Часть первая. Глава IV. Сенько Доманович. Глава V. Богдан Семёнович Доманович.

ГЛАВА IV

 

СЕНЬКО ДОМАНОВИЧ

(не позднее 1473 – 1567 годы)

 

Шляхтичами считаться только те могут,

предки которых за доблесть к этому сословию

причислены были, родовым знаком награждёны,

или которые за своё мужество родовой герб

заслужили. Более знатным, однако, считается

шляхетство по рождению, нежели

полученное за заслуги.

Ш. Старовольский. «Польша или

положение Королевства Польского».

 

Сигизмунд Герберштейн, путешественник, дипломат и посол германского императора Максимилиана I, побывавший в первой половине XVI века в Великом княжестве Литовском, назвал эту землю “Страной замков”. Действительно, в то время Литва была буквально напичкана этими “феодальными гнёздами”, одна часть которых была государственными, а другая – частными крепостями. Располагались они в 30 – 40 километрах друг от друга и предназначались для обороны страны и её столицы от врагов с юга и юго-востока. Среди этих крепостей немаловажное значение отводилось и Пинскому замку, представлявшему укреплённое ядро города Пинска.

Где-то около 1470 года, когда на престолах королевства Польского и Великого княжества Литовского уже 30 лет находился просвещённый и миролюбивый Казимир IV Ягеллончик, при котором культура Возрождения начала проникать в высшие классы Польши и Литвы, в Пинском удельном княжестве родились один за другим четыре сына Домановича. Звали их Анцух, Сенько (с ударением на последнем слоге), Василевский и Богдан. Братья относились к роду, выдвинувшемуся из среды “военных слуг” (оруженосцев) не столь давно – всего лишь лет за 70 до их появления на свет. Родоначальник Домановичей по имени Доман за военную службу славному и знаменитому великому князю литовскому Александру-Витовту был вознаграждён землями и крестьянами в Пинском княжестве, и дал начало нескольким родам Пинщины, носившим затем разные фамильные прозвания.

В 1470 году умер последний наследственный владетель Пинского княжества удельный князь Юрий Семёнович из рода Наримунтовичей и княжество перешло в собственность великого князя Казимира. Тогда же умер киевский удельный князь Семён Олелькович из рода Гедиминовичей. Казимир IV в 1471 году ликвидировал самостоятельное Киевское княжество, а вдове Марии Ивановне и трём детям последнего киевского князя предоставил в пожизненное владение княжество Пинское.

Братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан совместно хозяйствовали на участке почти девственной земли, доставшейся им в наследство.Своим кровавым трудом они расчистили небольшой кусок векового леса, засеяли его рожью и засадили другими растениями, которые идут в пищу, построили дом из могучих брёвен и постоянно добывали охотой множество мяса и шкур. Многое братьям пришлось вытерпеть прежде, чем они более-менее прочно встали на ноги, зноя натерпелись и холода. Да такого, что от мороза и пронзительного ветра тело покрывалось жгучими волдырями, а от тяжёлой работы – как у простых крестьян на ладонях лопались кровавые мозоли. Одним словом, всякое случалось: и хорошо, и тяжко.

Войско Великого княжества Литовского состояло из двух частей: народного ополчения и постоянного войска. С течением времени народное ополчение утрачивало своё значение, оставаясь только для обороны замков во время нападений татар или для разведок – а не приближается ли враг. Для дальних походов оно не использовалось, так как не имело надлежащего вооружения и выучки. Поэтому основное внимание правительства было обращено на постоянное боярское войско. В 1487 году началась литовско-московская война. В 1489 году, во время преследования татар, ворвавшихся в Подолию, впереди литовского войска, которое возглавлял сын короля Ян-Альбрехт, до притока Буга и Саврана шли казаки, хорошо знавшие местность Побужья.

В последние годы правления короля Казимира в Польше начала поднимать голову католическая реакция, которая постепенно, к 1491 году, перешла в наступление против гуманизма. Волна преследований прежде всего захлестнула Краковский университет. Обстановка здесь менялась постепенно. Запретили резумпции – лекции для студентов, проводившиеся непосредственно в бурсах. Были сокращены лекции по произведениям античных писателей, стали преследовать прогрессивную профессуру. Наибольшим ограничениям подвергся “Артиум” – факультет свободных искусств. Объектом ожесточённых нападок стал Филиппо Буонаккорси – Каллимах. При первых признаках реакции, летом 1491 года, покидает Краков Конрад Цельтис. Осенью этого года инквизицией был арестован первый славянский типограф Швайпольт Фиоль.

Лето 1492 года король Казимир IV Ягеллончик проводил в Великом княжестве Литовском. Некоторое время он занимался государственными делами в Вильно, а затем выехал в Троки. Здесь короля настигла хвороба – “красная немочь”. Больного перевезли в Гродно и здесь ему стало совсем плохо. Начали происходить необычные небесные знамения. В полдень на небе появилось три солнца. А ночами над польской и литовской землёй всходила комета, которая пугала людей в течение двух месяцев. Доктора отступились от Казимира, и лишь один бернардинский монах, заявивший, что вылечит короля, пользовал его грубым хлебом и печёными грушами.

7 июня 1492 года Казимир IV Ягеллончик скончался. Тело короля привезли в Краков и погребли в каплице Святого Креста в кафедральном соборе на Вавеле. Над могилой установили мраморное надгробие, работать над которым прославленный мастер Вит Ствош начал ещё при жизни Казимира.

В то же время в мире происходили важные события. Географические открытия и колониальные захваты за короткое время в корне изменили известную западноевропейцам карту мира. В 1492 году испанская экспедиция во главе с генуэзцем Колумбом (Кристобаль де Колон или Христофор из Колона) открыла путь в Америку, присоединив к испанской монархии Кубу, Гаити и другие острова между Северной и Южной Америкой, назвав их Вест-Индией. Сведения эти, правда, распространялись тогда не столь быстро, как в более поздние времена, но их влияние уже на ближайшие годы жизни народов Европы переоценить было бы трудно.

В тот сложный для Польши и Литвы год основные военные силы Великого княжества Литовского были заняты на востоке, где почти беспрерывно шла война с Московским княжеством. Особенно ухудшилась ситуация в приграничье после смерти короля Казимира, когда временно оказалась разорванной династическая уния между Польшей и Литвой.

Реакция связывала свои надежды с избранием на польский престол старшего сына Казимира королевича Владислава, который в ту пору был королём Венгрии и Чехии. Владислав без симпатий относился к гуманистам, особенно же ненавистен был ему Каллимах. Враждебность эта была воспитана у Владислава с детства – его наставником был ныне умерший секретарь Збигнева Олесницкого, краковский каноник, а впоследствии архиепископ львовский Ян Длугош, оставивший своё имя в истории написанием “Истории Польши”. На юношеские умонастроения Владислава сильно влиял и его также уже умерший брат королевич Казимир, фанатичный католик, убеждённый противник “схизмы” и всяких новых веяний. Во время периода “бескоролевья”, опасаясь преследований, из Польши тайно бежит Каллимах.

Кроме Владислава Ягеллона реакция делала ставку на мазовецкого князя Яна. Последний свои претензии на польскую корону подкрепил 1000 всадников, сопровождавших его на сейм в Пиотркув, где должны были состояться выборы короля. Однако энергичная вдовствующая королева Елизавета противопоставила этому войску 1600 всадников. При её поддержке на сейме королём Польши был избран третий сын Казимира IV, 33-летний Ян-Альбрехт.

Новый король был большим дипломатом. Он помирился со своим братом, королём Венгрии и Чехии Владиславом; при этом не обошлось без политических и идеологических уступок. Близкому к Владиславу королевичу Сигизмунду Ян-Альбрехт отдал силезские княжества. А великим князем литовским посадил своего 31-летнего брата Александра, который сразу же начал полонизацию и католизацию края. Правда, при вступлении на великокняжеский престол Александр был вынужден издать привилей, расширявший политические права литовских вельмож – панов-рады.

«Александр не был любимцем своих родителей, подобно старшему своему брату Яну-Альбрехту. Он не обладал его блестящими способностями, но и не был столь развратен, как его младший брат Фридрих. Наследственные черты рода Ягеллонов сказались как в наружности великого князя литовского, так и в его характере: в нём было и литовское упорство, чаще выражавшееся в упрямстве, и чисто литовская мрачность. По природе своей Александр, так же, как и его брат Сигизмунд, был ближе к Литве и Западной Руси, но идеалы, созданные воспитанием, влекли его к Польше и к Западу».84 В выборах великого князя принимал деятельное участие крупный магнат Михал Львович Глинский, сыгравший через 15 лет большую роль в судьбе Литвы. Предок Михайло Глинского-Дородного, считавший себя потомком Мамая, когда-то пришёл в Литву к князю Витовту и остался здесь.

Глинский был одним из образованнейших людей того времени. Молодость свою Михал Глинский провёл за границей, сначала в занятиях науками при Венском дворе, а затем в военной службе у императора Максимилиана, у саксонского герцога Альбрехта, побывал, кроме Германии, в Испании, а потом отправился в Италию, где отошёл от православия и уклонился в “латинство”. Образованность соединялась в нём с даровитостью и блестящими военными талантами.

Избрание Александра прервало слабую связь Великого княжества с Польшей. Княжество почувствовало полную независимость от Польши, и Александр уже не стремился к признанию его королём. Оба государства жили отдельной жизнью. В результате смены власти в Литве резко возросла агрессивность Москвы. Новый литовский князь Александр Казимирович, не имея необходимого политического и военного опыта для открытой борьбы с Москвой, старался избегать конфронтации с московским князем. Надеясь на мирное разрешение спорных вопросов с Москвой, литовские паны-рада решили добиться своей цели путём женитьбы Александра на дочери московского князя Ивана III – на 18-летней княжне Елене.

В древней Руси новый год начинался либо с 1 марта, как в древнем Риме, либо с 1 сентября, как в Византии. Оба новогодия существовали параллельно, но при этом преобладал мартовский стиль. 14 сентября 1492 года постановлением Московского церковного собора новый год стал исчисляться только с 1 сентября.

«Осенью 1492 года, когда воеводы великого князя [московского] овладели несколькими городами и когда отношения к Литве были очень враждебны, приехал в Москву воевода и наместник Ивана III в Великом Новгороде боярин Яков Захарьевич с важным сообщением: он только что получил письмо от 14 июня 1492 года трокского воеводы Якова Заберезинского и выслушал речи его посла. Литовский пан просил узнать, возможно ли начать переговоры о сватовстве его государя к дочери великого князя. Иван III не торопился дать наказ новгородскому воеводе как поступить в этом случае и Заберезинскому долго и тщетно пришлось ждать ответа».84

С новым королем Польши гуманисты связывали определённые надежды. Ян-Альбрехт был учеником Каллимаха, считалось, что он сочувствует новым веяниям. Именно в Польшу после изгнания в 1492 году евреев из Испании к восточным евреям-торгашам переместился Талмудистский еврейский центр – идейные руководители и законодатели иудейства. В немалой степени из-за этого город Краков превратился в один из красивейших городов мира с прекрасными образовательными учреждениями. Ян-Альбрехт торжественно въехал в столицу в декабре 1492 года. При въезде короля в Краков его приветствовал профессор Краковского университета Ян Сакранус из Освенцима. Вскоре возвратился в Польшу и Каллимах, ставший ближайшим советником Яна-Альбрехта. Такой исход ослабил позиции католических реакционеров. Однако надежды гуманистов на Яна-Альбрехта в полной мере не оправдались.

В апреле 1493 года архиепископом гнезненским стал Фридрих Ягеллончик, ещё один сын короля Казимира IV. Папа Александр VI своей буллой от 2 октября 1493 года подтвердил избрание королевича на самую высшую церковную должность Польши и даровал ему сан кардинала. Молодой кардинал – ему в ту пору было 25 лет – сочувствовал гуманистам и всячески им покровительствовал. Гуманистические взгляды были Фридриху с детства привиты Каллимахом, который имел большое влияние на будущего кардинала.

Литва же в это время жила своими заботами. В конце концов, свадьба великого князя литовского Александра Казимировича с московской княжной Еленой Ивановной всё же состоялась. После её переезда в Литву любимым наместником Елены был служивший ей с молодых лет и пользовавшийся благосклонностью самого великого князя Александра князь Матвей Микитинич Головчинский.

Но, заключая в 1494 году мир с Александром, по которому Москве отошли пограничные земли князей Новосильских, Одоевских, Воротынских, Белёвских и других, Иван III вовсе не собирался отказываться от своих претензий на власть над всеми русскими землями, имея ввиду прежде всего те, что входили в состав Великого княжества Литовского. Заключая мир, литовский князь просчитался в своих расчётах. Он не только не избавился от напряжённости в отношениях с Москвой, но и завязал новый узел противоречий. Отныне Иван III стал обвинять зятя в том, что тот нарушает свои досвадебные обещания и “неволит” Елену в католичество. На самом деле Александр не стремился чрезмерно осложнять отношения с православными, предоставив право оказывать им покровительство своей супруге. Елена же винила себя во всех недоразумениях, возникавших под видом религиозных разногласий между её мужем и отцом, хотя причины военных действий состояли вовсе не в условиях её жизни в Литве.

В конце XV века князь Великого княжества Московского взял себе титул “царь всея Руси”. Но как раз на рубеже XV – XVI веков сформировались два особых, отдельных от прежнего общерусского, литературных языка – югозападнорусский (староукраинский) и западнорусский (старобелорусский). Тогда же сложились и характерные черты культуры югозападнорусского  и западнорусского народов. Сразу же после “образования” “всея Руси” для всей территории будущей Украины в официальных актах Московии стал употребляться термин “Малороссия”. Со временем население Великого княжества Московского, до того называвшееся московитами или московитянами, стало называться русскими, хотя именно на территории прежней Киевской Руси, не вошедшей ещё в Московское княжество, и проживали истинные русины.

В начале своего правления литовский князь Александр покровительствовал бернардинцам. Опасаясь усиления влияния в Литве гуманистов и постоянно возраставшего финансового могущества иудеев, в 1494 году великий князь литовский приказал “жидову с земли вновь выбити”, после чего многие евреи переселились в Польшу, Кафу и Константинополь, а их имущество было объявлено великокняжеской собственностью.

Судя по всему, отец братьев Домановичей где-то погиб или умер, когда сыновья были ещё в нестаром возрасте. Доставшееся им по наследству небольшое отчизное имение возле деревни Ститичево находилось в их общем хозяйственном пользовании и не было разделено на отдельные участки. С этого имения братья несли положенную им боярскую службу князю. Как было показано в документе, «их деляница в борках (то есть в хвойных лесах. – А.Д.), начиная от Ступви, от Мотка – по Завидчицкую дорогу и по песчаный брод»58 (который давал возможность пересечь Струмень – А.Д.). То есть ясно указано место в районе села Ститичево и недалеко от села Завидчичи. Вообще, все самые ранние (по сохранившимся документам) упоминания местных поселений относятся к 1495 году, среди которых – “село Домашицкое”. (А также и “Мутковичи”, то есть, может быть, более поздние Мотковичи или Местковичи?).58 Остальные письменные упоминания местных сёл относятся к более поздним временам – к разным годам XVI века, хотя это не означает, что они появились именно тогда.

Сын пинской княгини Марии Василий Семёнович умер в 1495 году бездетным, и Пинским удельным княжеством до своей смерти стала править его мать-вдова. В этом же году из Жемайтии были изгнаны евреи, и части из них удалось, очевидно, скрыв о том, кто они такие, поселиться в Пинске, дав начало будущему засилью их в городе.

Для сопоставления: в 1495 году великий итальянский художник, изобретатель и так далее Леонардо да Винчи спроектировал первый в человеческой истории схему получеловека-полумашину. Если по-современному – киборга, человекоробота. Правда, это осталось только задумкой.

Летом 1496 года гомельский князь Семён ездил в Вильно и получил подтверждение своих прав на Гомель и Стародуб, да сверх того был пожалован Черниговом. Но в этот раз он уже успел заметить, что влияние русской партии в Вильно слабело, и что великий князь Александр явно благоволил иноземцам и особенно полякам, ища у них поддержки для своего избрания на польский престол.

Среди пинских шляхетских родов, выделявшихся в это время по своему влиянию и богатству, одно из первых мест занимают Полозы. Княгиня Мария пожаловала Ивану Феодоровичу Полозу – Теребенское именьице с данниками Белинскими и человеком в Сушицке, а сверх того дворища на пашню в Кожчичах. Год спустя она прибавила ещё трёх человек в Кривичах. Эти пожалования были подтверждены по желанию и просьбе Ивана Полоза королём Александром. Иван Полоз был влиятельным боярином княгини Марии и своё значение сохранил при князе Феодоре, как член его рады за время с 1502 года.

В это время пинским наместником, то есть главой всей удельной администрации Пинского княжества, поставленным на свою должность княгиней Марией, был боярин княжеской рады Фурс Иванович. От него затем пошёл влиятельный боярский пинский род, принявший по имени Фурса Ивановича родовое имя Фурсов или Фурсовичей. Древнейший известный акт на земли, принадлежавшие семье Фурсовичей – это пожалование княгини Марии в 1495 году Фурсу Ивановичу имений Красыев и Ополье, четырёх дворищ в сёлах Чернеевичи, Паршевичи и Холожин, да по два человека в Беждежи и Кошевичах. При князе Феодоре боярин Фурс Иванович оставался в силе и был участником и свидетелем важнейших актов, например, при составлении дарственной записи пинской Дмитровской церкви в 1502 году.

Не менее многочисленна была и фамилия Гричин. Пронько и Матвей Гричины были боярами княгини Марии, Кирило и Матвей постоянно являются в раде князя Феодора, а Светохна, урождённая Гричина, была служебницей четы Ярославичей.

Феодор Петрович Щепа занимал важное положение как влиятельный член рады князя Феодора и как сравнительно зажиточный землевладелец. Наиболее давние земельные пожалования роду Ширмичей относятся ещё ко времени великих князей Сигизмунда и Казимира. К пожалованиям времён князя Казимира восходят и земельные имения Ордичей.

Менее заметные роды были представлены Тенюками, Кривецкими, Любельскими, Головками, Анцушковичами, Домановичами, Велятицкими, Почаповскими. Но нужно учитывать, что многие позднее появившиеся фамилии были получены по названиям своих деревень различными ветвями перечисленных здесь родов.

В 1497 году, после смерти найвышейшего гетмана (так назывался в Великом княжестве Литовском главный военный начальник) Петра Белого, великий князь литовский поставил на эту должность талантливого полководца православного князя Константина Ивановича Острожского. И хотя это шло вразрез с положениями Городельской унии, а потому встретило недовольство католических панов, Острожский остался на своей должности. В тот же год, когда Молдавское княжество было ослаблено войной с турками и венграми, Польское королевство решило воспользоваться ситуацией и захватить молдавский трон. Король Ян I Альбрехт во главе польского войска вступил на территорию княжества, ожидая помощи со стороны Литвы. Однако союзник Молдавии – Великое княжество Московское – надавило на литовцев и великий литовский князь Александр отказался принять участие в войне. Это поставило польские войска в трудное положение. В Козьминском лесу (юго-восточнее появившегося позднее города Черновцы) молдаване в решающем сражении разгромили отступавших поляков.

Пока же Восточная Европа занималась выяснением старых обид и спорами за местные территории, Западная Европа делала всё новые успехи в деле покорения огромных новооткрываемых заморских земель. Так, в 1497 – 1498 годах португалец Васко да Гама проложил морской путь вокруг Африки в Индию, после чего начались захваты рабов в Африке и колоний в Индокитае, Индонезии и на Индостане, которые были названы европейцами Ост-Индией. Открытие и подчинение огромных территорий странами Западной Европы стало отправной точкой формирования мировой экономической системы. Хлынувшие в Западную Европу материальные ресурсы, огромное количество золота и серебра подтолкнули рост производства. Становилась выгодной эксплуатация наёмного труда и появились условия для накопления огромных капиталов. В первую очередь теми, кто уже до этого овладел финансовыми рычагами Европы. С этого времени наиболее развитые в торговом и промышленном отношении страны встали в центре мировой экономической системы, а остальной мир, в том числе и страны Восточной Европы, оказались на обочине.

Испания, а через неё и ближайшая соседка Франция, познакомилась с невиданными ранее заморскими диковинами. Чаще всего растения и плоды, в будущем ставшие повседневными в меню жителей Европы, попадали ко дворам монархов в качестве просто красивых украшений. Так, в частности, произошло с картофелем, цветки которого на своём бальном платье носила королева Франции, и с помидорами, плоды которого, будучи красивыми, долгое время считались ядовитыми. Тогда же в Западную Европу попал табак, с появлением которого связана такая история.

Первым европейским курильщиком табака был испанец Родриго де Гиере. Научившись курить его у индейцев Кубы, за время долгих странствий в Новом Свете он пристрастился к этой привычке и, когда вернулся на родину, то часто, запершись в комнате, предавался этому сомнительному удовольствию. Однажды его жена увидела, как из носа Родриго выходит дым. Решив, что в мужа вселилась нечистая сила, супруга сообщила о своём открытии инквизиторам. К счастью, святые отцы оправдали Родриго, но сам процесс привлёк внимание людей к табакокурению.

Но если даже в Западной Европе для того, чтобы войти в повседневную жизнь горожан, не говоря уж об обитателях сельской местности, заморским продуктам понадобилось долгое время, то в Восточной Европе сила традиций и удалённость от портов, ведущих прямую торговлю с новооткрытыми территориями, ещё больше растянули этот период.

И Московия, и Польша с Литвой вошли в мировую торгово-промышленную систему как поставщики дешёвого сырья и продовольствия. Но именно потому, что эта роль не предполагала больших выгод, эти страны были обречены на жесточайшую борьбу между собой, стремясь увеличить те немногие преимущества, которые давало их участие в мировой торговле.

Литовский великий князь Александр сильно полюбил свою жену и, несмотря на давление на него со стороны панов-католиков и папского престола, всячески отстаивал право своей жены исповедовать православие. Полученное в детстве воспитание «сообщило Александру тонкий вкус в удовольствиях: он чрезвычайно любил музыку, преимущественно духовую – трубы, а также пение, и устраивал во дворце музыкальные упражнения. Науке, искусству он цену знал и не задумался заплатить дорого за поднесённую ему книжку стихотворений.

Но чего не достигли воспитатели – это не отучили королевича от любви к роскоши. Наоборот, страсть к дорогим вещам, к богатству, к комфорту, к изящному – была развита в Александре до чрезвычайности: он любил дорогие одежды, роскошный стол, был страстный охотник до лошадей. Сам Каллимах, его старый учитель, знал об этой страсти своего ученика: составляя духовное завещание, Каллимах определил большую часть своих денег своему любимцу Яну-Альбрехту, библиотеку оставил Фридриху, Александру же завещал свои одежды.

Не любя шумных пиров, Александр был непрочь от попоек и кутежей в интимном кружке.

Наряду с любовью к роскоши, отличительной чертой его была расточительность: он щедро дарил окружающих, не зная цены деньгам и тем самым расстроил свою казну. Родная мать охарактеризовала его в следующих словах: “…Столь же общителен и щедр Александр. На охоте ли, в дороге ли, он не минует ни одного крестьянина, чтобы не остановить его и не перемолвиться с ним словечком. Не брезговал он напиться из чарки убогой и осушить её до дна”».84

Великий князь литовский поддерживал тесные отношения с братом Яном-Альбрехтом, сидевшим на польском троне и надеялся унаследовать ему, поскольку король был бездетен. Вдовствующая королева-мать Елизавета Австрийская, имевшая огромный авторитет и влияние на детей-монархов, также склонялась к такому варианту. Поддерживал этот план и младший из братьев – польский кардинал Фридрих.

В 1499 году, когда Польша была напугана турецким нападением и просила помощи у Литвы, великий князь Александр ответил, что паны-рада не дадут на это согласия до тех пор, пока польские паны не сделают “справедливые и равные условия”.

В марте 1499 года гомельский князь Семён выхлопотал себе вторую грамоту, точнее определявшую его права владения Гомельской волостью и собирания даней. В ней уже говорилось, что князь, княгиня, их дети и будущие потомки вольны “продать и отдать и заменить свою волость и к своему ужиточному обернути, как найлепей разумеючи”. Словом, Гомель давался в наследственную собственность семейству можайских князей. Но, даруя такие права, великий князь Александр принуждал своего вассала к принятию католической религии и, по-видимому, так настойчиво и грозно, что воспитанный в православии и преданный ему князь Семён Иванович предпочел обратиться к своему давнему преследователю московскому великому князю Ивану III, прося защиты. В Москве ему обещали покровительство и сохранение за ним его прав.

После своего нового путешествия в Италию князь Михал Львович Глинский-Дородный, в 1500 году получив видный пост маршалка дворного (министра двора) и пользуясь личной дружбой государя, старался обеспечить влиятельное положение в Литве партии русской аристократии. Но при этом для удельных князей его правление было тяжёлым, поскольку Глинский пытался ограничивать их своеволие.

В начале XVI века территория Великого княжества Литовского состояла из различных административно-территориальных единиц: кроме удельных княжеств наподобие Пинского, Литва делилась на воеводства, земли, староства, наместничества, волости и поветы. По юго-восточной границе, примыкавшей к Чёрному морю и к Крымскому ханству, широкой полосой тянулось Дикое Поле. Степи Дикого Поля были почти незаселёнными и крымские татары использовали их в качестве кочевий для своего скота.

Ранней весной 1500 года владелец Гомельской волости князь Семён Иванович отпал от Литвы и с Гомелем и прочими волостями присоединился к Московскому государству. В 1500 году пан Войцех Кучукович судился с князем Семёном Слуцким за “отчинное и дединое имение Житковичи”, расположенное под Гомелем.

Непосредственной причиной новой войны между Московией и Литвой стал переход на сторону Москвы подданных великого князя литовского – князей Бельского, Мосальского и Мценского, которые по требованию московского князя Ивана III заявили, что “терпят в Литве большую нужду за греческий закон”. Это были потомки тех князей из Московии, которые за полстолетия до этого нашли прибежище на территории Литовского государства, где им были пожалованы огромные поместья на Северщине. После их перехода Иван III потребовал от великого князя Александра передачи под власть Москвы их вотчин, на что великий князь литовский ответил отказом. Отпраздновав своё избрание на королевский польский престол, великий князь Александр прислал к великому князю Ивану Васильевичу посольство, через которое между прочим заявлял неудовольствие: “Почто еси князя Можайского с нашими отчинами, городы и волостьми к себе еси в службу принял”. Иван III возражал: “Князья pyccкиe и иные многие люди не хотят отступитися от греческого закона и того ради к нам приехали с нашею вотчиною”.

В мае 1500 года Иван III объявил войну Великому княжеству Литовскому, сославшись на самим же распускаемые слухи о том, что Александр “силой” принуждает свою жену Елену принять католичество. Великий князь Александр был застигнут врасплох. Его военные силы были не в состоянии удержать напора подготовившихся к войне русских войск. Когда Александр просил у поляков помощи в борьбе против общих врагов, те отказывали до тех пор, пока не будет возобновлёна уния.

К моменту вторжения русских под Смоленском стоял найвышейший гетман Литвы князь Константин Иванович Острожский с войском, а на соединение с ним, как только узнал о нападении, поспешил от Борисова на реке Березине великий князь Александр.

Главный воевода всего войска Московской Руси князь Даниил Щеня, зная о разделении литовских сил, решил использовать ситуацию и обрушился всей массой своих сил на князя Острожского. Перейдя границу, московиты захватили все волости и города отъехавших из Литвы в Москву князей и двинулись двумя отрядами дальше: один дошёл вплоть до Путивля, другой стал у Смоленска.

14 июля 1500 года второй из этих отрядов на Митьковском поле под городом Дорогобужем на реке Ведрошь в шестичасовой битве разбил литовское войско наголову. Сам командующий литвинами найвышейший гетман князь Константин Иванович Острожский попал в плен. Также оказались в плену князь Хрептович и князья Друцкие. В ходе военных действий этого года московские войска заняли большую часть Северских земель с городами Мценск, Брянск, Мосальск, Трубчевск, Гомель, Путивль, Чернигов, Любеч, Новгород-Северский, Стародуб, Рыльск и вошли в Смоленские земли, где заняли Дорогобуж, разорили Оршу, а также в союзе с псковичами разорили земли Витебщины и Полочины. Ранняя осень и снежная зима приостановили успешные действия московских войск.

 

В 1500 году татары совершили набег на территорию Литвы. К Каменцу Брестскому подступила 15-тысячная конница крымского хана Менгли-Гирея, но успеха она так и не добились, поскольку вести осаду строений, подобных Каменецкой веже, крымские татары не умели. Однако сельские окрестности подверглись разорению и опустошению.

С началом весны 1501 года военные действия на восточных границах Литвы возобновились. На сей раз они усложнились, но были всё-таки более успешными для московитов, чем для литвинов.

Пинская княгиня Мария умерла после 24 марта 1501 года. Вместе с ней закончился род Олельковичей. Вскоре, 8 июня 1501 года, умер польский король Ян-Альбрехт. Королевский престол без борьбы получил Александр. Условием его избрания был компромисс: “Корона польская и Великое княжество Литовское соединяются в одно нераздельное и общее тело, чтобы был один народ, одна нация, одно братство, общая рада, одна голова, один король и пан”. Король должен быть и великим князем, его избирают совместно управители обоих государств; монета должна быть общая; управители должны приносить присягу королю и великому князю. Однако всё это говорилось только о персональной, а не реальной унии, которой желали поляки.

Через дочь княгини Марии Пинской – Елену – Пинск с округой перешёл во владение её мужа князя Феодора Ивановича Ярославича. Уже с 10 июня 1501 года в Пинском княжестве все документы подписывает Феодор Иванович, принявший бразды правления.

Вскоре по вступлении в права удельного князя произошёл спор между мещанами города Пинска и новым его хозяином князем Феодором, который попытался было ввести дополнительные подати на город. Судная грамота великого князя литовского Александра от 10 июня 1501 года на жалобу пинских мещан гласила: «И жаловались нам войт и мещане, что им князь Феодор кривды чинил и нововведения вводил, и требовал с них предоставлять подводы не так, как прежде, сухим путём и водою, а также деньги корчомные не так, как издревле бывало, и предоставили подтверждающие документы великого князя Казимира, отца нашего». Великий князь Александр удовлетворил жалобу мещан Пинска и повелел никаких новых “даней” с них не брать. Тогда же были подтверждены великим князем литовским Александром Ягеллоном те привилегии, которые получил город Пинск за 30 лет до этого. Город начал обстраиваться, расширяться и быстро достиг расцвета, стал важным торговым и ремесленным центром. На всех воротах, ведущих в Пинск, стояла стража, которая прекращала свободный проход путников и проезд всадников и телег с товарами с наступлением тёмного времени и открывала его вновь с началом нового дня. Во время случавшихся набегов неприятеля и кочевников окрестное население и сельская шляхта прятались за крепкими стенами города, пережидая грозное время.

Совсем в другом, по сравнению с горожанами, правовом отношении находилось крестьянство Великого княжества Литовского, всё более становившееся зависимым от воли их панов. К началу XVI века все категории крестьян были лишены даже права жаловаться великому князю или королю на своих господ и в этом отношении приравнялись к “паробкам невольным”, то есть рабам.

