территории на юге, присоединение которых, с одной стороны, поддержало бы материально польское государство, а с другой – стимулировало бы взрыв патриотизма среди поляков. Предположим, что Россия в ходе второй турецкой войны овладела бы Проливной зоной. Тогда даже на мирное «переваривание» причерноморских земель ей потребовалось бы не менее полувека. Но пятьдесят лет мира в этой ситуации – нереально. России пришлось бы постоянно воевать за Проливную зону как с остальными частями Оттоманской империи, так и с европейскими государствами. России было бы просто не до Польши.

Однако радные паны предпочли поверить Фридриху-Вильгельму, а не Екатерине. Позиция прусского короля вызвала в ноябре – декабре 1788 года бурную поддержку среди подавляющего большинства шляхты.

 

 

*  *  *

 

В Австрии также происходили истории, оставшиеся в памяти потомков. Так, австрийский император Иосиф II, недовольный проектом закона, который подготовил его канцлер Кауниц, написал в углу документа: “Кауниц осёл. Иосиф Второй”. Предполагая поставить на место своенравного и умного канцлера, император в присутствии всех своих министров приказал прочитать канцлеру эту резолюцию вслух. “Я не могу это сделать, – испугался Кауниц. – Боюсь оскорбить Ваше Величество”. Однако император настаивал. Тогда Кауниц набрал воздух, потупил глаза и с выражением прочёл: “Кауниц – осёл. Иосиф – второй”.

А на североамериканском континенте образовалась новая страна – Североамериканские штаты, которые в результате войны с Англией перестали быть её колонией и начали строительство своего государства, подмявшее через два с половиной столетия под себя весь мир. У разноплемённого люда, слетевшегося в североамериканские колонии со всей Европы, не было никакой основы для духовной общности, но у него было всепоглощающее желание успеха и богатства на “ничейной” земле. Ничейной потому, что жившие здесь индейцы считались дикарями, которых следовало уничтожить.

Совершенно естественно, в подобных условиях “элитой” нового государства стали те, у кого были деньги, чтобы финансировать освоение новых земель, нанимая для этого авантюристов из числа воинов и интеллектуалов. То есть – торгаши и разбойники. Американский историк Д. Адамс так описал общественные отношения в новой стране: «Превращая класс дельцов в господствующий и единственный класс Америки, эта страна производит эксперимент – она основывает свою цивилизацию на идеях дельцов. Другие классы, находящиеся под господством класса дельцов, быстро приспособляют к этим идеям свою жизненную философию. Можно ли построить или сохранить великую цивилизацию на основе философии меняльной конторы и единственной основной идеи – прибыли?!». А писатель Томас Манн в ХХ веке написал так: «Америка пришла в цивилизацию, минуя культуру».

 

 

*  *  *

 

14 июля 1789 года восставшие парижане взяли Бастилию, с чего началась Великая революция, всколыхнувшая всю Европу. По этому поводу французский посол в Петербурге Сегюр писал: «…в городе было такое ликование, как будто пушки Бастилии угрожали непосредственно петербуржцам. В Польше же Французская революция произвела ещё большее впечатление. Искры французской революции попали в Речь Посполитую, как в пороховой склад. Умные люди, утомлённые польским безначалием, и люди горячие, страдавшие от бессилия страны перед иностранными монархами, эгоизм и патриотизм одинаково воспламенились и вспыхнули надеждой на скорые перемены. Польская шляхта, совершенно не разбираясь в событиях во Франции, начала подражать якобинцам.

В 1789 году Михал-Клеофас Огинский, имея всего 25 лет отроду, стал мечником литовским. Он был дальним родственником Михала-Казимира Огинского, постоянно проживавшего в своём имении в Слониме (их общий предок Самуэль-Лев жил в первой половине XVII века), и потому богатый, но бездетный Михаил-Казимир сделал его своим наследником.

А пока где-то в верхах решались судьбы Речи Посполитой, на пространстве, где издавна жил род Дзиковицких, люди продолжали жить своими мелкими житейскими заботами, незаметными на фоне событий государственного масштаба. Так, 9 апреля 1790 года некие Стефан Григорьевич, Захарий Бенедиктович, Теодор Доминикович, Стефан Михайлович, Ян Константинович сами за себя и за Базилия Яновича Дзиковицкие выдали купчую крепость на “одибный пляц” Антонию Стефановичу Серницкому. Этот участок земли называется Михновщизна и расположен он при околице села Дзиковичи, примыкая одним боком к земле пана Онуфрия Владиславовича Дзиковицкого, а другим боком – к земле пана Полюховича-Серницкого, одним концом от струги (?), а другим – к проходящей дороге на Болешов, на которую распространяется вольность по праву пользования, как своей собственностью.

Кроме покинувшего родовое гнездо младшего сына Григория, в Дзиковичах продолжал жить сам Стефан Владиславович, его старший сын и наследник Онуфрий, а также дети Онуфрия. Всё семейство продолжало копить собственность, время от времени приобретая земельные участки у соседей и более далёких родственников, продающих свои наделы. 5 августа 1790 года была составлена и в тот же день признана купчая крепость, данная старшему сыну Онуфрию Стефановичу – от Ильи Васильевича и прочих Дзиковицких на часть имения Дзиковичи.

В России и, естественно, на тех землях, что отошли к ней по разделу Речи Посполитой, «закон 1790 года окончательно устанавливает сословную привилегию в чинопроизводстве по гражданской службе назначением более сокращённых сроков для производства в чины дворян, и повышением сроков для производства в 8-й класс недворян. Законом этим повелевается: а) производить в чины до 8-го класса только тех, которые прослужили 3 года в одном чине; б) из коллежских секретарей в титулярные советники, и из титулярных советников в коллежские асессоры недворян не иначе производить, как по прослужении ими 12 лет беспорочно».116

В конце 1790 – начале 1791 годов польский высший свет охватила идея введения новой конституции. В её создании участвовали Чарторыйские, Игнаций Потоцкий, Станислав Малаховский, братья Чацкие, Станислав Солтык – племянник известного епископа, Немцевич, Вейссергоф, Мостовский, Матушевич, Выбицкий, Забелло и другие.

24 апреля (5 мая) 1791 года праздновалась католическая Пасха. В эти дни депутаты съезда традиционно разъезжались на несколько дней по домам, однако сторонники новой конституции договорились не разъезжаться, а их противники, ничего не подозревая, уехали. Накануне на улицы Варшавы были выведены королевская конная гвардия и артиллерия. Фактически произошёл государственный переворот. Сейм, на котором присутствовало не более 157 депутатов из 327, принял новую конституцию. На сейме Станислав-Август трагическим голосом заявил: «Не только дипломаты, все поляки, находящиеся за границею, пишут согласно, что иностранные дворы готовят новый раздел Польши. Медлить нельзя, мы должны воспользоваться настоящею минутою для спасения отечества». Игнаций Потоцкий обратился к королю, чтобы тот указал средства спасти отечество. «Мы погибли, — ответил король, — если долее будем медлить с новою конституциею. Проект готов, и надеюсь, что его нынче же примут: промедлим ещё две недели — и тогда, быть может, уже будет поздно».

Затем председательствующий зачитал проект конституции: «Господствующею признаётся католическая вера; все прочие терпимы. Все привилегии шляхты сохраняются. Все города вместе имеют право присылать на сейм 24 депутата, которые представляют желания своих доверителей; право же голоса имеют только при рассуждении о тех делах, которые непосредственно касаются городского сословия… Исполнительная власть принадлежит королю и его совету, который состоит из шести министров, ответственных перед нациею; король может их назначать и увольнять; он должен их сменить, если две трети сейма того потребуют. Устанавливается наследственное правление; по смерти царствующего короля престол принадлежит ныне царствующему курфюрсту Саксонскому, а по нём – его дочери; король и нация изберут для неё супруга. Конфедерация и liberum veto уничтожаются». Создавалась и регулярную армию.

После прочтения проекта конституции король провозгласил, что всякий, кто любит отечество, должен быть за проект, и спросил: “Кто за проект, пусть отзовётся!”. В ответ послышались крики: “Все! Все!”. Присутствующие не хотели даже вторичного чтения проекта. Арбитры кричали: “Да здравствует новая конституция!”, их заглушали крики: “Не согласны!”. Королю поднесли Евангелие, и он присягнул. Заседание кончилось, король встал, чтобы идти в костёл Святого Яна. Большинство последовало за ним. Познанский депутат Мелжинский – противник новой конституции, упал наземь перед дверями, чтобы воспрепятствовать выходу, но напрасно: через него перешагнули и затоптали.

Около пятидесяти депутатов осталось в сеймовом зале и решили подать протест против принятия новой конституции. Но городской суд не принял протеста. Вся Варшава была охвачена восторгом. В костёле Святого Яна сенаторы и депутаты присягнули на новой конституции, после чего был отслужен благодарственный молебен. О введении новой конституции было торжественно объявлено в Варшаве 22 апреля (3 мая) 1791 года. Воздух сотрясался от грома пушек и криков многочисленной толпы.

Сравнительно с ХVІ – ХVІІ веками территория Пинского повета в 1791 году уменьшилась на основные части нынешних Дрогичинского и Ивановского районов, которые вошли в Кобринский повет.

В 1791 году в Пинске прошла Конгрегация православной церкви Польши и Литвы, которая признала её самостоятельность и создала свою консисторию. Россия, недовольная происходившими в Речи Посполитой реформами, которые могли вывести поляков из вассальной зависимости от неё, к концу 1791 года двинула высвободившиеся после победной войны с Турцией войска в Польшу. Екатерина II в 1791 – 1792 годах “днем с фонарём” искала по всей Речи Посполитой православных шляхтичей, но так никого толком и не нашла. Делала она это из корыстных побуждений, чтобы создать православную конфедерацию и противопоставить её польским панам, но увы: что на Украине, что в Белоруссии шляхетство в конце XVI – первой половине XVII веков полонизировалось и приняло католичество, причём полностью, от магнатов Вишневецких до сравнительно бедных Булгариных.

«В Польше никогда ещё так не веселились, как в конце 1791 и начале 1792 года. В разных годах и местечках в назначенные дни проходили торжественные богослужения с “Te Deum”, с проповедями, восхвалявшими новый порядок и виновников его».70

Несмотря на видимое одобрение действий Четырёхлетнего сейма народом, значительное число магнатов и примкнувшей к ним шляхты считало новые порядки и реформы предательством по отношению к благородному сословию. Наиболее запальчивые защитники шляхетского достоинства заявляли, что сейм, осмелившись покуситься  на шляхетские привилегии и обращаясь со шляхтой так, словно хочет её совсем превратить в простолюдинов, поставил себя вне закона. В результате замыслы сейма по спасению государственности Речи Посполитой оказалась не в состоянии оценить и понять значительная часть буйной польско-литовской знати, что и привело к появлению сильной оппозиции реформам во главе со Щенсным Потоцким и Жевусским. Оппозиционная знать быстро нашла поддержку у заграничных врагов Речи Посполитой.

Несогласные с новыми порядками магнаты с благословения Екатерины II создали в мае 1792 года мятежную Тарговицкую конфедерацию. «Опираясь на Россию, тарговичане по своей недальновидности и легкомыслию не подозревали, что последствия выйдут не те, каких они ожидали. Но они совершенно были правы, когда говорили, что действуют по воле шляхетской нации. Бесспорно, большинство шляхты чувствовало и мыслило, как они. В то время даже и те, которые, не раскусивши хорошенько, в чём суть 3-го мая, участвовали в пиршествах и праздниках в честь переворота, искренне переходили к их убеждениям. Если бы Екатерина, восстановив прежний строй в Польше, оставила её прозябать в прежнем виде, без дележа и присвоения провинций, партия тарговицкая была бы надолго самою популярною в стране, и имена Щасного и Ржевуского (Щенсный Потоцкий и Жевусский. – А.Д.) величались бы как имена спасителей золотой шляхетской вольности, а конституция 3-го мая надолго могла быть забытою и осуждаемою. Шляхетский идеал был именно тот, который был у тарговичан».70 Но, каковы бы ни были цели конфедератов, в людском мнении запоминаются не какие-либо отдельные эпизоды какого-либо действия, а непременно финал всего дела. И именно по финалу тарговичан стали называть предателями и губителями Речи Посполитой. Горячий приверженец конституции 3 мая 1791 года, Михал-Клеофас Огинский в эпоху Тарговицкой конфедерации лишился на время всех своих имений и удалился в Пруссию.

Пруссия, не желавшая упустить своего куска от ожидаемого дележа Польши, поспешила присоединиться к русским. 29 мая 1792 года Четырёхлетний сейм прекратил работу. А в июне король Станислав-Август был вынужден присоединиться к Тарговицкой конфедерации и отдать приказ войскам прекратить противодействие тарговичанам и интервентам.

Летом 1792 года Костюшко вступил в армию Юзефа Понятовского. За неимением других способных генералов Костюшко стал национальным героем уже в 1792 году. 17 июня 1792 года отряд Тадеуша Костюшко был разбит русским генералом Каховским у деревни Дубенки.

В октябре 1792 году Костюшко уехал за границу. Приехав в Париж, он обратился к военному министру Лебрену с просьбой о помощи. Лебрен пообещал деньги и участие Турции в случае польского восстания. Обратим внимание: якобинцы пытались помочь польской шляхте!

11 марта 1793 года русский генерал Кречетников объявил в Полонном манифест своей императрицы “О присоединении польских областей к России”. Указом Екатерины II от 23 апреля 1793 года на территории Литвы было создано Минское наместничество с центром в Минске, в которое вошла и территория Пинского повета. Но из состава Пинского повета был выделен Запинский (или Пинско-Заречный) повет к югу от Струменя с центром в резиденции Михала-Казимира Огинского довольно крупном городе Столине, что ещё более сократило размеры Пинщины. В 1793 году Михал-Клеофас Огинский стал подскарбием великим литовским.

Всё Полесье и, особенно, его шляхта присоединение к России расценивало как большое несчастье. Последующие 125 лет, – до восстановления независимого Польского государства, – звание пинской шляхты было преследуемо. 6 апреля 1793 года полковник Клецкой ординации Пётр Заборовский продал своё имение Дзиковичи за 6 тысяч злотых шестерым родственникам-посессорам по фамилии Домановские. При этом свидетелями заключения продажи выступили два местных шляхтича – Теодор Богданович и Ежи Дзиковицкий.

6 мая 1793 года все войска Речи Посполитой – кстати, не столь многочисленные, – находившиеся в присоединенных к России областях, были приведены к присяге на верность Екатерине П. Некоторые части были расформированы, а их личный состав поступил в русскую армию. Два пехотных полка, четыре кавалерийских и три бригады “народовой кавалерии” были приняты на русскую службу в полном составе и образовали особый Польский корпус. Эти соединения получили русские названия: Изяславский и Овручский пехотные полки; Житомирский, Константиновский, Бугский и Винницкий легкоконные полки; Брацлавская, Днепровская и Волынская бригады.

В 1793 году многие из богатых помещиков, имевших небольшие имения в отделённых от Речи Посполитой провинциях, продавали их за бесценок. Но тогда же начали создаваться и первые тайные общества, которых так много было в дальнейшем в порабощённой стране, которые постоянно готовили всё новые и новые освободительные восстания. В частности, Я.-Д. Охоцкий упоминает о некоем капитане Качановском – очень общительном, легко со всеми сходившимся, удачливом картёжнике, но при этом  бывшим участником “литовского заговора” и человеком, достойным доверия. Уж не был ли этот капитан Качановский одним из дальних потомков рода Домановичей, ведь на Пинщине от имения Кочановичи пошла ветвь с такой фамилией от жившего в XVI веке Грица Богдановича Домановича? Центр “литовского заговора” находился в Хойниках у помещика Прозора, очень уважаемого во всей Литве, человека умного и деятельного. Здесь же находился и центр переговоров между заговорщиками Литвы и Польши. Помощником при Прозоре состоял капитан Коссинский, действовавший в Минском наместничестве. Заговорщикам нужно было знамя, и им стал 47-летний генерал Тадеуш Костюшко. Посланцы варшавских заговорщиков нашли Костюшко в декабре 1793 года в Риме. Долго уговаривать его не пришлось.

Русским главнокомандующим в присоединённых землях Речи Посполитой был назначен князь Ю.В. Долгорукий, по распоряжению которого 15 января 1794 года военными картографами был снят план города Пинска. После присоединения территории Пинского повета к Российской империи прежние названия населённых пунктов Старые и Новые Дзиковичи были изменены на названия Малые и Большие Дзиковичи соответственно. Правда, в устном общении люди ещё долгие годы продолжали называть сёла так, как устоялось ранее и как им было привычно.

«После второго раздела 10-миллионная Речь Посполитая, простиравшаяся “от моря до моря”, сократилась в узкую полосу между средней и верхней Вислой и Неманом – Вилией с трёхмиллионным населением, с прежней конституцией и с подчинением внешней политики короля русскому надзору».52 Однако и такая – совсем уже обкроенная Польша не прожила долго. Как прежние русские послы в Польше князь Репнин и граф Штакельберг, нынешний посол и, одновременно, командир русского гарнизона в Варшаве барон Игельстрем обходился с польским королём не только без почтения, но и часто весьма грубо, не соблюдая принятых дипломатических норм поведения даже между дворами враждебных государств.

«Польское общество основано было в то время на интригах, и почти каждый польский дворянин, участвовавший в общественных делах по выборам или по королевскому назначению помышлял более о себе, чем об отечестве, стремясь единственно к приобретению староств или доходных мест. Барон Игельстрем, находясь в тесной связи с одной из первых красавиц того времени графиней Залусской (урождённой Пиотровичевой), на которой впоследствии женился, увлечён был в борьбу партий и вмешивался в частные и административные дела Польши, не имевшие никакого отношения к политике, действуя самовластно, то есть заставляя короля поступать по желанию графини Залусской. Она господствовала в Польше, раздавала места, староства, ордена и денежные награды. Восстала против этой власти сильная партия и началась явная борьба….

Среди интриг, возбуждаемых корыстью и самолюбием, образовался заговор к всеобщему восстанию в Польше и к избавлению её от всякого чужеземного влияния. Заговорщики вознамерились подать пример истреблением русских войск, находившихся в Варшаве».82 Душой заговора в столице стал бывший посол Четырёхлетнего сейма иезуит Гуго Коллонтай. Надо сказать, что сообщения о существовании заговора в Польше и Литве поступали к русским властям задолго до всенародного возмущения. Вот пример.

28 февраля 1794 года. Отчёт генералу Игельстрому, подготовленный лазутчиком, которого он направил в Литву и который сумел внедриться в ряды заговорщиков: «Передавая предыдущее послание, у меня не было никакой другой цели, как избежать пролития невинной крови. Для того, чтобы постепенно изучить взгляды и лиц, которые задействованы в этом заговоре, я дал слово, что использую все возможные средства для достижения этой цели и представлю подробный точный отчёт о результатах моих наблюдений. Исходя из этого принципа, я испробовал всё, чтобы достичь моей цели. Должен признать, что мне бы это не удалось, если бы я не записался в список тех, кто входит в состав этого обновлённого общества.

Оказавшись среди членов общества, я постарался постепенно войти в доверие к моим коллегам. Между тем, те вопросы, которые стояли передо мной, вместо ответа находили чаще всего лишь двусмысленные экивоки и трудно разгадываемые загадки. Следует добавить, что письменное наставление, которое требует строжайшего соблюдения секретности, не позволяло мне ставить вопросы напрямик. В этих стеснённых условиях, оставшись один с моим братом, я решился, пообещав ему полнейшее неразглашение секрета, спросить у него, кто же эта особа, которой мы так слепо доверяем наши жизни и наше достояние? Заслуживает ли эта особа того, чтобы ей так доверяли, и не входит ли она в число тех магнатов, которые строят собственное счастье на всеобщем бедствии и которые во имя достижения своих целей готовы отправить на бойню миллионы людей?

Мой брат, отвечая на моё доверие, раскрыл столь тщательно охраняемый секрет и сказал, что, по слухам, этой особой является Костюшко, генерал-лейтенант. Действительно, ранее я об этом нигде ничего не слышал. Однако, во всех следующих беседах, которые я вёл со многими лицами, слова брата о Костюшко лишь находили своё подтверждение. Собеседники упоминали это имя с энтузиазмом. Что же касается браминов, то мой брат сказал мне, что о них он ничего не слыхал. Затем я спросил у брата о числе участников организации. Он ответил, что речь идёт о нескольких десятках тысяч и что сторонники этой организации имеются почти по всей территории страны, во всех более или менее крупных городах Курляндии и Ливонии. Говорят, что много участников находится в Вильно и Гродно.

Расширяя круг своих интересов, я спросил у брата, что является целью участников организации. Он ответил мне, что цель состоит в том, чтобы освободить родину от врагов, установить права человека и наказать предателей.

Кто из известных людей страны принимает участие в организации? Точно установить это невозможно, но, по слухам, это господин Неселовский, новогрудский воевода, и его сын, который стоит во главе местной организации, Солтан, который живёт в Дятеле, Кимбар, избранный в последний сейм, а также большое число военных, фамилии которых неизвестны, многие из академии в Вильно и из академии артиллерии, которые имеются в этом городе, – короче говоря, число участников должно быть весьма значительным.