12 июля 1501 года князем Ф.И. Ярославичем в городе Пинске была подписана жалованная грамота: «Я, князь Феодор Иванович Ярославич с княгинею своею Еленою, дали служебнице нашей Богдане Наталье (то есть Наталье, отца которой звали Богданом. – А.Д.) подворье в городе нашем на Г[о]родище, в обмен за подворье её матери Марфы Киянки, которое было в паркане (в изгороди. – А.Д.) возле [церкви] святого Миколы размером 19 на 18 сажен; а с того подворья никакой службы не нести, и плату не платить, и подводы не давать. И дали ей это подворье навечно и нерушимо, и её детям и наследникам».58 Именно эту грамоту впоследствии предоставил на подтверждение своих прав королеве Боне старший сын Сенько Домановича – Иван Семёнович Доманович. В те времена даже для благородного рыцаря считалось вполне приличным искать в женщине не источник одного лишь обожания, но и вполне земных благ. От выгодной женитьбы – к служебному росту и получению новых земель с крестьянами. Таковы были нравы эпохи, и Сенько Доманович был её сыном.

В Великом княжестве Литовском главная роль в браках принадлежала не церковному венчанию, а договорам при вступлении “в стан малжонский” – “интерцизам”, которыми определялся “посаг” (приданое) наречённой, и “вено”, которое должен был дать ей муж – “малжонок”, который по обычаю вносил вдвое больше, чем был посаг. Посаг переходил во владение родни, а вено оставалось навсегда собственностью супруги. Однако всё – интерциза, размер посага и вена – должно было быть записано в книги гродские.

Вторая часть дела – веселье – имела обязательный характер. Нередко бывало, что эти два момента – интерциза и веселье – происходили без церковного венчания.

Как общее явление, браки совершались только по желанию молодых. В случае неудачи очень легко они могли развестись – через подачу “протестации” с обеспечением материальных интересов и прав детей, после чего обе стороны могли вступить в новый брак. Обычно для развода венчанных требовалась санкция духовного суда.

Вдова-шляхтянка утрачивала все свои права на имения родителей, если выходила замуж за нешляхтича. Источники сберегли много фактов, которые свидетельствуют о существовании крепких “малжонских” союзов. Оба “малжонка” были равноправными членами супружества. Обязательное вено делало жену материально независимой от мужа и обеспечивало во время вдовства. Жёны часто при жизни мужей совершали большие вклады на содержание церквей и монастырей. Как равноправная с мужем выступала жена и в других делах: шла во главе войска, устраивала наезды на соседей, разрешала имущественные вопросы.

Видимо, Наталья Богдановна стала в том же 1501 году женой Сенько Домановича, обеспечив своим приближённым положением к пинскому князю старт к возвышению своему мужу, постепенно занявшему самое видное положение среди братьев и довольно заметное в Пинском княжестве. Но для начала, поскольку в отсутствие отца главой семьи являлся старший из братьев, Сенько должен был просить благословения на брак у Анцуха. К нему он и обратился по обычаю – с поклоном, рушником и караваем.

Братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан Домановичи в это время совместно владели населёнными крестьянами землями под Ститичево. Однако, в связи с образованием собственных семейств у братьев и увеличением детей в них, прежде полученное ими от отца общее хозяйство они по частям закрепляли каждый за своим семейством отдельно. В связи с разделением и разрастанием семей, когда братья со своими домочадцами выделялись в отдельные хозяйственные ячейки, обосабливаясь от общего родового гнезда, возникла необходимость в появлении прозвищ (или “уличных фамилий”) в качестве добавочных наименований к прежней фамилии. Но такие прозвища со временем часто, закрепляясь за конкретной семьёй, превращались в фамилию, заменявшую прежнюю, более древнюю. Русские исторические источники свидетельствуют: «В боярских книгах и некаких иных таких родословных родов двемя прозваниями написаны многие, и написаны такие роды прежде своим прозванием, которые сами повелись слыть, а после того другим прозванием, от которых родов роды их повелись».

Обосабливаясь, братья Домановичи дали начало отдельным кланам Домановичей. Так, в частности, Анцух положил начало семейству, которое называлось первоначально Анцушковичами Домановичами, а затем просто Анцушковичами. Также от этой ветви Домановичей пошли более поздние Домановские. Видимо, Анцушковичам, как представителям линии рода от старшего из братьев Домановичей, вскоре достались земельные владения сразу в нескольких селениях Пинщины. Есть упоминание, что в сёлах Жабчичи и Домашичи Пинского княжества в начале XVI века находились земянские владения Анцушковичей, Войны и Щепы. Сенько дал начало семействам, которые по своему будущему имению Диковичи (Дзиковичи) получили добавление к прежней фамилии в виде определения Дзиковицких, то есть – Домановичей Дзиковицких. Василевский Доманович, у которого рождались только дочери, не оставил следов своего родоначалия. Известно только, что земяне Головки, получившие от княгини Марии дворища в Завидчичах и Житновичах, стали родственниками Василевского. Андрей Головка, женившись на дочери Василевского – Светохне – получил по смерти тестя долю в двух дворищах покойного в селе Морочном. Младший брат Богдан Доманович дал начало новому роду Богдановичей Домановичей, из которого вскоре выделилось семейство Кочановских, так как один из сыновей Богдана – Гриц – имел во владении село Кочановку, по которой и получил прозвище.

Из рода Анцушковичей Марина Юрьевна (внучка Анцуха Домановича) в начале XVI века вышла замуж за крупного землевладельца и члена рады пинского князя Феодора – Феодора Щепу, от брака с которым у неё были сыновья Миколай и Иван. В качестве унаследованной от родителей “отчины” супруги к Щепам частично перешла собственность Анцушковичей в деревнях Жабчичи, Глаголев Дворец, Таргошичи, Новый Двор, Местковичи (Мутковичи) Ласицк, Домашичи, Вешня, Неньковичи, Невля, Федоры, Кривое и дворище в самом Пинске. Всё это было выслужено предками Анцушковичей, а следовательно – Домановичей, при великих князьях Витовте и Сигизмунде. Этот переход был подтверждён после ранней смерти Марии Юрьевны королевой Боной в 1524 году. Вторым браком Ф. Щепа был женат на Светохне Гричине, но детей у них не было.

Лето 1501 года ознаменовалось для Литвы потерей города Мстиславля. Зима 1501 – 1502 годов прошла без военных действий и без переговоров о мире с Москвой, поскольку Александр Казимирович увлёкся польскими делами. В декабре 1501 года великий князь литовский прибыл в Краков и был коронован своим братом Фридрихом польской короной. На практике настоящей унии Польши и Литвы не было и на этот раз. Литовские паны, кроме нескольких управителей, этот акт не подписали.

Тогда приближённый Александра князь Михал Глинский вошёл в ещё большую силу. Коронационные торжества затянулись надолго: устраивались турниры, всякого рода развлечения, наконец, пиры для панов и учёного сословия.

Наступила весна 1502 года, а с ней и военные действия, сборы и тревоги, о которых беспечный великий князь, а теперь и король Александр позабыл в чаду удовольствий. Пребывание в Кракове с его соблазнами расшатало и без того слабое здоровье короля и подготовило тот кризис, который ускорил его кончину. Об обязанностях по обороне страны Александру настоятельно напомнила супруга Елена. Перед отъездом в Литву Александр призвал в Великое княжество из Польши монахов Доминиканского ордена. Вместо себя управлять Польшей король оставил своего брата кардинала Фридриха Ягеллона.

«Фридрих не обладал ни способностями, ни умом и полную свою несостоятельность в занятиях государственными делами проявил неумелым правлением в Польше в отсутствие Александра. Кардинальская шапка не заставила его изменить излюбленный образ жизни, и распущенность Фридриха возмущала современников. Стрыйковский характеризует Фридриха следующими словами: “Был он роста высокого, исполнен важности. Разума ничтожного. В пьянстве и безобразиях проводил время”».

Великий князь Александр находился в трудном положении, которое лишь осложнилось после его избрания польским королём. Ему приходилось соблюдать противоположные интересы: католик по вере и воспитанию, литвин по происхождению и симпатиям, он правил как над православными, так и над католиками. И эта двойственность его положения ухудшалась из-за ограниченности королевской власти. При Александре Казимировиче, который не любил иудеев, произошёл второй еврейский погром в Кракове.

Перед Литвой стоял вопрос пополнения войска, поскольку сил бояр-шляхты не хватало. На сейме 1502 года в Новогрудке было постановлено, что каждый землевладелец Великого княжества обязан выставлять для войска с каждых десяти служб, то есть крестьянских дворов, по одному ратнику (боярину-слуге) в снаряжении, на коне и с копьём. В начале XVI века Южная Русь представляла собой степь, где почти не было оседлого и земледельческого населения. Три замка – Бар, Брацлав и Киев – являлись последними пограничными форпостами, за которыми в степях бродили татарские кочевники, казаки и паслись табуны диких лошадей. Литовские старосты, проживавшие в замках, использовали поселенцев – людей различного происхождения – при защите от татарских нападений. Казаки составляли род пограничной стражи, которая не всегда исполняла приказы великокняжеских старост. В 1502 году территория соседнего с Пинским Туровского княжества, давно принадлежавшего князьям Глинским, подверглась нападениям крымских татар.

Безуспешно завершилась попытка московитов овладеть Смоленском в октябре 1502 года, жители которого сохранили верность великому князю Александру. Но в целом обстановка для Литвы складывалась неблагоприятно и единственным средством к её спасению оставалось перемирие. И потому зима 1502 – 1503 годов вся прошла в переговорах.

В 1503 году становятся известными “черкасские казаки” и “казаки князь-Димитрия”. Те и другие составляли уже иррегулярное войско. Такие казаки набирались старостами, состояли в их ведении, и нередко прозывались именами и фамилиями самих старост.

В этом же году было, наконец, заключено перемирие между Литвой и Москвой сроком на 6 лет. Так как было заключено перемирие и великие князья московский и литовский породнились между собой, то гомельский князь Семён остался в покое и до самой смерти правил своими волостями под покровительством московских государей. Тогда же великий князь литовский Александр разрешил ранее изгнанным из Жемайтии евреям вернуться на прежнее место жительства. Однако многие уже прижились в новых местах и решили не возвращаться. Среди таких были и 10 – 15 еврейских семейств, оставшихся в Пинске.

В первой половине XVI века набеги крымских татар на Литву для грабежа и захвата пленных, которых затем продавали на невольничьих рынках, стали главной статьёй дохода Крымского ханства. Используя Валашский, Кучманский, Чёрный, Муровский и Изюмский шляхи, шедшие из Крыма через Перекоп на Польшу, Литву и Московию, и называвшиеся также “татарскими шляхами”, конные отряды разбойников подвергали на своём пути всё разорению, уничтожению, угону скота и людей, сожжению оставшихся построек. Наиболее удобной для их набегов была территория Великого княжества Литовского, где татары доходили даже до столицы государства Вильно.

В 1503 году литвины сражались с кочевниками у Давыд-Городка и у Копаля. Татары разрушили и разграбили несколько поселений в Полесье, среди которых был Клецк.

В Польше в этом, 1503 году, вконец подорвав здоровье от разгульной жизни, умер кардинал Фридрих.

 

Пока князь Острожский находился в московском плену, особенно большую силу при дворе Александра приобрёл князь Михал Глинский, которому покровительствовала и королева Елена. Глинский и ранее пользовался благосклонностью короля и великого князя Александра, а теперь стал фактически вторым после монарха лицом в государстве. Однако рост авторитета нового гетмана враждебно воспринимался приближёнными ко двору престарелого короля.

В 1505 году крымские татары разграбили окрестности Слуцка, Турова, Пинска и даже Минска, где они наполнили реку Свислочь кровью убитых жителей города. Среди многих других городов и селений они пробрались в Логойск, где сожгли до основания городской замок, вырезали жителей и взяли в плен сыновей тогдашнего владельца Логойска князя Семёна Александровича Чарторыйского. Значительное сражение произошло только под Новогрудком.

В 1505 году московский великий князь Иван III умер и польский король и великий князь литовский Александр попытался начать переговоры с сыном и преемником умершего монарха Василием III. Но тяжёлое состояние собственного здоровья не позволило ему довести начатое дело до конца.

Село Дюхновичи (Дзиковичи?), оставшееся на века в виде фамильного прозвища одной из ветвей рода Домановичей, впервые упомянуто 22 июня 1506 года: дворище в селе Дюхновичах имеют совместно с паном «Полозом в границах с людьми его милости господарскими дюхновицкими и земянскими».58

В 1506 году татарская орда, снова вторгшаяся на земли княжества, в августе получила жестокий отпор. «Их встретил здесь князь Михал Глинский пушечною пальбою и, несмотря на многочисленную их дружину, состоявшую из 30 тысяч человек, разгромил так, что они едва спаслись от смерти в числе 7 тысяч. Стычка эта произошла под Клецком, близ Тёмного озера, соприкосновенного с рекою Ланею, и продолжалась более трёх часов. Русские с ожесточением убивали татар и всё озеро наполнили кровью, так что Тёмное озеро в то же время переименовано было в Красное (Красный Став)... Несколько сот татар взято в плен и, так как начальство орды отреклось от них и не думало выкупать их, то они остались в Клецке и соседних местечках, и таким образом сделались оседлыми жителями Белоруссии».59

Разгромив татарские полчища, вторгшиеся в Литву, Михал Глинский оказал огромную услугу королю и мог надеяться на дальнейшие милости. Интенсивность татарских набегов на Великое княжество Литовское после их поражения под Клецком снизилась, но известие об этой победе король и великий князь Александр Ягеллон получил незадолго до того, как покинул этот свет.

В Литву из Польши постепенно проникал дух гуманизма и Возрождения. Вслед за великокняжеским двором новые веяния приживались и при дворах удельных князей, в том числе пинского князя. Здесь получали распространение книжные новинки, поощрялось творчество местных сказителей, музыкантов и прочих выделяющихся из будничного существования людей.

Новым для Литвы в XVI веке явилось стихотворное творчество: первые выдающиеся стихи начались с Герасима Смотрицкого. Первые известные “думы” датируются началом XVI века. Так называли эпические песни, которые воспевали исторические события, хотя часто сюжетом их были частные события, например – смерть братьев Струсей, галицких шляхтичей, убитых в битве с валахами в 1506 году. Сюжетом дум были часто татарские набеги, плен, страдания воинов в неволе.

9 августа 1506 года пинский князь Феодор Ярославич с супругой княгиней Еленой выдали жалованную грамоту евреям города Пинска на два места – на молитвенный дом и на кладбище. Это обосновывалось королевской привилегией, выданной всем евреям, проживающим в Литве. С этого времени в Пинске появилась еврейская община, своим богатством и многочисленностью оказывавшая заметное влияние на всю дальнейшую историю города.

После смерти 19 августа 1506 года великого князя литовского и короля польского Александра, опасаясь, как бы могущественный магнат князь Михал Глинский-Дородный не захватил великокняжеский престол, к которому тот давно стремился, литвины предложили его Сигизмунду – пятому из шести сыновей короля Казимира IV Ягеллончика и королевы Елизаветы Австрийской. Поляки на Петроковском съезде также объявили его королём. Как польский король он получил имя Сигизмунд I, а как великий князь литовский – Сигизмунд II. По причине многодетности родителей Сигизмунд I поздно, после смерти старших братьев Яна-Альбрехта и Александра, получил великокняжескую и королевскую короны.

Сигизмунду в это время было уже 39 лет. Современные ему источники отмечают, что Сигизмунд был весьма образован и всемерно поощрял развитие наук и искусства Возрождения в Польше и Литве.

Правление Сигизмунда стало “золотым временем” для приверженцев негосударственных вероисповеданий. При Сигизмунде, после кратковременного изгнания евреев из Великого княжества Литовского, началось с новой силой их движение на восток. С этого времени происходило значительное переселение польских и чешских евреев на земли Литвы и литовской Украины. Король выдал евреям новые привилегии. В то же время по своим торговым делам еврейские купцы из польско-литовского государства могли свободно приезжать и в Москву.

После воцарения нового короля в Польшу из-за границы возвратился выпускник Краковского, Болонского и Падуанского университетов уроженец Торуни Миколай Коперник, глубоко проникшийся научными идеями своей эпохи и развивший их ещё более. В Польше Коперник принял духовное звание и стал каноником. Занимаясь астрономическими наблюдениями, он долгие годы без широкой огласки писал труд, призванный перевернуть взгляд людей на мироздание. Кстати, по одной из версий, Коперник придумал бутерброд – намазывать масло на хлеб.

При вступлении на престол Великого княжества Литовского новый господарь издал привилей, по которому паны-рада опять расширили своё значение в жизни государства. Теперь они стали обязательным участником законодательной деятельности и управления в Литве.Видимо, Глинский замышлял государственный переворот, направленный против литовских вельмож, а поляки возводили на него обвинения в том, что он мечтает восстановить лично для себя самостоятельное киевское княжение. Положение Глинского резко пошатнулось. Сигизмунд сразу же дал понять Глинскому, что тому нечего больше надеяться на прежние привилегии, и магнат удалился от двора, некоторые из его приверженцев были лишены должностей. Вместе с удалением вельможи обострился застарелый конфликт Глинского из-за владений в Турове и Мозыре с панами Заберезинскими и Иллиничами.

Но не таков был Михал Глинский, чтобы так запросто смириться с потерей прежней власти и влияния на государственные дела. Он тут же начал сноситься с великим князем московским Василием III Ивановичем, который обещал ему помощь против всех его врагов в Литве и Польше.

Православные во время правления Сигизмунда занимали достаточно высокие государственные посты: возглавляли посольства, заведовали государственной казной, управляли староствами и воеводствами. Иногда их допускали на сеймы. Активно проходило при Сигизмунде строительство православных монастырей.

“Православную партию” в Великом княжестве Литовском возглавил найвышейший гетман литовский князь Константин Иванович Острожский, бежавший из московского плена. Для политического значения литовского радного пана родовитость была не самым главным условием. Князь Острожский, как староста луцкий, когда-то занимал в Раде 7-е место, но потом за свои заслуги сидел на 4-м. Затем благодаря новой должности князь переместился в Раде на 2-е место. В дальнейшем для пользы службы Острожского назначили на должность 3-го места, но в Раде он занял 1-е, потеснив несколько панов более родовитых и богатых.

Сейм 1507 года обязал всех землевладельцев переписать своих людей, то есть крестьян, и списки отдать господарю, то есть великому князю, под присягой, что ничего не сокрыто. Также было постановлено, что боярин, не явившийся к сроку на сборный пункт, подвергается штрафу, кто не выедет неделю спустя – теряет голову, кто уедет с войны без разрешения, то есть дезертирует, также наказывается смертной казнью.

При Сигизмунде совсем перестали подвергаться преследованиям евреи, которые образовали крупные и влиятельные общины во многих городах Литвы – Гродно, Бресте, Турове, Кобрине и других. Получив защиту со стороны государства, еврейские кагалы (общины) оказывали великому князю литовскому важные услуги в государственном хозяйстве, в основном путём предоставления денежных займов на ведение войн против Москвы. Пинский князь Феодор Иванович Ярославич жаловал даже боярские земли евреям, как, например, пинскому еврею Абраму Рышковичу, которому отошло в Пинской волости в селе Крайновичи дворище вместе с людьми. В то же время, жиды не несли боярскую военную службу. Вместо неё они оказывали финансовые услуги князю. В частности, тот же Абрам должен был принять своими деньгами участие в строительстве моста через реку Ясельду. Земля, таким образом, евреям давалась в потомственное владение, но в сословие бояр жидов всё-таки не пускали.

Следует, однако, учитывать, что в то время евреи не стали ещё единственными хозяевами финансов страны, поскольку ещё не была вовлечена в финансовую жизнь на принципах “религии денег” прежняя аристократия. В частности, наместник великой княгини Елены князь Матвей Головчинский, будучи чрезвычайно богат, ссудил королю Сигизмунду, когда ему это понадобилось, огромную по тем временам сумму – 200 тысяч коп грошей.

Пинский князь Феодор с княгиней Еленой заложили хорошую экономическую основу для развития города и края. Много земель, а Полесье в то время было мало заселено, было роздано заслуженным людям, многие из которых пришли на Пинщину вместе с княгиней Марией из Киевского княжества. С княжеской лёгкой руки 6 октября 1507 года даётся грамота пинскому боярину Данилу Иртишевичу на земли и людей в деревнях Молодово, Поречье, Кротово, Полкотичи, Достоево. Его два сына Иван и Семён стали носить фамилии по названиям деревень. Первый стал Достоевским, а второй Полкотицким. Никто тогда не предполагал, что потомок Ивана станет великим знатоком душ человеческих, разоблачителем бесов, имеющих до сегодняшнего дня нехорошую привычку совращать христианские души. Достоевские и Полкотицкие имели многочисленных потомков, занимали различные должности в Великом княжестве Литовском. Позже одна из ветвей Ивана возвратилась назад на Волынь и Подолье и в конце концов замкнула круг в России, а Полкотицкие остались на месте. О татарском происхождении Достоевских говорит их родовой герб “Радван”, на котором видны полумесяц, шестиугольная звезда и два вооруженных татарина.

27 декабря 1507 года в семье Сенько Домановича родился последний из его сыновей – сын Богдан. А вскоре глава семейства простился со своей женой Натальей, которая ушла в мир иной, оставив на руках вдовца их общих детей.

Обращение Михала Глинского за разрешением его споров с панами Заберезинскими и Иллиничами к королю Сигизмунду осталось без ответа. Судебные тяжбы между М. Глинским и его противниками перешли в открытую борьбу и в феврале 1507 года Ян Юрьевич Заберезинский возле Гродно был убит. Понимая, что иного выхода у него нет, 15 марта 1507 года католик Михал Глинский вместе со своими братьями Иваном и Василием выступили против Сигизмунда. Это была попытка отделить православные земли Великого княжества Литовского и создать отдельное княжество с центром в Киеве. Восстание Глинского началось в Приструменье, где у него были огромные имения.

Литовские правительственные войска вновь возглавлял знатный магнат, влиятельный вельможа и найвышейший гетман Константин Иванович Острожский. Для оправдания своих действий Глинский распространял старые, хоть и явно не соответствовавшие действительности слухи: окатоличивание православных. Сначала он напал на владения потомков киевского Олельковича – князей слуцкого и копыльского, затем на города Туров и Мозырь, потом войска Глинского овладели Слонимом, Бобруйском. Где бы ни появлялись отряды Глинского, они, по его собственным словам, “огонь пускали и шкоды чинили”, беря многочисленный полон. Но наступившие вскоре неудачи вынудили Михала Глинского напрямую заключить союз с главным врагом Литвы – московским князем, который обещал отдать ему все волости и города, которые Глинский “придобудет” в Литве. На помощь Михалу Глинскому, нарушив мирный договор 1503 года, московский князь направил войско, которое принялось разорять земли Верхнего Поднепровья и подошло к Орше.

В том 1507 году литвины вновь под городом Слуцком сражались с кочевниками, которые, как союзники Москвы, выступили на помощь Глинскому. Часть казаков под начальством брацлавского и виленского старосты князя К.И. Острожского разгромила наголову отряд татар, грабивших пограничные области литовской Руси, а другая часть казаков, под начальством “славного козака Полюса-русака”, разбила другой татарский отряд. Тогда, когда казаками в Литве называли вообще всякую лёгкую конницу, в этих “казачьих отрядах”, без всякого сомнения, находились не только “вольные люди” с территорий будущей Украины, но и главная составляющая литовского войска – бояре-шляхта. Судя по последующему ходатайству за братьев Домановичей крупного полководца Константина Острожского, в составе одного из этих двух литовских “казачьих” отрядов сражались братья Анцух, Сенько, Василевский и Богдан.

Потерпев неудачу под Минском и Слуцком, Михал Глинский подошёл к Орше и здесь соединился с московскими войсками. Император Священной Римской империи Максимилиан I Габсбург на правах сюзерена запретил Ливонскому ордену выступать в союзе с Литвой, к которому подталкивали оба государства угрозы, исходившие от Великого княжества Московского.

Московские войска и войска Михала Глинского несколько раз пытались взять штурмом Оршу, но горожане отбили все атаки противников. Вскоре же к городу подошло войско великого князя Сигизмунда, заставив московитов отойти за Днепр. Литовское войско заняло Дорогобуж и Торопец, но наступившая осенняя распутица заставила Сигизмунда согласиться на заключение мира с Москвой.

1 сентября наступил 1508 год. «У Сигизмунда в то время не было сил воевать с Москвой, и он пошёл на мир ценой уступок России всех завоеваний великого князя Ивана III Васильевича, оспариваемых до этого Литвой и Польшей. “Вечный” мир был заключён в сентябре 1508 года. В результате этого мирного договора Глинский со своими сторонниками беспрепятственно мог покинуть Литву и выехать в Россию».31 Литва вынуждена была формально признать утрату в пользу Москвы Северских земель, что фактически случилось ещё восемь лет назад. В октябре 1508 окончилась сама война.

Но пограничные грабежи между Московией и Литвой повторялись ежегодно с обеих стороны. То король Сигизмунд жалуется Василию III, что из Гомеля люди князя Семёна врываются в области литовские “до Свислочи и Бобруйска и вчиняют шкоду (убыток) большую”, то наоборот. С той и с другой стороны грабят скот и имущество, людей частью режут, частью отводят в плен.

Глинский, естественно, хотел удержать за собой свои прежние огромные владения в Великом княжестве Литовском, но при заключении мира с Литвой московский великий князь признал Туров и его волость достоянием польского короля Сигизмунда, который отдал эти земли гетману князю Константину Ивановичу Острожскому, завещавшему их своей жене, урождённой княжне Слуцкой-Олелькович. Разумеется, Глинский был недоволен тем, что должен был оставить родину и лишиться всех своих поместий, приобретя лишь жалкую тень того влияния и богатства, которые имел в Литве, и потому продолжил свои интриги, пытаясь ввергнуть Россию в новую войну с Польско-Литовским государством. Внешнеполитические обстоятельства благоприятствовали ему: маркграф бранденбургский Альбрехт фон Гогенцоллерн, руководивший Тевтонским орденом, готовился в то время к войне с Польшей; император Священной Римской империи, немецкие князья и ливонские бароны поддерживали его в этом. А тут ещё в Москву пришли сообщения о том, что Сигизмунд I пытается возбуждать крымских татар против русских.

 

*  *  *

 

В начале XVI века влияние в Европе папы римского и германского императора резко упало, и теперь европейские государства, оставшись без высших арбитров, искали себе союзников, чтобы уравновешивать силы с более грозными противниками. Римский папа и Габсбурги возглавили католическую контрреформацию в Европе, объединяя вокруг себя ряд государств. В то время на польского короля огромное влияние имел канцлер и, одновременно, примас (глава) польской католической церкви Я. Ланский, который всячески подталкивал Сигизмунда к вовлечению в польскую орбиту Чехии и Венгрии, на которые имели виды и Габсбурги. Короны этих двух королевств носил престарелый и уже недееспособный Владислав II Ягеллончик, сын которого, ещё ребёнок, был слаб здоровьем, и никто не надеялся, что он когда-либо станет у кормила власти. Исходя из этого, наследство, вероятнее всего, переходило в руки дочери Владислава Анны. Император Максимилиан I решил женить одного из своих сыновей на Анне и таким образом приобрести для габсбургского дома Чехию и Венгрию.

В первой половине ХVІ века Пинское княжество занимало территорию от Дрогичина на западе до Видибора, Дубоя и Бережного на востоке. К ХVІ веку на Пинщине закрепились в народном сознании топонимы Загородье и Заречье. Более возвышенный, северный или северо-западный Загородский север, куда входило село Домашичи, противопоставлялся низменному и болотистому Заречскому югу или юго-востоку, на территории которого находилось Ститичево. Основные признаки области, называемой Загородьем, – это слабая заболоченность и довольно высокий процент распаханных земель. Жители южной части Пинщины, иначе Заречской волости Пинского княжества, называли загородцами жителей Пинщины к северу от Пины и Струменя. Если летом из Загородья направляться на юг, на земли Заречья, очень быстро замечаешь, как прогретый солнцем воздух, напоённый ароматами хвойных деревьев, меняется на дурманящие запахи болотного багульника. Таким образом, даже слепой странник был в состоянии определить своё местонахождение, не спрашивая поводыря.

С Загородьем связано наименование старинных путей, связывающих города Пинск и Кобрин – Старый Загородский шлях (проходил около Ясельды) и Второй Загородский шлях (проходил около Пины). В 1508 году в состав Пинского княжества вошла Вядская волость (севернее Загородья). От центральной Пинщины этот район отличается особенностями говора, материальной и духовной культуры. Здесь знают о Загородье и загородцах, но свою территорию к Загородью не относят.

 

*  *  *

 

Глинский, живший в Московии, не оставлял и попыток наладить связи с Сигизмундом. Красноречивым свидетельством этого является его письмо от 1509 года в Гданьск, в котором он, жалуясь на свою жизнь, выражал желание вернуться в Литву при условии возврата прежних должностей и имений. Однако его планы не были реализованы, и в дальнейшем Глинский опять отстаивал московские интересы. В том же 1509 году город Слуцк в Великом княжестве Литовском был разорён Глинским в качестве мести за отказ матери слуцкого князя Юрия – Анастасии Васильевны – выйти за него замуж.

В 1509 году император Максимилиан старался подтолкнуть молдавского воеводу Богдана к выступлению против Польши.

Литовцы несколько раз пытались отнять Гомель у русских, но не имели успеха и отступали. В отношении соседней агрессивной Пруссии король Сигизмунд вёл крайне непоследовательную политику. Хотя прусские меченосцы из-за проигранной вековой борьбы с поляками и оказались совершенно обессиленными, былое могущество не давало им покоя: они постоянно интриговали с немцами и готовили полякам разные ловушки. В 1510 году умер великий магистр Фридрих Саксонский и на его место избрали Альбрехта, маркграфа Бранденбургского. Для Польши такой выбор был крайне опасен, поскольку обеспечивал Ордену помощь Бранденбурга против поляков. Тем не менее Сигизмунд Польский не протестовал против такого избрания. И всё же, несмотря на промахи внешней политики Сигизмунда, население Пруссии было до такой степени на стороне Польши, что той не нужно было даже прилагать особых усилий, чтобы сорвать созревший плод.

Внутри Литвы князья вели свою собственную политику. В 1511 году гомельский князь Семён удачно захватывает речицкие сёла: Засовье, Чоботовичи, Калкчевичи, Бацуни, Чорное, Гирево, Заспу, Левошевичи и Борки.

Канцлеру польского короля Ланскому удалось разрушить планы дома Габсбургов по приобретению престолов Чехии и Венгрии, сочетав в 1512 году браком Сигизмунда Польского с Барбарой Запольской, дочерью одного из влиятельнейших трансильванских магнатов, который сам хотел сесть на венгерском престоле и потому был заклятым врагом Габсбургов. Узнав о возникшем союзе Польши с Запольским, Максимилиан начал интриговать против Сигизмунда: он подбивал Москву к войне против польского короля, склонил магистра Тевтонского ордена к выходу из-под польского протектората и начал хвастать, что организует коалицию европейских государств против Польши. С 1512 года из Священной Римской империи в Москву стали направляться военные специалисты и оружие.

Чтобы противодействовать этим замыслам германского императора, канцлер Ланский в качестве примаса польской церкви отправился в Рим на Латеранский собор.

Война между Польшей и Москвой разразилась в 1512 году. Тогда же князь Острожский вдобавок к должности гетмана стал каштеляном в Вильно. Татары были союзниками русских. В этом году казаки вместе с поляками и поселенцами “украинных” земель участвовали в погоне за татарской ордой, ворвавшейся в южные пределы Великого княжества Литовского. Начальниками в погоне были князь К.И. Острожский и каменецкий староста Предслав Ландскоронский, известный как лучший полководец своего времени, много путешествовавший по Европе и Азии и изучивший все боевые приёмы лучших европейских и азиатских полководцев. Разделившихся кочевников нагнали у Киева и Вишневца. Во время столкновения под Киевом первыми на татар ударили казаки. Сами поляки, после настоятельных убеждений Острожского, который считал казаков хоть и хуже вооружёнными, но более опытными в столкновениях с мусульманами, уступили им это право.

Разгром татар на полтора десятка лет отбил у них охоту к дальним набегам, в результате которых в Литве наиболее пострадали Черкассы, Брацлав, Переяслав, Киев, Житомир, Луцк, Мозырь, Давыд-Городок, Пинск, Брест, Каменец, Клецк, Слуцк, Копыль, Бобруйск, Новогрудок и Минск. Теперь татары боялись вторгаться далеко вглубь Литвы и уходить от мест, где могли укрыться. Но по-прежнему они оставались главным поставщиком рабов на крупные невольничьи рынки, расположенные в Аккермане при устье Днестра, который принадлежал туркам, а также в Эски-Крыме и Кафе, расположенным в татарском Крыму.

 

*  *  *

 

В своё время отец братьев Домановичей получил по наследству от своего отца Домана, как мы говорили выше, земельную недвижимость (дворище) в Ститичево, которая обеспечивала возможность состоять братьям в привилегированном классе и давала средства на несение боярской воинской службы. Однако у родоначальников этого и других подобных семейств вовсе необязательно должны были и могли остаться прежде полученные имения. «Выхлопотав имение и получив грамоту, землевладелец не мог, однако, чувствовать себя совершенно спокойным. Достаточно поводов или случайностей потерять имение. Правда, он мог взамен него получить другое, но эта перспектива не всегда была заманчива вследствие потери земли, в которую вложено было уже много труда и издержек. Случаи отобрания земли встречаются довольно рано – уже в записях времени Казимира...».60 Приехавшим ранее на Пинщину “осадникам” из соседних польских земель достались не только не самые лучшие наделы. Это вызвало и большую оторванность “деляниц” друг от друга, что вредило их нормальной обработке. Поэтому уже в начале XVI века были произведены многочисленные переделы “отчизных и дедизных” земель мелкого боярства с целью уменьшить чересполосицу боярских владений. Изымая у шляхты земли, пинские князья давали ей взамен, в качестве компенсации, другие наделы. Так вскоре получилось и с земельным владением Домановичей.

Земяне и бояре в шляхетских деревнях (как и простые крестьяне в обычных поселениях) жили “дворищами” – коллективами, состоящими в основном из родственников, хотя могли быть там и посторонние люди. Главным в дворище был “голова”, которому подчинялись все остальные, называвшиеся “поплечниками” (или “потужниками”). Во всех официальных делах администрация считалась только с головой. Головой дворища Домановичей, как старший из братьев, был Анцух. В дворище было несколько хат, и все они перед государством, как единое целое, были единицей несения повинностей – военной службой для бояр и налогами (“тяглом”) – для крестьян. Земельные держания дворищ была неодинаковы: от 33 моргов (19,5 десятины) до 500 моргов. Несколько дворищ объединялись в село, а несколько сёл составляли административную единицу “волость”.

В 1513 году пинский князь забрал в свою собственность у братьев Домановичей их дворище в борках (хвойных лесах) под селением Ститичево, обратив его «под пашню Ститичевского двора».60 Отметим здесь для понимания, что слово “двор” – то же самое, что “фольварк” многих польских документов, и означало оно усадьбу пана вместе с пахотной землёй, на которой широко применялся труд обязанных панщиной (барщиной) крестьян. Это – сельскохозяйственное предприятие землевладельца. Взамен надела в лесу под Ститичевом братьям Домановичам была дана запись “на привилегии на их другие земли”. Эти новые земли стали в дальнейшем на многие века тем местом, где рождались, жили и умирали поколения рода, то есть стали новым родовым гнездом.

15 мая 1513 года братья Домановичи получили от пинского удельного князя следующий привилей. «Я, – писалось в документе, – князь Феодор Иванович Ярославич, с княгинею своею Еленою, чиним знакомить сим нашим листом,.что взяли мы у бояр наших Домановичей – у Анцуха Домановича и у братьев его у Сенька, и у Василевского, и у Богдана – их деляницу (то есть надел. – А.Д.) в борку, начиная от Ступви от мостка по Завидецкую дорогу и по песчаный брод, а взяли мы их надел к нашей земле на пашню к нашему двору Щитичевскому (Ститичевскому. – А.Д.). И взамен того их надела дали им нашу землю: на Селищи Нива по названию Савостьяновка, и два клина через брод от Селища налево от дороги, к их селу идущую, и остров наш Харитон, и другой остров – Моисеевы Нивки, и в Мостищах дали им нашу делянку земли – от земли войта Копотя. И дали им те нивы и острова им на пашню взамен их деляницы, которую у них забрали к нашему двору Щитичеву себе на пашню».86

Сейчас трудно установить, где точно были расположены границы указанных в привилее территорий. Однако, если сделанные ранее предположения о связи названий “Дюхновичи” и “Мутковичи” с названиями “Диковичи” и “Местковичи” неверны, то с довольно высокой степенью вероятности можно предположить, что “Селище Нива по названию Савостьяновка” – это поселение, которое со временем стало просто “Сельцом”. Ещё позже жители Сельца и Дзиковичей, переместившись ближе к западному берегу, основали “Новые Дзиковичи”. “Остров Харитон” и “остров Моисеевы Нивки” – это, возможно, две возвышенности среди болотистой равнины, первая из которых вошла в состав поселения, получившего имя “Дзиковичи”, а на второй располагалась пашенная земля, на которой трудились и добывали себе плоды земные жители острова Харитон. Что же касается упоминаемой земли в “Мостищах” – это, видимо, говорится о поселении, которое со временем стало звучать как “Мостковичи”, а затем и “Местковичи”. Первоначальное название этого места связано, очевидно, с существованием здесь какого-то моста. Скорее всего – моста через прилегавшую с востока реку Струмень. Однако известно, что на землях, где располагались Местковичи, ранее хозяйствовал род Сыропятов, а в первой половине XVI века – войский пинский Мартин Иванович Ширма.

Далее в документе говорилось: «А что которое есть дерево есть бортное (то есть с дикими пчёлами. – А.Д.) в борку на наших деляницах – на нашей на Шикотинской, и на той их делянице, что мы у них поменяли, и на делянице войта [Копотя], и на Красовских делянице – одинаково свободно Домановичам, и войту, и Красовским, и Иванковичам во всех этих деляницах деревом бортным пользоваться. А мне, князю, на тех деляницах в борку дерева бортного нет. Нам на тех деляницах – только пахотная земля. […] А в покосах и гатках (гати, гатки – это дороги из стволов деревьев, пролагавшиеся через заболоченные местности. – А.Д.) их дельницы не поменяли. Мне, князю, в покосах и в гатях – дельница, и Домановичам – дельница, и войту Коптю – дельница, и Красовским – дельница в тех же границах и в борку.

А при том при нас были: боярин наш Матвей Гричинович, подчаший наш Венедикт Фурсович, конюший наш Олехно Некраш.

А на то дали боярам нашим Домановичам вышеозначенным сей наш лист, а для лучшей справедливости и твёрдости печать нашу к сему нашему листу привесили.

Писан в Пинске в лето осьмое тысячи двадцать первого году, индикта первого, месяца мая пятнадцатый день».

В дальнейшем Сенько Доманович получил от князя Феодора и другие пожалования: 4 человека в Прикладниках, 2 в Коморах, да ещё к тому же земли в Ститичеве.

*  *  *

 

В 1513 году папой римским стал Джованни Медичи из богатого рода Медичи, сын Лоренцо Великолепного. Его 8-летнее правление стало переломным для жизни всей Европы. Джованни, при взятии на себя папской митры, стал называться Львом Х, но от этого его натура не изменилась. Он увлекался живописью и скульптурой, охотой и концертами, поэзией и театром.

В это время сильно изменился набор блюд, подававшихся на застольях знатных особ. В первые годы XVI века в Италии стали выращивать индейских петухов, завезённых из недавно открытой Америки, появились блюда из заморских растений – фасоли, тыквы, маиса, стручкового перца. Здесь же появилось и новое блюдо – макароны. Фрукты и овощи впервые стали самостоятельными блюдами, так как раньше они использовались лишь в качестве приправы к хлебу, мясу и рыбе. Новые кулинарные пристрастия из Италии стали быстро распространяться по дворам вельмож всей Европы и сильно потеснили прежние горох, полбу, репу и овёс.

Насколько уже проделала путь в Европе “религия денег” и было повреждено традиционное христианское мировоззрение, видно из популярности в тогдашней верхушке общества одного из первых апологетов индивидуализма Никколо Макиавелли. В присутствии Льва X в папской резиденции в Ватикане представляли пьесу Н. Макиавелли “Мандрагора”, где в самых ярких красках осмеивалось монашество и его распущенность. Прелаты, в свою очередь, старались во всём подражать папе, и их слуги славились как самые утончённые плуты в целом свете.

Стремясь прежде всего к обогащению и расширению владений своего рода, папа вёл многочисленные войны с противниками Медичи, участвовал в различных коалициях во время Итальянских войн между Францией и Испанией. Нуждаясь в деньгах, Лев Х начал практиковать широкую продажу епископских и кардинальских шапок, а также поставил на широкий поток торговлю индульгенциями. С этой целью Лев Х сфабриковал догмат о выкупе верующими своих умерших родственников из чистилища. Было бы странно, если бы такое поведение главы католической церкви не принесло значительных выгод противникам традиционного уклада европейской жизни уже в самом ближайшем будущем.

 

*  *  *

 

Зимой 1513 года московские войска выступили в направлении литовского Смоленска и осадили город. В феврале 1514 года Священная Римская империя и Великое княжество Московское заключили договор о союзе, обязавшись оказывать друг другу необходимую, в том числе и военную, помощь. Прежде всего в качестве противника имелись в виду Польша и Литва.

За время московско-литовской войны великий князь московский Василий III три раза осаждал Смоленск, но лишь в июле 1514 года, когда жителей на сдачу сумел подговорить Глинский, эта мощная крепость впустила русских. После падения Смоленска на сторону московского государя перешли Мстиславль, Кричёв и Дубровна. Возникла реальная угроза утраты Великим княжеством Литовским независимости.

Михал Глинский, рассчитывавший на то, что станет князем Смоленска и получивший отказ Василия III, попытался поднять новое восстание, на этот раз против великого князя московского. Он вновь завёл переписку с Сигизмундом, который пообещал вернуть его снова к себе на службу, возвратить собственность и назначить смоленским воеводой.

Однако переговоры короля Сигизмунда с перебежчиком были раскрыты. Отряд Глинского, шедший на соединение с гетманом Константином Острожским, был перехвачен московитами. Михала Глинского схватили, в оковах увезли в Москву и посадили в подземелье, где он просидел 13 лет. Во время заключения мятежный князь, чтобы спасти себе жизнь, принял православие.

Самый большой бой этой войны произошёл на реке Крапивна под городом Оршей 8 сентября 1514 года. Войска московитов намного превышали войска литвинов и подошедших к ним на помощь польских полков. При численности литовско-польского отряда в 30 тысяч человек, московского было 80 тысяч. Сначала гетман Острожский путём ложного отступления втянул московитов в узкую лесную просеку, в конце которой ушёл в сторону, оставив противника перед замаскированными пушками. Батарея, словно жернова, перемалывала всё новые и новые полки московского войска, которые сзади напирали на идущих впереди.

Описание Оршинской битвы и гравюры, изображающие её, вошли почти во все европейские учебники по военному искусству. Из захваченных русских пушек был отлит огромный колокол для звонницы Вавельского дворца в Кракове. Летописное сообщение об Оршинской битве выглядело настоящим гимном “славному и великоумному” князю, которого автор сравнивал со славными полководцами прошлого, а в конце высказывал желание, “чтобы так же бил сильную рать татарскую, проливая кровь их басурманскую”. И это понятно – в то время набеги крымчаков превратились в постоянное явление.

После Оршинской битвы, которая восстановила непоколебимый военный авторитет князя Острожского, он выказал русским пленным большое участие. Посещал их в местах заключения, утешал и во многом помогал.

После победы литовцев под Оршей города Мстиславль, Кричёв и Дубровна вновь перешли в подданство Сигизмунда. Однако король не смог извлечь для себя из победы под Оршей никакой пользы. Не мог он и вернуть Смоленск, приобретение которого служило Василию III достаточным вознаграждением за все потери, поскольку этот город расценивался как ключ к Москве и Днепровским землям. После Оршинской битвы война между противниками длилась без особого успеха для обеих сторон ещё 7 лет.

Борьбу Москвы против Великого княжества Литовского поддерживал Тевтонский орден. В 1515 году магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн объявил о непризнании Торуньского мира 1466 года. Несмотря на победу под Оршей Сигизмунд Польский испугался угроз императора Священной Римской империи Максимилиана о создании антипольской коалиции государств. В 1515 году в Вене состоялась двойная свадьба: Фердинанд, младший внук императора Священной Римской империи Максимилиана, был обручён с Анной Ягеллонкой, дочерью короля Венгрии и Чехии Владислава II, а сын Владислава II – Людовик – пошёл под венец с внучкой императора Марией. Так породнились две самые могущественные династии Центральной Европы.

По возвращении польского канцлера Ланского с Латеранского собора в Риме в королевском совете возникла ожесточённая борьба между ним и придворными вельможами. Противники канцлера Я. Ланского, возглавляемые вельможами Шидловецким и Томицким, подкупленные Габсбургами, одержали верх при дворе, и Сигизмунд пошёл у них на поводу.

Cклоняясь на сторону П. Томицкого, но выслушивая и Ланского, король позволял каждому из них вести собственную политику: одному – официальную, другому – неофициальную. Поэтому польская дипломатия того времени отличалась противоречивой и не ведущей к какой-то определённой цели политикой.

Польскому королю и великому князю Сигизмунду было уже 48 лет, когда в 1515 году умерла его жена Барбара Запольская и он овдовел. К этой беде прибавлялась и более существенная: у короля были две дочери и ни одного сына. Сигизмунд оказался под угрозой стать последним из Ягеллоновичей на краковском и виленском престолах. Посему, не имея наследника, король Сигизмунд был вынужден искать очередную супругу. Соправитель императора Максимилиана, его сын Карл сватал Сигизмунду свою племянницу – итальянскую герцогиню Бону Сфорца из знаменитого в 1450 – 1535 годах рода герцогов Миланских, дочь герцога Джованни Галеаццо Сфорца и Изабеллы Арагонской.

При посредничестве чешско-венгерского короля Владислава II император Максимилиан I начал переговоры с Сигизмундом и в июле встретился с ним в Вене. Здесь, под влиянием П. Томицкого, два монарха заключили союз между Священной Римской империей, Польшей и Великим княжеством Литовским. Сигизмунд согласился передать под власть Габсбургов Чехию и Венгрию после смерти короля Владислава II, а также, рассмотрев несколько предложенных ему в качестве невест кандидатур, Сигизмунд Казимирович остановил свой выбор на родственнице Габсбургов Боне Сфорца.

Архитектурное творчество Леонардо да Винчи завершило фазу раннего Возрождения, которое идейно открыло фазу высокого Возрождения, которое расцвело в Риме. При этом оно имело свои, “ломбардские”, особенности, поскольку протекало главным образом при дворе миланского герцога Людовика Сфорца, который получил в истории прозвище Моро. Как и все теоретики архитектуры эпохи Возрождения, Леонардо опирался на античный трактат древнеримского архитектора Витрувия, жившего в І веке до Рождества Христова.

История архитектуры Литвы свидетельствует об очевидных мировоззренческих и художественных параллелях с культурой Италии эпохи Возрождения.

В 1516 году казаки под командованием каменецкого старосты П. Ландскоронского совершили поход под турецкий город Белгород, где захватили множество лошадей, крупного рогатого скота и овец. На обратном пути у озера Овидова под городом Очаковом они были настигнуты татарами и турками. В произошедшей затем битве турки и татары были разгромлены, а казаки Ландскоронского возвратились домой с богатой добычей.

Домановичи в это время не были единовластными собственниками “отчизной” земли в Домашичах (Домановичах). Отмечено в документах, что в 1517 году здесь кроме Домановичей и Анцушковичей в числе землевладельцев значились некие паны Завишичи.60

Будучи вдовцом и имея хорошее служебное и имущественное положение, Сенько Доманович женился во второй раз. Его новой избранницей стала девушка гораздо моложе его. Теперь его женой стала Ганна Олехновна из фамилии Тишкевичей. Благодаря этому браку Сенько Доманович получил возможность прикупить к своим прежним землям “материзное” имение у родственников Ганны Олехновны за 8 коп грошей в имении Морочном.

Чтобы было понятнее, о какой стоимости идёт речь, сделаем краткое отступление. В XV и в начале XVI века в Великом княжестве Литовском самой распространённой монетой был пражский (или чешский) грош – довольно крупная и красивая серебряная монета. Из собственных литовских денег чеканился только пеняз (денарий) – мелкая монета, служившая для размена. До самого падения Речи Посполитой в Великом княжестве монеты считали копами, то есть по 60 штук. Так что сумма “8 коп грошей” означала сумму в 480 пражских грошей. Это было довольно много и свидетельствовало о неплохом имущественном состоянии Сенько Домановича.

Благодаря родовым связям цепь времён не прерывается и каждое поколение, достигнув доступного ему рубежа, старается передать по наследству тем, кто идёт ему на смену, самое лучшее. Поэтому Сенько Доманович прилагал максимум усилий к тому, чтобы обеспечить наиболее выгодные экономические и служебные условия для будущего своих детей. И, прежде всего, тому, кто после него был самым старшим в семье – то есть старшему сыну Ивану. Но сыновьям Сенько его новая жена приходилась только мачехой, и отношения между ними сложились не самые хорошие.

Спекуляция папскими индульгенциями, принявшая в Европе исключительно широкие масштабы, вызвала в 1517 году протест священника Мартина Лютера, послуживший толчком к началу Движения религиозной реформации. Это движение, выросшее из идей гуманизма, стало началом раннего религиозного протестантизма. Поначалу – лишь в Германии, но затем распространившемуся по всей Европе. Учение Лютера, повторявшее ранние ереси и требовавшее “очищения” церкви за столетие до этого в Чехии стоило жизни Яну Гусу. Папа Лев Х издал две буллы, отлучавшие от Церкви Лютера и всех тех, кто выступал за реформы в ней, но это привело лишь к обострению противостояния. Однако такого противостояния пока не наблюдалось в Польше и Литве. Здесь идея веротерпимости пустила глубокие корни, в основном благодаря сознанию независимости, присущему польско-литовской шляхте.

Тевтонский орден в 1517 году заключил антилитовский союз с Московским государством, по которому рыцарям была обещана помощь. В договоре было сказано: «Магистр бил челом о том, чтобы мы его жаловали и берегли, и мы его пожаловали и за него и за его земли хотим стоять и оберегать его от своего недруга короля польского». Император Священной Римской империи Максимилиан, учитывая новый расклад сил в Восточной Европе, попытался удержать тевтонского магистра Альбрехта от выступления. В 1518 году император писал Альбрехту Гогенцоллерну: “Целостность Литвы необходима для блага всей Европы, могущество Московии – опасно”.

*  *  *

В свите Боны Сфорца в Польшу прибыло много, чуть ли не до трёхсот, итальянцев, склонных к идеям Реформации. В основном это были врачи, утверждавшие принцип эксперимента над авторитетом медиков древности. Их влияние способствовало укреплению позиций веротерпимости в стране.

В те времена Италия была тем же, чем впоследствии сделалась Франция: утончённость жизни была развита в ней более, чем в какой-либо другой стране в Европе, а также способность и склонность к интриге.

В свите Боны были и придворные мастера, в том числе архитекторы Францискус Италикус, Франческо делла Лора, Бартоломео Берецци, Никколо де Кастильоне и другие, которые стали одним из непосредственных источников распространения идей итальянского архитектурного Возрождения в Польше и Литве. Бракосочетание состоялось в 1518 году. Сигизмунд встретил жену неподалёку от Кракова, их торжественный въезд в столицу сопровождали более 10 тысяч шляхты. На следующий день вечером гости проводили королевскую пару до дверей спальни, где 51-летний король сел на кровать с правой стороны, 25-летняя Бона – с левой. Слуги подали им вино и сладости, и новобрачные остались наедине…

Эта герцогиня принесла Сигизмунду в приданое находившееся в Италии владение, из-за которого возникали постоянные споры. Поскольку они не могли решиться без помощи Габсбургов, Сигизмунд держал их сторону.

Вместе со свитой Боны Сфорца в Польшу и Литву более широким потоком хлынули увлечения, распространившиеся в Италии в эпоху Возрождения. В частности, был завезён новомодный подпрыгивающий танец турдьон, появились первые сладости, которые тогда в Европе считались лекарствами. Мода на сахар, доставлявшийся кораблями из Африки и Америки, охватила все благородные дома Европы и теперь достигла её восточных окраин. Сахар стал новым символом богатства, а искусство приготовления пищи, достигшее высокого развития в Венеции, стало впервые разновидностью искусства, получившего название “кулинария”. Так же, как в Западной Европе, в Великом княжестве Литовском выросло и увлечение овощами и фруктами. Однако продолжало сохраняться унаследованное со средних веков разделение зерновых на пищу для скота и пищу для людей. В частности, человеческой пищей считались рожь и пшеница, а такие злаки, как гречка, ячмень и овёс признавались пригодными только для откорма скота.

Бона Сфорца оказалась личностью неординарной и даже в какой-то степени одиозной. Эта властная женщина приняла чрезвычайно активное участие в политической, экономической и культурной жизни страны, щедро поддерживала традиции меценатства. В год королевской свадьбы от краковского двора к папе римскому Льву Х было направлено посольство во главе с епископом плоцким Эразмом Вителиусом, который был опекуном талантливого литвина Миколая из Гусова и взял его с собой в Рим. Для ознакомления Западной Европы с духовным миром Литвы Миколаю Гусовскому было поручено сочинить на латыни поэтическое произведение про обычаи, быт, традиции литвинов. Во время работы над поэмой папа Лев Х и епископ Виталиус умерли, но Миколай Гусовский закончил своё произведение, которое получило название “Песня про зубра”. При поддержке королевы Боны поэма была издана пять лет спустя в Кракове.

Польской культуре эпохи Возрождения была присуща чёткая социальная ориентация. Главными центрами её в первой половине века стали королевский двор и дворы магнатов, соперничавших по роскоши и покровительству искусствам со столицей. Именно в этой среде формировался новый тип польской культуры. В Литве, как и на севере Европы, ещё не изжили себя средневековые привычки и пристрастия в еде и, хотя сладкие блюда нравились и здесь, застолье устраивалось, как правило, с традиционным набором блюд. Усреднённый вариант новой культуры в Польше был характерен для средней шляхты, тогда как мелкая шляхта, близкая по своему образу жизни к крестьянству, оставалась носителем традиционной культуры. Идеи гуманизма и Возрождения, как художественного стиля, пришлись впору сознанию польской и литовской шляхты. Заметным течением в интеллектуальной жизни высшего общества стало “эразмианство” – взгляды на общество философа Эразма Роттердамского из богатой голландской семьи, сыгравшего большую роль в подготовке Реформации в Германии.

В то же время западная мода и привычки, хлынувшие потоком в Польшу, гораздо труднее приживались в Литве. В своих воспоминаниях, написанных через 50 лет, представитель высшей литовской знати Мелешко утверждал: «Паны[-рада] этого времени жили богато, строили себе каменные замки. Дом их был полная чаша и в деньгах имели всегда избыток. Они одевались просто, кто как хотел, и в богатых платьях не хаживали. Их жёны и они сами не гонялись за модой, носили прадедовскую одежду и обычаев польских не перенимали.

К столу у них подавался борщ, утка с корчиком, полоток с грибами, а на праздничных банкетах подавалась рисовая каша с шафраном, но тортов и сластей заморских не знали. Пили мальвазию, пили домашний мёд и водку, а о венгерском вине и не слыхивали. За немецкими и польскими обычаями не гонялись. Эти паны не любили немцев. Они не жаловали, за их хитрость, и поляков и эти чувства разделял с ними драгоценной памяти Сигизмунд I. Умели эти паны сказать королю золотую правду. Хорошо дрались на войне, хорошо выдерживали поле».37 На деле, конечно, встречались и исключения из общего правила. Приближённые к королевскому двору вельможи уж точно были знакомы с новыми модами в одежде и пище.

В это время поведение за столом не только простолюдинов, но и знатных вельмож не отличалось утончённостью более поздней эпохи. В порядке вещей было не только елозить за столом, но и есть немытыми руками, вылизывать после еды посуду и руки. Эразм Роттердамский, у которого были проблемы с желудком, подверг всё это критике и впервые попробовал составить правила поведения за столом. Благодаря авторитету гуманиста составленный им кодекс поведения стал быстро прививаться при дворах благородных европейских семейств.

Активно переписывались с Эразмом такие вельможи, как основатель кафедры римского права в Краковском университете и библиофил, собиравший книги по всей Европе, П. Томицкий, новый примас Польши, поэт, воспевавший Вакха и Венеру, поистине ренессансная личность А. Кшицкий, а также племянник последнего епископ А. Жебжидовский, всю жизнь считавший себя учеником Эразма.

Примас Польши А. Кшицкий (1483 – 1537) был настоящим вельможей, любившим роскошь и пьянство, властным и насмешливым, уничтожавшим своих соперников ядом эпиграмм. Он был страстным патриотом, дипломатом, боролся с турками, написал поэму “Жалобы Религии и Речи Посполитой” и при этом являлся активным членом “Братства пьяниц и обжор”. Примас словно иллюстрировал собой концепцию раблезианства и карнавальной культуры. Чрезвычайная поэтическая разносторонность Кшицкого была под стать его деятельности.

В январе 1519 года польская королева Бона разрешилась королевной Изабеллой. Сигизмунд, отец двух дочерей от первой жены, был сильно разочарован.

Вместе с королевой Боной в придворную жизнь Польши и Великого княжества Литовского пришло знание о том, что пищу можно есть вилками. Хотя двузубые вилки были известны в Италии уже в XI веке, их продвижение в обиход было очень долгим. Так, французская королева в XIV веке имела в своём распоряжении всего одну вилку, а в Англии вилкой впервые стала пользоваться лишь через несколько десятков лет после описываемого нами времени, в конце XVI века, королева Елизавета I, причём это было только королевской привилегией, не распространявшейся на её придворных.

Поскольку университетское образование и книгопечатание были тесно связаны с католичеством, книгопечатание на православных землях Великого княжества Литовского, включая Пинск, не распространилось. Здесь значительное развитие получило летописание, центрами которого были, в частности, Туров и Пинск. Правда, пинские летописи впоследствии погибли во времена мятежей, войн и пожаров. Но западнее и севернее Пинска, где католицизм стал распространённым, новое ремесло начало пробивать себе дорогу. Правда, первый печатник княжества – Франциск Скорина – напечатал свою первую книгу лишь в 1519 году за границей, в Праге. Но в дальнейшем он перебрался в Вильно, где и основал свою печатню.

В сознании шляхетского общества Великого княжества Литовского к этому времени уже давно все литвины воспринимались как единый народ, независимо от того, были ли их предки русскими или литовцами. В этом сознании Литва и Русь воспринимались нераздельно. Литовцы и русские по происхождению вместе требовали от своих великих князей править ими по русско-литовскому праву и одинаково боялись Польши, опасались вторжения в Литву польского влияния. Вместе восхищались они Сигизмундом за его нелюбовь к полякам.

В это время при дворе короля Сигизмунда было обращено внимание на разбойное казачество, упоминания о котором встречаются в документах с 1490 года. Правящие круги Польши и Литвы рассматривали казацкое своеволие как дестабилизирующий фактор внутри- и внешнеполитических отношений. Стремясь обуздать казаков, правительство Сигизмунда рассматривало возможность направить энергию этих степных авантюристов в русло государственных интересов, то есть, по выражению короля, использовать пограничных сорвиголов для службы и обороны. Именно этот литовско-польский король первым высказал идею организации казацкого войска, которое могло бы успешно охранять от татар днепровские переправы. Однако за время его жизни этот проект остался нереализованным.

В 1519 году не стало императора Священной Римской империи Максимилиана, завещавшего похоронить своё сердце во фламандском городе Брюгге – рядом с первой женой Марией Бургундской. Наследником скончавшегося три года назад Фердинанда Арагонского и Максимилиана стал их внук (как испанский король – Карл I, как римско-германский император – Карл V). На плечи 19-летнего Габсбурга легло бремя власти над колоссальной империей, возникшей буквально за пару десятилетий. В неё входили Австрия и другие земли Габсбургов в Центральной Европе, а также Нидерланды, Неаполь, Сицилия и Испания с её быстро расширявшимися колониальными владениями в Америке. Карл кроме земельных владений унаследовал и внешние признаки своих малосимпатичных предков – его рот всегда оставался приоткрытым. Говорят, один испанский крестьянин, впервые увидев императора, простодушно посоветовал ему поберечься – не проглотить случайно муху.

Королева Бона, как отмечали все, кто её знал, была щедро одарена экономическим мышлением, ловкостью, смелостью и необычайной жаждой денег. Кроме собственных приобретений её богатство возрастало и благодаря немалым подаркам мужа, особенно на литовских землях. На второй год супружеской жизни, в 1519 году, Бона получила от него Кобринское и Пинское княжества. Правда, в Пинске, как и в Кобрине, пока была лишь сделана наследственная запись на имения бездетного пинского князя Феодора Ивановича Ярославича на случай его смерти в пользу королевы Боны, а фактическая власть князя от этого изменений не претерпела. Чтобы действительно вступить в полноправное владение имениями, Боне пришлось ждать около трёх лет, пока княжествами пользовались их пожизненные владельцы.

После смерти императора Максимилиана I попытки посредничества со стороны империи в отношениях Тевтонского ордена и Литвы были прекращены. Тевтонский орден не последовал советам Максимилиана и начал подготовку к войне с Великим княжеством Литовским, которая вскоре и началась. Однако она была давно ожидаема и весьма популярна как у жителей Польши, так и в Пруссии, населённой по большей части не немцами. Осенью 1519 года (с сентября – 1520 года), воспользовавшись тем, что Литва воюет с Тевтонским орденом, московские войска из-под Орши совершили несколько походов на Полоцк, Витебск, Вильно, Молодечно, Минск, Могилёв, Оршу и только возле Новогрудка повернули назад, “страшно опустошив неприятельские волости”.

Польско-литовским войскам сравнительно легко удалось дойти до Кёнигсберга и разбить бранденбургское войско под Гданьском (Данцигом). Несмотря на то, что Сигизмунд Польский проявил и здесь свою непоследовательность, согласившись на перемирие, запрошенное Альбрехтом, положение последнего оказалось отчаянным. Папа и император, видя, что протестантизм всё более распространяется среди членов Ордена, отказались помогать его магистру.

В 1520 году кроме созданных ранее в Великом княжестве Литовском двух воеводств были организованы ещё 5 – Витебское, Полоцкое, Новогрудское, Смоленское и Подляшское. После смерти в 1520 году пинского князя Феодора Пинск вместе с его окрестностями перешёл в пожизненное владение к королеве Боне Сфорца. На первых порах заведование делами Пинского княжества было поручено королём Сигизмундом маршалку дворному, старосте берестейскому, ковенскому и лидскому Юрию Ивановичу Иллиничу, который ведал местным управлением до 1522 года. Однако фактически распоряжения и деятельность королевы Боны начинаются уже с этого времени.