Существует ли определённое место, где собираются участники организации? До настоящего времени такового не было, однако оно, бесспорно, появится, так как в противном случае участники не смогут собраться вместе и, между тем, вскоре ожидается новое наставление. Откуда появилось первое наставление? Из Волыни. Вначале оно появилось в печатном варианте, неизвестно, правда, в какую типографию они обращались. Затем наставление стали распространять в рукописи в Гродно люди из сейма.

Таковы сведения, которые мне удалось собрать от различных лиц. Я излагаю их здесь максимально точно. К сему прилагаю и одну находку, попавшую мне в руки. Вот она. Есть в Гродно рабочий-жестянщик по фамилии Лабенский, с которым я лично беседовал как участник организации. Этот человек хвастался, что благодаря его стараниям число сторонников организации в Гродно увеличилось почти на четыреста человек.

Желая оставаться полезным и надеясь получить новые сведения о предмете (тем более, что эта организация пока не кажется опасной, так как все свои надежды связывает с успехами французов), я буду оставаться в составе этой организации до получения дальнейших распоряжений. Прилагаю также точную копию наставления, которое имеется у каждого участника организации. То, что я прислал ранее, было написано по памяти и теперь утратило своё значение».303

«Униженная вторым разделом, Польша жила мечтою о восстании. Момент оказался необычайно удачным: Пруссия и Австрия были прикованы своими армиями к Рейну (война против революционной Франции. – А.Д.), а Россия занята подготовкой к войне с турками».23

Никто не ожидал внезапного революционного взрыва. Начало ему положила кавалерийская бригада генерала Мадалинского, 12 марта отказавшаяся повиноваться правительству тарговичан. Затем Мадалинский совершил стремительный рейд к Кракову, который вскоре был взят повстанцами. Во главе восстания встал вернувшийся в страну Тадеуш Костюшко. Его заместителем стал генерал Юзеф Зайончек. Вернулся из-за границы в Польшу и присоединился к восстанию и племянник короля Юзеф-Антоний Понятовский.

25 марта. Универсал Т. Костюшко земянским генералам о начале восстания и формировании всеобщего ополчения: «Тадеуш Костюшко, начальник вооружённой народной силы. Сим открытым повелением вообще всем предписываю, чтоб по прочтении оного все воеводския генералы, командующия войсками Республики Польской, выступив в поход, соединились и составили корпус. В походе, ежели можно, атаковать неприятеля и о состоянии своём меня уведомить. Подтверждаю при том вооружённый народ принять, а других преклонять к вооружению и чтоб соединялись с вами. Духовенству внушать о побуждении народа к защищению Отечества, а желающих брать с собою. Дано в главной квартире в Кракове 25 марта 1794 года».

Восстание 1794 года с объявлением войны России и Пруссии было предсмертной судорогой Польши.

Костюшко 4 апреля (24 марта) 1794 года встретил под Раклавицами слабый русский отряд генерал-майора А.П. Тормасова и Денисова и разбил его. В этом бою участвовал и упоминавшийся выше участник “литовского заговора” Качановский. Он уже был подполковником и, предводительствуя двумя батальонами, был ранен в щёку и с тех пор заикался.

Бывшие польские воинские части, дислоцированные в Литве и принятые на русскую службу, 6 апреля 1794 года присоединились к повстанцам.

Основание заговора в Варшаве генералу И.А. Игельстрому, опиравшемуся на восьмитысячный русский гарнизон, казалось столь глупым, что поначалу он вообще не верил предостережениям графини Залусской. Он полагал, что её просто стращают, чтобы заставить его удалиться с войском из Варшавы. В этом мнении он ещё более укрепился, когда король посоветовал ему выступить из столицы для предупреждения кровопролития. Однако же барон Игельстрем приказал войску быть настороже и в некоторых местах удвоил караулы, дал им пушки и, наконец, решился 18 апреля 1794 года по новому стилю взять под стражу самых подозрительных в Варшаве лиц. Однако не успел сделать задуманного. Весть о победе Костюшко под Раклавицами возбудила в Варшаве мятеж.

 

Шла страстная неделя. В три часа утра 17 апреля под набатный звон в костёлах Варшава восстала. Беспечный генерал Игельстром был застигнут врасплох и его спасла только графиня Залусская, вывезя барона переодетым из города в Лович. Разобщённые русские подразделения гибли в узких улицах города. В первую же ночь русские потеряли 4 000 человек убитыми и ранеными, но сумели вырваться из города и организовать отступление.

«Взбунтованная “клубистами” варшавская чернь потребовала наказания польских панов, взятых под стражу 17 и 18 апреля по подозрению в преданности русскому правительству и вследствие сношений с русским правительством, что обнаружилось по пересмотре бумаг, найденных в доме генерала Игельстрема. Когда революционное правление отказалось наказывать без следствия и суда, чернь, предводительствуемая “клубистами”, ворвалась в тюрьму и повесила всенародно до двенадцати польских панов. К чести Костюшки должно сказать, что он не только не одобрил этого зверского самоуправства революционеров, но даже приказал повесить в Варшаве семерых главных зачинщиков мятежа и обезоружить варшавских граждан, а тайным предписанием временному правлению велел составить отряд национальной гвардии из самых отчаянных забияк и поместить на опаснейших пунктах пражских укреплений. В прокламациях к народу Костюшко изобразил резко всю гнусность поступка черни и её поджигателей и угрожал беспощадным наказанием за всякое самоуправство, равно как и за оскорбление пленных».82

Бывшие польские воинские части, дислоцированные в Литве и принятые на русскую службу, 6 апреля 1794 года присоединились к повстанцам.

В ночь на 24 апреля, на Пасху, восстание перекинулось в Вильно, где за оружие взялись преимущественно шляхтичи и военные. Здесь прямо на балу был пленён начальствовавший русским гарнизоном численностью до трех тысяч человек генерал Н.Д. Арсеньев. Как и в Варшаве, чернь расправилась с заподозренными в сотрудничестве с русскими, находившимися в тюрьме. Не пощадили даже епископа из влиятельной литовской фамилии. Это был едва ли не первый пример в католическом государстве, чтобы епископ был всенародно предан позорной казни. В плен было взято 50 офицеров и 600 нижних чинов. Русские в беспорядке отдельными группами покидали город.

Отличился русский офицер майор Н.А. Тучков – он сумел вывести из Вильно артиллерийский парк. Тучков сразу же начал собирать бегущих нижних чинов и к восьми часам утра вывел за город до семисот человек при двенадцати пушках. И вот с семью сотнями деморализованных солдат бравый майор… повернул обратно. По его приказу солдаты подожгли предместье Вильно, а артиллеристы установили пушки на Боуфоловскую высоту и открыли огонь по центру города. Против Тучкова восставшие отправили тысячу пехотинцев при четырех пушках. Казаки завлекли поляков к замаскированным пушкам, затем последовали залпы картечи. Уцелевшие поляки бежали в Вильно. К полудню у Тучкова собралось уже до 2200 человек.

К ночи Тучков получил сведения о подходе подкреплений к восставшим и отступил. На рассвете отряд майора был атакован шестью тысячами поляков под командованием генералов Гедройца и Мея. Тучков отбил нападение и подошёл к Гродно.

Записка ротмистра Я. Рудницкого о начале восстания в Вильно при доносе Н. Репнину 1794 года: «Сего апреля с 22 на 23 число нового стиля в городе Вильне находившийся 7-й пехотный полк и артиллерия с помощию бригады народной кавалерии и пришедшего туда ж к ночи первым пехотного полка с частию Карла Бискуба конного полка, согласись обще с начальниками конфедерации Тизенгаузеном, Нагурским, Вейсенгофом, Моравским, Неселовским и множеством членов судебных мест, а также мещанства и обывателей, после полуночи напали на гауптвахту и, заняв оный, тотчас же арестовали российского генерала майора Арсеньева и всех штаб- и обер-офицеров, а в том числе и бывшего пред сим в российской службе генерал-поручиком, а после того сделавшегося великим гетманом литовским Семёна Демьяновича Косаковского, бывшего в то время у генерала Арсеньева, которого, держав связанного, на третий день после полудни пред гаутвахтом, поставив виселицу, в глазах всего народа повесили. Нижних же чинов российских и рядовых, по некотором сопротивлении утомив, как публично, так и в домах чрез обывателей и самих хозяев резали. По произведении сего объявлена всенародная конфедерация и притом сделана публикация такого содержания, чтобы всякой шляхтич садился на коня вооружённою рукою и с пяти семей ставил на войну одного рекрута со всею к тому принадлежностию, а также чтобы с доходов своих давал по сороку процентов со ста. В сём намерении собиралось в Вильну шляхетство из поветов Ошмянского, Упицкого, Вилюмирского и Лидского и, думать надобно, что в скором времени откроется таковая ж конфедерация чрез шляхтов Мирских и Воврецких и в оставшемся за Польшею повете Брацлавском, которые уже намерены были распострить оную и в местечко Друю. Стоявший под местечком Неменченым, в трёх милях от Вильны лежащем по ту сторону реки Вилии, подполковник Левиз с батальоном Нарвского пехотного полку и с полком Донским казачьим Киреевым, услышав о происшедшем в Вильне бунте, пошёл было с командою своею на помощь к Вильне, но, будучи воспрепятствован переправиться через реку по причине той, что канат, по которому для переправы ходил паром, был перерублен, отступил назад и, подошед к Неменчинам, занял свой пост, где на третий день был возмутителями атакован, и что с ним тогда произошло, с достоверностию сказать не можно, а только слух носится, будто команда его разбита и будто сам он взят в полон. 2-го мая нового стиля ж, будучи оной господин Рудницкий в Опсе в трех милях от Видзы, на рассвете слышал пушечную пальбу, а потом очень частые выстрелы, по чему и заключает он, что произошло сражение либо с полковником Тамбовского пехотного полку Деевым либо с егерским подполковником Шиллингом или же с обеими с ними вместе. Сверх того сказывает господин Рудницкий, что в тот день, когда генералом Арсеньевым в Вильне были арестованы граф Брестовский, каноник Богуш и некоторый Грабовский, то следовало тут же арестовать и известного Мирского яко начальника всему оному возмущению, однако ж он совсем не был тронут».304

30 апреля 1794 года генералиссимус Костюшко объявил посполитое рушение, по которому всё мужское население Польши и Литвы в возрасте от 15 до 50 лет призывалось в ряды польской армии. Для вооружения народа были открыты все арсеналы, а также велено было изготавливать пики и косы. В Варшаве начались спешные работы по возведению укреплений.

После удачного дела в Вильно вся Литва кинулась в восстание с горячей поспешностью. Везде, где только позволяло отсутствие русских военных сил, составлялись ополчения и вступали в стычки с русскими, которые, правда, были неудачными. В апреле же созданы были местные органы восстания – комиссии порядка – в Гродно, Бресте, Пинске, Волковыске, Новогрудке, Ошмянах, Кобрине, Лиде, Браславе и других. В Ошмянах же разместился штаб повстанческой армии Великого княжества Литовского во главе с 33-летним шляхтичем инженером-полковником Якубом Ясинским.

Повстанческая организация в Вильно имела характерное название – “Виленские якобинцы”. «Туземный механик Заливский устроил в Вильне литейный завод, на котором делали оружие, и там смастерили одиннадцать пушек; более не могли сделать, форму у них разорвало».70

5 мая в Великом княжестве Литовском создано повстанческое правительство – Наивысшая рада литовского народа. Наивысшая рада издала прокламацию к русским солдатам, в которой обвиняла «за их жестокости не их самих, а их командиров и особенно Тучкова, которым особенно были недовольны».70

Но ни о какой независимости Великого княжества Литовского не было и речи. Об этом даже никто не задумывался! Как только в главной ставке Т. Костюшко заподозрили Вильно в некоем призрачном сепаратизме, как тут же, 4 июня 1794 года, отстранили Я. Ясинского от поста главнокомандующего в Литве, а Наивысшую литовскую раду распустили, заменив её Центральной депутацией Великого княжества Литовского, полностью подчинённой Варшаве. Все поветовые порядковые комиссии утверждались в польской столице. Да и пресловутый сепаратизм Якуба Ясинского проявлялся, скорее, в крайнем революционном радикализме, наподобие французского якобинства, в своеволии и неподчинении приказам начальника восстания, то есть самого Т. Костюшко. Ведь Я. Ясинский был поляком не только по самосознанию, но и по происхождению: он родился в Познанском воеводстве в семье польских шляхтичей.

Среди повстанцев 1794 года были представлены все основные слои польского общества и едва ли не все регионы бывшей Речи Посполитой. «Восстание вызвало переполох и в смежных с Польшей областях (Западный и Юго-Западный края. – А.Д.). Здесь находилось около пятнадцати тысяч поляков, поступивших около года назад на русскую службу. Когда известия достигли их, они решили пробиваться на родину. Во время событий 1794 года Михал-Клеофас Огинский сформировал батальон егерей и сам предводительствовал им. 

Назначенный командующим всеми приграничными силами от Минской губернии до устья Днестра престарелый Румянцев поручил Суворову и его соседу по району генерал-аншефу И.П. Салтыкову закрыть наглухо границу и распустить бывшие польские войска. Пользуясь излюбленным своим оружием – внезапностью, Суворов быстро выполнил трудную операцию. 7 июня 1794 года он выступил в поход».23

Между тем Австрия, обойдённая по второму разделу, и Пруссия, не желавшая лишиться своей доли добычи, стремились возможно скорее ликвидировать восстание, опасаясь, что вмешательство Екатерины II принесёт выгоды только России. В июне 1794 года прусская армия вторглась в Польшу. Костюшко с титулом генералиссимуса объявил всеобщее вооружение.

14 июня. Оповещение Центральной литовской депутации о немедленном сборе посполитого рушения: «Депутация Центральная быв извещена, что главный начальник препоручил Вышнему совету разослать как найскорее универсалы о посполитом в Литве рушении, которых ежеминутно ожидает, и для того оная ж депутация заклинает всех обывателей любовью Отечества, дабы прежде, нежели таковые универсалы получены и разосланы будут, между тем приготовлялись и вооружались всякаго состояния люди, быв в совершенной исправности к рушению. Дан в Вильне в заседании депутации Центральной 14 июня 1794 года.  Председатель Иосиф Неселовский; Секретарь Иосиф Нарбут».305

Число повстанческих войск доведено было до 70 тысяч, но значительнейшая часть людей вооружена была лишь пиками и косами, за недостатком огнестрельного оружия.

Главный корпус поляков и литвинов (23 тысячи) под личным начальством Костюшки стал на дороге в Варшаву, другие отряды у Люблина, Гродно, Вильно и Равы, общий резерв (7 тысяч) – у Кракова. С русской стороны для действий против Костюшко назначались отряды, расположенные около Радома, Ловича и против Равы; другие три отряда частью вступили, частью готовились вступить в Литву; генерал Салтыков (30 тысяч) прикрывал недавно присоединённые к России польские области; от границ Турции приближался корпус Суворова. Со стороны Австрии на галицкой границе собирался 20-тысячный корпус. 54 тысячи пруссаков под личным начальством короля вступили в Польшу, между тем как другие прусские отряды (11 тысяч) прикрывали собственные области Пруссии.

Стоявший около Радома отряд Денисова, уклоняясь от боя с наступавшим на него Костюшко, отступил на соединение с пруссаками; затем вместе с ними перешёл в наступление и у Щекоцина нанёс поражение Костюшко. Последний отступил к Варшаве. Между тем Краков сдался прусскому генералу Эльснеру; Фридрих-Вильгельм стал готовиться к осаде Варшавы.

Успешно действовавшие вначале поляки стали терпеть одно поражение за другим. Русский отряд Дерфельдена, наступавший от реки Припяти, разбил корпус Зайончка, занял Люблин и достиг Пулав, а князь Репнин, назначенный главным начальником войск в Литве, подошёл к Вильно. Осада Варшавы пруссаками велась нерешительно и вскоре заменена была обложением. Тайные и явные противоречия мешали пруссакам и русским поступать согласованно: два месяца они нерешительно топтались у Варшавы, которая спешно укреплялась.

Брат польского короля, последний примас Речи Посполитой, Михал Понятовский вступил во время осады Варшавы пруссаками в переписку с их королём, которому указывал слабые места города и давал советы, как легче взять его. Переписка была открыта: Михал Понятовский умер в тюрьме от яда, который принёс ему Станислав-Август.

22 июня в Гродно была создана Центральная депутация Великого княжества Литовского – исполнительный орган восстания. 24 июня Суворовым в Белой Церкви были без боя обезоружены последние из 8 000 поляков бывших польских войск в Юго-Западном крае. 27 июня русская армия вступила в Краков.

2 июля. Срочное уведомление Н. Репнина Н. Салтыкову об опасностях Пинску со стороны восставших: «...Тимофей Иванович пишет ко мне от 26 июня и сообщает свою опасность, чтобы не впал неприятель в Пинск, против которого места по рассказам жидовским и по рапорту одного майора Могутова, там командующего, основанному на тех сказках, собралось двадцать тысяч человек мятежников, а с другой стороны опасается, чтобы генералы Беляк и Хлевинский другою колонною не напали чрез Ляховцы на Слуцк. Как всё сие мне кажется нимало не вероподобным, то я в своём ответе старался его успокоить на счёт их предприятий...».306

7 июля повстанческие войска Великого княжества Литовского (3 корпуса под командованием Я. Ясинского, Ф. Сапеги, А. Хлявинского и полки во главе с Ю. Беляком, Киркором, Барановским и Ахматовичем) в бою с российскими войсками возле местечка Солы потерпели поражение. Хотя решение об отстранении Ясинского от поста главнокомандующего в Литве было принято уже месяц назад, только сейчас оно стало известно. Причём, и повод был не только политический: «между польскими генералами в Литве происходило несогласие и соперничество. Ясинский, признанный начальником восстания, был слишком молод; старшие генералы находили для себя унизительным повиноваться ему. Тогда Костюшко прислал Вельегорского, брата того, который был одним из видных участников тарговицкого союза. Этот генерал не имел ни дарований, ни уменья вести войну, и притом был слабого здоровья. Он выступил из Вильны с войском, оставив в городе комендантами генералов Павла Грабовского, Мейена и Гурского. В это время, 8 июля, подступил к Вильне с войском русский генерал Кнорринг. Недоброжелатели Вьельгорского распространили про него слух, будто он, выступив из Вильны, сообщил тайно Кноррингу, что теперь удобно взять город и получил за то деньги».70 Но первый приступ оказался для русских неудачным и они приступили к осаде.

В июле к Вильно подошел русский отряд генерал-майора Кноринга. К тому времени полякам удалось сильно укрепить Вильно и свезти туда мощную артиллерию. Командовал поляками генерал Иосиф Зайончек. 8 июля русские взяли приступом часть ретраншемента, но попытка овладеть городом не удалась.

29 июля. Рассуждения Н. Репнина в письме А. Безбородко относительно характера войны 1794 года: «...Сия война не есть то, что были прежние конфедерации, где земля была между собой разделена. Теперь общий бунт. Мы ходим как в муравейнике, где сколько их не бьют, они всё и везде пользуют. Раздел некоторой части земли и совершенное уничтожение целого государства суть две вещи весьма разные. В сём последнем случае никого на своей стороне иметь не можем. Отчаянные же люди и бешеные есть одно и зараза сия прилипает... Касательно до скорого занятия нашими войсками предписанной черты осмеливаюсь сказать, что если сие желательно для того, чтобы не дать захватить чего из оной пруссакам или цезарцам, то сие совершенно не опасно. Далеки ещё по несчастию пруссаки от своих расчётов и конец дел не так близок, а цезарцы прежде точного уже решения дел конечно вперёд не сунутся».307

Неспособность главного польского вождя в Литве, Вельегорского, помешала полякам достигнуть там больших успехов. 30 августа 1794 года к Вильно подошел отряд генерал-майора Германа, а на рассвете 31 августа была предпринята вторичная атака Вильно, закончившаяся взятием города.

 1 августа русские разбили отряд Хлевинского, который был назначен на место Вельегорского. Прибывший в Гродно новый польский главнокомандующий, Мокроновский, уже не мог поправить дел, тем более, что граф Браницкий образовал контрконфедерацию в пользу России.

 

 

*  *  *

 

Внезапно в тылу пруссаков взволновались Брест-Куявский, Серадзь, Калиш, ранее присоединённые к Пруссии. Начальником повстанцев польских областей Пруссии был избран Немоевский. «Толстый Король, как прозвали Фридриха-Вильгельма II, поспешно отступил от Варшавы. Одновременно неудача постигла нерешительного Репнина. Пытаясь перейти в наступление к Неману, он был атакован польскими партизанами, остановился и готовился расположиться на зимние квартиры. Казалось, кампания 1794 года на этом закончится. Однако Румянцев решился на самостоятельный шаг: без сношения с Петербургом он послал в Польшу Суворова».23

Костюшко медленно следовал за отступавшим прусским королём, а к Нижней Висле отрядил Мадалинского и Домбровского, которые овладели Бромбергом. Австрия заняла Краков, Сандомир и Хелм, но этим и ограничила действия своих войск, имея в виду лишь обеспечить за собою участие в новом разделе. В Литве князь Репнин, выжидая прибытия Суворова, ничего решительного не предпринимал. 12-тысячный польский корпус вошёл в Курляндию и достиг Либавы; Огинский довольно удачно вёл партизанскую войну; Грабовский и Ясинский занимали Вильно и Гродно.