1 июня 1520 года в Кракове в королевской семье Сигизмунда и Боны появился на свет долгожданный наследник мужского пола. Через месяц состоялось крещение, и дитя получило имена Сигизмунд (в честь отца) и Август (недвусмысленно определявшее будущие державные амбиции для младенца).

К 1521 году в семье Сенько Домановича уже было пять сыновей – Иван, Гаврило (видимо, вскоре погибший), Борис (также, видимо, рано погибший) Василий и Богдан Семёновичи Домановичи. На старшего сына, как будущего главу рода, отец направил все усилия по оказанию протекции в службе и полезных знакомствах. Младшим сыновьям оставалось надеяться в основном на самих себя.

Наследнику польской королевской четы было только два года, когда Бона добилась подтверждения дедичных прав сына на Великое княжество Литовское. Для этого она переписывалась с крупнейшими вельможами Великого княжества Литовского и близкими между собой друзьями – Юрием Радзивиллом и Альбрехтом Гаштольдом, которые и постарались исполнить её желание, организовав своих сторонников. Разумеется, не просто из бескорыстного уважения к королеве. В благодарность Бона выхлопотала у супруга привилей гетману литовскому Юрию Радзивиллу на трокское каштелянство, Альбрехту Гаштольду – титул воеводы Новогрудского для его сына Станислава. По иронии судьбы, именно эти два магната будут иметь тесное отношение к самому несчастному периоду жизни королевы Боны: один как отец, а другой как супруг Барбары Радзивилл.

В 1521 году турецкие войска султана Сулеймана Великолепного захватили Белград, серьёзно осложнив положение христиан в Восточной Европе. Тогда же император Священной Римской империи Карл V, чтобы облегчить себе управление огромными владениями дома Габсбургов, передал в управление своему брату Фердинанду наследственные австрийские земли.

В это время процесс оформления шляхты в Великом княжестве Литовском в привилегированное сословие вступил в решающую фазу. Шляхта на основе серии юридических актов окончательно обособилась от “посполитства” (крестьянства). В 1522 году было принято сеймовое одобрение о “выводе шляхетства”, в соответствии с которым к шляхетскому сословию относились лишь потомки тех, кто стал боярином или земянином ещё во времена правления Витовта, Сигизмунда и Казимира. Род Домановичей вполне подпадал под эти требования.

На этом же сейме было решено смягчить наказание для тех бояр, которые не явились вовремя на сборный пункт на войну или уехавших с войны без разрешения. Вместо полагавшейся прежде смертной казни виновные теперь наказывались конфискацией их имений.

«Население Пинского Полесья распадается на два больших класса – военно-служилый и тяглый. Привилегированный класс – шляхта, – образовавшийся из потомков князей и крупных землевладельцев-бояр предшествующего периода, получал от государства землю под условием исполнения военной службы.

Эта отличительная черта не проводила, однако, непереходимой границы между классами. Расстояние между ними стушёвывалось существованием промежуточного класса, пополнявшегося из крестьянства и приближавшегося к шляхте личною службою.

...Термин для обозначения высшего служилого класса – земяне, что соответствовало nobiles латинской терминологии и напоминает древнее словоупотребление “бояре”. Последний термин претерпел некоторые изменения: с одной стороны, в некоторых случаях “бояре” употребляются рядом с “земяне”, следовательно, в своём старом значении. Чаще же оно обозначает лиц, несущих боярскую земскую службу, и, таким образом, в большинстве случаев этот термин прилагается к среднему промежуточному классу служек, занимающих низшее, сравнительно с земянами, положение. Идя за установившейся практикой, власть признала, что боярская служба сама по себе, без других доказательств благородного состояния, не есть неоспоримый признак шляхетства».60 Прослойка земян в XVI веке была разорвана: те из военных слуг, которые наследственно, с деда-прадеда, выполняли военную службу, получили или “вывели” себе шляхетство, а остальные постепенно слились с крестьянством.

Из общей массы шляхетства отдельные роды выдвигались благодаря своему влиянию в местной жизни – путём близости к местным князьям или же благодаря экономическому превосходству. И то, и другое шло взаимопереплетаясь. Среди пинских шляхетских родов этого времени одно из первых мест занимали Полозы. Боярский род Полозов был киевского происхождения и перешёл на Пинщину вместе с княгиней Марией. Значительным родом были Фурсовичи и столь же многочисленные Гричины. Известными и влиятельными были роды Щепы, Ширмичи, Ордичи, Федковичи, Тенюки, Кривецкие, Любельские, Головки. Из сравнительно недавно возвысившихся боярских родов в XVI веке числились три фамилии: Домановичи, Велятицкие и Почаповские. Все эти роды тесно переплетались друг с другом путём брачных союзов.

«Переход Пинска к королю, как и всякая иная перемена местной власти, должен был неминуемо возбудить некоторые опасения у местных землевладельцев за свои владельческие права. Начинаются хлопоты о подтверждении прежних жалованных грамот, и результатом этого служит ряд дошедших до нас от 1522 года грамот Сигизмунда с подтверждением прав на земельные пожалования князя Феодора».60

В XVI веке меценатами старинного православного Лещинского монастыря были пинские князья Феодор и Георгий Ивановичи Ярославичи, а также зажиточные и хорошо известные на Пинщине шляхтичи Андрей и Богдан Велятицкие. Однако в целом положение православной церкви в Литве в это время было не слишком значительным. Благотворительность панов в пользу церквей и монастырей выродилась в форму патроната или “подавань”. Было немало лиц, которые действительно являлись патронами церкви, как, например, князья Острожские, Олельковичи, Слуцкие, Ходкевичи и другие. Однако с XV века патронат в большинстве случаев переродился в обычное владение церковью или монастырём наравне с сёлами и угодьями. Патроны распоряжались ими на основе поместного права: отдавали в заставную аренду, давали в должность, в наследство, обменивали на прибыльные сёла, продавали. Они собирали деньги с церквей, прежде всего – за назначение игумена, священника, епископа. Получали доходы с имущества, принадлежащего монастырю или церкви во время, когда пост епископа или игумена не был занят.

Сами короли подавали этому пример, раздавая монастыри светским лицам: Елена, вдова великого князя Александра, получила Троицкий монастырь в Вильно от Сигизмунда I “пожизненно”. Также Сигизмунд I отдал церкви в Киеве в уплату долга некому Дягилевичу. Бывали случаи “подавання” монастырей не только светским лицам, но даже неправославным. Против таких “патронатов” настойчиво, но без последствий, боролась Церковь.

Вследствие “патроната” епископские кафедры давались светским лицам с обязательством иметь викарием духовную особу, которая отправляла бы церковные службы. Естественно, такие владыки не могли стремиться к высокоморальной жизни священников. Посвящение в сан считалось значительным доходом, поскольку кандидат должен был хорошо заплатить за посвящение и за получение прихода.

В первой половине XVI века русско-литовская шляхта повела шумную борьбу со своей знатью и в результате добилась права присутствия на вальных сеймах. В 1522 году найвышейший гетман Великого княжества и виленский каштелян князь К. Острожский за заслуги в войне с Орденом получил в качестве королевской награды ещё одну высокую должность – воеводы трокского. Бывшие среди его противников литовские паны-католики выразили протест по поводу назначения воеводой православного князя, ссылаясь на требования заключённой более ста лет назад Городельской унии. Однако это ничего не изменило и Острожский остался победителем.

В 1522 году было, наконец, заключено перемирие между литвинами и московитами. Причём, Смоленск остался за Москвой до заключения “вечного” мира, который был подписан лишь в первой четверти следующего века. В грамоте о перемирии на 5 лет, данной королём Сигизмундом 18 февраля 1523 года, говорилось: «Мне, великому господарю, не зачепляти города Гомья с волостями», и всё-таки через два года оказывается, что “литовские люди приказчики (чиновники) из Пропойска и из Речицы, не единова приходя, в гомельской волости людей наших иных до смерти побили, а иных головами свели к себе с жёнами и с детьми, а животы (скот) их многие пограбили..”.

Уменьшившиеся владения Ордена меченосцев были окружены со всех сторон польско-литовскими приобретениями, и дело Ордена казалось совершенно проигранным. Однако, подчиняясь возросшему влиянию Томицкого, король подал руку помощи Альбрехту, позволил ему провозгласить себя князем (герцогом) Пруссии под верховенством Польши, вернул ему захваченные поляками крепости меченосцев, согласился с принятием рыцарями Ордена протестантизма.

В XVI веке в университетах Европы, а вслед за ними и в Краковском, изучали такую аристократически-куртуазную науку, как эпистолографию – умение писать письма. Чтобы помочь преподавателям и студентам, составлялись специальные учебные пособия – письменники – сборники образцов писем на разные случаи жизни. В архитектуре этого времени в Польше и Литве господствовал итальянский стиль. В этом стиле Сигизмунд I перестроил королевский замок на Вавеле в Кракове. Приехавшие в свите Боны Сфорца итальянские архитекторы принимали затем участие в отделке Вавельского замка. Очевидно, что приехавшие с Боной Сфорца итальянские мастера были хорошо знакомы с творчеством Леонардо да Винчи, который жил в Милане до 1516 года. Они привнесли в архитектуру королевства Польского характерный элемент ренессансной архитектуры Италии, который затем был перенесён в дворцовое зодчество Великого княжества Литовского и получил название “польский”. Одновременно появились и элементы античной архитектуры: пилястры, профильные карнизы и так далее. Все эти новшества отразились в художественном оформлении Нижнего (Дольнего) замка в Вильно, который как раз отстраивался при Сигизмунде І.

Примеру двора последовала знать. Под руководством итальянцев повсеместно стали строиться дворцы и новые замки. Польское Возрождение торжественно, пышно и одновременно буйно, сатирично и смешливо. Оно аристократично и демократично, европейски ориентированно и патриотично, нацелено на высшие достижения чужой культуры и народно, просто и напыщенно, классически ясно и фольклорно. Благодаря такой многогранности оно стало на многие века источником вдохновения для польской культуры, её поистине “золотым веком”. Увлечение западной культурой в Литве совмещалось с приверженностью к родному языку. Польский учёный С. Бандке писал: «Все Ягеллончики, аж до Сигизмунда-Августа в Литве писали по-русски, привилеи и пожалования давали, и даже порой лучше, чем по-польски, говорили. В библиотеке Сигизмунда I было 33 книги на русском языке, и лишь одна – на польском.

Жалованной грамотой короля Сигизмунда от 1523 года, повторившей запись 1519 года, были официально оформлены права королевы Боны на Пинск и его округу. Бона славилась своей красотой, но вместе с тем и большой энергией. Бона Сфорца долгое время играла важную роль в Польше, оказывала заметное влияние на государственные дела. Но особенное внимание она обратила на управление своими громадными имениями и копила деньги. Королева никогда не брезговала даже одиночными строениями в городах и на селе: хоть дом, хоть мельница – со всего умела выжать деньги. Могла Бона и спекулировать приобретениями, перепродавая с выигрышем то, что покупала. Не стыдилась судиться за имущество даже с мелкой шляхтой.

Эти времена стали чередой нескончаемых заговоров и политических интриг, принявших такой размах и постоянство, что их отголоски из столичного Кракова регулярно докатывались и до захолустной Пинщины. Все интриговали против всех: король Сигизмунд и королева Бона, канцлер Ланский, вельможи Шидловецкий и Томицкий, фаворит королевы итальянец Гамроз, приближённые к ней Собоцкий и Дзержговский, другие знатные господа, протестанты, католики и православные. Многим порой казалось из-за этого, что не быть замешанным в заговор или интригу просто неприлично для шляхтича, гордящегося древностью своего рода.

«Миланская принцесса Сфорца, хитрая и предприимчивая итальянка, ставшая волею судеб польской королевой, Бона отличалась двумя качествами – властолюбием и жаждой деятельности. В борьбе придворных партий обнаружила она коварство и любовь к интригам, в управлении своими имениями – интерес к сложным вопросам административным и хозяйственным. Первые шаги её в этой сфере были обусловлены любовью к деньгам или скупостью... Суммарная проверка была предпринята Боною по отношению к владельческим правам служилого сословия – “чинити рачила выведанье имений бояр пинских”».60

В начале 1520-х годов Османская империя усилила натиск на Венгрию и Австрию. Находясь в союзнических отношениях со Священной Римской империей, Польша и Литва оказали вооружённую поддержку её императору Карлу V в борьбе против турок. При этом Великое княжество Литовское вело борьбу с крымскими татарами, которые являлись вассалами турецкого султана.

Братья Домановичи также принимали участие в военных событиях этого времени. И поэтому 15 мая 1523 года в Кракове королём Сигизмундом за военную службу братьям Домановичам был выдан подтвердительный привилей на дополнительные к их прежним владениям 4 дворища с крестьянами и 3 “пустовские” земли (без крестьян) в районе их владений на юге от Пинска, ранее уже пожалованные пинским князем Феодором Ивановичем. В данном случае под дворищами понимались общинные крестьянские хозяйства, состоявшие из группы семей. Большинство таких дворищ имели десятки гектаров земли, а многие – даже сотни гектаров. Хозяйство таких сельских общин носило в основном натуральный характер. Только мёд, воск, меха, железо, гончарные изделия предназначались непосредственно на продажу. Дворища просуществовали до середины XVI века. Отмечено в документах также, что второй и четвёртый из братьев – Сенько и Богдан – в это время владели имениями Прикладники и Коморы.57

22 мая 1523 года в Кракове король Сигизмунд, по просьбе бояр Домановичей и по ходатайству за них найвышейшего гетмана князя Константина Ивановича Острожского, подтвердил сделанную покойным князем пинским Феодором прибавку к их имению и разрешает положительно их просьбу ездить на земскую службу попеременно по два брата. Это подтверждение гласило:

«Жигимонт (Сигизмунд), Божею милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский и князь Прусский, Жмойдский и иных.

Били нам челом бояре пинские Анцушко, Сенько, Василевский и Богдан Домановичи и поведали перед нами, что их четыре брата, а именьице имеют весьма убогое. А также, что именьице на четыре части разделили и не имеют средств, с которых все четыре брата могут службу земскую служить.

Из-за этого только два брата на службу земскую ездили до тех пор, пока покойный князь Феодор Ярославич не придал им к тому именьицу четыре дворища с людьми и три земли пустых, а они с этого добавления третьего коня в вооружении на службу нашу снаряжают. И били нам челом, чтобы им дозволили по два брата попеременно с вотчины их на службу нашу и земскую ездить, и с тех земель, что им князь Феодор Ярославич предоставил, третьего коня снаряжать.

Также и воевода троцкий, гетман наш наивысший, староста браславский и веницкий, князь Константин Иванович Острожский об этом нам писал.

Так что, раз они именьице имеют убогое, и не с чего всем четырём братьям службы земские служить, мы в ответ на письмо князя гетмана и их челобитье решили позволить им по два брата с вотчины их на перемену на службу нашу ездить. А с того добавления, что им князь Феодор Ярославич добавил, должны они третью службу служить по уставам и решениям земским. Писарь Копоть».

В связи с переменой власти в Пинском княжестве Сенько Доманович обратился за подтверждением своих прав на имение и живших на землях этого имения крестьян к королеве Боне и к королю Сигизмунду. 24 мая 1523 года была подписана подтвердительная грамота королевы Боны Сенько Домановичу на владение четырьмя крестьянами: «Бил нам челом боярин пинский Сенько Доманович и сообщил, что князь Феодор Иванович Ярославич дал ему четыре человека по имени Тиш Янович и Андрей Демидович с сыновьями их в Прикладниках, и в Коморах Василия Байчаковича и Семёна Дедовича с их сыновьями, и с землями пашенными и бортными, и сенокосами, и со всем тем, что эти люди издавна у себя имели».58

В тот же день в великокняжеском дворце в Вильно король и великий князь Сигизмунд также подтвердил права Сенько Домановича на его земли и крестьян. Документ гласил:

«Жигимонт, Божей милостью Король Польский, Великий Князь Литовский, Русский, Княже Прусский, Жемойтский и прочее.

Оповещаем этим нашим листом, кто на него посмотрит или прочтение услышит, нынешним и будущим, кому будет необходимость об этом знать.

Бил нам челом боярин пинский Сенько Доманович и рассказал перед нами, что Князь Феодор Иванович Ярославич дал ему четыре человека по имени Тиш Янович и Андрей Демидович с их сыновьями в Прикладниках, а в Коморах – Василя Байчаковича и Семёна Дедовича с их сыновьями, с их землями пашными и бортными, и покосами, и со всем тем, что те люди издавна у себя имели. И на то ему лист свой на пергаменте с навесной печатью дал, который мы прежде уже нашей собственной рукой господарской подписали. И этот лист на пожалование князя Феодора с подписью руки нашей перед нами предъявил и бил челом, чтобы об этом ему дали наш документ, а тех людей и земли подтвердили ему нашим листом навечно.

И мы по нашей милости на его челобитье сие учинили и на то дали наш лист ему, и те люди и земли вышеописанные подтверждаем этим нашим листом навечно ему самому и его жене, и их детям, и на будущих потомков, и их наследникам со всеми землями тех людей, пашенными и бортными, и с покосами, и с садами, и с лесами, и дубравами, и с ловами звериными и птичьими, и с озёрами, и с реками, и с речками, и с прудами, и с мельницами с их мукой, и с бобровыми гонами, и со службами и повинностями всеми тех людей, с данями денежными и медовыми, и бобровыми, и куничными, и с податями ржаными и овсяными, и со всеми иными платами и доходами, и имущество тех людей и земли, и со всем тем, что те люди и земля издавна сами для себя и в границах своих имеют вследствие пожалования и листа князя Феодора Ивановича Ярославича. И волен он [Сенько Доманович] там прибавить и расширить и ко своему лучшему и удобнейшему повернуть, как он сам считает разумным. А в подтверждение того и печать нашу привесить к этому нашему листу.

При том были паны-рада: воевода Трокский, гетман великий, староста Брацлавский и Веницкий князь Константин Иванович Острожский; воевода Виленский, державца Мозырский пан Альбрехт Мартинович Гаштольд; маршалок дворный, воевода Новогрудский, державца Мерецкий и Довговский пан Ян Янович Заберезинский; маршалок дворный, староста Берестейский, Ковенский и Лидский пан Юрий Иванович Иллинич.

Писан в Вильно под лето Божего нароженья 1523 году, месяца мая 24 день, индикта 10. И рука королевская.

[Подписал] Копоть (писарь. – А.Д.)».87

28 мая (неизвестного года, но, скорее всего, того же) последовала грамота короля Сигизмунда, подтверждающая пожалование, произведённое в своё время князем Ф.И. Ярославичем Сеньку Домановичу на три острова и на двор в Пинске.

В это время шло активное распространение в Европе идей реформации, расколовшей прежде единый католический мир на старых католиков и новых протестантов. Перед идеями протестантизма, провозглашёнными немецким богословом Мартином Лютером, не устоял даже Тевтонский орден. В 1523 году Лютер обратился к его рыцарям, призвав их отказаться от своего строгого устава, от обетов и клятв и заводить семьи. Регент и главный канцлер Пруссии выступил в поддержку Лютера. В умах рыцарей началось брожение, которое никто не пресекал.

В эти годы, когда все ранее относительно свободные для хозяйственного освоения земли были уже заняты, привилеи, подтверждающие права владельцев на их земли, стали особенно востребованными. Так, к примеру, в 1524 году королеве Боне бил челом “боярин наш пиньский Федько Сенькович Головка и с братом своим Ондреем”, прося подтвердить его права на имение, которое ранее было пожаловано “отцу его Сеньку Головце”, что и было удовлетворено.

Королева Бона уже сформировала свой собственный аппарат управления. Канцлером при ней стал вельможный пан Людовик, “охмистром” – Миколай Вольский, писарем и старостой пинским, клецким, городецким и рогачевским с 1524 года и до своей смерти – державца Пинского княжества Иван Михайлович Хоревич и, наконец, основной штат дополнял велебный князь Лаврин, епископ каменецкий, через которого Бона Сфорца проводила свою церковную политику.

6 марта 1524 года королеве Боне били челом бояре Анцух, Василевский и Богдан. Возможно, Сенько не участвовал в челобитье в связи с ранее полученными пожалованиями. Остальные же указанные его братья сообщали, в частности, королеве о том, что у них во владении имеются “в Диковичах земля, и в Местковичах земля, и в Житновичах земля, а в Жидецкой земле остров…”. Тогда же королева Бона выдала подтвердительный привилей братьям Домановичам на имения Диковичи, Местковичи и прочие, ранее “привилегированные” князем Феодором Ярославичем и королём Сигизмундом за военную службу братьев.57

В 1524 году Бона заложила в Клецком старостве местечко Сенявку. В том же году король Сигизмунд подарил любимой жене пущу от реки Супрасль до Ковно через всю Гродненщину – 200 километров в длину и 50 в ширину. У Юрия Радзивилла королева выкупила себе Гродненское староство, у Гаштольдов – Бельск, Нарев, Сураж. Только со своих владений в Великом княжестве без украинных земель Бона получала 36 000 дукатов ежегодно.

По польскому образцу, главное внимание в литовском войске придавали коннице, которая состояла из копейщиков – воинов с длинными списами и мечами, и стрельцов – в лёгких панцирях, с луками или кушами. Пехота имела броню, щиты, мечи и луки. Вооружение было разнообразным: секиры-балта, бердыши, чеканы. Мечи были также разных типов: длинные, короткие – тесаки, рапиры, кончары. Вооружение изготавливали в основном во Львове, где был “цех мечников”. В 1524 году литовское войско под командованием найвышейшего гетмана Литвы князя Константина Острожского отбило у татар сильно укреплённую крепость Очаков.

В 1524 году общеевропейское реформационное, иначе протестантское, движение охватило Восточную Прибалтику. Гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн, до этого старавшийся стоять в стороне от религиозных баталий, в 1524 году решил последовать призывам Мартина Лютера и преобразовал земли Пруссии в светское герцогство, объявив себя его правителем.

Вскоре идеи реформации стали распространяться и в Великом княжестве Литовском, где они стали угрожать не только католической, но и православной церкви. Для обеих старых ветвей христианства – западной и восточной – новое протестантское течение представляло угрозу тем, что отрицало необходимость посредничества церкви при общении человека с Богом. В 1525 году происходившая в Германии Великая крестьянская война дала возможность реформаторскому движению достичь своего наивысшего развития.

Тогда же жена Константина Ивановича Острожского – дочь слуцкого старосты Татьяна Гольшанская – носила под сердцем княжеского наследника Константина, ставшего со временем почти столь же известным, как и его отец. В этом же году началось крестьянское восстание на территории Литвы, входившей в состав Тевтонского ордена. Оно было подавлено лишь с помощью великого князя литовского и короля польского Сигизмунда. Тогда же была принесена ленная присяга прусского герцога Альбрехта Гогенцоллерна польскому королю.

В 1526 году наступавшие на Европу турецкие армии в Мохачской битве разгромили войска Венгрии, что поставило её на грань катастрофы. В болотах под Мохачем погиб 20-летний венгерский и чешский король Людовик и его преемником стал Фердинанд Габсбург, получивший в своё распоряжение целый конгломерат центральноевропейских земель. Поскольку же за семь лет до этого императором Священной Римской империи стал его старший брат Карл, внезапно родилась огромная габсбургская “империя, над которой никогда не заходит солнце” (поскольку её земли расположены по всему земному шару). С этого времени началась эпоха борьбы австрийского дома за полное господство в Европе, которая продолжалась свыше 100 лет.

В этом году историческая область Едисан, дававшая Великому княжеству Литовскому выход к Чёрному морю, вместе с городом-портом Очаковом перешла под власть Османской империи.

В связи с одновременным ослаблением давней соперницы поляков Чехии, именно к Польше стала переходить роль сильнейшего государства Центральной Европы, сопротивлявшегося натиску Османской империи. В этом же 1526 году король Сигизмунд включил в состав Польши остававшуюся до сих пор самостоятельной землю Мазовию.

А Пинск жил своей жизнью. После перехода его во владение королевы Боны, в княжестве продолжается политика освоения края, активно заселяются малообжитые земли Полесья. На это указывают документы о возникновении в первой половине XVI века новых поселений. Угодья раздавались не только заслуженным людям, но и простым крестьянам. Типичный тому пример – семья некоего Полюха, выходца из только что присоединённой Мазовии, получившего в 1526 году землю в Серниках Пинского княжества.

В результате денежной реформы в Польше, проведённой королём Сигизмундом в 1526 – 1528 годах, была введена “злотовая” денежная система. Правда, первоначально такой монеты, как “злотый” (то есть дукат), не было, а существовало лишь понятие определённого числа (со временем менявшегося) грошей, которое соответствовало злотому. Благодаря реформе после долгого перерыва возобновилась чеканка краковских (или польских) грошей. Почти одновременно выпускаются и более качественные, чем польские, литовские гроши. Из-за разницы в качестве за 4 литовских гроша дают 5 польских.

Однако внутренние дела в королевстве шли не лучшим образом. Бывшие советники короля Сигизмунда – Ланский, Шидловецкий, Томицкий и другие – сошли в могилу, а их места при краковском дворе заняли гетман Польши Я. Тарновский и краковский епископ С. Мацейовский, которые находились под пятой у королевы Боны. Хитрая итальянка окружила себя интриганами, среди которых особенным бесстыдством отличались Гамроз, Собоцкий, Дзержговский, и стала управлять государством, оттеснив от кормила власти своего мужа.

Королева и великая княгиня Бона в одном из листов, выданных ею в 1526 году, говорит, что ей бил челом некто Лукьян Полюхович Дмитрович из Пинского повета с родными братьями – Богданом, Грыньцом, Мальцом, Степаном и Сеньцом – о том, чтобы их от крестьянских повинностей освободили и приказали им во время войны служить княгине службой военной. За них ходатайствовал перед королевой её писарь – староста пинский и кобринский пан Иван Михайлович, рассказав о заслугах “того Полюха” в обороне границ собственных владений королевы Боны от князя Чарторыйского и в других делах. Ввиду этого Бона постановила считать воинственных братьев среди бояр пинских и освободить от податей. Но уже в 1550-х годах Полюховичи именуются земянами Пинского повета. Ни о каком возведении в шляхетское достоинство, пожаловании герба или принятии их в герб польской шляхтой нет и речи в документах. А между тем все потомки этих крестьян вошли позднее в ряды шляхты.50 Так решалась проблема постоянной военной убыли шляхетских военных кадров.

В конце 1526 года, используя суровую зиму, крымские орды прошли по замёрзшим рекам и болотам и опустошили полесские земли вокруг Турова и Пинска. Восточная часть Пинщины была почти полностью уничтожена. В январе 1527 года татары дошли до стен Пинска, но пинский замок они взять не смогли. Лещинский монастырь под Пинском татары разграбили. Гетман Великого княжества Литовского князь Константин Острожский быстро собрал войско. Удиравших крымчаков нагнали в 40 милях от Киева, и 27 января 1527 года состоялась решающая битва, в которой татары потерпели поражение. Вся добыча и пленные были отбиты. После этого угроза Великому княжеству Литовскому со стороны Крымского ханства надолго перестала существовать.

Однако внимание к формированию и укреплению своего войска в Литве не ослабевало. Вельможи, магнаты высылали в войско отряды своих людей под собственными знамёнами: по статуту 1527 года по 1 воину с конём – с 2400 моргов земли. Бояре среднего достатка высылали по 2 – 3 хорошо экипированного и вооружённого воина. Панцирные слуги служили сами, без слуг, в панцирях.

Кроме дочери Изабеллы, королева Бона родила ещё трёх – Софью, Анну, Катерину. Со вторым сыном ей трагически не посчастливилось. Она была беременна им в 1527 году. Несмотря на своё “интересное положение”, Бона решила ехать на охоту, поскольку обожала азарт этого мужского развлечения. Из Беловежской пущи для королевской охоты специально привезли в клетке огромного медведя. Зверь поначалу вёл себя тихо, но потом разъярился, задрал с десяток собак, впал в бешенство и наконец бросился на людей – среди первых он напал на конную Бону. Она повернула коня ускакать, но конь споткнулся и королева вылетела из седла. В результате этого происшествия Бона преждевременно родила сына, которого окрестили Войцехом-Альбрехтом, и который в тот же день умер. Больше Бона не беременела. Было ей тогда 34 года, а королю Сигизмунду – 60.

*  *  *

В XVI веке во всей Европе было весьма мало регулярного войска и основную силу государств везде составляло феодальное или земское ополчение. Это ополчение состояло из владельцев поместий со своими вассалами, а также из горожан, вооружавшихся во время войны для защиты своих городов. В Польше и Литве в это время пехота была наёмная и набиралась из немцев, венгров и шотландцев, а всю основную силу войска составляла конница из бояр-шляхты, или посполитое рушение (всеобщее рыцарское ополчение).

В этом веке, когда решалась судьба Великого княжества Литовского в его тяжёлой и непрерывной конфронтации с Московией, великокняжеской властью придавалось особое значение учёту своих феодальных вассалов. В княжестве практиковалась такая форма учёта, как перепись шляхетского войска. Первые подобные переписи, вероятно, возникли вскоре после распространения деловой письменности ещё в XV веке. Они осуществлялись многократно по разным поводам и охватывали большие или меньшие воинские формирования. Значительно реже проводились полные переписи. До наших дней дошли три таких переписи войска Великого княжества Литовского за XVI век – в 1528, 1565 и 1567 годах.

Стремление государства унифицировать размер дворищенского землевладения и увеличить тягло крестьян вызвало в 1528 году принятие “Устава на волоки”. Новая система определяла точно размер волок – 33 морга. Путные бояре и панцирные слуги получали по две волоки, крестьяне – одну волоку на дворище. Перепись шляхты (“попис земский”), которая была проведена в 1528 году, стала второй ступенью (первый – решение от 1522 года о “выводе шляхетства”) в процессе её, шляхты, обособления в самостоятельный социальный слой. В этот период термин “шляхтич” постепенно начинает вытеснять из использования традиционные “боярин” и “земянин”. Но перепись свидетельствует, что пока ещё формируются отдельные боярские и земянские отряды в составе шляхетского войска. Бояре признавались более ценными в плане социального и военного положения членами общества. Земяне, в отличие от бояр, платили в мирное время чинш и конный налог, и лишь в случае войны должны были являться в войска с конём и оружием. При этом они выступали в отряде хоругвенного пана под его знаменем, а не в составе поветовой хоругви, как бояре.

Войско (посполитое рушение) как в Великом княжестве Литовском, так и в королевстве Польском формировалось по территориальному признаку. Из шляхты одного повета (княжества, волости) образовывалась войсковая единица – хоругвь (полк). В случае малого количества шляхты хоругвь формировалась из шляхты нескольких поветов. Руководили территориальными воинскими формированиями или специально назначенный командир полка – хорунжий (полковник), или руководитель территориальной единицы.

Кроме посполитого рушения, созывавшегося в особых случаях, существовали наёмные отряды из шляхты, которые обычно и участвовали в большинстве военных действий. Организация наёмных отрядов, которая сложилась в конце XV века, без особых изменений продержалась до конца существования Речи Посполитой. В то время, как феодал являлся воином только в случае военной угрозы, тогда как в остальное время выступал как землевладелец-хозяйственник, у наёмного солдата военная служба была основным, а часто и единственным источником существования. Это заставляло его постоянно практиковаться в военном деле. С начала XVI века начинается постепенный поворот в сторону наёмного войска, не такого большого, как посполитое рушение, но сплочённого, постоянно готового к ведению боевых действий.