11 августа русские пошли на штурм Вильно и эта вторая попытка принесла им успех. Столица восставшей Литвы пала. «14 августа с 4,5-тысячным отрядом Суворов форсированным маршем выступил из Немирова, решив начать снова кампанию и увлечь за собой в Варшаву все ближайшие силы русской армии. С замечательной быстротой двигался корпус, присоединяя к себе все попутные отряды. 15 августа он был в Прилуках, 18-го – в Белецкове, 21-го – в Остроге, 28-го, уже с одиннадцатитысячным войском, Суворов подошёл к Ковелю».23 Во главе 10-тысячного отряда 4 сентября он взял Кобрин. Сохранились сведения, что суворовские солдаты, настроенные против поляков, расстреливали мирных жителей Кобрина и Малориты.

4 сентября. Расписка профессора брестских школ С. Лавриновича в поставке рекрут на нужды восстания: «Обыватель Симеон Лавринович, профессор брестских школ, самолично подал в акты квитанцию за подписью обывателя полковника Пашковского и обывателя Выгоновского, комиссара отдела военных нужд, выданную управляющему Речицким графством за поставку 5 конных солдат в полном обмундировании с 250 дворов в фольварках Речица, Селище и Горелки».308

В сентябре Суворов преследовал отряды Сераковского, которые были разбиты им у местечка Дивин. Из рапорта Суворова: «По показанию пленных, в Бржесте ныне находится мятежников при генералах Мокрановском и Сераковском пехоты – больше 13000, кавалерии – до 3500, регулярных, в коих наполовину старых, с 24 орудиями, все большого калибра; и намерены были прибыть вчерашнего числа к Кобрину, а отсюда напасть на Пинск и разбить отряд бригадира Дивова; но когда услышали, что к Кобрину следует корпус, то и остались без движения в намерении не уступить Бржесц.

Я остановился здесь на сутки с небольшим по причине, что лошади под артиллериею и обозами весьма устали от худой и паче грязной дороги, и как мне с корпусом непременно надлежит быть непрестанно подвижным, поелику по сведениям, мятежники, усиливаясь во всех местах, возросли уже и в Радзине до 6000, между коими нововербованные введены в регулярство так, как мы то видели в здешних партиях».

 В условиях, когда вся инициатива принадлежала русским, повстанцы не могли, несмотря на энтузиазм, организовать упорядоченное управление. Вот пример от сентября 1794 года. Дело по жалобе шляхтича Я. Ельца о непринятии рекрут в посполитое рушение Брестского воеводства: «Ян Елец, обыватель Брестского воеводства, самолично подал свидетельство в том, что он согласно повелению завербованных из охотников и на свои средства экипированных рекрут с 5 дворов предоставил со всеми реквизитами в Брест комиссару депутации Яну Немцевичу. Когда же по требованию того комиссара о проверке наличия среди представленных от околицы Тарасовка он не мог несколько дней добиться принятия их Франковским, то и вынужден был отослать рекрут назад».309

Кроме того, в условиях неразберихи, как обычно, появляются и такие “начальники”, которые способны только на то, чтобы демонстрировать свою власть, корысть и пренебрежение к другим. Вот пример от того же сентября. Судебный иск по делу о сборе посполитого рушения в пружанской парафии Брестского воеводства: «Григорий Поплавский, солдат литовской конной гвардии, самолично и найторжественнейше жалуется на пана Ежи Плавского, ротмистра Слонимского повета, в том, что обжалованный, не довольствуясь непрестанными притеснениями и неоправданными издержками на имение его родителей Шидловщина в пружанской парафии Брестского воеводства, а также многолетним удержанием имения через насилия и путём неправых наездов, в нынешнем году, когда доносчик после увольнения жил у своих родителей, тот Е. Плавский, в ряду производимых других жестокостей, не представил на 8-й день в Брест рекрут согласно универсалу, а продавал другим людям подданных из имения Шидловщина и самого жалобщика, стоявшего в шляпе у забора при доме своих родителей, безо всяких причин избил немилосердно палкой, бил железным заступом по плечам, рукам, голове до тех пор, пока не насытил своей злобы, не уважая на то, что жалобщик только временно был в заставном доме после оставления полка из-за слабости в ногах».310

17 (6) сентября у Крупчицкого монастыря Суворов вновь разбил повстанцев. Приписка Суворова к письму графу П.А. Румянцеву-Задунайскому: «Ваше сиятельство, имею честь поздравить с победою, которая одержана над бржеским польским корпусом, прибывшим к монастырю Крупчицы от Кобрина две мили под командою генералов Мокроновского и Сираковского. Атакованный неприятель сражался сильно более пяти часов, но разбит. Потерял убитыми до двух тысяч и побежал по дороге на Кременец-Подольский. С нашей стороны урон мал. Обстоятельное донесение вслед сего не умедлю прислать. Я с войсками следую к Бржестю, где по показанию осталось их не более тысячи».

И, наконец, 19 (8) сентября под Брестом Суворов опять разбил повстанцев. Из рапорта Суворова П.А. Румянцеву: «Известный Бржеский корпус, уменьшенный при монастыре Крупчицы тремя тысячами с генералом Рушицим и многими вышними офицерами, сего числа кончен в количностях Бржестя, вытерпя храбро поражение холодным оружием чрез восемь часов. Едва спаслось ли от него 500 человек… пленных мало и, слышу, несколько сот… Баталья была частью в лесистых местах. Поле покрыто убитыми телами свыше пятнадцати вёрст». Остатки войск Сераковского в совершенном беспорядке отступили к Варшаве.

18 сентября 1794 года ввиду явной неудачи посполитое рушение было объявлено распущенным, а вместо него велено было усилить рекрутский набор.

10 октября (28 сентября по старому стилю) 1794 года 20-тысячный корпус генерала Ферзена при Мацеёвицах атаковал поляков. Премьер-майор А.П. Денисов, командуя казачьими полками, разбил польскую кавалерию и подобрал трижды раненого на поле боя Тадеуша Костюшко. Главные силы поляков потерпели сокрушительное поражение, а Костюшко очнулся уже в русском плену. Несмотря на панику, произвёденную известием об этом в Варшаве, население требовало продолжения войны. Битва при Мацеёвицах фактически предрешила судьбу восстания.

После этого боя Суворов изменил свой план подавления восстания. По его настоянию Репнин подчинил ему Ферзена и, с оговорками, генерала Дерфельдена. Вновь избранный польский главнокомандующий, Вавржецкий, послал всем польским отрядам приказание спешить для обороны столицы, что те и успели исполнить.

19 (7) октября Суворов двинулся в глубь Польши. 27 (15) октября поляки потерпели поражение под Кобылками, после чего на пути к Варшаве оставалось лишь одно, правда, хорошо укреплённое препятствие – предместье столицы Прага. На подступах к Варшаве суворовские солдаты уничтожали всё живое на своём пути. Штурм Праги должен был решить исход всей кампании.

4 ноября (23 октября) войска Суворова подошли к варшавскому предместью. Успех будущего штурма облегчался разбродом, царившим в руководящих кругах Варшавы после пленения Костюшко.

Ф. Булгарин в своих воспоминаниях приводит рассказ участника штурма Праги будущего генерала фон Клугена: «Когда мы остановились в виду укреплений, поляки выстрелили в нас залпом из всех своих пушек. Это был сигнал, чтоб все варшавские охотники и народная гвардия собрались в Праге и вместе с тем чтоб показать нам свою силу. На земляном валу чернелись толпы народа, блестело оружие и раздавались громкие клики. Несколько сот наездников выехали из Праги и стали фланкировать с нашими казаками и легкоконцами. Тем дело и кончилось в тот день.

В сумерки отдан был приказ готовиться к штурму и вязать фашины. Всю ночь провели мы не смыкая глаз. Всё наше войско разделено было на семь деташементов или, как теперь говорят, колонн. Наша артиллерия выстроилась впереди. В пять часов утра, когда было ещё темно, в воздух взвилась сигнальная ракета и войско двинулось вперёд. Перед каждым деташементом шла рота отличных застрельщиков и две роты несли лестницы и фашины. На расстоянии картечного выстрела наша артиллерия дала залп и потом начала стрелять через пушку. С укреплений тоже отвечали ядрами. Когда мрак прояснился, мы увидели, что пражские укрепления во многих местах рассыпались от наших ядер. Вокруг Праги грунт песчаный и, невзирая на то, что укрепления обложены были дёрном и фашинами, они были непрочны».82

Преемник Костюшко генерал Вавржецкий оказался командующим неумелым и безвольным. Поднятый на ноги стрельбой, он повсюду видел панику и даже у Варшавского моста не нашёл караула.

Вновь слово фон Клугену: «Вдруг в соседней колонне раздался крик: “Вперёд! Ура!”. Всё войско повторило это восклицание и бросилось в ров и на укрепления. Ружейный огонь запылал на всей линии и свист пуль слился в один вой. Мы пробирались по телам убитых и, не останавливаясь ни на минуту, взобрались на окопы. Тут началась резня. Дрались штыками, прикладами, саблями, кинжалами, ножами – даже грызлись!

Лишь только мы влезли на окопы, бывшие против нас поляки, дав залп из ружей, бросились в наши ряды. Один польский дюжий монах, весь облитый кровью, схватил в охапку капитана моего батальона и вырвал у него зубами часть щеки. Я успел в пору свалить монаха, вонзив ему в бок шпагу по эфес. Человек двадцать охотников бросились на нас с топорами и, пока их подняли на штык, они изрубили много наших. Мало сказать, что дрались с ожесточением, нет – дрались с остервенением и без всякой пощады. Нам невозможно было сохранить порядок и мы держались плотными толпами. В некоторых бастионах поляки заперлись, окружив себя пушками. Мне велено было атаковать один из этих бастионов.

Выдержав картечный огонь из четырёх пушек, мой батальон бросился в штыки на пушки и на засевших в бастионе поляков. Горестное зрелище поразило меня на первом шаге! Польский генерал Ясинский, храбрый и умный, поэт и мечтатель, которого я встречал в варшавских обществах и любил, – лежал окровавленный на пушке. Он не хотел просить пощады и выстрелил из пистолета в моих гренадеров, которым я велел поднять его… Его закололи на пушке. Ни одна живая душа не осталась в бастионе – всех поляков перекололи.

Та же участь постигла всех оставшихся в укреплениях и мы, построившись, пошли за бегущими на главную площадь. В нас стреляли из окон домов и с крыш, и наши солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался. Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени, офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие. Жители Праги – старики, женщины, дети – бежали толпами перед нами к мосту, куда стремились также и спасшиеся от наших штыков защитники укреплений».82

Генерал Вавржецкий также успел спастись и теперь торопился повредить мост, соединявший Прагу с Варшавой, страшась за участь столицы. Тревога его была напрасной. Суворов сам приказал зажечь мост. «Вдруг раздались страшные вопли в бегущих толпах, потом взвился дым и показалось пламя… Один из наших отрядов, посланный по берегу Вислы, ворвался в окопы, зажёг мост на Висле и отрезал бегущим отступление. В ту же самую минуту раздался ужасный треск, земля поколебалась и дневной свет померк от дыма и пыли – пороховой магазин взлетел на воздух. Прагу подожгли с четырёх концов и пламя быстро разлилось по деревянным строениям. Вокруг нас были трупы, кровь и огонь.

У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточённые наши солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. “Нет никому пардона!”, – кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола.

Несколько сот поляков успели спастись по мосту. Тысячи две утонуло, бросившись в Вислу, чтоб переплыть. Взято в плен до полутора тысяч человек, между которыми было множество офицеров, несколько генералов и полковников. Большого труда стоило русским офицерам спасти этих несчастных от мщения наших солдат.

В пять часов утра мы пошли на штурм, а в девять часов уже не было ни польского войска, защищавшего Прагу, ни самой Праги, ни её жителей. Мы тогда не знали ни своей, ни неприятельской потери. После уже прочли мы в донесениях главнокомандующего, что в Праге погибло более 13 тысяч поляков и что у нас убито 8 офицеров и 600 рядовых, ранено 23 офицера и до 1 тысячи рядовых. Двести пушек, гаубиц, мортир, бывших на укреплениях, и множество знамён составили нашу военную добычу.

Такого поражения и такой потери Польша никогда ещё не испытывала. Это был последний удар, кончивший её политическое существование».82 В варшавском пригороде – Пражском предместье было расстреляно всё население.

После взятия Праги стало очевидным, что дальнейшая борьба для поляков невозможна; Варшаве грозило бомбардирование; сами обыватели её требовали сдачи.

Вскоре после полуночи 6 ноября (25 октября) посланники Варшавского магистрата под белым флагом на двух лодках прибыли к Суворову, где он продиктовал им условия мира. Затем была встреча Суворова с польским королём. Во время аудиенции со Станиславом-Августом русский полководец дал мятежным войскам, сложившим оружие, такие гарантии: «1) войска, по сложении оружия перед их начальниками, тотчас отпускаются с билетами от их же чиновников в свои дома и по желаниям; 2) вся их собственность при них; 3) начальники, штаб- и обер-офицеры, как и шляхтичи, останутся при оружии». В конце разговора «Станислав-Август попросил отпустить из числа пленных одного офицера, который в прежнее время служил при нём, короле, пажом. Суворов тотчас же согласился и спросил, не пожелает ли король получить ещё кого-нибудь. Не ожидая такой любезности, Станислав-Август обнаружил что-то вроде удивления, но Суворов, улыбаясь, предложил ему сто человек, даже двести. Замечая, что недоумение короля возрастает, Суворов пошёл дальше и сказал, что готов дать свободу 500 человекам по королевскому выбору. Станислав-Август не знал, как выразить ему свою благодарность и послал генерал-адъютанта с приказом Суворова... Посланный предъявил приказание Суворова, освободил свыше 300 офицеров, а остальных, до полной цифры 500, выбрал из унтер-офицеров и рядовых».313

«Многочисленные отряды под начальством Домбровского, Мадалинского, Гедройца, Иосифа Понятовского и Каменецкого ещё сражались. Слух о гуманности русских произвёл большое впечатление: солдаты разбегались, восставали против своих генералов, сдавались казачьим отрядам. Суворов действовал безошибочно. 8 ноября он уже мог донести Румянцеву: “Виват великая Екатерина! Всё кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена”».23 В самой же Варшаве русские солдаты, не будучи столь же гуманны, как их военачальник, на копьях и штыках по улицам носили младенцев. Возможно, поляки это будут помнить всегда.

Часть уцелевших польских войск и ревностнейшие патриоты присоединились к отрядам, действовавшим против пруссаков; но и в Познани мятеж скоро был подавлен. Другая часть остатков польской армии хотела пробраться в Галицию, но у Опочни была настигнута Денисовым и прусским генералом Клейстом и совершенно рассеяна. Только одиночным людям, в том числе генералу Мадалинскому, удалось пробраться за австрийскую границу. После разгрома восстания Михал-Клеофас Огинский бежал из Польши. Парижский комитет по делам эмиграции назначил его своим представителем в Константинополь.

 

 

*  *  *

 

Названия “Чёрная” и “Белая” Русь сохранялись до конца XVIII века, пока существовало Великое княжество Литовское. Западные литовские земли до XIX века Белой Русью не назывались. Для них существовали другие исторические названия: Литва, Чёрная Русь, Русь-Литовская, Подляшье (Брестчина) и другие. После ликвидации Великого княжества Литовского термин “Чёрная Русь” постепенно перестал употребляться, а название “Литва” изгоняется и запрещается царскими властями. Так термин “Белая Русь” закрепился за всей этнической территорией бывшей Литвы, приняв в русском языке свою западноевропейскую форму – Белоруссия. Вот почему литвины Великого княжества Литовского оказались переименованы в белорусов.

После подавления восстания в русском плену оказалось большинство его руководителей и тысячи рядовых повстанцев.

14 декабря. Письмо Н. Репнина Екатерине II с обоснованием причин приёма в службу остатков разгромленных частей восстания:

«Всемилостивейшая государыня! По совершенном разрушении и уничтожении польского войска распущено оное с билетами в домы, почему многие, служившие в оных из обывателей Великого княжества Литовского, в здешний край возвращаются. Но немалая часть из них домов своих и пристанища никакого не имеют, а потому, оставаясь без малейшего способу к пропитанию, опасно, чтобы необходимостию сущею вынуждены не были доставать себе оное мошенничеством и воровством. Хотя же расположением войск по земле все меры к сохранению в ней спокойствия и тишины по высочайшему предписанию вашего императорского величества приняты, но для вящей в том уверенности осмеливаюсь вашему императорскому величеству всеподданнейше представить: не соизволите ли повелеть из служивших в войсках нижних чинов, не имеющих пристанища и шатающихся по земле, принимать в службу вашего императорского величества и распределять по полкам и батальонам так, чтобы в каждом батальоне было не свыше 50-ти, а в эскадроне 15-ть человек. Сие малое число, в каждом батальоне и эскадроне разбив ещё поротно и по капральствам, службе вашего императорского величества будет совершенно безвредно в рассуждении же замены рекрут думаю полезно, а для очищения здешней земли от бродяг, скитающихся без пропитания, выгодно. Я стану посему ожидать высочайшего вашего императорского величества повеления. Вашего императорского величества верноподданный князь Н. Репнин».311

27 декабря. Предложения Н. Репнина П. Зубову относительно верности князя К. Сапеги:

«Милостивый государь, граф Платон Александрович! Князь Сапега, по объявлении моего манифеста приехав в Бржест-литовский, в близости коего имеет деревни, поведённую там присягу учинил, после чего, приехав сюда, мне о том свидетельство представил от 19-го числа сего месяца, данное ему бригадиром Дивовым, там присяги принимающим и притом подал мне мемориал, в коем старается оправдать своё поведение во время бывшего мятежа. Но, как имея он деревни в Минской губернии, потому есть подданный её императорского величества, то я до владения здешних деревень его впредь до повеления не допустил, а мемориал, им мне поданный, дабы не обременять её императорское величество подобными бумагами, приемлю смелость при сём препроводить, прося покорнейше ваше сиятельство при удобном случае о том всемилостивейшей государыне всеподданнейше доложить и мне исходатайствовать высочайшее разрешение, как с ним поступить. Что ж относится до его ссылок на свидетельство здешней публики, то оная всегда всех извиняет. Даже самые лучшие, противные мятежу и от него потерпевшие, то ж делают по уважениям друг к другу. Впрочем, сей князь Сапега, кроме своего имени и имения, быв ещё, так сказать, мальчик, никаких качеств не имеет примечания достойных и которые бы на будущее время могли подавать об нём какое-либо сомнение.

С совершенным почтением и преданностию честь имею навсегда пребыть милостивый государь, вашего сиятельства покорный слуга князь Н. Репнин».312

Военнопленных из числа рядового и командного состава польского войска разместили по небольшим населённым пунктам европейской России. Присягавшие императрице и её наследнику повстанцы с территорий, отошедших к России по первым двум разделам, попали в орбиту деятельности специально созданной Смоленской следственной комиссии. Приговоры её были конфирмованы, но смертных среди них не оказалось. Преобладали ссылки в северо-западную Сибирь и в Нерчинскую каторгу.

1 января 1795 года царским указом экономия Пинская с 3 995 душами была подарена генерал-аншефу князю Н.В. Репнину. Не остался в накладе и Суворов. В 1795 году город Кобрин и усадьба Кобринский ключ были дарованы великому полководцу Екатериной II.

Весной 1795 года остатки польского отряда генерала Грабовского, разбитого прошлой осенью князем Цициановым под Любаром, сделали последнюю попытку возобновить польское восстание на территории Литвы. Они вместе с отчаянными патриотами и присоединившимися к ним вооружёнными шляхтичами недалеко от Бобруйска объявили новую конфедерацию. Однако отряд русских войск при первой же встрече рассеял конфедератов картечью, вмиг похоронив их последние надежды.

3 мая 1795 года при устроении новых захваченных территорий на основании Учреждения о губерниях город Пинск был назначен уездным городом Минского наместничества. Все польские власти были тогда в разброде и страной управляли русские генералы и поставленные ими офицеры. По причине неурожая в Баварии в Мюнхене в этом году свирепствовал сильный голод, однако горожане наотрез отказывались утолять его картофелем, за которым многие десятки лет тянулась дурная слава. После побед Суворова правительства России, Пруссии и Австрии договорились о третьем разделе Польши, что и произошло в 1795 году. 25 (13) октября 1795 конвенция держав-подельниц закрепила международным актом раздел остатка Речи Посполитой и ликвидацию польского государства. На этот раз Речь Посполитая потеряла даже видимость суверенного государства.