Основной организационно-тактической единицей наёмной рыцарской армии также являлась хоругвь, которая выступала под своим знаменем. Хоругвь состояла из нескольких рот. Во главе роты стоял ротмистр, которому принадлежала инициатива в формировании роты. Ротмистры при формировании роты заключали договор со знакомыми или рекомендованными им шляхтичами, которые назывались “товарищами”. Товарищи как бы добровольно признавали власть ротмистра и, в свою очередь, являлись младшими офицерами, командирами сформированных отрядов – “почт” – численный состав и характер вооружения которых зависел от возможностей каждого конкретного товарища. Подобная система вербовки “служебных” позволяла ротмистрам подбирать наиболее оптимальный состав боевых единиц.

В случае, когда рота насчитывала численность воинов, недостаточную для создания полновесной боевой единицы, она возглавлялась одним из шляхтичей-воинов по договорённости, тогда как остальные выступали в качестве товарищей. Такие командиры фигурируют под названием “поручник”. Поручники выступали также в роли наместников ротмистров в полноценных ротах и замещали последних во время их отсутствия.

Формирование наёмных рот практически происходило следующим образом: шляхтич, получивший патент на формирование роты, ехал к 200 – 300 шляхтичам, спрашивая их, не желают ли они служить вместе с ним. Он занимался формированием роты, вкладывая свои деньги или деньги, полученные из казны или от магната для этих целей. При этом наёмное кавалерийское войско состояло из гусарских и казацких рот. Гусары формировались из заможной шляхты, так как их войсковое снаряжение и, особенно, конь были дорогими. Каждый гусар содержал за свой счёт дополнительно 3 – 8 конников, так называемых почтовых (которые ходили в бой позади первой шеренги гусар) и личных слуг, которые смотрели за лошадьми. Среди почтовых было много мелкой шляхты.

Малозаможная шляхта составляла основной контингент казацких рот. Каждый казак имел по 2 – 4 помощника. При этом надо заметить, что название “казак” в то время не имело того содержания, которое оно приобрело позже – житель юга Украины. В то время казаком назывался конный воин любой национальности с определённым вооружением – луком и рогатиной (короткодревковым копьём). Например, все татарские хоругви в Великом княжестве Литовском того времени были казацкими независимо от того, где они проживали.

В ту эпоху ношение единообразной военной формы, так же как и наличие строго определённых видов оружия в хоругвях ещё не стало непременным требованием. Поэтому каждый обязанный нести воинскую службу одевался и вооружался так, как ему позволяли собственные средства и пристрастия.

«В начале 1528 года на сейме в Вильне приняли норму: ратник в полном уставном вооружении выставляется с каждых 8-ми служб людей. Кто имел только 8 служб, обязан был выезжать лично. У кого их было меньше или совсем не было, тот выходил из положения сообразно со средствами. Было установлено, как должен быть снаряжён воин, сопровождающий боярина в поход: “На добром кони во зброи з древом, с прапором, на котором бы был панцер, прылЪбица, меч, або корд, сукня цветная павеза и остроги две”.

В том же году был составлен список, кто и сколько всадников по призыву к ополчению должен выставить. Те бояре, которые крестьян не имели, – сказано в списке, – “сами повинны головами своими ко службе ехати”. Таких было много, и некоторые имущественно столь несостоятельны, что на перепись являлись пешком с одной саблей в руках».37 Но в правовом отношении они всё равно были выше тех бояр-слуг, которые являлись с указанным по списку снаряжением, но не относились к боярам-шляхте. Бояре-шляхта были вассалами великого князя, а не панов, были собственниками земли и подчинялись суду великокняжеских наместников – воевод и старост. Военная служба бояр-слуг не была наследственной и не имела сословных признаков. Те феодалы, которым они подчинялись, могли по своему усмотрению превратить их в тяглых данников и военную службу поручить другому. Боярином-шляхтой такой боярин-слуга стать не мог, хотя, конечно, случались и исключения из этого общего правила.

В переписи войска, составленной на основании постановления великого Виленского сейма от 1 мая 1528 года, среди бояр Пинского повета, обязанных военной службой, было зафиксировано несколько представителей рода Домановичей. В числе бояр, которые не имеют собственных крестьян (или их мало?), и потому должны являться на войну сами, указаны братья Сенько Домановича – “Анцушко Долманович”, Василевский и “Богдан Долманович”. В этом списке, где было расписано, сколько и кто из “панов-рад, врядников и всех обывателей” должен ставить коней со своих имений на военную службу, было отмечено, что “Сенько Домонович” на случай войны был обязан предоставить всадника на коне и с вооружением, а его сыновья Иван и Борис Домановичи от обоих одного коня. Последний, однако, не остался в истории, что, возможно, говорит о его ранней смерти. Старший сын Ивана Семёновича – Каленик (Колейник) – дал начало целой отрасли рода Дзиковицких – дома Калениковичей.49

«Сопоставление актовых данных с реестром бояр пинских пописа 1528 года даёт возможность сделать некоторые общие замечания. В списке бояр “хто на кольку конях мает служити” указано около 42 фамилий боярских; бояр, которые “людей не мают” – около 24. Всего привилегированных и мелких боярских фамилий 60 – 70, цифра, указывающая на сравнительную малочисленность боярского класса по попису 1528 года.

Число выставляемых коней указывает на степень состоятельности, то есть на размер недвижимой земельной собственности. Всего ставилось коней 75, причём один собственник выводил 7 коней, трое по 3 коня и пятеро – по 2».60 Таким образом, можно судить, что пинские бояре были не особенно богаты. Сразу бросается в глаза то, что из четырёх братьев Домановичей не только старший Анцух, но и Василевский с Богданом были не в состоянии поставить на войну всадника, то есть были небогаты и имели не более 8 крестьянских служб каждый. Поэтому они были обязаны являться лично. И только Сенько Доманович, второй по старшинству из братьев, был сравнительно зажиточен, имел более 8 служб, и мог, если не желал воевать лично, предоставить вместо себя всадника. Такое его благополучие, несомненно, связано было с удачной женитьбой.

 

*  *  *

 

В 1529 году османские полчища подступили уже к стенам Вены, но защитникам города удалось отбить оба штурма, предпринятые турками. В это время император Священной Римской империи Карл V, убедившись в чрезвычайной запутанности германских дел, стал подумывать о том, чтобы сделать своего брата Фердинанда своим наследником и помощником во всей империи. При этом император был вынужден жертвовать интересами своего сына Филиппа.

В это время в Литве властелином Несвижа был славный и могущественный магнат Миколай Радзивилл по прозванию Чёрный. Он был не только известным сторонником протестантской реформации, но и способным дипломатом, образованным государственным деятелем, очень влиятельным лицом в Великом княжестве Литовском. Больше всего на свете Радзивиллам, которых часто называли некоронованными королями Литвы, хотелось к своим богатствам присоединить королевскую корону, поэтому пускались они на разные хитрости, плели заговоры и интриги. В этих желаниях знатного рода неодолимым препятствием встала Бона Сфорца.

Добившись ранее подтверждения “исконных” прав своего сына на Великое княжество, Бона сумела поднять королевича-подростка и на трон Литвы. С этой целью она отправилась в Вильно, и 18 октября 1529 года состоялось торжественное занятие 9-летним Сигизмундом-Августом великокняжеского стола. Сделано это было якобы только для того, чтобы умиротворить виленского воеводу Альбрехта Гаштольда, который желал бы лучше такого великого князя, лишь бы не Радзивилла, поскольку клан Гаштольдов соперничал с Радзивиллами за власть и влияние в Литве.

Мальчик-королевич занял кресло между отцом и матерью в зале княжеского Дольнего замка в Вильно. Ему вручили меч и шапку великого князя. На церемонии присутствовали все литовские магнаты, и все они переживали чувство огромной растерянности. В таком возрасте не садился на трон Великого княжества ни один князь. Даже его деду Казимиру, когда литовские радные паны против воли поляков выбрали его великим князем, было почти 14 лет. Маленький мальчик с мечом в руках в роли их номинального управителя, воли которого они соглашались слушаться, – был символом попрания всех обычаев и здравого государственного смысла, символом несерьёзности их державы, отчего возникало предчувствие бедствий, которыми сопровождаются неосторожные забавы…

Литовская знать, не возражая против династической унии с Польшей, стремилась подчеркнуть, что её устроит лишь такой межгосударственный союз, который не подорвёт основы литовской государственности. Польские короли были вынуждены учитывать эти настроения. В этом же 1529 году была подтверждена юридическая сила Городельской унии и принят новый свод законов Великого княжества – Литовский статут. В нём содержались статьи, запрещавшие великому князю раздавать иностранцам, включая поляков, “уряды и державы” (должности и земли), которые обычно в Литве давались пожизненно. Но, несмотря на всемерное отстаивание литвинами своей самостоятельности, в целом они ориентировались на польскую культуру.

Статут 1529 года признал Вальный сейм как государственный институт. Документ отразил влияние римского права и юридических идей эпохи Возрождения. Литовский статут оказал значительное влияние на развитие права в Польше и вообще у всех восточнославянских народов. В нём же было сказано, что великий князь не должен возвышать простых людей над шляхтичами и “сохранять всех шляхтичей в их достоинстве”.

Литовский статут отметил дальнейшее ухудшение правового положения крестьян. По Статуту охотничья собака оценивалась в два раза дороже жизни “мужика тяглового” и в четыре раза дороже жизни “паробка невольного”. Литовский статут ввёл запрет на промысел зубров, охота на которых стала привилегией великого князя.

Слова литовского варианта гимна “Богородица”, написанные на смешанном церковнославянском-литвинском языке в количестве 17 виршей, были в 1529 году помещены в Статуте Великого княжества Литовского. Вот две из виршей, помещённых в Статуте, написанные современным русским языком, но с сохранением произношения того времени, дающего представление о звучании языка литвинов того времени.

 

Богародзицо, дзевице богославена Марыя,

У твекго сына, кгосподзина матко зволена Марыя.

Зычы ж нам, спусци ж нам. Кирыяэлейзон.

 

Твекго сына, кресцицеля-збавицеля услышь глосы,

Напелни ж мысли чловече, слышь молитвы,

Як же просимы, дай на свеце збожный прэбыт,

По живоце райский побыт. Кирыяэлейзон.

 

28 октября 1529 года королева Бона подтвердила самому младшему из четырёх братьев Домановичей – Богдану, вместе с его женой Ганной и сыновьями – выданные ранее по её же указанию писарем и старостой И.М. Хоревичем две пустовские земли в селе Морочном. За эти земли Богдан Доманович обязан был “служить службой боярскою по тому, как перед тем служивал”.

Недавнее коронование Сигизмунда-Августа великокняжеской короной оказалось не последним подарком матери своему сыну. Королева Бона сделала ради сына то, чего до неё в Польше никогда не случалось – в 1530 году 10-летнего Сигизмунда-Августа выбрали королём ещё при жизни отца. Сигизмунд хоть и не радовался такому нарушению старых государственных обычаев, ничего не мог предпринять против желания жены. Королевская элекция сына прошла в Вавельском костёле. После коронации Сигизмунд-Август получил в королевском замке собственные апартаменты и вёл привычную ему жизнь на итальянский, привитый окружением матери, лад – танцы, музыка, забавы. Именно тогда его отец, 63-летний король Сигизмунд, получил прозвище Старый, в отличие от сына – подрастающего короля. Под этим прозвищем король-отец и вошёл в историю.

В 1530 году многолетний найвышейший литовский гетман князь Константин Иванович Острожский умер. К этому времени Сенько Доманович уже занял довольно прочные позиции среди шляхетского общества Пинского княжества, хотя всё-таки, можно сказать, был лишь во втором эшелоне местной администрации. В то время шляхтичи, которые занимали какие-то посты и могли себе это позволить, старались носить как можно более дорогие перстни и как можно более крупные золотые цепи на шее. Это, кстати, было общим правилом для всей Европы. Один из перстней, как правило, являлся личной печатью носившего, которую он прикладывал к печати на документах, если призывался в качестве свидетеля по какому-либо делу или заключал сам какой-либо договор. Как видно из сохранившихся свидетельств, такой перстень-печать имелся и у Сенько Домановича. Также не вызывает сомнений и ношение им золотой цепи, что должно было подчёркивать его социальный и служебный статус: во всей Европе существовало правило, что золотую цепь на шее имели право носить только лица благородного сословия. Вот только неизвестно, насколько массивной она была у Сенько Домановича.

В 1531 году новым найвышейшим гетманом Литвы стал представитель магнатской фамилии Радзивиллов – Юрий, который затем занимал эту должность в течение 10 лет.

В том же году младший брат римско-германского императора Фердинанд был избран римским королём. В то же время наследником Карла V в Испании, Неаполе, Нидерландах и на Сицилии оставался его сын Филипп. Так габсбургский дом разделился на две ветви – австрийскую и испанскую, сохранив при этом внутреннее единство, ибо между Веной и Мадридом в каждом поколении возникали тесные (с генетической точки зрения даже слишком) родственные связи через браки, а политические интересы обеих ветвей практически нигде и никогда не пересекались.

Главной, видимой другим, целью королевы Боны в Польше и Литве было собрать огромное богатство, причём она при достижении своего замысла не гнушалась никакими средствами. Вследствие этого в государстве водворились распущенность и продажность: шляхта оказалась недовольной тем, что ей доставалось всё меньше от полученных ранее привилегий, и дошла до открытого бунта. Все роптали на политику Сигизмунда Старого. И хотя этот бунт не имел тяжёлых последствий для Польши, Европа всё же увидела, что престиж престола в Польше исчез, сенат морально разложился из-за постоянных подкупов, а шляхта не имела собственной программы и подчинялась кучке демагогов.

Видимо, тогда погиб третий из братьев Домановичей – Василевский. Во всяком случае, 23 февраля 1532 года его вдова Ганна обратилась к Боне с просьбой подтвердить за ней имение мужа. Королева согласилась с просьбой. «Если несение повинностей останавливалось, например, со смертью служилого земянина или боярина, то правительству приходилось тотчас же приискивать ему заместителя. Понятно, что во избежание перерыва в несении службы правительство довольствовалось первой же более или менее удобной комбинацией. Так земля может быть оставлена в пользовании жены с обязанностью нести службу военную, земскую, как это было с “дворищами до воли и ласки” Василевского».60

Несмотря на натиск на Литву со стороны Московии, сохранить свои прежние позиции в течение первой трети XVI века Великому княжеству Литовскому удавалось, но в большей мере лишь благодаря военной и политической поддержке Польши. Это объективно усиливало зависимость литвинов от польских феодалов и побуждало поляков к попыткам возобновления унии на основе “инкорпорации” Литвы в Польшу. Однако эти попытки наталкивались на острое сопротивление со стороны литовских магнатов, а также части поляков, настроенных проавстрийски.

В 1532 году было заключено новое соглашение между Литвой и Польшей. Если по условиям Кревского договора 1385 года предполагалось включение Великого княжества Литовского в состав Короны с единым государем, то по новому договору между обоими государствами устанавливался только политический и военный союз.

Этот союз соответствовал интересам литовских панов, так как не ущемлял их привилегий и государственную самостоятельность Литвы. В то же время польские магнаты с помощью литовской шляхты пытались расширить своё экономическое и политическое влияние за счёт земель Литвы, и были заинтересованы в наиболее полном подчинении Великого княжества Короне. Поэтому условия 1532 года, сохранявшие автономию Литвы, польских панов не удовлетворили. Что же касается широких слоёв литовской шляхты, то она стремилась к расширению своих привилегий на основе унии, надеясь на получение тех же широких сословных прав, что имела шляхта в Польше.

 

*  *  *

Московское правительство укрепляло Гомель и держало в нём гарнизон, но когда в княжение малолетнего Ивана IV литовцы неожиданно подступили к Гомелю, то сидевший в нём наместник князь Димитрий Димитриевич Щепин-Оболенский был застигнуть врасплох. Литовское ополчение придвинулось к границе прежде, нежели царские воеводы подоспели на помощь гомелянам.

Во главе войска, состоявшего из литовцев, поляков, союзников-татар и иностранных мастеров, взятых для изготовления подкопов, пришли гетман литовский князь Юрий Миколаевич Радзивилл, киевский воевода, державца свислочский пан Андрей Якубович Немировский и гетман Ян Тарновский. Их сопровождали изменник князь Семён Бельский и пышная ватага княжат, панят, дворян, рыцарства, бояр и шляхты; находившийся при войске виленский епископ князь Иоганн сообщал участникам похода религиозное воодушевление: “Мы приказали им, – писал Сигизмунд, – взяв Бога на помощь, добывать замков наших отчизных... и если бы Бог милый да помог нам достать прежде всего замок Гомей или хоть огнём его спалить”. Королю очень хотелось приобрести утраченную область с “ея моцным и обороною способным Гомеем”. Пропойским и чечерским властям было заранее приказано выслать к Гомелю 20 человек с тем, чтобы, по взятии его, тотчас срубить новый замок, прежде чем подойдёт московская рать.

В последних числах июня или в начале июля литовское ополчение тучей надвинулось на Гомель и обложило его со всех сторон. Горожане бежали в замок и вооружились кто чем мог. Но наместник князь Димитрий Щепин-Оболенский, обозрев со стены тысячи неприятелей и сравнив их с кучкой своих соратников, сильно оробел: “были с ним тутошние люди – немногие гомьяне, а прибылые люди в город не поспели”, – объясняет летописец.

Литовская артиллерия действовала так удачно, что каждый выстрел наносил осаждённым страшный урон, хотя сами литовцы, если верить Радзивиллу, не потеряли ни одного человека. Гомеляне были объяты ужасом. Правда, в погребах имелось много кулей и достаточно пороху, так что можно было бы соорудить укрепления и продолжать оборону. Тем не менее, для прекращения бесполезного кровопролития на совете решили сдаться, выговорив себе неприкосновенность.

Тогда Оболенский вышел с боярами из замка и сдал его князю Радзивиллу. Его отпустили с миром в Москву (где он и был закован в цепи)... “а затем некоторые бояре и люди учинили присягу королю Сигизмунду”.

Гомель был во власти литовцев, но князь Радзивилл и поляки удерживали их вне стен, в лагере, опасаясь, что они разграбят его; счастливый покоритель уже прочил его своему сыну Миколаю и, отправляя коморника Садовского к королю с известием о взятии Гомеля, одновременно писал своему приятелю Гаштольду, прося повлиять на короля в его пользу.

Сигизмунд, находившийся тогда в Радуни, был очень растроган, лишь только Гаштольд прочёл в многолюдном собрании Радзивиллову грамоту и подробное описание осады. Король, королева и королевич, по словам одного очевидца, выслушали это известие, как милость Божью. По словам же Гаштольда, король от волнения и радости чуть не заплакал, а свита и дворяне и в самом деле расплакались от радости. Король благодарил Радзивилла и обещал помнить его услугу, но относительно пожалования его сыну заметил, что по возвращении в Литву не откажет в просьбе (22 июля).

Едва снялись литовские шатры и войско двинулось к Стародубу, как из пленённого замка стали выходить русские семьи, пожелавшие выселиться с родного пепелища. Многие ушли за рубеж под державу московскую, но и те, кто остался, сохранили в себе привязанность к старому правлению, с которым их сближала общность языка, веры и обычаев. В то время литовское правительство находилось уже под польским влиянием. Таким образом и Гомель, принадлежа по праву литовцам, фактически оказался под влиянием польских властей, законов и государственного строя.

Через месяц по взятии Гомеля король поручил князю Радзивиллу наложить на гомелян мыто и дани по своему усмотрению, а 21 сентября подписал грамоту о назначении в Гомель державцей, по ходатайству князя Радзивилла, князя Александра Андреевича Каширского – временно, до его воли господарской, и без права собирать в свою пользу дань денежную и медовую, бобрами и куницами, так как она шла в королевскую казну.

 

*  *  *

Около 1533 года в литовском Несвиже, который был небольшим местечком с полностью деревянной застройкой, но являлся главной резиденцией Радзивиллов, Миколаем Радзивиллом Чёрным был возведён замок, также деревянный. А его сын Миколай-Криштоф (который по причине отказа от протестантских убеждений отца и возвращения в католическое вероисповедание был прозван Сироткой) в это время путешествовал по Западной Европе, знакомясь с культурной жизнью разных стран, а также с достижениями военной науки, инженерно-фортификационного строительства и архитектуры. Интересно, что отказавшись от мировоззренческой “идеологии денег”, Радзивилл Сиротка вовсе не являлся упёртым консерватором и с большой охотой воспринимал и перенимал всё то новое, что происходило в науке и её прикладных отраслях.

Интересно, что в то время, когда далеко не все шляхтичи обладали собственной печатью, Сенько Доманович входил в число тех, у кого она была. 24 декабря 1533 года пинский боярин Федко Иванович Володкевич отписал за долги своё имение в селе Посиничи пинскому жиду Марку Есковичу. В грамоте пана Володкевича было написано: «А при том были люди добрые: архимандрит Лещинский господин отец Микула, и пан Войкович, подстаростий пинский, и пан Сенько Доманович, земянин пинский, и пан Василий Иванович, мещанин пинский. А поскольку, не имея своей печати, я бил челом пану Матыю, подстаростему, и пану Сеньку Домановичу, чтобы свои печати приложили до сего моего письма, и их милости на мою просьбу то исполнили и печати свои приложили».58 Интересно было бы взглянуть на неё, на печать Сенько Домановича…

К 1535 году секретарь Сигизмунда Старого – известный гуманист и деятель науки, хронист Бернард Ваповский – составил хронику польских событий с 1380 по 1535 год. Видимо, он продолжил бы и далее, если бы не умер в этом году, имея от роду уже 85 лет. В то же время русское войско во главе с воеводой князем Ф. Телепнёвым-Овчиной-Оболенским опустошило всю Туровщину. Король Сигизмунд Старый вместе с молодым королевичем послали польного гетмана литовского Юрия Радзивилла против московитов. С гетманом было много пеших и конных поляков, наёмных литвинов, над которыми гетманом был пан Тарновский. К тому же Польша на свои средства набрала 2 тысячи воинов под командованием познанского воеводы. Поляки были в Бресте все переписаны, после чего направились к Речице, где соединились с литвинами, переночевали и наутро двинулись к Гомелю. Взяв Гомель, польско-литовское войско двинулось к Стародубу, но здесь, простояв четыре недели, так и не смогло его захватить.

Если первые земельные владения королевы Боны были получены ею благодаря записи короля, то специальным актом 1536 года ей был разрешён выкуп у частных владельцев земель под условием уплаты записанных на них сумм уплаты в казну. Это предоставило Боне большую свободу в земельных операциях, “каковою свободою она широко воспользовалась к неудовольствию своих современников”. 11 апреля 1536 года королева Бона пожаловала Сенько Домановичу Дзиковицкому в селе Коморы два дворища – Батыевщину и Ивановщину – без крестьян, которые ещё надо было заселять. При этом пожаловании упоминается, что Сенько Доманович в это время уже занимает должность пинского судьи, что было значительной должностью в местной иерархии.

«Пинское княжество при королеве Боне было большим помещичьим хозяйством, представлявшим смешение державно- и частно-правовых принципов, и королева Бона, не полагаясь на своих агентов местного управления, сама вникала и входила в мелкие детали и подробности. Она осаживала поселенцами малонаселённые имения и на свой счёт поддерживала замки в пограничных владениях, увеличив сумму записи, стремилась поднять во всех отношениях доходность и в то же [время] старалась уменьшить бремя государственных повинностей, проводила епископов и священников [на должности], определяла сумму аренды мыта, контролировала старост и высчитывала расходование запасов господарских дворов и фольварков. В результате этой кипучей деятельности явились обширные земельные владения в Великой Польше и Малой, Подляхии и Литве, Червоной Руси и Подолии, и те “неаполитанские суммы”, которые так долго тревожили воображение удивлённых современников».60

Разраставшемуся населению нужна была для земледелия сухая земля. Дикая природа Полесья, хоть и очень богатая, уже не могла удовлетворить спрос на продукты питания. Бона, вероятно, первая властительница, которая подумала о мелиорации. Современные топографические карты доносят память об этом до наших дней. По восточной окраине города Кобрина в Днепро-Бугский канал идёт канал Боны. К этому же времени относится её попытка осушить болота южнее Кобрина.

В 1537 году королева Бона за их трудолюбие и верность надаёт членам семьи крестьян Полюховичей шляхетское звание. Впоследствии Полюховичи – наиболее распространённая фамилия на Пинщине.

Жившее здесь еврейское население испытывало постоянную враждебность католического духовенства. Но общий баланс жизни в Польше и Литве был, очевидно, евреям благоприятен, ибо в первой половине XVI века еврейское население значительно возросло благодаря иммиграции. Теперь евреи приняли широкое участие в сельском хозяйстве панов, развив занятия арендой, среди которой особенно выделялась аренда винных промыслов.

Династические интересы княжеского рода Радзивиллов, игравших заметную роль в жизни Великого княжества Литовского, заставили примерно в 1538 году выдать дочь гетмана литовского Юрия Радзивилла, 17-летнюю Барбару, замуж за ровесника её отца трокского воеводу Станислава Гаштольда.

Бону часто упрекали, что королевич ведет нерыцарский образ жизни, “впустую тратит время в Кракове среди паненок в пении и танцах”. Поэтому в 1538 году, чтобы опровергнуть такое неуважительное мнение шляхты, юного короля по приказу Сигизмунда Старого выправили в поход под опекой гетмана Тарновского. Поход был тяжёлый, и сын Боны, избалованный замковым комфортом, стал жаловаться на многочисленные неудобства, тягости и лишения. Весть о муках, которые принуждёно терпеть в войске 18-летнее “дитя”, дошла до Боны, и королева начала донимать мужа жалобами и стенаниями, пока Сигизмунд Старый не отозвал сына из войска, что вызвало неудовольствие в кругах шляхты.

6 октября 1538 года, находясь в Пинске, король Сигизмунд подписал грамоту, подтвердив законность покупки пинским земянином Матеем Войтковичем у трокского боярина Семёна Корниловича Тура имения Пирковичи. При этом в качестве свидетелей присутствовали войский пинский Мартин Ширма, подстаростий пинский Войтех Якубович, писарь и староста пинский Иван Хоревич и среди ещё шести других – «земянин пинский пан Семён с сыном своим Иваном Домановичи».58 Почему “пан Семён Доманович”, прежде числившийся боярином, в этом документе назван земянином, даёт возможность понять следующее свидетельство: «В XVI веке рыцарский идеал, возникший на основе особого положения польского дворянства в обществе, постепенно уступил место помещичьему в связи с изменением не столько статуса, сколько образа жизни шляхетского сословия, осевшего на земле и занявшегося хозяйственной деятельностью. Рыцарский облик идеального шляхтича не исчезает, но остаётся второстепенным элементом образа идеального помещика. На практике же идеал земледельца возобладал над рыцарским. Проведший юность и зрелые годы в войнах, шляхтич возвращался в родовое гнездо и начинал вести жизнь сельскую, вспоминая былое и записывая его в “silva rerum” (при условии, что не разучился писать в походах)».48

Имея, благодаря занимаемой должности пинского судьи, возможность оказаться вблизи короля, Сенько Доманович использовал своё положение для введения старшего сына Ивана в высокие сферы общества, поближе к сиянию королевского трона. Конечно, если бы это было возможным, он постарался бы продвинуть наверх всех своих сыновей, но, поскольку этикет и приличия не позволяли этого, Сенько Доманович старался обеспечить высокими знакомствами хотя бы Ивана, как будущего главу рода Домановичей Дзиковицких.

В Пинском княжестве королева Бона в 1539 году ввела новую администрацию, преобразовав княжество в староство. Большинство населённых пунктов, земельных и прочих угодий этого староства являлось частной собственностью королевы. Частновладельческие земли Пинского Полесья по своим размерам не шли ни в какое сравнение, значительно уступая королевским.

20 октября 1539 года в Пинске была составлена продажная крепость Семёна Богдановича Велятицкого на три дворища, которые перешли к пинскому боярину Ивану Григорьевичу. «А при том были и о том хорошо знали люди добрые: пан Венедикт Фурсович, хорунжий пинский, и пан Семён Доманович, и пан Матей Войткович»58, которые, как и Велятицкий, свои печати к документу приложили.

Сенько Доманович, исполняя обязанности гродского судьи, редко наезжал в свои имения. Большую часть времени он проводил в Пинске, где у судьи был выстроен дом на том участке земли в паркане (то есть в ограде) возле святого Миколы (19 на 18 саженей), который достался ему в своё время в качестве приданого за первой женой Натальей Богданкой. По указанию королевы Боны, имевшей свои собственные виды на участок городской земли Сенько Домановича, пинский староста Иван Хоревич забрал его у судьи, предоставив возмещение. Новый участок, предоставленный Домановичу на территории замка, представлял из себя «пляц в паркане промежку церквей святого Михала и святой Троицы огорода замкового (15 на 15 саженей), где бы он мог дом себе поставить для сбережения имущества во время неприятельских набегов».58 Поскольку замена была явно неравнозначной, думается, для возмещения расходов гродского судьи по постройке нового дома ему была выдана также и некоторая сумма денег.

Бона Сфорца не умела приискать себе преданных и верных помощников, потому что её гордость и высокомерие отталкивали от неё всё шляхетство. Но способных и талантливых исполнителей своей воли она находила и привлекала. С именем королевы Боны связывают строительство укреплённого дворца в Рогачёве – королевской экономии в Речицком повете, – который размещался в центре традиционных деревянных замковых укреплений. Эта небольшая каменица имела просторные залы, перекрытые крестообразными креплениями, и лоджию на главном фасаде, оформленную ренессансной аркадой. Название “каменица” в соответствии с тогдашней архитектурной терминологией означало строение с укреплёнными стенами не меньше как из двух этажей и, в отличие от замка, без внутреннего двора. Позднее слово “каменица” было вытеснено термином “палац” (от итальянского ренессансного “раlаzzо”).

Гродно, центр королевской экономии, который являлся вторым по значению после Вильно городом Великого княжества Литовского, в 1541 году получил водопровод, тут были замощёны основные улицы и торговая площадь.

«В основном шляхта как класс сформировалась и разрослась в Литве и в Белоруссии в период около 1440 – 1548 годов. Она разделялась на четыре вида. Наинизшие шляхтичи назывались “подымниками”. Они не имели подданных и на военные сборы выступали пешими. Они относились к шляхте, но не считались феодалами. Ко второму виду относилась шляхта, которая жила в “колах” (околицах, пригородах), имела нескольких подданных и сама, либо с помощью подданных, работала в сельском хозяйстве. Третий вид – среднезажиточные шляхтичи, которые имели по нескольку десятков подданных и могли жить за счёт их труда. Четвёртый вид состоял из нескольких десятков самых богатых шляхтичей и князей, имевших множество подданных, исчислявшихся сотнями и тысячами “дымов”. Из этой группы формировались магнаты».35

Так что, по такой классификации, Домановичи Дзиковицкие, имевшие лишь несколько человек своих крестьян и жившие в околицах, относились к числу шляхты второго вида – к околичной. И только Сенько Доманович Дзиковицкий являлся среднезажиточным шляхтичем. А поскольку он занимал ещё и должность пинского судьи, его материальный достаток можно считать по тому времени довольно приличным.

В 1541 году османы штурмом взяли столицу Венгрии – Буду, которая оставалась затем под их властью в течение жизни нескольких поколений.