Чтобы ликвидировать на литовско-белорусских землях экономическую и идеологическую основу возрождения независимого государства в будущем, царские чиновники всерьёз занялись русификацией. В 1795 году были приняты положения, увеличивающие налоги с литвинов-белорусов по сравнению с русскими в пять раз. Литовско-белорусские земли стали неуклонно превращаться в отсталую окраину царской России. Одновременно большое внимание уделялось идеологии. О религии тоже не было забыто. В 1795 году была создана Минская епархия Русской Православной Церкви. Предшествующий период униатства начал именоваться “годами духовного плена”. В 1795 году при церкви Пресвятой Богородицы в деревне Местковичи из греко-католицизма в православие перешло 486 мужчин и 474 женщины. Священником тогда был Гавриил Шеметило.

Король Станислав-Август под конвоем 120 русских драгунов прибыл в Гродно под опеку и надзор российского наместника. 25 ноября 1795 года, в день именин Екатерины II, Станислав-Август был принуждён подписать акт отречения от престола. После отречения Станислав-Август жил в полной роскоши в Петербурге, где и умер 12 февраля 1798 года, оставив после себя огромные долги.

По конвенции трёх “разделителей” от 26 января 1796 года они обязались никогда не употреблять названия “Королевство Польское”, “Польша” и совместно выступать против любых попыток возрождения в каком-либо виде этого государства.

Вскоре после окончательного падения Речи Посполитой, с первых же лет правления нового русского императора Павла I, в бывшей Литве разразился многолетний сильный голод, особенно в Минской губернии.

С падением Польши «тысячи несчастных удалились в добровольное изгнание со слезами горя и отчаяния об утраченном отечестве. В Польше новое правительство вводило новый порядок, а помещики – одни, угнетённые горем, вели тихую и грустную жизнь у домашнего очага, а другие (к несчастью, большинство), погрязая в порче, расточали остатки своего достояния, что доказывают так называемые попрусские долги или байонские суммы и покупаемые в Вене титулы».79

19 ноября 1796 года году император Павел I освободил под честное слово, что они не будут поднимать оружие против России, Тадеуша Костюшко и Игнатия Потоцкого. Также он решил пожаловать герою прошедшего польского восстания Юзефу Понятовскому чин генерал-поручика русской армии. Однако гордый поляк не захотел принимать милости от врага, уничтожившего его родину.

Другой польский герой, тоже участник восстания, отважный генерал Ян-Генрик Домбровский выступил с предложением о создании польских легионов на службе Франции, которую он рассматривал как освободителя поляков из неволи. Тадеуш Костюшко, которому Наполеон предлагал возглавить польские легионы во французской армии, ответил на это предложение отказом, сославшись на то, что был отпущен из плена под обязательство никогда не воевать против России. Зато племянник последнего польского короля Юзеф Понятовский согласился.

Используя ситуацию, когда вельможи и шляхта распродавали по дешёвке свою недвижимость в присоединённых к России бывших землях Великого княжества Литовского, англичане обратили особое внимание на Пинское Полесье, которому тогда предсказывали славную будущность. Образовавшаяся с этой целью компания приобрела покупкой Туров и уже начинала деятельность по широкой эксплуатации лесистого края, но император Павел I остановил планы англичан и не дозволил осуществиться их намерениям.

В феврале 1797 года при французской Итальянской армии возникли польские легионы под командованием генерала Генрика Домбровского. Среди телохранителей первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта появились поляки из числа легионеров, отличавшиеся от других охранников своей красивой и особенно пышной формой. Значительная часть польских легионов Наполеона – выходцы из силезского города Тешина. При благоприятном для поляков развитии событий эти легионы должны были составить основу армии будущей возрождённой Речи Посполитой. Однако практичный генерал Наполеон Бонапарт использовал легионеров в своих целях. В планы корсиканца отнюдь не входило восстановление независимой Польши. Очень скоро добровольцев-легионеров рассредоточили, а 6 000 несчастных поляков услали подавлять восстания чернокожих рабов во французской Вест-Индии. Из них выжили только 500 человек, а остальные погибли в сражениях и умерли от тропических болезней.

У оставшихся на землях предков судьба сложилась иначе. C присоединением новых провинций к России они были разделены сначала на наместничества, а в 1797 году – на губернии и подчинены центральному управлению всего государства, то есть министров в С-Петербурге. В частности, Пинский повет Брестского воеводства стал теперь Пинским уездом Минской губернии, а Махновский повет - уездом Волынской губернии. Тем не менее, в сознании проживавшего в Юго-Западном и Западном краях населения, оно, население, продолжало жить на территории Польши, а не в русских провинциях. Для того, чтобы начать сознавать эти земли Малороссией и Белоруссией, должно было пройти несколько поколений.

В 1797 году под Пинском располагался 4-й артиллерийский полк, которым командовал горький пьяница по фамилии Иванов. Этот полковник имел обыкновение во время учений ставить позади себя денщика с флягой водки, и когда Иванов подавал команду: “Зелена!”, денщик подавал флягу. Командир её быстро выпивал, а затем командовал подчинённым: “Физики! Делать всё по-старому, а новое – вздор!”.

Однажды Иванов рассердился на жителей Пинска, где каким-то из его подчинённых было нанесено оскорбление. В отместку он приказал отбомбардировать город из 24-х орудий. Только благодаря расторопности офицера Жеребцова снаряды были поспешно отвязаны и город избежал боевых залпов. Но пьяный Иванов, не заметивший этого, по истечении некоторого времени приказал прекратить пальбу и торжественно въехал в город. Заметив в окне одного из домов человека, Иванов приказал выбросить его из окна. Но и этого не произошло, поскольку замеченный оказался полицмейстером города Лаудоном. Впоследствии Иванова в должности командира полка сменил князь Цицианов, приходившийся братом наместнику Кавказа.

В конце XVIII века во Франции появился новый вид искусства – балет. В 1798 году он приехал с гастролями в Англию. В палате лордов по этому поводу выступил один из епископов англиканской церкви: “Отчаявшись повлиять на нас силой оружия, французские правители теперь предприняли более тонкую и опасную попытку, пытаясь осквернить и подорвать мораль нашей молодёжи. Они послали к нам группу танцовщиц, которые с помощью самых непристойных и развратных жестов вполне преуспели в том, чтобы ослабить и развратить нравы народа”. 16 октября 1798 года во Франции впервые в истории человечества произошёл воздушный полёт. Некий Пьер Тестю-Брисси, сидя зачем-то верхом на лошади, в то же время совершил перелёт на аэростате. Возможно, это был один из опытов, проводившихся по указанию Наполеона, стремившегося решить задачу переброски своих войск через Ла-Манш для завоевания Англии.

После сильного пожара, случившегося в Пинске в 1799 году, сгорел Богоявленский монастырь. На месте монастыря некоторое время оставалась часовня и кладбище, но сам он уже больше так и не возобновился.

Присоединив к Российской империи новые территории и новых подданных, царь тут же принялся черпать здесь пушечное мясо для своей армии. С 1796 по 1799 годы в российское войско было взято 49 тысяч литовских или, по новому, белорусских рекрутов.

В 1800 году бывшая пинская иезуитская коллегия, ставшая к этому времени униатской, была отдана властями под мужской православный Богоявленский монастырь.

20 июня 1800 года в Пинском уезде были заключены две продажные записи. Первая – от Василия Андреевича, Василия Ивановича, Бенедикта и Ефима Васильевичей Дзиковицких на имение Дзиковичи, перешедшее к деду и отцу братьев Онуфрия и Григория – Владиславу Ивановичу и Стефану Владиславовичу Дзиковицким. Вторая – на имение Кочетковичи, перешедшее от Стефана Владиславовича к Станиславу Федюшке.

В 1800 году императором Павлом I был уполномочен поехать на место, выяснить причины многолетнего голода в Белоруссии и устранить его известный в России поэт и сенатор Г.Р. Державин – при этом ему не было дано средств на закупку хлеба, но дано право отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи.

Державин оставил уникальные и ярко изложенные свидетельства. Как он пишет, «приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе, самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп»; крестьяне «тощи и бледны, как мёртвые». «В отвращение чего, разведав у кого у богатых владельцев в запасных магазейнах есть хлеб», – взял взаймы и раздал бедным, а имение одного польского графа, «усмотря таковое немилосердое сдирство», приказал взять в опеку. «Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседственных губерний. А как чрез два месяца поспевала жатва, то пресёк голод». Разъезжая по Минской губернии, Державин «привёл в такой страх» предводителей, исправников, что дворянство «сделало комплот или стачку и послало на Державина оклеветание к Императору».

Державин также нашёл, что пьянством крестьян пользовались еврейские винокуры: «Также сведав, что жиды, из своего корыстолюбия, выманивая у крестьян хлеб попойками, обращают оный паки в вино и тем оголожают, приказал винокуренные заводы их в деревне Лёзне запретить». Одновременно «собрал сведения от благоразумнейших обывателей» и от дворян, купечества и поселян «относительно образа жизни жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь».

Осенью 1800 года Державин в своём “Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта евреев” описал злоупотребления польских панов и еврейских арендаторов. Свой доклад Державин подал ко вниманию императора и высших сановников России. “Мнение” это вбирало и оценку унаследованных от Польши порядков, и возможные способы преодоления крестьянской нищеты, и особенности тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его.

Державин начал с того, что земледелие в Белоруссии вообще крайне запущено. Тамошние крестьяне «ленивы в работах, не проворны, чужды от всех промыслов и нерадетельны в земледелии». Из года в год они «едят хлеб невеянный, весною колотуху или из оржаной муки болтушку», летом «довольствуются, с небольшою пересыпкою какого-нибудь жита, изрубленными и сваренными травами, так бывают истощёны, что с нуждою шатаются».

А здешние польские паны по старому обычаю «не суть домостроительны, управляют имениями не сами, но через арендаторов», а в аренде «нет общих правил, коими бы охранялись как крестьяне от отягощения, так и хозяйственная часть от расстройки», и «многие любостяжательные арендаторы крестьян изнурительными работами и налогами приводят в беднейшее состояние и превращают в бобыли», и аренда эта тем разрушительней, что она кратковременна, на год – на три, и арендатор спешит «извлечь свою корысть не сожалея о истощении» имения.

А ещё изнурение крестьян происходит от того, что некоторые «помещики, отдавая на откуп жидам в своих деревнях винную продажу, делают с ними постановления, чтоб их крестьяне ничего для себя нужного нигде ни у кого не покупали и в долг не брали, как только у сих откупщиков [втрое дороже], и никому из своих продуктов ничего не продавали, как токмо сим жидам же откупщикам дешевле истинных цен». И так «доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении от них взаймы взятого хлеба уже должны отдать вдвое; кто ж из них того не исполнит, бывают наказаны. Отняты все способы у поселян быть зажиточными и сытыми».

Далее: большое развитие винокурения, курят вино паны, околичная шляхта, священнослужители и жиды. Крестьяне же «по собрании жатвы неумеренны и неосторожны в расходах; пьют, едят, веселятся и отдают жидам за старые долги и за попойки всё то, что они ни потребуют; оттого зимою обыкновенно уже показывается у них недостаток. Не токмо в каждом селении, но в иных и по нескольку построено владельцами корчем, где для их и арендаторских жидовских прибытков продаётся по дням и по ночам вино. Там выманивают у них жиды не токмо насущный хлеб, но и в земле посеянный, хлебопашенные орудия, имущество, время, здоровье и самую жизнь». И это усугубляется обычаем коледы, когда «жиды, ездя по деревням, а особливо осенью при собрании жатвы, и напоив крестьян со всеми их семействами, собирают с них долги свои и похищают последнее нужное их пропитание»; «пьяных обсчитывая, обирают с ног до головы, и тем погружают поселян в совершенную бедность и нищету».

Суть проблемы Державин видел так: «Многочисленность же их [евреев] в Белоруссии по единой только уже несоразмерности с хлебопашцами совершенно для страны сей тягостна, она есть единственно из главнейших, которая производит в сём краю недостаток в хлебе и в прочих съестных припасах». «Никогда никто не был из них хлебопашцем, а всякий имел и переводил более хлеба, нежели семьянистый крестьянин, в поте лица своего достающий оный». «Всего же более упражняются в деревнях в раздаче в долги всего нужного крестьянам, с приобретением чрезвычайного росту; и потому, попав крестьянин единожды в их обязанность, не может уже выпутаться из долгу». А ещё – «легковерные помещики, предавшие в руки жидовские не токмо временно, но и безсрочно деревни свои». А помещики – «единственною причиною истощения их крестьян признают они жидов», и редкий помещик признается, «что ежели их выслать из его владений, то он понесёт немалый убыток, по той причине, что получает с них знатные за аренды доходы».

Общее же решение Державин искал: как «без нанесения кому-либо вреда в интересах уменьшить [число евреев в белорусских деревнях] и облегчить тем продовольствие коренных её обитателей, а оставшимся из них дать лучшие и безобиднейшие для других способы к их содержанию».

Составляя своё “Мнение”, Державин запрашивал и мнения кагалов – и уж никак не обрадовал их своими предложениями. В официальных ему ответах их отрицание было сдержанным: «евреи способности и привычки к хлебопашеству не имеют и в законе своём находят к тому препятствие», «сверх нынешних их упражнений, никаких других способов, служащих к их продовольствию, не предвидят, и не имеют в том надобности, а желают остаться на прежнем положении». Однако кагалы видели, что в этом докладе речь идёт о подрыве всей кагальной системы, о наложении контроля на доходы кагалов, и стали оказывать проекту Державина негласное, но сильное и долгое сопротивление.

Державин считал одним из проявлений этого скорую жалобу на государево имя одной еврейки из Лиозно, что, якобы, на тамошнем винокуренном заводе он «смертельно бил её палкою, от чего она, будучи чревата, выкинула мёртвого младенца». И о том началось расследование через Сенат. Державин же отвечал: «быв на том заводе с четверть часа, не токмо никакой жидовки не бил, но ниже в глаза не видал», и желал быть принятым самим императором: «Пусть меня посадят в крепость, а я докажу глупость объявителя таких указов. Как вы могли поверить такой сумасбродной и неистовой жалобе?». Еврея, написавшего за женщину эту ложную жалобу, приговорили на год в смирительный дом.

Убитый в марте 1801 года, Павел I не успел принять по докладу Державина о еврейской причине голода в Белоруссии никакого решения. Доклад этот привёл в то время к меньшим практическим результатам, чем можно было бы ожидать, так как, благодаря перемене царствования, Державин потерял своё значение при дворе. Еврей же, написавший ложный донос на Державина и приговорённый к году содержания в смирительном доме, при Александре I был выпущен на свободу, отсидев всего 2 или 3 месяца. Правда, ходатайствовал об этом сам оклеветанный сенатор.

Дзиковицкие, разросшиеся численно, относились в это время к той шляхте, которая называлась околичной. Характерными чертами околичной шляхты являлись такие признаки, как 1) разделение на роды, носящие отдельные фамилии и 2) каждый такой род, иногда очень многочисленный, занимает отдельное село, носящее общее название с фамилией рода, населяющего это село. Околичные шляхтичи – собственники, землевладельцы, но крепостных крестьян у них нет или есть только в редких случаях. При этом всеми признавалось, что околичные шляхетские роды принадлежат к самым древним шляхетским родам этого края. Их грамоты на шляхетство были выданы великими князьями литовскими ещё до Люблинской унии – в XIV, XV и XVI столетиях. Но со временем эти роды размножились, проживая на ограниченных наделах, и вследствие этого сильно оскудели. И именно под давлением бедности отдельные члены околичных родов переселялись временами в другие местности – туда, где они могли найти средства для проживания. Род Дзиковицких также сильно разветвился и расселился по разным местам. Так, в 1801 году шляхтичи Дзиковицкие проживали в Пинском уезде в Больших Дзиковичах, Малых Дзиковичах, Местковичах, Острове, Жолкине. Другие, как младший сын Стефана Владиславовича, в поисках счастья ушли ещё дальше от родных полей, озёр, рек и лесов – на украинские земли.

В конце 1802 был составлен “Комитет о благоустроении евреев” для рассмотрения “Мнения” Державина и выработке решений по нему. В комитет вошли два близких Александру польских магната, князь Адам Чарторыйский и граф Северин Потоцкий, граф Валерьян Зубов (обо всех трёх Державин примечает, что как раз они владели большими имениями в Польше и при выселении евреев из деревень “была бы знатная потеря их доходам”, “частная польза помянутых вельмож перемогла государственную”), министр внутренних дел граф Кочубей и только что назначенный министром юстиции (первым в русской истории) Державин; близкое участие принимал Михаил Сперанский. В комитет велено было пригласить еврейских депутатов ото всех губернских кагалов – и они были присланы, большей частью купцы 1-й гильдии. “Кроме того, членам комитета дано право избрать несколько лиц из известных им просвещённых и благонамеренных Евреев”. В качестве таковых были приглашены Нота Ноткин, переселившийся из Белоруссии в Москву, затем в Петербург; петербургский откупщик Абрам Перетц, тесно друживший со Сперанским; близкие к Перетцу Лейба Невахович, Мендель Сатановер и другие.

Комитет соглашался с тем, чтобы “приобщить [евреев] к общей гражданской жизни и общему образованию”, “направить их к производительному труду”, облегчить им торгово-промышленную деятельность; смягчить стеснения в праве передвижения и жительства; приучить перейти на немецкое платье, ибо “привычка к одежде, обречённой на презрение, усугубляет привычку к самому презрению”. Но острее всего встал вопрос о проживании евреев в деревнях с целью виноторговли. Ноткин убеждал комитет оставить евреев на местах, приняв лишь меры против возможных злоупотреблений с их стороны.

Учреждение Комитета о благоустроении евреев вызвало переполох в кагалах. Чрезвычайное собрание их депутатов в Минске в 1802 постановило: «просить Государя нашего, да возвысится слава его, чтобы они [сановники] не делали у нас никаких нововведений». А по свидетельству Державина: «Тут пошли с их стороны, чтоб оставить их по-прежнему, разные происки. Между прочим, господин Гурко, белорусский помещик, доставил Державину перехваченное им от кого-то в Белоруссии письмо, писанное от одного еврея к поверенному их в Петербурге, в котором сказано, что они на Державина, яко на гонителя, по всем кагалам в свете наложили херем или проклятие, что они на подарки по сему делу собрали 1 000 000 и послали в Петербург, и просят приложить всевозможное старание о смене генерал-прокурора Державина, а ежели того не можно, то хотя покуситься на его жизнь. Польза же их состояла в том, чтоб не было им воспрещено по корчмам в деревнях продавать вино. А чтоб удобнее было продолжать дело», то будут доставлять «из чужих краёв от разных мест и людей мнения, каким образом лучше учредить евреев», – и действительно, такие мнения, то на французском, то на немецком языке, стали в Комитет доставлять.

Нота Ноткин в 1803 году представил в Комитет о благоустроении евреев записку, которой пытался парализовать влияние державинского проекта. По словам Державина, Ноткин «пришёл в один день к нему, и под видом доброжелательства, что ему одному, Державину, не перемочь всех его товарищей [по Комитету], которые все на стороне еврейской, – принял бы сто, а ежели мало, то и двести тысяч рублей, чтобы только был с прочими его сочленами согласен». Державин «решился о сём подкупе сказать Государю и подкрепить сию истину Гуркиным письмом», он «думал, что возымеют действие такие сильные доказательства, и Государь остережётся от людей, его окружающих и покровительствующих жидов». Но после императора стало известно Сперанскому, а «Сперанский совсем был предан жидам», и – «при первом собрании Еврейского комитета открылось мнение всех членов, чтоб оставить винную продажу по-прежнему у евреев». Державин – противился. Александр I становился к нему всё холодней, вскоре, в том же 1803 году уволил с должности министра юстиции.

 

В Европе в это время происходили огромные перемены и войны, связанные с Французской революцией 1789 года и последующим возвышением её главного военачальника. К 1805 году первый консул Французской Республики Буонапарте Наполеон пользовался почти всеобщей любовью и, по крайней мере, всеобщим уважением в Европе. Будучи только полководцем, он не мог быть ответственным за политику Франции, и из тягостных для Европы войн ему осталась в удел только слава.

В конце ноября – начале декабря Наполеон разбил под Аустерлицем австрийско-русскую армию. В 1806 году он разбил под Иеной, а 14 октября его маршал Даву в Ауэрштадте Пруссию. Прусская армия практически исчезла. В ноябре французские полки вступили в Польшу. В стране поднялось вооружённое движение против Пруссии. Поляки, много лет находившиеся под иноземным гнётом, ликовали, видя во французских солдатах своих освободителей. Но Наполеон относился к идее самостоятельности Польши прохладно. Поляки были ему нужны в его большой военно-политической игре только как плацдарм при столкновениях с Австрией и Россией. Наполеон поначалу собирался выписать из Парижа жившего там в эмиграции героя Польши Тадеуша Костюшко и поставить его во главе восставших поляков. Но тот поставил условием своего возвращения невмешательство Франции во внутренние дела Польши. «Скажите ему, что он – дурак!» – ответил Наполеон своему министру Фуше, который вёл переговоры с Костюшко и изложил императору суть его условия. Но знаменитый польский герой понимал, что восставшие в Пруссии, Литве и Белоруссии поляки могли ценой собственной крови помочь Наполеону в его борьбе с Россией, Австрией и Пруссией, но никак не заработать себе независимость. Князь Понятовский заявил себя сторонником Наполеона не сразу. Но Франция оставалась единственным шансом для ею же разоренной и разобщенной Польши. И он сделал свой выбор в пользу Наполеона. В польском освободительном легионе генерала Домбровского Понятовский получил командование дивизией. Затем отличился, в частности, при осаде Данцига и под Фридландом. 2 января 1806 года Юзеф Понятовский стал командиром 1-го польского легиона на французской службе.

Из польских земель, отошедших ранее к Пруссии, по Тильзитскому миру года было создано вассальное Франции Великое герцогство (княжество) Варшавское, во главе которого Наполеон поставил своего союзника – саксонского короля. В ноябре 1806 года губернатором Варшавы стал князь Юзеф Понятовский, но уже 18 декабря он получил должности дивизионного генерала и военного министра Великого герцогства Варшавского. В соответствии с планами Наполеона Понятовский приступил к созданию польских военных формирований.

В 1807 году Наполеон разбил русскую армию, вызвав новые надежды поляков на возрождение своей отчизны. Стычка двух империй под Аустерлицем была закончена мирным договором. Императоры называли друг друга братьями. В перерывах между переговорами Наполеон приходил в гости к императору Александру один, без охраны.

Несмотря на польские надежды, в действительности Наполеон вёл в Польше корыстную политику, определявшуюся только интересами его империи. Основное значение он придавал формированию польских легионов, которыми пользовался в своих войнах, в частности, в охваченной партизанским движением Испании. Наполеон, заигрывая с поляками, давал им  обещания по поводу возможности восстановления Польши в границах 1772 года, и в то же время постоянно черпал для своей армии солдат. Поляки в то время имели в Европе репутацию отчаянно храброго и склонного к войнам народа. Кроме того, Варшавское герцогство было источником пополнения императорской казны. Ежегодно с польских территорий взималось 30 – 35 миллионов франков золотом. Для сравнения: ежегодный сбор со всей гораздо более богатой Италии – 36 миллионов франков. Понятовский привёл в боевую готовность польскую армию, что очень обеспокоило Австрию и Пруссию, и в 1808 году стал её главнокомандующим. Лучших польских солдат Наполеон отобрал для формирования конного полка шевалежеров-улан Императорской Гвардии.

Формирующиеся на французский манер государственная администрация и судопроизводство в Герцогстве Варшавском обеспечивали работой и содержанием тех, у кого не было возможности или желания заниматься делами, традиционными для быта шляхты и бюргерства. Государство давало им возможность выбрать другую карьеру и продвигаться по службе либо в качестве чиновника, либо общественного деятеля. Формирующаяся группа чиновной интеллигенции поддерживалась государством-работодателем, которое в данном случае одновременно играло и роль мецената. В Варшаве для подготовки грамотных кадров для судов и администрации была открыта Школа права.

В то же время в России по-прежнему безуспешно пытались решить так называемый “еврейский вопрос”. Еврейский историк Ю. Гесен объяснял, почему не удавалось решить проблему засилья своих соплеменников в винокурении: «Винные промыслы составляли одно из распространённых занятий среди евреев», и их ликвидация угрожала бы «жизни сотен тысяч» евреев в деревнях, лишая их средств. Из-за этой угрозы в 1808 году выселение евреев из деревень было приостановлено: «предстояло изыскать меры, чтобы евреи, будучи удалены от винных промыслов, могли “себе доставлять пропитание работой”».227

Весной 1809 года Австрия, ободрённая неудачами французских войск в Испании, начала очередную войну против Франции. Образовалась пятая антифранцузская коалиция в составе Англии и Австрии. Россия, формально состоявшая в союзе с Францией, уклонилась от активной помощи Наполеону, ограничившись концентрацией войск у австрийской границы в Галиции. Военные действия начались тогда, когда главные силы французской армии ещё только возвращались из Испании, но союзник Наполеона в лице герцогства Варшавского, предоставленный сам себе, вступил в войну сразу же. Командовал недавно созданными польскими войсками главнокомандующий Юзеф Понятовский. В апреле 1809 года Понятовский отбил нападение австрийцев на Варшаву.

Практически в одиночку польские войска под командованием Понятовского сумели разбить отряды австрийцев, стоявшие в городах и крепостях Галиции, и занять эту бывшую польскую провинцию. Таковая победа, являвшаяся исключительно результатом успеха польского оружия, значительно подняла авторитет Варшавского герцогства и его вооружённых сил в глазах Европы и укрепила политическое положение герцогства.

 13 мая 1809 года войска Наполеона вступили в Вену, а 5 – 6 июля разбили австрийскую армию под Ваграмом. 14 октября 1809 года в Вене был заключён трактат, по которому, в частности, Галиция официально отходила к Варшавскому герцогству, заметно увеличив его территорию. После разгрома в 1809 году антифранцузской пятой коалиции отношения между Францией и Россией стали всё более обостряться. Наполеон наградил Понятовского орденом Почетного Легиона, почетной саблей и кивером улана. О возможности восстановлении независимой Польши он не упомянул.

В этом же году у последнего наследника Несвижского замка по прямой линии князя Доминика-Иеронима Радзивилла родилась дочь Стефания.

Специфичность польско-французских отношений была весьма заметна. Вот как об этом писали в России в XIX веке. «Отношение поляков к Наполеону не чуждо комического оттенка. В то время, когда Наполеон смотрел на Европу как на одно из орудий своих обширных замыслов, наследники Пяста хотели самого Наполеона обратить в орудие восстановления Польши в границах 1772 года. Один из наполеоновских маршалов сказал за обедом, что “польское войско с честью служит Франции”.

– “Не обманывайте себя, – возразил ему Красинский, полковник польского легиона, - мы не Франции служим, а воскресителю нашей отчизны, императору Наполеону; ему мы повинуемся беспрекословно и если бы он приказал поднять на пики всех вас, господа, мы ни минуты не колебались бы”».80

Вообще, граф Красинский славился не только умением остро и чётко дать достойный ответ собеседнику, но и был большой любитель сочинять всяческие небылицы. Уже гораздо позже, после поражения Наполеона, в своём рассказе о военных подвигах он так далеко занёсся, что, не зная как выпутаться из лихо закрученного сюжета, сослался для получения дальнейших подробностей на находившегося тут же своего адъютанта Вылежинского.

– Ничего сказать не могу, – заметил тот, – Вы, граф, вероятно, забыли, что я был убит при самом начале сражения.

Понятовский, оставшись верен Наполеону, продолжал свою деятельность военного министра. Он открывал инженерные и артиллерийские школы и укреплял многочисленные крепости. В апреле 1810 года он отправился в Париж на встречу Наполеона с новой женой последнего, 18-летней австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой.

В начале 1811 года Россия ввела таможенный тариф, облагавший французские товары высокими пошлинами. Это привело к дальнейшему ухудшению отношений между двумя странами. С этого времени Наполеон приступил к подготовке похода на Россию, для которого он предполагал использовать и силы подчинённых ему государств. Важнейшее значение при этом он уделял зависимым от него государствам, граничившим с Россией на западе: герцогства Варшавского с саксонским королём во главе, Пруссии и Австрии. С двумя последними Наполеон заключил военный союз, по которому они взяли на себя обязательство выставить военные силы против России – вспомогательные отряды. Австрийским корпусом командовал генерал Шварценберг, прусским – генерал Йорк. Во французской армии наращивалось вооружение, заготавливалось продовольствие, ремонтировались дороги на подступах к России.

3 марта 1812 года князь Понятовский был назначен командующим 5-м корпусом, состоявшим из одних поляков, формирующейся для войны с Россией французской Великой армии.

Охоцкий, побывавший в Варшаве весной 1812 года, писал: «Я нашёл везде ещё свежие следы 1794 года и войны 1808 года: стены пострелянные, дома, стоящие по большей части пустыми, дворцы и публичные здания заброшенные и жителей, обедневших и упавших духом. Только новое польское войско под предводительством Иосифа Понятовского украшало город своим воинственным видом и прекрасною организациею. Каждый день производились манёвры на Саксонской площади. Тогда уже в Варшаве громко говорили о близкой войне 1812 года».77

Несмотря на приближающуюся войну, в Российской империи продолжалась и внутренняя жизнь с её проблемами и столкновениями интересов. Все благие намерения правительства России в отношении ограничения еврейского винокурения потерпели крах. После мощнейшего давления и подкупов со стороны кагалов, в 1812 году комитет сенатора В.С. Попова переложил обвинения в спаивании населения с евреев на владельцев имений: «Доколе у белорусских и польских помещиков будет существовать теперешняя система экономии, основанная на продаже вина, доколе помещики не перестанут, так сказать, покровительствовать пьянству, дотоле зло сие, возрастая год от году, никакими усилиями не истребится, и последствия будут всё те же, кто бы ни был приставлен к продаже вина, еврей или христианин». Таким образом, угроза лишения евреев сверхприбыльного бизнеса была благополучно для них устранена.

По требованию сейма Великого герцогства Варшавского 1812 года Адам Чарторыйский, близкий друг русского императора и идеолог восстановления польского государства через союз с Россией, должен был отказаться от всех чинов и должностей, принадлежавших ему в Российской империи. За три месяца до вторжения Наполеона в пределы Российской империи Александр I передал конфиденциальное письмо Чарторыйскому. Вот, в частности, о каких важных вопросах писал ему царь:

«…Вы слишком осведомлены, чтобы не видеть, насколько ему чужды либеральные идеи по отношению к Вашему отечеству. Наполеон имел по этому поводу конфиденциальные разговоры с австрийским и прусским посланниками, и тон, в котором он высказывался, рисует прекрасно его характер и недостаток привязанности к Вашим соотечественникам, которых он считает лишь орудием своей ненависти к России.

Эта война, которой, как кажется мне, не придется избежать, … позволяет мне свободно заняться моими любимыми мечтами о возрождении Вашего отечества…

Какой самый удобный момент, чтобы провозгласить восстановление Польши? Совпадёт ли он с моментом разрыва? Будет ли это после того, как военные действия доставят нам известные высшие преимущества?

Если предпочтение может быть оказано второму условию, то будет ли полезно успеху наших планов, если учредить Великое герцогство Литовское, как предварительное мероприятие, и даровать ему одну из намеченных конституций?

Или следует отложить это мероприятие, присовокупив его к возрождению Польши в полном составе?».

Создание Великого герцогства Литовского по замыслу могло стать российским противовесом Герцогству Варшавскому. Великое герцогство Литовское, по мысли царя, должно было удовлетворить патриотические желания шляхты бывшего Великого княжества Литовского и усилить её пророссийские чувства. Герцогство планировалось образовать из губерний – Виленской, Минской, Витебской, Могилевской, Волынской, Подольской и Киевской. Верховная власть принадлежала особе императора, но его наместницей, великой княгиней, полагали поставить Екатерину Павловну, сестру Александра I. Проект содержал пункты о личном освобождении крестьян и создании 100-тысячной армии, которая входила бы в состав российской, но имела бы особую форму. Если бы этот план был осуществлён, в границах созданного Великого княжества Литовского оказались бы все представители рода Дзиковицких, оказавшиеся разбросанными по разным административно-территориальным образованиям того времени.

Такой вариант развития событий привлекал и самих поляков. Этот проект отражал мечты польских государственников восстановить автономию Княжества как первую ступень полного возрождения Речи Посполитой в составе двух федеративных государств – польского и литовского. Возможно, если бы вскоре не началась война, этот проект при либеральном императоре Александре I получил бы реальное развитие и воплощение? Кто знает…

Создав на западных границах Российской империи группировку в 450 тысяч войск (позже к ней присоединились еще 150 тысяч), Наполеон рассчитывал разбить российские армии в пределах Литвы и продиктовать свои условия мира. Император сообщил маршалам свою стратегию: «Я начну кампанию переходом через Неман. Окончу её в Смоленске и Минске. Там остановлюсь. Я укреплю эти два города и займусь в Вильне, где будет моя главная квартира в ближайшую зиму, устройством Литвы, которая жаждет сбросить с себя русский гнёт… Я не перейду Двины. Стремиться идти дальше в этом году – значит идти навстречу собственной гибели».

Русские войска накануне войны имели вдвое меньше сил. Первая русская армия под командованием Барклая де Толли в 110 тысяч человек стояла на Немане; вторая, возглавляемая генералом от инфантерии Багратионом, в 45 – 48 тысяч человек расположена была в 100 километрах южнее, от Немана вплоть до Западного Буга. Третья армия генерала Тормасова в 43 – 46 тысяч человек находилась в 200 километрах к югу от второй армии, прикрывая Киев. Наконец, на петербургском направлении стоял ещё корпус Витгенштейна в составе 20 тысяч человек.

22 (10) июня в войсках наполеоновской армии был зачитан приказ императора, в котором, в частности, говорилось: «Солдаты!.. Россия увлечена роком. Судьбы её должны свершиться. Идём же вперёд, перейдём Неман, внесём войну в её пределы…». На следующий день войска Наполеона скрытно подошли к Неману, а ночью началась переправа. В кратчайшие сроки французские понтонёры навели у города Ковно три моста, что значительно ускорило переправу армии.

24 июня 1812 года Наполеон, перейдя по четырём понтонным мостам через реку Неман с армией в 600 тысяч человек (правда, это вместе с резервами), вступил в Россию.  Мерным шагом, не нарушая строя, двигались Старая и Новая гвардии, пехотинцы маршала Луи Даву и конница Иоахима Мюрата. Шли французы, вестфальцы, итальянцы, бельгийцы, голландцы, австрийцы, пруссаки – шла армия, в которой менее четверти говорили по-французски. В составе наполеоновской армии находился 5-й корпус, включавший в себя три польские дивизии. Ровный гул и рокот продолжались трое суток, так огромна была эта армия и столько понадобилось ей времени, чтобы пройти по наведённым мостам.

В самом начале военной кампании император пообещал восстановить княжество Литовское. В Вильно Наполеона встречали цветами, а 1 июля 1812 года, на третий день прихода в литовскую столицу, он объявил о возрождении Великого княжества в составе четырёх департаментов: Виленского, Минского, Гродненского и Белостокского. Декретом императора от 1 июля была создана Комиссия временного правительства Великого княжества Литовского, которая присягнула ему на верность. Одним из первых документов, принятых Временным правительством, стал акт о присоединении Великого княжества Литовского к Генеральной конфедерации Польского королевства, который был обнародован 14 июля в Виленском кафедральном соборе. В полном согласии с католической шляхтой действовало и православное духовенство Литвы. Согласно предписанию главы Могилёвской епархии Варлаама, местные священники принесли присягу на верность Наполеону, а потом регулярно молились за его здравие.

От своих союзников Наполеон добивался реальной помощи: продуктов, фуража, денег в звонкой монете и воинских формирований, поляки выставили 60 тысяч кавалерии и пехоты. За обещание воссоздать Великое княжество литвины должны были безотлагательно сформировать 5 пехотных и 4 уланских полка. Эти полки получили нумерацию в продолжение нумерации полков в польском корпусе Понятовского – с 18-го по 22-й в пехоте, с 17-го по 20-й в кавалерии. Организация, форма и штаты устанавливались по образцу польских. В пехотных полках по штату полагалось 2000 человек состава, в уланских – 940 кавалеристов. Уланы носили чёрную конфедератку, но вместо польского орла на ней крепилось изображение герба Великого княжества Литовского – “Погоня”.

Был создан и причислен к императорской гвардии 3-й гвардейский легкоконный (уланский) полк в составе 1280 человек, командиром которого Наполеон утвердил бригадного генерала Конопку. Форма была аналогичной польскому 1-му гвардейскому уланскому полку. Подполковник польской службы Мустафа Мирза Ахматович начал создавать татарский полк. Был создан также егерский полк, который формировался в Минске; здесь же начали создавать 23-й пехотный полк. Известный владелец имения Смиловичи под Минском Игнатий Монюшко сформировал за свой счет и сам возглавил 21-й конно-егерский полк.

Князь Багратион в первый же день наступления армии Наполеона, 24 июня (12-го по старому стилю), издал предписание могилёвскому гражданскому губернатору графу Толстому о больных и раненых солдатах. «Сейчас отправляется в Новый Быхов транспорт больных и раненых нижних чинов в устроенный там временный подвижной госпиталь, для которых извольте, ваше сиятельство, тотчас по получении сего, приготовить реквизиционным образом (то есть отнять у местного населения. – А.Д.) потребное число соломы, полотна, ветошек, печёного хлеба, говядины, вина, соли и для варения пищи котлы. Затем всех больных и раненых сколько можно поспешнее отправить в Речицы на байдаках. Ежели же их ещё нет, то тотчас послать вниз по реке Днепру [и] все находящиеся там байдаки привести вверх на бичевой…».

В газете “Курьер Литовский” (“Kurier Litewski”) от 30 июля 1812 г. так описывались события июля того года в Пинском уезде, происходившие накануне вступления сюда французской армии:

«Находясь в Пинске во время отступления неприятелей (то есть русских. – А.Д.) и будучи свидетелем истинно умилительных сцен, какие могли породить лишь великий акт возрождения Отечества и горячие чувства его истинных детей, я считаю, что передавая все подробности этих столь же доблестных, сколь и прекрасных событий, я нарисую приятную для моих соотечественников картину; быть может, она окажется даже достойной привлечь, хоть на один миг, внимание нашего Избавителя, среди его великих и геройских подвигов.

Когда русское правительство приняло более решительные, чем когда-либо, меры для вывоза из Пинска значительных запасов продовольствия и других предметов военного обихода, в город был прислан член губернского присутствия, на обязанности коего лежало ускорить их вывоз и сжечь все остатки. Жители нашего уезда, догадавшись о приближении армии Избавителя, не дали людей для отправки по реке нагруженных барок и отказались поставить шесть тысяч подвод и восемьсот волов и коней под артиллерию. Они решительно объявили члену присутствия, что ни вывозить магазинов, ни жечь их не позволят, и взялись за оружие, какое у кого было. Собрали крестьян, вооружённых вилами и косами, окружили все магазины, расставили караулы и, ободряемые князем Карлом Любецким (в настоящее время делегат в сейме), караулили, день и ночь не сходя с коней, и рассылали из своей среды разъезды во все стороны. Вскоре милостивое Провидение исполнило их предчувствия.

По истечении трёх дней такого неопределённого, выжидательного положения мы получили известие, что вспомогательные отряды армии Всемилостивейшего Императора Французов, бывшие под начальством князя Шварценберга, заняли Кобрин и что русские, отступая на всех пунктах, оставляют наши окрестности. Тогда общее сознание счастья ещё более возбудило наше воодушевление.

Не было никого, без различия положения, состояния и звания, кто бы остался в бездействии. Одни отправились к князю Шварценбергу с покорнейшей просьбой прислать хотя бы один эскадрон, другие охраняли русское казначейство, третьих послали в погоню за транспортом амуниции, который видели проходящим в нескольких милях от Пинска в количестве 18 возов; на другой же день он уже был доставлен в город. Некоторые же во главе с Твардовским, проникнув в обоз корпуса генерала Тормасова, без выстрела взяли в плен 80 солдат и двух офицеров. В то же время обыватель нашего уезда Фабиан Горнич занялся набором охотников, в 2 дня собрал их около тридцати человек, напал на проходивший обоз русского уланского полка, отбил его, и, найдя в нём мундиры и оружие, одел и вооружил свой отряд.

В это время к нам пришёл отряд венгерских гусар в количестве 40 человек. В полумиле от города он был встречен бегущими навстречу гражданами и простым народом. Гусары, удивлённые и растроганные таким воодушевлением, смущённые раздавшимися кликами восторга, разделяли с нами чувства счастья, выражая свою радость кликами: “Да здравствует польское отечество и его достойные сыны”...

Затем венгерцы заняли караулы в городе и около магазинов, захватив наличность казначейства - 46 тысяч рублей ассигнациями и 4 тысячи серебром. В магазинах нашли два миллиона центнеров соли, около ста тысяч центнеров муки и сухарей и огромное количество фуража, несколько тысяч гарнцев водки и 480 волов. Офицер, командовавший прибывшим отрядом, послал рапорт князю Шварценбергу, донося о добыче и оценивая её более чем в 5 миллионов польских злотых. Бал, данный в этот день прибывшему отряду маршалом нашего уезда Скирмунтом, длившийся 6 часов, казался одним мгновением, потому что всеобщее счастье, восторг, весёлые клики, тосты за здравие нашего Всемилостивейшего Избавителя одушевляли гостей так, как этого не запомнят за 18 истекших лет.

На другой день по прибытии названного отряда венгерцев мы получили известие, что разъезд корпуса Тормасова, состоящий из улан и казаков, подошёл к Пинску на расстояние 4-х миль. Тотчас же бросились мы на коней, вооружившись кто чем мог, и в количестве 15-ти человек, выпросив у гусарского офицера ещё 14 нижних чинов, переправились через реку и через два часа настигли русских, готовых к бою (видимо, они были осторожны).