Любимый сын Боны не без её стараний в подборе невесты в 23 года женился на 17-летней эрцгерцогине австрийской Елизавете. Эта девушка была первой из 15 детей чешского и венгерского короля Фердинанда (и через свою мать Анну Ягеллонку доводилась Сигизмунду двоюродной племянницей). Коронация молодой королевы Елизаветы прошла в мае 1543 года, и с той минуты Бона просто не скрывала ненависти к невестке. Она не позволила Елизавете иметь большой двор, причем из 114 шляхтянок Елизаветы только три были немки. Наконец стала добиваться развода сына с Елизаветой на том основании, что они родственники. Так что жизнь юной королевы ни у кого во дворе не вызывала зависти.

В отношении к Елизавете, кроме ненависти владетельной свекрови, таилась и женская злость. Теперь на краковском королевском дворе жили две королевы. Одну называли “молодая”, ко второй прижилось определение “старая”, подобно тому, как “старым” стал Сигизмунд, когда объявил королём малолетнего сына.

В 1543 году во Фромборке, где он вступил в братство и долгие годы ухаживал за алтарём собора, умер Миколай Коперник, завещавший опубликовать после его смерти труд всей его жизни – «О вращении небесных сфер». В том же году этот труд был напечатан, но произвёл громкий резонанс только спустя годы, когда был широко распространён и озвучен другими учёными – итальянцами Джордано Бруно и Галилео Галилеем.

Летом 1543 года в Кракове началась эпидемия, и большая часть двора покинула небезопасный город. Бона использовала случай, чтобы разлучить сына с женой. Она послала Сигизмунда-Августа в Вильно, а Елизавету задержала при себе в Кракове. В октябре 1543 года 23-летний великий князь литовский Сигизмунд-Август, устав от однообразия жизни в литовской столице, покинул свою резиденцию в Вильно и отправился осматривать владения ближайших вассалов. Кроме довольно скучного разбора жалоб и взаимных претензий местных магнатов и шляхты, молодой государь собирался хорошо поразвлечься на организованных в его честь многочисленных охотах и балах. Содействовал этому и тот факт, что навязанная ему родителями жена Елизавета Австрийская всё ещё находилась в Польше и только собиралась присоединиться к мужу.

Одним из официальных дел, которое был обязан решить Сигизмунд-Август во время своей поездки, был вопрос об огромном наследстве угасшего магнатского рода Гаштольдов – некогда одного из самых влиятельных в Великом княжестве Литовском. Последний представитель этого рода по мужской линии трокский воевода Станислав Гаштольд умер почти год назад, в декабре 1542 года, так и не оставив наследника. Согласно закону, имущество рода должно было перейти к великому князю, который и решал его дальнейшую судьбу.

Главная резиденция Гаштольдов находилась в селе Геранёны, что располагалось менее чем в 90 километрах к югу от Вильно. Здесь после смерти Станислава Гаштольда жила его вдова, 22-летняя Барбара из славного рода Радзивиллов, дочь киевского воеводы, виленского каштеляна и найвышейшего гетмана литовского Юрия Радзивилла, также умершего вскоре после смерти её мужа. Опекунами Барбары, кроме её матери, стали родной брат – подчаший и будущий найвышейший гетман литовский Миколай Радзивилл, прозванный Рыжим, и двоюродный брат, тоже Миколай Радзивилл, прозванный Чёрным – великий маршал литовский. Ко всему прочему, Миколай Радзивилл Чёрный был в давних приятельских отношениях с Сигизмундом-Августом.

Великий князь уже был знаком с супружеской четой Гаштольдов, но на пышных придворных балах в столице он не обратил на Барбару особого внимания. И только прибыв в Геранёны, Сигизмунд-Август был сразу же сражён прекрасной вдовой, которую некоторые из современников именовали не иначе, как второй Еленой Троянской. К тому моменту Барбара считалась самой красивой женщиной Польши и Великого княжества Литовского. Современники единодушно отмечали плавность и величественность движений Барбары, ласковый взгляд, стройную речь. Но главное – необычайное обаяние. Посол Венеции писал о чудесной алебастровой коже, изящных руках, удивительных глазах цвета настоящего пива северной красавицы. Для иностранцев смуглая блондинка Барбара Радзивилл была истинным воплощением славянской красоты. Среди своих современниц Барбара отличалась хорошим ростом (163 сантиметра при среднем росте женщин XVI века 155 сантиметров), грациозной фигурой; современники отмечали, что она сама придумывала свои наряды, её любимые цвета были белый, красный, чёрный, она владела лёгким стилем в письмах, была образованна, умна и остроумна. Кроме того, если верить завистникам красавицы, она не отличалась высокой нравственностью и лишь за 10 месяцев своего вдовства сменила 38 фаворитов, среди которых были не только окрестные шляхтичи, но и крестьяне, конюхи и даже монах местного монастыря.

Молодая вдова жила то в имении покойного мужа, то при своей матери и брате Миколае Радзивилле Рыжем в виленском дворце.

Наполовину итальянец, Сигизмунд-Август с первого взгляда воспылал страстью к Барбаре. Красавица ответила ему взаимностью. Отказывать великим князьям было не принято и, кроме того, она выросла в семье довольно свободных нравов. Сигизмунд-Август и Барбара стали встречаться каждую ночь, о чем, естественно, вскоре узнали не только в Вильно, но и далеко за его пределами.

В Геранёнах, сославшись на начавшуюся теперь уже и в Вильно эпидемию, Сигизмунд-Август провёл несколько недель. Совместные поездки на охоту и прочие развлечения настолько сблизили молодых людей, что после отъезда великого князя Барбара переехала в Вильно, во дворец своего брата Миколая Радзивилла Рыжего, где жила её мать, и любовники продолжали видеться практически регулярно. Рядом стоял дворец великого князя, и специально построенный подземный ход соединил оба здания. Вечером великий князь приходил, а утром Барбара провожала его. Сплетни нарастали, как снежный ком.

В конце 1543 года умер пинский писарь и староста королевы Боны пан Иван Михайлович Хоревич, а со следующего года его место было предоставлено пану Петру Кирдеевичу Мыльскому.

18 июля 1544 года королева Бона, находясь в Бресте, выдала подтвердительную грамоту Сенько Домановичу на полдворища в селе Морочном. Также королева подтвердила покупку судьёй Пинского замка Сенько Домановичем совместно со старшим его сыном Иваном одной трети имения у земянки Ганны Тишкевич с зятем Томилом, сыновьями Михном и Богданом Олехновичами и восемью дочерьми в том же селе. Покупка обошлась в “8 коп грошей монеты и личбы литовской”. В этом же 1544 году Сенько Домановичу Дзиковицкому королева Бона пожаловала в управление Пинский замок.

В мае 1545 года Сигизмунд-Август приехал в Краков. Старый король плакал от радости, что видит своего наследника. А королева Бона приветствовала сына с каменным лицом и высказывалась о нём критически даже при чужих. Годовую краковскую побывку Сигизмунда-Августа прервало известие, что его супруга Елизавета тяжело заболела. 15 июня 1546 года нелюбимая мужем и постоянно преследуемая королевой-матерью Елизавета Австрийская на 20-м году жизни умерла. Похоронили молодую польскую королеву и литовскую княгиню в виленском костёле святого Казимира рядом с великим князем и королём Александром. Сигизмунд-Август стал свободен для нового брака.

К середине XVI века густая уличная сеть связала между собой более 200 дворов горожан Пинска разных сословий, разной степени положения и достатка. Каждый двор, усадьба имели своё лицо – избу, дом, которые, как правило, выходили на улицу. Это были преимущественно срубные “в обло” жилища, сложенные из круглого леса, реже из брусьев, покрытые гонтом, тёсом, соломой или тростником. Многие незажиточные горожане жили в курных (то есть топившихся без дымохода, с дырой в крыше для выхода дыма) хатах. Большинство жилищ мещан состояло из светлицы, кладовой и сеней. Более имущие строили дом на каменном подклете, служившем для хранения запасов продуктов и одновременно основанием для деревянного сруба, где обычно располагалось “светлиц две об одной сени”.

Шляхетские усадьбы, помеченные родовым гербом, располагались поближе к надёжно укреплённому Пинскому замку, как и дом Сенько Домановича. Жилища шляхты часто окружались двухэтажными, ладно срубленными амбарами, конюшнями и прочими хозяйственными постройками.

11 июля 1545 года Бона, находясь в Кракове, подтвердила “навеки” права на место в Пинске, данное Сенько Домановичу прежним, ныне покойным, старостой Иваном Михайловичем Хоревичем взамен того участка замковой земли, которым пинский судья владел прежде, до замены, «на котором он мог бы дом себе поставить для сохранения имущества во время неожиданного нападения от неприятелей».58

21 августа 1545 года пинский староста П.К. Мыльский дал подтвердительный лист земянину Андрею Гавриловичу Головке на пожалование ему королевой Боной ранее выслуженного острова Воин. В конце письма староста приписал: «Где в то время при мне были и за всем наблюдали судья пинский пан Семён Доманович и земяне господарские пан Иван Опара и пан Андрей Иванович Занкевич».58 К слову сказать, Андрей Головка являлся мужем племянницы Сенько Домановича – дочери его умершего брата Василевского – Светохны.

10 октября 1545 года земский судья Сенько Доманович и земянин пан Иван Занкевич присутствовали при рассмотрении в Пинском замке прав церкви в селе Погост на принадлежавшее ей ещё до великого князя Витовта урочище Колобыновщина.

После смерти молодой королевы Елизаветы королева Бона запланировала, что её сын женится на дочери герцога Прусского Альбрехта Гогенцоллерна княжне Анне и посредством этого брака завладеет Пруссией, когда её отец умрёт. То, что Сигизмунд-Август сильно влюбился в какую-то вдову, в понимании Боны не могло повредить её прагматическому проекту. Но с этого времени отношения между Сигизмундом-Августом и Барбарой Радзивилл стали носить практически открытый характер. Королева Бона была умным и дальновидным политиком, она заботилась прежде всего об интересах рода, династии, королевском престиже и потому была постоянно настороже, не выпуская сына из поля зрения. Однако и королева, всесильная при дворе, ничего не смогла противопоставить слуху, который объединил Сигизмунда-Августа и Барбару Радзивилл.

В 1546 году специальным актом короля Сигизмунда Старого королеве Боне вновь было подтверждено право выкупа земель у частных землевладельцев.

В 1547 году, чтобы поднять значение своего рода, Радзивилл Чёрный за немалые подарки сумел получить в Вене от императора Карла V титул князя на Несвиже и Олыке, а для своего двоюродного брата Миколая Радзивилла Рыжего – титул князя на Биржах и Дубинках. Миколай Радзивилл Чёрный, преследуя свои цели, содействовал тайным встречам молодого короля и своей двоюродной сестры. Однако, под предлогом заботы о спасении чести Барбары и заранее предвидя результат, братья Радзивиллы взяли с королевича слово, что тот оставит Барбару и больше никогда не будет с ней встречаться. Как и было задумано, это соглашение оказалось нарушено. Встречи влюблённых продолжались.

Любовные отношения между Сигизмундом-Августом и Барбарой Радзивилл могли длиться долго, но на руку Радзивиллам был именно брак с королём. В то же время королева Бона Сфорца люто ненавидела “выскочек” из Несвижа. Радзивиллы пустились на хитрость. Распространив слух об отъезде из Вильно, братья спрятались в доме Барбары. Ночью 28 июля 1547 года в спальню, где нежились Сигизмунд-Август и Барбара, вошли братья Миколай Радзивилл Чёрный и Миколай Радзивилл Рыжий. С ними был и ксёндз. Радзивиллы потребовали от Сигизмунда-Августа, чтобы тот женился на их сестре, иначе её репутация будет окончательно погублена. Королевич согласился и попросил только, чтобы этот брак остался в тайне до той поры, пока он не станет королём и не сможет должным образом защитить свою жену и себя от врагов, к которым он причислял и свою мать.

Как было написано в хронике литовской, “никто из членов рады, духовенства и светских, никто из королевского двора не знал об этом союзе, за исключением Радзивиллов, Кезгайло и ксёндза”.

Королева Бона даже мысли не могла допустить, что её сын тайно женится на своей любовнице. Обвенчавшись с представительницей рода Радзивиллов, королевич нанёс ощутимый удар по намерениям королевы укрепить польский трон. Нет, этот союз никак нельзя было назвать мезальянсом – Барбара происходила из рода, который древностью не уступал королевскому, хотя имя Радзивиллов впервые упоминается лишь в актах за 1401 год. Просто он ответвился от древнего рода, ранее носившего другое имя. Удар произошёл из-за глубинного противостояния короны, стремившейся к абсолютной монархии, и магнатов со шляхтой, стремившихся к максимальному расширению своих вольностей за счёт ограничения королевской власти.

Король Сигизмунд Старый был ещё жив, но уже давно и тяжело болел, подолгу не выезжая из своего дворца. В такой ситуации в Литве и Польше началасьанархия, поскольку шляхта требовала от власти новых привилегий и уступок. Королевич Сигизмунд-Август должен был прибыть на созванный сейм и подписать с польскими панами акт о наследовании трона после отца. Тогда же Сигизмунд-Август подтвердил юридическую силу Городельской унии, ограничивавшую права православных на занятие высших должностей в Великом княжестве. Таковы были правила игры: род Ягеллонов, наследники славного князя Ягелло, правили Литвой и Польшей уже много десятилетий подряд, но каждый раз возникали одни и те же споры о шляхетских привилегиях. И каждый новый король проходил процедуру утверждения, идя ради этого на значительные уступки шляхте и сеймам.

6 сентября 1547 года Гомель с волостью был пожалован в награду важному сановнику королевскому писарю Оникею Горностаю. Новый державца или староста мало входил в местные дела; при нем гомельский гарнизон во главе с хорунжим Ржевским ходил грабить пограничные московские села и в селе Микуличах “награбил на 1200 рублей коней татарских и кобыл и меринов и животных рогатых, и саадаков и сабель и рогатин и сёдел и мёду и воску топлёного и платья всякого и рухляди”. Примеру Ржевского следовали не менее предприимчивые грабители: Мартинко Сухарь, Мартинко Бобровёнок, Митька Пацутин и другие, открыто разбойничавшие на границе, снимавшие с церквей колокола, угонявшие скот и выдиравшие пчёл – главное богатство того времени.

О браке Сигизмунда-Августа и Барбары Радзивилл королю Сигизмунду Старому и Боне сообщил осенью 1547 года сам Миколай Радзивилл Чёрный. Как гром с ясного неба для Боны прозвучала весть о том, что сын уже женат, а его женой стала “эта выскочка Радзивилл”. Вскоре и Сигизмунд-Август подтвердил, что женился на вдове Гаштольда. Старый король, имея верховную власть над Великим княжеством, разослал письма к литовским радным панам, в которых запрещал им признавать брак, который “позорит Корону”. Неизвестно, как сложились бы события с признанием, если бы не смерть старого короля.

Умер Сигизмунд Старый в присутствии жены, дочерей, близких ему сенаторов в 1548 году, 1 апреля, на Пасху. Лет ему было 81. Умирая в ясном сознании, король ещё мог утешаться надеждами, что его род не прервётся, что Барбара подарит супругу сына, и в некоем отдалении польский трон займёт его внук, и все страсти об “унизительности” такого брака забудутся; в конце концов по знатности и богатству Барбара ничем не уступала такой же литвинке Софье Гольшанской, на которой женился его дед Ягелло. Провидеть или изменить будущее было вне его сил.

Вскоре в Вильно к королевичу прибыл из Польши гонец от Боны с известием о смерти старого короля. Сигизмунд-Август отреагировал на сообщение таким образом: он замкнул гонца в своей комнате, выставил стражу, чтобы никто к нему не приближался и не узнал о горестном событии, а сам помчал в Дубинки за женой, чтобы официально представить её сейму и уже после признания её великой княгиней перейти к официальному трауру. Король умер, да здравствует король! Виват королева!

Смерть мужа целиком изменила положение Боны. Полноправным государем стал сын, и у старой королевы не было основания оставаться на Вавеле в королевском замке. А сын был озабочен исключительно проблемами признания и коронации Барбары и 17 апреля представил её польской раде как свою жену. К матери он сознательно направил в качестве своего посланца человека, неприятного ей уже одним своим именем, – литовского кравчего Яна Радзивилла, родного брата Миколая Радзивилла Чёрного и двоюродного – Барбары. Расчёт оказался точным – старая королева была оскорблена и разозлилась.

Возмущение такой женитьбой молодого короля охватило и всю польскую шляхту. Все городки Польши были буквально обклеены листовками, в которых раскрывался порочный нрав новой королевы и поимённо назывались десятки её любовников. Случились даже покушения на жизнь Барбары, задуманные так, чтобы походили на несчастный случай. Злоумышленников не отыскали, и позже Сигизмунд-Август имел основания думать, что тут не обошлось без участия матери.

На сейме в Петркове вся палата депутатов, став на колени, просила Сигизмунда-Августа, чтобы он ради блага родины развёлся с женой. Вопреки депутатскому желанию король привёз Барбару в краковский замок, где она заняла апартаменты Боны. Сама старая королева также приезжала в околицы Петркова. Тут между нею и сыном возобновилась ссора. Чтобы поднять шляхту против матери, король приказал схватить шляхтянку по кличке Большая Головёшка из её окружения, которая якобы была ворожея. Несчастную жертву вражды сына с матерью посадили в клетку и мучили до тех пор, пока она не призналась, что по приказанию Боны должна была с помощью злых чар свести Барбару со свету. Боне не удалось освободить свою шляхтянку. Большую Головёшку приговорили к повешению.

Представив сейму свою супругу, Сигизмунд-Август отправил её назад в Литву, а сам остался в Кракове договариваться со шляхтой. Сердце молодого великого князя разрывалось между политической необходимостью наследования королевского трона и желанием быть рядом с любимой женой. Во время вынужденной разлуки с мужем Барбара держалась отчуждённо, она даже добровольно брала на себя обязанности монашек-бернардинок, сурово придерживаясь поста и постоянно молясь о скорейшем возвращении мужа. При этом были и другие свидетельства, которые характеризовали Барбару как вспыльчивую и умную злодейку, которая обожала лениво одеваться в присутствии многочисленных придворных.

Фрейлины её двора старались, чтобы Барбара знала, что они думают, будто Сигизмунд-Август в Кракове не политикой занимается, а оставил её и не собирается возвращаться. А когда под одной из комнат Барбары внезапно обвалились опоры, сразу возникла версия, подхваченная окружающими, будто у короля новая фаворитка и по его поручению было организовано покушение на супругу.

Хотя основные события этого времени сосредотачивались вокруг сейма, это не отменило и другие текущие дела. 8 ноября 1548 года, находясь в Варшаве, королева Бона выдала подтвердительную грамоту пинскому гродскому судье Сенько Домановичу и его сыну Ивану на дворища Батыевское и Дедовское, расположенные в селе Коморы и пожалованные “навеки” Домановичу ещё пинским князем Феодором Ярославичем.

Тогда же Бона присудила отдать пинскому судье и его сыну Ивану в селе Коморы землю Котовскую и половину Батыевского дворища, которые некоторое время по листу подстаростего незаконно находились во владении пинского замкового слуги Феодора Стырского. Эти имения Бона признала принадлежащими Сенько Домановичу с сыном, поскольку их пожаловал тогда ещё не судье, а просто боярину, пинский князь Феодор Ярославич. Чтобы не обидеть своего замкового слугу Ф. Стырского, королева поручила вознаградить его какой-либо пустой (незаселённой) землёй.

Как уже говорилось, рассматривая по праву первородства старшего сына Ивана в качестве главного своего наследника, Сенько Доманович прилагал более всего усилий к тому, чтобы именно Иван продвинулся в должностях и имущественном достатке.

В ноябре 1548 года, в разгар сеймовых баталий со шляхтой, Сигизмунд-Август получал от жены письма, в которых звучали нотки сомнения в его постоянстве, внушаемые её заботливым окружением.

Чтобы склонить сейм к признанию Барбары королевой, Сигизмунду-Августу пришлось пойти на небывалые уступки шляхте и её представителям в сейме. Король пошёл на всё ради того, чтобы его возлюбленная стала королевой. Жёстко раскритикованный за бессмысленность для государства и неуважаемый с точки зрения королевской чести брак с гулящей вдовой скоро признали те его противники, кто решил хоть что-нибудь получить за признание. В связи с этим сделалась необходимой и коронация Барбары. Бона Сфорца приложила все усилия, чтобы сейм не короновал Барбару, но Миколай Чёрный даже ездил в Рим, чтобы заручиться поддержкой папы римского.

Благодаря большим уступкам шляхте со стороны Сигизмунда-Августа, 7 декабря 1550 года сейм всё же короновал Барбару, но королева Бона в знак протеста уехала из Кракова на время празднеств. Сигизмунд-Август писал тогда родным сёстрам, что старая королева хотела бы лучше умереть, чем увидеть такое возвышение невестки.

Вскоре после коронации молодая королева и великая княгиня литовская начала сгорать, как свеча, и все старания лекарей вернуть её к жизни были напрасны. Молва, которой немало способствовал король, утверждала, что старая королева перед своим отъездом из столицы оставила поручение отравить молодую королеву. Говорили, что аптекарь по фамилии Монти вместо нужного лекарства приготовил для Барбары Радзивилл яд.

Это был яд медленного действия, который должен был незаметно подтачивать силы молодой женщины, а потом свести её в могилу.

Правда, пока она была ещё в силах, Барбара покровительствовала своей родне, а знать Великого княжества Литовского не хотела мириться с засильем Радзивиллов и их сторонников при дворе нового короля.

Весной 1551 года жена великого князя и короля Сигизмунда-Августа слегла в постель. Он не оставлял её ни на минуту, отложив все государственные дела и просиживал рядом с Барбарой дни и ночи. Через пять месяцев после официального признания королевой, 8 мая 1551 года, молодая и красивая королева умерла на руках Сигизмунда-Августа в родовом имении Дубинки.

Сигизмунд-Август две недели провёл у её гроба, молясь и плача. Радзивиллы хотели, чтобы её похоронили рядом с другими королевами в Вавельском соборе в Кракове, но король сказал: “Не пристало её и мертвую оставлять там, где эти люди были неблагодарны к ней живой”. Согласно последней воле Барбары, её тело перевезли и похоронили в Вильно в кафедральном костёле святого Станислава на плащади Гедимина в саркофаге.

Конечно, Барбара Радзивилл умерла отнюдь не потому, что её красота кому-то не нравилась. Искушённая в дворцовых интригах королева-мать Бона Сфорца не захотела допустить на польский трон выскочек Радзивиллов – и своего добилась. Бона в похоронах невестки не участвовала.

После смерти Барбары король был безутешен. Он даже не хотел исполнять свои королевские обязанности, не говоря уже о том, чтобы обсуждать новую кандидатуру на роль королевы. Но главное, он готов был пойти на всё, лишь бы ещё раз увидеть любимую Барбару. Рассказывали, что вскоре в его дворце появились алхимики Твардовский и Мнишек. Ходили упорные слухи, что Твардовский продал душу дьяволу с условием, что тот заберёт её, если алхимик умрёт в Риме. Естественно, посещать вечный город Твардовский не собирался. Твардовский и Мнишек взялись устроить встречу с умершей возлюбленной при помощи зеркал, на одном из которых была выгравирована в полный рост фигура Барбары в белом одеянии. Чернокнижники, правда, поставили условие: король ни в коем случае не должен прикасаться к призраку. В полутёмном зале воцарилась тишина. Послышался мелодичный звон, и из зеркала вышла Барбара. Она была столь же прекрасна, как в момент их первой встречи с Сигизмундом-Августом.

– Моя Басенька! – закричал король и бросился к призраку.

Раздался взрыв, по залу распространился трупный запах, и призрак, мгновенно почернев, с громким стоном растворился в воздухе. Теперь душа Барбары была обречена вечно скитаться по земле, не находя дороги в могилу.

В то же время, вскоре после её преждевременной смерти, Барбару стали считать святой. Существует версия, что чудодейственная икона Матери Божьей Остробрамской написана с Барбары Радзивилл. А душа пана Твардовского, проданная им дьяволу, в дальнейшем всё-таки досталась извечному врагу рода человеческого. Смерть настигла пана алхимика в корчме, которая называлась “Рим”.

Романтическая страсть, которая соединила сердца молодых людей – Сигизмунда-Августа и Барбару, – была такой яркой и возвышенной, что сразу же стала темой сплетен и разговоров при дворах литовском и польском. Придворный роман, дополненный легендами и домыслами, вызвал появление целой серии литературных произведений. А Сигизмунду-Августу без своей возлюбленной предстояло жить и властвовать ещё целых два десятилетия…

 

*  *  *

Безусловно, Бона Сфорца заслуживала сыновней благодарности. Если бы не её старания, никогда бы он не был выбран великим князем в Великом княжестве Литовском и королём в Польше. Однако, как большинство избалованных детей, он считал виноватыми всех кроме себя самого. Сигизмунд-Август считал мать виновницей смерти своих первой и второй жён и открыто её ненавидел. Подозревая мать в смерти Барбары, Сигизмунд-Август поспешил отправить её в провинцию. А королева Бона, отдалившись от придворной жизни, сосредоточила всю свою энергию на хозяйственных хлопотах в своих имениях, в чём находила удовлетворение своей потребности в деятельности, не говоря уже о материальных выгодах.

В 1551 году король Сигизмунд II Август подтвердил своё решение 4-годичной давности относительно сохранения юридической силы Городельской унии. В том же году паны-рада Великого княжества Литовского отклонили польское предложение о созыве общего сейма, обратив внимание монарха на необходимость строгого соблюдения Статута Великого княжества Литовского.

В это время законодателем мод, вкусов и пристрастий для всей Европы была самая развитая территория – Италия. Итальянкой была не только польская королева Бона Сфорца, но и французская – Екатерина Медичи, ставшая таковой в 1547 году и оставившая по себе яркие воспоминания во многих поколениях французов. Любопытно, что при её дворе размер талии для фрейлин был определён в 33 сантиметра. С большим размером при королеве места не находилось.

В Литве продолжалось строительство в духе эпохи Возрождения. Во второй половине XVI века Старый замок князя Витовта в Гродно был перестроен архитектором Скотом из Пармы (из Северной Италии) в ренессансных формах. В Вильно особенно интенсивно дворцово-замковый комплекс перестраивался в формах Возрождения в 1550 – 1560 годах, при Сигизмунде ІІ Августе, который выказывал особое внимание к Вильно по причине большой любви к Барбаре Радзивилл, которая там ранее жила.

Староста королевы Боны на Пинщине пан Пётр Кирдеевич Мыльский продержался в своей должности до осени 1551 года, хотя жалобы на его несправедливости поступали королеве и ранее. Отстранив его от должности, Бона уже в феврале 1552 года приняла присягу на верность от нового старосты Пинского, Клецкого, Городецкого и Рогачевского – от пана Станислава Фальчевского.

В 1552 году по указанию королевы Боны землемеры провели в Пинском старостве так называемую волочную померу. Это был литовский вариант колонизации села на немецком праве. При волочной помере не только изменялась прежняя форма организации сельской жизни и устанавливались фиксированные повинности крестьян, но и вновь проводилась ревизия владельческих прав местных землевладельцев. Мерчие, то есть землемеры королевы, судя по многочисленным жалобам земян, на этот раз действовали куда более жёстко, чем тридцать лет назад, при первой ревизии. «Ревизия владельческих прав при волочной помере была, конечно, неприятна служилому классу... В общем, Бона предпочитала для эксплуатации свободных земель не служилое землевладение, а чиншевое».60

Во время проверки прав земян на свои имения Иван Семёнович и Левко Анцушкович Домановичи, как фактически старшие после своих уже пожилых отцов Сенько и Анцуха, предъявили за родителей, за себя и своих братьев привилеи на свои отчизные имения в Дзиковичах и Местковичах в одном общем документе пинского князя Феодора Ярославича “под привесистой печатью”. Кроме того, Левко Доманович имел полдворища в селе Морочном, но документов на него у Анцушковичей не сохранилось и Левко пришлось ссылаться лишь на давность владения им.

Не менее корыстолюбиво королева Бона вела себя и с церковью. «Сталкиваясь на почве экономических и денежных интересов, Бона в общем относилась к духовенству внимательно. Скупая вообще, она не делала в этом отношении разницы и для католического духовенства, и пинские минориты более были обязаны щедрости пинского князя-схизматика [Феодора Ивановича], чем королевы-католички. Не оказывая особых милостей, она не выказывала и преднамеренного пренебрежения».60

Как и всем предыдущим королям, Сигизмунду-Августу требовался наследник, и потому весной 1553 года он готовился к браку с Екатериной Австрийской, сестрой Елизаветы, первой его жены. Она была седьмой дочерью короля Фердинанда, и её рано, в 16 лет, отдали за герцога Мантуи Франческо III Гонзаго. Но через четыре месяца муж умер, юная вдова вновь оказалась на выданье. Главным основанием брака Сигизмунда-Августа с Екатериной стали польские опасения, что к ней посватается московский царь Иван Грозный, и это усилит угрозу с востока. Екатерина, зная печальную жизнь своей сестры под гнётом Боны, не сильно стремилась стать женой Сигизмунда-Августа. Тем не менее, брак состоялся. На помолвке Сигизмунда-Августа замещал Миколай Радзивилл Чёрный, двоюродный брат покойной Барбары. Начало этого неудачного брака Бона наблюдала издали, поскольку Сигизмунд-Август просто игнорировал свою мать. Свадьбу справили в Кракове, а уже через две недели стало понятно, что добрых отношений между супругами не будет. Против новой королевы сильно интриговал Миколай Чёрный, не желая утратить своё влияние на Сигизмунда-Августа.

Сенько Доманович, окончательно удалившись от напряжённых служебных будней, поселился с женой Ганной в своей вотчинной части села Местковичи. Здесь, недалеко от реки Струмень, в своём доме, среди лесов, болот, выпасов и  участков пахотной земли он провёл остаток своей долгой жизни. Комната дома, которую занимал сам хозяин, была по обычаю того времени увешана разнообразным оружием, которое показывало как достаток, так и служило украшением жилья. Также по стенам располагались близкие по назначению к первому типу убранства предметы и трофеи охотничьих забав: чучело головы вепря, охотничьи ножи и рог.

Всюду по дому имелось множество вещей, вероятно, красивых и когда-то бывших нужными, но теперь доказывающими, прежде всего, что всё в доме, как вокруг оси, вращается вокруг хозяина. И что хозяин прекрасно сознаёт, что всё в доме имеется и существует лишь благодаря его собственным заслугам и усилиям.

Уйдя от активного участия в местной общественной жизни, Сенько Доманович вскоре был забыт чиновниками местной администрации, но его место с успехом для себя занял старший сын. Однако в семьях своих детей и внуков пожилой патриарх продолжал сохранять авторитет и уважение и его потомки помнили, что это именно Сенько Доманович сумел поднять значение их рода на уровень, позволивший ещё нескольким поколениям Домановичей Дзиковицких держаться на плаву в пинском шляхетском обществе, прежде чем окончательно “захудать”.

Несмотря на то, что у детей Сенько Домановича с их мачехой не всегда были хорошие отношения, временами они приезжали к отцу, показывая подраставших внуков. Это было не слишком сложно, так как жили они все не так уж далеко от Местковичей, а ближайшее село – Дзиковичи – и вовсе располагалось километрах в пяти от дома престарелого патриарха. Однако чаще всего у судьи бывал Иван, что было понятно: старший сын фактически замещал отца в спорах между семействами его младших братьев.