Но не помогла им ни сильная позиция (они держались в строю за плотиной), ни их почти вдвое превышавшая нас численность. Мы тотчас же атаковали их. Они были разбиты с первого же натиска, сразу потеряли нескольких человек и, преследуемые нами, укрылись за другой плотиной, где снова приготовились к бою. Но и на этот раз после нашего смелого нападения они были выбиты из позиции, изранены и бежали. Результатом этой стычки было 8 убитых улан и казаков, взято в плен 6 улан, 9 коней; кроме того, 17 раненых, которые, не имея сил далеко уйти, остались в ближайших деревнях.

С нашей стороны было ранено только двое: один унтер-офицер и один гусар, да и то легко. Узнав от пленных, что в расстоянии полуторы мили стоят два эскадрона гусар, мы должны были вернуться в Пинск. В течение целой недели почти ежедневно происходили стычки с русскими. В одной из них попался нам в плен командовавший разъездом уланский офицер.

Затем, когда вследствие стратегических передвижений генерал граф Ренье во главе саксонского войска занял место стоянки князя Шварценберга и, передвинувшись к Слониму, отозвал гарнизон из Пинска, корпус Тормасова, подвигаясь к самому Слониму, выделил казаков для занятия Пинска. Последние в количестве нескольких десятков человек, будучи уверены, что в городе совершенно нет войска, вошли в него без всяких предосторожностей. Но мужество горожан, без различия пола и возраста, оказало им упорное сопротивление. С крыш, из окон, из садов градом посыпались пули; даже камни, куски железа и дерева, бросаемые с отчаянием, несли на улицах смерть казакам. Едва лишь пятая часть их нашла себе спасение в бегстве. Через несколько часов пришёл целый полк русских гусар, но граждане успели уже покинуть город и отправиться в Слоним к корпусу генерала графа Ренье. Таким образом, неприятель занял совершенно пустой город».

В то же время имеется свидетельство того, что в июле 1812 года в Пинске отряд русского полковника Жевахова разбил отряд французов и взял в качестве трофея пушку. Скорее всего, и вышеизложенное описание обороны города, и победа Жевахова над отрядом французов – это взгляд на одно и то же событие глазами очевидцев, находившихся по разные стороны.

Донские казаки в составе русской армии вели бои по своим обычаям, в том числе используя особый приём для заманивания противника – так называемый “вентарь”. В бою под литовским местечком Мир сотне казаков была поставлена задача: увидев противника, имитировать поспешное отступление, увлекая его за собой. Авангард французов в составе 3-х уланских полков кинулся преследовать донцов, попал в засаду и был почти полностью уничтожен. Лишь немногим из уланов удалось спастись.

Проживавшие в это время в Пинском уезде представители рода Дзиковицких оказались вовлечёнными в события. Но, если можно смело утверждать об участии кого-то из них в почти поголовном сопротивлении местных помещиков русским, то с неменьшей уверенностью можно предполагать об участии в означенных событиях другой части представителей рода на стороне русских.

Получив сведения о вторжении в пределы России, русское командование стало поспешно отводить свои войска. Тогда Наполеон поставил перед собой задачу не допустить соединения первой и второй русских армий и разбить их поодиночке. Русское командование, избегая решительных сражений, упорно стремилось к объединению своих армий, отводя их вглубь страны. Багратион, умело маневрируя, избежал окружения, переправил свои войска через Днепр у Нового Быхова и пошёл к Смоленску на соединение с Барклаем. Армия Барклая де Толли отступала с боями от Немана через Витебск к Смоленску. 3 августа произошло соединение обеих русских армий.

Провал замысла Наполеона разбить русских по частям существенно изменил весь ход войны. Силы французской армии, вынужденной выделять крупные части для гарнизонов на оккупированной территории, для охраны растянувшихся более чем на 600 километров коммуникаций и прикрытия флангов, быстро слабели. До Смоленска из всей великой армии дошло не более 180 тысяч человек. Подавляющее численное превосходство сил Наполеоном было утрачено. Тем не менее он надеялся дать под стенами Смоленска генеральное сражение, чтобы, выиграв его, закончить кампанию. Однако и этот замысел не осуществился. Обе русские армии после двухдневного сражения отошли от Смоленска на восток. Наполеон последовал за ними с твёрдым намерением быстро покончить с войной, разгромив русские армии на подступах к Москве.

В это время на польских землях, захваченных по разделам Речи Посполитой Россией, но теперь освобождённых французами, шло государственное строительство. Но Бонапарт на освобождение литовских крестьян от власти панов так и не осмелился, наоборот, он приказал высылать команды для наказания мятежников. От крестьян же требовал рекрутов и денег на создаваемое литовское войско.

Подцензурные польскоязычные газеты для военных реляций употребляли оптимистическую лексику: «Непобедимые армии великого Наполеона гигантскими шагами движутся вперед…». Подначальная французам администрация городов торжественно отметила 15 августа – день рождения Наполеона. На лучших зданиях вывешивались портреты императора с переслащенными надписями на польском языке: “Вся твердь земная празднует: сегодня родился Тот, кто принизил горделивых и освободил слабых” и даже “Всемогущий справедливый Бог проявляется в Наполеоне”.

На “малой родине” рода Дзиковицких 19 августа 1812 года в городе Пинске был принят “Акт присоединения к Генеральной конфедерации жителей Пинского повета”. Вот его текст:

«Мы, обыватели Запинского и Пинского уездов, получив от его светлости князя Шварценберга, главнокомандующего австрийскими вспомогательными войсками, Акт Генеральной конфедерации Варшавского сейма, будучи проникнуты чувством святой любви к Родине, с полнейшей сердечной радостью присоединяемся к Генеральной конфедерации Варшавского сейма.

Великие слова сказаны в этом Акте. Польское королевство восстановлено, и польский народ снова объединён в одно тело. Они возлагают на всех поляков непременную обязанность осуществить это и безгранично посвятить делу их жизнь и имущество. Ныне мы дети, возвращённые нашей Матери-Родине, мы спасены от ига неправого плена непобедимым оружием Величайшего Героя мира. В наших жилах течёт та же кровь, которая оживляла наших предков, победивших многие народы; в нас не угасло то же мужество, одухотворённые которым храбрые полки наших прадедов не отчаивались в судьбе родины в самые трудные времена.

Двадцатилетняя неволя нисколько не притупила в нас народного духа. На голос, побуждающий нас спасти Родину, мы спешили все. Мы несём весь пыл нашей души на соединение с жителями Варшавского герцогства для выполнения святейших предначертаний Генеральной конфедерации. Клянёмся Богу именем Великого Героя, святым именем Родины пред лицом Неба, всего мира, Европы и наших соотечественников: не отступать ни на шаг от святейших предначертаний Генеральной конфедерации, воспользоваться всеми средствами для выполнения общего дела воскресения нашего народа и всецело посвятить себя защите Родины.

Желая передать настоящий Акт Совету Генеральной конфедерации Варшавского сейма, согласно пункту 5 Польской конфедерации избираем делегатами: князя Карла Любецкого, бывшего пинского маршала, и Яна Гжымалу-Любаньского, бывшего председателя Главного суда Минской губернии, которые останутся в конфедерации и будут выразителями наших чувств и рвения наших сердец».

Великое княжество Литовское в считанные месяцы обзавелось 20-тысячной армией во главе с князем Ромуальдом Гедройцем. Литовская армия состояла из пяти пехотных и пяти кавалерийских полков, трёх егерских батальонов, а также жандармерии, национальной гвардии и особого татарского эскадрона Мустафы Мирзы Ахматовича.

По мере продвижения вглубь России Наполеон испытывал всё большие трудности. Местное население оказывало сопротивление, уничтожало фураж и продовольствие. Французская армия, оторванная от баз на сотни километров, стала таять на глазах: часть солдат оставляли для поддержания коммуникаций, другие дезертировали. Только 135 тысяч человек подошли 4 сентября (23 августа) к селу Бородино. Здесь главнокомандующий русской армией М.И. Кутузов решил дать главное сражение. Накануне Бородинской битвы Наполеон вынужден был послать свой предпоследний резерв – 10-тысячный отряд – на помощь блокированному партизанами витебскому гарнизону.

Наполеон был так измотан долгим наступлением и дезориентирован, что сначала не поверил в серьёзность намерений Кутузова. Лишь увидев земляные работы русских, он понял, что час великой битвы настал. Через три дня произошло сражение. На поле боя артиллерия, столь любимая Наполеоном, полностью использовала свой потенциал. Недаром современники отмечали, что основная масса убитых и раненых была поражена артиллерийскими снарядами – ядрами, гранатами и картечью. Со стороны французов в бою участвовало 587 орудий, а со стороны русских 640 орудий. В битве при селе Бородино Юзеф Понятовский в полной мере проявил свой военный талант и отвагу.

В сражении с обеих сторон погибло около 100 тысяч человек. В день Бородина, как ни упрашивали командиры, Наполеон так и не послал свою гвардию уничтожить остатки русской армии. “За тысячи километров от Парижа я не могу рисковать своим последним резервом” – отвечал он. Несмотря на то, что Кутузов потом всё-таки оставил Москву, Бородинская битва стала решающим сражением этой войны. Позднее Наполеон с горечью сказал, что для него бой при Бородине “был одним из тех, где необыкновенные усилия имели самые неудовлетворительные результаты”.

Москва встретила Наполеона пожаром, а Россия отказалась подписать мирный договор. В армии Наполеона начался голод, приближалась холодная зима.

Затем, когда Наполеон решил уходить из занятой им Москвы, в середине октября русские войска отбросили Понятовского от города Медыни, лишив тем самым Наполеона последней возможности прорваться в Калугу, а польские солдаты из конного полка шевалежеров-улан Императорской Гвардии в одном из боёв спасли самого Наполеона, отбив его у казаков…

Несмотря на презрительные отзывы Наполеона о русских казаках, император прекрасно понимал, какой урон потерпела от них французская армия во время Русского похода. Наполеон надеялся противопоставить им “польских казаков”, прибытия которых он напрасно ждал до конца кампании. Французская армия вынуждена была отступать по уже разграбленной старой Смоленской дороге. Когда  император 23 ноября добрался до Смоленска, у него уже оставалось только 45 тысяч войска. Наполеон рассчитывал, что в Смоленске, где находились склады с провизий и запасами, его армия перезимует. Однако город был настолько переполнен ранеными и заразными больными, а склады разграблены, что Наполеон был вынужден продолжать отступление.

И во время мучительного похода через Борисов и печально известной переправы через Березину по перегруженному мосту французская армия потерпела ужасающую катастрофу. Спасти её было невозможно. Личный хирург Наполеона барон Ларрей писал об этом времени так: «Голод и холод – самые ужасные страдания, которые пришлось испытать армии во время отступления. Солдаты шли непрерывным маршем в строю, и те, кто не мог больше выдерживать темп, выбывали из колонны и шли с краю. Но, предоставленные самим себе, вскоре они теряли равновесие и падали на заснеженные обочины российских дорог, после чего уже с трудом могли подняться. Их конечности мгновенно немели, они впадали в оцепенение, теряли сознание, и в считанные секунды заканчивался их жизненный путь. Часто перед смертью наблюдалось непроизвольное мочеиспускание, у некоторых открывалось носовое кровотечение. Лишь с большим трудом можно было спастись от воздействия смертельного холода, этой сокрушительной силы. Сначала мороз поражал животных, лишённых своих попон. На каждом шагу валялись мёртвые лошади. В тех местах, где делался привал, их было особенно много. В основном они умирали ночью.

Люди, лишённые всяких шуб, пальто и меховых накидок, отдохнув буквально несколько минут, не могли больше двигаться. Молодые люди, более подверженные сну, полегли в огромном количестве. Прежде, чем эти несчастные умирали, они бледнели, погружались в своего рода оцепенение, едва могли говорить, частично или полностью утрачивали способность видеть. В таком состоянии некоторые из них ещё какое-то время продолжали идти, поддерживаемые своими друзьями и товарищами. Затем наступало мышечное бессилие, люди шатались как пьяные, силы всё больше и больше оставляли их, пока они, в конце концов, не падали замертво.

Если конечности согреваются при постепенно возрастающей температуре, то предрасположение к возникновению гангрены исчезает, и деятельность органов возобновляется естественным путём. Если же переход к высоким температурам происходит внезапно, то повреждённые места застывают и сосуды полностью утрачивают свою эластичность. Наступает состояние онемения. Иногда сосуды лопаются. Возникают трещины, начинаются кровотечения. В сосудах нарушается кровообращение, жизненные силы уходят. Затем по характерным признакам можно распознать гангрену. Горе, если тот, у кого уже угасли жизненные функции в верхних частях тканей, внезапно заходил в прогретую комнату или приближался к сильному пламени. В отмороженных конечностях сразу же начинала развиваться гангрена, причём с огромной скоростью, прямо на глазах».

Солдаты Великой армии шли по снегу, хотя их отмороженные ноги уже ничего не ощущали. Пока работали икроножные мышцы, они продолжали идти. Но когда французы добирались до бивачного костра, разыгрывались жуткие сцены, которые описал барон Ларрей: «Я видел, как некоторые солдаты, у которых окоченели ноги, внезапно бросались в огонь. Они больше не ощущали своих ступней и икр; от жары ткани тут же отмирали, люди беспомощно падали вперёд прямо в пламя и сгорали».

Долгий и мучительный путь бывшей Великой армии и входивших в неё польских корпусов Понятовского во время отступления погубил её практически полностью. Фактически существенной военной помощи император не дождался и от литовских полков. Литовский 3-й гвардейский легкоконный полк генерала Конопки 19 октября в бою под Слонимом был разбит генералом Чаплицем. Татарский эскадрон Ахматовича также сражался под началом Конопки. В плен попали сам генерал Конопка, 13 офицеров и 253 нижних чина.

В середине ноября подчинённые Наполеону войска Великого княжества насчитывали во всех подразделениях более 20 000 человек. Уставным языком команд и общения в них был польский.

Отряд генерала Косецкого (3 500 человек), направленный из Минска к Новосверженю, 13 ноября был разбит русскими егерями. На следующий день остатки его были разгромлены у Койданова; в плен попали 2 000 человек. Остальные вернулись в Минск.

Поляки, связывавшие надежду на восстановление отчизны с Францией и с успехами Наполеона, пережили трагическое разочарование; очистилось поле для тех, кто основывал те же надежды на Россию и на императора Александра. Главой этой партии по-прежнему оставался князь Адам Чарторыйский, бывший царский министр. Как только военное счастье изменило Наполеону, князь попытался восстановить с Александром переговоры, начатые в декабре 1806 года и продолжавшиеся при каждом обострении политического положения в Европе – в 1809 и в 1811 годах.

6 декабря 1812 года Чарторыйский писал царю: «Если Вы вступите в Польшу победителем, то вернётесь ли Вы к Вашим старым планам относительно этой страны? Покоряя страну, захотите ли Вы покорить сердца?».

В начале декабря Наполеон потребовал от Комиссии временного правительства Великого княжества Литовского объявить посполитое рушение и выставить на войну 30 тысяч шляхты. Но 30-тысячное ополчение было явно нереальным, и решили в первую очередь собрать 15 тысяч добровольцев. Но набрались в посполитое рушение всего лишь 500 человек. 18-й и 19-й литовские уланские полки прикрывали переправу императора через Березину.

Остатки некогда «Великой армии» после катастрофы во время переправы через реку Березина спешно отступали к городу Вильно. Оценив всю сложность создавшейся ситуации, Наполеон собрал в Сморгони военный совет, на котором заявил своим маршалам, что едет в Париж формировать новую армию для продолжения войны с Россией. Передав командование маршалу Мюрату, Наполеон 5 декабря (23 ноября) тайно отбыл во Францию.

Во время одной из остановок в городе Молодечно Наполеон заночевал в замке князя Огинского. В комнате, где он разместился, был камин, на котором после отъезда французского императора осталась надпись: “Наполеон I”. Спустя несколько дней в этой же комнате остановился  русский главнокомандующий Кутузов. Обнаружив надпись, он добавил к ней: “…и последний”.

Тем временем ударили сильные морозы. Обессиленные дети “полуденных краёв” гибли на привалах, да и просто на ходу. Весь путь от Березины до Вильно был покрыт окоченевшими трупами завоевателей России. «Перед Вильно, – вспоминал генерал Д. Хлаповский, – в течение одной ночи замёрзла целая бригада неаполитанцев». 8 декабря французы, измученные голодом и холодом, не подчиняясь более приказам командиров, наконец добрались до Вильно. Это была уже не армия, а многотысячная толпа мародёров, которые, ворвавшись в город, разграбили все магазины и склады с продовольствием. Затем они захватили ряд зданий и, закрывшись в них, стали ожидать, когда, наконец, можно будет бежать или сдаться в плен. Мюрат безуспешно пытался организовать оборону Вильно. Литовские 18-й и 19-й уланские полки, а также татарский эскадрон Ахматовича, от которого осталась лишь одна рота, участвовали в обороне вместе с французскими войсками. 10 декабря русские части стали обходить город, грозя окружением, и французы побежали.

Перед завершением военной кампании 1812 года знаменитый партизан Давыдов, гусарский полковник и поэт, получил задание от Кутузова – взять Гродно, занятый отрядом австрийцев в четыре тысячи человек конницы и пехоты при тридцати орудиях. Давыдов так описал выполнение этого приказа:

«Город Гродно ближе всех больших литовских городов граничил с Варшавским герцогством и потому более всех заключал в себе противников нашему оружию: связи родства и дружбы, способность в сношениях с обывателями левого берега Немана и с Варшавою, с сим горнилом козней, вражды и ненависти к России, – всё увлекало польских жителей сего города на всё нам вредное…

Девятого числа я вступил в город со всею партиею моею. У въезда оного ожидал меня весь кагал еврейский. Желая изъявить евреям благодарность мою за приверженность их к русским, я выслушал речь главного из них без улыбки, сказал ему несколько благосклонных слов и, увлеченный веселым расположением духа, не мог отказать себе в удовольствии, чтобы не сыграть фарсу на манер милого балагура и друга моего Кульнева: я въехал в Гродну под жидовским балдахином. Я знаю, что немногие бы на сие решились от опасения насмешки польских жителей, но я не боялся оной, имев в себе и вокруг себя всё то, что нужно для превращения смеха в слёзы.

Исступлённая от радости толпа евреев с визгами и непрерывными “ура!” провожала меня до площади. Между ними ни одного поляка не было видно, не от твердости духа и не от национальной гордости, ибо к вечеру они все пали к ногам моим, а от совершенного неведения о событиях того времени. Хотя известие о выступлении из Москвы дошло до них несколько дней прежде занятия мною Гродны, при всём том они всё ещё полагали армию нашу в окрестностях Смоленска, а отряд мой – партиею от корпуса Сакена.

Я остановился на площади, сошёл с коня и велел ударить в барабан городской полиции. Когда стечение народа сделалось довольно значительным, я приказал барабанам умолкнуть и велел читать заранее приготовленную мною бумагу, с коей копии, переведённые на польский язык, были немедленно по прочтении русской бумаги распущены по городу…

“По приёму, сделанному русскому войску польскими жителями Гродны, я вижу, что до них не дошёл ещё слух о событиях; вот они: Россия свободна. Все наши силы вступили в Вильну 1-го декабря. Теперь они за Неманом. Из полумиллионной неприятельской армии и тысячи орудий, при ней находившихся, только пятнадцать тысяч солдат и четыре пушки перешли обратно за Неман. Господа поляки! В чёрное платье! Редкий из вас не лишился ближнего по родству или по дружбе: из восьмидесяти тысяч ваших войск, дерзнувших вступить в пределы наши, пятьсот только бегут восвояси; прочие – валяются по большой дороге, морозом окостенелые и засыпанные снегом русским.

Я вошёл сюда по средству мирного договора; мог то же сделать силою оружия, но я пожертвовал славою отряда моего для спасения города, принадлежащего России, ибо вам известно, что битва в улицах кончается грабежом в домах, а грабёж – пожарами.

И что же? Я вас спасаю, а вы сами себя губить хотите! Я вижу на лицах поляков, здесь столпившихся, и злобу, и коварные замыслы; я вижу наглость в осанке и вызов во взглядах; сабли на бёдрах, пистолеты и кинжалы за поясами... Зачем всё это, если бы вы хотели чистосердечно обратиться к тем обязанностям, от коих вам никогда не надлежало бы отступать?

Итак, вопреки вас самих я должен взять меры к вашему спасению, ибо один выстрел – и горе всему городу! Невинные погибнут с виновными... Всё – в прах и в пепел!

Дабы отвратить беду – не войскам моим, которые найдут в оной лишь пользу, а городу, которому грозит разрушение, – я изменяю управление оного.

Подполковник Храповицкий назначается начальником города. На полицеймейстера и подчинённых его, которые все поляки, я положиться не могу и потому приказываю всем и во всём относиться к еврейскому кагалу.