По спискам шляхты 1565 года за Сенько Домановича на войну выставляла воина его более молодая жена Ганна. Это говорит о старческой немощи и фактическом отстранении от всяких дел по службе и ведению хозяйства самого судьи Домановича. Но если ведение хозяйства взяла на себя его супруга, то исполнение судейских обязянностей полностью легло на подсудка – старшего сына Ивана. Составленное 12 марта 1567 года землемерское определение удостоверяет, что у судьи пинского подсудком, то есть помощником, состоит сын Иван. Было тогда Семёну Домановичу Дзиковицкому не менее 94 лет. Но уже вскоре, до августа, он умер.

Скорее всего, Семён Доманович был похоронен там же, где жил в последние годы, то есть в своём имении Местковичи, на местном кладбище. В XVI веке типичной формой и стилем украшений деревянных надгробий были шестиконечный, широкий у основания и суживающийся кверху крест, на красноватом фоне которого помещалось изображение Спасителя, выполненное белой краской. Боковые стороны креста пестрели различными фигурами и эмблемами. Тут имелись и покрытые белой краской черепа, и разные орудия муки Христовой, и барельеф Девы Марии с торчащими в нём семью позолоченными стрелами, вырезанными в виде мечей, и барельефные фигуры святых, которые были изображены облокотившимися с задумчивым видом на деревянные или глиняные подставки. На основании креста ставилось имя умершего. Крест и окружающие его фигуры святых покрывал и защищал от непогоды небольшой гонтовый навес.

Однако, несмотря на защиту, такие памятники довольно быстро дряхлели и сгнивали. Буквально через несколько десятков лет они рушились и исчезала материальная память, указывающая на место последнего упокоения умершего человека. И если дети и внуки Семёна Домановича Дзиковицкого ещё имели возможность помолиться за своего предка на его могиле, то более далёкие потомки были её уже лишены.

* * *

 

 

ГЛАВА V

 

БОГДАН СЕМЁНОВИЧ ДОМАНОВИЧ

(вероятно, 27 декабря 1507 – не ранее 1567 годы)

 

Родятся благородные от благородных, честных;

В породе видим мы черты достойных предков:

Как робких голубей орлица не рождает,

Так хилый заяц не от льва ведёт своё происхожденье.

Н. Семп-Шажиньский. «О шляхетской добродетели».

 

В отличие от года, день рождения Богдана Домановича легко определить, поскольку детей тогда было принято называть по церковному календарю. Имя Богдан, переводимое как “данный Богом”, соответствовало церковному имени Феодор (Теодор) и приходилось на 27 декабря. Вероятно, это был 1507 год. Богдан стал четвёртым сыном в семье Сенько и Натальи Домановичей. Где-то около времени рождения “данного Богом” ребёнка мать его умерла. Возможно даже, что это случилось во время родов. Во всяком случае, известно, что через несколько лет Сенько имеет статус вдовца.

В 1508 году крупный феодал князь Михал Глинский, обладавший огромными поместьями в Приструменье, поднял вооружённый мятеж против короля Сигизмунда. Но при этом ужас и разорение, убийства и поджоги он распространил на земли, соседние с его владениями, подвергнув страшному опустошению соседнюю с Пинским княжеством землю Туровщины. В результате интриг Глинского в Великое княжество Литовское вторглись московские войска. Тем же летом в южные территории Литвы ворвались татары, всегда пользующиеся неразберихой и неустройством, стремясь поживиться на чужом горе, пограбить и взять полон для продажи на рабовладельческих рынках Кафы.

Вместе со старшим братом Иваном, братом Борисом, (который, видимо, погиб или умер, не оставив потомства) и братом Василием самый младший Богдан Семёнович Доманович имел в общей собственности земельные участки в Дзиковичах и других близлежащих имениях, но уже в это время между их семействами стали возникать недоразумения в связи с неопределённостью границ их наделов. Старший из братьев, на которого отец смотрел как на своего преемника в семейном старшинстве, получил основную долю внимания и заботы родителей. Иван Семёнович, благодаря праву первородства, вступил в жизнь с парадного входа и в дальнейшем благодаря выслугам и протекции отца, он стал довольно богатым и влиятельным человеком в сравнении с подавляющим большинством пинских бояр. Именно у него оказались почти все крестьяне, принадлежавшие отцу, и документы на земельные владения. Остальным братьям заранее отводилась роль рядовых членов фамилии и им мало что предназначалось от возможностей старавшегося сделать служебную карьеру отца.

Обстановка в семье Сенько Домановича наложила отпечаток на отношение младших братьев к старшему. Юный Иван Доманович всегда чувствовал свою исключительность и не считал нужным скрывать это. Именно здесь крылись корни одной из главных черт характера будущего главы рода Домановичей – его непоколебимая уверенность в собственной правоте, которая, с одной стороны, давала ему силы для достижения собственных честолюбивых планов, а с другой, при всём уважении к его статусу – вызвала охлаждение к нему младших братьев, обойдённых всем тем, что так щедро судьба преподнесла старшему.

Как осталось зафиксировано в истории58, земяне Иван Семёнович Доманович и его двоюродный брат Левко Анцушкович Доманович с братьями своими младшими во времена правления королевы Боны предъявили свои привилеи от 15 мая 1513 года, на свои наследственные имения Дзиковичи и Местковичи, выписанные на одном общем привилее князя Феодора Ярославича, “писанном на пергаменте под привесистою печатью”. Известно также, что первые дворища в Дзиковичах получили представители боярского рода Домановичей, часть которых позже стала называться Дзиковицкими. Со временем Дзиковичи станут околицей, то есть “шляхетской деревней”, заселённой шляхетскими семействами Дзиковицких, Полюховичей, Островских и Козляковских.

Население здесь было тогда такое малочисленное, а зверья вокруг водилось столько, что зимой, когда голод выгонял волков из лесных чащ, они не стеснялись показываться в Дзиковичах даже днём, не говоря уж об их и лисьих ночных прогулках. Иногда и медведь, потревоженный в своей берлоге и очнувшийся от зимней спячки, мог заглянуть на огонёк человеческого жилья. Так что детство и взросление Богдана Семёновича, как и его братьев, прошли на фоне дикой, ещё почти не затронутой хозяйственной деятельностью, пышной природы Пинского края.

Жизнь Богдана в деревне была не слишком насыщенной новыми впечатлениями и все забавы носили простой, почти крестьянский характер. Главным летним праздником, который праздновали все жители Дзикович независимо от возраста, был день Ивана Купалы, имевший своё начало ещё во временах язычников. В ночь с 23 на 24 июня по Юлианскому календарю, в день летнего солнцестояния, у язычников каждый год решалась судьба мира: быть ли Свету или мир поглотит злобная Тьма. Некогда в эту ночь вся Европа покрывалась многочисленными огнями. В обширной Славии, огромной Германии, северной Скандинавии, далёкой Британии и бесконечной Руси люди зажигали костры – “очи Света”. И тогда казалось, что земля, будто зеркало, отражает звёздное небо. А небо – землю. Этот день носит имя Ивана Купалы. Имя “Купала” означает “ярко-белый”. Потому белый цветок кличут купавой.

Православная церковь в этот день чествует память Иоанна Предтечи, который крестил самого Иисуса Христа. Вот потому и сошлись вместе христианский и языческий праздники, что очищение происходило в обоих случаях водой.

Несколько дней – с 24 по 29 июня – солнце мечется по небу, гадая, куда повернуть колесо времени. Купальские игрища и праздники совершались в честь солнечной свадьбы, одним из актов которой было купание солнца в водах. Отсюда и название этих праздников – “купальские”. И, пока длится это святое и странное время, нужно перепрыгнуть через костёр и омыться в живительных водах.

Все чудодейственные и целебные травы распускаются как раз в ночь на Ивана Купалу. Поэтому знающие и опытные люди, а особенно деревенские лекари и знахари, ни под каким видом не пропускали Ивановой ночи и собирали целебные коренья и травы на весь год. Травы и цветы, собранные в Иванов день, кладут под Иванову росу, высушивают и берегут их, почитая больше целебными, нежели собранные в другое время. А ещё в это время нужно прогнать через угли стадо, чтобы избавить скот от всех хворей.

В песнях, которые распевались в деревнях, Купала называется любовным, чистоплотным, весёлым. Любовным Купала называется потому, что в его день раз в году расцветает папоротник, при помощи которого, по словам одной купальской песни, “сердце девичье огнями зажигают на любовь”. В день Ивана Купалы девушки завивали венки из трав, а вечером пускали их в воду, наблюдая, как и куда они плывут. Если венок тонет, значит суженый разлюбил и замуж за него не выйти.

В день Ивана Купалы происходили всяческие чудеса. В ночь на Купалу нельзя было спать, так как оживала и становилась активной вся нечисть: ведьмы, волкулаки, упыри, русалки...

В полночь на Купалу расцветает папоротник. Самые отважные купальщики ходят в чащу на поиски цветка папоротника. Около полуночи на широких листьях папоротника появляется почка, которая поднимается всё выше, выше, потом шатается, переворачивается и начинает “прыгать”. Ровно в полночь созревшая почка с треском раскрывается и из неё появляется огненно-красный цветок. Человек сорвать его не может, но если увидит, все его пожелания исполнятся. Чудесный огненный цветок может указать счастливцу местонахождение всех кладов, как бы глубоко они ни были зарыты.

Зимой, когда люди свободны от летних хозяйственных забот, самым любимым праздником были святки. Зимние святки отмечались повсеместно ещё со времён древней Руси и считались молодёжным праздником. Святки – это период времени, приуроченный к зимнему солнцевороту, который открывал народный солнечный год. Длились они двенадцать дней (по числу месяцев года), с Сочельника, который наступает в вечер накануне Рождества Христова и до самого Крещения Господня, включая в себя Васильев день. Святки отмечались обычно в вечернее и ночное время, поскольку дневное время отводилось для повседневной работы. С наступлением же темноты жители Дзиковичей откладывали свои дела и принимали участие в развлечениях, совершали различного рода обряды.

Запрет на вечернюю работу касался всех, его нарушителям выказывалось неодобрение всем деревенским обществом. Считали, что работающего в святки накажет Бог: у человека, который в святочные вечера плетёт лапти, скот будет кривой, а у шьющего одежду – скот ослепнет. Тот же, кто занимается в святки изготовлением обручей, коромысел, полозьев для саней, не получит приплода скота. Святочный цикл воспринимался как пограничный между старым и новым солнечным годом, как “плохое время”, своего рода безвременье. Старый год уходил, а новый только начинался, будущее казалось тёмным и непонятным. В это время на земле появляются души умерших, а нечисть становится особенно опасной, так как в период безвременья граница между миром людей и миром нечистой силы становится размытой.

Первая половина святок, которая начиналась Рождеством Христовым, называлась “святой неделей”. Представления о “плохом” времени нашли отражение в названии “страшная неделя” применительно ко второй половине святок. В рассказах, передававшихся стариками, говорилось, что во вторую половину святок Бог открывает врата ада, чтобы бесы и черти тоже могли попраздновать Рождество.

Святки были насыщены различного рода обрядами, магическими действиями, запретами, гаданиями. С их помощью люди старались обеспечить благополучие на весь год, выяснить свою судьбу, задобрить “родителей” – умерших предков, обезопасить себя от нечистой силы. В надежде на увеличение плодовитости скота в Сочельник – канун Рождества – выпекали из теста печенье в виде фигурок животных и птиц. В надежде на будущую счастливую жизнь ставили сноп в красный угол избы, разбрасывали солому по полу, кормили кутьёй куриц, обвязывали лентами фруктовые деревья. Самым ярким действием, с которого начинались святки, было колядование, сопровождавшееся пением песен-пожеланий, величаний хозяевам. Колядовали обычно в ночь на Рождество, на Васильев день и в крещенский сочельник.

Во время святок молодёжь устраивала игрища, на которые приглашались парни и девушки из других деревень. Развлечения и игры носили ярко выраженный эротический характер. Кроме того, в Крещение в больших сёлах проходили смотры невест, то есть показ девушек брачного возраста в преддверии следующего за святками месяца сватовства и свадеб. Скорее всего, таким же образом познакомился и Богдан Семёнович со своей будущей женой Ганной, бывшей, как и он сам, по общественному статусу пинской земянкой.

В обрядности так называемых страшных вечеров, то есть во вторую неделю святок, после Васильева дня, с особенной силой развивалась тема прихода в мир людей умерших “родителей”, а также разного рода нечисти. В рождественский сочельник на деревенских улицах около каждого дома жгли костры из соломы, навоза, чтобы “погреть родителей”, приходивших в деревню к своим потомкам. “Родителей” приглашали также на главные святочные трапезы, проходившие поздно вечером в канун Рождества, Васильева дня и Крещения. На стол для них ставили кутью из распаренных зёрен пшеницы и ягод, овсяный кисель и блины, то есть блюда, характерные для поминальных трапез. Верили, что “родители”, обогретые и накормленные потомками, обеспечат им процветание в наступающем новом году. Приход нечистой силы разыгрывался в ряженье, а также в играх, характерных для святочных вечёрок.

Магические действия по защите людей и домов от нечистой силы происходили во вторую неделю святок, ближе к Крещению. В эти дни более тщательно, чем обычно, подметались избы, а чтобы в мусоре не спряталась нечистая сила, его выносили подальше от деревни. Дома и хозяйственные постройки окуривали ладаном и окропляли святой крещенской водой, на дверях и воротах ставили мелом кресты; обходили с топорами скотину, выпущенную хозяевами в Крещение из хлевов на улицу. К крещенскому сочельнику и Крещению приурочивались проводы умерших предков и изгнания нечистой силы. Это могло проходить по-разному. Например, в некоторых губерниях парни выгоняли нечистую силу громкими криками, размахивая мётлами и ударяя кнутами по заборам. Водосвятие в крещенский сочельник и в Крещение также рассматривалось как один из способов изгнания нечистой силы из рек, озёр, прудов и колодцев.

 

*  *  *

Описывая сословия Польского государства, как они существовали в XVI веке, да и оставались в течение многих веков, один именитый публицист выделял в составе общества рыцарство (шляхту), плебс и духовенство.53 Главной обязанностью шляхты являлась защита отечества, простолюдинов – занятия земледелием и ремеслом. В результате проникновения и длительного влияния польских традиций, нравов, воззрений, законодательства на общество и законодательство Великого княжества Литовского, польские сословные взгляды постоянно проникали в Литву и прижились в ней точно так же, как и в Польше.

14 сентября 1522 года по договору, подписанному в Москве, король Сигизмунд признал город-крепость Смоленск и его округу московским владением.

В 1524 году королева Бона подтвердила ранее данное разрешение на наследование доли в давней “отчизне и дедизне” Анцушковичей Домановичей в деревне Домашичи через умершую Марию Юрьевну Анцушкович семьёй её мужа Феодора Щепы.

Году примерно в 1527 Богдан Семёнович, имея от роду 19 лет, взял в жёны молоденькую пинскую земянку Ганну. Вскоре у них родились два сына, старшего из которых назвали Харитоном, а младшего Костюком (то есть Константином).

28 октября 1529 года в Вильно был издан документ королевы Боны, в котором говорилось: «Бил нам челом боярин наш пинский Богдан Доманович и сообщил, что староста пинский Иван Михайлович дал ему две земли пустовских в повете Пинском в селе Морочном, называемые Осташковской и ......новской в добавление к его “отчизне”. Так что мы на это ему наш лист дали и подтверждаем ему и его жене и их детям на всё. А должен он нам за то служить службой боярской так же, как перед тем служил».58

Основой экономики в Полесье уже не одно столетие были традиционные промыслы – охота, бортничество и рыболовство – и постепенно расширявшееся землепашество. Следует отметить, что в это время в Великом княжестве Литовском более всего ценились земли, занятые лесами, водой и болотами, на которых можно было вести лесное хозяйство, добывать рыбу, ловить зверей (бобровые гоны) и разводить пчёл (пчелиные борти).

Бортные земли представляли самостоятельные объекты хозяйствования – предмет пожалований литовских князей. Земли же с чернозёмными залежами, преобладавшими южнее, на “украинных” землях, долгое время считались малоценными. Самая обработка земли в Литве практиковалась в весьма скромных размерах – единственно для собственных потребностей хозяйств. Поэтому вплоть до Люблинской унии 1569 года литовские паны отказывались от окраинных чернозёмных земель, и правительство предоставляло их во владение низшему сословию.

Но низшее сословие, получая эти земли в свои руки, должно было на свой страх и риск защищать их от татарских набегов. Поэтому условия жизни поселенцев “украинных” земель формировали особый воинственный тип местного населения.

В 1535 году войска московского княжества, вторгшись с территории Пскова, двинулись двумя потоками – на Браслав и на Полоцк, а затем, у озера Нароч, соединились. Московиты прошли через Крево и лишь под Вильно, возле Ошмян, получив отпор, повернули назад. Из Крево двинулись на московитов войска литовцев. Пройдя через Минск, Бобруйск и Гомель, они сошлись под Стародубом в битве с московитами. Военная удача оказалась на стороне пришельцев, которые после одержанной победы прошлись с мечом и огнём по Гомелю, Речице, Мозырю и Турову. Далее московиты отклонились от западного направления, которое привело бы их к Пинску, и повернули на север – к Слуцку.

В 1536 году король Сигизмунд Старый подарил город Кременец и его окраины своей жене Боне Сфорца.

В 1530-х годах Сенько Доманович и пинский боярин Иван Богданович Велятицкий сговорились о брачном союзе между их детьми – старшим сыном пинского гродского судьи Иваном и старшей из четырёх дочерей пинского земянина Томилой. Род Велятицких возвысился в местной жизни в самом начале века, когда дед Томилы получил два усадебных места в Пинске и разными путями приобрёл 15 дворищ в разных сёлах волости. Его дети Иван и Семён по попису 1528 года ставили на службу двух коней, что выгодно отличало их от тех малоимущих бояр, которые должны были являться на войну сами. Из семьи Велятицких происходила и игуменья Пинского Варваринского монастыря матушка Онисия. Так что брак этот был выгодным.

Вместе с женой Ивану Домановичу, как и мужьям её сестёр, досталась потом и доля в имении Ивана Велятицкого. Иван Семёнович «наследовал имения отцовские, усадебное место в Пинске, а по жене Томиле – долю вместе с другими свояками в имении Велятицком. По имению своему Диковичи, Семёновичи Домановичи – Иван и Гаврило – называются иногда в актах Диковицкими».60 Таким образом, многолетние усилия Сенько Домановича по продвижению будущего главы рода Дзиковицких на высшие ступени общества теперь были подкреплены и удачной женитьбой сына.

11 апреля 1536 года старший брат Богдана Семёновича Домановича, на которого отец поставил все свои расчёты на процветание рода Дзиковицких, предъявил королеве Боне документы, выданные его отцу Сенько Домановичу, что по милости господарской дано ему было два пустых дворища в селе Коморы – Ивановщину и Батьковщину. Выдано Сеньке Домановичу с женой и сыном Иваном. «А он и его потомки должны с тех земель служить службу земскую военную так, как другие прочие бояре-шляхта Великого княжества Литовского служат».58

В 1537 году город Ров на южных землях Литвы, ранее подаренный ей королём, королева Бона переименовала в Бар в честь того итальянского города, в котором сама родилась.

По миру 1537 года между Москвой и Вильно к московитам отошло Смоленское княжество, игравшее важную роль в военном и экономическом отношении, а взамен Литве была возвращена менее важная Гомельщина, захваченная ещё в 1503 году.

В 1539 году дядя жены Ивана Домановича – Семён Велятицкий – продал 3 дворища в деревнях Ласицк, которая с древнейших времён находилась в собственности боярских и шляхетских семей, в том числе и предков Домановичей, и Кривое за 40 коп грошей своему свояку Ивану Григорьевичу. Тогда же местные земли перешли от Анцушковичей к Щепам.

А пока старший брат делал служебную карьеру и создавал основу материального благополучия своей семьи, его младшие братья Василий и Богдан Семёновичи жили жизнью сельских мелких панов. Богдан Семёнович занимался своим хозяйством и семьёй, растил двух сыновей. Круг его общения, скорее всего, сосредотачивался на ближайших родственниках и соседях, с которыми он постоянно имел дело в силу пересечения родственных и хозяйственных связей. У всех других его братьев также появились свои дети: у Ивана – сын Колейник (Каленик) и дочь Катерина; у Василия – сын Першек (Першко).

В это же время начался и период оформления украинского казачества в единую войсковую организацию. Тогда же громко прозвучало имя князя Димитра Вишневецкого. Происходил он из турово-пинских князей и, следовательно, принадлежал к Рюриковичам. Вишневецкий был человеком храбрым и энергичным. Фамилию князья получили от родового замка Вишневец на Волыни. Представители знатных родов при поддержке казачьих отрядов пользовались немалым авторитетом даже у властей Польско-Литовского государства.

В Польше и Литве ввиду падения авторитета власти началась анархия. В такой обстановке 1 апреля 1548 года в Кракове скончался король Сигизмунд Старый. Однако первое время фактическая власть в государстве оставалась в руках его жены – королевы Боны. В этом году упоминается и судья Сенько Доманович, и его старший сын Иван. 8 ноября 1548 года в Варшаве был “писан лист” по жалобе Ивана Домановича с отцом Семёном Домановичем, судьёй земским пинским, в отношении земель дворищ Батыевского и Дедовского в селе Коморы, которые были незаконно присвоены другими.

В то время, как в польско-литовском государстве происходила внутренняя сумятица, южные границы оказались под защитой почти одних только казаков, возглавляемых князем Димитром Вишневецким. «Успешные походы князя с казаками против турок в 1548 году привели к тому, что Д. Вишневецкого назначили на должность старосты двух стратегических городов-крепостей на южных рубежах – Канева и Черкас. Было тогда новому старосте немногим более 20 лет».56

На польских географических картах середины XVI века на месте прежней Большой татарской орды появляются новые надписи: “Днепровские казаки”, “Донские казаки”, “Яицкие казаки”.

«Перед лицом угрозы татарских набегов Д. Вишневецкому удаётся сплотить вокруг себя достаточно крепкое воинство из казаков, и он становится их признанным лидером. От казаков он получает и казачье прозвище, которым гордился – Байда».56

При православном епископе Туровском Евфимии, жившем в 1-й половине XVI века, в Пинске было 16 православных церквей, а по епархии – более 200. Издалека виднелся Лещинский храм – из самого Пинска и из Ститичево. Его главный колокол “Лебедь” разносил звон над просторами, достигая ушей не одного поколения Домановичей. В то же время в Пинске был только один католический костёл – Димитриевский кафедральный собор, каменный с четырьмя пределами, который размещался на территории замка.

Богдан Доманович Дзиковицкий жил в бурный период, когда в Европе развернулась острая борьба старой католической идеологии с реформационными и гуманистическими идеями, захватившими умы значительной части тогдашнего общества. «Протестантизм овладевал польским обществом. Из Польши и других соседних стран протестантизм проникал и в Литву. Около половины XVI века здесь в 700 католических приходах уцелела едва тысячная доля католиков; в остальных прихожане перешли в протестантство. Ещё успешнее прививался там кальвинизм, поддерживаемый влиятельным литовским магнатом Миколаем Радзивиллом Чёрным, двоюродным братом королевы Барбары, сначала тайной, а потом явной жены короля Сигизмунда-Августа».39

В это время, наряду с развитием ремесла и сельского хозяйства в Великом княжестве Литовском, получило большое развитие производство местных спиртных напитков. Причём, кроме древнего искусства приготовления хмельного мёда, широко распространилось изготовление пива и водки (самогона), которые употребляли не только крестьяне и мелкая шляхта, но и средняя и даже магнаты. Вообще, литвины славились и своим пьянством. В середине XVI века Михалон Литвин писал: «Нет в городах литовских более часто встречающегося дела, чем приготовление из пшеницы пива и водки». Но в высших придворных кругах на столы подавалось вино, привозившееся из-за границы.

Пинск в это время находился на границе двух религиозных миров. На восток от него располагалась территория, на которой население практически поголовно было православным, а на запад от города было распространено как православие, так и католицизм. Протестантизм же не коснулся своим влиянием ни самого Пинска, ни его округи. В то же время, в городе уже прочно обосновались иудеи, постепенно начиная оказывать, через своё экономическое значение, влияние на городские дела и жизнь остальных обитателей Пинска.

Коронованный ещё при жизни отца в 1530 году, формально на престол сразу же вступил его 28-летний сын под именем Сигизмунда II Августа. В 1549 году Сигизмунд-Август предложил Москве заключить вечный мир. Однако царь Иван, не собираясь отказываться от возможности приобретения новых территорий при новом короле, отказался. Он заявил: “За королём наша отчина извечная – Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские, так пригоже ли с королём мир заключать?”.

При царе Иване Грозном в Московию въезд еврейским купцам из Литвы был запрещён. А когда в 1550 году польский король Сигизмунд-Август потребовал, чтоб им был дозволен свободный въезд в Россию, Иван IV отказал ему в таких словах: “в свои государства Жидом никак ездити не велети, занеже в своих государствах лиха никакого видети не хотим, а хотим того, чтобы Бог дал в моих государствах люди мои были в тишине безо всякого смущенья. И ты бы, брат наш, вперёд о Жидех к нам не писал”, они русских людей “от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили и пакости многие людям нашим делали”.

До XV века при наличии свободных земельных пространств и слабой заселённости территорий Полесья, заимка земель частными лицами производилась довольно свободно и не встречала никаких препятствий со стороны местной власти. Однако при этом многие землевладельцы не могли обосновать своего права на владение землёй ничем, кроме ссылок на старину такого владения. В XVI веке положение изменилось в сторону, неблагоприятную для шляхетского сословия. Рациональная организация военной службы, ввиду постоянных войн, требовала строгого учёта всех земельных держаний, за которые полагалось отправление военной повинности. Для правомерности владения землёй теперь было необходимо располагать соответствующим королевским документом. Сбор документов начался, но... В 1551 году «Левко [Анцушкович] Доманович, земянин пинский, с братьями своими на имения своё привилея не предъявил, однако издавна своего, которое в повете Пинском имеет, земскую службу служит».58 21 сентября 1551 года Иван Семёнович, земянин, просил королеву Бону утвердить раздельную запись между его женой Томилой Ивановной, по рождению Велятицкой, и мужьями её сестёр (свояками).

Как задумывала королева Бона, было необходимо на её землях привести в известность всё, использовавшееся в сельском хозяйстве, для более упорядоченного взимания с крестьян оброков. Этой цели служила волочная помера, проведённая по указанию королевы Боны в её имениях в 1552 году, определившая более точно число и состав населения, проживающего на этих землях, уточнившая права и обязанности этого населения, размеры оброчных земель и положенных с них налогов и служб в соответствии с количеством “волок” (участков пахотной земли).

После проведения волочной померы впервые появляются такие понятия, как “застенок” и “застенковая шляхта” (другое название – загоновая шляхта). По проведённой реформе пахотная земля, отводимая крестьянам, делилась на три поля, каждое из которых имело свои чёткие границы – стенки. Земли, остававшиеся за пределами этих границ, представлявшие собой мелкие пахотные и сенокосные участки, стали называться застенками. Их сдавали в аренду мелкой шляхте, которая селилась здесь своими хозяйствами и вскоре стала называться застенковой. Постепенно, из поколения в поколение увеличиваясь в численности, застенковая шляхта, продолжавшая сидеть всё на тех же клочках земли, беднела и нищала, всё более приближаясь по уровню своего достатка к уровню соседей-крестьян. В дальнейшем застенковая шляхта так размножилась, что появились целые части селений, называвшиеся околицами, населённые одними шляхтичами. Рекордная для Европы численность благородного сословия в Польше, Литве, а затем в Речи Посполитой обязана именно застенковой, околичной шляхте.

Представителем великокняжеской власти в Пинске являлся староста, каковым в 1552 – 1559 годах был Станислав Фальчевский (Хвальчевский). Старосте принадлежала полная власть в подведомственном ему крае, за исключением права давать привилегии его населению.

7 мая 1552 года по рекомендации старосты Пинского, Кобринского, Клецкого и Городецкого пана Станислава Фальчевского, вместо умершего владыки Туровского и Пинского отца Василия, королева Бона дала грамоту на пожизненное владение этим епископством архимандриту Пинского Лещинского монастыря Макарию. Местное шляхетское ополчение возглавлял хорунжий Пинского повета. Долгое время эта почётная должность находилась в руках знатного шляхтича Василия Федюшко. Он отвечал за проведение мобилизационных мероприятий среди шляхты повета.

30 октября 1554 года между князем Василием Наримунтовичем и Дзиковицкими, владевшими имениями Местковичи и Дзиковичи, была составлена заменная крепость на имение Ститичево (Стытычево, Стетичево) Пинского повета. Этот князь Василий был потомком по боковой линии того самого пинского князя Василия, который имел прозвище Нос и при котором родился в конце XIV века предок Дзиковицких по имени Доман. Расположенная через Струмень и недалеко на юго-запад от Дзиковичей деревня Хойно издревле принадлежала к государственным владениям. В 1554 году, будучи центром одной из волостей Пинского староства, она упоминалась в связи с уточнением границ и описью повинностей населения.

3 мая 1555 года королева Бона, чтобы “поощрить к дальнейшей ревностной службе Пинского и Кобринского старосту Станислава Фальчевского”, подарила ему и его жене Барбаре Фальковне Селецкий двор с волостью и выдала ему привилегии, как свою, так и две на латинском языке, которые ранее выдал на это имение Сигизмунд Старый ей, королеве.32

Распоряжения королевы Боны по Пинску тянутся до конца января 1556 года. После этого королева, решившая покинуть Польшу и Великое княжество Литовское, перестала уделять внимание административно-хозяйственным делам княжества. Невозможность общаться с сыном, отсутствие реальной власти вынудили Бону Сфорца покинуть Польшу, что, однако, далось ей очень непросто. Сын отказывался выпустить её, чтобы, как он объяснял, она не увезла с собой всю казну. Только заступничество английской королевы Марии Тюдор, свояченицы Боны, дочери Изабеллы, которая была королевой Венгрии, а также отказ Боны от недвижимого имущества сняли запрет на её выезд. Королева Польши Бона Сфорца выехала из Варшавы в феврале 1556 года. Перед королевой ехали окружённые стражей 24 воза с серебром, золотом и драгоценностями. Большую часть этих богатств Боне принесли её владения в Литве. Из них она одолжила испанскому королю Филиппу II 420 000 дукатов. В апреле, через 38 лет отсутствия на родине, Бона приехала в Италию.

В это время продолжало развиваться малороссийское казачество. В 1556 году в Москве Димитр Вишневецкий передал предложение запорожцев захватить Крымское ханство. «Одно время, рассорившись с польским королём Сигизмундом, Байда уходил в турецкие владения, но затем вновь вернулся на Украину, на Днепр. В 1556 году Д. Вишневецкий предлагает свои “саблю и пернач” царю и великому князю московскому Ивану IV Грозному, а от короля из Литвы отъехал, и на Днепре на Хортицком острове город поставил против Конских вод у крымских кочевий».56 Идея создания постоянного казачьего лагеря ниже днепровских порогов витала давно. Татарский Крым досаждал одинаково как Польско-Литовскому государству, так и Москве. Поэтому мечтавший покорить Крым Иван IV крепко ухватился за почин князя-атамана создать военный лагерь на Хортице. Был снаряжён русский корпус из ратников и казаков, чьей задачей был захват опорных пунктов Приазовья между Доном и Днепром. Русскими силами командовал легендарный воитель дьяк Ржевский.