Зная приверженность евреев к русским, я избираю кагального в начальники высшей полиции и возлагаю на него ответственность за всякого рода беспорядки, могущие возникнуть в городе, так, как и за все тайные совещания, о коих начальник города не будет извещён. Кагального дело – выбрать из евреев помощников для надзора как за полицией, так и за всеми польскими обывателями города. Кагальный должен помнить и гордиться властью, которою я облекаю его и евреев, и знать, что ревность его и их будут известны вышнему начальству.

 

Предписывается жителям города, чтобы в два часа времени всё огнестрельное оружие, им принадлежащее, было снесено на квартиру подполковника Храповицкого. У кого отыщется таковое пять минут после истечения данного мною срока, тот будет расстрелян на площади. Уверяю, что я шутить не люблю и слово своё умею держать как в наградах, так и в наказаниях”.

“Это что за столб?” – спросил я, увидя высокий столб посреди площади. Кагальный объявил, что этот столб поставлен во время празднования польскими обывателями взятия Москвы.

“Кагальный, топоры, – и долой столб!” – Столб мгновенно рухнул на землю. “Что за картины вижу я на балконах и окнах каждого дома?” – “Это прозрачные картины, – отвечал кагальный, – выставленные, как и столб, для празднования взятия Москвы”. – “Долой, и в огонь на площади!”

Когда некоторые из картин пронесли мимо меня, я приметил разные аллегорические ругания насчет России. Но самая замечательная находилась на балконе аптекаря. На ней изображались орёл Франции и белый орёл Польши, раздирающие на части двуглавого орла России. Я велел позвать к себе аптекаря и приказал ему к 12-му числу, то есть ко дню рождения императора Александра, написать картину совершенно противного содержания, присовокупив к орлам Франции и Польши ещё двух особых орлов, улетающих от одного орла русского…

Между тем я не забыл и жителей, с домов коих сорваны были подобные аллегории. Им было велено к тому же числу выставить изображения, приличные настоящим обстоятельствам и прославляющие освобождение России от нашествия просвещенных варваров. Все повиновались без прекословия; один аптекарь представил затруднения, уверяя, что так как картина, на него наложенная, весьма многосложна, то он не успеет исполнить приказания в такой короткий срок. Этого было довольно. До сей поры на лице и в словах моих изображалась одна холодная строгость; я искал случая закипеть гневом, чтобы окончательно уже сразить надменность польскую. Случай предстал, и, как мне после сказывали товарищи мои, безобразие мое достигло до красоты идеальной... Я заревел, и электрическая искра пробежала по всей толпе поляков; об аптекаре же и говорить нечего; он вытянулся, как клистирная трубка, и побледнел, как банка магнезии. Я приказал к дому его приставить караул с тем, чтобы целые сутки 12-го числа не было у него огня не токмо в доме, но даже и на кухне, а 13-го вечером, когда нигде уже не будет иллюминации, велел ему осветить все окна и выставить на балконе означенную прозрачную картину. Так и было.

В заключение всем неистовствам (как называли их поляки), я отыскал того ксёндза, который говорил похвальное слово Наполеону при вступлении неприятеля в пределы России, и приказал ему сочинить и говорить в российской церкви слово, в котором бы он разругал и предал проклятию Наполеона с его войском, с его союзниками и восхвалил бы нашего императора, вождя, народ и войско; а так как я не знал польского языка, то назначено ему было 11-го числа, вечером, представить рукопись свою Храповицкому для рассмотрения…

Всё, что я приказал Храповицкому, Храповицкий – кагалу, а кагал – обывателям, всё исполнилось в точности, и всё разрывало от досады поляков, принуждённых против воли прославлять и царя и народ русский, внезапно перейти от надменной походки вооружённых рыцарей к национальному их ногопадению, и вместо владычества над Россией – исполнять предписания жидовского кагала…».

После войны в России осталось около 200 тысяч военнопленных. Их колоннами по 2 – 3 тысячи человек отправляли по морозу в разные губернии. В Москве пленные расчищали улицы, закапывали трупы, позднее устраивались на разные работы и в услужение. Случалось, что их вывозили на городские улицы и выставляли, как зверей, на обозрение и позволяли населению их оскорблять.

Оказавшиеся на грани полного окружения и уничтожения последние бойцы “Великой армии”, оставшиеся в живых после многочисленных боёв и сражений 1812 года и не умершие от голода и холода в бескрайних русских просторах, стали стягиваться в Ковно. Но и там им уже не суждено было удержаться. Выдержав здесь последний бой, остатки корпусов Мюрата и Нея перешли Неман. Эту пограничную реку, как писал в своих воспоминаниях адъютант императора Филипп де Сегюр, перешли всего лишь несколько тысяч «горемык, одетых в рубище, с опущенными головами, потухшими взорами, мертвенно-землистыми лицами и длинными, всклокоченными от мороза бородами… Это и была вся “Великая армия”!».  Она после переправы сразу же рассеялись по лесам. В Вильковишки пришли только двое – Жерар и Ней. «Я – арьергард великой армии, маршал Ней, – сказал знаменитый военачальник. – Я дал последние выстрелы на ковенском мосту, я потопил в Немане последнее оружие, я пришёл сюда, пробираясь лесами». В частности, из 15-тысячного контингента вюртембержцев до Польши добралось только сто человек (из них 22 артиллериста). Среди этих спасшихся находился и служивший до разгрома во 2-й батарее пешей артиллерии кавалер ордена Почётного Легиона за действия под Смоленском и Рыцарского креста Фабер дю Фор, прославивший своё имя не столько военными подвигами, сколько созданием серии акварельных рисунков о походе в Россию, которая через 15 лет была гравирована и несколько раз переиздана.

Только 30 декабря 1812 года по воззванию Совета министров Великого княжества Варшавского был объявлен набор всадников посполитого рушения с каждого 50-го дыма со всех территорий княжества, не занятых неприятелем. Эти всадники должны были пополнить прежние кавалерийские полки, но, вследствие плохого качества коней и неопытности наездников, оказалось невозможным использовать их в частях регулярной кавалерии. Частично они пополнили пехоту, а наиболее боеспособные стали основой полка “кракусов” (называвшемуся так по городу Кракову и его окрестностям). Полк не имел единообразного вооружения и обмундирования. Многие солдаты оставались в своей деревенской одежде – домотканых сукманах и овчинных шапках. Офицеры одевались в казачьем стиле в подобие чекменя и шароваров, а на голове носили конфедератки или мягкие шапки-“кракуски”.

Со срочно собранной новой армией Наполеон пытался остановить наступление русских в Европе, но счастье отвернулось от великого полководца. 1 января 1813 года русские войска перешли границу Российской империи, вступили в Европу и бывшие вассалы и союзники Наполеона стали один за другим уходить от императора. Только полякам оставалось одно – держаться за него из последних сил. 13 января 1813 года Адам Чарторыйский получил ответ на своё письмо к Александру I. Царь не отказывался от своих “любимых идей” о восстановлении Польши, но ссылался на те препятствия, с которыми должно, без сомнения, столкнуться его стремление к воссозданию Польши, «Положитесь на меня, – говорил он. И добавлял: – Все, что предпримут поляки для содействия моим успехам, будет в то же время способствовать осуществлению их собственных надежд». Он требовал, чтобы Великое герцогство Варшавское заключило формальный союз с Россией и чтобы поляки доказали этим “перед лицом России и Европы, что они возложили на меня все свое упование”.

Кампания 1813 года началась для русских и пруссаков неудачно. В январе 1813 года Наполеон взял остатки литовских войск (6 000 человек, 2 000 лошадей) на французское содержание. Оставшиеся от татарского эскадрона Ахматовича 3 офицера и 15 рядовых были причислены к полку гвардейских польских улан Красинского. 20-й уланский полк, как и небольшая часть 19-го, был направлен затем в Данциг и влит в состав 9-го польского уланского полка, эскадрон Монюшко стал частью 5-го польского конно-егерского полка, артиллерийская рота Тизенгауза вошла в состав польской артиллерии, 17-й и 19-й полки приняли участие в обороне Гамбурга, после чего литовские уланы влились в армию Царства Польского.

Государство, основанное Наполеоном, не пережило гибели Великой армии. Поляки были не в силах защищать это государство именно потому, что бульшая часть национальных сил погибла во время разгрома наполеоновской армии в России, а небольшое количество, которое уцелело, должно было под предводительством Юзефа Понятовского следовать за французами в их отступлении. Великое герцогство пало само собой. 18 февраля 1813 года русским стоило только появиться перед воротами Варшавы, чтобы вступить в неё. Остальные крепости старой Польши пали в течение 1813 года.

12 марта 1813 года Понятовский был поставлен командиром 8-го корпуса французской армии. В мае Наполеон разбил союзников под Люценом и Бауценом. Но и у французов уже недоставало сил для того, чтобы поставить в войне последнюю точку. Армии замерли на расстоянии нескольких дневных переходов друг от друга. В начале июня, к большому удовольствию министра иностранных дел Австрии графа фон Меттерниха, стороны заключили перемирие, которое длилось два месяца. Александр I в трактатах, подписанных с Пруссией в Калише и Бреславле, по-видимому, забыл о Польше, оказавшейся бесполезной или враждебной.

С самого начала формирования польский полк “кракусов” получил отличное от других новобранцев обучение. Много внимания уделялось поворотливости и маневренности, казачьей манере ведения разведки, преследования и диверсий в тылах неприятеля. Изначально в полку не было трубачей, и вместо них использовались бунчужные, которые движениями бунчуков передавали все команды для движения и перестроений кавалеристам. Полк состоял из 4-х эскадронов по 220 всадников в каждом. Вместе с кирасирами 14-го полка “кракусы” составляли авангард генерала Уминьского в 8-м корпусе князя Понятовского.

Наполеон послал в Прагу на переговоры с противниками генерала Коленкура, принадлежавшего к “партии мира” при французском дворе. Однако полномочия Коленкура были ограничены инструкциями императора: Бонапарт хотел продиктовать России и Пруссии условия соглашения, сохранив за собой бульшую часть завоеваний. В свою очередь, союзники настаивали на выполнении Францией ряда условий: ликвидации герцогства Варшавского и других. Переговоры быстро зашли в тупик.

Чарторыйский в своих письмах и во время свидания с царем 25 июня снова защищал перед ним интересы соотечественников. Если армия Понятовского, уверял он, не соединилась с русскими, то лишь потому, что генералы Александра ничего не сделали для этого. «Когда хотят склонить на свою сторону какой-нибудь кавказский народец или какого-нибудь персидского хана, то гораздо больше хлопочут, чем теперь, когда нужно было привлечь к себе князя Понятовского и его армию; ему отказали в перемирии; позволили австрийцам перерезать линии его сообщений с Россией». Чарторыйский умолял царя не уступать Пруссии и Австрии ни пяди польской территории.

26 июня 1813 года министр иностранных дел Австрии фон Меттерних лично отправился на аудиенцию к Наполеону. Тот принял его во дворце Марколини в Дрездене. Наполеон не пожелал согласиться с условиями, которые ему предложили союзники. “Всё, с ним покончено!” – заметил фон Меттерних, садясь в карету по окончании аудиенции и обращаясь к маршалу Бертье.

10 августа боевые действия были продолжены, а два дня спустя Австрия официально присоединилась к новой антифранцузской коалиции. В битве под Ганау был ранен последний прямой потомок владельцев Несвижского замка князь Доминик-Иероним Радзивилл. Он умер во Франции, оставив после себя дочь Стефанию, не имевшую права наследовать секвестированные за участие в войне на стороне Наполеона отцовские Олыкский и Несвижский майораты. Указом Александра I они были затем переданы князю Антонию-Генрику Радзивиллу, наместнику познанскому, из линии владельцев Клецкого майората.

«В эпоху падения Наполеона его посланник Биньон за обедом осуждал “неаполитанского короля” Мюрата за то, что в критическую минуту он оставил своего патрона, которому всем обязан.

– “Я знаю короля неаполитанского, – возразил находившийся здесь Понятовский, – и вполне уверен, что только обязанности к своему народу заставили его идти по этой дороге. Преклоняюсь перед величием и могуществом императора, но если бы он потребовал от меня чего-нибудь противного интересам моего отечества, я отказал бы ему в послушании”».80

Первый бой, в котором принял участие полк “кракусов”, произошёл 17 августа под Фридландом, где особенно отличился шеф эскадрона Плошчиньский. Затем полк сражался в частых авангардных стычках, вступая в схватки с русскими казаками. 4 сентября под Георгенвальде “кракусы”добились успеха над казаками, убив 30, ранив 18 и захватив в плен 50 человек и отбив 100 коней. 9 сентября под Штровайде полк блестящей атакой принудил казаков к бегству. Неприятель оставил на поле боя 46 убитых, много раненых и 18 пленных. При этом сержант “кракусов” Годлевский захватил знамя казачьего полка Грекова, отосланную в главную квартиру польских войск. Князь Понятовский за этот подвиг наградил Годлевского крестом “Виртути милитари”, а позднее Наполеон наградил героя крестом “Почётного легиона”. Понятовский направил императору захваченное знамя со своим адъютантом Каменецким, но тот по дороге попал в плен. Каменецкий успел спрятать казачий штандарт в своей шляпе, а посланный в качестве парламентёра его проведать Людвик Кацкий сумел ловко подменить шляпу.

Трактат между Австрией, Пруссией и Россией, подписанный в Теплице 9 сентября 1813 года, должен был положить конец надеждам Чарторыйского, так как предусматривал раздел Великого герцогства Варшавского между тремя державами.

15 сентября произошла довольно значительная для полка “кракусов” схватка под Нойштадтом.

25 сентября Наполеон впервые увидел “кракусов” собственными глазами. При виде их мелких коней он не мог удержаться от смеха, назвав их “пигмейской кавалерией”. Однако вскоре он изменил своё отношение. “Кракусы” продемонстрировали перед императором свою подготовку, свёртывание и развёртывание строя, перемену фронта, выполняя все повороты на полном галопе по сигналу бунчука. Приятно поражённый, Наполеон подъехал к фронту полка и был встречен криками «Да здравствует император!».

При осмотре коней и людей Наполеон приказал одного коня расседлать и, увидев под попоной жуткую клячу, ещё больше развеселился. Обращаясь к маршалу Коленкуру, император сказал: «И эти люди на таких конях били казаков и забирали их штандарты? Это ведь отменная кавалерия, и дельный народ – эти поляки! Кто из командиров французских полков кавалерии может похвастаться тем, что хоть одного казака мне живьём доставил?».

16 октября 1813 года в Саксонии под городом Лейпцигом началась грандиозная, завершающая военную кампанию этого года, битва между 200-тысячной армией Наполеона и более чем 300-тысячной армией союзников, получившая название “Битва Народов”. Полк “кракусов” после ряда стычек под Вахау участвовал в схватке с гвардейскими казаками. Армия Наполеона потеряла в тот день 30 000 человек, союзники – около 40 000. Подкрепления постоянно подходили к обеим воюющим сторонам. Под Лейпцигом небольшой отряд “кракусов” вместе с кирасирами состоял в эскорте князя Понятовского. Вечером 16 октября, в первый день “Битвы Народов”, Понятовский получил звание маршала и оказался единственным иностранцем, которому маршальский жезл был дан из рук самого Наполеона.

Следующий день, 17 октября, прошел в уборке раненых и подготовке к новому сражению. 18 октября сражение вспыхнуло с ещё большим ожесточением. За время Саксонской кампании полк “кракусов” совершил несколько рейдов по тылам неприятеля, с успехом используя схожесть своих мундиров с казачьими. В ходе одной из таких разведок поляки захватили в плен австрийского генерала. Но силы были уже слишком неравны: объединённые армии русских, австрийцев, пруссаков и шведов насчитывали уже более 400 000 человек и вдвое превосходили по численности наполеоновскую, в чьих рядах сражались также поляки, саксонцы, итальянцы, бельгийцы и немцы Рейнского союза. К тому же в разгар битвы саксонская армия внезапно перешла в лагерь союзников и, мгновенно повернув пушки, стала стрелять по французам, в чьих рядах только что сражалась.

В ночь с 18 на 19 октября император приказал отступать из Лейпцига. Отступление продолжалось и весь день 19 октября. Прикрывали отход маршалы Макдональд и Понятовский. Было велено взорвать за собой мост через реку Эльстер, но, по ошибке, саперы сделали это слишком рано. На уже занятом союзниками берегу осталось более 28 000 солдат во главе с обоими маршалами. Макдональд едва избежал смерти, вплавь перебравшись через реку. Понятовский, пробывший маршалом всего два дня, был ранен. Не желая сдаваться, он попытался верхом переплыть Эльстер, но утонул. И в бою, и в момент смерти Понятовский был всё в той же самой казачьей бурке, которую начал носить в 1794 году, будучи атаманом казачьего полка “Верная дружина”. Так, в расцвете лет, на чужой территории и защищая чужие интересы, погиб этот мужественный, бешено популярный среди своего народа человек. Царь Александр дозволил, по крайней мере, устроить герою пышные похороны в присутствии русских и польских войск.

Бывшие литовские пехотные 18-й, 20-й и 21-й полки, составившие гарнизон последней сражавшейся польской крепости Модлин, численностью около 5 000 человек, выдерживали осаду 50-тысячного российского корпуса до 25 декабря 1813 года.

В начале 1814 года польский полк “кракусов” был переформирован в Седане, где были получены новые кони, а численность доведена до 800 кавалеристов под командованием генерала Дверницкого в составе корпуса герцога Рагузского (Мармона). Теперь полк был переименован в “эклереров” (разведчиков) и получено новое обмундирование в “черкесском” стиле, состоявшее из синего чекменя с газырями и напатронниками, и “дынеобразной” татарской шапки. Польские войска в походе 1814 года упорно шли под знаменем Наполеона. Во время измены Мармона во всём его корпусе только поляки сохранили верность императору.

В первой половине марта полковник Юзеф Дверницкий, направленный с 3 эскадронами “эклереров” в Клае, атаковал сильно превосходящую по численности кавалерию союзников, разбил её и ворвался в город. Здесь в плен был взят прусский батальон, около 100 гусар и казаков.

Когда герцог Рагузский сдал свой корпус союзникам, “эклереры” Дверницкого единственные отказались капитулировать и ушли в Фонтенбло, чтобы сражаться вместе с императором. Последним делом “кракусов-эклереров” была оборона Парижа 30 марта. Кроме них в Париже сражались 3 роты польской пешей артиллерии капитанов Валевского, Буяльского и Пьентки. Польская артиллерия защищала Политехническую школу. Генерал Пац со шволежерами гвардии сражался у Ла Вилет. В предместье Бельвилль полк “кракусов-эклереров” сражался в арьергарде до самого конца боя. Последний пушечный выстрел союзников был нацелен именно на “кракусов”.

31 марта союзные армии вступили в Париж. Несколько дней спустя в столицу своей страны в карете, украшенной почти забытым французским гербом, – бурбонскими лилиями, – въехал пожилой, тучный, страдающий от подагры человек с добродушным лицом. Это был Людовик XVIII, милостью Божьей и союзных держав новый король Франции.

Составляя 11 апреля 1814 года акт своего первого отречения в Фонтенебло, Наполеон приказал включить следующую статью в пользу своих поляков: свободное возвращение на родину “с оружием и обозами в качестве свидетельства об их достохвальных заслугах”, а также сохранение знаков отличия и пенсий, присвоенных этим знакам отличия. Отдельные части Великого княжества Литовского воевали под знамёнами императора до самого отречения Наполеона, оставив осаждённый Гамбург уже по приказу короля Людовика XVIII.

После окончательного поражения Наполеона в 1814 году многие его бывшие польские и литовские легионеры уже не вернулись в своё отечество и рассеялись по Европе и Америке, частью отойдя от политической деятельности, а частью приняв активное участие в общественной жизни приютивших их стран. Однако много было и вернувшихся. Александр I всё чаще и чаще выказывал знаки уважения и симпатии польским войскам. На одно из писем Костюшко он ответил герою битвы при Мацеёвицах: «Я надеюсь осуществить возрождение вашего храброго и почтенного народа... Я взял на себя эту священную обязанность... Ещё немного, и поляки посредством благоразумной политики вернут себе родину и имя». Генералу Домбровскому, главе и вдохновителю знаменитых “легионов”, просившему разрешения вернуться в Польшу с уцелевшим остатком этих удальцов, он ответил, что они вступят туда одновременно с русскими войсками. Их главнокомандующим он назначил своего брата Константина. Этому последнему русский император приказал представить себе в Сен-Дени депутацию, посланную от 12 польских генералов и 600 польских офицеров. Александр удовлетворил все их ходатайства: создание “армии Варшавского герцогства”; сохранение каждым полком своего мундира и наименования; сохранение за каждым военнослужащим его чина; помощь деньгами, припасами и фуражом. Он изъявил согласие на образование в Париже комитета из шести польских генералов, которые должны были работать над реорганизацией этих войск, и на отправку трёх других генералов в Лондон, в Берлин и в Австрию для переговоров о возвращении на родину пленных поляков. Александр соглашался на снятие секвестра в Польше и в России с имений магнатов, служивших при Наполеоне.

Великий князь Константин участвовал в больших войнах: в швейцарском походе Суворова, в битве под Аустерлицем и в тяжёлых кампаниях 1813 и 1814 годов. Не менее отца любил он все мелочи казарменной жизни и страдал страстью к военным смотрам – “парадоманией”. Хотя он и был учеником знаменитого теоретика и историка наполеоновских войн Жомини, но остался капралом. Получив от царя повеление организовать сначала польскую, а позже и литовскую армии, Константин предался этому делу в качестве главнокомандующего всей душой, вносил в него серьёзные технические познания, терпеливый и упорный труд, вставал летом в 5, а зимою в 6 часов утра. Но успеху дела мешало его излишнее пристрастие к мелочам и недалёкий ум.

Восстановленные таким образом польские войска на своем пути к востоку через Нанси посетили в этом городе часовню Бон-Секур, где покоятся останки короля Станислава Лещинского, и оставили там надпись, прославлявшую великодушие Александра. Литовский 21-й конно-егерский полк Игнатия Монюшко также вошёл в состав нового польского войска. С согласия Александра I вернувшимся на родину польским солдатам наполеоновских войск под командованием генерала Винцента Красинского была устроена торжественная встреча.

«Все, что является правилом, формой, законом, – писал Чарторыйский в 1814 году Александру I о великом князе Константине, – поносится и осмеивается... Он хочет во что бы то ни стало ввести в армии палочные удары и приговорил вчера солдата к этому наказанию, вопреки единодушным представлениям комитета». Между тем солдаты, которых великий князь наказывал палками, служили в армиях Французской республики и Наполеона. За неудачное учение он наносил кровные оскорбления офицерам и генералам. Вскоре число офицерских отставок и солдатских побегов увеличилось. Офицеры и унтер-офицеры кончали самоубийством. Наряду с грубостью у Константина бывали проблески рыцарского великодушия. Однажды, оскорбив офицеров, он раскаялся, взял обратно свои слова и в качестве удовлетворения предложил дуэль. Не лучше, впрочем, относился он и к штатским, призывая к себе и распекая войтов и бургомистров, сажая под арест бургомистра города Варшавы; наказывая палками мещанина, обвиняемого в укрывательстве вора.

В сентябре 1814 года – и вновь с санкции императора – состоялось торжественное погребение тела князя Юзефа Понятовского, а затем многочисленные богослужения его памяти по всей стране. Александр поддержал также инициативу установить памятник этому национальному герою, воевавшему на стороне Наполеона и последовательно отвергавшему сотрудничество с Россией. Атмосфера, в которой поляки ожидали быстрого восстановления собственного государства, передалась даже Тадеушу Костюшко, который в письме к Александру заявил о готовности сотрудничать с ним. Ответ, полученный от императора, возбуждал ещё большие надежды: «Я надеюсь возродить мужественный и достойный народ, к которому ты принадлежишь [...] Пройдёт немного времени, и поляки восстановят свою родину и своё имя».81

С октября 1814 в Вене заседал конгресс представителей европейских государств. Победители должны были решить судьбу Европы после низложения Наполеона и восстановления во Франции династии Бурбонов. Решался и вопрос о дальнейшей судьбе польских земель. Либеральный император России Александр I время от времени давал некоторые обещания полякам, стремясь завоевать у них симпатию. В том числе он намекал на возможность восстановления территории Польши в границах 1772 года, о предоставлении Польше особого автономного статуса, своей конституции, выборных органов, армии, администрации и так далее. Поляки же в обмен должны были согласиться на признание русского императора своим наследственным королём.

Во время споров по польско-саксонскому вопросу в декабре 1814 года, когда из-за него едва не вспыхнула снова европейская война, главнокомандующий польскими войсками великий князь Константин обратился к польским воинам со следующим воинственным воззванием: «Его величество император Александр, ваш могущественный покровитель, призывает вас. Объединитесь под его знамёнами. Пусть рука ваша возьмётся за оружие на защиту отчизны и для сохранения вашего политического существования... Те самые вожди, которые в течение двадцати лет водили вас по полям чести, укажут вам путь... Император сумеет оценить вашу храбрость... Высокие военные подвиги отличили вас в борьбе, цели которой вам были чужды. Теперь же, когда ваши усилия посвящены только служению вашему отечеству, вы будете непобедимы». Эти великодушные слова, в которых новая власть усыновляла польскую славу, должны были изгладить из памяти старинные раздоры между русскими и поляками. Они доказывают, что если Александру и не удалось восстановить Польшу в её целостности, то в своём стремлении к этому он доходил до пределов возможного и почти до войны.

В начале марта 1815 года Наполеон бежал с острова Эльба в Средиземном море, где он находился в пожизненной ссылке, и в считанные дни восстановил свою власть во Франции. По разным данным, из 200 тысяч пленных, оставшихся в России от наполеоновской армии, к апрелю 1815 года вернулись на свои европейские родины лишь около 30 тысяч. Новое непродолжительное правление Наполеона получило название “Сто дней”. Победа союзников над французами в битве при Ватерлоо навсегда покончила с “корсиканским чудовищем”.

В столкновении интересов всех государств-победителей на Венском конгрессе вопрос о Польше был решён иначе, чем обещал полякам император Александр I. Ранее захваченные Россией польские земли, в том числе земли Правобережной Украины (которую поляки называли Русью) и Литвы, оставались отныне в её составе в разряде российских внутренних губерний. Остальные же польские земли вновь оказались поделёнными между Россией, Пруссией и Австрией, причём большая часть герцогства Варшавского с самой Варшавой перешла под названием Царства (или Королевства) Польского под скипетр российского государя. Утверждение в отношении Царства Польского некоторой части территориальных и политических мероприятий, ранее проведённых Наполеоном, фактически продлилось до следующего польского восстания.

В 1815 году великому князю Константину, назначенному командовать польскими войсками, было 36 лет. Он был вылитый портрет своего отца, Павла I: внешне – также несколько курносый; морально – с таким же нравом, причудливым, резким и грубым, но с проблеском великодушия, с внезапными проявлениями рыцарства. Великий князь Константин ввёл в польских войсках тесные мундиры, короткие кафтаны, панталоны в обтяжку, так что солдат еле мог двигаться, и вдобавок к этому костюму – множество кожаной амуниции и высокие султаны; сократил до восьми лет воинскую повинность, что позволило ему значительно увеличить число людей, проходивших солдатскую выучку; создал артиллерию, выписав пушки и порох из России; снабдил варшавские арсеналы ружьями нового образца; создал школу подпрапорщиков для пополнения офицерских кадров.

Венские трактаты 3 мая 1815 года между Россией и Австрией, между Россией и Пруссией, заключают в себе статью, введённую, очевидно, под давлением Александра: формальное обещание автономии и, быть может, расширения на Восток. Александр не дождался подписания трактатов и уже 30 апреля объявил Островскому, председателю варшавского Сената, об образовании “Королевства Польского” и о даровании конституции. 25 мая в воззвании к полякам Александр объявил им о создании Королевства Польского и о введении конституции.

Тогда поляки русской части Польши были охвачены столь глубоким всеобщим чувством признательности к императору Александру, что старик Костюшко 10 июня 1815 года написал из Вены императору, предлагая «посвятить остаток дней своих службе Его Величества». Однако здесь же Костюшко напоминает государю его обещание раздвинуть границы Польши до Двины и Днепра и даровать конституцию Литве.

Три дня спустя в письме к Чарторыйскому старый воин начинает делать оговорки по поводу “маленького клочка территории”, носящего громкое название “Королевства Польского”; он требует возврата восточных воеводств, беспокоится по поводу русского вмешательства в польскую администрацию. Теперь Т. Костюшко отказывается вступить в русскую службу потому, что предыдущее письмо оставлено без последствий, а он, Костюшко, «не желает действовать без гарантий для своей страны и не хочет увлекаться пустыми надеждами».80 Несмотря на это, он прибавляет: «Я сохраню до самой смерти чувство справедливой благодарности к государю за то, что он воскресил имя Польши».

Посреди порабощённых частей Польши продолжала существовать маленькая независимая Польша – Краковская республика, которую трактаты 1815 года наделили конституцией, сеймом и правительствующим сенатом. Со своим университетом эта республика оставалась как бы цитаделью национальной литературы, языка, мысли, национальных упований.

Таким образом, надежды тысяч и тысяч поляков, участвовавших в наполеоновских войнах исключительно ради восстановления независимого польского государства в границах 1772 года, оказались несбыточными. Как же отнеслись сами поляки к происшедшему? На этот вопрос недвусмысленно отвечает письмо председателя Временного управления герцогства Варшавского Ланского, которое он направил Александру I: «Всемилостивейший государь! Вменяю в обязанность донести, что манифест о восстановлении Польского королевства под скипетром России не произвёл такого впечатления, какого ожидать бы можно от народа более чувствительного. Причиною есть следующее. Всеобщее желание, чтобы быть Польше владением отдельным и в том же пространстве, в каком было оно прежде разделения».80

20 июня 1815 года гражданские и военные власти Польши были приглашены сначала в Варшавский замок, а затем в собор святого Яна, где были прочитаны отречение короля саксонского от великогерцогской короны (деликатное внимание к польской лояльности) и манифест Александра о конституции. По конституции император России являлся одновременно наследственным королём Польши. Для управления Польшей царь назначал своего наместника, при котором состоял Государственный совет, обладающий административными функциями. Наместнику подчинялись министерства. Царству Польскому предоставлялось право иметь свою армию.

Была принесена присяга конституции и “королю”. Белый орёл и национальные польские цвета были водружены повсюду. Был отслужен молебен со включением молитвы salvum fac imperatorem et regem. ([Боже,] храни императора и короля. – латынь).

Затем на равнине у предместья Воли был произведён большой смотр польским войскам, которые при криках “Да здравствует наш король Александр!” также принесли присягу. В общем, поляки могли быть признательны царю: он даровал им автономию, конституцию, национальную армию под национальным знаменем, национальное просвещение в Варшавском, Виленском и Краковском университетах.

В принципе конституция была провозглашена. Оставалось выработать её содержание.

«Александра I, въезжавшего в Варшаву в ноябре 1815 года, встречали торжественно. Он быстро завоевал симпатии салонов, появляясь на организованных в его честь многочисленных встречах и балах. По отзыву Фишеровой, император был “всегда любезен [...] Он произносит столько комплиментов, что их невозможно запомнить. Я даже заметила, что когда он находится в Варшаве, стрелка барометра веселья поднимается вверх”. В таких случаях Александр часто облачался в польский мундир, перепоясанный лентой ордена Белого Орла, и этим неизменно приводил в восторг патриотически настроенных дам. Княжна Изабелла Чарторыйская, будучи уже в преклонных летах, писала: “Показалось сном, что существует Польша, польский король в мундире и национальных цветах. Слёзы выступили из глаз – у меня есть родина, я оставляю её своим детям”.

27 ноября 1815 года император даровал Королевству долгожданную конституцию. 12 декабря конституция была обнародована. Форма государственного устройства, в теории вводимая ею, укрепила убеждение в добрых намерениях Александра и в том, что Польша видится теперь чуть ли не независимым государством. Конституция считалась самой либеральной в Европе, несмотря на то, что она определяла значительные прерогативы самодержца. Российский император при вступлении на престол всякий раз должен был короноваться польским королём, что соответствовало монархическим традициям поляков. Значительные общественные группы получили право избирать и быть избранными. Расширил свои полномочия сейм - в числе прочих он получил право принимать бюджет, за что безрезультатно боролся во времена Княжества Варшавского. Конституция гарантировала гражданские свободы (в том числе слова и печати); в гражданских и военных учреждениях занимать должности могли только поляки. “Назначение на высшие посты только соотечественников и лишение такого права иноземцев придавало стране чисто национальное обличье”, – утверждала Виридианна Фишерова. Назначения на министерские должности подтвердили, что правительство будет в руках поляков, а “их испытанный патриотизм и безупречное прошлое позволяли связывать с ними определённые надежды, и народ мог только рукоплескать выбору Александра”. Среди вновь назначенных были хорошо известные полякам Станислав-Костка Потоцкий, Тадеуш Мостовский, Тадеуш Матушевич, Юзеф Вельгорский, Томаш Вавжецкий, Игнацы Соболевский. Эту идиллическую картину несколько нарушала неконституционная должность императорского комиссара при правительстве, которую занял Николай Новосильцов, ярый противник автономии Королевства. Во главе армии встал великий князь Константин Павлович, брат императора, который своим поведением и импульсивностью производил на поляков отталкивающее впечатление. Наконец, Адам Чарторыйский, человек самостоятельный и независимый, не был назначен наместником вопреки всем прогнозам. Этот пост неожиданно занял Юзеф Зайончек, генерал, известный своим патриотизмом, но слывший карьеристом и фигурантом Константина и Александра, слишком ревностным исполнителем их указаний. Большое впечатление вызвали и декларации Александра – туманные, но понятные по смыслу – о присоединении к Королевству так называемых западных губерний Российской империи. Создание Литовского корпуса, указы, предписывающие завершить все судебные дела в Литве и урегулировать проблему долгов петербургской казне, порождали веру в то, что “надежда скорого объединения с братьями” (Юлиан Урсын Немцович) реальна и расширенное Королевство будет достойным наследником прежней Речи Посполитой... Лояльность к новому государству и признание Королевства своим облегчало и то обстоятельство, что многие деятели времён Княжества Варшавского нашли своё место в новой обстановке и очень быстро сменили свои симпатии с пронаполеоновских на проалександровские. С новым государством отождествляла себя не только политическая верхушка, а может быть, в первую очередь, многочисленные чиновники».81

Столкнувшись с нерыцарским поведением российского императора, не сдержавшим данное им слово, поляки были не только глубоко разочарованы, но и прониклись презрением к своим завоевателям. Для польского шляхетства, определявшего национальный характер и моральный климат в обществе, соблюдение данного слова являлось едва ли не важнейшим обязательством и признаком благородности. Доведя своими раздорами Речь Посполитую до раздела, шляхта тем не менее, а может и в связи с этим, продолжала жить, придерживаясь в отношениях между собой, так называемого “рыцарского кодекса поведения”, ревностно соблюдая его в малейших проявлениях общественной жизни. Нарушение правил этого кодекса наносило непоправимый ущерб виновного в этом. Уманец отмечал, что «в отказе Костюшки вступить в русскую службу уже заключается сознание собственного превосходства. Подобное же чувство очень скоро после присоединения образовалось в массе польского народа».80

Через год «после Венского конгресса в Варшаве состоялись народные торжества по случаю “восстановления Королевства Польского”. Обнародование документов, присяга нового правительства, благодарственные молебны, наконец, новый герб Королевства, впрочем, принятый враждебно (“орёл чистый, белый, распятый на груди чёрного двуглавого чудовища”), сопровождались балами, театральными постановками, иллюминацией. Многочисленные поэтические сочинения, панегирики в честь Александра немногим отличались от подобных творений времён Наполеона. Воплощая в себе обычаи и литературную традицию эпохи, они в то же время отчасти передавали и чувства тех, кто искренне верил в возрождение собственной государственности. Некоторые политики явно перебрали по части пресмыкательства и крайней степени лояльности, подтверждением чего стал общественный бойкот в отношении Томаша Вавжецкого, который руководил июньскими торжествами 1816 года и произнёс излишне верноподданническую речь. Осмеянию подверглись и стихи Марчина Мольского, страдавшие тем же недостатком. Особую позицию занимал в то время Костюшко. Разочаровавшись в решениях Венского конгресса и отказываясь в этих условиях от сотрудничества с Александром, он писал Адаму Чарторыйскому: “Мы должны быть благодарны императору за воскрешение исчезнувшего уже столь славного для нас польского имени. Но само имя ещё не нация, а лишь только населённое пространство земли”».81

В 1817 – 1818 годах проходила очередная волна “разбора шляхты” в присоединённых к России западных и юго-западных губерниях. Интересно, что именно в связи с этим появилось на свет свидетельство от 18 октября 1817 года, данное в Пинске двенадцатью шляхтичами и “гражданами” Минской губернии Пинского повета, клятвенно подтвердившими принадлежность к их общему роду семейства ксёндза Перхоровича-Дзиковицкого, проживающего в это время в Волынской губернии.

«В то время, когда Россия энергически отставала, присоединённое к России королевство Польское быстро продвигалось вперёд. Мы могли заставить Польшу бояться, но заставить уважать себя не могли. Конечно, народ более благоразумный, нежели поляки, умел бы так устроить дело, что, оставаясь при сознании собственного превосходства, он не допустил бы до разрыва с Россией. Немцы и финляндцы точно также сознают своё превосходство, но они избегают крайне натянутых положений. Поляки же, со старым легкомыслием, тотчас создали конституционную оппозицию и, не измерив своих сил, пошли на неравную борьбу. Польские министры сделались ответственны за непопулярность России. Началась травля польских министров по адресу русского правительства. С своей стороны, польские министры и вообще сторонники России при Александре I, вместо того, чтобы в борьбе с оппозицией искать нравственную точку опоры, должны были “пугать” ею поляков. Но страх никогда не создаёт приверженцев. Оппозиция с каждым днём всё более и более входила в моду. Преданность России (искренняя или основанная на расчёте) в глазах польского общества становилась синонимом отсталости, трусости или чего-нибудь ещё худшего. Когда умер наместник Зайончек, никто даже из самых близких его друзей, боясь скандала, не решился сказать надгробное слово.

Несколько слов о коренных русских людях, посланных в Варшаву представлять интересы русско-польского союза. Поляки просили великого князя Михаила Павловича, но, по династическим соображениям, надо было послать цесаревича Константина Павловича. Он приехал сюда не только с предубеждением против конституции, но и чувствуя себя несколько униженным тем обстоятельством, что принуждён действовать в конституционном государстве.

Цесаревич обучал польские войска “по-русски”. Пошли в ход палки и брань. И эта бестолковая воинственность сменила наполеоновские походы! Своими дерзостями на каждом смотру цесаревич растил недовольство в офицерах и был едва ли не главной причиной, почему польские офицеры спешили принять участие в тайных обществах и заговорах.

Другою страстью цесаревича были знаки внешнего чинопочитания. Варшавские школьники скоро это заметили и вменяли себе в особенное удовольствие не снять шапки при встрече с великим князем. Аресты, гневные бури (цесаревич кричал тогда: “Я вам задам конституцию!”), затем освобождение и новая история в том же роде».80

Следует иметь ввиду, что время тогда само по себе будоражило горячие умы и пламенные сердца. Во всём мире происходили волнения и революции, сообщения о которых волновали неравнодушных к судьбам отечества. Так, в начале 1820 года вспыхнула революция в Испании, затем последовали революции в Неаполе, Португалии, в далёких Бразилии и Сан-Доминго. Но эти же события заставляли и русские власти быть более осторожными в предоставлении свобод и вольностей покорённым полякам. Когда в 1820 году Александр I приехал в Варшаву на заседание сейма, ему пришлось уступить давлению Новосильцова и великого князя Константина и практически покончить с конституционной системой правления в Королевстве.

В том же 1820 году великий князь Константин из-за пылкой страсти к польской красавице Иоанне Грудзинской добровольно отказался от своих прав на наследование императорской короны в случае смерти бездетного Александра I. Грудзинская, став супругой князя, получила титул княгини Ловицкой. Общественное мнение как в России, так и в Царстве Польском отнеслось к этому браку с осуждением.

«В этой трудной атмосфере на политической сцене Королевства появилось молодое поколение, не отягощённое комплексом катастрофы разделов и не склонное к компромиссам, не желающее - в отличие от поколения эпохи Просвещения - примириться с потерей независимости. Молодые поляки сильно ощущали горечь российской неволи».81

После 1820 года позиции тех, для кого спасение политических свобод было равносильно сохранению национального бытия, пришла в противоречие с противоположными взглядами. Александр даровал Королевству конституцию, но не хотел и не мог допустить, чтобы она претворялась в жизнь. «В 1821 году читатели “Курьера варшавского”, просматривая объявления, могли обнаружить информацию о том, что можно приобрести по подписке гипсовые бюсты известных национальных героев, пользующихся признанием людей. Среди них “очень похожий бюст Тадеуша Костюшко” и изваяние Александра I “в стиле античной скульптуры”. Костюшко давно занимал в памяти народа положенное ему место, а вот не просчитались ли молодые ваятели, подыскивая клиентов для своих творений, что кто-то купит бюст императора Александра? Кажется всё же, что они прекрасно чувствовали общественные настроения».81

В 1824 году правительством был издан очередной закон, направленный на сокращение численности польско-литовской шляхты. Отныне шляхтичи, не имевшие крестьян, но занимающиеся торговлей, должны были записываться в купцы и брать свидетельства торгующих мещан. 12 ноября 1824 года в Минское дворянское депутатское собрание были представлены дополнительные документы, подтверждающие шляхетское происхождение Стефана Владиславовича, продолжавшего проживать в Пинском уезде вместе со старшим из сыновей и его детьми Якубом, Петром и Анджеем.

Стефан Владиславович Дзиковицкий прожил долгую жизнь и умер после 1824 года уже совсем не в том государстве, в котором родился. Было ему тогда за 90 лет.

 

 

*  *  *