«В октябре 1556 года атаман Байда двинул своё казачье войско вниз по Днепру и, заняв пороги, развернул боевые действия против татар и турок. Так казаки укрепились на острове Малая Хортица. Русский же корпус “перенял в поле” татарские силы, прикрывая “украины”. Одновременно против татар и турок выступили пятигорские черкасы (кабардинцы) на Кавказе со стороны реки Кубани. Черкасы, возглавляемые двумя “служилыми Москве” князьями – Тадзруем и Сибоком, взяли города Темрюк и Тамань. Смелые боевые действия на Днепре позволили взять крепость Ислам-Кермен и блокировать Очаков. Тогда же Сечь отбила первую попытку татар захватить лагерь казаков. Осада длилась более 20 дней, но безрезультатно».56

7 мая 1557 года панам Андрею и Семёну Головкам, имевшим земельные владения в Пинском повете недалеко от Дзиковичей, был выдан судовой лист с печатями, писанный в Пинске и подписанный Андреем Сиротой. Согласно ему комиссарами уже уехавшей в Италию королевы Боны было устроено соглашение между крестьянами королевы из села Ститичево и крестьянами панов Головок относительно владения островом на реке Пине. Во время спора королевские паробки из Ститичево привлекали свидетелей из Жидча и Хойно, а люди панов Головок – Конона Харитоновича, Карпа Степановича, Опанаса Еремеевича из села Завидчичи. Среди комиссаров королевы значились старший брат Богдана Семёновича – Иван Семёнович, а также два сына его дяди – Левко и Иван Анцушковичи Домановичи. В документе говорилось: «...по приказу и поручению государыни королевы и великой княгини Боны мы, комиссары её милости, – Макарий, владыка Туровский и Пинский, Валентий Чарковский, подстаростий пинский, Василий Пилецкий и Иван Семёнович Доманович, дворяне господарские,.. и земяне повета Пинского Левко и Иван Андрушковичи Домановичи... устроили полюбовное соглашение».33 В Ститичево, где располагались земли, пожалованные ещё князем Феодором Ярославовичем Сенько Домановичу, располагался один из фольварков, устроенных королевой Боной для управления староством. Он находился ближе всего к Пинску и служил, в частности, для поставки продуктов в Пинский замок. По указанию Боны для удобства сообщения между Ститичево и Пинском был прорыт канал длиной 6 километров. Второе его назначение состояло в защите Пинска от часто случавшихся здесь наводнений – по каналу происходил сброс воды из города.

Окончательное социальное размежевание и выделение шляхты в особое сословие произошло после появления “Устава на волоки” в 1557 году, который отнёс к шляхте лишь “бояр стародавних”, а остальных оттеснил на нижние социальные ступени – к сословиям горожан и крестьян. Вследствие формирования социальной структуры права князей были ограничены, а мелкой шляхты – расширены, что обусловило сближение и внутреннюю консолидацию шляхетского сословия, ядром которого постепенно стали паны.

После отъезда королевы Боны в Италию её пожизненное владение город Пинск с окрестностями потерял свою обособленность от остальной Литвы, но продолжал развиваться в качестве главного и единственного города Пинского староства. Умерла королева Бона в 1557 году совсем одинокой в родовом герцогстве Бари, отравленная, как говорят, своим же доктором и не без участия Габсбургов. Ей было 64 года. Тело старой королевы положили сначала в замковой часовне, где оно чуть не сгорело, когда гроб охватило пламенем от свечей. Сигизмунд-Август даже не высказал горя, когда сообщал сенату о смерти своей матери, бывшей польской королевы и великой княгини литовской. Он ей не простил. Накопленные Боной богатства разворовали. Несмотря на все попытки Польши возвратить в казну огромную сумму, которую Бона Сфорца одолжила испанскому королю, они оказались напрасными.

К середине XVI века балтийский вопрос стал занимать заметное место в международных отношениях европейских держав. Ливония (в составе Лифляндии и Курляндии), богатая гаванями, промышленными городами и крепкими замками, но слабая политически, не могла долго пользоваться самостоятельностью. Рано или поздно она должна была сделаться добычей могущественных соседей – России, Польши, Великого княжества Литовского или Швеции, которым приморское положение этой страны, господствовавшей над торговыми путями к морю, могло доставить неисчислимые выгоды. «Наряду с Россией особенную заинтересованность в выходе к Балтийскому морю проявляли Польша и Великое княжество Литовское, в экономике которых торговля со странами Западной Европы имела существенное значение. В борьбе за Прибалтику активное участие принимали Швеция и Дания, стремившиеся усилить свои экономические и политические позиции в этом районе. В ходе этой борьбы Дания обычно выступала союзником Ивана IV, а противник Дании – Швеция – в 1554 – 1557 годах вела безрезультатную трёхлетнюю войну с Россией. Наконец, в восточноевропейских рынках сбыта заинтересованы были и соперничавшие между собой Англия и Испания. Таким образом, Ливонская война начиналась в сложных международных условиях, когда за её ходом внимательно следили, или принимали участие в ней, крупнейшие европейские державы».2

Фактически против России был направлен военный союз Ливонии с Литвой, заключённый в 1557 году. Рассчитывая на слабость Польши в правление Сигизмунда-Августа, русский царь решил первым нанести удар. Подготовка Ивана IV к Ливонской войне не позволила сосредоточить русские силы в низовье Днепра, как в форпосте борьбы с татаро-турецкой угрозой. Малая Хортица была оставлена, а войско князя-атамана Вишневецкого-Байды вернулось на средний Днепр в район Канева-Черкас. «Вишневецкий обратился к Ивану IV с предложением перейти со своими казаками на русскую службу и получил согласие. Атаман был пожалован “многими деньгами” и получил в вотчину город Белёв».56

В январе 1558 года огромное русское войско под номинальным командованием московского вассала хана Шейх-Али вторглось в Ливонию. Лучший из военачальников Ливонского ордена ландмаршал Филипп Белль попытался совершить подвиг и спасти свою страну. С малыми силами он напал на 12-тысячное московское войско под командованием князя Барбашина, надеясь только на внезапность и на Бога. Однако силы были слишком неравны и московиты быстро опомнились. Весь отряд ландмаршала был истреблён, а сам Белль, 11 командоров и 120 рыцарей оказались в плену врага. Представ перед царём Иваном Грозным, рыцарь Филипп Белль бесстрашно бросил ему в лицо: «Ты неправдою и кровопийством овладеваешь нашим отечеством, не так, как прилично царю христианскому». За такую смелость ландмаршал, несмотря на просьбы царских воевод сохранить ему жизнь, был по приказу Грозного казнён. После этого ставшая совершенно беззащитной Ливония была страшно опустошена: были взяты Нарва и Нейгаузен.

Весной 1558 года князь-атаман Вишневецкий, находившийся в это время на службе московского царя, возглавил большое войско из боярских детей, стрельцов и казаков, выступившее навстречу крымцам, подступившим к Туле. Татар отогнали.

Как и две предыдущие жены короля Сигизмунда-Августа, третья жена Екатерина не беременела. В 1558 году она тяжело заболела, и с тех пор только и мечтала о том, чтобы вырваться от враждебно настроенного по отношению к ней супруга домой, в Вену.

Когда в июле 1558 года русские войска в Ливонии осадили Дерпт (Юрьев), в городе затворился епископ с горожанами и 2 000 наёмников. Большая часть ливонских рыцарей, не дожидаясь подхода русских, бежала из Дерпта. Когда осаждённые обратились за помощью к Ордену, то в ответ от магистра получили послание, осуждающее поступок рыцарей, с похвалой в адрес мужественных защитников и с пожеланием отстоять свой город. Что же касается помощи, то магистр сообщил, что помочь ничем не может, так как он не в силах противиться такому сильному неприятелю.

После взятия русскими города Дерпта всю Ливонию охватила паника, в результате которой русским сдались ещё 20 городов. По словам живших тогда современников – ливонцев Таубе и Крузе, – целью русского нападения на Ливонию было «окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира, Королевства Польского, Литвы и нашей злополучной Родины… И все эти действия были против Бога, против чести, против Христианской церкви». Датский дипломат Урфельд рисует обстановку в городе Оберпалене, захваченном русскими: трупы на виселицах, которые грызут собаки, по обеим сторонам дороги – надетые на колья заборов головы убитых, непогребённые тела, валяющиеся повсюду.

В Ливонии было сожжено 4 000 хуторов, сёл и деревень; особенно свирепствовали татары, черемисы, мордва и другие, служившие в русском войске. Ливонцы запросили мира и привезли царю 30 тысяч марок в качестве откупного.

В январе 1559 года в Ливонию снова вторглись русские войска под командой воевод князей С.И. Пункова и П.С. Щепина-Серебряного. Было взято 11 городов. Не будучи в состоянии сопротивляться Москве собственными силами, магистр Ордена Г. Кетлер обратился за помощью к Дании, Швеции и Польше. Даже в далёкой Испании герцог Альба призывал покончить с Московским царством, которое, мол, расширяет свои владения столь быстро, что может поглотить весь мир!

«Весной 1559 года во главе 5-тысячного казацко-стрелецкого корпуса князь Вишневецкий вновь на Днепре – восстанавливает Сечь на Хортице, а в июле, соединившись с донскими казаками и отрядами служилых черкасов с Кубани, осадил мощную турецкую крепость Азов. Другая часть его войск вторглась в Крым».56

В этом же 1559 году, 6 августа, состоялось размежевание между владениями панов Головков и королевскими подданными в Пинском повете. В документах было сказано: «Станислав Хвальчевский, староста Пинский и Кобринский, по жалобе земян королевских пинских Семёна и Ивана, и другого Ивана Головок, а также подданных королевских житновских, выехали на земли между имением их Завидчицким и селом королевским Житновским, чтобы навести справедливость обеим сторонам [...].

Головки показали пергаментную грамоту на права покойной княгини Марии Пинской, скреплённую навесной печатью о том, что предок их Семён Головка то имение выслужил в пять дворищ в Завидчичах, а шестое, которое, мол, отец наш купил в селе Завидчицком. И седьмое в Житновичах – Озерицкое с землями пахотными и бортными».33 Интересно, что при этом документе опять присутствовало упоминание двоюродных братьев Богдана – Левко и Ивана Анцушковичей Домановичей, – и его старшего брата Ивана Семёновича: «...имея на тот час при себе земян королевских повета Пинского пана Михала Тенюку и пана Ивана Григорьевича Опару, Левка и Ивана Анцушковичев... А потом Головки ставили к свидетельству восемнадцать свидетелей, подданных королевских, – [...] подданного пана Ивана Домановича – Ивана Байчыка».33

Под влиянием московских политических деятелей, группировавшихся вокруг царского дипломата А.Ф. Адашева, было заключено перемирие между Ливонией и Москвой. И хотя Швеция и Дания отказали в помощи рыцарям, ливонцы воспользовались перемирием для заключения с польским королём Сигизмундом II Августом соглашения, по которому орденские земли (а вскоре и владения рижского архиепископа) переходили под протекторат польской короны. Русско-ливонское перемирие 1559 года оказалось недолговечным. А новые победы русских войск ускорили открытое вмешательство в Ливонскую войну Швеции и Литвы. В сентябре 1559 года в Вильно был заключён договор, по которому Польско-Литовское государство брало на себя обязательство защитить Ливонию от Москвы. Однако союз с поляками не принёс Кетлеру никакой пользы: русские продолжали опустошать орденские земли.

Пинск оставался центром православия в западном регионе Полесья, в нём велась хроника, переписывались славянские и византийские литературные произведения. В 1560 году в Пинске сильно разросшееся, за чуть более полувековой период проживания, еврейское население достигло 275 человек, что составило уже около 7% от всех горожан.

У одного из местных князей – Андрея Феодоровича Четвертенского от двух браков было четыре сына: Василий, Лев, Яков и Иван. Причём, Иван приходился остальным сводным братом по второй жене князя Марии. Князь Яков Андреевич являлся пинским лесничим, что было довольно значительной должностью в системе местной власти. Князья Четвертенские, хоть и были к этому времени обедневшим и захудавшим родом, всё-таки обладали определённым весом среди влиятельных фамилий Великого княжества Литовского и, кроме высокого титула и знаменитых предков, обладали большими родственными и дружескими связями с сильными мира сего.

После смерти главы семейства двое его старших сыновей – Василий и Лев – убили своего сводного брата Ивана, видимо, не желая раздела отчизных земель с его участием. Вдова убитого Марина из рода Кисель подала на убийц в суд, который присудил братьям выплатить ей головщизну (штраф за убийство). Однако у тех не нашлось требуемой суммы и вместо головщизны вдова получила в 1560 году принадлежавшие им части имений в сёлах Боровичи и Галужи. Мачеха Василия и Льва Четвертенских княгиня Мария попыталась отобрать эти земли под свою опеку, ссылаясь на то, что ранее королём они были определены во владение её дочерям. Началась судебная тяжба.

 

*  *  *

«Поход атамана Байды был за Донец Северский и на реку Айдар, где нанёс поражение крымским татарам. Это был последний поход князя под царскими знамёнами».56 Орденская армия была разбита под Эрмесом. Успехам русских способствовало вспыхнувшее в стране крестьянское восстание. Произошёл распад Ливонского ордена: эзельский епископ первым продал свой остров и город Пильтен в Курляндии брату датского короля принцу Магнусу, а ревельцы поспешили присягнуть шведскому королю Эрику. Магистр Ливонского ордена Кетлер, оставшись без союзников, не мог и думать о том, чтобы отстоять свои владения и решил вновь обратиться за помощью к Польше и Литве. Ливония надеялась не только получить защиту от московских войск, но и на сохранение своей автономии. В 1561 году с добродушным королём Сигизмундом-Августом магистр Г. Кетлер подписал договор, по которому Лифляндия переходила под власть Великого княжества Литовского с сохранением самоуправления городов и привилегий рыцарства, а Курляндия становилась отдельным герцогством в вассальной зависимости от польского короля и великого князя литовского. Вследствие этого договора дела приняли неблагоприятный поворот для планов царя Ивана, так как теперь из-за возможности обладать Ливонией он должен был вступить в борьбу со Швецией и Великим княжеством Литовским.

В 1561 году правительству Ивана Грозного пришлось решать вопрос: сворачивать ли военные действия в Ливонии, перенеся усилия на южные рубежи, или попытаться ликвидировать западноевропейский плацдарм? Царь избрал борьбу на западе, но война в Ливонии затянулась. «В 1561 году славный князь-атаман во главе казацко-черкасской дружины возвращается под власть короля Сигизмунда-Августа. Ему вернули ранее конфискованные земли и замок на Волыни. В том же году Вишневецкий со своей закалённой дружиной громит врага под Очаковом и во владениях крымского хана. По приглашению короля славного рыцаря приветствуют горожане Кракова, ему оказываются королевские милости».56

При короле Сигизмунде-Августе в 1561 году в его литовских имениях была начата новая волочная помера с целью упорядочения сведений о населении и налогах, но сложная военная и политическая ситуация того времени не позволила сделать всё быстро. Проведение померы растянулось аж до 1566 года.

Семейства Домановичей со временем росли. Земли на каждого члена рода становилось всё меньше и меньше. Недостаток средств к существованию начинал портить отношения между родственниками, вносить раскол между разными семьями и отдалять их друг от друга.

В Дзиковичах не было ни пьянства, ни распутства, ни воровства, дома не запирали, зная, что никто не войдёт и без спроса ничего не утащит. Все боялись Божьего гнева и людского осуждения. Но, живя в одной деревне, много неприятностей приходилось терпеть от соседей-родственников, ведь даже щенки от одной матери родятся разными. Поэтому и среди Дзиковицких были люди добрые и такие, что, словно псы, готовы были напасть на соседа за действительную или мнимую обиду. За каждый клочок земли один родственник-сосед готов был другому глаза повыцарапать, за каждую обиду люди готовы были драться или друг друга в суд тянуть. А как тут не затронуть землю соседа, если все деляницы, словно горох в мешке, из-за наследственных переделов перемешались. У всех в деревне достаток разный, а нужда одних заставляет засматриваться на достаток других.

Богдан Семёнович Доманович, занимаясь хлебопашеством на своей части земель в Дзиковичах, распахал спорный участок земли, на который претендовали его брат Василий Семёнович и племянник Остап Перхорович. Дело дошло до “наездов гвалтом” и 2 июля 1561 года на Богдана Семёновича пинскому подстаросте поступила жалоба, которую тот и записал в земские судовые книги:

«Передо мною, Семёном Ивановичем Совою, подстаростой и лесничим пинским, сообщили и жаловались земяне господарские пинские из села Дикович – Иван Юшкович Александрович, Остап Перхорович и Василь Семёнович – от своего имени и от потужников своих (рядовых членов дворищ, в которых названные были главами. – А.Д), что сегодня, в среду, “пан Богдан Семёнович Доманович Диковицкий со своими родственниками земянами господарскими пинскими Иваном Анцушковичем, Борисом Богдановичем Домановичами, с Светохною Оникеевою Местковицкими и с другими помощниками своими, наехав крепко гвалтом с ручницами (укороченными пищалями, то есть пистолетами. – А.Д.), с сагайдаками (луками. – А.Д.) и рогатинами (копьями с короткими древками. – А.Д.), поля, огороды, выгоны и выпасы наши собственные исконные и дороги наши, идущие к гумнам и загородьям нашим, перепахал. И дворы наши собственные перепахал”.

И просили меня о [предоставлении] вижа (чиновник, официально свидетельствующий какой-либо факт. – А.Д.) для осмотра этого запахивания, и [я] им вижом на то давал возного [генерала] (чиновник местной администрации, исполняющий решения суда и некоторые иные функции. – А.Д.) повета Пинского Ониська Кочановского, который там побывал и, осмотрев, передо мной для записи в книги сообщил: “Видел в селе Диковичах поле урочищем на задворье перепахано, и это поле земяне господарские Диковицкие Иван Яцкович и Лень Каленикович со своими потужниками своим считают. И на том же поле около двух изб новопостроенных перепахано. А та оселица, которая ко двору пана Богдана Семёновича Домановича приогорожена, так её они считали в совместном владении с паном Богданом Семёновичем”».88

Тогда же пришло решение на тяжбу среди семейства князей Четвертенских по поводу земель в сёлах Боровичи и Галужи. Княгиня Мария получила отказ в праве опеки над ними. Поскольку один из виновников возникшего имущественного спора между Четвертенскими – князь Лев – проживал в Дзиковичах, у него была возможность близко знать Ивана Семёновича – старшего брата Василия и Богдана Семёновичей, – имущественное положение которого даже у князя, как видно, зажигало лихорадочный блеск в глазах.

Род Домановичей Дзиковицких, хоть и возвысившийся благодаря уже отошедшему от дел земскому судье Сенько Домановичу, всё же не стал настолько влиятельным, чтобы не оглядываться на местную знать и не строить дальнейшие планы по укреплению своего положения на Пинщине. И даже то, что старший сын земского судьи в значительной мере унаследовал положение отца в системе местной администрации, ещё не обеспечивало неколебимость позиций рода и закрепление его в качестве ведущего сообщества среди пинской шляхты. Поэтому фактически ставший при пожилом отце главой рода Иван Семёнович Доманович Дзиковицкий был не прочь использовать в интересах рода возможность выгодного брачного союза для своих детей. И наиболее удачным было бы породниться с какой-нибудь, пусть даже обедневшей, но княжеской фамилией. И такая возможность была вполне реальна и достижима.

Рядом с владениями Ивана Семёновича в Дзиковичах располагались земли князя Льва Четвертенского, отпрыска старинного и когда-то знаменитого рода. Породниться с князьями Четвертенскими, выдав за князя Льва Андреевича свою дочь Катерину, означало бы для Ивана Семёновича поднятие всего рода Домановичей Дзиковицких на куда более высокую ступень в иерархии шляхетского общества уже даже не только Пинщины, но и благородного сословия Литвы в целом.

В июле 1561 года Иван Семёнович сговорился с князем Львом Андреевичем Четвертенским о выдаче за него замуж своей дочери Катерины. Кстати, имя девушка носила в честь одной из наиболее уважаемых в то время святых. Тогда же князь Лев выдал письменное обязательство Ивану Домановичу Дзиковицкому: «Я, князь Лев Андреевич Четвертенский, подтверждаю этим моим листом, что, по воле и милости Божьей, сговорил и обручил у его милости пана Ивана Семёновича Домановича, земянина Пинского повета, дочку его милости панну Катерину в супружество себе, а его милость обещал мне посагу (личное имущество жены и её потомства, даваемое роднёй невесты в качестве приданого на свадьбу и которым муж мог только пользоваться. – А.Д.) за дочкой своей дать 50 коп грошей в монете и 50 коп грошей в серебре, шатах и другом движимом имуществе. А которые подарки брались у его милости или ещё возьму по своей надобности, то в тот же список посага должны быть внесены.

А срок тому веселью (свадьбе. – А.Д.) определили по Воздвиженью Честного Креста (который празднуется 27 сентября. – А.Д.) в двух неделях наступающего свята, которое будет в этом году нынешнем шестьдесят первом. А если случится, что я, князь Лев Андреевич Четвертенский, не возьму у его милости пана Ивана Семёновича в указанное время дочки его милости панны Катерины, тогда я должен буду господарю королю его милости заплатить 500 коп грошей, а пану Ивану Семёновичу и супруге его милости пани Томиле – 300 коп грошей. А в случае, спаси Боже, моей, Льва Андреевича, смерти, тогда пани матка моя княгиня Андриевая Марья и братья мои должны будут с части именья моего за вред и убытки его милости пану Ивану Семёновичу и супруге его милости пани Томиле заплатить 50 коп грошей литовских.

И при этом были хорошо известные их милости: пан Иван Офанасович Хурс (Иван Афанасьевич Фурс), судья пинский, и земяне господарские повета Пинского пан Феодор Семёнович Велятицкий и пан Олизар Качановский. И на то его милости пану Ивану Семёновичу дал мой лист с моею печатью и подписью руки моей собственной. А кроме того их милости панове вышепомянутые по просьбе моей свои печати приложили к сему листу. Писан в Домановичах (скорее всего, здесь ошибка и должно было быть написано Диковичи. – А.Д.) года 1561, месяца июля...».60

Если бы свадьба Катерины Доманович и князя Льва Четвертенского состоялась, общественное положение Ивана Семёновича Домановича Дзиковицкого, несомненно, должно было повыситься, а через него, вполне вероятно, улучшилось бы и у его братьев – Василия и Богдана Домановичей.

Однако этому плану было не суждено сбыться. Князь Четвертенский в августе неожиданно заболел и вскоре умер. В связи со случившимся Иван Семёнович обратился к пинскому подстаросте С.И. Сове с листом князя Четвертенского, что служитель и записал: «Пришедши к замку господарскому Пинскому ко мне, Семёну Ивановичу Сове, подстаросте и лесничему пинскому, земянин господарский пинский пан Иван Семёнович Доманович Диковицкий сообщил, что по воле Божьей князь Лев Андреевич Четвертенский сговорился и обручился с его дочкой панной Катериной в супружество, и он данины некоторые зятю своему князю Льву отдал. И, договорившись о дочке его, уехал к своей матери. А потом опять приехал и хотел взять у него (Домановича Дзиковицкого. – А.Д.) 50 коп грошей, чтобы двор свой Яровицу выкупить, который мать его княгиня Марья князю Матфею Четвертенскому в заставу отдала.

Также и мать его княгиня Марья присылала к пану Ивану боярина своего, чтобы ему эти деньги дал... так как зять его князь Лев у себя дома в Диковичах расхворался и в тот день болея лежал. И где в году нынешнем 1561 месяца августа 19 дня со вторника на среду в ночь тот князь Лев Андреевич Четвертенский в доме его в Диковичах с сего света сшёл.

А какое имущество его при нём у служебника его Стася в доме было, того служебника со всем тем имуществом из дома его взял земянин пинский пан Богдан Ордич. А печать покойного князя Льва, которая была у служебника его Стася, тот служебник в руки тому же Богдану Ордичу отдал. И коня гнедого покойного князя Льва с седлом сафьяновым, и лук, [которые] пан Иван в руки тому Богдану Ордичу (скорее всего это ошибка, по смыслу должно быть Льву Андреевичу. – А.Д.) отдал. И теперь у пана Ивана остался конь карий одноглазый, и седло простое, и сабля простая.

А тело покойника князя Льва из дома его тот же Богдан Ордич взял и в Нобль повёз.

А что покойник князь Лев незадолго до того сговорил за себя его дочку, он лист свой под печатью своею, и с подписью руки своей, и под печатями людей добрых ему на то дал, который лист пан Иван передо мною положил и был прочитан от начала и до конца... А по прочтению листа просил пан Иван, чтобы это вышепомянутое заявление его и тот лист в книги записаны были, и я то заявление и тот лист слово в слово в книги земские судовые записать приказал. Писано в Пинске».60

В заключение этой истории остаётся добавить, что князь Лев Андреевич, умирая, взял грех убийства своего сводного брата Ивана Феодоровича на себя, тем самым оправдав в глазах людей брата Василия.

А младший брат Ивана Домановича – Богдан Семёнович Доманович Дзиковицкий – в это время проживал в имении Полкотичи и оттого его записывали иногда как Полкотицкого. Отношения его со своей мачехой – Ганной – были, видимо, не всегда добрыми. Так, 17 ноября 1563 года Богдан Семёнович обратился в суд для того, чтобы ему дали вижа для присутствия при отправке им со своего вотчинного двора четырёх служанок мачехи. «Земянин господарский повету Пинского Богдан Семёнович Данилевич (так написано. – А.Д.) Полкотицкий просил о виже, при котором бы мог челядь земянки господарской повета Пинского панее Ганны Семёновое, мачехи своей, со двора своего Полкотич пустити...».

 

*  *  *

В XVI веке Италия стала ведущим мировым производителем косметики. Венецианские белила считались лучшими в мире и сохраняли эту репутацию в течение нескольких столетий. Использовать их для макияжа считалось верхом элегантности в высших кругах общества. Однако основу белил составляли очень ядовитые соединения свинца, которые проникали в кровь через кожу. Но модниц это не пугало. Более того, венецианские дамы даже создали общество по изучению и испытанию на самих себе новых косметических средств. Председателем его была Изабелла Кортезе, а почётным членом – французская королева Екатерина Медичи. Они не обращали внимания ни на угрозы осуждавшей их “гордыню” церкви, ни на предупреждения врачей об опасности состава некоторых из рецептов. Модницы наносили свинцовые белила на лицо, шею и грудь толстым слоем и даже не смывали их, а просто обновляли “побелку”, добавляя свежий слой краски. Результатом, естественно, была просто мертвецкая внешность. Мужья заявляли, что белила – дьявольская выдумка, которая делает их жён “уродливыми, ужасными и отвратительными”, но модницы только смеялись над глупыми мужчинами.

Один монах XVI века заклинал современниц не штукатурить лица, словно стены, поскольку это “изнашивает их кожу, ускоряет старение, разрушает зубы и создаёт впечатление, будто они круглый год носят маску”. Один из врачей, негодуя на глупость прекрасного пола, разразился язвительной тирадой: “Многие из них так испачкали свои лица этими смесями и замазками, что стали поистине разноцветными: местами они жёлтые, как календула, местами тёмно-зелёные, местами сизые, местами ярко-красные. Очевидно, что белила не только разрушают зубы и делают гнилостным дыхание, но и превращают прекрасных созданий в адских фурий”.

В елизаветинской Англии придворные дамы наносили на лица толстый слой свинцовых белил, беря пример с самой королевы. Стареющая Елизавета штукатурилась так, что напоминала деревянную фигуру на носу корабля со следами штормов и сражений: макияж с неё буквально отваливался пластами. Французский посол отметил в своих записях ужасное состояние её зубов – результат воздействия свинца. Кроме того, Елизавета румянила щёки охрой и киноварью (сульфидом ртути). Некоторые из её фрейлин глотали отвар из золы, угольной пыли и сальных свечей в надежде отбелить кожу. У выживших она приобретала зеленоватый оттенок. Некоторые малодушные щеголихи, опасаясь ядовитой косметики, предпочитали просто купаться в собственной моче, хотя приятнее было бы последовать примеру французской красавицы и королевской фаворитки Дианы де Пуатье, которая презирала макияж и умывалась дождевой водой. Такие жестокие издевательства в угоду моде практиковались среди дам и при польском дворе, перенявшем их из практики других европейских дворов. Однако в Литве новые веяния приживались с трудом. Тем более они не были приняты в среде мелкой шляхты.

В 1563 году король Сигизмунд II Август фактически отменил Городельскую унию 1413 года, уравняв в правах шляхту католического и православного вероисповеданий. Этим он удовлетворил давние чаяния русской шляхты, остававшейся приверженной родовым религиозным традициям. На Варшавском сейме 1563 – 1564 годов Сигизмунд-Август передал свои дедичные права на Великое княжество Литовское польской короне. В 1564 году был установлен точный порядок шляхетского представительства на сеймах: шляхта могла избирать на поветовых сеймиках по два посла, которым давали письменную инструкцию. Таким образом, сеймы стали установлениями парламентского характера. Компетенция сейма повторяла компетенцию великого князя и панов-рады.

Жарким летом 1564 года давно хворавший император Священной Римской империи, граничившей с Польшей по её западной границе и с Литвой по её южной, скончался. На римско-германский престол вступил его старший сын Максимилиан II, ранее уже провозглашённый королём Венгрии и Чехии. Максимилиан утверждал, что он католик, но почти не появлялся на мессах. Среди его друзей было множество протестантов. Юность Максимилиана прошла в Австрии и Нидерландах и была весьма вольной: принц и его приятели охотно посещали рыцарские турниры, где мерялись силой, часто устраивали пирушки, участвовали в карнавальных процессиях, а потом, скрывшись под масками, охотились на женщин и девушек. Но при этом Максимилиан не был легкомысленным: он знал множество языков, много читал, однако из прочитанного делал выводы, которые не могли не настораживать его отца и всю католическую партию. Ведь умозаключения эти сводились не только к неизбежности, но и к необходимости и благотворности религиозной и вообще духовной свободы.

В том же 1564 году начинается антипротестантское контрнаступление католицизма. Он, очищенный Тридентским собором, был принесён в Польшу и Литву иезуитами. Но, пока католики боролись с протестантами, под боком у тех и других укрепляло свои позиции иудейство. В XVI веке духовное главенство над еврейским миром сосредотачивается в немецко-польском еврействе. Чтобы предотвратить возможность растворения еврейского народа среди окружающего населения, его духовные руководители издавна вводили установления с целью изолировать иудеев от тесного общения с соседями-христианами. Пользуясь авторитетом Талмуда, раввины опутали общественную жизнь и частный быт еврея сложной сетью предписаний религиозно-обрядового характера, которые препятствовали сближению с иноверцами.

Напряжённые отношения Сигизмунда-Августа с Екатериной Австрийской, без любви и без наследника, привЁли к тому, что в 1565 году великую княгиню и королеву хотели отравить шляхтичи Сигизмунда-Августа.

В 1566 году семейства Василия и Богдана Семёновичей Домановичей Дзиковицких, на этот раз выступая совместно, вели земельный спор со старшим братом Иваном, что говорит о фактическом падении авторитета главы рода.

В 1567 году Иван Семёнович Доманович отмечен в одном землемерском документе в должности пинского подсудка при судье, каковым продолжал считаться, несмотря на глубокую старость, его отец Сенько Доманович.

Умер Богдан Семёнович после 1566 года, возможно в 1567 году, когда ему было 59 лет. Во всяком случае, в 1569 году он уже не упоминается.

 

*  *  *

16.02.2012